Хронисты крайне мало интересовались повсе-дневной жизнью обитателей Тауантпинсуйу, которую они иногда изображали заполненной одной лишь работой и регулируемой вплоть до самых интимных ее аспектов (вроде выбора супруга) представителя-ми государства. Многие разрозненные сведения опровергают эту мрачную и суровую панораму, ко-торую некоторые монументальные труды об инках продолжают, однако же, развивать и поддерживать. Праздников и увеселений, похоже, у инков хватало, и все они были неразрывно связаны с выполнением коллективных работ и религиозными церемония-ми. Иконография всех периодов истории древнего Перу изобилует изображениями музыкантов, ин-струментов и танцоров, а исторические источники подчеркивают важность музыки, пения и танца в будничной жизни андских народов XVI и XVII веков. Различные стороны частной жизни, особенно жиз-ни семейной, образования и полового поведения, к сожалению, все еще мало изучены, как не станови-лась объектом серьезных исследований и система инкского родства.

Имена

На протяжении жизни инки и подчинен-ные им народы неоднократно меняли имена.

При рождении ребенок получал первое имя, зачастую обусловленное неким произошедшим в этот момент событием (например, словами, про-изнесенными его отцом или матерью или даже появлением какой-нибудь птицы). Имя он менял по случаю первого переходного жизненного об-ряда — «стрижки волос», — который отмечался, когда ему исполнялся один или два года. Второе изменение имени происходило во время обряда перехода во взрослую жизнь, лет в 14—15. Эти имена, как правило, складывались из двух слов, первое из которых было указанием или опре-делением ко второму: Сулька Уаман «Младший Ястреб», Чуки Льянту «Тень Копья» (жена Уаскара). Эти составляющие, как представляется, ино-гда бывали заимствованы из наследия имен зна-менитых предков и зачастую обозначали некое могущественное животное: пуму (пума), кондора (контур), змею (амару), ястреба (уаман) и т.д., так как предки-родоначальники, в представлении инков, дабы сразить врагов, были способны пре-вращаться в животных.

Праздник в провинции Контисуйу (согласно Фелипе Гуаману Поме, 1615 г.)

Некоторые из компонентов инкских имен не на-ходят объяснения в языке кечуа; вероятнее всего, своим происхождением они обязаны языку, при-сущему той или иной этнической группе: Юпанки (Инка Юпанки; Тупак Юпанки) — «Блистательный», Рока (Инка Рока) или Майта (Майта Капак) — «Мо-гущественный». В XVI веке инки рассматривали термин юпанки как некий почетный титул; в отно-шении женщин похожим образом использовался термин окльо («чистая»), который входит в состав многих женских имен, к примеру супруги и сестры Манко Капака, Мамы Окльо — «Матери Окльо». Те из имен инкских правителей, которые поддаются интерпретации, намекают на некую реальную ха-рактеристику того, кто их носит: Льоке Юпанки — «Юпанки Леворукий», Атауальпа — «Удачливый в Войне», Тупак Амару — «Блистательный Змей», Ашау Римачи — «Тот, кто заставляет говорить Уда-чу». Похоже, правители получали новое имя сразу же после восшествия на престол, как Инка Юпан-ки, который хотел, чтобы его считали основателем империи, и приказал называть себя Пачакути — «Возвращение Эпохи», или Тупак Куси Уальпа — «Счастливый и Блистательный», — который стал Уайна Капаком — «Молодым Господином». Таким же образом имена, под которыми были известны некоторые персоны, похоже, являются не получен-ными ими в отрочестве, но говорящими, подобно фамилии, о некой характерной черте, приобре-тенной уже в зрелые годы: Руминьяви «Каменный Глаз» был безжалостным полководцем Атауальпы; Атук «Лис» — генералом Уаскара, вероятно, очень хитрым; Утурунку Ачачи «Старый Ягуар» — полко-водцем Тупака Юпанки, завоевавшим амазонский регион и убившим там ягуара. Некоторые были известны по названию места их рождения: Кивар Ту-пак, «Блистательный из Кивара», сын Тупака Инки, вероятно, родился в Киваре, неподалеку от Куско; Уанка Ауки, «Господин уанка», полководец Уаскара, был сыном Уайна Капака и некой женщины из пле-мени уанка.

Термины, составляющие имена женщин, за-частую указывают на элементы, относящиеся к женской сфере: Кури Ильпай «Женское Лоно», жена Инки Роки; Куси Римай «Слово Счастья», су-пруга и сестра Уайна Капака; Чимпу Урма «(Упавшая с неба) Частица (Лунного?) Сияния», жена Инки Роки\ Киспи Сиса «Ясный Цветок», дочь Уайна Ка-пака и сожительница Франсиско Писарро. Как и мужчины, женщины иногда получают имя по ме-сту своего рождения: Мама Рунтукайан, «Матушка Рунтукайан», жена Инки Виракочи, была из однои-менной деревни, а Мама Анаварки, «Матушка Ана- варки», супруга Пачакути, родилась на возвышен-ности Анаварки, рядом с Куско.

Жизненный цикл

Для инков самыми знаменательными момента-ми жизни были первая стрижка волос, посвяще-ние во взрослую жизнь, женитьба и смерть. Эти переходы сопровождались важными обрядами. Рождение, напротив, не давало повода ни к какой особенной церемонии, вероятно, по причине вы-сокой степени смертности новорожденных детей, так что настоящим вхождением в жизнь считал-ся переход из категории «грудное дитя» в кате-горию «ребенок», примерно в двухлетнем воз-расте. Переход этот сопровождался церемонией первой «стрижки волос» (рутучикуй). По этому слу-чаю родители и их друзья собирались вместе, что-бы выпить и потанцевать. Каждый отрезал прядь волос ребенка, которые тщательно хранились на протяжении всей его жизни.

Первая стрижка волос (согласно Гарсиласо, 1609 г.)

Их прекращали кормить грудью после двух и более лет и состригали первые волосы, с ко-торыми они родились и которые до этого не трогали. Затем им давали собственное имя, ко-торое они должны были иметь, для чего соби-рались все родственники, из которых выбирал-ся один крестный отец ребенка, и он выстри-гал первый пучок волос. Ножницами служили ножи из камня, поскольку индейцы не сумели еще изобрести ножницы. За крестным отцом шли другие в соответствии со своим рангом, возрастом или достоинством, чтобы отстричь свой пучок волос у отлученного от грудей; за-кончив стрижку, они давали ему имя и вручали свои подарки, которые принесли; одни — одеж-ду, другие — скот, другие — различные образцы оружия, другие давали ему золотые или сере-бряные кувшины для питья, и эти подарки должны были иметь признаки королевского отличия, которыми простым людям разреша-лось пользоваться только по личной привиле-гии от инки.

Как только заканчивались подношения, наступало торжество пития, ибо без него не было доброго праздника. Они пели и плясали до ночи, и это ликование длилось два, три или четыре дня, а то и больше, в зависимости от родства ребенка.

Уже с детских лет человек в той или иной степе-ни участвовал в хозяйственной деятельности: де-вочки помогали матери готовить и ткать, тогда как мальчики защищали скот от хищников. Наиболее сложным и запутанным обрядом был переход де-вушки или юноши во взрослый возраст, что давало им право создавать семью. Ритуал, который совер-шали мальчики лет четырнадцати—пятнадцати, инки называли уарачикуй («набедренная повязка). Проводился этот обряд в декабре, в момент лет-него солнцестояния, и состоял он из нескольких испытаний, имевших целью проверить способ-ность юношей стать воинами. После нескольких дней поста им предстояло бегом пересечь долину Куско, затем вступить в бой с другой такой же груп-пой, причем в бой не шуточный, — зачастую после таких сражений уносили раненых, а случалось, и убитых. По окончании серии военных упражне-ний, юношам прокалывали уши, чтобы вставить в них традиционные для инков толстые кольца, затем им вручали набедренные повязки, которые свидетельствовали об их свежеприобретенном мужском статусе, давали им новые имена, и старей-шины произносили речи. Равнозначный ритуал для девочек, кикучикуй («(первая) менструация»), был менее продуманным. После нескольких дней воздержания от пищи девушке наносили визит родственники, которым она подавала еду и напит-ки. По этому случаю ей давали взрослое имя, но-вые одежды и прочие подарки, после чего также осыпали наставлениями.

Женитьба — ключевой момент жизни: после нее каждый получает все свои права и обязанно-сти. Создавая семью, то есть новую хозяйственную единицу, общинник в полной мере принимал по-винности в пользу господина. Мужчины женились в возрасте 20—25 лет, девушки выходили замуж между 16 и 20 годами. Новая ячейка общества счи-талась окончательно созданной после строитель-ства дома. Браки заключались внутри своей лъякта, а возможно, даже и своего айлью, и селились молодожены неподалеку от дома родителей молодого человека. Среди элит правилом были полигамия и браки с представителями других народов, очень распространенные, так как они позволяли укре-пить политические союзы.

Бракосочетания простолюдинов (согласно Гарсиласо, 1609 г.)

При бракосочетаниях простолюдинов со-веты каждого селения были обязаны постро-ить дома для своих молодоженов, а приданым их обеспечивала родня. Им не был дозволен брак ни между жителями одной и другой про-винциями, ни между жителями одного селения с другим; все они женились в своих селениях и внутри своей родни (как племена израильтян), чтобы не смешивать род и не перемешать бы народы одни с другими. Исключение составля-ли только сестры, а все жители одного селения и даже одной провинции считались родствен-никами (наподобие пчел из одного улья), по-скольку они принадлежали к одному народу и говорили на одном языке. Им было также за-прещено переходить жить из одной провин-ции в другую, или из одного селения в другое, или из одного городского квартала в другой, дабы декурии [общности из десяти хозяйств], которые составлялись из жителей каждого се-ления и квартала, не перепутались бы, а также потому, что дома строились советами, и они не должны были строить их более одного раза, и делалось это в том же квартале или по сосед-ству со своими родственниками.

О концепциях, относящихся к рождению и вос-питанию человека, нам почти ничего не извест-но. В любом случае, как представляется, жизнь рассматривалась инками не в виде пути, который имеет свое начало и свой конец, но как некое ста-новление с размытыми границами, состоящее из сменяющих друг друга жизненных периодов, возможно, наподобие сельскохозяйственного года, который также не имел ни начала, ни конца. Смерть виделась инкам продолжением жизни. Тела усопших помещались в сидячем положении в каменистые укрытия или в погребальные баш-ни, где, защищенные от дождя, контакта с землей и продуваемые ветрами, они усыхали, нисколь-ко не разлагаясь. Их облачали в лучшие одежды, ставили с ними рядом посуду, оружие и рабочие инструменты (веретена, сети для рыбной ловли и т.д.), чтобы они и в загробном мире могли за-ниматься необходимой для их существования дея-тельностью. В течение пяти дней после кончины душа умершего (супай) продолжала скитаться в тех местах, которые имела обыкновение посе-щать во время его жизни. Затем она «отбывала» к месту происхождения общины (пакарина), где и вела вторую жизнь. Тела усопших, однако же, и дальше, время от времени, получали подношения в виде еды и напитков от живых.

Касикам и государству, которые периодиче-ски занимались мобилизацией рабочей силы среди населения, было крайне важно проводить регистрацию людей по возрастным категориям сообразно их физическим кондициям и роли в производстве. То были категории не сугубо ад-министративные, но соответствующие организа-ции труда, причем такой, каковой ее определяли сами крестьяне.

Возрастная классификация

Жилище

Как правило, инки не разрушали жилища завоеванных народов — те продолжают про-живать в тех же деревнях, что и раньше. На воз-вышенностях эти деревни располагались в не-пригодных для пахоты местах, на краю холма либо на крутых отрогах, отвесно спускающихся в долины. Укрепленные с «досягаемой» сторо-ны, эти орлиные гнезда были хорошо видны из им же подобных, за несколько километров, что позволяло их обитателям всегда быть начеку и защищать свою территорию. Некоторые дерев-ни — их не так много — выглядели как настоящие города, вмещая до 10 ООО жителей, но большин-ство все же их насчитывало всего несколько со-тен. Иногда в таких деревнях имелась небольшая площадь, но они никогда не строились в соот-ветствии с каким-либо планом, и между домами в них — в том, что касается стиля или архитек-турного качества — не существовало никаких раз-личий. Вокруг зон проживания, по внутреннему периметру крепостных стен, располагались загоны для животных и хлебные амбары, чаще всего в количестве от 20 до 50 единиц.

На возвышенностях жилища людей состояли из патио, ограниченных каменными стенами, внутри которых находились одна или несколько круговых построек, от трех до шести метров во внутреннем диаметре. Одна из таких построек слу-жила кухней, другие — комнатами, третьи — снова складами.

Стены, в зависимости от региона, были сложе-ны из нетесаного камня или кирпича-сырца и даже комьев земли, крыши покрыты соломой.

Касики располагали более просторными жи-лищами, где в сезон дождей принимали своих под-данных. Небольшие размеры семейных домов большинства населения объясняются климатом: днем, на протяжении всего года, было тепло и сол-нечно, что позволяло всем находиться по большей части во дворе; согласно некоторым наблюдениям, днем небольшие дома без окон поглощали солнеч-ные лучи и удерживали их всю ночь. Во дворе перед домом перебирали урожай и сушили его на солнце. Здесь же шили и ткали. Жилища простых людей, по-строенные в рамках градостроительных программ государства, отличались от традиционных домов своей прямоугольной формой, которая копировала форму престижных инкских строений.

На побережье большинство народа возводило дома из плетеного камыша, тогда как представите-ли знати жили в глинобитных строениях.

В Кольясуйу мумии умерших хранились в по-гребальных башнях, неверно называемых архео-логами чульпа (этот термин, который обозначает «увядший, высохший», является в действительно-сти современным обозначение находящихся там иссохших тел) и построенных по модели домов. Круглые или квадратные, из камня или из самана, эти башни, однако же, были гораздо более высо-кими, нежели обиталища людей живых, и уходили ввысь, к небу, в форме цилиндра или параллеле-пипеда. Некоторые из них, случалось, достигали 12 метров в высоту. Даже те, которые повторяли инкские архитектурные формы и были прямоу-гольными, имели циркулярную внутреннюю струк-туру с ложным сводом.

