Как просто все на этом свете. Даже слишком просто. Просто и погано-c! Трагическая тайна появления Эжени стала для меня ясна как день. Она, конечно же, была внебрачной дочерью кокотки, дамы полусвета, иначе говоря, дорогой, хорошо обученной шлюхи. В детстве Эжени, наверняка, исполняла танец с шалью, развлекая подвыпившую компанию, пока мамаша уступала какому-нибудь особенно нетерпеливому обожателю в кулуаре. Потом прекрасная камелия сдохла, как полагается, от чахотки, или, что гораздо более вероятно, от сифилиса, оставив после себя кучу долгов, шелков и маленькую развратную дочку. Все имущество пошло с молотка, а об Эжени позаботилась старая знакомая, Амалия Ивановна... И теперь эта тварь -- недаром она с молоком матери всосала в себя ремесло актрисы -- водит меня за нос, разыгрывая из себя оскорбленную невинность. Конечно, спору нет, девочка талантливая -- даже я попался как олух, хотя в свое время переимел с десяток таких барынь. Или все дело в юности? Так или иначе -- пора положить этому конец! На кухне при свете лампадки тускло блестела поротая никиткина задница. Он намазал ее деревянным маслом и спал, ничем не прикрывшись. Я легонько пнул его. - Вставай, мой милый. Просыпайся. Пойдем делить любовь печальной нашей крали. - Куда? - Изо всех сил пытался проморгаться Никитка. - К барышне пойдем. В постельку. Никитка дико взглянул на меня: - Побойтесь Бога, Евгений Александрович, на что я вам там дался? Срам-то какой! Я нехотя ударил его по глупой роже с выпученными глазами и лениво произнес: - Выгоню. Обоих. Сдам в бордель. Никитка пристально посмотрел на меня и потянулся за портками. - Оставь. И так красивый. В сопровождении шлепающего босыми ногами Никитки я не без торжественности проследовал в барышнину спальню. Эжени в испуге села на кровати, натянув на себя простыню. Я иронически поклонился: - Извольте видеть, сударыня, не осмеливаюсь входить к вам без вашего фаворита. Надеюсь, теперь вы примете меня благосклонно? Эжени вскрикнула, попыталась убежать, но я успел перехватить ее и силком уложил обратно. - Я вижу, сударыня, вы несколько удивлены, но не извольте беспокоиться - он свое дело знает. Получите полное удовольствие... Никитка, что ты там копаешься? Он не мог справиться с ногами -- Эжени сильно брыкалась, но молчала от гордости. Я взглянул ей в лицо -- губку закусила до крови, из глаз текут злые слезы. Я почувствовал, как внутри меня что-то содрогнулось от ненависти. Так не пойдет. Еще побью, неровен час. - Полноте, Эжени! Будьте же благоразумны! К чему сей трагический вид? Вам это не идет! Фи! Совсем не comme il faut. Звук собственного голоса несколько ободрил меня. Я, наконец, смог испытать к бедной барышне некое подобие человеческого сочувствия. Ведь без этого игра не стоит свеч! Только сострадание может придать утонченную прелесть любовным издевательствам. Либертинаж возник в эпоху гуманизма, причем у его наиболее просвещенных представителей. Он был бы немыслим, скажем, у китайцев, которые относятся к женщине буквально как к подстилке. Для того, чтобы получить настоящее удовольствие от унижения другого человека, нужно, черт возьми, искренне верить в либерте, эгалите, фратерните! Я сунул руку вниз, туда, где сливались три пары влажных губ, и ущипнул Никитку за язык. Девица лежала холодная, как ветчина. Ну что прикажете с ней делать? - Никита, держи-ка руки барышне крепче. Толку от тебя никакого! - Не стерпит она, богом княнусь, не стерпит! Вона какая маленькая -- аж сжалась вся. Повремените, батюшка, голубчик! Лучше я вам сам как-нибудь услужу! - Выискался заступник! Делай, что велят! Ноги сперва привяжи. - Барышня, милая, простите великодушно! Не видать вам от него пощады! Но может оно и лучше так, а? Может, оно и к лучшему все обернется? Не переставая причитать, Никитка привязал Эжени за лодыжки к спинке кровати и подсунул ей под бедра подушку. - От боли-то она вниз подастся: несподручно вам будет, - пояснил он и, обняв меня обеими руками, принялся делать то единственное, что умел. - Смотри, Никит, не перестарайся. Хочешь, чтоб барышне меньше досталось? На второй раз больше будет. Никитка снова метнулся к Эжени. - Высохла вся! Как есть высохла! - с отчаянием проговорил он. - Хватит! Держи. Эжени закричала. Лицо Никитки все сморщилось от жалости. Он шептал ей что-то утешительное, сам то и дело всхлипывая. Она плюнула ему в глаза. Эта нелепая в своем безобразии сцена как-то болезненно подействовала мне на нервы. Я стал терять самообладание. Пришлось оставить барышню и снова призвать на помощь Никитку. Он справился... Эжени лежала как мертвая с привязанными ногами. Никитка вытирал со своих губ ее кровь. Не в силах более выносить это зрелище, я встал. Никитка поспешил накинуть мне на плечи халат. Я дал ему знак следовать за собой. - Вот что, миленький, оставляю барышню на твое попечение. Ты уж позаботься, дружок, чтоб она по-всякому угождать научилась: и руками, и губами и прочими частями. Даю тебе неделю. Делай, что хочешь, но! Если ты, смерд, ненароком мне ее обрюхатишь! Ублюдка утоплю, а тебя собственными руками кастрирую! - Да на кой ляд она мне, ваша краля? Сами с ней возжайтесь, коли надо! А меня приплетать нечего. Я и так сегодня душу из-за вас преступил. - Ты еще смеешь мне перечить? Ты?! После всего, что было?! Мало я, видно, тебя порол. Еще раз хоть слово поперек скажешь -- живого места не оставлю! И денег от меня больше не получишь! Последняя угроза подействовала. Никитка тяжело вздохнул. - Будь по-вашему, барин. Только нехорошее дело вы затеяли. Добром не кончится. На следующий день мне передали приглашение: дядя просил пожаловать к обеду. Меня охватила паника -- неужели до него дошли какие-то слухи? Вчерашняя сцена никак не шла из головы: не то, чтобы я чувствовал себя виноватым, напротив, выражаясь языком юридическим, я был стороною потерпевшей... Конечно, это нужно было сделать... Но огромные страдающие глаза Никитки и бессильно раскинутые ноги Эжени в течении всего дня неотступно преследовали меня. Дядя мой, Петр Алексеевич Родолюбов, крупный николаевский вельможа, теперь по состоянию здоровья и по причине моральной непригодности полностью отошел от дел. Он был непримиримый консерватор, убежденный сторонник сильной руки и палочной