Иван Сергеевич Тургенев
У меня есть сосед, молодой хозяин и молодой охотник. В одно прекрасное июльское утро заехал я к нему верхом с предложением отправиться вместе на тетеревов. Он согласился. «Только, - говорит, - поедемте по моим мелочам, к Зуше; я кстати посмотрю Чаплыгино; вы знаете, мой дубовый лес? У меня его рубят». - «Поедемте». Он велел оседлать лошадь, надел зеленый сюртучок с бронзовыми пуговицами, изображавшими кабаньи головы, вышитый гарусом ягдташ, серебряную флягу, накинул на плечо новенькое французское ружье, не без удовольствия повертелся перед зеркалом и кликнул свою собаку Эсперанс, подаренную ему кузиной, старой девицей с отличным сердцем, но без волос. Мы отправились. Мой сосед взял с собою десятского Архипа, толстого и приземистого мужика с четвероугольным лицом и допотопно развитыми скулами, да недавно нанятого управителя из остзейских губерний, юношу лет девятнадцати, худого, белокурого, подслеповатого, со свислыми плечами и длинной шеей, г. Готдиба фон-дер-Кока. Мой сосед сам недавно вступил во владение имением. Оно досталось ему в наследство от тетки, статской советницы Кардон-Катаевой, необыкновенно толстой женщины, которая, даже лежа в постеле, продолжительно и жалобно кряхтела. Мы въехали в «мелоча». «Вы меня здесь подождите на полянке», - промолвил Ардалион Михайлыч (мой сосед), обратившись к своим спутникам. Немец поклонился, слез с лошади, достал из кармана книжку, кажется, роман Иоганны Шопенгауэр, и присел под кустик; Архип остался на солнце и в течение часа не шевельнулся. Мы покружили по кустам и не нашли ни одного выводка. Ардалион Михайлыч объявил, что он намерен отправиться в лес. Мне самому в тот день что-то не верилось в успех охоты: я тоже поплелся вслед за ним. Мы вернулись на полянку. Немец заметил страницу, встал, положил кишу в карман и сел, не без труда, на свою куцую, бракованную кобылу, которая визжала и подбрыкивала от малейшего прикосновения; Архип встрепенулся, задергал разом обоими поводьями, заболтал ногами и сдвинул наконец с места свою ошеломленную и придавленную лошаденку. Мы поехали.
Лес Ардалиона Михайлыча с детства был мне знаком. Вместе с моим французским гувернером m-r Desire Fleury, добрейшим человеком (который, впрочем, чуть было навсегда не испортил моего здоровья, заставляя меня по вечерам пить лекарство Леруа), часто хаживал я в Чаплыгино. Весь этот лес состоял из каких-нибудь двух- или трехсот огромных дубов и ясеней. Их статные, могучие стволы великолепно чернели на золотисто-прозрачной зелени орешников и рябин; поднимаясь выше, стройно рисовались на ясной лазури и там уже раскидывали шатром свои широкие узловатые сучья; ястреба, кобчики, пустельги со свистом носились над неподвижными верхушками, пестрые дятлы крепко стучали по толстой коре; звучный напев черного дрозда внезапно раздавался в густой листве вслед за переливчатым криком иволги; внизу, в кустах, чирикали и пели малиновки, чижи и пеночки; зяблики проворно бегали по дорожкам; беляк прокрадывался вдоль опушки, осторожно «костыляя»; красно-бурая белка резво прыгала от дерева к дереву и вдруг садилась, поднявши хвост над головой. В траве, около высоких муравейников, под легкой тенью вырезных красивых листьев папоротника, цвели фиалки и ландыши, росли сыроежки, волнянки, грузди, дубовики, красные мухоморы; на лужайках, между широкими кустами, алела земляника… А что за тень в лесу была! В самый жар, в полдень - ночь настоящая: тишина, запах, свежесть… Весело проводил я время в Чаплыгине, и оттого, признаюсь, не без грустного чувства въехал я теперь в слишком знакомый мне лес. Губительная, бесснежная зима 40-го года не пощадила старых моих друзей - дубов и ясеней; засохшие, обнаженные, кое-где покрытые чахоточной зеленью, печально высились они над молодой рощей, которая «сменила их, не заменив». Иные, еще обросшие листьями внизу, словно с упреком и отчаянием поднимали кверху свои безжизненные, обломанные ветви; у других из листвы, еще довольно густой, хотя не обильной, не избыточной по-прежнему, торчали толстые, сухие, мертвые сучья; с иных уже кора долой спадала; иные наконец вовсе повалились и гнили, словно трупы, на земле. Кто бы мог это предвидеть - тени, в Чаплыгине тени нигде нельзя было найти! Что, думал я, глядя на умирающие деревья: чай, стыдно и горько вам?.. Вспомнился мне Кольцов:
Где ж девалася
Речь высокая,
Сила гордая,
Доблесть царская?