Ввиду редкости деревьев как в Андах, так и на побережье, традиция обставлять дома мебелью у древних перуанцев совсем не получила разви-тия. Вся их нехитрая утварь — котелки, глиняные кувшины, кружки, тарелки и чашки — выставлялась в ряд на земле или в устроенных в стенах нишах либо подвешивалась к перекрывающим крышу бал-кам. Пища хранилась в больших кувшинах внутри дома или в амбарах, снаружи. В некоторых зонах очаг складывался всего из нескольких камней. Размещался он в середине жилища, по меньшей мере в метре от стены. В других местах пользовались оча-гами из терракоты, прислоненными к стене. Дым выходил через отверстия, проделанные в крыше. Этот очаг был, как правило, двойным, так как, в це-лях экономии столь редких дров, зачастую стави-ли разогреваться сразу два котелка одновременно. Там, где было развито скотоводство, дрова удачно заменял высохший навоз лам или альпак. Для того чтобы поесть, инки опускались на землю, ставя пе-ред собой (иногда на отрез ткани) керамические, деревянные или из бутылочной тыквы тарелки и чаши. Женщины ели, сидя спиной к мужчинам и глядя на очаг. Высшие классы общества также ели на земле, но из роскошной керамики и даже из золо-той и серебряной посуды, поставленной на дорогие ткани. На кухне обитали морские свинки, которые питались очистками и создавали жилища в углубле-ниях стен. Простые люди, как правило, спали на одеяле, расстеленном прямо на земле. Некоторые дома высшего статуса имели платформу, служащую кроватью для всей семьи, с хлопковыми матрасами и шерстяными одеялами. Обстановка королевских резиденций практично сводилась к скатертям, по-суде, матрасам и покрывалам. Единственная фор-ма сидений, тийапа, предназначалась для персон самого высокого ранга. То был низкий, слегка вогнутый стул, вырезанный из единого куска дерева, зачастую в форме какого-то животного.

Пища, питье и кока

Инки не славились такими кулинарными тра-дициями, какие были присущи в то время другим королевским и имперским элитам. На пиршествах ели мало и много пили, в силу того, что маисовое пиво представляло собой крайне питательный напиток. Повседневное питание большинства населения было вегетарианским. Пища либо ва-рилась в котелке, либо жарилась на огне. Много-численные растения, выращиваемые в андском регионе, позволяли готовить множество супов и рагу, приправленных перцем, ароматическими травами, а иногда и мясом. Как и современные анд-ские крестьяне, обитатели 7ауантинсуйу ограничи-вались двумя приемами пищи в день; первый, наиболее плотный, происходил в районе восьми часов утра, второй — в четыре или пять часов по-полудни. В середине дня инки, как правило, нахо-дились в поле или на пастбище, где подкреплялись легкой закуской, состоявшей из картошки и/или вареного или жареного маиса.

В горах основу питания составлял картофель, многочисленные вариации которого имеют самые разнообразные вкусовые качества и структуры. Как и сегодня, он перерабатывался, как правило, двумя способами, после чего получал совершенно раз-ный вкус: чуньо (замороженный картофель) — это продукт, который получают путем высушивания картофеля в течение трех суток, днем на солнце, а ночью — на морозе. Затем клубни мнут ногами, дабы устранить оставшуюся влагу; морайю получа-ют, также выдерживая картофель в течение трех суток на морозе, после чего его опускают в воды какой-нибудь реки, где оставляют усыхать на солн-це на три недели. Эти процессы позволяют хра-нить картофель на протяжении как минимум пяти лет и в равной мере применимы и к другим корнеплодам (например, к оке, из которой добы-вают кайю), даже к маису (из которого получают чучуку). Без подобной возможности долго хранить продукты питания было бы просто невозможно жить в пуне, где заморозки всего за ночь могут уни-чтожить весь годовой урожай.

В отличие от обитателей побережья, которые в огромных количествах потребляли маис, те из инков, что жили в горных районах, ели кукурузу разве что в качестве дополнительного продукта, вареной или жареной, или же, во время праздни-ков, в форме бриошей. Однако с возникновением Инкской империи потребление маиса, похоже, на-чало возрастать. Мясо (сушеное — лам или альпак, жареное — морских свинок) большинство населения ело только по особым случаям. Жители побе-режья, напротив, при желании всегда могли отве-дать рыбного рагу. Древние перуанцы никогда не пили молоко, не ели сыр или яйца, даже несмотря на то что многие имевшиеся в их распоряжении животные могли вполне снабдить их этими про-дуктами.

Инки предпочитали пить не воду, но пиво, кото-рое производили из маиса (называлось такое пиво либо ага, либо асуа), киноа, оки, перечного дерева, каньиуа, зерен цератонии и т.д., — с очень малым содержанием алкоголя в повседневной жизни и с гораздо большим — по праздникам. Для того чтобы приготовить маисовое пиво, зерна в течение не-скольких дней выдерживали на влажной соломе, чтобы они начали пускать ростки. Затем эти про-ростки слегка высушивали, раздавливали и бро-сали в кипящую воду. Полученную таким образом жидкость пропускали через сито, затем разливали по герметично закрытым сосудам, где ей предстоя-ло забродить.

Прием пищи (согласно Гарсиласо, 1609 г.)

Еда имелась в самом великом изобилии, по-скольку ее заготавливали для всех сородичей Инки, которым хотелось откушать с ним, и для слуг королевского дома, которых было не-сметное множество. Время основной еды для Инков и для всех простых людей приходилось на утро — от восьми до девяти; вечером они ужинали еще при дневном свете, ужинали лег-ко, и, кроме этих двух раз, они больше ничего не ели. Как правило, они были плохими едока-ми; я хочу сказать, что они ели мало; в питье они были большими грешниками; во время еды они не пили, однако возмездие наступало по-сле еды, ибо питие длилось до ночи. Это имело место среди богатых, ибо бедные, каковыми являлись простые люди, испытывали во всем нехватку, однако не нужду.

Кока — это выращиваемое в теплых и влаж-ных регионах деревце, листья которого заклю-чают в себе стимулирующую субстанцию, сход-ную с кофеином или теином. Ее жевали при лю-бом удобном случае с тестом на основе извести или растительной золы, что позволяло высвободить алкоголь, содержавшийся в ее листьях.

Кока (согласно Бласу Валере, 1590-1596 гг.)

Кока является неким деревцом высотою и толщиною с виноградную лозу; у него мало вет-вей, а на них много нежных листьев, шириною с большой палец и длиною с половину того же пальца, с приятным, но немного слабым запа-хом; эти листья индейцы и испанцы называ-ют кока. Индейцам так нравится кока, что они ценят ниже нее золото, и серебро, и драгоцен-ные камни; ее высаживают с великим внимани-ем и заботой, а с еще большими — собирают; потому что они снимают сами листья руками и сушат их на солнце, и так сухими их едят индейцы, но не заглатывая их; они только сма-куют запах и глотают сок. О том, какую пользу и силу таит в себе кока, можно заключить из того, что индейцы, которые едят ее, проявля-ют больше силы и больше предрасположенно-сти к труду; и множество раз, удовлетворенные ею, они трудятся целый день без еды.

Медицина

Древние перуанцы объясняли болезни (ункуй) двумя причинами. Первой было проникновение в человека некой инородной сущности, от ко-торой исходила сверхчеловеческая сила. Иден-тифицировать эту сущность, «засевшую» в теле больного, позволяли симптомы. Подобное про-никновение обычно считалось наказанием, нало-женным на заболевшего каким-то божеством (как правило — уака) за некий проступок, нечестивость, допущенную по отношению к данному божеству небрежность или нарушение какого-либо запрета самим больным либо кем-то из его близких. Боль-ной не обязательно осознавал совершенный им или кем-то из родственников проступок, так что распознать его входило в задачу знахаря. Как толь-ко ставился диагноз, болезнь можно было изгнать различными способами. Например, «высосав» боль из тела, лекарь предъявлял затем больному какой- то предмет или камень, якобы извлеченный из его тела и конкретизировавший заболевание. Иногда для «поглощения» болезни и освобождения от нее больного пациента натирали живой морской свин-кой. Однако не все эти «проникновения» являлись следствием той или иной оплошности. Нередко инки винили в случившемся тела умерших (как бы давно ни ушли те из жизни), которые считали очень опасными и способными заражать живых своими эманациями.

Также человек мог заболеть по причине поте-ри «души» (сунку), которую теперь удерживала в осо-бом месте (пача) некая сверхъестественная сила. Целителю предстояло вернуть «душу» в тело паци-ента, иначе того бы ждала неотвратимая смерть. Симптомами потери души могли быть депрессия, необъяснимое исхудание, жар, тошнота, рвота, диа-рея, астения или бессонница. Зачастую одним из способов установления диагноза являлось гада-ние: знахарь делал заключение, исходя из того положения, которое принимали листочки коки, коим он позволял упасть на какой-либо отрез ткани.

Психотерапевтическую эффективность приве-денных выше процедур оценить сложно. Терапия древнего Перу основывалась, однако же, в том числе и на исключительно богатой фармакопее и прекрасном знании анатомии. Местным цели-телям было известно множество обезболивающих и кровоостанавливающих средств, растительных и минеральных субстанций, обладавших умеренным антисептическим свойством. Судя по всему, инки обладали и глубокими хирургическими познания-ми. Они практиковали трепанацию черепа; извле-кали инородные тела при помощи бронзовых щип-цов; накладывали на раны нечто вроде марлевых повязок. Как и их предшественники, инки умели проводить и ампутации, о чем свидетельствуют об-наруженные деревянные протезы.

Одежда

Большинство людей, в любом уголке Анд, но-сили практически одинаковую одежду; на принад-лежность к тому или иному племени указывали в первую очередь прическа и головной убор. Про-стые инки ходят с наголо остриженной головой, тогда как привилегированные инки, подобно ин-дейцам колья, носили очень длинные волосы. Женские прически, судя по всему, были менее вариа-тивны: женщины расчесывали свои длинные во-лосы на прямой пробор посередине, и те спадали свободно. Отличительной частью прически инков являлась шерстяная повязка (льяуту), создаваемая многократным оборачиванием вокруг головы и перевязыванием плетеными шнурками тесьмы. Некоторые племена практиковали деформацию черепа: у индейцев колья он был продолговатый и заостренный и украшался шапочкой той же фор-мы. Каньяри, напротив, имели немного приплюс-нутую голову.

Обычная мужская одежда состояла из на-бедренной повязки (уара) и туники без рукавов (унку), доходившей почти до колен, а также прямо-угольной формы плащ (яколья), который надевали в холода или же по церемониальным случаям. Унку изготавливалась из хлопка на побережье и из шер-сти — в Андах. Она существовала с древнейших вре-мен — самые старые дошедшие до нас ее образцы датируются серединой I тысячелетия до н.э. Обувь была одинакова для обоих полов: как мужчины, так и женщины ходили в сандалиях либо мокасинах. Женщины носили платье (аксу) и тонкую накидку (льиклья), ниспадавшую с плеч и спускавшуюся до самой земли. Платье представляло собой большой прямоугольный отрез ткани, который инкские женщины оборачивали вокруг тела. Вокруг талии они повязывали широкий, искусной работы пояс (чумпи), который стягивал и закреплял платье. Дабы скрепить накидки, они закалывали их двумя фибулами в форме диска (тупу). Такое одеяние лег-ко можно было открыть на уровне груди, чтобы по-кормить младенца. Другая булавка (типки), более короткая, позволяла закрепить платье внизу, когда оно не было завязано на груди на узел. Волосы под-вязывались изящной винча. Голову инкские женщи-ны покрывали полоской ткани (нъянъяка), сложен-ной втрое или вчетверо (в длину) таким образом, что один ее край удерживался на макушке, а другой свисал на спину. Когда солнце палило слишком не-щадно, нъянъяка раскручивалась, превращаясь в своеобразную мантилью. Туника, плащ и платье, как правило, были черного или каштанового цвета в сьерре и белыми — на побережье, где изготавли-вались из хлопка. Структура, направление рисунка и горловой вырез в тунике были вертикальными в мужском наряде и горизонтальными — в женском. Так одежда визуально воплощала один из фунда-ментальных аспектов андского дуализма, согласно которому мужчина и женщина являли собой пару дополняющих друг друга противоположностей.

Одежда изготавливалась не из выкроенных и сшитых отрезов ткани, но из полностью выткан-ных на станке, включая орнамент и бахрому. Зада-чей ткача было произвести законченный продукт, так как одежда не могла быть скроенной. Действи-тельно, исходя из современных этнографических данных, можно прийти к выводу, что одежда и даже мешки и сумки рассматривались инками как живые существа, впрочем, как и дома и про-чие предметы, которые мы бы сочли неодушев-ленными. Перечень частей одежды, похоже, под-тверждает такое восприятие: туника, например, состояла из «сердца», «рта», «внутренностей», «ягодиц» и т.д. Этнологи отмечают, что иногда даже сейчас в представлениях местных жителей сумка «является» жабой, веревка — змеей, а пра-ща — ящерицей. Таким образом, андские ткачи должны были ясно представлять себе все аспек-ты будущего наряда — размер, форму, пропорции и компоновку — еще до начала работы. Даже уику изготавливалась из единого куска ткани, а отвер-стие для головы проделывалось на ткацком станке. В одежде практически не существовало никакой вариативности форм. Так, знатных инков можно было отличить от простолюдинов лишь по ка-честву ткани их нарядов, первые носили ауаска, вторые — кумпи. Жители Тауантинсуйу спали пол-ностью одетыми и не стирали одежду, а лишь периодически ее меняли. Праздники являлись возможностью на время облачиться в более кра-сочные одеяния. Инка никогда не ходил в одном и том же наряде больше одного дня, преподнося его в дар тому из своих приближенных, которого хо-тел выделить. Украшения носили представители обоих полов. В ушах у инков красовались огром-ные, около 5 сантиметров в диаметре, подвески цилиндрической формы, деформировавшие моч-ки ушей, вследствие чего испанцы называли их оре- хопами — «вислоухими». Мужчины определенного ранга носили также металлические браслеты или диски на шее или на голове. У женщин в ушах ни-чего не было; их украшения ограничивались колье и брошами.

Игры и развлечения

Увеселения подданных Инков практически неразрывно связаны с экономической и риту-альной жизнью. Основным поводом для развлече-ний являлся совместный труд, так как тот, кто при-глашал некую группу людей совершить какую-то работу, должен был предложить им плотный обед и побольше маисового пива. Работа, таким обра-зом, рассматривалась не как наказание, но как праздник. Это была возможность укрепить связи между членами одного айлью, так как алкоголь от-крывал сердца и сближал людей. Словом, одна и та же деятельность соединяла в себе экономическую, социальную, символическую и игровую функции. Большое место в жизни подданных Инки занимал танец: церемонии, посредством которых оказывали почести какому-либо божеству, предку, знатной особе или Инке, состояли прежде всего в танцах перед ним под звуки всевозможных флейт, барабанов, колокольчиков и бубенцов (струнные инструменты инкам не были известны), иногда с использованием весьма продуманных костюмов и масок.

Самой популярной игрой в древнем Перу была пичка. Играли в нее с помощью раскрашенных ка-менных или деревянных кубиков в форме усечен-ной пирамиды, называвшейся пичка, «пять».

Наименьшая сторона игральной кости, на ко-торой был нарисован крест, была равна пяти бал-лам, четыре другие стороны имели достоинство от одного до четырех, в зависимости от количества имевшихся на них параллельных полос. Разбив-шись на две команды, игроки по очереди бросали кость и передвигали фишки (зачастую — фасолины различных цветов) по деревянной игровой доске, разделенной на секции, каждая из которых имела в значении 10, 20, 30, 40 либо 50 очков. Подсчет баллов велся при помощи маисовых зерен двух различных цветов. Всякий раз, когда одной из команд удавалось опередить другую, поведшие в счете восклицали: «Мисайки» - «Мы обогнали ваш цвет!». Игра продолжалась до тех пор, пока одна из участвующих сторон не одерживала верх шесть раз. Нередко играли на интерес, и тогда на кон ставились морские свинки, скот или ткани. В риту-альных обстоятельствах игра пичка могла служить также и способом гадания. Силы, которые вызывались по случаю ритуала, должны были, как пред-полагалось, действовать в соответствии с тем, как падала кость, что позволяло по окончании сеанса установить отношения, существовавшие на тот мо-мент между невидимыми силами. Такое использо-вание пичка имело место в критические моменты перехода между двумя периодами, вроде начала се-зона дождей или первыми днями после чьей-либо смерти. По сути, то была излюбленная игра инков на протяжении тех пяти ночей, что им предстояло провести у гроба умершего.