дисциплины. Мои детские воспоминания -- он частенько навещал мою матушку -- сохранили образ высокого статного красавца с надменным взглядом и презрительной складкой возле четко очерченных губ. Теперь это был старый, грузный, страдающий отдышкой человек, с обезображенными подагрой конечностями, который почти не выходил из дома. Тем не менее он не потерял былой властности, и сейчас, поднимаясь по парадной лестнице его огромного особняка, я снова чувствовал себя нашкодившим мальчишкой, которого будут пороть. У дяди сидел гость -- предводитель местного дворянства, Резняк Иван Николаевич. Когда я вошел, он как раз рассказывал какую-то историю, судя по его замаслившимся глазкам, весьма аппетитного свойства. - Здравствуй, mon cher, садись. Сейчас кофий принесут. - Дядя приветливо кивнул. У меня отлегло от сердца. Не знает! - Здравствуйте, дядюшка! Как ваше здоровье? - Ничего, мой друг. Как говорится -- не дождетесь. Резняк визгливо засмеялся. - Евгений Александрович! Дорогой! Рад вас видеть! Только почему же вы у нас никогда не бываете? Дамы все в трауре: где галантный кавалер? Право, голубчик, приезжайте! Отведайте наших пейзанских радостей! Марья Степановна такую сливяночку заготовила -- пальчики оближешь! У нас, конечно, деревня, скучно, но тоже случаи бывают -- обхохочешься! Вот, как раз начал рассказывать Петру Алексеевичу: ...как только мне доложили, сейчас же беру с собой Антипку и Евсея и иду на место преступления. И правда: два паренька яблоньку в саду обирают. Один забрался с ведром на дерево, рвет, стервец, яблочки и на веревке вниз спускает, а другой, значит, принимает. Уже два мешка таким манером увязали. Нижнему мы белы ручки-то скрутили, а верхнего за ногу с дерева сдернули. Тот малость на травке полежал, отдохнул, потом очухался и говорит: "Ильюшка не причем, меня одного секите". "Как же не причем? - говорю, - Вместе ведь воровали?" Но тот уперся: "Не причем, и все тут! Я, - говорит, - его заставлял!" Вижу, дело серьезное -- любовь. Нижний-то мальчик прехорошенький! Кожа нежная, румяная, сам как яблочко, сидит тихонько, из васильковых глаз слезки жемчужные роняет. "Ну, говорю, раз ты его жалеешь, сам и накажи. По-братски". Мы с Ильюши портки стащили, положили его аккуратненько на травку, красотой вверх, а второму мальчику, Игнатке, кнутик в руки дали. Он стоит, в задумчивости, да на красоту смотрит. "Давай, говорю, приступай, а не то мои ребята возьмутся -- хуже будет". Игнатка вздрогнул, глаза зажмурил, и хлесь! - Ильюшу по ногам. Тот запищал, завыл тоненько, по-бабски. Игнатка с перепугу открыл глаза и опять красоту-то увидел. И стал он хлестать по той красоте, сначала легонько, а потом во вкус вошел, бьет от плеча, с размаху. Ильюша уже и выть перестал, только хрипит, а потом и вовсе замолчал -- дурнота с ним сделалась. Игнатка вроде как опомнился, стоит, рот разиня, и не поймет, что тут такое приключилось. А Ильюшечка на траве в беспамятстве лежит, весь в крови. Ну, Игнатка, как уразумел, что содеял, аж об землю забился, родимый. Хорошо, ребятки мои его успокоили -- шкуру всю нагайкой содрали, и спереди, и сзади, и яблочками наливными на славу угостили. Штук пять влезло, да только не в рот. Не дожидаясь слушателей, Резняк громко захохотал. Дядя криво усмехнулся и посмотрел на меня: - Да, скотства у нас везде хватает. И сверху, и снизу. Особенно в нынешнее время. Господам мужиков пороть запретили, - он покосился на Резняка, - так они сами теперь друг друга лупят, да с каким азартом-с! В Заварзино на прошлой неделе всем миром насмерть засекли молодого детину. Он у них был сторожем при огородах. Бабы к нему повадились. Уж не знаю, чем он их таким привлекал! Баб, кажется, он не особенно любил, так разве что, из жалости, и всем бабам предпочитал общество молодого Карамзинова. Когда тот приезжал, они все время вместе проводили -- и рыбачили, и охотились... Доложили, что обед готов. Дядя, опираясь на мою руку, с трудом поднялся, и мы проследовали в столовую. Закуска была в дядюшкином стиле -- а ля рюс -- грибочки, огурчики, икра. Потом отнюдь не страсбургский пирог нетленный, а жирная домашняя кулебяка с начинкой в пять слоев. За сим последовали лещи в сметане, а на на жаркое -- жаренная баранья нога. Сразу после обеда Резняк откланялся, сославшись на дела, и мы с дядей остались вдвоем. - Я хотел поговорить с тобой, - как обычно, напрямую начал он, - сколько ты получаешь жалованья? - Около четырех тысяч в год. - Гм. Немного. И тебе хватает? - Нет, не хватает, - честно признался я. - И как же ты живешь? Полагаю, довольно-таки убого: домишко почти на окраине, деревенская баба-кухарка, выезда нет, принять никого не можешь... Я понимаю, что ты терпишь по заслугам, но мне мочи нет стыдно за тебя перед знакомыми. - Дядя, поверьте, мне совершенно все равно, что об мне подумают! - Ты можешь сколько угодно считать себя светским львом и смотреть на провинициальное общество как на стадо баранов, и утешаться этим, поскольку ничего другого тебе не остается. Но ты лукавишь перед собой. Тебе не все равно, просто у тебя... - Дядюшка, вы совершенно правы! Только, ради бога, увольте меня от ваших нравоучений! - Не перебивай меня! Я не собираюсь читать тебе нравоучения. Меня больше интересует практическая сторона дела. Ты никогда не думал о женитьбе? Я опешил от неожиданности. - Признаться, нет. - А зря. У нас в уезде полно богатых невест. Торговля, понимаешь, золотишко. Но я ни в коем случае не предлагаю тебе жениться на купчихе. У Резняка три дочери, и за каждой он дает по двести тысяч. Есть и другие варианты. С твоей внешностью мы можем выбирать, - он оценивающе обмерил меня взглядом, - хотя, по-моему, ты уже начал опускаться. Не смей, слышишь! - Я благодарю вас за вашу заботу, дядя, но в ближайшее время я совсем не собираюсь жениться. - Вздор! Я понимаю, что тебе одному это будет не под силу: визиты, выезды, расходы... Денег я тебе не дам принципиально -- и ты знаешь почему. Но на следующей неделе приедет Александра -- она все уладит. Уж она за тебя возьмется! Господи, неужели Сашенька приезжает! Я ведь сто лет ее не видел! Сашенька, единственная дочь Петра Алексеевича и моя двоюродная сестра, все время жила за границей. Я не видел ее... да, позвольте, я не