ТЕМА 1.

ИСТОЧНИКИ И ИСТОРИОГРАФИЯ ИСТОРИИ ПЕРВОБЫТНОГО ОБЩЕСТВА

1. Источники.

2. Историография.

Л ИТЕРАТУРА

Токарев этнографической науки.- М., 1978.

Токарев зарубежной этнографии.- М., 1978.

Итс Р. Введение в этнографию. – Л., 1990.

Кнышенко первобытного общества и основы этнографии. – Ростов: Изд-во Ростовского ун-а, 1965.

Этнаграф ия как источник реконструкции первобытного общества. – М., 1979.

ТЕМА 2.

ПРОБЛЕМА СТАНОВЛЕНИЯ ЧЕЛОВЕКА

1. Обозначение места человека в животном мире.

2. Высшие ископаемые обезьяны и их роль в эволюции человека.

3. Архантропы.

4. Палеоантропы.

Л ИТЕРАТУРА

Алексеев антропология. – М., 1979.

Алексеев человечества. – М., 1984.

Бунак Homo , его возн икновение и его последующая эволюция. – М., 1979.

История первобытного общества. Общие вопросы. Проблема антропогенеза. – М., 1983.

Ламберт Д. Доисторический человек. Кембриджский путеводитель. – Л.: Недра, 1991.

ТЕМА 3.

СТАНОВЛЕНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ОБЩЕСТВА

1. Становление социальной организации человечества.

2. Праобщина архантропов и неандертальцев : особенности организации и развития.

3. Половые отношения в праобщине, праобщинный отбор.

Л ИТЕРАТУРА

Алексеев вление человечества. – М., 1989.

Андреев человека и общества. – М., 1988.

Ламберт Д. Доисторический человек. Кембриджский путеводитель. – Л., 1991.

У истоков социогенеза. – М., 1980.

Энгельс Ф. Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека // Маркс К., ч. – 2-е изд. – Т.20.

ТЕМА 4

РАННЕПЕРВОБЫТНАЯ ОБЩИНА

1. Возникновение общинно-родового строя.

2. Хозяйство и материальная культура раннепервобытной общины.

3. Социально-экономические отношения и общественно-родовая организация. Брак и семья.

Л ИТЕРАТУРА

Говард М. Сучасная культурная антрапалог і я. – Мн., 1995.

История первобытного общества

Кабо доземледельческая община. – М., 1986.

Монгайт ия Западной Европы. Каменный век. – М., 1973.

Охотники, собиратели, рыболовы. – Л., 1972.

Первобытное общество. Основные проблемы развития. – М., 1975.

Фэйган Браян М. Уводзіны ў археаологію. – Мн., 1996.

ТЕМА 5

РАЗВИТИЕ ХОЗЯЙСТВА И СОЦИАЛЬНО - ЭКОНОМИЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ В ПОЗДНЕПЕРВОБЫТНОЙ ОБЩИНЕ

1. Возникновение производящего хозяйства. Технические достижения “неолитической революции”.

2. Социально-экономические отношения.

Л ИТЕРАТУРА

Эпоха первобытной родовой общины. – М., 1986.

Марков хозяйства и материальной культуры. – М., 1979.

ТЕМА 6

УСЛОВИЯ РАЗЛОЖЕНИЯ ПЕРВОБЫТНОГО ОБЩЕСТВА

1. Развитие производящего хозяйства.

2. Освоение металлургии.

3. Развитие ремесла и расширение обмена.

Л ИТЕРАТУРА

Говард М. Сучасная культурная антрапалогія. – Мн., 1995.

История первобытного общества . Эпоха первобытной родовой общины. – М., 1986.

Косвен истории первобытной культуры. – М., 1957.

Марков хозяйства и материальной культуры. – М., 1979.

Ранние земледельцы. Этнографические очерки. – Л., 1980.

Токарев формы религии. – М., 1990.

Шнирельман производящего хозяйства. – М., 1989.

ТЕМА 7

ЭПОХА РАЗЛОЖЕНИЯ ПЕРВОБЫТНОГО ОБЩЕСТВА – ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА

1. Становление частной собственности.

2. Брак и семья.

3. Общинная и родоплеменная организация.

4. Духовная культура.

Л ИТЕРАТУРА

Говард М. Сучасная культурная антрапалогія. – Мн., 1995.

Косвен истории первобытной культуры. – М., 1957.

Марков хозяйства и материальной культуры. – М., 1979.

Ранние земледельцы. Этнографические очерки. – Л., 1980.

Токарев формы религии. – М., 1990.

Шнирельман производящего хозяйства. – М., 1989.

Энцыклапедыя. Археалог i я i нум i зматыка Беларус i / Рэд. кал. i i нш.- Мн. : 1993 . - 702 с.

История возникновения и развития науки о первобытном обществе.

Самый ранний этап развития знаний о первобытном обществе связан с наукой древнего мира. С пережитками первобытных отношений приходилось иметь дело египтянам. А в источниках античных, как древнекитайских, можно увидеть уже и систематизирован сведения о соседях. То, что члены развитых классовых обществ видели у соседей, оказывалось во многом непохожим на привычные для них условия и явления, поэтому идея сравнения напрашивалась сама собой.

Правда, такое сравнение всегда сопровождалось оценок которая столь же неизбежно бывала почти всегда отрицательно Это особенно характерно для отношения античных и эллинистических авторов к «варварам», т. е. в сущности - ко всем народам которые размещались за пределами сравнительно небольшой части бассейна Средиземного моря (поскольку, скажем, для классической эпохи «варварами» были и члены других классовых обществ, например персы). И все же в таком сравнении объективно присутствовал и положительный момент: осознан некой несопоставимости общественных форм у народов, некоторым принадлежали сами наблюдатели, и у тех, чьи нравы и обычаи они описывали, заставляло задумываться над вопросами общего характера, в частности искать «истоки» замеченных различий. Конечно, в то время такие поиски не привели к сложении определенной системы представлений об общественной организации соседей. Но все же именно авторы античного времени да нам первые описания народов, у которых в пору контактов с античным миром существовал первобытнообщинный строй.

Неразрывность описания и осмысления хорошо видна уже примере Геродота (484-425 гг. до н. э.). «Отец истории» только нарисовал картину состояния общества у ливийцев, скифов, сарматов и других народов. Он рассказывает о явления казавшихся эллину курьезными: плетёных круглых лодках у жителей Месопотамии (этот тип судов дошел до наших дней) вооружении и снаряжении разных отрядов персидского войска двигавшегося на Грецию, низкорослых обитателях внутренней Африки и существовании одинаковых обычаев у вавилонян и иллирийских энетов, еще не вышедших в то время из родового строя; счете родства по материнской линии у ликийцев и элементах группового брака у массагетов и агафирсов и многом другом. И описывая все это, Геродот по необходимости задумывается над такими проблемами, как взаимодействие человека и окружающей его среды, возможность существования нежели у греков, форм семейной организации и коллективных форм собственности, хотя ему не пришло в голову приложить увиденное к изучению прошлого самих эллинов.

Первый опыт такого приложения принадлежит младшему современнику Геродота - Фукидиду (ок. 460-400 гг. до н. э.). Во введении к «Истории Пелопонесской войны» - так называемая «Археологии» - мы встречаем очень характерное высказывание, в котором присутствуют сразу две важнейшие идеи, пронизывающие пocледующую историю этнографической науки: идея сравнения, идея эволюции.

Греки не ограничились частными описаниями. Если Геродота - при рассказе о ликийцах или вавилонянах занимали те или иные особенности их общественного устройства безотносительно происхождения таковых, то жившего одновременно с ним великого философа-материалиста Демокрита Абдерского интересовали именно причины возникновения тех или иных форм общественной организации. Этому интересу обязано зарождение впервые в мировой науке гениальной догад­ки о прогрессивном развитии человеческого общества в ходе непрерывной борьбы за освоение природных ресурсов.

Наиболее целостную концепцию общества мы находим у Аристотеля, правда, построенную на материале обще­ственных организмов одной лишь Эллады и применительно к ним. В его трудах мы встречаем уже один из главных тезисов совре­менной истории первобытности. Великий философ впервые поме­щает человека в естественноисторический ряд, подчеркнyв в то же время, что именно общество, социальная среда выделяют его к этого ряда. Не чужда была Аристотелю и идея эволюции. Сама по себе совершенно правильная, она, однако, получила у него приложение, совершенно противоположное исторической действи­тельности. В основу своей концепции эволюции общества Аристо­тель положил расширенную (за счет включения в нее рабов), патриархальную семью. Из таких ячеек выросли, так он считал, древние поселения эллинов, а затем и полис. Мысль о семье как первичной ячейке общества была воспринята позднейшей европейской наукой, для которой Аристотель вплоть до XVIII в. был едва ли не главным авторитетом. В итоге Аристотель оказался родоначальником «патриархальной теории», существовавшей в исторической науке до самого появления учения Л. Г. Моргана в 70-х годах XIX в.

В сложении взглядов Аристотеля и их обосновании существенную роль сыграло небывалое расширение географического кругозора греков в результате походов Александра Македонского и образования его огромной империи. Накопление знаний об окружающем античные и эллинистические общества мире продолжалось ускоренными темпами и в пору сложения Римской державы. Так, в «3аписках о Галльской войне», Страбон в «Географии», - все они сообщали интересные сведения о «варварских» народах. И характерно при этом, что если греки этого времени описывали народы, обитавшие исключительно к востоку или юго-востоку от Средиземноморья, то у этих и современных им авторов акцент в немалой степени пере­носится на описание жителей 3ападной и отчасти Центральной Европы.

Дальнейшее расширение кругозора римского общества оказалось важным фактором н числе обусловивших появление первой в истории культуры целостной концепции эволюции человеческо­го общества, созданной Титом Лукрецием Каром (ок. 99-55 гг. до гг. э.). В поэме «О природе вещей» мы находим сразу не­сколько плодотворных идей, которые в полной мере нашли при­знание и подтверждение лишь восемнадцать веков спустя.

Прежде всего, это утверждение, что все развитие культуры было обусловлено в первую очередь материальными потребностями человека («нуждой»). Далее Лукреций последовательно про­водит мысль о прогрессивном развитии человечества от дикого состояния к цивилизации по пути, отмеченному важнейшими изобретениями: использованием огня, созданием жилищ и одеж­ды.

Если в последнем отношении Лукреций не был первооткрывателем (еще в V в. дo н. э. мысль об эволюции человека от дикого состояния под воздействием материальных потребностей, как мы видели, высказал Демокрит), то совершено оригинальна идея римского писателя о трех последовательных эпохах в раз­витии человеческой культуры в зависимости от материала, из ко­торого изготовляются opyдия труда: камня, бронзы или желе­за. Эта идея (примерно в то же самое время высказанная и в древнекитайской философии) в наши дни лежит в основе любой археологической периодизации истории человечества.

Все же концепция Лукреция осталась лишь гениальной до­гадкой, не имевшей непосредственного продолжения в научной традиции последующих веков. То нее самое можно сказать и о догадках других авторов тoй эпохи. В целом античность и эл­линизм оставили человечеству в наследство, так сказать, контуры важнейших принципов научного метода исследования любых яв­лений, которые имеют отношение к истории человеческого обще­ства. Принципы эти, обобщённые, например, в недавней работе Ф. Вогета, в полной мере приложимы и к формированию исто­рии первобытного общества как самостоятельной отрасли истори­ческой науки в дальнейшем се развитии. Собственно, и сегодня они остаются эффективными при любом историческом исследовании.

Сама по себе идея эволюции человечества по восходящей ли­нии сохраняла свою привлекательность для учёных последующих поколений. Правда, па протяжении средневековья ее разрабаты­вали и формулировали почти исключительно арабоязычные ближне­восточные и североафриканские авторы. На первом месте сре­ди них стоит североафриканский историк Ибн Хальдун (1332-­1406). Ему принадлежала наряду с признанием прогрессивного развития идея о существовании хозяйственных предпосылок этого развития.

В целом для средневековья характерен общий идеологический климат, отмеченный полным господством церкви, которая со времен блаженного Августина настаивала на постоянстве и неизменности единожды сотворённого мира, был крайне неблагоприятен для любых попыток развития эволюционистских взглядов.

Конечно, остановить накопление знаний об окружавшем сравнительно высокоразвитые общества Средиземноморья и Ближнего Востока мире было невозможно. Такое накопление сведений об обществах, немалая часть которых находилась либо на разных этапах первобытнообщинноrо строя, либо переходила от последнего к классовому обществу, продолжалось па протяжении всей средневековой эпохи. И если в Европе оно замедлилось, то для стран Востока, особенно вошедших в ареал мyсульманской куль­туры, как раз в это время характерно максимальное решение географического и этнографического кругозора. Оно было связанно с путешествиями многих сотен арабоязычных купцов, чиновников, паломников; их впечатления об образе жизни, общественной организации и обычаях увиденных ими народов были зафиксиро­ваны в обширной арабской исторической и географической лите­ратуре. Эта литература сохранила нам достаточно подробные опи­сания народов Центральной и Вocтoчной Европы, Средней Азии и Кавказа и особенно немалого числа народов и государств Тропической Африки. В последнем случае арабские сочинения оста­ются практически единственным нашим письменным источником для всего периода между VII и ХV в.

В средневековом Китае тоже происходило накопление знаний о соседних народах - обитателях Центральной и IOro-Восточ­ной Азии. Эти материалы, и арабские и китайские, составили весьма значительный по объёму фонд, который с немалой поль­зой может привлечь в своей работе историк и этнограф.

Неверно было бы забывать и об европейских путешественниках этого времени в страны Востока. Это относится главным об­разом к купцам, по также и к официальным или полуофициальным агентам папского престола или тех или иных европейских монархов. Достаточно упомянуть имена Джованни Плано Кapпини, Гийома Рубрука, Марко Поло и нашего соотечестветнника тверского купца Афанасия Никитина.

Но все же только с началом эпохи великих географических открытий, т. е. со второй половины XV в., накопление этно­графических знаний в европейских странах приобрело такой раз­мах, который сделал возможным формирование фактической основы для любых исследований первобытности. Британский исто­рик этнографической науки Т. Пеннимэн убедительно показывает влияние представлений о«дикарях» и о ранней истории челове­ческого общества в сочинениях таких английских философов, как Т. Гоббс и Дж. Локк. Вместе с тем в их воззрениях уже фигурирует одна из главных идей, пронизывавших представления о первобытности: в XVIII в., в частности у деятелей французского Просвещения: мысль о «дообщественном» состоянии чело­века и о сложении любых форм общественной организации в результате объединения таких изолированных индивидов на договорных началах для прекращения войны всех против всех.

У таких мыслителей XVI -ХVII вв, как Ж. Бодэн, Т. Гоббс или Дж. Локк, интерес к истории возникновения отдельных общественных институтов определенно преобладал над интересом к истории становления общества в целом. Можно отметить, что из всех институтов главное внимание к себе привлекали политические. Представление о прогрессивном развитии человечества в це­лом и отдельных его составных частей было характерно для ев­ропейского просвещения. С именами Ж.-Ж. Руссо и Д. Дидро связан, пожалуй, наивыс­ший расцвет теорий «благородного дикаря», развивавших уже упо­мянутую концепцию «дообщественного» состояния первобытного человека. В представлениях о добродетельном дикаре, т. е. Че­ловеке, не подверженном порокам, которые свойственны общест­ву собственников, классовому обществу. Во всяком случае, собственность в тех ее формах, какие знали просветители. Иначе говоря, речь шла о том, что и собственность признавалась изменяющейся во времени и вместе с тем ясно понималось отличие ее форм в первобытности от того, что существовало в Европе XVIII в.

Но концепция «дообщественного» состояния человека в целом не могла считаться перспективной для развития истории перво­бытного общества. Наибольший интерес для последней представ­ляли труды другой группы мыслителей эпохи Просвещения - тех из них, кто в наибольшей степени приблизился к материали­стическим взглядам при объяснении истории человечества (хотя ни одного из них и нельзя назвать материалистом). Среди этих авторов особо следует выделить имена французов А.-Р. Тюрго и Ж.-К. Кондорсе и шотландцев Л. Фергюссона и Дж. Миллара.

Общим в их взглядах было прежде всего то, что, создавая общую периодизацию истории человечества они в ее основу, клали эволюцию систем хозяйства и форм хозяйственной деятельности (хотя, скажем, Кондорсе считал подобную эволюцию ступенями «прогресса разума»). Уже у Тюрго (1727-1781) мы встречаем трехчленную систему развития общества: охотники и собиратели; далее в случае наличия пригодных видов животных - одомашнивание последних и пастушеское хозяйство; наконец, земледелие. Среди деятелей французского Просвещения эту схемy впервые упоминает Ш. Л. Монтескье, хотя, строго говоря, сходные мысли можно встретить еще у античных авторов.