Где ж теперь твоя
Мочь зеленая?..
Как же это, Ардалион Михайлыч, - начал я, - отчего ж эти деревья на другой же год не срубили? Ведь за них теперь против прежнего десятой доли не дадут.
Он только плечами пожал.
Спросили бы тетушку, - а купцы приходили, деньги приносили, приставали.
Mein Gott! Mein Gott! - восклицал на каждом шагу фон-дер-Кок. - Што са шалость! што са шалость!
Какая шалость? - с улыбкой заметил мой сосед.
То ист как шалко, я спасать хотеллл. (Известно, что все немцы, одолевшие наконец нашу букву «люди», удивительно на нее напирают.)
Особенно возбуждали его сожаление лежавшие на земле дубы - и действительно: иной бы мельник дорого за них заплатил. Зато десятский Архип сохранял спокойствие невозмутимое и не горевал нисколько; напротив, он даже не без удовольствия через них перескакивал и кнутиком по ним постегивал.
Мы пробирались на место рубки, как вдруг, вслед за шумом упавшего дерева, раздался крик и говор, и через несколько мгновений нам навстречу из чащи выскочил молодой мужик, бледный и растрепанный.
Что такое? куда ты бежишь? - спросил его Ардалион Михайлыч.
Он тотчас остановился.
Ах батюшка, Ардалион Михайлыч, беда! Что такое?
Максима, батюшка, деревом пришибло.
Каким это образом?.. Подрядчика Максима?
Подрядчика, батюшка. Стали мы ясень рубить, а он стоит да смотрит… Стоял, стоял, да и пойди за водой к колодцу: слышь, пить захотелось. Как вдруг ясень затрещит да прямо на него. Мы кричим ему: беги, беги, беги… Ему бы в сторону броситься, а он возьми да прямо и побеги… заробел, знать. Ясень-то его верхними сучьями и накрыл. И отчего так скоро повалился, - Господь его знает… Разве сердцевина гнила была.
Ну, и убило Максима?
Убило, батюшка.
До смерти?
Нет, батюшка, еще жив, - да что: ноги и руки ему перешибло. Я вот за Селиверстычем бежал, за лекарем.
Ардалион Михайлыч приказал десятскому скакать в деревню за Селиверстычем, а сам крупной рысью поехал вперед на осечки… Я за ним.
Мы нашли бедного Максима на земле. Человек десять мужиков стояло около него. Мы слезли с лошадей. Он почти не стонал, изредка раскрывал и расширял глаза, словно с удивлением глядел кругом и покусывал посиневшие губы… Подбородок у него дрожал, волосы прилипли ко лбу, грудь поднималась неровно: он умирал. Легкая тень молодой липы тихо скользила по его лицу.
Мы нагнулись к нему. Он узнал Ардалиона Михайлыча.
Батюшка, - заговорил он едва внятно, - за попом… послать… прикажите… Господь… меня наказал… ноги, руки, все перебито… сегодня… воскресенье… а я… а я… вот… ребят-то не распустил.
Он помолчал. Дыханье ему спирало.
Да деньги мои… жене… жене дайте… за вычетом… вот Онисим знает… кому я… что должен…
Мы за лекарем послали, Максим, - заговорил мой сосед, - может быть, ты еще и не умрешь.
Он раскрыл было глаза и с усилием поднял брови и веки.
Нет, умру. Вот… вот подступает, вот она, вот… Простите мне, ребята, коли в чем…
Бог тебя простит, Максим Андреич, - глухо заговорили мужики в один голос и шапки сняли, - прости ты нас.
Он вдруг отчаянно потряс головой, тоскливо выпятил грудь и опустился опять.
Нельзя же ему, однако, тут умирать, - воскликнул Ардалион Михайлыч, - ребята, давайте-ка вон с телеги рогожку, снесемте его в больницу.
Человека два бросились к телеге.