видел ее лет пятнадцать! С самого отрочества! Возвращаясь вечером от дяди, я погрузился в воспоминания. Все свое детство я провел в нашем родовом имении. Запущенный парк, постепенно превращающийся в лес, озеро, потянутое ряской, меланхолическая беседка на берегу... Вечер, уже стемнело, о нас, детях, все забыли. Мы сидим в беседке, тесно прижавшись друг к другу, и смотрим на ярко освещенные окна барского дома. Издалека, приглушенно доносятся смех, голоса, звуки фортепьяно, а вокруг нас шумят сосны, кричит ночная птица и, временами, большая рыба всплеснет в пруду. Начинает накрапывать дождь. И грустно, и страшно, и хорошо! Говорим друг с другом шепотом, а больше молчим. Ах, что за прелесть была моя Сашенька! Она обожала резвиться. "Как мальчишка!" - ругалась гувенантка. Дыхание ее всегда было быстрым и прерывистым от возбуждения, непослушные локоны вечно выбивались из прически, на верхней губке блестели маленькие капельки пота. Однажды, когда мы играли в салочки, я поймал ее и быстро слизнул эти соленые росинки. Мне так давно хотелось! Сашенька остановилась от неожиданности: "Фу, дурак!", - выдохнула она и побежала -- не за мной, а от меня. Я проснулся на рассвете и долго не мог заснуть. В этом пограничном состоянии меня вдруг посетило одно странное воспоминание. Самое странное в нем было то, что до этого момента я никогда не вспоминал его. Как-то раз поздним вечером, улизнув из-под присмотра, мы, по своему обыкновению, хотели пробраться в нашу беседку, но, подойдя к ней, обнаружили, что там уже кто-то есть. Спрятавшись в зарослях сирени, мы стали прислушиваться к голосам. - О Боже! Петр! Нет! Не здесь! Не сейчас! - испуганно шептала женщина. Тяжелое дыхание, звук рвущейся ткани. Тихий повелительный голос мужчины: - Да. Здесь. Сейчас. - Я не могу! Это такой грех! Петр! Мы с тобой страшные грешники! - Держись за перила... Так! И нагнись еще немного. - Ох! Нет! - Ну же, не жмись! Впусти меня глубже! - Мне больно! - Это потому, что ты отвыкла. Я давно не был у тебя. Хорошо, я буду осторожнее... Ну вот, уже не так больно, правда, милая? - Поцелуй меня!.. Ммм... Ты меня любишь? - Я любил тебя, люблю и буду любить! - Да! Не убирай руку! Так сладко! - Умница моя, хорошая, ну, держись покрепче! Деревянные перила ходили ходуном, тряслись даже сиреневые кусты, наше убежище. Женские стоны, вначале приглушенные, становились все громче... Когда все закончилось, я обнаружил, что держу в обьятиях Сашеньку и прижимаюсь щекой к ее голому плечику. Ее косынка сбилась куда-то набок. Я с трудом перевел дыхание и нехотя разжал руки. - Я приду к тебе ночью, - сказал мужчина, выходя из беседки. -- Отпусти сегодня горничную. Это был мой дядя. Неторопливой, небрежной походкой он направился к дому. Немного погодя, вышла и женщина. Она закрывала лицо и старалась держаться в тени. Сейчас я понимаю, что это могла быть только сашенькина гувернантка, но тогда я почему-то решил, что это матушка... Чтобы отвлечься от навязчивого наваждения, я кликнул к себе Никитку. - Ну, как у тебя обстоят дела с барышней? Рассказывай. Да с чувством, с толком, с расстановкой! - Ежели по-порядку говорить, то спервоначалу барышня были на меня оченно даже обиженные. - Разумеется. - Слушать ничего не хотели, бились, руками дрались и всякими жалкими словами обзывались: и холоп я, и вор, и предатель. - Это верно. И как же ты ее умаслил? - Принес хересу из шкапа, початую бутылку. Они и успокоились. - Что?! Так ты мой херес выжрал, разбойник? - Они-с. Выкушать до донышка изволили. Потом долго рыдали, но уже у меня на руках-с. А я, как вы велели, барышню увещевал, уговаривал, уму-разуму научал. Барину, говорю, нужно угождать, и тогда барин будет ласков. А ежели ерепениться начнешь, то прибьет как муху, или, того хуже, из дому прогонит. Барышня меня послушали... - Так и послушала? Да ты что-то недоговариваешь! Ладно, продолжай, знаю я ваши секреты! - И пообещал я ее всяческому обхождению научить, как, стало быть, ласку вам оказывать. - И что? Научил? - Не совсем еще. Ротиком ничего делать не умеют. Уж мы с ней мучились-мучились! Сначала морковку из кухни принесли для наглядности, потом на живом -- на мне то бишь -- пробовать стали. - Барышня на тебе пробовать не побрезговала?! - Так мы с ней сколько мыли его одеколонами да духами всяким! До сих пор зудит. И ландышами воняет. - В подтверждение своих слов Никитка стал с готовностью развязывать штаны. Я замахал на него руками. - Обойдусь как-нибудь без твоих ландышей! Ты мне лучше ваши экзерсисы покажи. Любопытно посмотреть, как это ты барышню уму научаешь? - Так это запросто! Вы завтра сделайте вид, что уходите, а сами за ширмочками схоронитесь. Все и увидете-с! А я потом барышню в садик уведу или на кухню, а вы уйдете тихими стопами. Только раньше времени себя не кажите, а то все дело испортите! - Посмотрим, какие у вас там дела... - И еще пожалуйте десять рублей на винцо. Дешевенького-то они пить не станут. - Опять винцо?! Ты смотри, не спои мне барышню! - Без этого никак невозможно-с. Очень уж они трепетные. - Ладно, возьми. Сам, главное, не спейся. - Я, барин, спиртного в рот не беру, вы же знаете. Сыздетства на бытьку насмотрелся, как он пьяный домой приходил... Мамке горячие щи в лицо плескал, а нас с сестрицей к кровати вожжами привязывал и бил смертным боем. С тех пор вино мне вроде как поганым кажется. Никиткин план удался. Вечером следующего дня я собрался в клуб, а потом отпустил извозчика пустым. За ширмами я обнаружил стул, расчетливо поставленный как раз напротив щели между двумя рамами, через которую открывался великолепный вид. Они не заставили себя ждать. Судя по громкому смеху и красным пятнам на щеках Эжени, Никитка уже успел подпоить ее. Придерживая барышню под локоток, он провел ее прямиком к кровати, усадил на краешек, и, стоя перед ней, быстро разоблачился. Эжени захохотала и спрятала лицо в подушки. Но Никитка был вполне серьезен. - Барышня! Вы не отвлекайтесь! Помните, что я вам вчера говорил? - Пом...