Советник президента по культуре, оказавшись одним из участников скандалов в отрасли, получил дополнительные очки.
Вчера советник президента по культуре Владимир Толстой стал участником сразу двух скандалов, причем вел он себя, как и подобает образцовому чиновнику, на наш взгляд, безупречно.
Бунтарская природа праправнука нашего великого земляка в данном случае на Владимире Ильиче, что называется, отдохнула. Зато наш герой на шаг ближе подвинулся к посту министра культуры, который может освободиться в связи с последними скандалами вокруг Владимира Мединского.
Итак, сначала об эмоциальном заявлении нашего великого Бесогона Никиты Михалкова, который заявил, что выходит из Попечительского совета Фонда, потому что председатель попечительского совета Фонда (г-н Толстой) не может повлиять на его политику, то есть на принципы раздачи денег на съемку фильмов. Эту политику, по мнению мэтра, определяют люди, обличенные властью и возможностями (речь шла о пресс-секретаре премьера Наталье Тимаковой, которую Михалков уличил в русофобстве).
Владимир Ильич, в свою очередь, так прокомментировал решение русского патриота: "Мне кажется, это спонтанное, эмоциональное решение, видимо, оно как-то зрело у Никиты Сергеевича, но самое печальное, что оно ничем не мотивировано и не оправдано, потому что никакого влияния на решение попечительского совета одна Наталья Александровна (Тимакова) не оказывала и не оказывает”.
Как видится, подоплека скандала оказалась весьма прозрачной. Михалков, очевидно, считает, что государство должно давать деньги только на те картины, которые укрепляют патриотические чувства и веру в правоту и безгрешность нынешнего режима.
Второй скандал, в котором поучаствовал Владимир Ильич Толстой, хотя опосредованно, но связан с первым. На неправильные постановки спектаклей модного в либеральной среде режиссера Кирилла Серебрянникова отечественный Минкульт выделял приличные деньги. Это не нравилось патриотично и консервативно настроенной части российского истеблишмента, к которой примыкают наши силовики. В итоге они переиграли самого Путина, который на Прямой линии с народом обозвал их дураками.
Советник президента Владимир Толстой повел себя в данном случае предельно дипломатично, назвав ситуацию с задержанием и домашним арестом режиссера Кирилла Серебренникова "постыдной историей".
"Я надеялся, что его отпустят под залог, поэтому, конечно, в этом смысле надежды не оправдались", - сказал Толстой. При этом он выразил уверенность, что за невиновность Серебренникова будут продолжать бороться.
То есть бороться-то будут другие, но последнее слово все равно за силовиками.
00:01 — REGNUM По случаю 65-летнего юбилея Никита Михалков снова оказался в центре пристального изучения. Его мерили общим аршином и поверяли алгеброй. Предлагаю свой вариант: чтобы понять Михалкова, надо обратиться к великой русской литературе. К основному ее столпу - Льву Толстому.
Как личности Михалков и Толстой вовсе не похожи друг на друга, но их связывает нечто большее, нежели единство взглядов. Эти разные ветви отходят от общего ствола. Оба принадлежат к единому архетипу, известному как "русский барин". Известному, однако почти забытому. У нас, как говорили еще недавно, "бар нет". Говорить перестали, но ситуация не изменилась: бар нет и уже не будет. Порода перевелась.
Когда такое случается в животном мире, оставшихся особей заносят в Красную книгу. Для их спасения создаются фонды, и "зеленые" готовы быть отоваренными дубинкой по голове, лишь бы защитить права амурского леопарда. Михалкова - едва ли не последнего, кто числится в нашей стране по разряду "барин дворцово-усадебный, обыкновенный", не охраняют ни "зеленые", ни красные, ни белые (происходящие, в основном, из красных).
В современной России барин изгой. Теперь уже не классовый, не социальный, гораздо страшнее - генетический. Мы с тобой разной крови - ты и мы.