Простолюдинам запрещалось охотиться на ви-куний, гуанако и представителей семейства оле-невых без особого на то разрешения. Примерно каждые четыре года Инка или его представители организовывали большую охоту (чаку), в которой принимало участие все деревенское население. То была как забава для знати, которая играла в охоте главную роль, так и развлечение для участвовав-ших в ней простых людей, а также хорошая воз-можность распределить среди и тех, и других мясо. Тысячи загонщиков формировали огромный, в не-сколько километров диаметром круг и двигались к его центру, стараясь произвести как можно боль-ше шума и гоня дичь перед собой в ту сторону, где находился Инка. По мере продвижения охотники убивали пум, очковых медведей, лисиц и диких ко-шек. Оленух, а также самцов-производителей отпу-скали. Других самцов забивали, а их шкуры делили между всеми участниками облавы. Пойманных ви-куний и гуанако остригали, после чего большин-ство из них также отпускали на волю; некоторых по мере необходимости убивали, и шкуры их распре-деляли между семействами. Шерсть гуанако, более грубая, отдавалась простому люду, тогда как мягкая шерсть викуний предназначалась для Инки, кото-рый раздавал ее затем тем, кого хотел вознагра-дить. Добытое таким образом мясо высушивалось так, чтобы его можно было хранить несколько лет, до следующей охоты. Во время подобной облавы правитель представал перед своими подданными в качестве главного поставщика мяса. Известно, что Инка Манко организовал чаку в честь Франсиско Писарро, выведя на охоту 10 000 человек, которые закололи около 11 000 животных.

Исследование ценностных ориентаций, жизненных приоритетов современной молодежи весьма актуально, поскольку дает возможность выяснить степень ее адаптации к новым социальным условиям и инновационный потенциал. Процессы, захватывающие ценностное сознание молодых людей имеют особую значимость, ибо именно они представляют собой ближайшее будущее данных обществ

Если эта работа Вам не подошла внизу страницы есть список похожих работ. Так же Вы можете воспользоваться кнопкой поиск

Волобуева, Лариса Николаевна

Ученая cтепень:

Кандидат философских наук

Место защиты диссертации:

Код cпециальности ВАК:

Специальность:

Теория и история культуры

Количество cтраниц:

Глава I .СУЩНОСТЬ ДОСУГА КАК УНИВЕРСАЛИИ КУЛЬТУРЫ

§ 1. Проблема времени в философии и культуре.

§2. Досуг как форма социального времени.

Глава И. ДОСУГ И ОБРАЗ ЖИЗНИ

§1. Досуг как условие формирования здорового образа жизни.

§2. Культурно-содержательные аспекты понятия «здоровый образ жизни ».

Введение диссертации (часть автореферата) На тему "Досуг в структуре образа жизни:Философско-культурологические аспекты"

Актуальность исследования. Решая задачи своего выживания и развития, каждое общество ориентирует составляющих его индивидов на осуществление определенной деятельности, эффективность которой является главным условием решения указанных задач. Эта деятельность представляет собой конкретное выражение культуры данного общества, ее процессуального содержания, которое определяется ценностями культуры и возможностями их реализации. Переходная ситуация в обществе, которую мы сегодня переживаем, характеризуется изменением ценностей и ценностных ориентаций, ^ в системе которых на смену иждивенческим установкам личности, рассчитывающей прежде всего на внешнюю поддержку" со стороны государства, приходит установка на собственную активность как главное условие успеха. Забота об эффективности, плодотворности собственной деятельности, а также о собственном интеллектуально-культурном развитии становится для личности важнейшим моральным мотивом индивидуальной самореализации.

Процесс этой самореализации осуществляется в пространстве и времени, причем именно время оказывается решающим фактором этого действия. "Ш Конкретное представление об этом факторе требует понимания того объективного обстоятельства, что исторически сложились существенные отличия между а) рабочим временем, как правило, ограничивающим содержание деятельности индивида профессиональными рамками, б)свободным временем (рекреацией), т.е. отдыхом, и в) временем досуга, в принципе посвященным разностороннему социальному и культурному саморазвитию личности.

Казалось бы, на современном этапе истории появилось гораздо больше, чем прежде, возможностей для такого развития у множества людей, благодаря тому, что технический прогресс позволил сократить в их образе жизни долю профессиональной занятости и увеличить долю свободного времени и досуга.

Однако в действительности оказывается, что эти потенциальные возможности досуга часто остаются неиспользованными из-за того, что многие люди вместо занятий, способствующих их социокультурному росту, выбирают времяпрепровождение, тормозящее этот рост, активному приобщению к подлинным культурным ценностям предпочитают низкопробные поделки массовой культуры, не требующие от их потребителей ни интеллектуального напряжения, ни нравственной разборчивости. Досуг этих людей оказывается заполненным примитивным^ развлечениями, опасно близкими к девиантному поведению: азартными играми, потреблением спиртных напитков и наркотиков, бессодержательными «тусовками », где демонстрация собственного имиджа подменяет нормальное человеческое общение. В результате складывается образ жизни, то есть совокупность форм деятельности и особенностей поведения, который не отвечает критериям ни физического, ни духовного здоровья, не соответствует не только гармоническому развитию личности, но даже пассивному отдыху. Такой образ жизни складывается под влиянием внешних обстоятельств, радикальной перемены экономических и социокультурных основ жизни современного россиянина, а также утраты целостной и эффективной культурной политики со стороны государства. Ее состояние в наши дни во многом определяется коммерциализацией учреждений культуры, изменением культурно-просветительного характера их деятельности на развлекательный. Можно надеяться, что все это имеет временный характер переходного этапа, но сколько он продлится - трудно себе представить.

Непосредственная актуальность исследования связана с поиском путей выхода из противоречия, сложившегося между представлением о досуге, диктуемым идеальной теорией структуры образа жизни, и наблюдаемой подменой процессов социокультурного развития людей низкопробными формами их развлечения, отходом от решения задач социально-культурного оздоровления образа жизни населения.

Степень разработанности темы. Анализ литературы позволяет констатировать, что существует значительное количество научных публикаций, ^ посвященных проблемам досуга и образу жизни людей.

Начало осмысления этих проблем восходит к сочинениям мыслителей Античного мира и Средневековья, таких, как Гесиод, Гомер, Платон, Аристотель, Сенека, Цицерон, Августин Блаженный и др. Теоретическая разработка проблем свободного времени и характера наполняющей его деятельности была продолжена в эпоху Возрождения в работах итальянских и немецких гуманистов, в утопических сочинениях Томмазо Кампанеллы, Томаса Мора. Различные аспекты этой проблематики нашли отражение в Новое время и в последующие века у многих философов. В эпоху Просвещения им уделяли внимание Вольтер, Тюрго, Кондорсе, Руссо, позднее - Кант, Фихте, Шеллинг, Гегель, Маркс, Шиллер, Дильтей и др. В России к этим проблемам обращались НЛ.Данилевский, П.А.Флоренский, Н.А.Бердяев, С.Л. Франк , А.Ф.Лосев и другие.

Проблемы досуга и его использования интересовали не только философов, но и представителей других наук - психологов, социологов, этнологов. Из западных авторов нужно назвать прежде всего Ф.Боаса, М. и

A.Веберов, Т.Веблена, Э.Дюркгейма, Ж.Р.Дюмаздье, М.Зиммеля, А.Моля, ^ З.Фрейда, Э.Фромма; из отечественных ученых - Н.М.Амосова, В.М.Бехтерева,

П.М.Бицилли, И.П.Павлова, И.М.Сеченова, А.А.Ухтомского, Б.А.Грушина, Л.А.Гордона, В.Д.Патрушева, Г.А.Пруденского, В.Н.Пименову, С.Г.Струмилина и других.

Досуг в жизни различных слоев населения России стал предметом исследования многих современных отечественных философов культуры и культурологов - А.И.Арнольдова, А.В.Ахутина, Л.Н.Буевой, В.Е.Давидовича, Ю.А.Жданова, Р.И.Ибрагимова, С.Н.Иконниковой, М.С.Кагана, А.С.Каргина, Т.Г.Киселевой, Л.Н.Когана, И.К.Кучмаевой, Ю.М.Лотмана, В.М.Межуева,

B.В.Миронова, В.С.Садовской, Э.В.Соколова, А.С.Стрельцова, Ю.А.Стрельцова, А.С.Фриша, С.А.Хмелевской, Н.А.Хренова, Н.Н.Ярошенко и других.

Особый взгляд на досуг как часть образа жизни принадлежит социальной и культурной антропологии: Франкфуртской школе (Т.Адорно, Г.Маркузе, Ю.Хабермасу, М.Хоркхаймеру); Гарвардской школе (С.Гоулднеру, Р.К. Мертону , Т.Парсонсу, Э.Шилзу, Д.Хеппенсу) и отечественным представителям этого направления: И.Г.Ионину, Э.С.Маркаряну, Э.А.Орловой, Ю.М. Резнику , А.Я. Флиеру.

В работах перечисленных авторов выделялись те или иные отдельные ракурсы, стороны, аспекты досуга, отчасти сказывалось и преобладание одностороннего подхода к этому феномену, обусловленного принадлежностью каждого автора к той или иной науке. Философское осмысление досуга отрывалось от его исследования на уровне непосредственных социальных форм реализации. Судя по всему, ни один из названных авторов и не стремился составить целостное представление о сущности, содержании, функциях досуга, трактуя его как сравнительно второстепенную форму социальной активности человека. В своей диссертации мы попытались дать это представление.

Объект исследования - образ жизни как совокупность социально и культурно детерминированных форм жизнедеятельности.

Предмет исследования - досуг как сфера социокультурного саморазвития личности в структуре ее образа жизни.

Цель и задачи исследования. Целью исследования является определение путей преобразования традиционных форм досуга, потерявших свою социальную актуальность, в фактор формирования здорового образа жизни человека в новых социальных реалиях.

В соответствии с этой целью поставлены следующие исследовательские задачи:

Проанализировать историю философского осмысления времени как универсальной формы существования мира и рассмотреть структуру социального времени, определив функции ее составляющих - рабочего и свободного времени, а также досуга;

Проследить тенденцию обогащения содержания понятия «образ жизни » и его трансформацию из социально-экономической в социально-культурную категорию;

Раскрыть диалектику взаимодействия индивида и социально-культурной среды в процессе формирования образа жизни и определить условия, обеспечивающие поддержку позитивных тенденций этого процесса;

Раскрыть содержание досуга как приватной формы реализации культуры в ее личностном и предметном выражениях;

Выявить и систематизировать компоненты содержания категории «здоровый образ жизни » и определить досуговую составляющую процесса формирования здорового образа жизни.

Методологическую основу исследования составили философский принцип восхождения от абстрактного к конкретному при изучении познаваемых объектов и системный подход, требующий их рассмотрения как комплексов, элементы которых находятся в органической взаимосвязи и взаимозависимости друг от друга. Рассмотрение досуга как формы реализации культурного потенциала человека базируется в данном случае на диалогической трактовке культуры М.М.Бахтина. При анализе досуга как элемента образа жизни мы опирались по преимуществу на структурно-функциональную методологию, традицию Гарвардской школы социальной антропологии и ее отечественных последователей.

В качестве методов исследования использовались генетический анализ, компаративный анализ, контент-анализ, структурный анализ, факторный анализ и другие аналитические приемы, принятые в современных социальных науках.

Гипотеза исследования состоит в том, что досуг как часть социального времени - наиболее открытая фаза для инициативного усвоения новых социально-культурных знаний личностью (ее самостоятельного просвещения), которая посредством целенаправленной культурной политики может быть превращена в социокультурное основание для общего оздоровления образа жизни людей.

Теоретическая значимость результатов исследования состоит в том, что оно в целом подтвердило реалистичность выдвинутой гипотезы аргументами, основанными на исследовании сущности досуга, его проявлений на различных этапах развития общества, а также существенной роли досуга в формировании образа жизни современных людей.

В числе элементов научной новизны проведенной исследовательской работы можно назвать следующие:

Выявлены два аспекта рассмотрения времени в философии культуры: метафизический («время в культуре ») и культурно-исторический («культура во времени »). Для современных исследований характерна конкретизация идеи о видах времени в системном подходе, в том числе как «общественное бытие » или «социальное время »;

Обоснован подход к пониманию свободного времени как меры деятельности человека, конкретизирующий применительно к жизни общества положение о времени как мере движения; предложена трактовка досуга как сферы культурного функционирования личности в динамике социальных процессов при отсутствии внешнего целеполагания;

Определено философско-культурологически обоснованное представление о досуге как категории, выражающей меру и характер инициативного культурного саморазвития личности;

Раскрыто содержание досуга как одной из важных форм инкультурации личности;

Обосновано место досуга в образе жизни человека как способа социокультурного развития личности и общества в конкретном культурном пространстве;

Проанализирован процесс осмысления взаимосвязи досуга и образа жизни на обыденном и научном уровнях;

Определены функционально-культурные направления гармонизации физической и духовной составляющих индивида в здоровом образе жизни (культурно-интегративное, созидательно-коммуникативное и рекреационное).

Положения, выносимые на защиту:

1. Социальное время не только сохраняет универсальное значение времени как меры определенного процесса (деятельности как социальной формы движения), его длительности, но и осознается также как «сфера », в которой развертывается этот процесс; таким образом, в сознании субъекта деятельности ее форма как бы отделяется от содержания и приобретает относительную самостоятельность. Это необходимо иметь в виду, употребляя понятия «рабочее время », «свободное время » и «досуг ».

2. В основе разделения социального времени на составляющие элементы лежит биологическая потребность человека в жизнеобеспечении (рабочее время), рекреации (отдых, свободное время) и насыщении своей интеллектуальной и эмоциональной сферы новой социально и культурно значимой информацией (досуг).

3. По мере развития процессов урбанизации, всеобщей грамотности и параллельного развития системы СМИ большая часть человечества все активней нуждалась в расширении культурно-содержательного наполнения своего досуга.

4. В массовом обыденном сознании досуг зачастую понимается как синоним свободного времени. Правильнее, на наш взгляд, рассматривать его как специфическую фазу инициативного социокультурного саморазвития, а свободное время - как фазу рекреации. Во всяком случае, именно такой трактовки требует культурологический подход к пониманию досуга.

5. Культурологическая трактовка досуга как системы свободного инициативного самопросвещения, дополнительного познания мира (сверх обязательного образовательного стандарта) позволяет ввести досуг в категориальный аппарат образа жизни как одну из основных его составляющих.