ню, - стонала Эжени. Она откинулась на кровать и умирала в приступе смеха, цепляясь руками за что попало. Простыня почти сползла, подушка упала на пол. Никитка, укоризненно качая головой, поднял подушку и бросил ее барышне на живот. А она, лежа, слабыми от смеха руками снова попыталась кинуть ее в Никитку. - Одни шалости на уме! - Он отнял подушку и отложил в сторону. - Вы мне, Женечка, сегодня урок сдаете. На время. Он поставил рядом с кроватью песочные часы. - Пять минут у вас, барышня. Должны успеть. Он лег на кровать и заложил руки за голову. Эжени нагнулась было к нему... и снова залилась безудержным смехом. Никитка вздохнул. - Вроде совсем как взрослая барышня, а все хихоньки да хаханьки! Эдак вы никогда ничему не научитесь! Прошло еще минут пять, прежде чем Эжени наконец успокоилась. Никитка перевернул часы. Эжени откинула локоны, склонилась над ним... - Рукой себе не помогай! - сторого поправил тот. Эжени послушно убрала руку. - Смотри, сколько слюны на живот натекло! Ну кто так делает? Никитка несколько раз перевернул часы. - Верите -- нет, барышня, а я сейчас усну. Скучища смертная. Эжени возмущенно выпрямилась. - А что не так? Я стараюсь как могу! - Стараться-то ты стараешься, а чувства в тебе никакого. Без всякого удовольствия делаешь. - Так я тебе еще и с удовольствием должна?! - Это, барышня, обязательно. Без удовольствия не стоит и браться. Дай, покажу, как надо. И Никитка показал! Он привлек к себе барышню и поцеловал ее в губы с такой страстной, долго сдерживаемой нежностью, что Эжени вся обмякла под ним, как под порывом горячего летнего ветра. А следующий поцелуй пришелся в центр розового цветка, окруженного ворохом кружевных юбок. - Возьми и ты, - быстро прошептал Никитка и прижался к ее лицу. Они уложились в пять минут. Да, следует признать, что юнец опять обставил меня. И с какой неслыханной дерзостью! Я с замиранием сердца досмотрел сцену до конца, потом Никитка под каким-то предлогом вывел разомлевшую барышню, и я ушел в кабинет -- размышлять об увиденном. Вскоре появился Никитка. Он уже уложил спать свою барышню. Я обнял его: - Опасную игру ведешь, мой мальчик. Не боишься? Сам-то хоть понимаешь, что делаешь? Он не ответил. Я поцеловал его в красивые губы. Никитка покраснел до корней волос: - Барышню бы вам, барин, - смущенно пробормотал он. А я гладил его прекрасное тело, нежную кожу, шелковые кудри. Никогда раньше я так не ласкал его. Он получал только те прицельные, сугубо утилитарные ласки, которые даются не ради самого человека, но ради доставляемого им удовольствия. А Никитка достался мне просто и дешево. Достаточно было сунуть ему в руку два рубля и поманить к себе на диван... - Скажи мне, милый мой иудушка... Нет, прежде поцелуй, а потом скажи: любишь ли ты меня? И как ты меня любишь? - Не знаю, барин, что вы под этим словом "любовь" понимаете. Меня за всю мою жизнь только мамка любила да сестрица. И я раньше только их и любил. Когда я к вам служить пошел, то, можно сказать, барина впервые увидел. И ходите вы по-особому, чинно, не как мужики сиволапые, и смотрите приветливо. Говорите складно, по-благородному, даже если со мной дурачитесь. Одеты нарядно, ручки маленькие да нежные. Не деретесь, зло на людях почем зря не срываете. Никогда я от вас слова обидного не слышал. А то, что баловаться любите, так на то вы и барин. Вы бы мне заместо отца родного были, да только я вам не родня. Я для вас - хуже приблудной собаченки. Сегодня брюшко почешете, завтра -- пинком за дверь. - Прав ты, Никита. Режет глаза... А барышню ты как любишь? - А барышню мне жалко до ужаса. Одна она, бедная. Нет у нее заступника. Только я, вор, холоп, предатель, дурак и Ванька для битья.
Марина Т.
Экзекуторша
Я та самая Марина, которая когда-то, по приказу Анны Петровны, отведала хороших прутьев в магазине, где и сейчас работаю. Девочкам-сослуживцам пришлось меня, малодушно упирающуюся, при всех перегибать через спинку кресла и связывать по рукам и ногам, для так необходимой мне же самой, воспитательно – показательной порки. Мне, взрослой бабе-дуре, при всех поднимали юбку, насильно спускали штаны, и это меня невыразимо больно вытягивали гибкими, длинными и толстыми прутьями по голому заду, мучительно медленно отсчитывая назначенные розги.
Как жутко мне было тогда, ожидая каждый новый удар, самой слышать свист прута, заканчивающийся его звонким шлепком по моей голой заднице, но через какое-то мгновение, гораздо страшнее было принимать раздирающую жгучую боль от этого шлепка, который, как мне казалось, разрезает тело до костей.
Как я тогда громко вопила, подпрыгивая и позорно виляя своим жестоко, но справедливо выдранными, голыми ягодицам, особенно, когда мои воспитательницы, с жутким свистом, опускали на них свои лозины с двух сторон сразу. Показывала девочкам, как отчаянно мне больно от каждого их этих хлестких ударов, и как молила Анну Петровну простить меня, а девочек – так больно не бить!
Мне очень стыдно признавать это, но не выпороть меня тогда было просто нельзя, ведь я позволяла себе отмахиваться от справедливых замечаний. После того, как девушки наказали меня розгами, я со страху изо всех сил старалась работать хорошо. Анна Петровна мне пообещала теперь внимательнее следить за мной, и если я не исправлюсь, то за первое же малейшее замечание меня сразу же снова поведут в кабинет пороть. Но уже не сравнимо строже, чем в первый раз, даже если тело еще не успеет зажить. Я страшно боялась, что меня опять будут привязывать, спускать штаны и стегать по уже и так жутко исполосованному заду, а мысль о том, что кто-то это будет видеть и слышать мои дикие вопли, приводила меня в тихий ужас. Не знаю, чего я боялась больше, стыда или боли, наверное, все-таки боли. Повторной порки, к счастью, мне удалось избежать. Я старалась изо всех сил конечно «за страх», а получилось, в конце концов «за совесть». Я привыкла работать хорошо. За уже три года, которые прошли после того памятного дня, меня больше на работе ни разу не пороли, не было даже мелких замечаний.
Но буквально, когда я отправила свое первое письмо в «КМ», Анна Петровна позвала нас с Леной к себе и сказала, что сегодня мы должны наказать Алису за воровство. Далее последовали подробнейшие советы по правилам порки дамских поп. По существу если зад полный, то обладательница его испытывает гораздо больше боли, чем худышка, поэтому, худеньким женщинам, всегда назначают больше розог. Ведь прут на большой попе оставит след в 2-3 раза более длинный.