Я у Ефима… сычовского… - залепетал умирающий, - лошадь вчера купил… задаток дал… так лошадь-то моя… жене ее… тоже…
Стали его класть на рогожу… Он затрепетал весь, как застреленная птица, выпрямился.
Умер, - пробормотали мужики.
Мы молча сели на лошадей и отъехали.
Смерть бедного Максима заставила меня призадуматься. Удивительно умирает русский мужик! Состоянье его перед кончиной нельзя назвать ни равнодушием, ни тупостью; он умирает, словно обряд совершает: холодно и просто.
Несколько лет тому назад у другого моего соседа в деревне мужик в овине обгорел. (Он так бы и остался в овине, да заезжий мещанин его полуживого вытащил: окунулся в кадку с водой, да с разбега и вышиб дверь под пылавшим навесом.) Я зашел к нему в избу. Темно в избе, душно, дымно. Спрашиваю: где больной? «А вон, батюшка, на лежанке», - отвечает мне нараспев подгорюнившаяся баба. Подхожу - лежит мужик, тулупом покрылся, дышит тяжко. «Что, как ты себя чувствуешь?» Завозился больной на печи, подняться хочет, а весь в ранах, при смерти. «Лежи, лежи, лежи… Ну, что? как?» - «Вестимо, плохо», - говорит. «Больно тебе?» Молчит. «Не нужно ли чего?» Молчит. «Не прислать ли тебе чаю, что ли?» - «Не надо». Я отошел от него, присел на лавку. Сижу четверть часа, сижу полчаса - гробовое молчание в избе. В углу, за столом под образами, прячется девочка лет пяти, хлеб ест. Мать изредка грозится на нее. В сенях ходят, стучат, разговаривают: братнина жена капусту рубит. «А, Аксинья!» - проговорил наконец больной. «Чего?» - «Квасу дай». Подала ему Аксинья квасу. Опять молчанье. Спрашиваю шепотом: «Причастили его?» - «Причастили». Ну, стало быть, и все в порядке: ждет смерти, да и только. Я не вытерпел и вышел…
Сегодня любой образованный человек знаком со сборником рассказов и очерков «Записки охотника» Тургенева. Краткое содержание их, впрочем, каждый излагает по-своему. Одному читателю больше нравится глубокая народная мудрость, заложенная в «Хоре и Калиныче»; другому - акварельные мимолетные мазки «Бежиного луга»; третий не может выделить что-то, нанизывая, как бусинки, рассказ за рассказом, пытаясь уловить суть каждого. В этой статье мы попытаемся рассмотреть, какую идею выражает книга «Записки охотника». Тургенев как писатель - многомерен, поэтому просим не воспринимать выводы статьи, как единственно возможное мнение, а, прочитав книгу, вынести свой вердикт. «Записки охотника» относятся к той классике, которую следует перечитывать, чтоб подмечать новые оттенки.
Социальные идеи произведения
Вспомним, какие социальные идеи содержат «Записки охотника» Тургенева. Краткое содержание сборника можно выразить одной фразой: общая, преподнесенная с помощью разных мини-сюжетов, картина жизни русского народа. стало явным тормозом дальнейшего развития России. Причем основанием для сохранения этой формы узаконенного рабства служило понимание того, что собой представляет русское крестьянство. «За рабство» открыто и активно выступали два политических течения. Во-первых, мы говорим о популистской позиции крупной буржуазии (одновременно - официальной точки зрения власти). Она переводила вопрос в плоскость психологии, разглагольствуя о том, что помещики - отцы, а крестьяне - дети. Соответственно, бесправие крестьян «прикрывалось» гармонией отношений. Вторая точка зрения высказывалась так называемыми народниками. Те хаяли любые реформы в России, начиная со времен Петра I, идеализируя допетровскую, боярскую Русь. Оба воззрения были лживыми, это был чистой воды дискурс, уводящий внимание общественности от сути вопроса.
Казалось бы, написал лирик-Тургенев «Записки охотника». Краткое содержание книги, если исходить из названия, должно быть вполне банальным: впечатления орловского помещика, любителя природы, увлекающегося охотой. Чего проще? Сходил на охоту, повесил ружье на гвоздь. Взял перо и написал очередной «краткий отчет». Ан нет! Произведение, состоящее из 25, казалось бы, совершенно разных частей, получилось монолитным, дающим яркое и правдивое отображение русской глубинки середины XIX века. Это - одна из самых ярких и образных книг о России крестьянской. Оно написано столь мастерски, что впоследствии потомки назовут тургеневский слог «стихами в прозе».