6. Досуг является тем более важным фактором структурирования образа жизни индивида, чем более узок и однообразен круг занятий, заполняющих его рабочее время. У людей таких творческих профессий, как ученые и деятели искусства, досуг состоит из поглощения культурно-содержательной информации, выходящей за пределы непосредственных профессиональных потребностей.

7. Развитие человеческой цивилизации создает все больше возможностей для самосовершенствования личности, в том числе и посредством содержательного досуга и формирования здорового образа жизни. Однако реализация этих возможностей не осуществляется автоматически, она зависит от конкретных экономических и социально-политических условий, которые могут как содействовать этим возможностям, так и противодействовать им. Поэтому актуальной задачей является оптимизация условий формирования здорового образа жизни и культурно-содержательного досуга всех членов общества. Решающую роль в реализации этих задач призваны сыграть система образования и культурная политика государства.

Практическая значимость исследования.

Теоретическое содержание диссертации может быть использовано при разработке учебных курсов по таким дисциплинам, как культурология, социология культуры, валеология, теория и история досуга. Выявленные в диссертации тенденции могут оказаться полезными при организации работы по формированию культурной и образовательной политики государства, направленной на формирование здорового образа жизни населения.

Апробация работы.

1.Основные положения и результаты исследования получили апробацию на межвузовской научно-практической конференции молодых ученых «Человек в мире духовной культуры », МГУКИ , 1999; научной конференции, посвященной 35-летию кафедры теории культуры, этики и эстетики «Современная культура: проблемы и поиски », МГУКИ, 1999; международной научно-практической конференции «XXI век: духовно-нравственное и и социальное здоровье человека, МГУКИ, 2001; международной научной конференции «Парадигмы XXI века: Информационное общество, информационное мировоззрение, информационная культура», Краснодарский ГУКИ, 2002; международной научной конференции «Культура и образование в информационном обществе, Краснодарский ГУКИ, 2003.

2. Материалы и результаты иследования отражены в публиациях автора

1. Досуг и здоровый образ жизни // Философия. Наука. Культура. Вып. 1. - М.: Изд. МГУ им. Ломоносова, 2004. - С. 159-168.

2. Время: философские аспекты воззрений античных и средневековых мыслителей // Информационная цивилизация: современные проблемы (Материалы «круглого стола »). 4.1 - М.: МГУКИ, 2004. - С. 31-40.

3. Бифункциональная природа искусства // Культура и образование в информационном обществе. Материалы международной научной конференции. - Краснодар, 2003. - С. 140-142.

4. Информационная активность как форма развития и рекреации человека средствами искусства // Парадигмы XXI века: Информационное общество, информационное мировоззрение, информационная культура. Материалы международной научной конференции. - Краснодар, 2002 . - С. 141-143.

5. Здоровый образ жизни: теоретический аспект // XXI век: духовно-нравственное и социальное здоровье человека. Тезисы международной научно-практической конференции. - М.: МГУКИ, 2001. - С.80.

6. Здоровый образ жизни как важнейшая государственная задача // Человек в мире духовной культуры. Тезисы межвузовской научно-практической конференции молодых ученых. - М.: МГУКИ, 1999. - С.54-55.

7.Досуг и культура: современные проблемы // Современная культура: проблемы и поиски. Сборник тезисов научной конференции, посвященной 35-летию кафедры теории культуры, этики и эстетики МГУК. - М.: МГУК, 1999. -С.92-93.

3. Диссертация обсуждена в Московском государственном университете культуры и искусств на кафедре теории культуры, этики и эстетики 6 октября 2004г.

Заключение диссертации по теме "Теория и история культуры", Волобуева, Лариса Николаевна

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Функционирование и развитие общества во все времена определялось эффективностью деятельности составляющих его индивидов. Чем выше она поднималась, тем богаче становилась сокровищница культуры, цивилизованней формы социальной организации, выше темпы исторического процесса. Достигалось это не автоматически, а в условиях преодоления противоречий между субъектом социокультурной жизни - личностью и системой социальных групп и институтов, связей и отношений - обществом. Его давление на составляющие его индивидов не было и не остается и в наши дни одинаковым, оно различается в соответствии с мерой дифференциации общества, разделения индивидов на группы, занимающие разное положение, имеющие разный социальный статус, разные права, разные возможности для жизнедеятельности. Среди факторов, создающих эти различия, одним из важнейших является время - соотношение в жизни каждого индивида между двумя составляющими ее темпоральной формы - рабочим и свободным временем.

Рабочим временем существования человека принято называть ту его часть, которую он посвящает выполнению заданных обществом профессиональных трудовых обязанностей, объем и содержание которых у каждого обусловлены его местом в системе общественного разделения труда. Для большинства населения это место определялось закрепленностью за его представителями физического труда, функциональное содержание которого объединялось по мере внедрения в производство специализированных машин и соответствующей специализацией профессий либо узко специализированного несложного умственного труда мелких служащих. Возможность выйти за рамки однообразных, утомительных и монотонных трудовых функций, выполняемых в рабочее время, появлялась у всех этих людей лишь в свободное время. Однако величина его была невелика в условиях, когда рабочее время достигало 10 и более часов, а к ним добавлялись часы, которые необходимо посвящать бытовым обязанностям. Борьба за сокращение рабочего времени составила одну из главных задач классовой борьбы трудящихся против эксплуатации. Она не осталась безрезультатной. Технический прогресс позволил снизить норму эксплуатации, уменьшив продолжительность рабочего дня. К тому же уменьшилось время на выполнение бытовых обязанностей благодаря развитию общественных форм бытового обслуживания. В результате величина свободного времени трудящихся значительно выросла, стала сопоставимой с величиной рабочего времени, а нередко даже превосходящей ее. Значительно выросли возможности для свободной жизнедеятельности, выбора разнообразных, доставляющих моральное удовлетворение и способствующих разностороннему развитию занятий. Однако в действительности этого не получилось: возникшие возможности оказались нереализованными, свободное время у большинства людей заполняется занятиями, отнюдь не заслуживающими одобрения. Поэтому приобрела остроту проблема досуга - содержательности, культурной ценности нерабочего времени.

Теоретическое осмысление этой проблемы осуществлено в диссертации на основе многоуровневого комплекса знаний, охватывающего философский, социальный и культурологический аспекты представлений о свободном времени и досуге. Проанализирована историческая эволюция этих представлений, что позволило выявить то ценное, что в них сложилось к настоящему времени, и сформулировать определения свободного времени и досуга. Анализ показал, что в первобытном обществе не существовало функционального деления времени на рабочее и свободное в силу неразвитости дифференциации деятельности. В античном обществе, разделенном на рабов и свободных граждан, свободное время стало привилегией последних. Досуг вошел в их жизнь как органический элемент и осознавался как время, посвященное не ничего не деланию и не пассивному отдыху, а творческим занятиям, обеспечивающим духовное совершенствование. Такое понимание досуга стало традиционным, хотя само содержание духовного совершенствования получало разную трактовку: в Средние века - религиозно-мистическую, в эпоху Возрождения - элитарно-гуманистическую, в Новое время - просветительскую, ориентированную на сравнительно широкие слои населения и преодоление сдерживающего их духовный рост отчуждения. В наши дни эта традиция получила дальнейшее развитие, в концептуальном осмыслении досуга как части свободного времени наметились следующие варианты:

Эпистемологический - досуг и свободное время рассматриваются как тождественные понятия, исследуются смысловая, структурная и функциональная составляющие досуга и условия его развития;

Социологический - досуг рассматривается в качестве синонима свободного времени, как сфера, в которой возможно проявление любой деятельности, связанной с самоопределением личности, как совокупность определенных элементов, противоположных труду и определяющих досуговую деятельность как «свободную и добровольную, предоставляющую возможность творчества » (М.Вебер), а Д.Моркович обозначает как «продукт рациональной организации жизни, детерминированной как экономическими, техническими, так и биологическими факторами.В промышленно развитом обществе свободное время - это периодически появляющаяся фаза как жизни индивида, так и больших и малых социальных групп»

Социальный -свободное время как отображение и выражение социальной действительности, соответствующее определенным социально-экономическим и политическим основаниям конкретного общества, и как условия культурно-исторического прогресса. Эта трактовка была предложена К.Марксом, доминировала в советской науке, опиралась на многочисленные исследования бюджета времени, при этом досуг рассматривался как составная часть свободного времени: «Одни исследователи считают досугом просто время, не занятое работой, то есть свободное время, включающее развлечения, личные занятия, хобби и т.д. Другие то, что общество представляет как досуг; иначе говоря, досуг - это социальная организация свободного времени именно в форме досуга, досуговых услуг.досуг - это занятие в свободное время, как особая потребность и ценность.осуществляется в особой культурной форме (традиционной или новой), а также в пространстве и времени»2; -гедонистический - досуг как эвдемонистический мотив и цель бытия. Такое представление наиболее характерно для таких западных мыслителей, как С.Де-Гразия и Дж.Пипер, рассматривающих досуг как созерцание, удовольствие; и Б.Рассел: «Досуг - это путь к счастью и радости»;

Рекреационный - досуг как средство и инструмент реабилитации, как средоточие приоритетов качества жизни. В этой связи можно отметить теорию Т.Веблена о связи богатства и досуга, Д.Рисмена - о социальном статусе досуга, Р.Смита - о досуге как средстве влияния на психическую структуру человека, В.Злорещенко - о взаимосвязи стресса и функциональной основы досуга;

1 Моркович Д.Ж. Социальная экология. - М.,1996. - С.472-473.

2 Панова С.Г., розин В.М. Социальное проектирование в сфере кльтуры//Сб.науч.трудов НИИ культуры. -М.,1990.- С.31.

Культурно-личностный - досуг как часть свободного времени, ориентированная на осознанное культуротворчество, выражающее высшую форму самореализации личности.

Последний из названных вариантов в центр внимания ставит задачу максимальной реализации человеческого потенциала на основе целенаправленного формирования каждой личностью здорового образа жизни. В диссертации показано, как исторически складывалось понятие образа жизни, какую роль в этом сыграли гуманитарные науки, в особенности философская антропология и валеология. Главное, что было выявлено в процессе становления и развития этих наук - необходимость системного подхода, требующего гармонически связывать физические, психологические и духовные аспекты здоровья.

Искусством самосохранения, то есть способностью управлять своими мыслями, чувствами и поступками, как единым комплексом в различных социально-ценностных ориентациях, поиском путей самообеспечения здоровой жизни человек владеет издревле. Протовалеологические знания, закрепленные в медицинских наставлениях, религиозных канонах, народных традициях, очищенные от тысячелетнего мистического налета, открывают итоги умственной работы наблюдателей и систематизаторов особенностей природы человека на основе натурфилософских синтезов, раскрывающих систему формирования здоровья личности. Представления об этой системе углубило современное естествознание в союзе с науками, изучающими духовную культуру. Благодаря этому сегодня валеологическое мышление становится основанием для формирующейся интегративной парадигмы о целостности человека - как воплощения единства внешнего и внутреннего миров, единства духовного и телесного бытия. Реализация установок этого мышления, конкретизируемых культурологией, требует разработки практической технологии использования досуга для формирования здорового образа жизни.

Это предполагает совершенствование способов и средств активизации деятельности индивида на трех уровнях его функционирования в сфере досуга:

Культурно-просветительном, проявляющимся в поле досуга как самостоятельная организация самовоспитания и самообразования, в процессе которой личность приобретает навыки и умения, необходимые для конкретной досуговой деятельности. Можно ограничить этот уровень функциональной реализацией в более узкой сфере - конкретным пополнением знаний в избранной области;

Созидательно-коммуникативном, проявляющимся в создании новых культурных ценностей в процессе самореализации, позволяющим воплотить потенциальные возможности личности в творческой деятельности. Функция самореализации не может рассматриваться без учета культурных интенций и психологического склада личности, поэтому необходимо акцентировать направление досуговой деятельности на гуманные, общественно-полезные цели;

Рекреационном, проявляющимся как культура физической и психической релаксации и реабилитации человека, включающая принятые в культурном пространстве нормы и формы игрового и интеллектуального досуга, регулирующие допустимость и предпочтительность тех или иных его способов.

Единство всех трех уровней позволяет подчинять процесс досуговой деятельности задачам гармонического развития личности и формирования у нее здорового образа жизни.

Естественно, что этот процесс не является чем-то внешним для личности, она выступает ее субъектом, она сама формирует свой образ жизни. Но отсюда не следует, что эта деятельность не подвержена влиянию социокультурной среды. Оно может содействовать достижению целей, которые ставит перед собой личность, но может ему и противодействовать. В условиях переходного периода, в котором сегодня находится Россия, состояние социокультурной среды характеризуется наличием острых противоречий и факторов, негативно влияющих на психологию людей, их сознание и поведение. Весьма существенным в комплексе этих факторов является коммерциализация культуры, которая обнаруживает себя и в массовой печати, и в программах радио и, особенно, телевидения, и в содержании деятельности культурно-досуговых учреждений, зачастую не отвечающих критериям морали и социальной пользы. Противодействовать факторам, негативно влияющим на образ жизни членов общества - актуальная задача государства, его культурной политики. В ее содержании должна занимать важное место деятельность, направленная на оздоровление образа жизни населения. В задачи всех звеньев системы просвещения должны входить не только общеобразовательная и профессиональная подготовка, но и формирование навыков рационального использования досуга. То, что раньше принято было называть «внешкольной работой », должно стать необходимым компонентом деятельности всех учебных заведений. В содержании этой деятельности должны занять достойное место функции выработки у обучающихся умения беречь свое время, ценить его досуговую часть, умело использовать ее для совершенствования своего образа жизни и своих личностных качеств.

Список литературы диссертационного исследования кандидат философских наук Волобуева, Лариса Николаевна, 2004 год

1. Августин Блаженный Аврелий. Творения Блаженного Августина Епископа Иппонийского//Антология мировой философии в 4-х томах. Т. 1. Философия древности и средневековья. 4.2 М.,1969.

2. Агацци Э.Человек как предмет философии//Вопросы философии.-1989.-№2.

3. Алексеев В.П. Становление человечества. М., 1984.

4. Алексеев П.В., Панин A.B. Философия. М.: ПБОЮЛ М.А. Захаров, 2001.

5. Амосов Н.М. Раздумья о здоровье. 3-е изд., доп. и перераб.-М.: Физкультура и спорт, 1987.

6. Ананьев Б.Г.Человек как предмет познания. JL, 1968.

7. Аргайл М. Психология счастья: Пер.с анг. М.: Прогресс, 1990.

8. Аристотель. Метафизика. М., 1962.

9. Аристотель. Политика //Соч.в 4-т.- Т.1. М., 1983.

10. Аристотель. О душе// Соч. в 4 т.- Т.4 М., 1983.

11. Артемов В.А. Социальное время. Проблемы изучения и использования. -Новосибирск: Наука, Сибирское отделение, 1987.

12. Аскольдов (Алексеев) С.А.Время и его преодоление. М.: Мысль, 1922. И.Афанасьев В.Г. Научно-техническая революция, управление,образование.- М.: Политиздат, 1972.

13. Ахутин A.B. Что значит учить культуре?/От философии жизни к философии культуры. СПб., 2002.