Анна Петровны сказала, пороть Алису мы будем вдвоем с Леной, и дадим ей сто розог, и что первые 10 ударов наносятся очень сильно и одновременно с двух сторон, в промежутках между ударами мы с Леной должны считать до трех, чтобы выдержать нужный ритм. Алиса уже в конце первого десятка обязательно должна кричать от боли. Мы не должны обращать на это никакого внимания. После первого десятка нужно пороть с тем же ритмом, но по очереди то с одной, то с другой стороны. Удары направляются так, чтобы прут ложился ровно на ближнюю половинку, а его кончик сильно стегал противоположную. И еще силу удара нужно соизмерять не по визгу и мольбам наказываемой, а по следу, который розга оставляет на теле. Поэтому, порка, даже через тоненькие штаны, недопустима, так как след от удара, каждый раз нужно видеть, чтобы не принести вреда. Бывают очень терпеливые женщины, которые порку вообще переносят молча, и только самые сильные и частые удары их заставляют кричать. Но бывают и беспокойные дамы, которые отчаянно вопят от достаточно слабых и редких шлепков, когда боль не так уж жестока. Поэтому, если наказываемая неистово кричит, или наоборот, стиснув зубы, достойно и молча принимает розги, сила удара должна быть одинаковой и такой, чтобы маленькая капелька крови выступала только на самом конце полоски, оставляемой прутом, а сама полоска должна быть красно-синей. Не больше, но и не меньше.
Затем Анна Петровна велела Лене снять штаны и перегнуться через спинку кресла для того, чтобы на ее примере показать мне приемы порки. После того как Лена выполнила приказ, Анна Петровна долго и подробно рассказывала, и показывала на голом теле те места, куда и как должна и не должна ложиться розга, слегка стегая Лену прутом. Далее и мне пришлось спускать штаны, чтобы Анна Петровны подробно и не спеша, повторила все для Лены.
Анна Петровна строго предупредила, что если ей покажется, что Алису мы жалели и пороли слабо, то она нам с Леной сейчас же прикажет всыпать по пятьдесят очень и очень горячих прутьев. У меня все внутри похолодело от этих слов, и я явственно ощутила, как сечет длинный прут мое тело. Руки, и ноги крепко привязаны и тебе остается только кричать. Мы с Леной переглянулись и пообещали, что пороть Алису будем очень больно, для ее же пользы.
Пришли Алиса с Галей. Алиса поступила достойнее, чем я, когда была в ее положении. Войдя в кабинет и увидев прутья, она сразу заплакала, но не сделала попытку убежать. Анна Петровна объявила, что это Алиса вчера вытащила деньги из сумочки у Галины. Украденные деньги в день зарплаты придется вернуть, а для того, чтобы Алиса хорошо запомнила этот случай, и больше никогда не воровала, нужно сейчас наказать ее розгами. Галя, после того как воровку разденут и привяжут к креслу, постегать ее розгой по попе, столько, сколько пожелает, и послушать, как она будет кричать от боли. Алиса не просила пощады, но заплакала навзрыд.
По приказу Анны Петровны, Алиса, сняла платье и комбинацию, подошла сзади к креслу, отстегнула чулки и спустили их до туфель, затем медленно спустила панталоны до колен, оголив добротные белые ягодицы. Несколько секунд постояла так с голой попой, содрогаясь от плача, перегнулась через спинку кресла, и покорно дала нам с Леной крепко привязать руки и ноги к ножкам кресла ремнями.
Только сейчас, глянув на голую попу Алисы при ярком свете, я заметила много длинных, пересекающихся, синеньких и желтоватеньких полосок, проходящих через обе половины попы, и немного ниже, на ногах. Несомненно, это были следы недавней порки.
Порка – для взрослой женщины – наказание особое, крайняя мера! Ох, и правильно же выбрано именно это наказание для воровки, когда ее вот так при пострадавшей заставят спускать штаны, и привяжут голой попой вверх для того, чтобы было удобнее больно отстегать гибким прутом. Однако, в чисто женском коллективе стыд – не дым, глаза не ест, а вот от розги ей скоро придется громко плакать. Какой там уж стыд, если такая боль! А стегать воровку будет та, у которой украдены деньги. Ну-ка женщины, кто скажет, что это несправедливо и неправильно!
Галина выбрала два длинных прута, и, сложив их вместе, скрутила скотчем. Попробовав орудие наказания в воздухе, Галя решительно подошла к провинившейся и начала вытягивать ее по голому заду раз, второй, третий... Алиса только успевала молча мотать головой и пыталась сжимать попку. Галя дала воровке хороший урок, но видно розга получилась неудобной, а порола Галя жалеючи. Поэтому и следы от прутьев на теле были тонкими и розовыми, а не широкими и багрово-синими, как положено. Но вот, дав примерно пятнадцать ударов, Галя остановилась, сказала, что вполне рассчиталась с Алисой.
Анна Петровна похвалила Галю, но сказала, что наказание не закончено, и теперь уже она сама назначает Алисе 50 горячих, затем, после короткого отдыха, еще 50. Гале приказала остаться и наблюдать порку воровки до конца. Нам же с Леной велела выбрать четыре прута, посвистеть ими в воздухе для того, чтобы были гибкими, и начинать. Несмотря на то, что прутья были приготовлены метровой длины, они оказались очень ровными, без сучков, и гибкими.
Мне предстояло пороть взрослую, солидную, даму, 35-ти лет, и от того, что с ней я буду встречаться после этого каждый день, мне было очень неловко. Первые 3-4 удара Алиса приняла молча, только сильно напрягалась всем телом и сжимала попу. Следующие удары заставили ее громко застонать, и только на 9-10 раздался первый пронзительный крик. У Алисы окончательно кончилось терпение, и от каждого удара она молча выгибалась, резко подбрасывала попу и голову вверх, насколько позволяли ремни, через мгновение раздался громкий крик: «А-а-а-а-а, больно! М-м-м-м, очень больно! Больн-о-о-о, очень больн-о-о-о! М-м-м-м! А-а-а-а! Больше не буду!». Попа начала быстро подпрыгивать и вилять. Мы с Леной, стараясь изо всех сил – ритмично отсчитывали хлесткие удары по голой заднице. Вот и первые 50!
«Больно Алиса, ох как больно, знаю, для того и розги, отдохни немножко. Ведь ты же знала, что воровать нельзя? Знала или нет? Знала! Будешь еще брать чужое? Не будешь? Вот и хорошо! Вот сейчас еще получишь 50 горячих, в другой раз вспомнишь, как больно тебя пороли, так воровать не будешь! Но тебя сегодня надо пробрать хорошенечко, для твоей же пользы!»
«Умоляю, Анна Петровна, простите не надо больше! Тело не выдержит больше такой боли. Вы ведь только шесть дней назад меня пороли. Не надо больше! Мне было больно и я все поняла. Галочка, милая прости! Попроси Анну Петровну больше не стегать!!»
Тут вступила в разговор Галя: «Анна Петровна, простите... Может быть хватит с нее. Она уже и так хорошо получила и исполосована. Я уже ей все простила, Небось и присесть уже не сможет», Анна Петровна сказала, что ей тоже жаль Алису, но продолжить порку необходимо. «Если наказание слабое, то и польза от него то же слабая. Хорошо, что ты ее простила, но ведь мы не мстим Алисе за воровство, а, желая ей добра, наказываем, с тем, чтобы помочь исправится. Воровство очень серьезный проступок, и я не хочу, чтобы Алиса его когда-нибудь повторила. Давайте-ка, девушки, возьмите свежие прутики и всыпьте ей для пользы дела еще 50 горячих». Бедная Алиса зарыдала в голос....