Рассказ «Хорь и Калиныч» повествует о двух друзьях-крепостных из крестьянской среды. Ценность имеет то, что персонажи реальны. Деревня Хоревка Ульяновского района Калужской области представляет собой разросшийся хутор Хоря. Оба они - не «забитые» крестьяне, оба - яркие личности, по интеллекту - превышающие уровень своего «хозяина», помещика Полутыкина. Хорь - хозяйственник, организатор и труженик. Он и его шестеро сыновей с семьями совместно ведут крепкое, доходное крестьянское хозяйство. При остается в статусе крепостного, уклоняясь от предложений Полутыкина - выкупиться, считая это непотребной тратой денег и исправно платя увеличенный вдвое оброк. Калиныч - человек высокой духовности и близости с природой. Он - первый помощник Полутыкина в охотничьих забавах. Но не это в нем главное. Он понимает природу. Усмирить необъезженного коня, заговорить боль, успокоить разволновавшихся пчел - вот в чем силен Калиныч. Именно этим рассказом опровергают взгляд буржуа и народников на русское крестьянство «Записки охотника» Тургенева. Краткое содержание «Хоря и Калиныча» утверждает, в противовес народникам, что русский народ не боится перемен, а идет на них, если усматривает в этом практический смысл. Буржуазной позиции о «помещиках-отцах» противоречит все содержание рассказа: оба крестьянина гораздо умнее, глубже и интереснее своего хозяина, Полутыкина.
Рассказ «Бежин луг» вводит нас вместе с притаившимся в степи, отдыхающим помещиком-охотником в мальчишескую вольницу. Дети пасут коней в ночном, отдыхают у костра, разговаривают. В их устах вымысел путается с реальностью, красота степи - с восприятием жизни. Художник слова, Тургенев изображает действительную, мимолетную и непридуманную картину. Каждый, читая рассказ, находит в нем аналогии со своим детством, уносящимся вдаль, как кони по степи.
Ограниченные объемом статьи, мы можем лишь упомянуть некоторые другие рассказы. Горечь и боль звучат в устах 50-летнего Власа, лишившегося сына, помощника в хозяйстве («Брусничная вода»). Барин, не отличающийся широтой души, не только не посочувствовал ему, но и отказался понизить оброк, и положение Власа стало вообще безвыходным. В рассказе «Ермолай и мельничиха» мы узнаем о тяжкой судьбе мельничихи Арины, любовь которой к слуге Петрушке буквально «растоптал» гневливый помещик Зверков. Он обрил беременную прислугу, переодел в тряпье и отправил в деревню. Тревогой писателя наполнен рассказ «Стучит». Название рассказа носит и прямое, и переносное значение. Говорят, что если в степи прижаться ухом к земле, то можно расслышать приближающихся или удаляющихся всадников. Помещик-охотник, едущий на тарантасе в Тулу за дробью с кучером Филофеем, слышит такой звук. Вскоре их нагнала, перегородив дорогу, телега, запряженная тройкой. Телегой правил высокий крепкий мужчина, с ним было еще шестеро мужиков, все - пьяные. Они попросили денег. Получив - уехали. Удачей обернулась для помещика встреча с разбойниками, но вскоре, как свидетельствует рассказ, при похожих обстоятельствах в степи был убит купец.
Каждый из 25 рассказов вносит свой нюанс, оттенок в общее полотно картины народной жизни «Записок охотника». Картина тревожна. За красотой природы и просматриваются очевидные вопиющие социальные противоречия. Весь смысл сборника сводится к срочной необходимости самых широких государственных реформ для всей страны.
Вывод
Как ни странно, не пламенные революционеры, а лирик Тургенев повернул этот вопрос, как говорят в народе, «с головы на ноги». Книга была актуальной, ее полюбили читатели. Сам Тургенев вспоминает эпизод, как встретившиеся ему на железнодорожной станции молодые люди-разночинцы выразили свою благодарность от всей России, поклонившись в пояс.
Сразу же после написания в разряд классики ее отнесли Чернышевский, Герцен. Трудно переоценить, какую роль сыграли в отмене крепостного права «Записки охотника» Тургенева. Краткое содержание их было знакомо многим людям, но то, что эта книга была одной из любимых у императора Александра II, Освободителя, свидетельствуют историки.