14. Бабаевский Р.М.Прогнозирование состояния на грани нормы и патологии. -М.: Медицина, 1979.

15. Бахтин М.М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. М., 1990.

16. Бахтин М.М. и философская культура XX века: Проблемы бахтинологии. вып.1-Ч.1-2. - СПб, 1991.

17. Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. - М., 1999.

18. Бердяев Н.А Самопознание. М., 1990.

19. Бердяев H.A. Философия свободы. Смысл творчества. М., 1989.

20. Бердяев H.A. Я и мир объектов. Опыт философии одиночества и общения//Философия свободного духа. М., 1994.

21. Бердяев H.A. О назначении человека. М., 1993.

22. Библер B.C. От наукоучения к логике культуры: два философских введения в XXI век. М. ,1991.

23. Бицилли П.М. Трагедия русской культуры. М., 2000.

24. Блауберг И.В., Юдин Э.Г. Становление и сущность системного метода. -М.: Наука, 1973.

25. Браун 3. Индивидуализированное общество. М:, Логос, 2002.

26. Брехман И.И. Философско-методологические аспекты здоровья человека//Вопросы философии. 1982. - №2.

27. Брехман И.И. Валеология наука о здоровье. - М., 1990.

28. Буева Л.П. Необходимость нравственных оснований культуры человека и общества//Современная культура: поиски и проблемы. М., 1999.

29. Бундзен П.В., Дибнер Р.Д. Здоровье и массовый спорт: проблемы и пути решения // Теория и практика физической культуры. 1994. - №5-6.

30. Быховская И.М. Человеческая телесность в социокультурном измерении: традиции и современность. М., 1993.

31. Вебер М. Избранные произведения. М., 1990.

32. Веблен Т. Теория праздного класса: Пер.с англ. М.: Прогресс, 1984.

33. Венедиктов Д.Д., Чернух А.И., Лисицын Ю.П., Кричачин В.И. Глобальные проблемы здравоохранения и пути их решения // Вопросы философии.-1979.-№7.

34. Вересаев В.В. Собр.соч. Т. 1-М., 1985.

35. Вико Д. Основания новой науки, об общей природе нации. М., 1937.

36. Виленский М.Я. Здоровый образ жизни студентов: сущность, строение, формирование. Социокультурные аспекты физической культуры и ЗОЖ . -М.: Советский спорт, 1996.

37. Волков Ю.Г., Поликарпов B.C. Многомерный мир современного человека. М., 1998.

38. Воронкова Л.П. В поисках истины и красоты.(Культурология П.А.Флоренского). М., 1992.

39. Воронцов В.А.Будь здоров, Пигмалион! М., 1998.

40. Всемирная энциклопедия. Философия. М.: ACT, 2001.

41. Всемирная энциклопедия. Философия. XX век. М.: ACT, 2002.

42. Выготский Л.С. Этюды по истории поведения. Обезьяна. Примитив. Ребенок. Совм. С А.Р. Лаурией. М.;Л., - 1930.

43. Гегель Г.В.Ф. Работы разных лет. Т.2. - М., 1971.

44. Гегель Г.В.Ф. Философия духа. М.: Мысль,1977.

45. Гердер И.Идеи к философии истории человечества. М., 1977.

46. Глобальные проблемы здравоохранения и пути их решения // Вопросы философии. 1979. - №7.

47. Голицин Г.А. Информация и творчество: на пути к интегральной культуре. М., 1997.

48. Гордон Л.А.,Клопов Э.В. Человек после работы. М., 1972.

49. Гронас М. «Чистый взгляд » и взгляд практика: о культуре // http:magazine.ru // philosoph //sootech //main 11 .html.

50. Гуваков В.И. Здравоохранительная деятельность: Социокультурные и методологические проблемы. Новосибирск: Изд-во Новосибирского университета, 1991.

51. Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. Л., 1990.

52. Гуревич П.С. Культурология. М., 1996.

53. Гуревич П.С. Философия культуры. М., 1994.

54. Гуссерль Э. Картезинские размышления: Пер.с нем. СПб., 1998.

55. Грушин Б.А.Творческий потенциал свободного времени. М.: Наука, 1977.

56. Дидро Д. Избранные философские произведения. М.: ОГИЗ, 1941.

57. Дмитриев А.Н., Кочергин А.Н. Шансы на выживание. М., 1992.

58. Дудник С.И., Солонин Ю.Н. Парадигмы исторического мышления XX века. Очерки современной философии культуры. СПб, 2001.

59. Дюркгейм Э. Социология и теория познания. М.,1996.

60. Жарова JI.B. Человеческая телесность: философский анализ. Ростов-на-Дону, 1988.

61. Зиммель Г. Философия культуры// Зиммель Г. Избранное в 2 т. Т. 1. - М., 1996.

62. Зиммель Г. Проблемы исторического времени//3иммель Г. Избранное в 2 т. -Т.1.- М.,1996.

63. Икин Э.О. О судьбоносности социального статуса || http||www.russ.ru|ist-sovr|other lang|20010731 .html/.

64. Иконникова C.H. История культурологии. Идеи и судьбы. СПб., 1996.

65. История философии в 2 т. /Под ред. Александрова Г.Ф., Быховского Б.Э., Митина М.Б., Юдина П.Ф. М.: Политиздат, 1940.

66. Каган М.С. Философия культуры. СПб., 1996

67. Кампанелла Т. Город Солнца//Утопический социализм: Хрестоматия. -М., 1982.

68. Кант И. Критика чистого разума. Симферополь: Реноме, 1998.

69. Кант И. Трактаты и письма. М., 1980.

70. Кармин A.C. Культурология. СПб., 2001.

71. Кассирер Э. Лекции по философии и культуре/ЛСультурология. XX век. Антропология. М., 1995.

72. Каткова И.П., Кравченко H.A. Научно-методические основы формирования службы медико-социальной помощи населению Российской Федерации // Социальная работа в учреждениях здравоохранения. -М., 1992.

73. Келле В.Ж, Ковальзон М.Я. Теория и история. М, 1981.

74. Киселева Т.Г. Теория досуга за рубежом: Лекции.-М., 1992.

75. Классическая философская мысль./Платон. Федон. Пир. Федр. Парменид. М.: Мысль, 1999.

76. Клодии И., Эрзмиш Ш. Здравоохранение и медицина: Опыт словаря нового мышления / Под общ. ред. М.Ферро и Ю.Афанасьева М.: Прогресс, 1989.

77. Клонингер С. Теория личности в познании человека. Изд.3-е, доп. -СПб., 2003.

78. Кнабе Г.С. Двуединство культуры//Материалы лекций по общей теории культуры. М., 1993.

79. Колбанов В.В. Валеология / Основные понятия, термины, определения. -СПб, 1998.

80. Колесников А.С.,Ростовцев С.Н. Субъективистская философия в культуре XX века. СПб, 2000.

81. Кон И.С. Социология личности. М.: Политиздат, 1967.

82. Кочергин А.А, Кочергин А.Н, Егоров А.Г. Концепции естествознания: история и современность: Соч. в 3-х частях/ Ч.Ш. Концепции биологии, кибернетики и синергетики, наук о Земле. М, 1999.

83. Круткина В. Л. Человеческая телесность как мировоззренческая проблема. Екатеринбург, 1992.

84. Крючкова В.А, Сандлер М.В. Содержание и формы пропаганды здорового образа жизни. М.: Знание, 1985.

85. Культура и культурология. Словарь/ Ред.- составитель Кравченко А.И. -М.:Академический проспект, 2003.

86. Культура и духовный мир человека/Юсновы современной философии. Изд.4-е, доп. СПб, 2002.

87. Культурно-досуговая деятельность/Под ред. А.Д. Жаркова и В.М. Чижикова.-М, 1998.

88. Культурология. XX век. Энциклопедия в 2 т. СПб.: Университетская книга, 1998.

89. Кути Е., Маршал М. Культура-дотация-рынок//Актуальные направления совершенствования и перестройки сферы культуры:Сб. НИИ культуры.-М., 1988.

90. Лапин Н.И. Пути России: социокультурные трансформации. М., 2000.

91. Леонтьев А.Н.Избранные психологические произведения. М., 1983.

92. Лисицын Ю.П. Слово о здоровье. М.: Сов. Россия, 1986.

93. Лисицын Ю.П., Жиляева Е.П. Союз медицины и искусства.-М.: Медицина, 1985.

94. Лихачев Д.С. Книга беспокойств. М., 1991.

95. Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. -М., 1991.

96. Лосев А.Ф., Тахо-Годи A.A. Платон. Аристотель. М., 1993.

97. Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. СПб., 1994.

98. Лубышева Л.И.Социальное и биологическое в физической культуре человека в аспекте методологического анализа. М., 1996

99. МакКихан И., Компоэлл Р., Туманов C.B. Образ жизни, привычки, влияющие на здоровье москвичей. М., 1993.

100. Марк Аврелий Антонин. Изд.2-е, доп. - СПб.: Наука, 1993.

101. Маркарян Э.С. О генезисе человеческой деятельности и культуры. -Ереван, 1973.

102. Маркарян Э.С. Теория культуры и современная наука. М., 1983.

103. Маркс К., Энгельс Ф. Соч.2-е изд. Т.26, ч.Ш.

104. Маслоу А. Психология бытия. М., 1997.

105. Материалисты Древней Греции. М.: Политиздат, 1956.

106. Межуев В.М. Культура и история. М., 1977.

107. Милтс A.A. Гармония и дисгармония личности. М., 1990.

108. Мильштейн O.A. Социальная типология как интегральный способ выявления отношения к физической культуре и спорту различныхсоциально-демографических групп населения. Пути формирования. -Челябинск, 1983. 110. Миронов В.В. Философия. М., 2001.

109. Ш.Михайлов Ф.Т. Homosapiens:KynbTypa и натура его бытия // От философии жизни к философии культуры. СПб., 2001.

110. Моль А. Социодинамика культуры. М., 1978113. Мор Т. Утопия М., 1953.

111. Моркович Д.Ж. Социальная экология. М., 1996.

112. Наука о культуре и социальная практика: антропологическая перспектива: Сб. науч. чтений / Под общ.ред. Ю.М.Резника. М., 1998.

113. Ницше Ф., Фрейд 3., Камю А., Сартр Ж.П. Сумерки богов. М.: Политиздат, 1989.

114. Ньютон И. Математические начала. М., 1936.

115. Орлов A.C. Социология рекреации. М., 1995.

116. Орлов Г.П. Свободное время условие развития человека и мера богатства общества. - Свердловск, 1989.

117. Орлова Э.А. Введение в социальную и культурную антропологию. М., 1994.

118. Орлова Э.А. Обыденная культура: организационные формы//Структура культуры и человек в современном обществе. М., 1987.

119. Основы современной философии / Под ред. Ю.Н.Солонина, А.А.Еремичева, С.Н.Иконниковой и др. СПб.: Лань, 2001. - С.151.

120. Панова С.Г., Розин В.М. Социальное проектирование в сфере культуры // Сб. науч. трудов/ НИИ культуры. М., 1990.

121. Парсонс Г. Человек в современном мире. М., 1985.

122. Патрушев В.Д. Время как экономическая категория. М., 1966.

123. Петрова З.А. Свободное время общественное достояние. М.: Сов. Россия, 1975.

124. Пименова В.Н. Свободное время в социалистическом обществе/Теоретический анализ соотношения свободного времени общества и личности. М.: Наука, 1974.

125. Пича В.М., Бестужев-Лада И.В. Культура досуга. Киев, 1990.

126. Платон. Избранные сочинения. М., 1971.

127. Попов С.В. Валеология в школе и дома (О физическом благополучии школьников) СПб.: Союз, 1997.

128. Пруденский Г.А.Время и труд. М., 1964.

129. Пуляев В.Т. Экология человека путь к спасению//Социально-гуманитарное знание. 2001. №1.

130. Реале Дж., Антисери Д. Западная философия от истоков до наших дней. -СПб, 1996.

131. Риккерт Г. Наука о природе и наука о культуре. М, 1998.

132. Роджерс К. К науке о личности//История зарубежной психологии. Тексты -М., 1986.

133. Ромах О.В. Культурология. Теория культуры: Курс лекций. Тамбов, 2002.

134. Руссо Ж.Ж. Сочинения. Калининград: Янтарный сказ, 2001.

135. Сенека Луций Анней. Нравственные письма к Луцилию. Кемерово, 1986.

136. Сеченов И.М, Павлов И.П, Введенский А.И. Физиология нервной системы. Избранные труды. Вып.З. М, 1952.

137. Словари и энциклопедии оп line:http:||www.academic.гu||misk.

138. Смирнов Ю.И. Физическая культура основа здорового образа жизни.-М, 1996.

139. Сноу Ч. Две культуры. М, 1973.

140. Соколов Э.В.Культура и личность. Л, Наука,1972.

141. Соколов Э.В. Свободное время и культура досуга. Л, 1976.

142. Соловьев В.С.Исторические дела философии//Вопросы философии. 1988,-№8.

143. Соловьев B.C. Соч. в 2 т. Т.1. -М., 1990.

144. Спиноза Б. О природе и происхождении души. О могуществе разума или о человеческой свободе // Этика. M.-JL, 1932.

145. Спиркин А.Г.Основы философии. М., 1988.

146. Степанов А.Д., Изуткин Т.А. Критерии здорового образа жизни и предпосылки его формирования. М.: Сов. здравоохранение, 1981.

147. Степин B.C. Теоретическое знание. М., 2000.

148. Степин В.С.Культура//Вопросы философии. 1999 - №8.

149. Степин B.C. Цивилизация. Культура. Личность / Отв.ред. В.Ж.Келле. -М., 1999.

150. Степун Ф. Трагедия и современность/ЛПиповник. 1922. - №1.

151. Стрельцов A.C. Философская сущность культуры: методологические проблемы определения предмета и социальных функций // Философия. Наука. Культура. Вып.З. М.: МГУ , 2003.

152. Стрельцов Ю.А. Культурология досуга:Учебное пособие.- М., 2002.

153. Струмилин С.Г. Наш мир через 20 лет. М., 1964.

154. Судаков К.В. Системное построение функций человека. М., 1998.

155. Тейяр де Шарден. Феномен человека. Л., 1989.

156. Татарникова Л.Г.Педагогическая валеология: генезис. Тенденции -развития. Изд. 2-е, доп. СПб., 1997.

157. Тит Лукреций Кар. О природе вещей. М.-Л.: Академия, 1936.

158. Тойнби А.Дж. Постижение истории: Сборник. М., 1991.

159. Толстых В.И. Культурная среда и ее освоение. М., 1988.

160. Тоффлер А. Новая волна на Западе. М., 1986.

161. Устав (Конституция) Всемирной организации здравоохранения // Всемирная организация здравоохранения. Основные документы: 39-е изд.: Пер.с англ. М.: Медицина, 1995.

162. Утопический социализм: Хрестоматия. М., 1982.

163. Утченко С. Цицерон и его время. М.,1998.

164. Философия: проблемный курс / Под ред. Лебедева С.А.-М., 2002.

165. Философия, наука, культура.Вып.З.- М.: Изд.Московского университета, 2003.