Снова прутья пошли с двух сторон часто и хлестко вытягивая подпрыгивающее от каждого жгучего шлепка ягодицы и бедра, вызывая стоны и пронзительные крики воровки. Напоследок, как велено, мы с Леной, начали хлестать одновременно с двух сторон, со всей силы, так, чтобы прутья, огибая ногу, своими кончиками сильно хлестали самую нежную кожу на внутренней стороне ног. Бедная Алиса, принимая розги, уже кричала непрерывно и очень громко, без слов. Наконец-то, последний и самый сильный удар обеих розог заставил Алису в последний раз резко выгнуться и вскинуть багровую попу над спинкой кресла – наказание закончено!
Анна Петровна спросила наказанную, будет ли она воровать, и получив решительное «нет, никогда!», сказала, что Алиса теперь достаточно наказана за свой проступок и ее можно отвязывать от кресла.
С этого дня я стала настоящей экзекуторшей! Однажды вечером мы трудились над шестью(!) дамочками с нашего склада, где обнаружилась солидная недостача товара. Каждая из них валила вину на другую. Анна Петровна решила недостачу разделить поровну, а в наказание уволить всех до одной, а если не хотят увольняться, то дать каждой сто прутьев по голому заду, а начальнице – сто пятьдесят!!! Уволится никто не пожелал, вот и выстроилась тихая очередь в кабинет Анны Петровны из полдюжины опустивших глазки завравшихся дамочек, в возрасте от 18 до 42 лет, все они были хорошо высечены розгами!
Вообще, я никакая не садистка, и порка мне не доставляет удовольствия. Я уже говорила, что меня саму не так уж давно здорово высекли в этом же кабинете, поэтому мне всегда жалко провинившихся, ведь они запросто могли не совершать того проступка, за который уже наказывают болью. Да, мне приходится делать очень больно, а женщинам от этого приходится очень громко плакать, но я хорошо понимаю смысл наказания, его необходимость и большую пользу.
По поводу с/м секса скажу, что если женщина получает удовольствие от того, что ее сечет мужчина, то она от этого настоящей женщиной быть не перестает, а вот если наоборот – мне это не нравится, но я понимаю, что каждый получает удовольствие – как хочет. Мой муж меня никогда не сечет и не любит КМ. Я воспринимаю порку женщин, только как элемент воспитания и не вижу в ней никакого удовольствия, но не вижу в ней и какой-то особой постыдности, хотя на эти темы стараюсь не говорить ни с кем, кроме читателей КМ.
На мой взгляд, с/м и воспитательная порка вещи разные и никак не соприкасаются. КМ мне нравится тем, что там поднимаются не только вопросы с/м секса, но и вопросы воспитания, как детей, так и взрослых. Я сразу хочу оговориться, что мои глупые, и может быть слишком откровенные письма, направлены не на вызывание каких-то сексуальных переживаний у ваших читателей и читательниц, я ни хочу с кем-то знакомится или переписываться, во всяком случае с мужчинами. Хотя, интересно было бы узнать, через газету, мнение других женщин, по поводу наказания розгой, но только тех, которые сами были высечены или секли других, потому что судить об этом можно, только побывав в подобной ситуации лично. Легко ошибиться, если сам не испробовал.
Я твердо убеждена, что в некоторых ситуациях, хорошее наказание, для зарвавшейся дамочки, розог этак 50-70, абсолютно необходимо, только главным условием считаю тайну этого мероприятия, тогда ей нечего будет стыдится: провинилась – получила! И вообще, я заметила, что в вашей газете женские письма печатаются редко. Слышала, что газеты и журналы сейчас не принимают письма написанные от руки: может, в этом проблема? Может быть, как и мое, они не очень интересны, впрочем, вам лучше знать, что печатать, а что – нет.
Вообще, телесное наказание в женских коллективах, наверное, никакая не редкость. Знаю, молоденькую девочку – медсестру, сперва очень строго наказанную прутом по попке, а потом все-таки уволенную из частной медицинской фирмы за воровство. Что далеко ходить, подруга рассказывала, что когда искала работу (по специальности Вика парикмахер), в двух салонах, ее в открытую предупредили, что за определенные провинности, сотрудниц здесь принято наказывать поркой, и если ты на это не согласна – ищи работу в другом месте!
К примеру сообщили что за каждую минуту опоздания с утра, или в обед, дают десять плеток по голым ягодицам, за мелкое замечание по работе – 50, за крупное – 100, за обоснованную жалобу клиентки – 150 горячих! Не соглашаешься на порку – уходи! В одном из этих салонов, моя Вика работает уже восемь месяцев.
На вопрос, пороли ли ее за что-нибудь, сказала, что к сожалению, однажды провинилась и поэтому пришлось получить наказание. Месяц назад, из дома вышла позже минут на 10, потом, слишком долго ждала автобус, потом бежала всю дорогу бегом до самого салона, но опоздала все таки на две минуты. Записанная клиентка на 8 часов уже сидела в кресле и нервно смотрела на часы....
«Я знала, что за это меня могут выпороть, но надеялась на лучшее... Подошла хозяйка и, узнав, что в записи клиенток есть получасовой перерыв, металлическим голосом, сказала, что сегодня я опоздала и за это меня придется высечь: 20 плеток по голой попе! Никаких оправданий она и слышать не захотела. Ты, Вика, молодая, тебе будет полезно! – Ну вот! Не пронесло! Клиентка улыбнулась, наверное все слышала... Ого! И это за две минуты. Но при приеме на работу, я давала согласие на порку. Хозяйка привела меня в подвал, где в одной из комнат, за тяжелыми дверьми, посредине, стоял огромным, старый, массивный письменный стол, несколько стульев, а на стене висели три плетки. Две – с одинаковыми, тонкими блестящими метровыми хвостами, а – одна длиннее и толще.
Мне было велено раздеться догола. После этого, хозяйка, подвела меня к торцу стола, привязала мои широко расставленные ноги к его ближним ножкам, каждую отдельно. Положив животом на стол и связав мне ремнем руки, сильно вытянула их вперед. Далее, сняв короткую плетку со стены, начала пороть. Вытянула она меня этой плеткой по голому заду, это вызвало жгучую боль, от которой я громко заревела. Как только боль ослабла, хозяйка снова меня больно вытянула, звонким голосом считая уже принятые мной плетки. После наказания, я попросила на сегодня освободить меня от работы, но начальница, отказав, велела умыться, одеться и немедленно идти в зал и больше не опаздывать, если не пожелаю снова прийти сюда!
Нет уж, вот теперь, я буду всегда выходить на работу на час раньше. С меня хватит острых ощущений! Хотя, если честно, наказали меня не очень-то строго, так как хлестали далеко не в полную силу, и я сразу смогла сидеть. Не так уж редко кого-нибудь из девочек у нас секут, и, построже чем меня! В шутку, мы с Викой, решили учредить, клуб высеченных женщин!»