Вождем нации Михалкову не стать. Вождь нации должен типологически совпадать с большинством этой самой нации. А Михалков не просто в меньшинстве - это раритет. Он существует как напоминание. Как блистательное подтверждение евгенических теорий. Смотришь на Михалкова и понимаешь, что люди, действительно, измельчали - в самом что ни на есть прямом смысле слова. "Богатыри - не вы" сказано про него.
Михалков, подобно Толстому, воплощает избыточность во всем. Очень большой (в случае Михалкова - еще и очень красивый) человек с гигантским запасом энергии, которую надо сбрасывать, гоняя дичь по полям, - когда иные способы разрядки, практиковавшиеся в молодости, начинают морально тяготить.
Софья Андреевна всю жизнь объяснялась со Львом Николаевичем письменно. Зачастую - пребывая с ним под одной крышей. Уходила в дальнюю комнату и бралась за перо. Кто общается с Михалковым, ее поймет. Легче всего поддерживать эту связь эсэмэсками. Или хотя бы по телефону. Лицом к лицу Михалков подавляет - как гора, внезапно явившаяся к Магомету.
Русского барина много - в соответствии с масштабом самой России. Освоение Михалкова (не говоря уже о Толстом) сопоставимо с освоением Сибири. А глагол "покорять" к пространствам от горизонта до горизонта не подходит.
Среднестатистический русский человек сегодня не широк. Он вполне умерен, по западному образцу. Широки - так, что хочется сузить - только два полюса: маргинал и барин.
Полюса сходятся. Барин умеет разговаривать с простым народом. Это интеллигенция всегда пытается усложнить простое и, осознав тщету собственных усилий, брезгливо констатирует, что народ безнадежен. Барину с колыбели ведома безнадежность народа. Но при этом барин знает еще, что в народе и вся надежда. Другой нет. Где наша душа спрямлена по лекалам рациональной логики, у барина зигзаг. Зато там, где мы блуждаем в лабиринтах собственных комплексов, барин членоразделен, ясен и прям.
Народ - это грубая простота, барин - простота тонкая. Всю сложность они оставляют нам. Если барин грубоват - значит, учится у народа. Если народ проявляет изумительную, до слез пробивающую тонкость... - такое случается и без благотворного влияния барина. Над генетикой и евгеникой есть еще Господь Бог.
Русский барин состоит в предельно чувственных, глубоко интимных отношениях с землей, природой и вещественным миром. Он воспринимает жизнь острее, тоньше и ближе - на глаз, на слух, на вкус, на ощупь. Словом "порода" обозначается долгое (как многовековая стрижка английского газона) воспитание рецепторов. Раздражители те же, что у остальных, - нервный импульс гораздо сильнее. Глаз художника, тактильность скульптора, сентиментальность поэта, нюх гончего пса.
Близкий - значит, родной. Барин родственен земле - возможно, потому что считает ее своей. Когда на охоту выезжает русский барин, популяция зверя в лесах растет. А когда зажравшийся холоп - все живое истребляется под корень.
Михалков не любит, чтобы его называли барином. Боится приоткрыть эту интимность, это замшевое щенячье брюшко вроде бы закованного в стальные латы человека. Не рассчитывает, что его смогут понять. Даже друзья, даже самые умные, самые внимательные - все они (мы) другой крови. Русский барин сегодня стыдлив и уязвим - от того, что одинок.
По большому счету, Михалкову не с кем аукаться, кроме собственных детей и раскидистого генеалогического древа на стене. Где Лев Николаевич Толстой, кстати, тоже значится...
Вокруг Михалкова хватает шутов. Мы называем их дураками. Михалков помнит, что "шут" и "дурак" в исторической России - одно и то же. Юродивый или шут, колесящие рядом, свидетельствуют не о гордыне барина, как можно подумать. Напротив - о смирении. Герою нужен иногда не торжественный портрет в парадном зеркале, а беспафосный ракурс - в кривом.