Замечателен рассказ «Смерть», где автор изобразил, как умирает русский человек. Он встречает смерть спокойно и просто, без внутренней борьбы, тревог и колебаний, без отчаяния и страха. В этом сказывается здоровая цельность, простота и правдивость русской души. Умирает подрядчик Максим, пришибленный деревом. — Батюшка, заговорил он едва внятно (обращаясь к наклонившемуся к нему помещику): — за попом … послать … прикажите … Господь меня наказал … ноги, руки, все перебито. Он молчал. Дыханье ему спирало.
— Да деньги мои жене дайте … за вычетом … вот, Онисим знает … кому я … что должен. — Простите мне, ребята, коли в чем … – Бог тебя простит, Максим Андреич, глухо заговорили мужики: прости и ты нас.
Столько же самообладания, если не более, выказывает мельник, приехавший смертельно больной к фельдшеру полечиться. Когда он узнает безнадежность своего положения, он не хочет оставаться в больнице, а едет домой распорядиться и дела устроить. «Ну, прощайте, Капитон Тимофеич (говорит он фельдшеру, не слушаясь убеждений того
остаться): «не поминайте лихом, да сироток не забывайте, коли что». На четвертый день он умер». Так умирают простые русские люди, мужики. Но замечательно, что в рассказе «Смерть» автор рассказывает о подобном же спокойном отношении к кончине и людей барской и интеллигентной среды — старушки помещицы, недоучившегося студента Авенира Сорокоумова. Старушка хотела сама заплатить священнику за свою отходную и, приложившись к поданному им кресту, засунула было руку под подушку, чтобы достать приготовленный там целковый, да не успела «и испустила последний вздох». Бедняк учитель Сорокоумов, больной чахоткой и зная о близкой смерти, «не вздыхал, не сокрушался, даже ни разу не намекнул на свое положение» … Тургенев рассказывает, что когда он посетил его, то бедняк, «собравшись с силами, заговорил о Москве, о товарищах, о Пушкине, о театре, о русской литературе; вспоминал наши пирушки, жаркие прения нашего кружка, с сожалением произнес имена двух-трех умерших приятелей».
Он даже шутил перед смертью, даже высказал довольство своей судьбой, забыв, по сердечной доброте, как неприглядна была его жизнь в доме тяжелого шутника помещика Гура Крупянникова, детей которого Фору и Зезу учил он русской грамоте. — Все бы ничего (сказал он своему собеседнику после мучительного приступа кашля) … кабы трубочку выкурить позволили — прибавил он, лукаво подмигнув глазом. Слава Богу, пожил довольно; с хорошими людьми знался … » Одинаковое отношение к смерти и простого мужика и образованного человека свидетельствует, по указанию Тургенева, что в русском обществе живы народные начала, что нету нас на Руси страшной внутренней розни между простым народом и культурными его слоями, по крайней мере, тем из них, который стоит ближе к народу, живет в деревне, или сочувствует народному быту, народной нужде.
Иван Сергеевич Тургенев
У меня есть сосед, молодой хозяин и молодой охотник. В одно прекрасное июльское утро заехал я к нему верхом с предложением отправиться вместе на тетеревов. Он согласился. «Только, - говорит, - поедемте по моим мелочам, к Зуше; я кстати посмотрю Чаплыгино; вы знаете, мой дубовый лес? У меня его рубят». - «Поедемте». Он велел оседлать лошадь, надел зеленый сюртучок с бронзовыми пуговицами, изображавшими кабаньи головы, вышитый гарусом ягдташ, серебряную флягу, накинул на плечо новенькое французское ружье, не без удовольствия повертелся перед зеркалом и кликнул свою собаку Эсперанс, подаренную ему кузиной, старой девицей с отличным сердцем, но без волос. Мы отправились. Мой сосед взял с собою десятского Архипа, толстого и приземистого мужика с четвероугольным лицом и допотопно развитыми скулами, да недавно нанятого управителя из остзейских губерний, юношу лет девятнадцати, худого, белокурого, подслеповатого, со свислыми плечами и длинной шеей, г. Готдиба фон-дер-Кока. Мой сосед сам недавно вступил во владение имением. Оно досталось ему в наследство от тетки, статской советницы Кардон-Катаевой, необыкновенно толстой женщины, которая, даже лежа в постеле, продолжительно и жалобно кряхтела. Мы въехали в «мелоча». «Вы меня здесь подождите на полянке», - промолвил Ардалион Михайлыч (мой сосед), обратившись к своим спутникам. Немец поклонился, слез с лошади, достал из кармана книжку, кажется, роман Иоганны Шопенгауэр, и присел под кустик; Архип остался на солнце и в течение часа не шевельнулся. Мы покружили по кустам и не нашли ни одного выводка. Ардалион Михайлыч объявил, что он намерен отправиться в лес. Мне самому в тот день что-то не верилось в успех охоты: я тоже поплелся вслед за ним. Мы вернулись на полянку. Немец заметил страницу, встал, положил кишу в карман и сел, не без труда, на свою куцую, бракованную кобылу, которая визжала и подбрыкивала от малейшего прикосновения; Архип встрепенулся, задергал разом обоими поводьями, заболтал ногами и сдвинул наконец с места свою ошеломленную и придавленную лошаденку. Мы поехали.