Тюрго ясно видел связи между уровнем хозяйства и характе­ром социальной организации. Скажем, охотничье-собирательское хозяйство характеризует одновременно значительная этническая дробность. Излишки продукта и первый опыт порабощения себе подобных появляются на второй, скотоводческой стадии развития. А прибавочный продукт, разделение труда и устойчивое общест­венное неравенство возникают на уровне земледельческого хозяйства.

Эта же схема лежит в основе концепции Л. Фергюссона (1723-1816). Он делил историю человека на те же три стадии - охотники, пастухи, земледельцы, по пошел дальше Тюрго в опре­делении социальных. последствий различия хозяйственных форм. Признавая что современные ему отсталые народы, известные по этнографическим описаниям, могут служить отражением истори­ческого прошлого народов европейских, он решительно предостерегал исследователей от этноцентризма. Именно у него стадии хозяйства получили названия дикости, варварства и цивилизации. При этом в числе важнейших отличительных черт варварства по сравнению с дикостью Фергюссон называет, наряду с переходом к производящим формам хозяйства, становление понятия о собственности: дикарь не знает собственности, но варвар с ним уже знаком.

К этому времени в истории европейской науки произошли два существенных события, каждое из которых сыграло огромную роль в перестройке научного мышления и переходе его к изучению места человека в природе на основе эмпирического анализа, а не только философских подходов. В первую очередь это создание замечательным естествоиспытателем Александром Гумбольдтом монументального произведения «Космос». В нем Гумбольдт подвел итоги предшествую­щему развитию естествознания и нарисовал грандиозную картину природных процессов, охватив их в едином синтезе. И хотя сам автор почти не касался проблемы человека, но чтение его книги закономерно подводило к вопросу о роли человека и человеческого общества в природных процессах и, следовательно, к проблеме определения места человека в природе. Второе событие -появление труда Чарлза Дарвина «Происхождение видов путем естественного отбора», содержащего стройную концепцию эволюционных преобразований живой природы, опиравшуюся на единый принцип естественного отбора. Дарвин также ничего не писал о человеке, в его книге говорится о нем лишь в одной фразе («Будет пролит свет и на происхождение челове­ка»), и только позже он посвятит происхождению человека специаль­ную книгу. Но логика его труда о происхождении видов была такова, что она неотвратимо наталкивала на вопрос, в какой мере закономерности, открытые в живой природе, -эволюционные про­грессивные преобразования, управляемые естественным отбором, мо­гут быть распространены на человека, подчиняется он им или нет.

В связи со всем сказанным проблема места человека в мире живого и в мироздании в целом разрабатывалась в дальнейшем в двух аспектах. Первый из них состоял в попытке представить природную роль чело­вечества, оценить последствия его деятельности в механизме нашей планеты и даже всего мироздания в целом. Французский антрополог и зоолог Аммон де Катрфаж выделял четыре царства природы - минералов, растений, животных и человека; американский палеонто­лог Д. Дана писал о психозойской эре; известный русский геолог Александр Петрович Павлов предложил для четвертичного периода название «антропоген», в котором главным фактором мировых при­ родных изменений является деятель­ность людей. Особенно глубоко эта тема была разработана выдающимся русским натуралистом Владимиром Ивановичем Вернадским, показав­шим огромные масштабы человече­ской деятельности в изменении лица нашей планеты, ее поверхностной оболочки, фауны и флоры, даже гид­рологического режима и климата многих районов мира. Вернадский прозорливо писал и о космической роли человечества, что нашло полное подтверждение в идущем сейчас за­воевании космического пространст­ва. Им же для обозначения пла­нетного масштаба деятельности че­ловечества было предложено поня­тие ноосферы -сферы разума, охватывающей все аспекты человече­ской деятельности и ее результатов в масштабе планеты.

Вопрос о месте человека в живой природе был впервые поставлен на научную почву в середине XVIII в., когда Карл Линней включил человека в систему животного царства и, объединив человека вместе с известными тогда обезьянами, выделил в составе млекопитающих отряд приматов. Обширные исследования по систематике и сравни­тельной анатомии обезьян, а также работы по анатомии человека, произведенные во второй половине XVПI -первой половине XIX в., позволили английскому зоологу Томасу Гексли и швейцарскому анатому Карлу Фоггу сделать следующий шаг в определении системати­ческого положения человека и указать на его ближайшее родство с человекообразными обезьянами. После появления в 1871 г. знаменитой книги Чарлза Дарвина «Происхожде­ние человека и половой отбор», в которой был суммирован весь запас знаний в области антропогенеза и сделана попытка применить к чело­веку основные положения эволюци­онной теории, в частности раз­работанное Ч. Дарвином учение о естественном и половом отборе, жи­вотное происхождение человека бы­ло доказано с полной определен­ностью и стало краеугольным кам­нем современной антропологии и материалистической философии. Многочисленные исследования конца XIX-XX в. принесли неисчисли­мые новые доказательства правильности учения о животном проис­хождении человека, наполнили его конкретным содержанием и позво­лили перейти к восстановлению конкретных путей эволюции человека. Особое значение в этом отношении имели находки ископаемых остат­ков древнейших предков человека, которые в настоящее время изве­стны со всех материков Старого Света.

С именем Томсена связаны попытки установить хронологию орудий путем классификации их по материалу. Его работу в качестве руководителя по Национальному музею, развил и расширил его ученик и преемник Й. Ворсо (1821-1915). Ворсо, во-первых, на основе различий в погребениях бронзового века (разный ин­вентарь, разные обряды захоронения) фактически создал метод относительной хронологии в датировке. Во-вторых, он показал возможность использования археологических материалов для создания гипотез об этнических, в частности миграционных, процессах древности. Вopco отрицал возникновение индустрии бронзы на территории Дании в результате постепенного развития индустрии каменной, а позже бронзовые орудия появились здесь в результате «вторжения» какого-то иного, нежели созда­тели этих каменных орудий, народа.

Следующим этапом по демонстрации тех возможностей, какие открывают классификация по материалу орудий в деле рекон­струкции прошлого, стали работы Нильссона (1787-­1887). В 1834 г. в очерке истории охоты и рыболовства в Скан­динавии, помещенном в качестве приложения и исследования о скандинавской фауне, этот ученый предложил концепцию четы­рехчленного деления эволюции человеческого общества - от охо­ты и собирательства к нации, т. е. развитому производящему хозяйству. Детальная разработка этой концепции была дана не­сколькими годами позднее в работе, посвященной древним обита­телям Скандинавского полуострова. Схема Нильссона включала: «дикость», т. е. охотничье-собирательское и рыболовческое хозяй­ство, номадизм (т. е. кочевое скотоводство), земледелие и «нацию» с высокоразвитым производящим хозяйством, разделением труда и чеканкой монеты. Такое членение истории, на первый взгляд, отличалось от схемы, например, Кoндopce, лишь выделением ско­товодства в особый этап. Но впервые членение предполагалось на основе сопоставления археологических и этнографических мате­риалов, ставших к тому времени известными науке, и притом на первом месте среди критерием здесь стояла археологическая клас­сификация Томсена.

Таким образом, в 30-е годы прошлого века уже появились первые предпосылки того, что в наши дни Г. Дэниел обозначил словами «археологическая история первобытности». Однако сами по себе эти теории не рассматривались как противоречащие библейской хронологии; ведь гипотетически все три века - камен­ный, бронзовый и железный - вполне можно было вписать в те шесть тысяч лет, которые отводились истории человека по этой схеме. Поэтому реальная возможность утвердить представление о неизмеримо большей древности человеческого общества появи­лась лишь после того, как библейская хронология была опро­вергнута первоначально в геологии.

3десь таким рубежом стал выход в свет книги крупного анг­лийского геолога Ч. Лайелла «Принципы геологии» в начале 30-х годов прошлого века. Для истории первобытного общест­ва особое значение имело то, что JIайелл практически опроверг креационистские взгляды во всех областях знаний - от собствен­но геологии до истории. После его работ уже ни один серьезный ученый не мог говорить о сотворении мира за шесть рабочих дней. А это придавало совершенно новую убедительность тем палеоли­тическим находкам, которые к этому времени во все большем чис­ле стали появляться в европейских музеях и научных учрежде­ниях.

Особо значительны среди них были те, которые обнаружили на рубеже 20-30-х годов Дж. Мак-Ипертт во время раскопок в Пент­ской пещере неподалеку от курорта Торке в юго-западной Анг­лии, П. Шмерлинг - в пещерах Анжиуль близ Ажена и Ж. Буше де Перт - в речных отложениях Соммы возле Аббевнля (соответ­ственно 1824-1829, 1833 и 1837 гг.). Вo всех этих случаях были обнаружены костяки человека и животных давно вымерших ви­дов, в частности шерстистых носорогов и мамонтов, а также каменные орудия. При этом если первые находки Буше де Перта находились в переотложенном состоянии, то в раскопках Мак-­Инери и ПIмерлинга стратиграфия оказалась ненарушенной.

Наибольшую последовательность из этих трех исследователей проявил Буше де Перт (1788-1868). В 1838 г. он выступил в Аббевиле с докладом, в котором отнес обнаруженные при раскопках грубые каменные орудия к человеку древнейших времен. Предположение вызвало яростную оппозицию в ученом мире, не говоря уже о широкой читающей публике. Находки Шмерлинга не привлекли сначала особого внимания, а результаты работ Мaк-Инери были опубликованы только после его смерти. Буше де Перт, невзирая на неблагоприятные отклики, продолжал исследования, отстаивая справедливость своего первоначального вывода. Немалую роль в окончательном торжестве его точки зре­ния сыграло то обстоятельство, что при дальнейших раскопках он смог обнаружить орудия и костяки в непереотложенных слоях. И все потребовалось больше 20 лет, чтобы взгляды ученого по­лучили признание лишь после того как раскопки Буше де Перта около Аббевиля посетили несколько крупнейших геоло­гов и археологов того времени, в том числе Ч. Лайелл, Дж. Пре­ствич, Дж. Эванс, их свидетельства сделали мнение французского исследователя общепризнанным, во всяком случае для большинства.

Если книга В. Шмидта о собственности может рассматривать­ся как определенный итог традиции изучения первобытного хо­зяйства, начатой еще в конце прошлого века Э. Ханом, то у истоков такой этнографической субдисциплины, как экономическая антропология, т. е. изучение экономических отношений в первобытном обществе, стояли М. Мосс и британский ученый Б. Малиновский. Функционализм - научное направление, соз­данное Малиновским,- почти на три десятилетия сделался веду­щим в британской науке.

Собственно история первобытности функционалистов, начиная с самого Малиновского, почти не интересовала. С самого на­чала он отрицал возможность восстановления картины исторического прошлого того или иного народа (Малиновский держался широко распространённого в современной западной науке взгляда, что история начинается лишь с письменных свидетельств, все остальное - либо «предыстория», либо «протоистория»). Этим объясняется резко отрицательное отношение Малиновского к методу пережитков, предложенному еще Тайлором. Если подходить с позиций строгого функционализма, то пережиток невозможен в принципе: ведь речь должна идти об изменении определенной функции культуры в данном обществе. И столь же нелепо, по Малиновскому, диффузионистское пред­ставление о передаче отдельных элементов культуры - это опять-таки бессмыслица, если рассматривать, как делает это функционалистская теория, любое общество и культуру как целостный организм, как систему, ориентированную на удовле­творение потребностей образующих это общество людей как первичных, т. е. чисто биологических, так и вторичных, т. е. порожденных существованием в обществе.

Вместе с тем конкретное применение принципов функционального изучения, вне зависимости от взглядов Малиновского и ближайших последователей, позволяет по-новому взглянуть на некоторые черты первобытного общества, н частности на экономику. Еще в 1922 г., практически одновременно с Моссом, Малиновский предложил свое объяснение некоторых обычаев об­мена и кажущейся растраты материальных ценностей, представ­лявшихся исследователям бессмысленными с экономической точки зрения. При анализе обычая «кула» (кольцевого обмена) на Тробрианских островах он исходил из того же представления о реципрокности, что и французский ученый. И хотя основной па­фос своих высказываний по этому поводу Малиновский обращал против «так называемого материалистического объяснения истории, он был вполне прав и том смысле, что требовал «углубить анализ зкономических фактов». А позднее Малиновский по­пытался объяснить многие явления, в том числе и дуальную ор­ганизацию, необходимостью «внутренней симметрии», присущей первобытному обществу, т. е. по сути дела изначальным обменом видами деятельности и соответствующими взаимными обязатель­ствами. Речь шла о том, что к экономике первобытного общества мало, а то и вовсе неприменимы те категории, в которых изучается экономика общества современного.

Из основных теоретических посылок Малиновского логически вытекала невозможность оценки тех или иных институтов с точ­ки зрения их прогрессивного или тормозящего прогресс характе­ра. Любой институт должен приниматься как данность, ибо наши мерки к «примитивному» обществу просто неприменимы (надо сказать, что для Малиновского и последователей определение «примитивный» всегда имеет значение «отсталый», но не «перво­бытный»). Для истории первобытности такой подход достаточно опасен, так как не позволяет в должной степени понять и оценить направление развития общества; впрочем, восприятие последнего именно как статичной системы институтов как раз и характерно для функционализма.

Еще одна этнографическая субдисциплина, сложившаяся в на­чале 40-х годов, - политическая антропология - также исходила из тезиса об обществе как единой целостной системе. Ее скла­дывание можно связать с именем А. Рэдклиф-Брауна, которого принято рассматривать как: основоположника « британского Струк­турализма». Так же как; и Малиновский, сторонники этого направления почти не проявляют интереса к истории первобытного общества; объекты их изучения - нынешние отсталые общества, преимущественно африканские, реже - азиатские. И все же работы таких учёных, как Э. Ивенс-Притчард, М. Глакмэн или Э. Лич, проливают свет па такие сложнейшие процессы ой истории, как организация власти и управления в обществах, еще не достигших стадии классового развития. Можно сказать, что для иллюстрации того, как происходило разложение перво­бытного общества, как складывалось социальное неравенство и как оно оформлялось соответствующими мерами в институтах и структурах общества, работы политических антропологов дают едва ли не исчерпывающий материал.

Что касается структурализма за пределами Великобритании, основателями которого считаются такие учёные, как швейцарец Ф, де Соссюр, американцы Э. Сэпир и К. Пайк, а виднейшим со­временным представителем - французский этнолог К. Леви-­Стросс, то сферой исследований остается скорее не реальная картина общества и жизнедеятельности, а то, как эта жизнедеятельность фиксируется в общественном сознании членов общества и их подсознании. С известной долей огрубления можно сказать совершенно понятно, что реконструкция в лучшем случае возможна.

Хронология и варианты периодизации истории первобытного общества.

Варианты периодизации истории

Первый этап в развитии человечества - первобытнообщинный строй - занимает огромный период времени с момента выделения человека из животного царства (около 3-5 млн. лет назад) до образования классовых обществ в различных регионах планеты (примерно в IV тыс. до н. э.). Его периодизация основана на различиях в материале и технике изготовления орудий труда (археологическая периодизация). В соответствии с ней в древнейшей эпохе выделяются три периода:

каменный век (от возникновения человека до III тыс. до н. э.),

бронзовый век (с конца IV до начала I тыс. до н. э.),

железный век (с I тыс. до н. э.).

В свою очередь каменный век подразделяется на древнекаменный (палеолит), среднекаменный век (мезолит), новый каменный век (неолит) и переходный к бронзе меднокаменный век (энеолит).

Ряд учёных подразделяют историю первобытного общества на пять этапов, каждый из которых отличается степенью развития орудий труда, материалами из которых они изготавливались, качеством жилья, соответствующей организацией ведения хозяйства.

Первый этап определяется как предыстория хозяйства и материальной культуры: от возникновения человечества до приблизительно 1 млн. лет назад. Это время, когда приспособление людей к окружающей среде мало чем отличалось от добывания средств к существованию животными. Многие учёные считают, что прародиной человека является Восточная Африка. Именно здесь при раскопках находят кости первых людей, живших более 2 млн. лет назад.

Второй этап - примитивно присваивающее хозяйство приблизительно 1 млн. лет назад -

XI тыс. до н.э., т.е. охватывает значительную часть каменного века - ранний и средний палеолит.