Отдых русского барина - побыть дураком самому. Без оглядки, с оттяжечкой. Вот тут не только враги, но и друзья начинают стонать с болезненным вожделением: сузить бы его, сузить!..
Барин любит любовь к себе. У Михалкова есть собственные Чертковы, парализующие его абсолютным поклонением. Это не хорошо и не плохо - просто неистребимо, как цвет глаз. Готовность к любви окружающих у русского барина заложена в генах. Из поколения в поколение передавалась привычка притягивать мысли, взгляды, пиетет - искренний либо притворный. В данном отношении барин доверчив, как непоротое дитя. Фраза: "Мы Вас любим!" никогда не ставится им под сомнение. Раз говорят - значит, любят. И странно было бы - такого да не любить...
Те, кто действительно благорасположен к барину, весьма признательны тем, кто на дух его не выносит, чувств своих не скрывает и, таким образом, понапрасну не вводит барина в заблуждение.
Когда сам барин говорит: "Не любят, потому что завидуют", необходимо уточнить, ЧТО именно является предметом зависти. Если бы достаток... Никого не волнуют олигархические яхты в сто сорок метров длиной или золотая кастрюлька, инкрустированная бриллиантами, на ярмарке для миллионеров. Это пошло - как всё "самое длинное", "самое крупное", "самое дорогое", изготовленное, купленное и выставленное напоказ. У Михалкова несоизмеримо меньше денег, однако он гораздо вкуснее их вкладывает. Он создает аппетитную, сочную реальность - и у завистников текут слюнки. Им чудится: будь у них такая усадьба, они бы тоже лупили по теннисному мячу, носились на скутере, стреляли уток... На самом деле, они бы по-прежнему сидели в ЖЖ, понося Михалкова. Ибо барину интереснее жить собственной жизнью, а черни - жизнью барина.
Барин - в том числе последний - не зря выбирает творчество, будь то писательский труд или кинорежиссура. Ему потребно так или иначе транслировать свою правоту и быть услышанным. Прав барин не потому, что он умнее (хочется верить, что не потому), а в силу гипертрофированной интуиции - развитой за столетия, как вкус и нюх. Когда русский барин растет, земля трещит, и деревья валятся. Он выходит из берегов и уже не довольствуется "Детством", "Отрочеством", "Юностью" или "Неоконченной пьесой для механического пианино". Чтобы разместить всю совокупность накопленных знаний и пониманий, барину нужны просторы "Войны и мира" - либо "Предстояния" вкупе с "Цитаделью". Глупо попрекать его нарушением формата. Русский барин неформатен от природы. По ее же, матушки-природы, образу и подобию.
Россияне, берегите барина. Он у нас остался один...
Елена Ямпольская, заместитель главного редактора "Известий"
Накануне новаторская «бизнес-идея» Никиты Михалкова и Андрея Кончаловского о создании национальной сети фаст-фуда вызвала в рядах общественности подлинное негодование. Правительство, впрочем, отклонило предложение на миллиард рублей. Татьяна Никитична Толстая прокомментировала эту новость.
«А вот если народ не будет ходить есть в михалковско-кончаловской забегаловке, это будет приравнено к госизмене. Чай, сам Государь одобрил, светлой головушкой кивнул; улыбка, может, какая на личико набежала. Глазки заискрились. Добро, режиссеры. Того – с бананов на оперу, энтих вот – с кина на блины. А тут вона чо: не едят! морды воротят!», – пишет на своей странице в Фейсбуке Толстая.
По словам писательницы, россияне просто не ценят инициативность братьев-режиссеров, которые собрались сделать их жизнь лучше.
«Ить что за народ! Псёлый народишко, негодный, тухлый и неверный! Сами боляре Михалковы вот этими своими белыми ручками столы для вас накрыли, скатерти разостлали, ну? Родное ж напекли, румяное?», – передергивает Татьяна Никитична, добавляя, что в бизнес-идее режиссеров не хватает казаков с нагайками.