166. Философия науки. Общий курс/Под ред. С.А. Лебедева. М.: Академический проект, 2004.

167. Философия в системе культуры. Ч.П / Современная научно-философская картина мира.-М.: Изд.МГТУ им.Н.Э.Баумана, 2001.

168. Философская библиотека Средневековья: http: || antology. rchgi. pb. rujyndex. Html.

169. Философские проблемы личности/Юсновы современной философии. Изд.4-е, доп. СПб., 2002.

170. Флиер А.Я. Культурогенез. М., 1995.

171. Флиер А.Я. Культура: теории и проблемы. М., 1995.

172. Фрагменты ранних греческих философов /Под ред. А.В.Лебедева. -М., 1989.

173. Франк С.Л.Духовные основы общества. М., 1992.

174. Франк В. Человек в поисках смысла. М., 1990.

175. Фриш A.C. Статус культурологии и проблема сущности культуры (приглашение к диалогу) // Культура: философско-исторические аспекты изучения и развития. Ч. 1. М., 2001.

176. Фролов И.Т. Человек и человечество в условиях глобальных проблем//Вопросы философии.-1988. -№9.

177. Фромм Э. Из плена иллюзий//Душа человека. М., 1992.

178. Фромм Э. Здоровое общество // Фромм Э. Мужчина и женщина. -М.:АСТ, 1998.

179. Фромм Э. Человеческая ситуация. М., 1995.

180. Хайдеггер М.Время и бытие//Разговор на проселочной дороге. М., 1991.

181. Хайдеггер М. Пролегомоны к истории понятия времени. Томск: Водолей, 1998.

182. Хренов Н.А.Мифология досуга. М.,1998.

183. Хрестоматия по философии / Сост. П.В. Алексев , А.В. Панин. М.: Проспект, 2001.

184. Хрусталев Ю.М. Введение в философию / Под ред. J1.B. Жарова. -Ростов-на-Дону: Феникс, 1999.

185. Чанышев А.Н. Введение в любомудрие. М., 2000.

186. Чижевский A.JI. На берегу Вселенной. М., 1995.

187. Швейцер А. Культура и этика. М., 1973.

188. Шел ер М. Положение человека в Космосе//Проблемы человека в западной философии. М., 1988.

189. Шестов JL Власть ключей. Берлин, 1923.

190. Шри Ауробиндо. Синтез Йоги. СПб, 1992.

191. Шибаева М.М. Темпоральные переживания в контексте культуры/Юбщественные науки и современность. 2004. - №4.

192. Ясперс К. Истоки истории и ее цель. Вып.2. - М., 1978.

193. Литература на иностранных языках

194. Honigmann J.J. Prsonality in Culture|| R/Naroll.Main Currents in Culturial Anthropology. N.Y., 1973.

195. Keat R. The Politics of Social Theory: Habermas, Freud and the Critique of Positivism. Chi., 1981.

196. Merton R.K. On the Shoulders of Gaints. N.Y., 1976.

197. Parsons T. Action Theory and the Human Condition. N.Y.; L.,1978

198. Sorabji R. Time, Creation and the Continium: Theories in Antiquity and the Early Middle Ages. Ithaca (N.Y.), 1983.

199. The Encyclopedia of Philosophy. Vols. 1.2|Ed.by P.Edwards. -N.Y., 1967.

200. The Science of Culture. A Study of Man and Civilization. N.Y., 1958

Обратите внимание, представленные выше научные тексты размещены для ознакомления и получены посредством распознавания оригинальных текстов диссертаций (OCR). В связи с чем, в них могут содержаться ошибки, связанные с несовершенством алгоритмов распознавания.
В PDF файлах диссертаций и авторефератов, которые мы доставляем, подобных ошибок нет.

Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии. 1920–1930 годы. Лебина Наталья Борисовна

§ 1. Досуг

§ 1. Досуг

Внерабочее время всегда ассоциируется со сферой приватности, с элементами свободы и неподконтрольности. Но нормализующее вмешательство власти прослеживается и здесь. Ведь объем, структура и содержание досуга являются показателями культурных ориентиров населения, во многом влияют на его ментальные представления и поведенческие реакции. Не случайно в обществах индустриального толка возник вопрос о регулировании досуга косвенным, но вполне цивилизованным путем - посредством законодательства о продолжительности рабочего дня. Такую же попытку предприняли и большевики. В числе первых нормативных актов большевистского правительства был декрет о восьмичасовом рабочем дне, носивший буржуазно-демократический и филантропический характер. И все же этот документ представлял собой своеобразный механизм управления частной жизнью, что наиболее отчетливо проявляется при рассмотрении феномена свободного времени молодых рабочих в 20–30-х гг.

Выбор данного слоя ленинградского социума для демонстрации процесса нормирования сферы досуга объясняется целым рядом обстоятельств. Прежде всего, это наличие достаточного количества источников, причем не только нормативного характера - законодательных актов, партийно-административных решений, но и статистических и социологических материалов. Документальная фундированность является прямым отражением идеологической значимости контроля над молодежным досугом для советской государственности. Социализационные процессы, наиболее ярко выраженные именно в молодежной среде, всегда связаны с освоением культурных норм предыдущей эпохи и созданием новых, и происходит это, как правило, в свободное время.

Культурная социализация предполагает сочетание преемственности и отрицания. При этом если речь идет о молодых людях, элементы последнего преобладают. Они составляют суть юношеской субкультуры. О ее наличии практически на любом этапе исторического развития красноречиво свидетельствуют этнографические данные. Они подтверждают существование специфических признаков, по которым молодежь может быть выделена из всех остальных возрастных общностей. Социальные катаклизмы в России не могли не вызвать пересмотра культурно-бытовых норм разрушаемого общественного строя. Вступающее в жизнь молодое поколение оказалось, таким образом, в ситуации двойного отрицания, явившегося последствием традиционного юношеского нигилизма и революционно-большевистского неприятия прошлого. Особую выразительность данный феномен приобретал в среде молодых рабочих. Они, обладая всеми признаками особой социально-демографической общности, одновременно принадлежали к социальной группе, после событий 1917 г. объявленной «господствующим классом». К. Маркс и Ф. Энгельс указывали в свое время, что «класс, который представляет собой господствующую материальную силу общества, есть в то же время его господствующая духовная сила».

Идея подобного господства пролетариата обретала особый деструктивный оттенок в контексте именно петербургской культуры. Она всегда отличалась амбивалентностью и наличием традиционно признаваемой дихотомии культурного и промышленного начал. Петербургская городская среда, качество которой определяется оптимальным сочетанием социальных отношений и их пространственно-предметным контекстом, формирует типичные черты среднего горожанина. В исследовательской литературе впервые выделить «специфический строй психики и поведения горожан, называющих себя петербуржцами», предпринял известный петербургский философ М. С. Каган. Он пишет: «Теоретическое осмысление этого своеобразного культурного явления (социального типа петербуржца - Н. Л.) сразу наталкивается на его совпадение с характеристикой русского интеллигента». Характерной чертой петербургской городской среды является высокая степень синкретизма промышленности и культуры при главенстве последней. Это обеспечивало духовное поглощение интеллигенцией всех остальных социальных слоев петербургского социума и формирование особых культурно-бытовых норм.

Действительно, на знаковом уровне петербургская культура начала XX в. носила буржуазно-интеллигентский, вполне урбанистический, во многом проевропейский, а также частично индустриальный характер. Это касалось как областей архитектуры и искусства, так и бытовых практик населения. Происходившие в это время значительные изменения одной из важнейших составляющих петербургской городской среды - структуры населения города - пока не оказали существенного влияния на нормы повседневной культурной жизни горожан, и, в частности, досуга. И это несмотря на то, что численность петербуржцев в начале XX в. росла исключительно за счет увеличения рабочих на фабриках и заводах города. За десять лет с 1890 по 1900 г. количество жителей выросло на 30,7 %, а количество рабочих - на 60,1 %. При этом представители только фабрично-заводского пролетариата составляли около 25 % всего населения российской столицы. К 1910 г. их доля достигла почти 27 %. Никакая другая социальная категория жителей Петербурга не была столь велика по размеру и так компактно расселена. Центр был окружен своеобразным «пролетарским поясом», имевшим явную тенденцию к расширению. Таким образом, судя по количественным показателям, пролетариат в начале века представлял собой силу, способную поглотить Петербург чисто физически. Однако этого не произошло, несмотря на то, что рабочие достаточно быстро само-идентифицировались как специфическая социальная группа. В этом были заинтересованы и правительственные круги, и зарождающееся социал-демократическое движение.

Властные структуры ассоциировали успешную идентификацию рабочих с процессом освоения ими навыков фабрично-заводского труда и повышением его результативности. Этому, в частности, должна была способствовать развитая сеть профессиональных школ и курсов. В 1914–1915 гг. их число достигло двух сотен. Ускоренной идентификации рабочих способствовала и агитационная работа социал-демократии в кружках и воскресных школах. Здесь у представителей питерского пролетариата формировалось чувство единства, цементируемое социальной ненавистью. И, несмотря на внешне противоположную направленность векторов действий властей и социал-демократии, и прежде всего большевиков, в результате их сложения образовался слой петербургского населения, спаянный общими профессиональными занятиями и общественной нетерпимостью.

Освоение же рабочих навыков и норм городской, в частности, петербургской культуры происходило сложнее. Условия жизни в фабрично-заводских районах в начале века не соответствовали общегородским бытовым стандартам, уже доступным в центральных районах в начале XX в. Практики повседневности рабочих окраин во многом были схожи с обычаями сельской жизни. Это, в свою очередь, отражалось на структуре досуга рабочих, в которой особое место занимали гостевые общения - форма развлечений, типичная для общинной крестьянской культуры. Иными словами, основная масса питерских пролетариев довольно слабо ощущала себя полноценными городскими жителями и практически не влияла на культурно-бытовую атмосферу Петербурга.

Одновременно источники зафиксировали в пролетарской среде города феномен так называемых «рабочих интеллигентов», который олицетворял форму сосуществования буржуазно-интеллигентской культуры и житейско-социальных практик пролетариата. Уже в 1895 г. известный книгоиздатель и библиофил И. Рубакин отмечал, что «в последние годы… определился довольно яркий тип вполне интеллигентного человека из фабричных рабочих». Развитию слоя рабочих интеллигентов способствовала просветительская деятельность правительства и общественности. Она была направлена на создание в Петербурге системы народных университетов, народных театров, народных домов.

Справедливости ради следует признать, что социал-демократы уже в начале века пытались использовать феномен рабочих интеллигентов в политических интересах. Г. В. Плеханов, П. Б. Аксельрод, Л. М. Клейборт в своих публицистических произведениях не только констатировали появление этого социального слоя в среде питерского пролетариата, но и предопределяли пути идентифицикации рабочих. Для этой цели они предлагали в виде образца формы субкультуры демократической интеллигенции: чтение «серьезной, политической литературы», посещение театров, где ставятся «серьезные, социальные пьесы», музеев, где имеются политически направленные выставки, а главное, участие в общественной борьбе посредством кружков и политической агитации. «Рабочие интеллигенты» деятелями социал-демократии рассматривались прежде всего как «новый вид революционных вожаков». Клейборт - основной историограф данного явления - писал о рабочих-литераторах, в частности, об авторах вышедшего в Петербурге в 1914 г. «Сборника пролетарских писателей»: «Интеллигент-рабочий - прежде всего практик. Беллетристика дело десятое по сравнению с теми функциями, которые он несет в качестве должностного лица организации… Ведь само развитие, сама интеллигентность приобретается здесь на почве удовлетворения потребностей движения».

Априорная политизированность рабочей интеллигенции, таким образом, вовсе не предполагала усвоение культурных традиций Петербурга. Этому скорее могло помочь изменение традиционной среды обитания пролетариата, пространственно-предметного контекста его повседневных практик. Такие попытки стали осуществляться незадолго до Первой мировой войны. В 1912–1914 гг. по проекту архитектора Ф. И. Лидваня в Петербурге было построено несколько «домов для рабочих классов». Широкой известностью пользовался и рабочий городок в районе Литовского проспекта, построенный крупным заводчиком И. И. Сан-Галли. Здесь были дома-коттеджи на 3–4 семьи, трактир, общая прачечная, клуб, библиотека, парк с детской площадкой. Это можно рассматривать как попытку на фоне резкого возрастания доли пролетариата в составе населения улучшить качество городской среды за счет модернизации условий жизни рабочих. Приобщение фабрично-заводского пролетариата к бытовым практикам городской жизни могло оказаться гораздо более эффективным способом постепенного освоения петербургской культуры, нежели политизированное «окультуривание рабочих». Создание специальных районов для рабочих и городков с улучшенной инфраструктурой целесообразно было сочетать с политикой регулирования продолжительности рабочего дня. Казалось, что большевики решили сразу реализовать эту идею, формально установив невиданные до того нормы свободного времени.

Введенные восьмичасовой рабочий день для лиц старше 18 лет и шестичасовой для несовершеннолетних (а для 14–16-летних и вообще четырехчасовой) могли стать гарантией наличия у населения в целом, и прежде всего у молодых рабочих, 16–18 часов, не занятых производственным трудом. Однако эти законодательные инициативы вошли в явное противоречие с реалиями гражданской войны и военного коммунизма, когда в увеличении продолжительности рабочего дня были заинтересованы государственные структуры. Возвращение в 1921 г. к нормам мирной жизни сопровождалось реализацией продекларированных в 1917 г. трудовых прав молодежи. Большинство нормализующих суждений того времени было направлено на создание условий для увеличения объема досуга. В конце лета 1921 г. ВЦСПС обратился с наказом к фабрично-заводским комиссиям по охране труда, отметив, что «тяжелый труд в детстве загонит рабочего в могилу и лишит нас здоровой рабочей силы взрослого человека». Профсоюзы предложили целый комплекс мер по охране труда подрастающего поколения, уделив особое внимание сокращению длительности рабочего дня. Почти одновременно IV съезд комсомола выдвинул как главное направление своей деятельности «вопросы улучшения труда и быта рабочей молодежи».

Но призывы общественных организаций не возымели должного эффекта. В 1921 г. молодые рабочие, не достигшие 18 лет, трудились в среднем по 6,7 и 5,7 часов в день. Более действенными оказались решения партийной власти. Весной 1922 г. XI съезд РКП(б) указал на необходимость реализации положений декрета о восьмичасовом рабочем дне применительно к несовершеннолетним. Решения съезда повлекли за собой появление четких нормативных суждений - принятый в 1922 г. новый Кодекс законов о труде. Он законодательно закрепил для несовершеннолетних 6 и 4 часовой трудовой день, чего не было в КЗОТе 1918 г. Фиксация этой правовой нормы, подкрепленной уголовной и административной ответственностью, позволила отрегулировать вопрос о продолжительности труда молодежи как на государственных, так и на частных предприятиях. К 1925 г. юноши и девушки в промышленном производстве были заняты в среднем по 5,7 и 4,4 часа, а в конце 1927 г. - по 5,3 и 4,1 часа. Эти цифры совпадали с общей тенденцией сокращения рабочего дня в стране и в Ленинграде, где средняя продолжительность труда составляла в 1924–1925 гг. 7,5; в 1925–1926 гг. - 7.4: а в 1926–1927 гг. - 7,3 часа.