Третий этап - развитое присваивающее хозяйство. Хронологические рамки его определить трудно, поскольку в ряде местностей этот период закончился в XX тыс. до н. э. (субтропики Европы и Африки), в других (тропики) - продолжается до настоящего времени. Охватывает поздний палеолит, мезолит, а в некоторых областях - и весь неолит.

Четвертый этап - зарождение производящего хозяйства. В наиболее развитых в хозяйственном отношении районах земли - IX-VIII тыс. до н.э. (поздний мезолит - ранний неолит).

Пятый этап - эпоха производящего хозяйства. Для некоторых областей сухих и влажных субтропиков - VIII-V тыс. до н.э.

Помимо производства орудий материальная культура древнего человечества теснейшим образом связана и с созданием жилищ.

Наиболее интересные археологические находки древнейших жилищ относятся к раннему палеолиту. На территории Франции обнаружены остатки 21 сезонного стойбища. В одном из них была открыта овальная ограда из камней, которую можно трактовать как основание легкого жилища. Внутри жилища находились очаги и места изготовления орудия. В пещере Ле Лазаре (Франция) были обнаружены остатки убежища, реконструкция которого предполагает наличие опор, крыши из шкур, внутренних перегородок и двух очагов в большом помещении. Постели – из шкур животных (лисьи, волчьи, рысьи) и водорослей. Эти находки датируются временем около 150 тыс. лет.

На территории СССР остатки наземных жилищ, относящихся к раннему палеолиту, были обнаружены у села Молодово на Днестре. Они представляли собой овальную выкладку специально подобранных крупных костей мамонтов. Здесь же обнаружены следы 15 костров, располагавшихся в разных частях жилища.

Первобытная эпоха человечества характеризуется низким уровнем развития производительных сил, медленным их совершенствованием, коллективным присвоением природных ресурсов и результатов производства (прежде всего эксплуатируемой территории), равно-обеспечивающим распределением, социально-экономическим равенством, отсутствием частной собственности, эксплуатации человека человеком, классов, государств.

Анализ развития первобытного человеческого общества показывает, что это развитие шло крайне неравномерно. Процесс обособления наших отдалённых предков от мира человекообразных обезьян был очень медленным.

Общая схема эволюции человека следующая:

человек австралопитековый;

человек прямоходящий (ранние гоминиды: питекантропы и синантропы);

человек современного физического вида (поздние гоминиды: неандертальцы и верхне-палеолитические люди).

Практически появление первых австралопитеков ознаменовало зарождение материальной культуры, непосредственно связанной с производством орудий труда. Именно последние стали для археологов средством определения основных этапов развития древнего человечества.

Богатая и щедрая природа того периода не способствовала ускорению этого процесса; только с появлением суровых условий ледниковой эпохи, с усилением трудовой деятельности первобытного человека в его тяжёлой борьбе за существование ускоренно появляются новые навыки, совершенствуются орудия, вырабатываются новые социальные формы. Овладение огнём, коллективная охота на крупных животных, приспособление к условиям растаявшего ледника, изобретение лука, переход от присваивающего к производящему хозяйству (скотоводству и земледелию), открытие металла (меди, бронзы, железа) и создание сложной родоплеменной организации общества - вот те важнейшие этапы, которые отмечают путь человечества в условиях первобытнообщинного строя.

Темп развития человеческой культуры постепенно ускорялся, особенно с переходом к производящему хозяйству. Но появилась ещё одна особенность - географическая неравномерность развития общества. Области с неблагоприятной, суровой географической средой развивались по-прежнему медленно, а области с мягким климатом, запасами руд и пр. быстрее продвигались к цивилизации.

Колоссальный ледник (около 100 тыс. лет тому назад), закрывший половину планеты и создавший суровый климат, который повлиял на растительный и животный мир, неизбежно делит историю первобытного человечества на три разных периода: доледниковый с тёплым субтропическим климатом, ледниковый и послеледниковый. Каждому из этих периодов соответствует определённый физический тип человека: в доледниковый - археоантропы (питекантроп, синантроп и др.), в ледниковый - палеоантропы (неандертальский человек), в конце ледникового периода, в позднем палеолите, - неоантропы, современные люди,

Выделяются ранняя, средняя и поздняя стадии палеолита. В раннем палеолите, в свою очередь, выделяют первичную, шелльскую и ашельскую эпохи. Древнейшие памятники культуры обнаружены в пещерах Ле Лазаре (относящиеся ко времени около 150 тыс. лет назад), Лялко, Нио, Фонде-де-Гом (Франция), Альтамира (Испания). Большое количество предметов шелльской культуры (орудий) найдено в Африке, особенно в долине Верхнего Нила, в Тернифине (Алжире) и др. К рубежу шелльской и ашельской эпох относятся самые древние остатки человеческой культуры на территории СССР (Кавказ, Украина). К ашельской эпохе человек расселился шире, проникая в Среднюю Азию, Поволжье.

Накануне великого оледенения человек уже умел охотиться на крупнейших животных: слонов, носорогов, оленей, зубров. В ашельскую эпоху появляется уже осёдлость охотников, подолгу живущих на одном месте. Сложная охота очень давно стала дополнением к простому собирательству.

В этот период человечество было уже достаточно организовано и оснащено. Может быть, самым значительным было овладение огнём около 300-200 тыс. лет тому назад. Недаром у многих южных народов (в тех местах, где расселялся тогда человек) сохранились легенды о герое, похитившем небесный огонь. Миф о Прометее, принесшем людям огонь-молнию, отражает самую крупную техническую победу наших очень отдалённых предков.

Одни исследователи относят к раннему палеолиту также мустьерскую эпоху, а другие выделяют её в особый этап среднего палеолита. Мустьерские неандертальцы жили как в пещерах, так и в специально изготовленных из мамонтовых костей жилищах - чумах. В это время человек уже научился сам добывать огонь трением, а не только поддерживать огонь, зажжённый молнией. Основу хозяйства составляла охота на мамонтов, бизонов, оленей. Охотники были вооружёны копьями, кремнёвыми остриями и дубинами. К этой эпохе относятся первые искусственные захоронения покойников, что свидетельствует о возникновении очень сложных идеологических представлений.

Полагают, что к этому же времени можно отнести и зарождение родовой организации общества. Только упорядочением отношений полов, появлением экзогамии можно объяснить то, что физический облик неандертальца стал совершенствоваться, и спустя тысячи лет, к концу ледникового периода, он превратился в неоантропа или кроманьонца - человека современного нам типа.

Верхний (поздний) палеолит известен нам лучше, чем предшествующие эпохи. Природа по-прежнему была сурова, ледниковый период ещё продолжался. Но человек был уже достаточно вооружён для борьбы за существование. Хозяйство становится комплексным: основу его составляет охота на крупных животных, но появились зачатки рыболовства, серьёзным подспорьем было собирательство съедобных плодов, зёрен, кореньев.

Каменные изделия человека делились на две группы: оружие и орудия труда (наконечники копий, ножи, скребки для выделки шкур, кремнёвые инструменты для обработки кости и дерева). Широкое распространение получили различные метательные приспособления (дротики, зазубренные гарпуны, специальные копьеметалки), позволяющие поражать зверя на расстоянии.

По мнению археологов, основной ячейкой социального строя верхнего палеолита была небольшая родовая община, насчитывающая около сотни людей, из которых двадцать были взрослыми охотниками, ведшими хозяйство рода. Небольшие круглые жилища, остатки которых обнаружены, возможно, были приспособлены для парной семьи.

Находки погребений с прекрасным оружием из мамонтовых бивней и большим количеством украшений свидетельствуют о появлении культа вождей, родовых или племенных старейшин.

В верхнем палеолите человек широко расселился не только в Европе, на Кавказе и Средней Азии, но и в Сибири. По мнению учёных, из Сибири в конце палеолита была заселена и Америка.

Шелльская культура - около 600-400 тыс. лет назад - названа так по находкам близ г. Шелль (Франция), характеризуется крайне примитивными каменными» орудиями, ручными рубилами. Хозяйство: охота и собирательство. Физический тип человека - питекантроп, синантроп, атлантроп, гейдельбергский человек и т. п.

Похожая информация.

История первобытного общества (далее - ИПО) – древнейший этап в истории человечества, самый длинный в хронологическом отношении. Термин введен советскими учеными. В иностранной литературе имеет названия «преистория», «доистория» (из-за отсутствия письменности). Предметом исследования ИПО выступает общество и культура человечества, физиология, интеллектуальные способности. ИПО часть единой исторической науки. Специфика: другие исторические дисциплины основываются на изучении письменных источников, ИПО таких источников практически не имеет. Историки вынуждены реконструировать ИПО на основании данных археологии, этнологии, палеоантропологии, палеозоологии, палеоботаники. Реконструкция ИПО это результат синтеза данных ряда других наук. Главный аспект таких исследований (ДНК) - они позволяют реконструировать историю возникновения самого человека.
Крайняя схожесть человека на уровне строения ДНК наблюдается с обезьянами, особенно с шимпанзе, с которыми мы на генетическом уровне похожи практически на 99%. (+33% с Нарциссом, 75% - с собакой). Это снова доказывает происхождение человека от одного из видов ископаемых обезьян.

Историография истории первобытного общества.

Самые ранние сведения о первобытности – этнонаблюдения древневосточных цивилизаций. Письменность начинается с Древнего Египта. Египетские тексты содержат информацию о соседях, которые стояли на более низкой ступени развития. В античную эпоху центр цивилизации - Средиземноморье, цивилизованными считаются народы этой области – греки и римляне. Античные исследователи интересовались и ими, имеется достаточно большой материал в античной литературе о народах, стоявших ниже по уровню развития Древней Греции и Рима. В средние века в Западной Европе наступила эпоха упадка и застоя научной мысли. Все постулаты Священного писания принимались на веру. Концепция первобытности оставалась полностью догматически христианской. Это значит, что вся история человечества началась с Адама и Евы. С началом эпохи Великих географических открытий европейцы столкнулись с народами, стоявшими на значительно низкой ступени развития. Для понимания развития человека имеет значение теория эволюции Чарльза Дарвина изложенная в 1859 г. В последующее время возрастающее количество находок древних остатков человеческого скелета начали подтверждать данную теорию. XX в. – большая научная глубинная обработка, большое количество новых археологических открытий, привлечение данных естественнонаучных дисциплин. Современный этап: уточнение и дополнение предковых форм человека. Дальнейшая разработка дарвиновской теории эволюции в увязке с достижениями генетики.

Хронология истории первобытного общества.

Со времени возникновения первых государств и письменности прошло около 6 тысячелетий. Что касается хронологии ИПО, следует выделить два типа определения событий и явлений:

• хронология абсолютная – когда указывается конкретная, более-менее точная дата события (например, год, век, количество тысяч лет назад),
• хронология относительная, когда, рассматривая и сравнивая ряд событий и явлений, мы лишь определяем их положение во времени относительно друг друга, не называя конкретных дат (например: стоянка А существовала раньше стоянки Б, но позже стоянки В).

Что касается методов абсолютной хронологии, они базируются на химических исследованиях. Скорость распада радиоактивных элементов постоянна и практически не зависит от условий окружающей среды. Зная эту скорость, и измерив содержание таких элементов в археологической находке, можно рассчитать, сколько времени прошло с момента смерти организма или изготовления орудия. Методы относительной хронологии – это методы, прежде всего, геологические и палеонтологические, суть которых состоит в выявлении взаиморасположения различных геологических и культурных слоев, т. е. иначе говоря, в установлении и изучении стратиграфии. С хронологией тесно связана периодизация.

Периодизация истории первобытного общества.

Археологическая периодизация создана в 19 веке, она основывается на использовании сырья, из которого изготавливались орудия труда, Томсен. Вся история делится на три века: каменный (рп – 2-3 млн – 250 тыс. до н. э.; срп – 250-40 тыс. до н. э.; вп – 40-12 тыс. до н. э.; мез – 10-5 тыс. до н. э.; нео – 5-3 тыс до н. э.; энео – 3-2 тыс. до н. э.), бронзовый (2 тыс. до н. э. – 8 в. До н. э.) и железный (8-7 в. До н. э.). Джон Леббок, палеолит и неолит. О. Торелл, мезолит.

Геология - наука об изменениях земной поверхности и её структуры. Последние 65 млн. лет истории Земли именуется кайнозойской эрой. Заключительный этап кайнозоя обычно выделяют как четверичный период. Эоцен – 54 млн (обезьяны), Олигоцен (38 млн.), Миоцен – 23 млн (Гоминоиды), Плиоцен – 5,5 млн (Гоминиды), Плейстоцен – 1,7 млн., Голоцен – 10 тыс. до н. э.

Большое количество орудий труда - дополнительные периоды (техника обработки камня, обработки орудий труда). Француз Габриель де Мортильею Шелль, ашель, мустье.

В ходе археологических раскопок были открыты погребения не только неандертальского человека, но и верхнепалеолитических люд ей. Естественно, их костные остатки привлекли внимание палеоантропологов, опубликовавших большое число работ с описанием отдельных форм, а также ряд сравнительно-морфологических исследований. В итоге чисто фактическая информация возросла примерно в 3-4 раза по сравнению с концом 19 в. Но не менее важны, чем рост факти­ческих знаний, были кардинальные события, перестраивавшие саму науку об ископаемом человеке, расширявшие ее границы и открывав­шие перед ней новые горизонты в первой трети 20 в. К числу таких событий следует отнести открытие первых остатков австралопитеков в Южной Африке в 1924 г., открытие костных остатков синантропов в Китае в 1927 г., морфологическую дефиницию человека неандерталь­ского вида в первом десятилетии века и обоснование неандертальской фазы в эволюции современного человека в 1927 г. Первым хроноло­гически из этих событий было обоснование морфологически четких отличий неандертальского человека от современного и выделение неандертальского вида в составе древних людей. Оно связано в первую очередь с серией исследований немецкого анатома и морфолога Густава Швальбе, который провел тщательное сравнение вариаций неандер­тальского черепа из Неандерталя близ Дюссельдорфа, найденного в 1856 г. и упомянутого выше, с аналогичными вариациями черепа современного человека, показал их типологический характер и пред­ложил в 1907 г. в качестве видового наименования называть неандер­тальского человека человеком примитивным. Сначала оба эти видовые наименования фигурировали в литературе как более или менее равно­правные, но затем первое из них победило и теперь может считаться общепринятым. Во вторую очередь обоснование морфологической специфики неандертальского вида обязано своим утверждением фран­цузскому палеонтологу и антропологу Марселену Булю, опубликовав­шему в 1912 г. тщательное описание наиболее полно сохранившегося скелета из пещеры Буффия близ местечка Шапелль-о-Сен во Франции. Таким образом, после этих работ морфологическое своеобразие неан­дертальского человека не только стало полностью доказанным научным фактом, но и получило таксономическое обозначение, неандерталец с полным правом вошел в число других палеонтологических видов вымерших млекопитающих.

Историческая судьба и генетические формы неандертальского че­ловека оставались тем не менее предметом дискуссии. Морфологиче­ские отличия его от современного человека были несомненно значительны, и на этом основании складывалось впечатление, что неандерталец не мог быть предковым видом по отношению к совре­менному человеку, неандертальские популяции составляли основное население Европы в эпоху среднего палеолита - в эпоху мустьерской культуры, а современный человек появился в Европе позже, в эпоху верхнего палеолита, откуда-то с востока, из Азии, и преемственно не связан с неандертальцем. Подобная концепция прошла через многие работы и оставалась живучей до конца 30-х годов, хотя в 1927 г. американский антрополог Алеш Хрдличка сформулировал иной под­ход, более точно отражающий реальное состояние дел. Этот подход им самим был назван гипотезой неандертальской фазы в эволюции совре­менного человека и опирался на хронологические, географические и морфологические соображения. Хронологически все неандертальские находки древнее современных, распространены они очень широко (кстати сказать, последующие открытия распространили их по всем материкам Старого Света), морфологически между неандертальцем и современным человеком есть ряд переходных форм. Таким образом, Хрдличка утверждал непрерывную преемственность в эволюции совре­менного человека, и его взгляды объективно смыкались с представле­ниями о непрерывном и прогрессивном развитии человеческой культуры. Однако нужно сказать, что и противоположные взгляды, хотя и в модифицированной форме, оказались живучи и продолжают защищаться до сих пор в виде гипотезы пресапиенса*, в соответствии с которой современный человек ведет свое начало в самой Европе от каких-то синхронных с неандертальцами форм, морфологически более прогрессивных.