Лес Ардалиона Михайлыча с детства был мне знаком. Вместе с моим французским гувернером m-r Desire Fleury, добрейшим человеком (который, впрочем, чуть было навсегда не испортил моего здоровья, заставляя меня по вечерам пить лекарство Леруа), часто хаживал я в Чаплыгино. Весь этот лес состоял из каких-нибудь двух- или трехсот огромных дубов и ясеней. Их статные, могучие стволы великолепно чернели на золотисто-прозрачной зелени орешников и рябин; поднимаясь выше, стройно рисовались на ясной лазури и там уже раскидывали шатром свои широкие узловатые сучья; ястреба, кобчики, пустельги со свистом носились над неподвижными верхушками, пестрые дятлы крепко стучали по толстой коре; звучный напев черного дрозда внезапно раздавался в густой листве вслед за переливчатым криком иволги; внизу, в кустах, чирикали и пели малиновки, чижи и пеночки; зяблики проворно бегали по дорожкам; беляк прокрадывался вдоль опушки, осторожно «костыляя»; красно-бурая белка резво прыгала от дерева к дереву и вдруг садилась, поднявши хвост над головой. В траве, около высоких муравейников, под легкой тенью вырезных красивых листьев папоротника, цвели фиалки и ландыши, росли сыроежки, волнянки, грузди, дубовики, красные мухоморы; на лужайках, между широкими кустами, алела земляника… А что за тень в лесу была! В самый жар, в полдень - ночь настоящая: тишина, запах, свежесть… Весело проводил я время в Чаплыгине, и оттого, признаюсь, не без грустного чувства въехал я теперь в слишком знакомый мне лес. Губительная, бесснежная зима 40-го года не пощадила старых моих друзей - дубов и ясеней; засохшие, обнаженные, кое-где покрытые чахоточной зеленью, печально высились они над молодой рощей, которая «сменила их, не заменив». Иные, еще обросшие листьями внизу, словно с упреком и отчаянием поднимали кверху свои безжизненные, обломанные ветви; у других из листвы, еще довольно густой, хотя не обильной, не избыточной по-прежнему, торчали толстые, сухие, мертвые сучья; с иных уже кора долой спадала; иные наконец вовсе повалились и гнили, словно трупы, на земле. Кто бы мог это предвидеть - тени, в Чаплыгине тени нигде нельзя было найти! Что, думал я, глядя на умирающие деревья: чай, стыдно и горько вам?.. Вспомнился мне Кольцов:
Где ж девалася
Речь высокая,
Сила гордая,
Доблесть царская?
Где ж теперь твоя
Мочь зеленая?..
Как же это, Ардалион Михайлыч, - начал я, - отчего ж эти деревья на другой же год не срубили? Ведь за них теперь против прежнего десятой доли не дадут.
Он только плечами пожал.
Спросили бы тетушку, - а купцы приходили, деньги приносили, приставали.
Mein Gott! Mein Gott! - восклицал на каждом шагу фон-дер-Кок. - Што са шалость! што са шалость!
Какая шалость? - с улыбкой заметил мой сосед.
То ист как шалко, я спасать хотеллл. (Известно, что все немцы, одолевшие наконец нашу букву «люди», удивительно на нее напирают.)
Особенно возбуждали его сожаление лежавшие на земле дубы - и действительно: иной бы мельник дорого за них заплатил. Зато десятский Архип сохранял спокойствие невозмутимое и не горевал нисколько; напротив, он даже не без удовольствия через них перескакивал и кнутиком по ним постегивал.