«Идешь по улице, поспешаешь, ногами проворно шевелишь: думаешь мимо михалковской пытошной прошмыгнуть – а врешь! не пройдешь! Завернут тебя бородатые робяты, затолкают в палаты – давай-давай, ешь дома, как велено! Сюды! – а не туды», – пишет Толстая. «Непонятливым – плети, это само собой. И в списки внести».
14/12/2015
Знаменитый «Бесогон ТВ» Никиты Михалкова не вышел в эфир 12 декабря по решению телеканала «Россия 24». Писательница Татьяна Толстая выразила поддержку мэтру кино. Как всегда с иронией...
М не вот тут посоветовали посмотреть ролик с Никитой Михалковым. к показу. Никита Сергеич ранен. Ранен! - пишет Татьяна Толстая на своей странице в Фейсбук.
Терпи, Сергеич. Нас вот с Дуней тоже запретили, - ничего, утерлись, не жалуемся. Это вот именно та Русь первопрестольная, или какая там, не соображу. Единоначальная? Первоначальная? Единопрестольная? А ты чего ждал? Гимн гимном, а если сказано помалкивать, значит помалкивать.
Кто говорил нам в передаче ШЗ, что всякая власть от Бога? А? То-то! Бунтовать?! А?!?! Бунтовать?! Разговаривать?!!! Ма-а-алчать!
И ВВП не поможет, и домашние пироги с капустой не в прок. От такая у нас держава. От такая. От такой Теремок.
Может, сменить подходцы? А то выступать в Бесогон-ТВ на фоне ЧЕТЫРЕХ икон, развернутых фронтально, это немножко нажим, немножко перебор.
Вот Михалков-отец - что-то вспомнилось - был тоже змеист и сервилен, изворотлив и харизматичен, и в куда как более суровых условиях 30-х, к примеру! Он был вхож в дом Алексея Толстого (вроде бы его привел Ираклий Андроников), и старался понравиться при помощи шуток и литературных фокусов. Всегда был талантлив, и в дурном, и в добром.
Отец мой запомнил его басню. Может, история литературы ее не знает? Так я сделаю свой вклад. Басня коротенькая. Название пышное.
Он, как и Никита Сергеевич, происхождения был, скромно говоря, знатного. Однако элитарностью своей временами сильно тяготился.
“Я, ничтожный, непризванный и слабый, плохой человек... Я чувствую, как это странно, неприлично, дерзко, и все-таки пишу...” Это он в письме Александру III. С молитвенной просьбой помиловать убийц отца российского императора. Царь тогда не согласился с писателем. И был прав. Как сын погибшего и как просто царь.
Но сейчас не о терроре, не имеющем оправдания. О серьезном консерватизме, который исповедовал Толстой. Его почему-то не отметил Михалков в своем манифесте “Право и правда”.
Тут не поспоришь — у Никиты Сергеевича свои кумиры. С одним из них Толстой даже состоял в переписке. Ему-то и было послано: “Пишу Вам об очень жалком человеке, самом жалком из всех, кого я знаю теперь в России …Человек этот — вы сами…” Это он — автору предвыборного слогана нынешней партии власти. Сегодня фразу Столыпина “Вам нужны великие потрясения. Нам нужна великая Россия!”, похоже, учат уже в детских садах.
А следующее письмо Толстого — не самому Петру Аркадьевичу, но о нем: “Вспомнился этот ужасный Столыпин, сын моего друга Аркадия Столыпина, душевно хорошего человека, старого генерала, который сжег все свои писаные воспоминания о войне (…) потому что пришел к убеждению, что война зло… И вот сын (...) стал во главе того правительства, которое совершает бессмысленно, глупо все эти ненужные вредные ужасы…”
Итак, “самый жалкий человек в России” у писателя — Столыпин. И если у Михалкова тогдашний российский премьер предстает “величайшим реформатором”, то по Толстому — это человек, испытывающий “зуд реформаторства”.