Упомянутые выше находки также сыграли принципиальную роль в истории изучения ископаемого человека, так как одна из них раздвинула хронологические границы антропогенеза, а другая показала широкое распространение морфологически более примитивных, чем неандертальцы, форм по ойкумене. Детский череп, найденный в Тонгсе в Южной Африке в 1924 г. и описанный англичанином Раймондом Дартом, показал, что до питекантропа существовали еще более при­митивные переходные формы, уже более продвинутые в эволюционном отношении, чем человекообразные обезьяны, но еще не достигшие уровня развития питекантропов. В 30-е годы открытие костных остат­ков представителей этой группы было продолжено, они получили наименование австралопитеков и заняли место первой морфологиче­ской ступени в процессе перестройки морфологии обезьяньих предков человека в морфологию современных людей. Остатки синантропов, описанные сначала английским палеонтологом Давидсоном Блэком, а затем более полно немецким анатомом Францем Вайденрайхом, в силу своей многочисленности дали возможность гораздо более полно пред­ставить морфологию ископаемых людей стадии питекантропов (мор­фологически они несколько более прогрессивны, чем питекантропы Явы) и ставить многие вопросы эволюции древнейших людей: о продолжительности жизни, болезнях, нашедших отражение в измене­ниях скелета, соотношении полов, детской смертности и т. д.

Развитие археологического и палеоантропологического знаний не могло не вызвать к жизни стремления к их обобщению и формулировке каких-то общих гипотез, которые охватывали бы динамику человека и его культуры в целом в рамках первобытности. На разных языках вышли книги, в задачи которых входило систематическое изложение инфор­мации об ископаемых людях, археологии палеолита, о неолитических памятниках и памятниках эпохи бронзы в Европе (сколько-нибудь систематическое описание этих памятников на других материках и сейчас не может считаться достаточным). Но практически ни одна из них не могла претендовать на полный охват разнообразного материала и освещение всех узловых проблем истории первобытного общества на базе археологических и палеоантропологических данных. Исключе­ние составляла вышедшая в 1938 г. книга Петра Петровича Ефименко «Первобытное общество» (к сожалению, не переведенная на европей­ские языки и оставшаяся поэтому неизвестной зарубежному читателю), имевшая и достаточно внушительную фактическую оснащенность, и теоретическую направленность на реконструкцию основных этапов развития первобытных человеческих коллективов. Ефименко довольно широко, хотя и выборочно, привлек этнологический материал, исполь­зуя его под вполне определенным углом зрения-сопоставления этнологически описанных обществ с теми или иными этапами или стадиями в развитии первобытного общества.

Если говорить о концептуальной стороне дела, то в его книге нашла последовательное воплощение широко распространенная в те годы в советской литературе теория стадиального развития первобытного общества, в соответствии с которой оно прошло ряд стадий, на каждой из которых происходило последовательное усложнение социальной организации, имели место технологический прогресс и эволюция физического типа, в пределах каждой стадии совпадали этапы развития орудий труда и физической эволюции самого человека. Разумеется, в подобном подходе много было от традиционного эволюционизма, и особенно он отражался в жесткой привязке друг к другу культурных и биологических изменений в истории человечества. Стадии питекант­ропов соответствовала нижнепалеолитическая индустрия, шелль и ашель, стадии неандертальцев - среднепалеолитическая, поздний ашель и мустье, вместе с появлением человека современного типа появилась верхнепалеолитическая индустрия, возник родовой строй сначала в материнской, а затем в отцовской форме, возникло искусство. С переходом к неолиту возникло земледелие и скотоводство (собака, похоже, была приручена раньше, в конце верхнепалеолитического времени), была изобретена керамика. При этом не только молчаливо допускалось, но и специально подчеркивалось, что эта линия развития была единственной и всеобщей, через все эти этапы прошло без каких-либо исключений население разных районов земного шара.

Интересным теоретическим достижением тех лет была попытка философского осмысления процесса становления человеческого об­щества, в процессе которой было предложено рассматривать выделение человека из животного мира как скачок, перерыв постепенности, как образование нового качества на базе предшествующих количественных изменений. Другой скачок в соответствии с этой концепцией имел место при окончании процесса становления человека и общества, т. е. при появлении человека современного вида. Второй скачок был таким же перерывом постепенности в философском смысле слова, по своему масштабу значительно меньшим, чем предыдущий. Иными словами, в первом случае речь шла о становлении человеческой сущности в целом, в широком смысле слова, во втором - о становлении уже сложившей­ся человеческой сущности. Концепция эта была доведена до уровня конкретизации антропологом Яковом Яковлевичем Рогинским, кото­рый неоднократно возвращался к ней, оттачивал формулировки и расширял базу ее фактической аргументации.

Общим для схемы Ефименко и ряда других стадиальных схем, предложенных и аргументированных преимущественно в советской литературе, было игнорирование исключительного локального много­образия исторического процесса, что имело право на существование еще даже и в первой трети нашего столетия из-за скудости фактических данных и неясности критериев, с помощью которых можно было отделить случайные вариации от локально-типологических. Но архео­логический материал постоянно накапливался, в орбиту внимания европейской науки входили памятники на Азиатском и Африканском материках, в процессе ознакомления с новыми данными все более становилось ясным, что локальное своеобразие в развитии человече­ской культуры проявляло себя чуть ли не с самых ранних шагов ее становления. В качестве первой реакции на это, а также на первона­чальные монотонные схемы стадиального развития можно назвать книгу американского археолога Халлама Мовиуса «Ранний человек и плейстоценовая стратиграфия в Южной и Восточной Азии», вышед­шую в 1944 г. Он пытался показать различия в каменном инвентаре нижнепалеолитического времени на западе и на востоке Старого Света и полагал, что контакт этих двух относительно независимых ареалов имел место в Индии. Попытка Мовиуса не осталась без возражений, но вне зависимости от направленных против нее критических замечаний она на долгие годы предопределила направление научных поисков, так как именно после появления книги Мовиуса специалисты стали обращать внимание больше на различия, чем на сходство. Встал вопрос о времени появления и характере локальных различий в материальной культуре, в разработку которого большой вклад внесли русские архе­ологи Сергей Николаевич Замятнин и Александр Александрович Фор­мозов. Первый в 1951 г. выступил с критикой концепции Мовиуса, указав на ее слабые места и на ее фактическую бездоказательность, хотя позже она и получила дополнительную фактическую поддержку. По мнению Замятнина, локальные различия в материальной культуре появляются лишь в верхнепалеолитическое время, и в это время можно выделить три громадные области в пределах первобытной ойкумены - приледниковую европейскую, средиземноморско-африканскую и сибирско-китайскую; эта схема также не встретила полной поддержки, но была несомненным шагом вперед в разработке проблемы. Формозов также аргументировал гипотезу, в соответствии с которой четкие локальные различия проявились лишь в эпоху верхнего палеолита, и разработал локальную типологию для территории европейской части бывшего СССР.

С проблемой времени и характера локальных различий в матери­альной культуре древнего человечества тесно связана проблема архео­логической культуры, которая стала осознаваться в 50-е годы и до сих пор разрабатывается особенно интенсивно в отечественной литературе. Ее разработка не связана с определенными именами, ее разрабатывал и продолжает разрабатывать большой круг исследователей, каждый из которых использует в подавляющей своей части собственные ориги­нальные материалы, но не раз делались попытки подведения итогов, которые пока оставляли неудовлетворенность и не привели к опреде­ленным результатам. Все же эти исследования подвинули вперед истолкование того феномена, который и лег в основу понятия архео­логической культуры, - феномена локального сочетания тех или иных вариаций в технологии обработки орудий, форме глиняной и деревян­ной посуды, мотивах орнамента и т. д. Само понятие таких локальных вариантов культуры возникло еще в 20-е годы в западноевропейской, особенно немецкой, литературе, но тогда эти варианты выделялись по одному какому-нибудь ведущему признаку, скажем, характеру орна­мента на керамике или полировке камня в эпоху неолита, и выделение их поэтому не могло быть достаточно эффективным. Гораздо более операционным стало понятие сочетания культурных признаков, при­уроченных территориально, что и является основным в выделении археологических культур. Их рассматривали под самыми разнообраз­ными углами зрения - социально-экономическим; культурно-исто­рическим, подразумевая под этим реализацию традиций пред­шествующего развития; приспособительно-экологическим, имея в виду культурную адаптацию к определенным условиям географической среды; наконец, этническим, приписывая локальному сочетанию ку­льтурных особенностей принадлежность к какой-то родоплеменной или племенной группе, иногда даже союзу племен или зарождающейся народности. Все это теснейшим образом увязывает археологическое исследование с широким кругом смежных дисциплин, наталкивает на разработку многих теоретических и эмпирических проблем культурогенеза в целом и остается очень перспективным направлением иссле­довательской работы.

Рубеж 50--60-х годов обозначил начало того процесса, который во многом изменил наши представления о происхождении человека, а значит, и о начале становления первобытного общества. Речь идет о выдающихся открытиях ранних предков человека сначала в Африке, а затем и на других материках (особенно в Восточной Азии, в Китае), хронологически отстоящих от современности на значительно больший отрезок времени, чем ранние австралопитеки, и обозначающих гораздо более ранние фазы человеческой эволюции. Наибольшее число новых находок, которые продолжают входить в науку до сих пор, происходит из Восточной Африки - Танзании, Кении, Эфиопии, где параллельно с обнаружением и описанием находок проводится колоссальная работа по изучению поздней геологии Африканского материка, условий, геологических и палеогеографических, разных местонахождений, ди­намики климата и других природных факторов. Вместе с обнаружением костных остатков новых форм, чему мы обязаны в основном англича­нам Луису и Мэри Лики и их сыну Ричарду Лики, были найдены и древнейшие следы человеческой деятельности - остатки конструк­ций, которые интерпретируются сейчас многими археологами как первичные жилища, и, что еще более важно, каменная индустрия, получившая по месту основного местонахождения наименование олдувейской и представляющая собою наиболее примитивный и первый этап обработки камня. Все эти новейшие достижения не только значительно удревнили историю эволюции самого человека, но и удревнили историю его производственной деятельности, показав, что становление человеческого общества уходит во много более глубокую древность, чем предполагалось до тех пор. А все это в целом, по мнению ученых, раздвинуло хронологические границы человеческой истории, на один-два миллиона лет. В то же время изучение морфологии древнейших ископаемых предков человека показало, как шла эволюция на самой ранней стадии человеческой истории, и конкретизировало самый ранний этап перехода от обезьяньих предков человека к первым людям.

Примерно в то же время началось интенсивное археологическое обследование древнейших человеческих поселений в Передней Азии и долине Нила, которое пролило новый свет на проблему возникно­вения производящего хозяйства. Скотоводство традиционно рассматривалось как более ранняя стадия, чем земледелие, раскопки показали, что эта традиционная точка зрения не соответствует действительности и что на первых порах переход к производящей экономике осуществ­ляется в форме перехода к земледелию со стойловым содержанием небольшого числа прирученных животных. Но еще более разительным оказался возраст производящей экономики: древнейшие находки оку­льтуренных растений и одомашненных животных относятся к 9-10 тысячелетиям до н. э., т. е. практически к самому концу верхнепалео­литического времени и началу мезолита. Очаги возникновения произ­водящего хозяйства в Средиземноморье и Средней Азии развились, как это также выяснилось в процессе конкретных раскопок, под влиянием переднеазиатских импульсов, но в бассейне рек Хуанхэ и Янцзы, а также в Юго-Восточной Азии складывались самостоятельные центры перехода к производящей экономике. Исследование сортового богатства современных культурных растений и многообразия пород домашних животных, осуществленное во многих странах, а у нас производившееся Николаем Ивановичем Вавиловым и коллективом его сотрудников и последователей, позволило вскрыть генетические корни культурной флоры и фауны и реконструировать, в пределах каких конкретно территорий те или иные растения и животные были введены в культуру. А это, в свою очередь, привело к возможности восстановить, какой набор видов использовался в хозяйстве тех или иных коллективов, как и в какой последовательности осуществлялись севообороты, т. е. каковы были системы земледелия и землепользова­ния, в какой мере использовалось искусственное орошение и каковы были его формы, наконец, как осуществлялся выпас скота. На основе этих данных все большее место в современной археологической лите­ратуре занимают разнообразные расчеты освоенных хозяйственных площадей, урожаев, доступных древним коллективам объемов пищевых продуктов, вообще моделирование хозяйственной деятельности. Не­которые археологи называют это направление исследований палеоэко-номикой, но вне зависимости от названия речь, действительно, идет об очень глубоком проникновении в формы хозяйственной деятель­ности, чего мы были лишены еще два-три десятилетия тому назад.

В современной археологии в разных странах возникли различные научные течения -аналитическая археология, этноархеология и т. д., но они имеют малое отношение к реконструкции истории первобыт­ного общества. Гораздо более важно сейчас упомянуть о тех конкретных исследованиях, которые помогают нам понять многообразие форм технического прогресса до образования классов и появления государ­ства. В Передней Азии были открыты заведомо неолитические памят­ники, но без керамики, т. е. бескерамический неолит. Его примерная датировка - 8-7 тысячелетия до н. э. В то же время на Японских островах керамика происходит из слоев, относящихся к 10 тысячелетию до н. э. Геологами-четвертичниками и палеогеографами было много сделано для восстановления очертаний материков и существовавших между ними сухопутных мостов, наличие которых во многом помогает восстановить картину расселения древнейшего человечества из Старого Света. Так были восстановлены основные события заселения Америки из Азии через древнюю Берингию, заселения Австралии, Новой Гвинеи и Тасмании из Юго-Восточной Азии по системе мостов, связывавших Большие Зондские острова. Наконец, громадной важности событием стало применение в 50-е годы геофизических методов в археологии, что в последующем дало возможность получить абсолютные даты для всех отрезков первобытной истории.

Историко-этнологическая реконструкция первобытного прошлого в 20 в. Этнологическая наука развивалась в 20 в. не менее интенсивно, чем первобытная археология и палеоантропология. В дополнение к тому, что уже знала наука 19 в., был собран и частично интерпрети­рован громадный запас новых фактов об обществах, которые в силу своей изолированности не подвергались ранее изучению. В процессе сбора этих фактов значительному усовершенствованию подверглась методика полевого этнологического исследования: была осознана роль наблюдателя и его влияние на информатора, с помощью разработки адекватных вопросников сделана успешная попытка преодоления этого влияния, собираемые данные стали много точнее, что позволило отказаться от многих скороспелых суждений предшествующей эпохи: подобные суждения отражали часто недопонимание исследователей и информаторов, проистекавшее, в частности, и за счет незнания або­ригенных языков. В то же время в 20 в. знание местных языков было осознано как необходимый элемент любой научной полевой этноло­гической работы. Таким образом, реконструкция даже тех явлений, которые были описаны раньше, базировалась на гораздо более полном фактическом фундаменте и поэтому была более точна и объективна.

Преодолевая эволюционизм этнологов 19 и начала 20 столетия, этнологическая наука создала значительное число новых подходов и теоретических концепций, сторонники которых группировались в так называемые школы, которых было несколько в истории этнологии: диффузионистская (англичане Уильям Риверс и Графтон Эллиот-Смит, немец Фридрих Ратцель), школа культурных кругов (Фриц Гребнер, Вильгельм Шмидт), функциональная (англичанин Альфред Радклифф-Браун, работавший в Англии поляк Бронислав Малинов­ский), культурно-историческая (работавший в США немецкий ученый Франц Боас и его многочисленные ученики), социологическая (фран­цузские ученые Эмиль Дюркгейм, Марсель Мосс, Люсьен Леви-Брюль) и ряд других. Нет нужды здесь на них останавливаться, так как они принадлежат истории этнологии, а не истории первобытного общества, хотя в трудах представителей этих школ разбросаны ценные соображения и замечания, касающиеся динамики и происхождения многих общественных институтов. Гораздо интереснее рассмотреть те дости­жения этнологической науки, которых она добилась при изучении отдельных конкретных проблем истории первобытного общества.