Мы пробирались на место рубки, как вдруг, вслед за шумом упавшего дерева, раздался крик и говор, и через несколько мгновений нам навстречу из чащи выскочил молодой мужик, бледный и растрепанный.
Что такое? куда ты бежишь? - спросил его Ардалион Михайлыч.
Он тотчас остановился.
Ах батюшка, Ардалион Михайлыч, беда! Что такое?
Максима, батюшка, деревом пришибло.
Каким это образом?.. Подрядчика Максима?
Подрядчика, батюшка. Стали мы ясень рубить, а он стоит да смотрит… Стоял, стоял, да и пойди за водой к колодцу: слышь, пить захотелось. Как вдруг ясень затрещит да прямо на него. Мы кричим ему: беги, беги, беги… Ему бы в сторону броситься, а он возьми да прямо и побеги… заробел, знать. Ясень-то его верхними сучьями и накрыл. И отчего так скоро повалился, - Господь его знает… Разве сердцевина гнила была.
Ну, и убило Максима?
Убило, батюшка.
До смерти?
Нет, батюшка, еще жив, - да что: ноги и руки ему перешибло. Я вот за Селиверстычем бежал, за лекарем.
Ардалион Михайлыч приказал десятскому скакать в деревню за Селиверстычем, а сам крупной рысью поехал вперед на осечки… Я за ним.
Мы нашли бедного Максима на земле. Человек десять мужиков стояло около него. Мы слезли с лошадей. Он почти не стонал, изредка раскрывал и расширял глаза, словно с удивлением глядел кругом и покусывал посиневшие губы… Подбородок у него дрожал, волосы прилипли ко лбу, грудь поднималась неровно: он умирал. Легкая тень молодой липы тихо скользила по его лицу.
Записки охотника – ряд небольших рассказиков, объединенных общим сюжетом и главным героем, в роли которого выступает сам писатель, задумавший поохотиться в одиночку на близлежащих к его поместью землях.
Записки охотника включают в себя такие рассказы, как:
1. Хорь и Калиныч. Рассказ ведется от имени автора, подвязавшегося охотиться со знакомым ему помещиком в лесах вблизи Калуги и встретившего там довольно любопытных личностей крестьянского происхождения – мужиков – Хоря и Калиныча. Хорь оказывается довольно приятным общительным человеком средних лет. Дом Хоря – полная чаша, он трудолюбив и мог уже давно выкупить себя из крепостного положения, но по своим собственным соображениям этого не делает. Главный герой, от имени которого ведется повествование, некоторое время гостит у Хоря, где знакомится с его жизнерадостным другом Калинычем. Создавшаяся компания радует рассказчика, поскольку он получает бесценную возможность увидеть жизнь и быт обычных людей совсем с иной стороны.
2. Ермолай и мельничиха. Продолжив свои странствия по лесам и полям в поисках дичи, рассказчик взял себе в помощники крепостного крестьянина Ермолая, которого любезно согласился одолжить ему сосед по поместью. Ермолай должен был находить места богатые дичью и помогать на охоте, если того потребует случай. Главный герой с интересом наблюдает за мужиком, который, несмотря на свое семейное положение, более времени уделяет охоте, чем собственному полуразвалившемуся жилищу. Отправившись с Ермолаем на охоту, рассказчику удается узнать не только историю его жизни, но и историю некой мельничихи Арины, некогда согрешившей с барином и за этот грех насильно выданной замуж за крестьянина из деревни. Брак Арины нельзя назвать удачным, потому рассказчику приходится выслушать немало историй о ее горестной судьбе.
3. Малиновая вода. Сюжет рассказа застает главного героя на берегу озера с красивым названием «Малиновая вода» где ему случайно удается подслушать мирную беседу двух рыбаков Михайло Савельева и Степушки, поведавших охотнику множество интересных фактов из жизни их нынешних хозяев. Степушка менее словоохотлив, но его товарищ с большой радостью вступил в беседу с охотником. По пути домой рассказчик и его спутники встречают крестьянина, идущего пешком от самой Москвы. Как оказалось, уже немолодой мужчина проделал этот нелегкий путь, чтобы договориться о размере оброка, который он обязан был платить своему барину. Крестьянин пытался уговорить барина сократить величину выплат, но тот не согласился и теперь бедняга не знал, как ему вернуться домой и рассказать о безуспешном исходе странствия родным.