Я не согласна с мнением, опубликованным в КМ, что женщины теперь не носят панталон. Может быть, молоденькие девчонки и не носят, если за ними матери не следят. Но взрослые женщины носят часто, а в холодное время года особенно. Можно подумать, что мужчины, ваши читатели, этого не знают. Например, у нас в магазине, хоть и тепло, но в одном капроне день за прилавком не простоишь, застынешь, а в панталонах – нормально.
Другое дело, что купить красивые и теплые женские панталоны в нашем городе проблема, да и не каждой они по карману.
С уважением, Ваша Марина Т.
Лорды Тэк Вильям Шатнер
Известный миллионам зрителей «Star Trek» капитан Кирк, он же голливудский актер и режиссер Вильям Шатнер, стал теперь популярным писателем, автором романов о грядущих катастрофах, серии о бывшем полицейском Джейке Кардигане в развращенном Лос-Анджелесе XXII века. Могущественные Лорды Тэк разработали смертельно опасный мощный стимулятор мозга и производят его на всей планете, шантажируя США новой синтетической чумой, уже косящей население Сан-Франциско. Внедрением запрещенного стимулятора Тэк занимаются зомби, более опасные, чем роботы-убийцы.…
Войны Тэк Вильям Шатнер
Известный миллионам зрителей «Star Trek» капитан Кирк, он же голливудский актер и режиссер Вильям Шатнер, стал теперь популярным писателем, автором романов о грядущих катастрофах, серии о бывшем полицейском Джейке Кардигане в развращенном Лос-Анджелесе XXII века. Могущественные Лорды Тэк разработали смертельно опасный мощный стимулятор мозга и производят его на всей планете, шантажируя США новой синтетической чумой, уже косящей население Сан-Франциско. Внедрением запрещенного стимулятора Тэк занимаются зомби, более опасные, чем роботы-убийцы.…
Вакх Сидоров Чайкин, или Рассказ его о собственном… Владимир Даль
Эта повесть также интересна прежде всего воспроизведением в ней различных чисто русских типов. Некоторые из них лишь намечены, характеристики их едва очерчены, но эти типы выхвачены писателем из самой толщи русской жизни и потому волнуют и привлекают. Это и характерный для 40-х годов разночинец Вакх Сидоров Чайкин, и самодур, шут и «великодушный» помещик Иван Яковлевич Шелоумов, который считал, что розгами крестьян бить – самое святое дело; есть в повести и герой, напоминающий гоголевского помещика Костанжогло, и даже проходимец, торгующий мертвыми…
Слово авторитета Евгений Сухов
Слово вора - закон. За пустой «базар» с него строго спросится. И когда Миша Хвост упустил партию «стволов», на которые претендовал казначей общака Варяг, - он подписал себе приговор. «Стволы» нужны позарез. Без них невозможно убрать тех, кого задумали ликвидировать авторитеты. Кто этот отморозок, пошедший наперекор воровскому сходняку? Об этом знает только сам отморозок да еще «крот» из МУРа, косящий под крутого…
САТАНА! САТАНА! САТАНА! Тони Уайт
Я проедусь верхом на тебе до Ада, ты, похотливый ублюдок!" – прокричала она, садясь, словно на кол, на полную крови любовную кость, и, будто в ответ, он принялся мерно вгонять ее прямо в разгоряченное, пульсирующее сердце ее естества. Билко почувствовал, как стены чистилища сомкнулись над ним, когда Барбара стала скакать на нем, завывая, как сучка-баньши на электрическом стуле. Когда они оба одновременно достигли дарвинской цели, формы и звуки интерьера «Нэйшнл Экспресс» канули в небытие, и на их месте вознесся косящий под Босха. ландшафт декадентских…
Нередко можно услышать от представителей старшего поколения, что современную молодежь нужно сечь розгами. Но и дети, и взрослые слабо себе представляют, что же это за способ наказания и как он осуществлялся.
Что означает "сечь розгами"?
Это понятие абсолютно прозрачно и не имеет двойного смысла. Сечь розгами - значит наносить удары связкой прутьев по мягким Обычно этот способ применялся в качестве за провинности. Эта процедура имела несколько целей. Во-первых, доставленная физическая боль должна была внушить детям страх перед наказанием, а значит, предотвратить совершение ими новых шалостей. Во-вторых, очень важен и психологический фактор. Сечь розгами - это не только больно, но и стыдно. Особенно это было актуально, когда процедура наказания проходила в присутствии других детей, например, товарищей по играм или одноклассников. оставляло неизгладимый след и больно било по самолюбию ребенка.
Очень популярен был это способ воспитания в Англии. Там розгами секли как дома, так и в школе. Сохраняется эта традиция и в наше время, но только в определенных общинах.
Почему-то очень распространено мнение, что именно наша страна стала прародительницей этого жестокого и даже в чем-то варварского способа наказания. Однако это в корне неверно. Исследования историков доказывают, что розги использовались во многих государствах, в том числе и развитых европейских.
У этого способа есть даже свое латинское наименование - "флагелляция". Если рассматривать искусство разных стран, то можно увидеть такую французскую гравюру. На картине изображена уютная гостиная. Перед камином в кресле расположился глава семейства, читающий Библию. Рядом стоит его супруга, которая готовит розги для того, чтобы высечь свою дочь. Десятилетняя девочка неподалеку плачет и
Как секли розгами в старину
Исторически этот способ наказания сложился очень давно. Детей секли розгами не только за совершение неблагочинных поступков, но и просто так, в целях профилактики, или, проще говоря, "чтобы неповадно было".
Если рассматривать более древние времена, то женщинам частенько доставалось за различные проступки. Так, в Древнем Египте их часто секли за адюльтер. С наступлением в европейском мире христианской веры избиение женщин стало расцениваться как безнравственный поступок, и постепенно оно применялось все реже и реже.
В Великобритании секли представительниц прекрасного пола в тюрьмах. Происходило это примерно следующим образом. Женщину приводили в специально отведенную для этого вида наказания комнату. В ней была установлена широкая и длинная лавка, оснащенная ремнями для связывания рук и ног. Женщине зачитывался приговор, в котором подробно говорилось о том, за что она будет избита. После этого виновная должна была лечь на скамью животом вниз. Ей крепко связывали руки и ноги, из-за чего она практически не могла пошевелиться. Затем начинался сам процесс наказания. Раздавались душераздирающие крики и мольбы о помощи. Секли в то время жестоко. После этого женщину отводили в ее камеру, очень часто несчастных доставляли туда в бессознательном состоянии.
При королеве Елизавете Английской секли, как правило, публично. Флагелляция проходила в тюремном дворе на специально обустроенных помостах. Площадь не позволяла вместить всех желающих присутствовать при наказании.
Что такое розги?