Первой из таких проблем являлась проблема начальных форм половых отношений, установленных еще исследователями XIX в. На основании истолкования одной из систем родства можно было пред­положить, что ими были беспорядочные половые общения, получив­шие наименование промискуитета*. Бахофен постулировал эту форму половых общений, даже не касаясь вопроса о системах родства, а исходя из общих соображений, и назвал ее гетеризмом* -термином, кото­рый, однако, не привился в литературе в противовес промискуитету. Этнологическая литература при реконструкции самых ранних ступеней развития брачных отношений на протяжении многих десятилетий исходила из гипотезы промискуитета. Обстоятельной критике этой гипотезы с доказательным разбором всех случаев ее несоответствия конкретным этнологическим данным мы обязаны Александру Михай­ловичу Золотареву, выступившему в 30-е годы. Как полевой этнолог он работал среди народов Амура, но параллельно с полевой работой много занимался теоретическими проблемами, привлекая этнологиче­ские данные о самых разнообразных народах. Именно это широкое сопоставление систем родства у разных народов и позволило ему обосновать негативный вывод в отношении существования промиску­итета как отправной точки в развитии семейно-брачных отношений. В связи с этологическим изучением приматов, особенно высших, начавшимся с применением новой техники и новых методических подходов в 60-е годы, этот вывод получил подтверждение с неожидан­ной стороны. Речь идет о достаточно четко выраженном у обезьян избегании половых связей между ближайшими кровными родственни­ками. Если отсутствие или редкие случаи полового общения между сыном и матерью можно объяснить их принадлежностью к разным поколениям, то аналогично редкие связи разных братьев и сестер не поддаются подобному объяснению, нужно думать в данном случае о каком-то другом поведенческом механизме. Так или иначе эти прима­тологические наблюдения укрепляют нас в правоте отрицания суще­ствования промискуитета на заре человеческой истории.

Несомненной демонстрацией интерпретационной эффективности этнологического и сравнительно-культурологического подхода стало объяснение археологически установленного феномена, характерного для верхнего палеолита. Сначала в европейских, а затем в азиатских верхнепалеолитических памятниках были обнаружены реалистически выполненные женские статуэтки из камня и кости, отличающиеся одна от другой многими особенностями, но имеющие в большинстве своем одну общую черту - гипертрофированное выражение вторичных половых признаков. Для объяснения этого интересного, но странного явления были предложены разные гипотезы, вплоть до предположения о том, что верхнепалеолитические люди фиксировали в этих статуэтках изредка встречавшиеся конституциональные отклонения, обязанные своим происхождением эндокринным нарушениям. Подобному объ­яснению противоречит, однако, то обстоятельство, что в скульптуре представлены поголовно женские изображения, тогда как эндокрин­ные нарушения, во всяком случае подавляющая их часть, встречаются с более или менее одинаковой частотой у мужчин и женщин. Гораздо более рационально опирающееся на этнологические аналогии предст­авление, согласно которому в статуэтках воплощены образы матерей - прародительниц и хранительниц очага, что имело первостепенное значение для родовой общины и в какой-то мере цементировало ее вокруг мифологических символов, а может быть, даже и вокруг каких-то божеств конкретного пантеона. Разработка этой концепции связана с именами археологов-упоминавшегося выше Ефименко и Павла Иосифовича Борисковского, этнолога Сергея Александровича Токаре­ва, она пользуется широким распространением у нас и разделяется также многими зарубежными специалистами.

Пожалуй, в своих идейных истоках в какой-то мере совпадает с этой концепцией теория производственного происхождения экзогамии и дуальной организации, разработанная Сергеем Павловичем Толсто-вым: появление статуэток объяснялось конкретными социально-обще­ственными мотивами, ТОЛСТОв исходил из производственных отношений, производственной необходимости исключения внутри-групповых половых связей из жизни первобытных коллективов, так как они мешали производственным процессам. До сих пор не вполне ясно, в каком хронологическом соотношении находятся друг с другом экзогамия и дуальная организация -предшествовало ли возникнове­ние экзогамии образованию дуальной организации, но Золотарев продемонстрировал широчайшее распространение дуальной организа­ции в разных обществах и на разных этапах истории первобытного общества. Книга Золотарева «Родовой строй и первобытная мифоло­гия» была написана в конце 30-х годов, хотя появилась в свет лишь в 1964 г., поэтому его можно считать не только крупной фигурой в монографическом изучении дуально-родовых отношений, в которых он выявил сложные структуры, например подразделение дуальных половин в свою очередь на дуальные части, но и пионером исследо­вания бинарных оппозиций в знаковых системах первобытности, описание и интерпретация которых занимает столь значительное место в современной литературе о первобытном обществе.Немалый отзвук в первобытной истории имели этнологические разработки, связанные с материальным субстратом современных этни­ческих коллективов и его типологизацией, т. е. с типологией тех общностей, которые могут быть выделены по этнологическим данным. Ученик Боаса Кларк Уисслер в начале 20-х годов аргументировал представление о культурных ареалах, внутри которых концентрирова­лись, по его мнению, комбинации культурных особенностей, сравни­мые по своему внутреннему смыслу с теми культурными комплексами, на основании которых позже выделялись археологические культуры. Сравнивая культурные ареалы в древности с современными, Уисслер показал их несовпадение и впервые поставил этим вопрос о границах этнической интерпретации древних культурных ареалов, а также их динамики во времени. Следующим этапом было выделение культурных ареалов двух типов - соответствующих так называемым хозяйствен­но-культурным типам и историко-этнологическим областям. Это вы­деление было произведено русскими антропологами и этнологами Максимом Григорьевичем Левиным и Николаем Николаевичем Чебоксаровым в 1946 г., хотя в выделении хозяйственно-культурных типов они шли по стопам Толстова, предложившего это понятие на 17 лет раньше. Под понятием хозяйственно-культурного типа было предло­жено подразумевать такое сходство явлений материальной и частично духовной культуры в пределах культурного ареала, которое обязано своим происхождением влиянию сходных географических условий и имеет общее происхождение, историко-этнологические области - это области, внутри которых сходство является результатом общности исторической судьбы. Несмотря на малую доказательность влияния природных условий на формирование даже материальной культуры, не говоря уже о духовной, и неопределенность понятия общности исто­рической судьбы, деление на хозяйственно-культурные типы и исто­рико-этнологические области привилось в отечественной этноло­гической литературе, обросло дополнительными разработками, в ко­торых немалое место заняли ретроспективные исследования о дина­мике хозяйственно-культурных типов во времени. Именно это направление исследовательской работы в наибольшей мере повлияло на первобытную историю, так как оно было связано с изучением ранних форм хозяйственно-культурных типов, например, охотников-собира­телей и рыболовов или мотыжных земледельцев.

Этнология в своем развитии выделила три субдисциплины - экономическую, потестарно-политическую и юридическую этноло­гию, в Западной Европе и США называемые экономической антропо­логией, политической антропологией и этнологией права. Началом экономической антропологии считается традиционно 1925 год, когда появился «Этюд о даре» Мосса, в котором сделана попытка рассмотреть экономические отношения в первобытном обществе в рамках обмена, например, обычая потлача у северо-западных индейцев Канады и частично США. Позже реконструкция экономических отношений привлекла многих исследователей, в том числе и отечественных (Юрий Иванович Семенов), но здесь еще остается много неясного и требую­щего дальнейшей работы. Рождение политической антропологии мно­гие историографы связывают с деятельностью Редклифф-Брауна, но это вряд ли справедливо: и он, и Малиновский уделяли большое внимание изучению политических структур и отношений власти, но для них все же оно не было основным. Описание политической системы и отношений власти составляет основное содержание книги англича­нина Эдуарда Эванс-Притчарда о нуэрах, вышедшей в 1940 г. Собст­венно с этой книги и началась серия исследований об институтах власти, в том числе и политической, опубликованных на протяжении последних десятилетий. В них показано многообразие этих институтов и выявлено отношение к ним возрастных классов. Монография Льва Евгеньевича Куббеля «Очерки потестарно-политической этнографии» обобщает накопленную в этой области информацию и выдвигает ряд новых точек зрения. Работа в области этнологии права с конца 19 в. за рубежом ведется почти непрерывно. У нас она также имеет глубокие корни, в особенности в книгах Максима Максимовича Ковалевского и его учеников. В 1920-х годах, после работ Марка Осиповича Косвена, она почти прервалась и возобновилась только в последнее десятилетие усилиями Абрама Исаковича Першица, Анатолия Борисовича Венге-рова, Юрия Ивановича Семенова и др. Выдвинутое Першицем понятие «первобытной мононормы» как индискретного соединения права, морали и других поведенческих норм получило широкое при­знание в правоведении нашей страны.