Сокращение величины рабочего дня создавало реальные возможности не только для увеличения объема досуга, но формально для расширения приватного пространства. Однако повседневность даже у молодых людей наполнена не только производительным трудом, продолжительность которого подвергается правовому регулированию, но и сном, домашней работой, общественной деятельностью, исполнением религиозных обрядов. За вычетом затрат на эти структурные элементы свободного времени, у молодых питерских рабочих в начале 20-х гг. оставалось примерно 4,7 часа в день. Тратились они следующим образом: бездеятельный отдых занимал 0,5 часа; «самовоспитание», включавшее чтение книг и газет, занятия в кружках, посещение лекций, выставок, музеев - 1,9 часа; «развлечения» (20 видов) - 1,6 часа. Обследование, выявившее эти цифры, зафиксировало различия в культурных нормах, правда, в данном случае характерных для молодых рабочих Петрограда и менее крупных политических и индустриально-культурных центров, где бездеятельный отдых занимал 1,2, а «самовоспитание» - 1,6 часа. Одновременно было продемонстрировано, что молодежь в Петрограде уже реализовала возможности, предоставляемые гарантированным 8–4-часовым рабочим днем и действительной доступностью после прихода к власти большевиков достижений культуры для бывших неимущих слоев петроградского социума. Молодые рабочие города в 20-е гг. тратили значительно больше времени на самовоспитание и развлечения, чем взрослые люди.

Внешне эта тенденция продолжала развиваться и в 30-е гг. На юбилейной сессии ЦИК СССР, посвященной десятилетию Октябрьской революции, был провозглашен переход на 7-ми часовой рабочий день. Это мероприятие, как традиционно считалось, проводилось в течение первой пятилетки, к концу которой все перешли на новый режим труда. Действительно, если в 1928 г. средняя продолжительность трудового дня в стране составляла 7,8, то в 1934 г. - 6,6 часа. Таковы были официальные статистические показатели.

На самом деле все было сложнее. Сокращение рабочего времени на один час одновременно с введением шестидневки вело к потере в месяц более 30 часов. Это весьма отрицательно сказалось на развитии промышленности. Уже в конце 1929 г. народный комиссариат труда РСФСР отметил падение производительности труда практически во всех отраслях производства. Об этом в начале 60-х гг. писал С. Г. Струмилин, подчеркивая, что с началом пятилетки «пришлось принимать более энергичные меры для организованного набора рабочей силы…», и в этих условиях «переход к 7-часовому рабочему дню оказался явно преждевременным».

И действительно, в Ленинграде семичасовой рабочий день был введен только в 1932 г. При этом особенно сложным был вопрос о нормировании труда несовершеннолетних. На некоторых фабриках и заводах Ленинграда комсомольцы обращались к администрации с просьбами уменьшить на 1 час продолжительность рабочего для юношей и девушек, не достигших 18 лет. Но это не было предусмотрено законодательством. Более того, штурмовые методы, характерные для эпохи первых пятилеток, вообще не предполагали никакого нормирования рабочего времени. «Прорывы», сопровождавшиеся сверхурочными нагрузками, являлись повседневностью производственной жизни, хотя и подавались пропагандой как экстраординарные ситуации трудового подвига. В качестве примера можно привести положение на Балтийском заводе в 1930 г., когда из-за якобы вредительства производственный коллектив не укладывался в график спуска теплохода «Абхазия». Для ликвидации отставания молодежные бригады проводили на стапелях в течение месяца по 12–14 часов в день. И такие случаи были отнюдь не единичны. Комиссия ЦК ВЛКСМ, обследовавшая в 1934 г. положение на фабриках и заводах, находящихся в городах Европейской части РСФСР, констатировала многократные факты несоблюдения трудового законодательства о семичасовом рабочем дне для взрослых и шести-четырехчасовом для несовершеннолетних. А в 1938 г. в стране началась кампания постепенного перевода промышленных предприятий вновь на 8-часовой режим труда, что обычно объяснялось необходимостью укрепления обороноспособности. Однако это была не единственная причина, если учесть систематическое, почти ежегодное издание постановлений об укреплении трудовой дисциплины. Эпопея с самым коротким в мире рабочим днем законодательно завершилась Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 г. «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на шестидневную рабочую неделю и о запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений». Уплотнение рабочего времени было проведено в кратчайшие сроки - от 3 до 6 месяцев, что, естественно, вызвало сокращение объема досуга. Особенно пострадали несовершеннолетние рабочие - с 1 июля 1940 г. они должны были работать по 8 часов в день.

Молодые ленинградские рабочие 30-х гг. не смогли увеличить объем своего свободного времени хотя бы на один час, как формально было закреплено в трудовом законодательстве. Обследования 1933 г. показали, что за десять лет с 1923 г. величина досуга молодежи не возросла: мужчины отводили на развлечения и бездеятельный отдых, на учебу и самовоспитание примерно 4,5 часа в день, а женщины - 3,5. При этом бездеятельный отдых стал занимать у молодых рабочих больше времени, чем у людей старших возрастов. Таким образом, правовые нормы не смогли в условиях сталинской модели социализма явиться гарантией расширения приватной сферы. Время, которое человек проводил вне производства, практически не выросло с середины 20-х гг. Причиной тому было и явное усложнение условий повседневной жизни в 30-е гг., в особенности для рабочих. В 1931 г. их доля в ленинградском социуме достигла почти 57 %. При этом в годы двух первых пятилеток пролетариат пополнялся в основном за счет крестьян. Им было сложно адаптироваться к требованиям жизни в большом городе, к его культурно-бытовым практикам. Среди ленинградских рабочих к началу 20-х гг. усилились контакты с родственниками из деревень. В 1925 г. «связь с землей», как писали статистические источники того времени, поддерживали примерно 15 % рабочих, а в 1931 г. - более 50 %. Это замедляло процесс самоидентификации не только новых молодых горожан, но и отрицательным образом сказывалось на городской среде в целом. Ее устоявшиеся нормы подвергались стихийному давлению крестьянской культуры. Но более сильное воздействие оказывала культурная политика советской власти, влиявшая не столько на объем, сколько на структуру и содержание свободного времени горожан.

Большевики, конечно, были не состоянии и не планировали полностью менять уже устоявшиеся привычные формы досуга городских жителей. В первую очередь это относилось к чтению, которое в начале XX в. стало нормой в среде питерских пролетариев, в первую очередь благодаря их довольно высокой грамотности. Однако новое поколение рабочих, начало культурной социализации которого совпало с первым послереволюционным десятилетием, не имело еще устойчивой потребности в книге. Отчасти это объяснялось групповой молодежной психологией, а отчасти - культурно-бытовой ситуацией военного коммунизма, в которой преобладала лозунгово-театрализованная агитация, массовые митинги, шествия. Молодежь легко заражалась стилем «красноармейских атак», превалировавшим в духовной жизни Петрограда 1918–1921 гг. Даже в начале 1922 г. газета «Красная молодежь» писала: «Рабочая молодежь еще мало знакома с книгой, еще не научилась обращаться с нею, любить ее и ценить ее».

Чтение как вид досуга в начале 20-х гг. было характерно для части рабочей молодежи, втянутой в общественную жизнь, и, естественно, читавшей в основном книги политического характера. Комсомольские активисты считали, что этот вид литературы больше соответствует времени. Один из них, отвечая на вопросы анкеты, предложенной для заполнения осенью 1921 г. слушателям политшкол Петрограда, отметил, что знаком со многими книгами по истории и теории юношеского движения, а «по билитристике читал почти всех классиков, но интирисуется политикой а не билитристикой» (Так в источнике. - Н. Л.). Судя по правописанию, знакомство со «всеми классиками» не отразилось на уровне грамотности. И это не удивительно: библиотеки рабочих и комсомольских клубов, которыми пользовались молодые люди из пролетарской среды, были заполнены агитационной литературой. Но и в данном случае выбор был невелик. Обычный набор предлагаемой литературы включал речь Ленина на III съезде комсомола, «Очерки по истории юношеского движения» Чичерина, «Штурм отжившего мира» - сокращенный вариант книги Дж. Рида «Десять дней, которые потрясли мир». «Азбуку коммунизма» Н. Бухарина и Евг. Преображенского. Кроме того, традиционно юношам и девушкам предлагалась для чтения антирелигиозная литература, прежде всего сборники «Комсомольское рождество» и «Комсомольская пасха». Они привлекали молодежь легкостью изложения, обилием шуточного материала, лозунгов и призывов. Газета питерских комсомольцев «Смена» писала в 1923 г.: «Книжки против попов ребята берут нарасхват». Правда, относительно серьезная атеистическая литература, как, например, «Библия для верующих и неверующих» Ем. Ярославского, оставалась невостребованной. К ее прочтению, как показал опрос учащихся одной из политшкол Василеостровского района в 1924 г., оказался подготовленным лишь один молодой рабочий, выходец из семьи священнослужителя. Ему была понятна терминология книги, ее полемический строй. Основная же масса молодых рабочих довольствовалась агитационными брошюрками и журналом «Безбожник у станка».

Однако возвращение к бытовым практикам мирного времени не могло не возродить существовавшую в питерской рабочей среде привычку к чтению художественной литературы. В начале 20-х гг. советские государственные структуры контролировали выпуск книг политического характера. Появление же частных издательств создавало опасность выброса на книжный рынок литературы, не имеющей, с точки зрения большевистских идеологических структур, должной идейной направленности. Действительно, судя по данным библиотечного отдела Главполитпросвета в 1921–1922 гг., пользовавшиеся массовыми рабочими библиотеками юноши читали в основном старью авантюрные романы, а девушки - книги Л. Чарской. «Патологичность» данной ситуации сразу была зафиксирована в нормализующих суждениях власти. Уже весной 1922 г. XI съезд РКП(б) отметил возрастание «разлагающего мелкобуржуазного влияния» на подрастающее поколение бульварной литературы. Одновременно съезд партии большевиков поставил задачу создать «литературу для рабоче-крестьянской молодежи, которая могла бы быть противопоставлена влиянию на юношество со стороны нарождающейся бульварной литературы и содействовать коммунистическому воспитанию юношеских масс».

Таким образом, столь традиционная форма досуга, как чтение, превращалось в сферу политической борьбы. В качестве метода большевики использовали прием, уже испробованный в антирелигиозной пропаганде - наполнение привычной формы (в данном случае литературной) новым идейно окрашенным содержанием. При этом действовал традиционный механизм, нормализующее решение властной или высшей идеологической структуры перемещалось вниз, таким образом, постепенно внедряясь в ментальность как повседневная норма. Выступая в 1922 г. на V съезде комсомола, Бухарин предложил для отвлечения читающей молодежи от приключенческой литературы «буржуазного толка» создать книги о «красных пинкертонах». Съезд принял решение о подготовке в спешном порядке изданий, где будет отражен «весь романтическо-революционный путь - подполье, гражданская война, ВЧК, подвиги и революционные приключения рабочих. Красной армии, изобретения, научные экспедиции». Идея создания «красных пинкертонов» нашла поддержку в Петрограде. В 1923 г. на конференции губернской организации РКП(б) подчеркивалась необходимость «выпустить в свет хотя бы несколько коммунистических пинкертонов, взяв героические моменты из работы хотя бы нашей ЧК или из жизни тех или иных отрядов Красной Армии и в легкой форме преподнести молодежи». На это решение уже достаточно спокойно отреагировала и сама молодежь. Собрание комсомольского коллектива завода «Красный выборжец» в августе 1923 г. постановило: «При НЭПе поднимает голову новая и старая буржуазия. Стараясь использовать все возможности, она захватывает в свои руки издания книг и через книги развращает умы молодежи и взрослых. В противовес необходимо создать революционных пинкертонов».

Одним из первых попытку осуществить эту идею предпринял бакинский большевик П. А. Бляхин. Он написал в 1923 г. повесть со знаковым названием «Красные дьяволята», по мотивам которой вскоре был снят художественный фильм. Другие попытки оказались менее удачными. Питерский писатель Л. Успенский с большой иронией вспоминал свою детективную повесть «Запах лимонов», написанную с намерением «разбогатеть». Бездарными оказались и наспех подготовленные повести В. Туликова «Комсомольцы в Африке», М. Протасевича и Н. Саблина «Дело Эрье и К» и т. п. Даже не слишком искушенные в литературе молодые люди после публикации в журнале «Смена» повести Протасевича и Саблина писали с возмущением: «Романы печатаются такие, от которых у рабочей молодежи только туман в голове».

В целом идея создания книг о «красных пинкертонах» провалилась. Но властные и идеологические структуры не спешили отказываться от нормирования круга чтения рабочей молодежи. Шло активное наступление на «буржуазную» литературу. В 1923–1924 гг. по распоряжению библиотечного отдела Главполитпросвета в Петрограде прошла кампания по изъятию целого ряда книг из библиотек для массового читателя. По словам Н. К. Крупской, «это была простая охрана его (читателя - И. Л.) интересов». По сути же дела - так косвенным, конечно, образом складывались новые нормы в области досуга. Они имели политический подтекст. Отчасти во второй половине 20-х гг. это удалось осуществить благодаря появлению довольно талантливых произведений новой волны литераторов; Ф. Гладкова, Вс. Иванова, Ю. Либединского, А. Малышкина, Л. Сейфуллиной, А. Серафимовича. Но в целом современная советская литература даже по данным выборочного опроса составляла всего 40 % всех прочитанных молодежью книг. Одновременно к концу 20-х гг. читающие молодые рабочие стали проявлять все меньше интереса к общественно-политической литературе. По данным опроса 1929 г., в Ленинграде из числа молодых людей из рабочей среды, пользующихся библиотеками, за год ни одной политической книги не прочли 75 % юношей и 77 % девушек.

Вообще представители подрастающего поколения рабочего класса в 20-е гг. отнюдь не стали самыми активными посетителями библиотек. В Ленинграде в 1926 г. они составляли всего 12 % от числа пользователей городских книгохранилищ. Не слишком явным было и стремление рабочей молодежи приобретать книги для себя лично. При этом с ростом заработной платы затраты на книги уменьшались, а на табак и алкоголь увеличивались. По данным опроса 1928 г., всего 9 % молодых рабочих предпочитали чтение иным видам проведения досуга. Однако это вовсе не являлось целью советских властных и идеологических структур. Напротив, все их нормативные и нормализующие суждения внешне были направлены на приобщение пролетарских масс к книге. Этому, как казалось, должны были способствовать суды над литературными произведениями, которые рекомендовалось проводить в комсомольских клубах, шумные вечера рабочей критики и организованное «выдвижение в писатели» из пролетарской среды.

Однако эффект оказался обратным. У молодых людей возникало пренебрежительное отношение к писательскому труду, а затем к книге и чтению как структурному элементу досуга. В 30-е гг. ситуация усугубилась. Партия большевиков уже не ставила перед комсомолом цель приобщить молодежь к книге. Выступая на IX съезде ВЛКСМ в 1931 г., Л. Каганович подчеркнул, что комсомол «вырос» из задач прививания интереса к чтению. Он настоятельно советовал: «Призыв к пинкертоновской литературе должен быть заменен призывом к изучению контрольных цифр пятилетки».