4. Уездный доктор. Выбравшись на охоту в сырую ненастную погоду, рассказчик простудился и был вынужден остановиться в небольшой гостинице, куда по его просьбе и был вызван уездный доктор, оказавшийся довольно милым и крайне охочим до разговоров человеком. Осматривая больного, доктор не преминул рассказать ему историю всей своей жизни, начавшуюся как нельзя более романтично с влюбленности в одну очень больную девушку. Будучи новичком в медицине, доктор однажды был вызван на осмотр к 20-летней дочери помещицы, которая, несмотря на всю его заботу и знания все же умерла, тем не менее, это происшествие создало врачу хорошую репутацию и позволило весьма хорошо устроиться в жизни, чем, собственно, он и хвастался перед незнакомым ему пациентом.
5. Мой сосед Радилов. В этом рассказе странствующий охотник повествует о неблаговидном поступке его знакомого помещика Радилова, связавшего свою судьбу с сестрой покойной жены и бросившего ради этой прихоти престарелую мать.
6. Однодворец Овсянников. Рассказ повествует о знакомом помещике Овсянникове, с которым главный герой познакомился в гостях у Радилова. Овсянников оказался очень общительным и приветливым человеком, с которым было приятно не только ходить на охоту, но и общаться в повседневной жизни. Там же у Радилова рассказчик познакомился с орловским помещиком Франсом Леженем – личностью незаурядной и даже поразительной.
7. Льгов. Охотник и его старый знакомый Ермолай отправились в селение Льгов, славящееся большим количеством различной луговой птицы. По дороге путники встретили вольноотпущенника Владимира, оказавшегося крайне начитанным и приятным собеседником. Сама же охота несколько не заладилась, поскольку взятая напрокат лотка дала течь и вся настрелянная за день дичь ушла прямиком на дно. Сами же охотники с большим трудом выбрались на берег.
8. Бежин луг. Будучи охотником, а значит человеком непритязательным, герой повествования ночует, где придется, потому очередной рассказ застает его на ночном лугу в компании мальчишек, приглядывающих за пасущимися лошадьми. В полудреме рассказчик слушал дивные истории детей о домовых и русалках, и наслаждался тишиной и покоем летней ночи, впрочем, прерванной известием о бродивших поблизости волках. Мальчики всполошились и притихли, а их невольный слушатель уснул.
9. Касьян с Красивой мечи. Рассказ повествует о встрече главного героя с юродливым стариком Касьяном, оказавшемся невольным спутником охотника в очередном его странствии.
10. Бурмистр. Эта короткая история повествует о встрече охотника с местным помещиком Пеночкиным, поразившем последнего полным отсутствием управленческих качеств, ввиду чего его имение принадлежало более управляющему бурмистру, чем самому помещику, оказавшемуся не у дел.
11. Контора. Рассказ повествует о судьбе деревенского конторщика и местного фельдшера, полюбивших одну крепостную девушку с благородным именем Татьяна. Оба эти человека мечтали жениться на возлюбленной, но исполнять свои обязанности, находясь во вражде, более не могли, потому, как стало известно автору несколько позже, девица по приказу владелицы имения, была сослана в ссылку. История эта потрясла рассказчика до глубины души.
12. Бирюк. Возвращаясь поздно вечером с удачной охоты, рассказчик решился заночевать в доме местного лесничего, прозванного за нелюдимый характер – Бирюком. Будучи наслышанным о скверном характере хозяина дома, охотник с большим опасением попросил у него ночлега, но был приятно удивлен и даже поражен. Бирюк оказался очень даже гостеприимным хозяином и любящим отцом, а все распускаемые о нем сплетни являлись следствием честного исполнения им своих обязанностей по охране леса от местных воришек.
13. Два помещика. Путешествуя по чужим охотничьим владениям, рассказчик столкнулся с двумя весьма интересными личностями – Вячеславом Хвалынским и Мардарием Стегуновым. Оба они являлись владельцами собственных поместий и вели тихую сельскую жизнь. Вот только первый пребывал в постоянном унынии, а второй поражал своим жизнелюбием, что навело автора на мысль о чрезвычайной разнице между двумя на первый взгляд одинаковыми людьми.
14. Смерть. Охотясь в поместье помещика Ардалиона Михайловича, рассказчик стал свидетелем внезапной гибели подрядчика Максима, придавленного неправильно срубленным деревом. Вид бессмысленной и неожиданной смерти до крайности потряс автора записок, заставив прекратить охоту и вернуться домой.