Представления древних о своих соседях. Изложение предыстории любой науки начинается чаще всего с появления письменных памятников, в основном с античной традиции. Однако дело к этому не сводится. Для предыстории изучения первобытного общества, наверное, небезынтересен факт довольно верного и близкого к действительности, реалистического воплощения себя и своих соседей в костяной скульптуре в эпоху верхнего палеолита. В Дольне Вестонице - на верхнепалеолитической стоянке в Чехословакии - обнаружена женская головка, вырезанная из кости: европеоидные черты лица выражены вполне отчетливо. На стоянке Мальта в Южной Сибири (о ней дальше) найдены статуэтки из бивня мамонта, на одной из которых с хорошо моделированным лицом особенно ясно видны монголоидные черты и одежда, напоминающая традиционную меховую одежду народов Севера. Еще более богаты в этом отношении, разнообразны, демонстрируют больше вариантов неолитическая скульптура и скульптура эпохи бронзы. Осознание каких-то внешних физических особенностей самих себя и бытовых особенностей культуры, сравнение этих особенностей с аналогичными особенностями других народов должны были повести к пониманию различий с соседями и, в сущности, явились тем истоком, из которого выросли антропология и этнография, а за ними и история первобытного общества.
Все же намного информативнее письменная традиция. Письменная традиция с этнографическими наблюдениями над другими народами начинается с Древнего Египта. Нашествие гиксосов в эпоху Среднего царства столкнуло древних египтян в больших масштабах с чуждым народом. Тексты отметили в первую очередь то, что делало гиксосов ужасными и непобедимыми - владение лошадью. Использование лошади затем было воспринято египтянами, стало неотъемлемым элементом их собственной культуры и особенно широко использовалось в военном деле. Наряду с этим египетские тексты изобилуют еще малоиспользованными в науке сведениями о западных, восточных и южных соседях египтян, донесшими до нас их антропологические и этногрофиче-ские черты. Очень информативны в этом отношении древнеегипетские скульптура и живопись, особенно живописные панно, запечатлевшие сцены принесения фараону дани завоеванными соседними народами с яркими подробностями их костюма и антропологического облика. Словом, древние еще до греков и римлян знали, что существуют разные народы, что они отличаются один от другого, по-разному говорят, выглядят, одеваются, живут и ведут себя. Это еще даже не предыстория науки, а просто какой-то запас эмпирических наблюдений без попытки их первичной систематизации, но без этого необходимого запаса, верно, не было бы попыток какого-то обобщения, которое появляется в разных формах в эпоху античности.
Античный мир предлагает нам иную географию эмпирических наблюдений. Центр цивилизации перемещается в Средиземноморье, и в соответствии с этим цивилизованными считаются народы этой области, в первую очередь греки и римляне - народы Апеннинского и Балканского полуостровов. Все остальные - варвары, т. е. народы, находящиеся в диком состоянии, отставшие от греков и римлян, живущие по каким-то странным непонятным законам и исповедующие какие-то чудные обычаи. Все же интерес к ним велик и носит не только академический характер, но подогревае-тся в ходе их завоевания или торговли с ними и мирной колонизации. Это не просто любопытство. Это осознанное практическое стремление пополнить эмпирическое знание о соседях и их ни на что разумное не похожих нравах и образе жизни. Взгляд сверху вниз, взгляд цивилизованного человека на дикаря присутствует практически во всех сочинениях античных авторов о соседях, но эти авторы, направляясь практическими целями, не теряют интереса к конкретным деталям быта, законов и нравов и стараются быть достаточно достоверными. Именно поэтому современное историческое знание так много почерпнуло из сочинений античных историков и политиков. Эти сочинения обросли многочисленными комментариями и представляют собою неоценимый исторический источник. Таковы сочинения Геродота (V в. до н. э.) о скифах, сарматах и народах Средней Азии, Ксенофонта (конец V - первая половина IV в. до н. э.) о малоазиатских народах, Страбона (рубеж н. э.) о народах южной Европы и Кавказа. Цезарь (I в. до н. э.) и Тацит (I в. н. э.) оставили прекрасное описание быта германцев. Однако взгляд сверху вниз сказался в другом - никому из этих писателей не пришло в голову, что многое из того, что они описывают, могло иметь место у греков и римлян, что эти странные обычаи - то состояние, через которое когда-то прошли их собственные общества. География эмпирических наблюдений расширялась, а восприятие их оставалось экзотическим и утилитарным.
Тем не менее какое-то представление о первобытной истории все же оформлялось в сознании греческих и римских мыслителей, может быть, все же не без какого-то косвенного влияния перечисленных выше накопленных знаний о «варварах». Уже создатель атомистики Демокрит (V в. до н. э.) представлял себе прошлое современного человечества звероподобным, люди, в соответствии с его учением, в древности напоминали зверей, подобно зверям боролись друг с другом за средства к существованию, и только эта борьба за существование и вывела их из животного состояния. Многие современные теоретики эволюции, например замечательный русский биолог и эволюционист Лев Семенович Берг, считают Демокрита великим предтечей эволюционного подхода к явлениям природы и рассматривают его как первого предшественника эволюционного учения в биологии. Но особенно впечатляюще, хотя и без конкретной аргументации, поэтому натурфилософично и априорно, эволюционная идея выражена у Лукреция Кара (I в. до н. э.) в дошедшей до нас целиком поэме «О природе вещей». В свободных плавно текущих стихах нарисована грандиозная картина мироздания, в которой предвосхищено многое из того, что открыто современной наукой и что стало достоянием европейской мысли не раньше второй половины XIX в. В этой грандиозной картине нашла себе место и история первобытного общества. Если в дальнейшем наука накапливала факты для воссоздания динамики первобытного общества и объяснения механизмов, управляющих этой динамикой, то здесь зарисовка статична, она передает внешнее, но поразительно правдоподобна, воссоздает с помощью творческого воображения наше понимание первобытной истории даже в каких-то деталях. Сказано о жизни древнейших людей в пещерах и овладении ими огня, сказано и о том, что они жили стадами, что использовали палки и ветки деревьев в качестве первых орудий, параллельно овладев умением изготовлять их из камня. На смену каменным орудиям пришли медные, на смену медным - железные. В этой последовательности была верно угадана современная археологическая периодизация с одним лишь несущественным отличием - эпоха меди заменена в современной науке эпохой бронзы. Кар правильно написал и о возникновении жилищ и одежды, и о происхождении речи - лишний пример того, как античная наука, не обладавшая большим запасом эмпирических фактов, преодолевала их недостаток путем глубокого теоретического их истолкования, а иногда при их отсутствии - и с помощью философского размышления.
Лукреций Кар - это потолок античной мысли в сфере истории первобытного общества, и с его умозрительным, но ярким синтезом она вступает в эпоху средневековья.
Этнографические наблюдения в эпоху средневековья. Эта эпоха неоднократно освещалась как эпоха религиозного мракобесия в истории человечества, мрачного фанатизма и застоя в области человеческой мысли. Все это верно лишь отчасти - вскрытые источники и проанализированные под современным углом зрения трактаты средневековых ученых показывают, что они достигли больших успехов во многих областях человеческого знания. Однако это не относится к истории первобытности: о достижениях Лукреция Кара нельзя было и говорить. Место его мрачноватой, пожалуй, перенасыщенной идеей жесточайшей борьбы друг с другом и с природой, но близкой к действительности картины заняла изложенная в Библии христианская доктрина о создании человека богом на седьмой день творенья. Вся динамика и вся диалектика первобытной истории этим изгонялись из нее абсолютно, место философских размышлений о прошлом человечества заняли схоластические споры вокруг отдельных формулировок священных текстов.
Но географический кругозор продолжал расширяться. Арабы, как показали работы замечательного исследователя их культуры Игнатия Юлиановича Крачков-ского, знали о Северном Ледовитом океане, в Европу проникали сообщения о народах Восточной Европы, Сибири и Китая, доносились какие-то смутные сведения о народах Черной Африки. Все эти сведения, перемешиваясь с религиозными предрассудками и сталкиваясь с отсутствием научной критики, превращались в фантастику вроде широко распространенных россказней о людях с собачьими головами на Востоке. Но, разумеется, вместе с ними распространялась и позитивная информация, расширявшая круг известных народов и укреплявшая представления об их разнообразии.
В историю европейской науки - этнографии, географии, даже истории (потому что историкам нельзя обойтись без их записок) золотыми буквами вписаны имена путешественников, выезжавших за пределы известного тогда мира и приносивших изумленной Европе сведения о далеких и необычных странах. Западноевропейские путешественники XII в.- Плано Карпини, Биллем Рубруквис, Марко Поло привезли в Европу и некоторые фантастические сведения (особенно был повинен в этом последний), но параллельно с этим они обогатили западноевропейскую науку неоценимыми географическими сведениями о Средней, Центральной и Восточной Азии. Для нашей темы еще важнее, что они собрали данные об истории и обычаях многих народов посещенных ими стран, поведали миру об обычаях при дворе Чингисхана и Чингизидов, еще раз дали почувствовать Европе, как много разных по культуре народов живет за ее пределами и как интересно и необъяснимо с точки зрения европейских традиций многое в их культуре. В Восточной Европе было в эту эпоху не до путешествий - феодальная раздробленность и татарское иго вряд ли создавали какую-то возможность выхода за ее пределы, хотя, может быть, летописная традиция просто не сохранила нам сведений о таких выходах. Зато для XV в. письменная традиция сохранила нам драгоценное свидетельство о значительном географическом мероприятии - путешествии тверского купца Афанасия Никитина на Восток: его путешествие продолжалось шесть лет, из них три он провел в Индии, народный быт которой описан им правдиво и красочно. В совокупности с записками европейских путешественников все это создало в Европе достаточно полное представление о народах, быте, государственном устройстве стран Азии за исключением, может быть, ее самых глубинных районов. Границы известного мира расширились необъятно. Концепция истории первобытного человечества оставалась ортодоксально христианской, но постоянно расширявшийся диапазон географического, а с ним и этнографического видения сам по себе медленно и неотвратимо подготавливал почву для будущих обобщений.
Эпоха Великих географических открытий и расширение этнографических знаний о первобытных народах. Однако все это было какое-то малоэффективное в своем внешнем выражении движение научной мысли, скорее количественное ее накопление, не находившее ощутимого выражения в обществе, пока резкий перелом не наступил на рубеже XV-XVI вв., начавшем эру полного открытия ойкумены и в соответствии с этим и получившем приведенное историческое обозначение. На конец XV в. с интервалом в пять лет падают два замечательных путешествия, ознаменовавшиеся огромными географическими результатами - плавание испанца Христофора Колумба, открывшего Америку, и плавание португальца Васко да Гама через южную оконечность Африки в Индию, доказавшего возможность достижения Индии морским путем. К первой половине следующего столетия относится кругосветное плавание Магеллана, завершившее спор о форме нашей планеты. Все эти мероприятия были организованы как походы в поисках богатства вновь открытых стран, в первую очередь золота и пряностей, поэтому за первыми мореплавателями последовали военные экспедиции и походы наживы. Средневековая ойкумена после открытий Колумба, Васко да Гама и Магеллана сразу превратилась в арену крови, чудовищных зверств и тех надругательств над человеческой личностью, с которых начался в истории человечества расизм. С лица земли были стерты государственные образования Центральной Америки, разрушены и подчинены европейскому господству многие азиатские государства. Но утверждавшие свое господство над миром европейские державы, их культура и наука не могли в ходе этих завоеваний еще раз не столкнуться с огромным многообразием народов, не могли не задуматься над историческими причинами этого многообразия и его соотнесения с динамикой исторического процесса.
Расширившаяся почти до современных пределов ойкумена ввела в рамки знаний европейской науки десятки, а то и сотни новых народов, ранее совсем неизвестных. После открытия Америки были освоены в той или иной степени внутренние районы и Северной и Южной Америки. Внутренние глубинные районы Африки оставались неизвестными, но прибрежные народы, постоянно входившие в контакт с европейскими мореплавателями, описывались неоднократно. То же произошло и на Азиатском материке - многие области во внутренней Азии были известны понаслышке, зато обширные сведения были накоплены о жителях прибрежных стран и районов, имевших выход к морю. Нельзя забывать, что многие из шедших по пятам первопроходцев-мореплавателей колонизаторов, верно служивших интересам наживы своих европейских метрополий, были талантливыми и образованными людьми, наблюдения и записки которых оказались весьма ценными и сохранили для современной этнографической науки многие черты культуры и быта внеевропейских народов в момент первой встречи их с европейцами.
Не имея возможности перечислять все эти многочисленные записки и сочинения, отметим лишь главное из того, что поразило европейцев в открывшемся им мире несхожей с ними культуры. Разумеется, прежде всего не могло не поразить воображения европейцев все увиденное внешнее в чужой культуре - дома, одежда или отсутствие таковой, совсем отличные от европейских орудия труда и формы хозяйства, странный быт и не менее странная бытовая утварь, В высокой степени необычными казались и многие обычаи и обряды, особенно связанные с религиозными и магическими представлениями. Католические м"иссионеры шли в первом ряду вместе с воинами-завоевателями и торговцами-колонизаторами, им мы обязаны многими варварскими действиями вроде сожжения образцов «богопротивного» искусства и письменности, но им же мы обязаны грамотным описанием культуры и обычаев. Отсутствие христианской веры и вообще единобожия, богатый пантеон разных богов поражали воображение всех первых наблюдателей, в их числе и католических миссионеров. До признания христианства историческим явлением, возникшим в определенных условиях места и времени, было еще далеко, но все же оно перестало быть единственной формой религии, как учила до этого сама церковь. Среди прочего было обращено внимание также на устройство общества, отсутствие государственной власти и аппарата управления, какие-то иные формы организации общественной жизни, отсутствующие в Европе. Наконец, европейцы заметили и то, что, пожалуй, озадачило их больше всего: оказывается, существовали общества, в которых не было никаких следов частной собственности, те или иные формы собственности существовали, но они всегда носили коллективный характер. Все это не избавляло европейскую цивилизацию от взгляда на все другие народы, как на дикарей, но вместе с тем все яснее и яснее свидетельствовали о том, что европейские формы культуры не составляют даже преобладания в ряду других форм культуры, представленных у внеевропейских народов.
Если же говорить о концептуальной стороне дела, особенно применительно к истории первобытного общества, то грандиозное расширение этнографического кругозора не ознаменовалось разработкой соответствующей теории и привело даже к известному регрессу по сравнению со схематичной, но ясной и реалистичной схемой Лукреция Кара. Понимание известной примитивности и своеобразия культуры многих внеевропейских народов сопровождалось идеей их близости к природе, проживания по простым нравственным законам, безмятежности их существования, свободы от разгула страстей и преступлений, окружавших людей эпохи средневековья и Возрождения. Создателем этой концепции был французский мыслитель Мишель Монтень (XVI в.), потративший много знания, красноречия и таланта, чтобы доказать существование «доброго дикаря». Успех его «Опытов» был всеобщим, а с ними распространилась и эта концепция, поставившая «доброго дикаря» в начало истории. Она оказалась очень живучей, рецидивы ее в модифицированной форме встречались до недавнего времени, но пожалуй, именно с нее начинается идеализация первобытной истории, отрыв от конкретных фактов и стремление выдать надуманные гипотезы за попытки их интерпретации, чему в изучении первобытного общества было немало примеров.
Первые обобщения. В принципе концепция Монтеня потому сыграла большую роль в человеческой цивилизации и истории европейской философской и исторической мысли, что она представляла собою чуть ли не первое обобщение, базирующееся на уже накопленных в эпоху средневековья и раннего Возрождения фактов, полученных при этнографическом наблюдении находящихся на разных ступенях общественного развития народов. Это обобщение, достаточно наивное само по себе, сыграло тем не менее пионерскую роль, так как оно в рамках европейской культуры и европейского взгляда на мир показало все накопленные сведения о первобытных на-родах не только как более или менее интересные археологические раритеты, но и как какую-то систему, отражающую историческое движение человечества к прогрессу. С этой точки зрения многое из того, что безоговорочно приписывалось мыслителям XVIII в., как их несомненное историческое достижение, нашло в концепции Монтеня достаточно полное выражение.