Ответ на этот вопрос можно дать, изучив исторические труды педагогов прошлых веков. Розги - это прутья различных пород древесины. Чаще всего используются орешник, ива, краснотал, тармарин. Прутья связываются в пучки по три-пять веточек (если применяется береза). Если же берутся более твердые сорта дерева, то можно использовать и одну ветвь. Каждый прутик должен иметь длину не менее 60 сантиметров, а толщину - не меньше, чем полпальца. Кончики розг обязательно после вымачивания расщепляли, чтобы не было захлестов. В старину такой вариант назывался "бархатным", так как следы на теле исчезали очень быстро - от трех до пяти дней. Конечно, если нужно было сечь розгами детей за непослушание, применялись самые мягкие породы дерева. Они не могли нанести тяжелых повреждений нежной коже.
Подготовка орудия наказания
Существует абсолютно достоверная информация о том, как проводилась подборка качественного инструмента для порки. Для этого розги вымачивались в течение нескольких часов (а лучше двух-трех дней) в обычной проточной воде. Известны и сведения о том, что для того, чтобы доставить жертве гораздо большие страдания, прутья помещались на некоторое время в соленый раствор.
Тогда порка причиняла сильнейшую боль, которая потом не могла долго пройти. Рождение такой изощренной технологии уходит своими корнями еще в Древнюю Грецию. Именно там секли розгами провинившихся. О таких случаях рассказывает в своих трудах философ и историк Гомер.
Как нужно было правильно сечь розгами?
Оказывается, флагелляция - это не такое простое дело, как кажется на первый взгляд. Существовали определенные правила подготовки орудия для нее, а также техника нанесения ударов. Как сечь розгами? Основным правилом являлась необходимость соизмерять свою силу. Человек должен был испытать сильную физическую боль, но при этом не остаться изувеченным. Шрамы не должны были оставаться на теле навсегда. Поэтому человек, который осуществлял флагелляцию, должен был контролировать силу своего удара.
Современность
Конечно, время жестоких наказаний безвозвратно ушло. В современности такой способ, как битье розгами, или флагелляция, практически не используется. Хотя иногда имеют место случаи показательного избиения с целью доказывания своей позиции.
Пытка и удовольствие – казалось бы, что между ними общего? Между тем зачастую это две стороны одной медали. Порой телесное воздействие, которое должно вызывать боль или сильный физический дискомфорт, вызывает у нас наслаждение. Давайте обратимся к фактам.
Феномен щекотки
Когда человека щекочут, это часто вызывает непроизвольный смех. Специалисты из Университета
Тюбингена полагают, что щекотка, раздражая нервные окончания, активирует область мозга, «ответственную» за ожидание боли. А смех – часть защитного механизма. Кроме того, гипоталамус, который становится активным при щекотании, связан также с контролем сексуального поведения.
В Китае была распространена пытка щекоткой. Так же поступали и древние римляне. Они наносили на ступни осужденного особый солевой раствор, который затем давали слизывать козе. Порой это даже приводило к летальному исходу.
В то же время щекотка нередко применяется в эротических играх и помогает довести партнера до пика блаженства. Кстати, люди могут по-разному реагировать на щекотку: одним она доставляет ужасные мучения, а у других вызывает сексуальное возбуждение.
Экстаз от порки
Порка – плетями, розгами, бичами и т.п. - многие века была достаточно распространенным физическим наказанием. Если человек получал большое количество ударов, его тело могло превратиться в сплошную рану, которая долго не заживала и доставляла ужасные страдания. А порой осужденного забивали до смерти.
Сегодня многим хорошо известен термин «флагелляция» (от латинского flagellatio - «бичевание»). Речь идет о практике БСДМ, которая заключается в порке партнера различными, обычно длинными и гибкими предметами, такими, как кнут, стек, трость или флоггер. При этом «нижний» партнер испытывает сексуальное возбуждение и наслаждение.
В некоторых сектах (например, у хлыстов) было принято заниматься самобичеванием для «усмирения» плоти. Это часто приводило сектантов в состояние экстаза, который в настоящее время носит название «сабпейс». «То, что порка может вызывать сильное эмоциональное возбуждение, вплоть до религиозного экстаза, имеющее явные, хотя не всегда осознаваемые, сексуальные
компоненты, известно с незапамятных времен», - пишет социолог И. Кон в книге «Бить или не бить? Телесные наказания детей». Сексуальные мазохисты нередко вырастают из детей, которых в детстве активно подвергали порке.
Боль и удовольствие
Задумывались ли вы, почему существуют выражения «сладостная пытка» или «сладкая боль»? Ученые утверждают, что центр боли в нашем мозгу соседствует с центром удовольствия. Грань между болью и наслаждением очень тонка. Так, Барри Комисарук из Университета Рутгерса сообщает, что при наблюдении за мимикой человека видно, что выражение лица в момент оргазма или боли практически не отличается.
Аспекты связи между болью и получением удовольствия подробно изучил американский психоаналитик Александр Лоуэн. Он пришел к выводу, что тут играют роль особенности работы так называемых симпатической и парасимпатической нервной системы. «Парасимпатическая деятельность расширяет периферические артериолы, увеличивая приток крови к поверхности тела и продуцируя ощущение тепла, - пишет Лоуэн в своем труде “Удовольствие: творческий подход к жизни”. - Симпатическое действие сокращает поверхностные артериолы, заставляя кровь приливать к внутренним органам тела, чтобы доставить больше кислорода жизненно важным органам и мускулатуре. Таким образом, работа парасимпатического отдела способствует экспансии организма и обращению к окружающей среде, то есть вызывает приятную реакцию. Симпатическая деятельность продуцирует сокращение и отдаление от окружающей среды, болевую реакцию».
Еще одним доказательством тесной связи боли и удовольствия стал следующий эксперимент. Группе студентов давали либо обезболивающее – парацетамол, либо плацебо. Затем им показывали серию эротических снимков. Если испытуемый получал парацетамол, то он более спокойно реагировал на возбуждающие фотографии.
Эффект перца
Американец Джейсон Макнабб выиграл состязание по поеданию жгучего перца. По словам чемпиона, ему сначала казалось, что рот его полон ос, которые одновременно жалят его. Но постепенно ощущения изменились к лучшему: «Боль довольно быстро утихла, и я почувствовал прилив адреналина и эйфорию при поедании перца».
Нейробиолог Дэвид Линден из Медицинского института при Университете Джонса Хопкинса в книге «Компас удовольствия» пишет, что после поступления в центральную нервную систему болевых сигналов организм начинает вырабатывать гормон допамин, блокирующий боль. Но он не только воздействует на болевые рецепторы, а еще и стимулирует лимбическую и префронтальную зоны мозга. Его действие в конечном итоге подобно действию опиатов, вызывающих чувство эйфории.
К тому же мозг человека в большинстве случаев отличает боль, способную привести к опасным телесным повреждениям, от простого раздражения нервных рецепторов. Так, при поедании острого перца мы ощущаем жжение во рту. Но при этом мозг «знает», что ничего горячего во рту нет и по-настоящему обжечься мы не можем.