Слом нормального ритма повседневной жизни, начавшийся на рубеже 20–30-х гг., неизбежно должен был изменить и структуру свободного времени, из которого явно вытеснялось чтение как индивидуализированная форма отдыха. Пространство частной жизни сужалось в условиях пятидневной рабочей недели и активно политизировалось. В начале 30-х гг. вновь была предпринята атака на русскую и зарубежную классику, проводились чистки массовых книгохранилищ. В 1932 г. научно-исследовательский институт детской литературы НКП РСФСР издал специальную инструкцию по отбору книг в библиотеки. Изъятию подлежала вся литература, вышедшая в свет до 1926 г. и по каким-либо причинам не переизданная в 1927–1932 гг. Уничтожению подверглись не только книги оппозиционеров и эмигрантов, но и произведения классической русской и иностранной литературы.

Одновременно предлагались и новые нормы в области чтения. «Коммунистических пинкертонов», не справившихся с задачей формирования нового человека, решено было заменить специальной литературой о молодежи. При этом многие талантливые произведения на эту тему, написанные в 20-е гг., подверглись жестоким нападкам. Идейно вредными были названы книги Л. Малашкина, Л. Гумилевского, П. Романова, а чуть позднее Л. Леонова, В. Вересаева. Их «порочность» состояла в попытке показать жизнь нового поколения молодежи во всем ее многообразии. Это считалось ненужным для литературы, призванной воспитывать в коммунистическом духе. Общечеловеческие ценности, присущие русской и зарубежной классике, было необходимо заменить идеями классовой борьбы и социальной непримиримости. Заведующий издательством «Молодая гвардия» Н. Полянский писал в «Комсомольской правде» в декабре 1934 г. о том, что самой главной задачей является выпуск «комсомольской публицистики» под общим заголовком «В помощь комсомольскому организатору». Из старой же художественной литературы будут переиздаваться «прежде всего книги, отражающие детство разных классовых групп». Так квалифицировались «Детство» Л. Толстого, «Детство» М. Горького, «Детство Тёмы» Н. Гарина-Михайловского. Читательские интересы рабочей молодежи все больше и больше политизировались. Это происходило как на уровне нормализующих властных суждений, так и на ментальном уровне. Читать книги остросоциальной направленности считалось нормой. Опрос ленинградских молодых рабочих, проведенный представителями ЦК ВЛКСМ в 1934 г., показал, что накбольшей популярностью пользовались «Чапаев» Фурманова, «Мать» Горького, «Железный поток» Серафимовича. Такую же картину дал и опрос, проведенный через год, в конце 1935 г. Горьковская «Мать» занимала первое место в числе книг, прочитанных юношами и девушками в 1935 г., с нею были знакомы почти 60 % молодых рабочих. Книге Горького немного уступали по популярности «Поднятая целина» М. Шолохова, «Железный поток» Серафимовича, «Как закалялась сталь» Н. Островского. Из числа произведений дореволюционных русских писателей были лишь «Евгений Онегин» А. Пушкина, «Мертвые души» Н. Гоголя, «Анна Каренина» Толстого, «Отцы и дети» И. Тургенева. Зарубежные писатели были представлены Р. Ролланом.

Интерес молодежи к этим книгам был вполне объясним. Периодическая печать и библиотечные работники настойчиво рекомендовали читать именно эти произведения, подчеркивая их социальную ценность. И вообще в систему пролетарской культуры книги входили преимущественно не как факторы интеллектуального и нравственного развития личности, а как проводники идей классовой борьбы. В октябре 1935 г. «Смена» призывала всех молодых рабочих прочесть пьесу Горького «Враги» и роман Э. Войнич «Овод», аттестуя их как «книги любви и ненависти». Примерно в этом же духе пропагандировались и сочинения Р. Роллана. Внимание к его произведениям, в частности, к роману «Жан Кристоф» почти у 10 % молодых рабочих было продиктовано вовсе не желанием познакомиться с процессом духовного становления музыканта, а политической позицией автора. Роллан с восторгом воспринимал все происходящее в СССР в 30-е гг. За это его книги автоматически включались в список обязательного чтения советской молодежи. Однако отзывы молодых рабочих свидетельствовали о полном непонимании не только сути, но и фабулы «Жана Кристофа», «Очарованной души», «Кола Брюньона». Фрезеровщик Кировского завода писал в «Смену»: «Прочел роман «Очарованная душа». Здорово показано прозрение буржуазии Аннеты». Глубокие психологические проблемы, связанные с переживаниями человека и не зависящие от его социального происхождения, обычно оставались вне внимания молодого читателя. Не удивительно, что в кругу его чтения, по данным 1935 г., практически отсутствовали произведения А. Чехова. Не появились чеховские пьесы, рассказы и повести среди наиболее читаемых юношами и девушками книг и в 1936 г. Это демонстрируют данные обследования группкомсоргов, проведенного газетой «Комсомольская правда». Самым же популярным произведением стал роман Н. Островского «Как закалялась сталь», герой которого на долгие годы был определен в качестве эталона советского молодого человека.

Таким образом, официальные нормы в области чтения, сформировавшиеся в концу 30-х гг., носили политизированный характер. В этом контексте представляется важным определить, что же считалось и являлось аномалией. Государственно-идеологический дискурс определял в качестве патологии круг литературных вкусов, замкнутый произведениями «буржуазного характера». Однако социальная практика породила иную патологию, явственно проявившуюся во всяком случае в среде молодых рабочих. Норме политизированного чтения противостояла аномалия - отсутствие интереса к книге вообще. Это зафиксировали обследования 30-х гг. По их данным, основную массу читающей молодежи составляли стахановцы и комсомольские активисты. Остальные же юноши и девушки мало интересовались чтением. Менее чем у половины всех молодых рабочих, как показало обследование, дома были собственные книги. При этом живущие в общежитиях вообще не приобретали литературу, а стахановцев обычно премировали заранее сформированным набором книг. Не слишком способствовали приобщению к чтению и массовые библиотеки, обладавшие довольно ограниченными книжными собраниями. В Ленинграде в конце второй пятилетки в 600 книгохранилищах имелось всего 6,5 млн. книг, то есть в среднем по 10–15 тыс. книг в каждом. Такое количество литературы было явно недостаточным для развития потребности в постоянном чтении у молодых людей, в особенности если учесть строго политизированный подход к комплектованию библиотек в советском обществе. Все это отнюдь не способствовало развитию чтения как официально признанной нормы досуга рабочей молодежи.

Конечно, часть молодых рабочих - сориентированные на смену своего социального положения рабфаковцы, студенты-заочники и вечерники - были приобщены к книге. Но основная масса вовсе не считала чтение своей насущной потребностью. В определенной степени это связано с социокультурными особенностями подрастающего поколения в целом. Большинство юношей и девушек лучше осваивают более динамичные, более коллективные формы досуга. Входящие же в круг юношеского чтения книги, как правило, носят легкий характер. Это в первую очередь приключенческая литература. Лишенная доступных легких книг этого жанра в силу признания его идеологически вредным, рабочая молодежь 20–30-х гг. не усвоила привычки элементарного развлекательного чтения, что является начальной ступенью интеллектуального становления. Политическая сущность властных нормализующих суждений в данном случае приводила к постепенному уничтожению чтения как нормы частной культурной жизни горожанина.

Значительно менее болезненно проходил процесс приобщения молодого поколения в новых социальных условиях к типично городскому виду досуга, а, следовательно, определенной социально-культурной норме - к кино. В Петрограде уже накануне революции кинематограф был доступен различным слоям населения. Опрос молодых рабочих, проведенный в 1919 г., показал, что 67 % респондентов посещали кинотеатры довольно часто. Переход к мирной стилистике повседневной жизни в 1921–1922 гг. возвратил привычную форму проведения свободного времени.

В 1924 г. в Ленинграде действовало 73 кинотеатра, в большинстве случаев принадлежащих частным владельцам. Они пользовались в основном образцами дореволюционной и западной кинопродукции, которые, с точки коммунистической идеологии, не выдерживали никакой критики. На II Всероссийской конференции РКСМ в мае 1922 г. в целях «коммунистического воспитания запросов и стремлений молодежи…» было решено вырвать ее «…из-под влияния мелкобуржуазной идеологии». В числе каналов проникновения в массы этой идеологии первым было названо кино. В 1923 г. XII съезд РКП(б) также отметил, что современный кинематограф, пользуясь продукцией дореволюционного русского и западноевропейского кинопроизводства, «фактически превращается в проповедника буржуазного влияния и разложения трудящихся масс». Предотвратить разложение должна была новая советская кинематография.

Первые советские художественные фильмы - «Чудотворец», «Дипломатическая тайна», «Дворец и крепость», появившиеся в 1923–1924 гг., создали серьезную конкуренцию западным и дореволюционным. Особой популярностью пользовался фильм режиссера И. Перестиани по сценарию Бляхина «Красные дьяволята». Он явился киновоплощением идеи о «красных пинкертонах». Количество советских фильмов росло быстро, но молодежь продолжала смотреть и зарубежные кинокартины. Опрос 1925 г. - периода расцвета НЭПа - зафиксировал рост популярности кино в молодежной среде. 75 % опрошенных предпочитали походы в кинематограф любым другим видам досуга. При этом более 60 % юношей и девушек оценивали кино всего лишь как развлечение. Им было безразлично идейное содержание фильмов. Подобная позиция не могла рассматриваться как норма в условиях главенства коммунистической системы мировоззрения. Регламентирование походов в кино как важной части досуга властные и идеологические структуры стали вести такими же методами, как и регламентирование круга чтения.

Во второй половине 20-х гг. началось активное вытеснение западных фильмов с советского киноэкрана. К 1927 г. они составляли чуть более четверти в общей массе картин, демонстрируемых в кинотеатрах российских городов. В 1928 г. Первое всесоюзное партийное киносовещание при ЦК ВКП(б) постановило вести «решительный курс на дальнейшее сокращение импорта кинокартин, постепенно ограничивая импорт культурными и высокохудожественными фильмами, однако при обязательном условии идеологической допустимости для нас ввозимых картин». Это же совещание подчеркнуло, что «развлекательный материал кино» должен организовывать «мысли и чувства зрителя в нужном пролетариату направлении», способствовать углублению «классового самосознания рабочих». Это нормализующее суждение властного уровня было внедрено и в ментальные представления пролетарских масс, которым, как и в ситуации с литературой, предоставили возможность участвовать в создании кинопродукции. Механизм участия носил критическо-разрушительный характер обсуждения и осуждения. В Ленинграде в 1928 г. при обкоме комсомола была создана киногруппа, в задачу которой входила организация киноконференций, чтения и критического разбора киносценариев на заводах и фабриках.

Однако «делать кино» сложно. Это понимала даже разгоряченная предоставленным правом вмешательства в творческий процесс рабочая молодежь. Магия «великого немого» была настолько высока, что ее не могла разрушить вседозволенность безграмотного критиканства, спровоцированного властно-идеологическими структурами. Походы в кино стали традиционными для досуга молодежи. В 1929 г. в Ленинграде, согласно данным опроса, регулярно смотрели кинокартины 96 % юношей и 91 % девушек. Вкусы молодых рабочих распределялись следующим образом: «революционные» фильмы предпочитало 50 % опрошенных, «душещипательные» - 30 %, «трюковые» - 20 %. Рабочая молодежь в конце 20-х гг. считала кино наиболее притягательной формой развлечений, предпочитая походы в кинотеатры гостевому общению, клубным вечеринкам, танцам. Это свидетельствовало об упрочении в структуре свободного времени рабочих норм городской культурной жизни. Однако характерное для 30-х гг. сокращение плюрализма в духовной сфере придавало этим нормам политизированный опенок.

Советское киноискусство быстро развивалось. Почти в 20 раз в сравнении с дореволюционным временем выросло к началу 30-х гг. число киноустановок в стране. Появилось большое количество кинофильмов, которые действительно определяли лицо советской кинематографии. Все они отличались яркой социальной направленностью, будь то фильм о революционном прошлом России или о современной жизни. Нет нужды перечислять их названия, они широко известны и, безусловно, в большинстве случаев созданы талантливыми людьми. Однако для понимания сущности косвенного нормирования досуга советских людей, и прежде всего молодежи, важно другое. В 30-е гг. отечественные фильмы почти полностью вытеснили зарубежные с экранов страны. В Ленинграде осенью 1933 г. демонстрировалось 34 кинокартины, из них 29 советского производства. Западные фильмы были большой редкостью. Не удивительно, что их и смотрели реже. Опрос 1935 г. показал, что «Чапаева» видели 89 % обследованных, «Путевку в жизнь» 75 %, «Юность Максима» - 65 %. Ни одного западного фильма в списке просмотренных за год не оказалось.

Молодые люди, как свидетельствовали опросы, посещали кинотеатры 3 раза в месяц. Властные и идеологические структуры возлагали на кинематограф большие надежды. Он должен был способствовать укреплению советской мифологии в сознании населения, и прежде всего подрастающего поколения. Иллюзорный мир, существовавший в большинстве советских кинокартин, был далек от реальности, но это не раздражало зрителя, тем более молодого. Технологическая оснащенность повседневной жизни даже такого крупного города, как Ленинград, была в сравнении с Западом низка, и кино продолжало казаться чудом, от которого никто не требовал правды. В знаковой форме отношение советского человека к кинематографу зафиксировала поговорка 30-х годов - «как в кино», используемая для передачи ощущения неправдоподобности благополучной ситуации. Большинством молодых рабочих кино, правда, воспринималось не только внеэстетически, но и внеидеологически. Однако это не пугало советскую систему. Контроль за кинорепертуаром в данном случае был полной гарантией нормирования сферы досуга, так как походы в кино, в отличие от чтения, скорее представляли собой элемент публичности, нежели приватности в повседневной жизни. Просмотры кинокартин к концу 30-х гг. несомненно являлись нормой досуга молодежи. Человек, никогда не посещавший кинотеатры, рисковал быть маркированным как девиант и на уровне ментальных представлений основной массы городского населения.

Иная ситуация складывалась в отношении к театру. Он ко времени крупных социальных перемен, последовавших после 1917 г., являлся самым традиционным и внешне устойчивым элементом городской культуры буржуазно-интеллигентского толка. В Петербурге даже рабочие интеллигенты не были завсегдатаями крупных императорских театров. Такая же ситуация сохранилась и к началу 20-х гг. В 1921 г. в Петрограде систематически пустовало более половины мест театральных залов. Мало помогали бесплатные билеты, раздаваемые рабочим, и попытки ввода посещения театров по трудовым книжкам. Не изменил отношения рабочих к театральному искусству и НЭП с его характерным многообразием форм культурной жизни. Стереотип поведения рабочей молодежи в этом контексте совпадал со стилем жизни старшего поколения. Кроме того, репертуар большинства театров был не всегда доступен юношам и девушкам из пролетарской среды. Поэтому многих из них приобщение к театральному искусству как норме городской культурной жизни начался с так называемых фабрично-заводских театров, и прежде всего ТРАМа (театра рабочей молодежи).