Следующим за ним этапом в превращении груды фактов и эмпирических наблюдений в какую-то, пусть довольно примитивную, схему динамики исторического процесса была книга французского монаха-иезуита Жо-зефа-Франсуа Лафито, долго занимавшегося миссионерской деятельностью среди американских индейцев. Его книга «Нравы американских дикарей в сравнении с нравами древних времен», вышедшая в 1724 г., опиралась не только на его собственный богатый опыт общения с ирокезами, но и на наблюдения других миссионеров в Северной Америке. Строго говоря, если оставаться в рамках хронологической последовательности, нужно было бы назвать философа и публициста англичанина Джона Толанда, изложившего в 1704 г. в свойственной тому времени манере писем идею возникновения современной веры в бессмертие еще у древних египтян и использовавшего для ее доказательства многие этнографические сообщения. С помощью этих сообщений он пытался еще показать и сходство в воззрениях экономически и культурно неразвитых народов, современных европейских цивилизаций, с народами древности. Нужно, однако, сказать, что философско-умозрительный и публицистический характер изложения и беглость, с которой были переданы эти важные мысли, оставили незамеченной книгу Толанда, и он редко упоминается в этнографической и культурологической историографии. Возвращаясь к гораздо более известному Лафито, следует в то же время подчеркнуть, что он, в сущности говоря, не пошел дальше своего предшественника: то же сопоставление американских индейцев с исторически известными древними народами и объяснение их сходства изначальным родством. Но это представление о родстве привело Лафито по сравнению с Толандом к тому же еще к фантастической идее происхождения американских индейцев от древних греков, которая и в его время вызывала только насмешки.
Объяснение наличия сходных культурных элементов и институтов глобальным родством всех народов не могло не обнаружить сразу же свою слабость, так как оно входило в очевидное противоречие при столкновении с другим не менее демонстративным кругом явлений - культурным своеобразием отдельных народов и целых областей, заселенных действительно родственными народами. Это почувствовали уже младшие современники Лафито - участник знаменитых плаваний Джеймса Кука немец Георг Форстер, автор описаний народов Южной Америки француз Р. Шарлевуа, историк религиозных верований француз Шарль де Бросс. Наиболее четко, пожалуй, все связанные с этим явления выразил Форстер при сравнении своих наблюдений над полинезийцами с исторически уже тогда довольно широко известным миром гомеровской Греции. Он подчеркивает сходство героев гомеровского эпоса и полинезийцев, особенно хорошо им изученных и описанных жителями острова Таити, в привычках, обычаях, общественных институтах, поведении, но вполне трезво отвергает идею об их возможном родстве. Наблюдаемое сходство последовательно объясняется им более или менее одинаковым уровнем развития культуры. В подобной трактовке сходного и различного в человеческой культуре нельзя не усмотреть проявление начал сравнительного метода и идеи стадиальности в истории человечества.
Параллельно с этой конкретной работой, в ходе которой для проникновения в далекое прошлое человечества использовались в основном этнографические факты, шло философское осмысление исторического процесса, отказ от средневековых церковных догм. Осмыслению этому мы обязаны выдающимся мыслителям века Просвещения во Франции, Италии, Англии и Германии. Во Франции это Жан Жак Руссо, Дени Дидро, Франсуа Мари Вольтер, Шарль Луи Монтескье, Жан Антуан Кондорсе, Анн Робер Тюрго, Жан Николя Де-мёнье, в Италии - Джамбаттисто Вико, в Англии - Адам Фергюссон и Джордж Миллар, в Германии - Иоганн Готфрид Гердер и Христоф Мейнерс. Все эти мыслители не были профессиональными сборщиками этнографических наблюдений, хотя и не пренебрегали ими, главным для них было понять и объяснить ход человеческой истории, проникнуть в его законы и попытаться нарисовать целостную картину движения человечества от первобытного состояния к государству и другим развитым учреждениям современного общества. Пожалуй, общим для них, может быть, вообще в связи с господством рационалистического мышления, столь характерного для века Просвещения, являлись попытки монофакторного истолкования истории, попытки разработать такую концепцию исторического объяснения, в рамках которой одна причина развития выдвигалась бы на роль ведущей. Так, Монтескье указал на климат как на основной фактор, обусловивший различия между народами; Вольтер писал о накоплении культурных достижений, которое и предопределяет рост духовного богатства всех народов и переход их на более высокий уровень исторического развития; для Кондорсе главное состояло в обогащении человеческого разума и росте просвещения; для Гердера - географическая среда в целом. Разумеется, поиск всех этих отдельных причин и выпячивание их на первый план сейчас выглядит наивным, но нужно определенно признать, что каждая из них названа верно, сыграла свою роль в истории, и последующие многофакторные схемы интерпретации исторического процесса во многом опирались на достижения XVIII в.
Каков был взгляд на первобытное общество во всех этих системах? Наиболее интересными аспектами являются общая характеристика первобытности и попытка расчленения развития первобытного общества на составлявшие его этапы. С познавательной и исторической точек зрения интересно отметить, что в общей характеристике первобытности XVIII век принципиально не шагнул дальше идеи «доброго дикаря», несмотря на значительное увеличение объема известной информации. Огромный авторитет Руссо и Дидро как мыслителей и колоссальная популярность их сочинений в Европе обусловили живучесть идеи «счастливого детства» человечества, его жизни в райских условиях непотревоженной человеком природы, бесконфликтности первобытного человечества. В бытовом сознании подобный взгляд оказался необычайно устойчивым и перешел не только в XIX век, но и в современность. Факт отсутствия отношений собственности у многих первобытных народов также способствовал укреплению этих идиллических представлений, так как с появлением собственности многие авторы не без основания справедливо связывали возникновение войн, развитие конфликтных ситуаций и вообще, всего или почти всего того, что можно назвать общественным злом. Однако, как ни была распространена и популярна теория первобытной идиллии, исторически интереснее и значительнее были попытки вскрыть динамические явления в жизни первобытного общества, иными словами, поиск и аргументация первых схем, говоря современным языком, его периодизации. Фергюссон, Кондорсе и Тюрго, наверное, пришли к идее трехчленной периодизации, хотя и вкладывали в понятие ступеней разное содержание: Фергюссон и Тюрго писали об охотниках-рыболовах, скотоводах и земледельцах, Кондорсе не противопоставлял земледельцев скотоводам, а в качестве третьей, наиболее высокой ступени развития, выделял дальнейшее развитие земледельческого хозяйства. Фергюссону же принадлежит сопоставление выделенных ступеней развития с формами собственности: охотники-рыболовы, как и отдельные группы собирателей, не имели частной собственности, зарождение ее падает на общество скотоводов и связано с пастушеским хозяйством, полного развития она достигает у земледельцев. Замечено, что именно у Фергюссо-на мы находим дошедшую через Моргана и Энгельса до современности терминологию - дикость (охотники и рыболовы), варварство (скотоводы), цивилизация (земледельцы).
Накопление конкретных знаний о первобытном обществе и их обобщения в XIX в. Это столетие сыграло во многих отношениях особую роль в мировой истории, ибо на него падает оформление ряда научных дисциплин в их современных формах. Наука о первобытном обществе как целостный свод знаний о первом очень длительном этапе человеческой истории, кстати говоря, до сих пор не нашедшем своего терминологического обозначения на русском языке (предлагавшиеся неоднократно термины «доистория», «предыстория», являющиеся кальками с западноевропейских языков, не получили распространения, исходя из скрыто содержащегося в них отрицания единства исторического процесса), не составила исключения, формируясь постепенно на стыке этнографических, археологических и даже биологических знаний. При этом нужно иметь в виду, что запас этнографических фактов уже достиг очень Значительного объема к началу XIX в. и дальше развитие этнографии выражалось в основном в разработке все более адекватных этому материалу концепций, тогда как археология стала делать первые шаги и лишь к концу века вышла на уровень типологических сравнений и классификации с элементами первых обобщений. Что же касается биологии, то ее вклад в историю первобытного общества становился тем весомее, чем больше она включала в число объектов своих исследований первобытного человека. С формулировкой основ эволюционной теории Чарлзом Дарвином в 1859 г. биология оказала немалое влияние и на характер мышления исследователей, работавших в области первобытной истории. Он выразился в осознанном теоретически и последовательном практически проведении принципа историзма. Достаточно хорошо известно, какую ожесточенную идеологическую борьбу выдержала теория Дарвина, но все же лежавший в ее основе принцип историзма почти полностью возобладал как принцип интерпретации в последней четверти прошлого века и предопределил соответствующее развитие близкой к первобытной палеоантропологии археологии. В этнографии принцип историзма продолжал развиваться на основе иного более раннего источника - описанной выше и сформулированной мыслителями XVIII в. концепции динамизма исторического процесса и прогрессивного развития общественных институтов от древности до современности.
Начнем с накопления археологических знаний. Наверное, не случайно первые и еще очень несовершенные классификации найденных древних орудий (а их находили не только в ходе раскопок, в систематической форме производившихся позже, начиная примерно с середины XIX в., но и при случайных сборах) повторяли трехчленную классификацию истории первобытного общества, хотя в последующем эта привычка к трехчленному делению и стремление совместить трехчленные ряды динамики разных элементов материальной, да и духовной культуры принесли немало вреда истории первобытного общества.
Первой попыткой классификации орудий труда была классификация датского археолога Каунсиллора Томсе-на, создавшего экспозицию в Национальном музее древностей в Копенгагене и описавшего ее в 1836 г. Орудия были распределены по материалу - камень, медь или бронза, железо, что, однако, не несло в себе определенного представления о хронологии, о движении от примитивной технологии производства орудий к более совершенной. Последователи Томсена - его преемник по Национальному музею в Копенгагене датчанин Чем-берлен Ворсо и швед Свен Нильсон - мгновенно увидели в предложенной им квалификации мощный инструмент археологического исследования, далеко вперед продвигающий археологическую методологию и позволяющий целиком отказаться от взгляда на древние орудия как на простые раритеты, удовлетворяющие любопытство любителей древностей. Ворсо, сравнивая предметы из бронзы из разных погребений, наметил основы метода относительной хронологии, столь действенного и поныне. Нильсон, предлагая свою периодизацию истории первобытного общества, по существу мало отличавшуюся от трехчленных периодизаций XVIII в., впервые обосновал ее не только сравнительным сопоставлением культуры народов, находящихся на разных ступенях исторического развития, но и археологическим материалом. Метод сравнения этнографических и археологических явлений для реконструкции процессов первобытности также вполне актуален и в современной науке.
Казалось бы, от первых достижений археологии, ставшей наукой, закономерно перейти к описанию ее дальнейших открытий, особенно связанных с началом человеческой истории, но перед этим необходимо сказать о дальнейшем движении этнографической мысли. О разных обществах накопилось так много этнографических наблюдений и фактов, что они настоятельно требовали сведения их воедино и какого-то обобщения, совершенно необходимого в истории науки, когда ее фактическая база быстро растет и любой эмпирический факт скоро теряется в ряду других. Таким обобщением были громадные книги немецкого культуролога Густава Клемма, посвященные всеобщей культурной истории человечества (десять томов, опубликованные в Лейпциге с 1843 по 1852 г.) и общему культуроведению (вышла там же в двух томах в 1854 г.). Клемм не создал какой-либо оригинальной классификации, повторив классификацию Фергюссона, но предложил для его понятий варварства и цивилизации другие обозначения - укро-щенность и свободу. Эти обозначения не привились. Книги Клемма, очень точные по отбору фактического материала и скрупулезные по его подаче, служили источником даже для исследователей конца прошлого века.
Параллельно с подведением итогов предшествующих исследований продолжались путешествия в экзотические области земного шара, в ходе которых не только уточнялась географическая карта земной поверхности, но и расширялся этнографический кругозор европейской науки, а собранные этнографические данные сразу же вводились в работу по реконструкции первобытных институтов. В Южной Америке это путешествия немца Александра Гумбольдта и француза Альсида д"Ор-биньи, в Северной Америке - Генри Скуларафта и Льюиса Генри Моргана, в Африке - англичанина Давида Ливингстона, в Австралии - Уильяма Бакли, в Центральной Азии - Николая Михайловича Пржевальского.
В реконструкции первобытных институтов этнография именно в XIX в. достигла фундаментальных результатов, обсуждение и окончательная оценка которых перешли уже в наше столетие. Границы этих реконструкций охватывали в принципе все стороны жизни первобытного общества, но, пожалуй, наиболее важны были достижения этнографов или исследователей, опиравшихся на этнографический материал, в восстановлении ранних форм семьи и социальных отношений, для которых археология давала гораздо более ограниченный и бедный материал. Это направление исследований выдвинуло крупнейших ученых, деятельность которых может быть здесь охарактеризована лишь чрезвычайно кратко и только в их отношении к разработке проблем истории именно первобытного общества. Одной из прогрессивных общих идей, сыгравших огромную роль в изучении первобытности, хотя и кажущихся сейчас абсолютно тривиальными, была мысль о психологическом единстве человечества, а значит, и об одинаковом потенциальном предрасположении их к развитию своей собственной и усвоению чужой культуры. Пионерами и активными защитниками этой идеи были немецкие ученые Адольф Бастиан и Теодор Вайтц, посвятившие ее обоснованию крупные труды. Вайтц был кабинетным ученым, работавшим над сведением уже тогда громадной литературы, Бастиан всю жизнь путешествовал и имел огромный опыт наблюдений над отсталыми народами в разных уголках земного шара. Представление о единстве человечества защищалось им не только в общей форме, но и с помощью выдвинутой им концепции так называемых элементарных мыслей, якобы свойственных изначально людям и их группам и составляющих поэтому основу коллективного мыслительного и познавательного процесса. Элементарные мысли одинаковы у всех людей, и, следовательно, все человечество психологически едино, несмотря на то что отдельные народы отличаются друг от друга по своей культуре и стоят на разных ступенях общественного развития.
Большие усилия были потрачены на реконструкцию древних семейных, а с ними и социальных отношений, для чего сравнительный этнографический материал предоставляет много возможностей. Первыми в этой области были книги англичанина Генри Мейна и швейцарца Иоханна-Якоба Бахофена, вышедшие в 1861 г. По кругу привлекаемых источников они были похожи - опираясь на библейскую традицию, античные источники, авторы привлекали этнографию лишь как вспомогательный материал, но в своей концептуальной части обе книги прямо противоположны. Заслуга Мейна состояла в том, что он первым увидел значение семейно-брачных отношений и семьи в первобытном обществе, разглядел в ней не только способ регламентации половых связей, но и экономическую ячейку, подчеркнул корпоративный характер первобытных коллективов. Семья представлялась ему объединением, в котором основную роль играл мужчина, не только бывший основным производителем, но и выступавший в качестве главы семьи, причем при наличии нескольких мужчин главой должен был считаться старший из них. Бахофен был более или менее безразличен к экономической стороне дела и мало занимался социальными отношениями и связями в целом, но положил все свои силы на выяснение характера отношений внутри семьи и главенства мужчины или женщины в ней. Мейн, в сущности говоря, шел по проторенному пути, включив в свою концепцию без особого специального рассмотрения общепринятый и традиционный взгляд на первобытную семью, как на семью патриархальную. На этом историческом фоне Бахофен выглядит до какой-то степени пророком последующих воззрений, ибо он первым выдвинул концепцию материнской семьи и господства материнского права как первой ступени развития, смены этой ступени следующей, на которой уже произошел переход к патриархальной семье и отцовскому праву. В самом начале истории, еще до матриархальной семьи, стояли, по мнению Бахофена, беспорядочные кровнородственные половые отношения, которые он сам называл «гетеризмом». Наличие этой первой стадии беспорядочных половых отношении не нашло подтверждения в ходе дальнейших исследований, но этапы наличия матриархальной и патриархальной семей надолго определили понимание ранних форм развития социальной организации.

В современной историографической литературе часто пишут о том, что книга Бахофена осталась не замеченной современниками, так как он сложно писал, имел пионерские взгляды, оценка матриархальной семьи как первичной была непривычна, наконец, сам он мало пользовался этнографией и аргументировал свои мысли греческими и латинскими письменными источниками. Между тем это неверно: творчество крупнейших современников Бахофена - шотландца Джорджа Мак-Леннана, по профессии адвоката (что и подтолкнуло его к реконструкции форм семьи, предшествующих современной), и американца Льюиса Генри Моргана, профессионального этнографа и наблюдателя жизни североамериканских индейцев, обнаруживает явные следы воздействия его мыслей. Возможно, концепции Мак-Леннана и Моргана и возникли независимо от Бахофена, но в ряде своих кардинальных положений, особенно в признании первичности материнского начала, они, безусловно, перекликались с его гипотезой. Если говорить о концептуальной стороне схемы Мак-Ленна-на, то она не отличалась"принципиально от схемы Бахофена: вначале - так называемый промискуитет, т. е. беспорядочные половые связи, преимущественно между кровными родственниками, затем матриархальная семья и лишь вслед за ней патриархальная семья. Но Мак-Леннан гораздо богаче Бахофена в объяснении динамики перехода от ранней ступени к поздней и привлекает к этому объяснению реальные социально-исторические и экономические причины, тогда как Бахофен ограничивался целиком причинами психологического порядка, и его объяснения оставались в идеалистических рамках. К числу достижений Мак-Леннана, кроме того, нужно отнести две дефиниции, которые остались в истории этнографии и важны для восстановления первобытных состояний: выделение категорий экзогамии * и эндогамии *, т. е. дифференциация внутригруп-повых и межгрупповых браков, и подразделение патри-локальных * и матрилокальных * браков, которые он связывал с матриархальностью или патриархальностью. Что касается последнего заключения, то оно никогда не было строго доказано, но предложенные Мак-Леннаном фундаментальные понятия послужили сами по себе для разнообразных и эффективных исторических реконструкций.
Прежде чем перейти к характеристике творческих достижений Моргана, следует сказать, что судьба его творческого наследия интересна и поучительна, потому что оно долгие годы было предметом и орудием острой идеологической борьбы. Некоторые его книги воспринимались как классические описания народной культуры североамериканских индейцев и не вызывали каких-либо возражений ни концептуально, ни в методическом отношении. Его «Древнее общество» как попытка сравнения социальных институтов и систем родства североамериканских индейцев, многих других современных ему отсталых народов, исторических греков, иными словами, как попытка солидного этнографического обобщения, должна была бы привлечь к себе внимание, но этого не произошло: в этом повинны, по-видимому, и достаточно тяжелый стиль книги, и внутреннее отношение Европы к США на рубеже третьей и четвертой четвертей прошлого века как к провинциальному захолустью. К. Маркс и Ф. Энгельс обратили внимание на эту книгу, о чем будет сказано дальше. Маркс составил ее подробнейший конспект, Энгельс широко использовал ее при своем изучении первобытности, но и это не сделало книгу более известной. Она получила широкий резонанс, когда идеи марксизма получили широчайшую мировую известность, стали идеологическим фундаментом в нашей стране, и внимание Маркса и Энгельса к Моргану стало вызывать раздражительную критику его теории в буржуазных странах и ее безоговорочное признание в нашей стране. Пожалуй, никто из теоретиков первобытной истории не удостоился такого внимания и не вызвал столь противоречивые оценки, что нашло отражение, скажем, в таком любопытном факте, как организация специально посвященных ему симпозиумов на Международных конгрессах антропологических и этнографических наук в Москве в 1964 г. и в Чикаго в 1973 г.
Сколько в этом преувеличенном внимании подлинных интересов, отражающих реальную действительность, и что в нем есть дань моды или времени? Сразу же необходимо отметить, что вне зависимости от оценок Моргана специалистами разных идеологических лагерей вклад его в науку громаден, и это практически безоговорочно признается во всем мире. Достаточно абстрактную схему Бахофена он перевел на язык реальных фактов, увязав ее с материальными силами жизни общества. У него не было четкого представления о производительных силах общества, он писал об изобретениях и открытиях, но подразумевал под ними хозяйственную деятельность первобытных человеческих коллективов и ее динамику во времени, а также влияние этой деятельности на все другие функциональные отправления общества. Поэтому Морган был материалистически мыслящим ученым, мыслил материалистически сознательно, а не стихийно, и лишь распространенной в советской историографии дурной традицией можно объяснить, что на него налепили ярлык стихийного материалиста. Естественно, не материализм Моргана предопределил его крупное место в истории изучения первобытного общества - в его эпоху было уже немало материалистически мыслящих ученых, но его конкретная работа, во многом по-новому заставившая взглянуть на общественную организацию первобытного общества. Хотя не только его современники, но и его предшественники писали о кланах * и племенах, все они рассматривали жизненные проявления этих кланов и племен сквозь призму семьи и именно семью трактовали как основной механизм в системе общественных отношений и в производстве. Морган собрал очень значительный материал о конкретных обществах, использовав не только существовавшую литературу, но и письма работавших в этих обществах корреспондентов и миссионеров, и с помощью этого материала убедительно показал, что в центре общественных отношений у первобытных народов стоит не семья, а род, т. е. группа кровных родственников, осознающих свое родство и происхождение от общего предка. Род всегда экзогамен, т. е. представители рода берут жен в другом роде. Было отчетливо продемонстрировано, что во многих случаях имеет место не взаимное перекрестное брачевание родов, а система брачных отношений между родами, т. е. система родов. Сам род изначально матрилинеен, т. е. счет родства происходит по материнской линии вплоть до родоначальника.
Открытие и исследование родовой организации первобытного общества не исчерпали вклада Моргана в историю первобытности. Он первым обратил внимание на характер собственности и выявил ее общественную коллективную принадлежность, чем она отличалась от частной собственности в классовых обществах. Именно развитие отношений собственности привело, по его мнению (и ему удалось убедительно доказать эту мысль), к перестройке материнского рода в отцовский: при изменении счета родства и переходе к патрилокальному браку родовое имущество начинает передаваться от отца к детям. Таким образом, и здесь Морган остался в рамках материалистического понимания истории, сугубо материальными причинами в отличие от своих предшественников объясняя динамику социальных институтов. Большое место в его трудах «Древнее общество» и «Системы родства и свойства человеческой семьи» уделено еще одной важной характеристике первобытных институтов - системе семейно-брачных отношений. Морган охарактеризовал несколько восстановленных им на основе этнографических данных брачных систем, в чем состоит еще один его вклад в науку о первобытном обществе, но построенная им схема динамики этих систем оказалась ошибочной и не получила в дальнейшем подтверждения.
Разбор творчества выдающегося представителя этнографической науки, построившего в результате анализа и группировки практически только этнографических данных целостную картину истории первобытного общества, симпатичен в том отношении, что он показал нам высокий уровень, достигнутый этнографической наукой на протяжении XIX в., и исключительные возможности этнографии в реконструкции прошлого. Но одно негативное обстоятельство в этнографических реконструкциях очевидно, и оно не может быть до сих пор преодолено средствами только самой этнографии - речь идет об отсутствии в этнографических данных точно фиксируемой хронологической глубины, той хронологической ретроспективы, с помощью которой любая процедура реконструкции могла бы быть ограничена определенными хронологическими рамками. Здесь мы опять должны перейти к развитию археологии, так как после упомянутых выше классификаций археологических материалов все усилия археологов были направлены на изучение древности человека, восстановление основных этапов изменений его хозяйственной жизни и материальной культуры, соотнесение этих этапов с этнографически реконструируемыми этапами в усложнении социальных отношений. Значительное место в середине XIX в. заняла дискуссия именно о древности человека и его орудий труда, имевшая не только принципиальный научный, но и большой идеологический смысл, так как она способствовала отказу от церковной догмы о сотворении человека примерно шесть тысяч лет тому назад и укрепляла материалистический подход к историческому процессу.
Трем исследователям удалось сделать открытия каменных орудий и древних людей вместе с костями вымерших животных: Джорджу Мак-Инери на юге Англии и французам П. Шмерлингу и Жану Буше де Перту в Бельгии и Франции. При раскопках в Бельгии близ Льежа Шмерлинг обнаружил костные остатки самого человека. Все это сначала осталось незамеченным, но затем благодаря энергии Буше де Перта стало предметом страстных научных дебатов, на первых порах выражавших последовательно негативное отношение к самим открытиям. Однако геологическая непотрево-женность слоев, в которых были обнаружены каменные орудия, подтвержденная многими авторитетными геологами того времени, сыграла решающую роль в постепенном утверждении позитивной точки зрения и признании древнего геологического возраста и каменных орудий, и костей человека. Книга Буше де Перта с описанием его находок вышла в 1860 г. почти одновременно с коренным переломом во взглядах на происхождение человека (о чем речь идет дальше) и заложила основы научного археологического подхода к изучению древнейших следов человеческой деятельности. Некоторые историографы считают даже, что Буше де Перту принадлежит первая формулировка целостного понимания предмета истории первобытного общества, естественно, умозрительная. Он писал, что изготовление орудий невозможно без общения, а последнее невозможно без языка, язык провоцирует организацию социальных связей, которые приводят к семье и возникновению общества. Уже в этой общей формулировке одного из пионеров археологических исследований видна глубокая вера в неразрывность археологического и этнографического знания, что в общем, за исключением отдельных отклонений, и нашло полное отражение в истории этих наук. Результаты Буше де Перта, как уже говорилось, были поддержаны многими авторитетными геологами его времени, но их официальная канонизация, если можно так выразиться, произошла в книге известного английского геолога Чарлза Лайелла «Геологические доказательства древности человека с замечаниями о происхождении видов на основе вариаций», вышедшей в 1863 г. Лайелл был действительно выдающимся геологом своего времени, собравшим массу фактов, создавшим теорию геологических изменений на основе актуальных поныне действующих причин. В своей книге он проанализировал и обобщил всю тогда накопленную информацию о древнем человеке, включая и его костные остатки, доказал их совмещенность с древними геологическими слоями и вымершей фауной.
В рамках истории первобытности наиболее значимыми и эффективными всегда были исследования в области каменного века. Здесь в первую очередь нужно сказать о выделении двух этапов в технике обработки камня, связанных с двумя хронологическими этапами в истории ранней технологии,- палеолита и неолита. Оно было произведено английским археологом Джоном Леббоком в 60-е годы и сразу же получило широкое распространение ввиду своей очевидной продуктивности и легкой фиксации технологического своеобразия более ранних палеолитических и более поздних неолитических орудий труда. Еще более детальную схему хронологической динамики каменного века разработал в последней четверти прошлого века француз Габриель де Мортилье, предложивший для отдельных периодов в истории каменной индустрии наименования по наиболее известным местонахождениям, сохранившиеся до настоящего времени: шелль, ашель, мустье, солютре, мадлен-для палеолита; азиль и тарденуаз - для мезолита как промежуточного звена между палеолитом и неолитом. Первые три периода обозначались как нижний палеолит, четвертый и пятый - как верхний палеолит. На рубеже прошлого и нашего столетий другой французский археолог Анри Брейль предложил выделить еще один начальный период для верхнего палеолита - ориньяк. В таком виде периодизация перешла в наш век и широко использовалась в археологии до 30-х годов. Однако ее почти одинаковая форма у Мортилье и Брей-ля скрывала разное содержание. У Мортилье она носила традиционно эволюционистский характер, и отдельные периоды вырастали один из другого; Брейль ввел принцип миграции, и в его схеме отдельные периоды ставились в зависимость от появления новых групп людей. Вопрос о месте формирования этих групп людей и их культуры, казалось бы, естественный при таком взгляде на вещи, либо совсем не ставился, либо ставился лишь в самой общей форме: технологические традиции, характерные для каждого периода, приносились в Европу откуда-то извне.
Легко понять, что параллельно с разработкой общих вопросов археологической науки шло непрерывное накопление фактического материала, поиски следов каменного века шли во всех странах, раскапывались пещерные стоянки, раскапывались случайно обнаруженные открытые стоянки; после длительной дискуссии на рубеже веков было признано подлинным ранее открытое палеолитическое искусство и началось его интенсивное исследование; следы деятельности палеолитического человека были обнаружены в удаленных районах Старого Света; складывались национальные кадры археологов. Одним словом, первобытная археология стала самостоятельной научной дисциплиной, пытавшейся в соответствии с заветами Буше де Перта не только решать свои собственные профессиональные задачи классификации и типологии археологических материалов, но и реконструировать социальную среду и духовную жизнь древних коллективов, т. е. решать те же задачи, которые решала и этнография. Но если последней не хватало, как уже упоминалось, хронологической ретроспективы и глубины, то первая была очень не уверена в своих реконструкциях общества в целом и не могла обойтись без этнографии. Но обе эти науки, изучая человеческую деятельность и культуру, а также ее следы в прошлом и пытаясь реконструировать по ним целостное общество в эпоху первобытности, не включали в круг своих занятий самого человека, его биологию и изменения его биологического типа во времени. Между тем в этой области были сделаны многие открытия, чрезвычайно важные для первобытной истории, и самое главное - система мышления, впервые в достаточно полном виде созданная в сфере познания органического мира, оказала огромное влияние на другие области знания, в том числе и на ту область гуманитарного знания, какой является история первобытного общества.
Создатель эволюционной теории англичанин Чарлз Дарвин, изложивший ее в печати в 1859 г., в силу ряда исторических и личных причин не коснулся в своем основном труде «Происхождение видов путем естественного отбора, или Сохранение избранных пород в борьбе за жизнь» проблемы происхождения человека, но основная направленность его книги была ясна любому непредубежденному читателю: человек должен был произойти в силу тех же естественных закономерностей, в силу которых произошли и все другие живые организмы. Швейцарец Карл Фогт в 1862 г. и англичанин Томас Гексли, бывший большим другом и верным соратником Дарвина в борьбе за эволюционную теорию, в 1863 г. выступили с обоснованием эволюционной теории происхождения человека, показав его анатомическое сходство с человекообразными обезьянами и распространив на него эволюционный принцип формирования на основе более низкоорганизованных форм. К этому времени уже были сделаны две первые находки неандертальского человека, их примитивность по сравнению с черепами современных людей бросалась в глаза уже первым исследователям, они справедливо рассматривались как промежуточное звено, как доказательство того, что современному развитому человеку предшествовал человек, морфологически более примитивный. Сам Дарвин обратился к теме происхождения человека лишь в 1871 г. и посвятил ей книгу «Происхождение человека и половой отбор», в которой значительно расширил и обогатил аргументацию своих предшественников; но опубликованные уже в наше время его «Записные книжки» показывают, что проблему эту он начал разрабатывать еще в конце 30-х годов, и вся система его взглядов на происхождение человека сложилась в то время.
Большой резонанс в понимании начальных шагов превращения человека из обезьянообразных форм имела теоретическая деятельность немецкого зоолога и морфолога Эрнста Геккеля, предсказавшего, что в начале антропогенеза стояла какая-то промежуточная очень примитивная форма, и попытавшегося реконструировать ее основные морфологические особенности. Данное ей название «питекантроп - обезьяночеловек» привилось в науке и используется до сих пор. Однако само по себе теоретическое прозрение Геккеля осталось бы малозначащим эпизодом, если бы оно не нашло фактического подтверждения в самом конце XIX в., когда остатки такой формы были найдены на Яве голландским врачом Евгением Дюбуа. При всех дискуссиях, которые возникли вокруг этой находки, уже через несколько лет после ее открытия было осознано ее исключительное эволюционное значение как промежуточного звена, демонстрирующего наиболее ранний этап антропогенеза, предшествующий времени существования неандертальского человека. В полном соответствии с эволюционной теорией процесс антропогенеза также развивался в направлении замещения морфологически примитивных форм более прогрессивными, т. е. в направлении утери обезьяньих признаков и накоплении человеческих.
Однако, пожалуй, наиболее сильное влияние эволюционное учение Дарвина оказало именно на стиль мышления и характер интерпретации материалов, истолкование общественных структур и характера протекания исторического процесса в первобытную эпоху. В истории ее изучения немалую роль сыграла так называемая эволюционная школа, созданная, по преимуществу, английским этнографом Эдуардом Тайлором и имевшая многочисленных последователей. Традиционно она считается эволюционной школой в этнографии, но на деле все или почти все исследования самого Тайлора были сконцентрированы в области историко-первобыт-ных реконструкций. В известной мере эволюционистские представления явились синтезом всего того, что было достигнуто наукой XIX в. в рамках позитивистского материалистического мировоззрения, и, прежде чем закончить изложение истории изучения первобытного общества, необходимо на них остановиться.
Что было характерно для этих взглядов? Исключительная вера в прогресс, рассмотрение исторического процесса как процесса последовательного перехода от простого к сложному. При подобном взгляде на историю логично отказаться от взгляда на современные отсталые народы как на выродившихся -«дикарей», вера в прогрессивное развитие человечества автоматически исключает такую точку зрения. Безусловно, в этом проявился гуманизм сторонников эволюционного подхода, хотя позже вульгарное истолкование теории Дарвина в социал-дарвинистском духе, т. е. перенесение естественнонаучных закономерностей на исторический процесс, принесло большой вред исторической науке. Но эволюционная школа, прежде всего сам Тайлор, навязывали истории хозяйственной деятельности человечества и динамике общественных форм прямолинейность, последовательный переход от простого к сложному в качестве единственной формы развития превращал реально существующую многолинейную эволюцию с тупиками развития и попятным движением в однолинейную и монотонную с движением лишь по восходящей линии. Здесь сказались мировоззренческая ограниченность и недостаточная методическая эффективность. В то же время было бы несправедливо забыть, что Тайлор ввел в науку новый методический принцип - метод пережитков, т. е. изучение явлений в культуре, которые ретроспективно могут быть связаны с предшествующим историческим состоянием человечества, в интересующем нас случае - с первобытным обществом. На основе пережитков в современных обществах можно реконструировать социальные структуры и отношения в первобытном обществе, и Тайлор сам неоднократно показал удачные примеры таких реконструкций.
Как все это выглядело в практическом изложении, можно увидеть в двух крупнейших трудах Тайлора - книгах «Первобытная культура» (1871) и «Антропология» (1881). Материальная культура, общественные институты и народные верования подразделены в них на составляющие элементы (например, лук, плетение, керамика - в первом случае, жертвоприношения, мифы о явлениях природы - в последнем), и история каждого элемента рассмотрена независимо от всех остальных; в начале располагаются наиболее простые по форме и проявлению ряды этих элементов, в конце - наиболее сложные. Был использован колоссальный этнографический материал, представлявший народы всех континентов, но независимые ряды отдельных явлений и элементов культуры, которые построил Тайлор, выглядели все же достаточно безжизненными, так как, во-первых, они были очень геометричны, слишком стройны, чтобы в них можно было поверить, во-вторых, они даже многими современниками Тайлора воспринимались как малоисторичные или даже внеисторичные, не отражающие реальной динамики явлений. С точки зрения психологии научного творчества любопытно, что Тайлор, видимо, сам увидел ограниченность эволюционного подхода: после появления своих двух книг он практически ничего больше не напечатал, хотя и прожил еще почти 40 лет. Но эволюционная школа имела отдельных крупных последователей и позже и перешла в наше столетие. Однако все эти последователи вошли в историю изучения первобытного общества многими своими конкретными исследованиями, а не теоретическими разработками - их теоретические взгляды носили традиционный характер и, безусловно, пережили свое время.
Разработка марксистской концепции истории первобытного общества. Создание историко-материалистиче-ской трактовки процесса развития человеческого общества потребовало от Карла Маркса и Фридриха Энгельса освоения огромной исторической информации, которое сопровождало всю их научную работу на протяжении жизни. Параллельно с развитием их взглядов и накоплением исторических знаний о первобытном обществе шло и формирование концепции первобытности, которое у Маркса было связано преимущественно с проникновением в сущность экономических отношений в докапиталистических обществах, а у Энгельса - с изначальным интересом к первобытности и общим проблемам диалектического развития мироздания. Некоторые исследователи взглядов Маркса и Энгельса на первобытность выделяют три периода в истории формирования этих взглядов: 40-е годы - работа над «Немецкой идеологией», которую они создавали как первый опыт формулирования основных положений диалектического и исторического материализма и которая осталась неопубликованной; 50-60-е годы - исследование Марксом в связи с подготовкой «Капитала» ранних форм общины, которое опиралось не только на существующую тогда историческую традицию, но и на большой этнографический материал; 70-80-е годы - специальная разработка Энгельсом вопросов истории первобытного общества и происхождения человека, причем последнее было тесно связано с подготовкой «Диалектики природы». Однако в контексте общей историографии первобытности наибольшее значение приобретает не рассмотрение динамики взглядов Маркса и Энгельса по всем связанным с первобытным обществом вопросам, а характеристика их вклада в эмпирическое и теоретическое изучение антропогенеза и становления человеческого общества. Поэтому дальше эта характеристика будет проведена систематически и выделены три проблемы, в понимание которых внесены идеи и разработки, сохранившие свое значение до настоящего времени. Эти проблемы - факторы очеловечивания в процессе антропогенеза, периодизация истории первобытного общества, первобытное общество как особый начальный этап истории, образовавший зародыш будущего коммунистического общества.
Концепция, изложенная в подготовительной главе к «Диалектике природы», озаглавленной «Роль труда в процессе превращения обезьяны в человека», представляет собою редкий пример небольшой по объему теоретической разработки, сохраняющей полную актуальность более чем через столетие. После своей публинации она предопределила характер интерпретации в первобытной археологии и палеоантропологии и получила развитие в ряде фундаментальных исследований. Преимущественно они написаны советскими специалистами и учеными ГДР, но в последние десятилетия фактор, положенный Энгельсом в основу развития в антропогенезе,- фактор труда все более осознается как ведущий с самых первых шагов формирования древнейших людей в западноевропейской и особенно американской литературе. Принципиально новым в концепции Энгельса было то обстоятельство, что в противовес фигурировавшим ранее естественно-историческим факторам происхождения человека, эвристическая сила которых была явно недостаточна, так как многие крупные ученые и мыслители прошлого века интуитивно понимали своеобразие процессов антропогенеза и становления общества и их отличие от процессов в органическом мире, был открыт и убедительно аргументирован в своем действии социально-исторический фактор и этим продемонстрирован с самого начала социальный характер человеческой истории, а следовательно, и ее начала - первобытной истории. Интегрирующее влияние социально-исторического фактора, составляющего краеугольный камень человеческой деятельности вообще, предопределило все стороны развития как биологических особенностей древнейших и древних людей, так и их социальных отношений.
Разработка периодизации, предложенной в книге Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства», изданной в 1884 г., неоднократно служила предметом рассмотрения и вызывала серьезные дискуссии. С одной стороны, было опубликовано немало сугубо апологетических работ, в которых эта периодизация объявлялась принципиально новым вкладом в науку, и с нее начался якобы подлинно марксистский период в первобытной историографии. С другой стороны, несправедливо по отношению к наследию выдающегося мыслителя приписывать ему сделанное другими и не видеть, что Энгельс, в сущности говоря, повторил периодизацию, предложенную еще Фергюссо-ном и обогащенную конкретными историческими и этнографическими материалами Морганом, т. е. принял их деление первобытной истории на эпохи дикости, варварства и цивилизации. Энгельс значительно полнее и глубже, чем Морган, охарактеризовал социально-экономические и хозяйственные аспекты динамики первобытных коллективов, но принципиальная схема осталась без изменений. Принял он и введенную Морганом стадию военной демократии на рубеже эпох варварства и цивилизации, подразумевавшую политическое господство племенных вождей, хотя и высказал по поводу этой идеи несколько критических замечаний. Морган предложил эту стадию как всеобщую, экстраполируя на мировой исторический процесс в основном свои собственные наблюдения над североамериканскими индейцами, Энгельс признавал ее более ограниченное значение. Так или иначе периодизация Энгельса углубляла и фундировала схему Фергюссона - Моргана, но она продолжала, а не принципиально изменяла ее.
Гораздо более фундаментальной и новаторской была попытка увидеть место первобытного общества в общей панораме человеческой истории. Маркс, начиная с «Немецкой идеологии», неоднократно возвращался к этой теме, в соответствии со своим обычным методом подходя к ней с разных сторон. Первобытная, или архаическая, формация кардинально отличалась от всех других формаций в истории человечества отсутствием частной собственности и как следствие этого отсутствием предпосылок к эксплуатации человека человеком. В этом не только ее коренное отличие от других формаций, но и противопоставление им, она полярна всему остальному, происшедшему в ходе- исторического процесса. Именно поэтому Маркс предложил называть ее первичной, а остальные формации вторичными. Этим подчеркивался ее изначально генетический характер, ее первичность по отношению к другим формациям и то обстоятельство, что она в зародыше содержала в себе предпосылки и истоки всего дальнейшего развития. С этой точки зрения использование терминов «доистория» или «предыстория» выглядит не только возможным, против чего неоднократно возражали многие советские историки, но и теоретически оправданным. Более того, в соответствии со всей логикой диалектического и исторического материализма явление в становлении-не то же самое, что уже сложившееся явление, и человеческая история не составляет в этом отношении исключения.
Наконец, теоретически чрезвычайно важным является сравнение первобытного общества с коммунистическим обществом будущего, в котором будут преодолены противоречия уже осуществившегося исторического процесса - классовая борьба и эксплуатация одной личности другой и одного класса другим. В коммунистическом обществе будущего Маркс видел реализацию, естественно, на гораздо более высоком техническом уровне, многих институтов, типичных для первобытной, или первичной, истори-ко-экономической формации - общественной собственности на средства производства, коллективных форм жизни, отсутствия эксплуатации, гармонизации общественных отношений, гармонизации отношений личности и коллектива. Коммунистическое общество поэтому представляет собою не продолжение развития антагонистических обществ, а отрицание этого развития, оно есть во многих отношениях высшая ступень того, что заложено в первичной неантагонистической форм