Казалось бы, более просвещенного консерватора, чем Лев Николаевич, Михалкову надо еще поискать. Ан нет, что-то не срастается. Столыпин — свой. Философ Иван Ильин — тем более. Но вот “мужицкий граф” с его “непротивлением злу насилием” для породистого консерватизма нынче, видно, слабоват.
Если же без иронии, то понятно, почему Толстой — не герой михалковского воззвания.
Во-первых, граф был странным консерватором. Эта страсть к стабильности и общинному укладу жизни сочеталась у него с полным отрицанием государства как такового.
“Государственное устройство не что иное, как такое сцепление людей, при котором люди, сами того не зная, мучают, губят себя. Губят свои души, считая дурное хорошим и хорошее дурным. Поймите раз и навсегда, что то, что вы считаете властью, что это есть самые злые разбойники, которые губят ваши жизни”.
Вдумайтесь, это наш еретик “впаривает” государственнику Столыпину!
Второе, чем, может, не подходит консерватор Толстой Михалкову: Ленин объявил писателя “зеркалом русской революции”.
Ну, был, конечно, у Льва Николаевича неподдельный интерес к литературному карбонарию Герцену. Восхищался им — как писателем, публицистом. Даже ездил в Лондон, встречался, беседовал. Больше того, полиция устроила в доме Толстого “шмон” — искали труды того, кого “разбудили декабристы”. Но сам-то Лев Николаевич вряд ли был разбужен идеями, сокрушающими Миропорядок.
Вот итог его романтизма: “...Будучи революционером, нельзя быть правдивым, нельзя не лгать, нельзя быть смиренным и добрым, а надо быть готовым для будущей мнимо благой цели на всякого рода гадости и совершать их”.
Консерватор Толстой даже умудрился прогресс использовать для успокоения общества. На вопрос одной из западных газет: “Случится ли революция в Европе?” — ответил, что это невозможно. Ибо изобретен асфальт, а значит — исчезнут булыжные мостовые, из которых можно было сооружать баррикады.
Он, конечно, был консерватор, но не “консервант”. Хотя бы потому, что в пику революционным идеям породил “толстовство” — движение вольных хлебопашцев, интеллигентов, двинувших из городов в сельские колонии заниматься “мозольным трудом”.
Породил — и сам же осудил. Сказал, что это ужасно нежизненно и что толстовцы закончатся, перемрут. Этому исходу сильно помогли государственники в лице ГПУ и НКВД. Тем не менее на заре движения писатель Иван Бунин — и тот не устоял, подался в деревню набивать обручи на бочки. Пришел к Толстому и один любознательный юрист. Поклонник толстовства позже стал полковником жандармерии Зубатовым. Отсюда — небезызвестная “зубатовщина”.
Из нравственного учения Толстого вышел и другой любопытный человек: Георгий Гапон. Тот самый поп Гапон, на чьей совести Кровавое воскресенье 1905 года. Он служил и охранке, и революционерам, последними был повешен.
А что же с поклонниками Петра Аркадьевича? Тут тоже все неоднозначно.
В Харбине в 1928 году вышла книга некоего Ф.Горячкина “Первый русский фашист Петр Аркадьевич Столыпин”, в которой автор, член партии “православных русских фашистов”, рассказывает, что представляет собой это политическое течение. И почему герой его полуграмотных писаний “даже гениальнее современного Бенито Муссолини. Этот русский колосс, этот гениальный государственный деятель”.
В Харбине у русских фашистов, возглавляемых прекрасно образованным националистом К.Родзаевским, была даже “Столыпинская академия”.
Это обидно и горько. Потому что действительный патриот России не может ответствовать за подобные извращения. Речь лишь о том, что можно при желании “вылепить” из любого кумира.
Тут все зависит от того, кто ваятель и какие цели он преследует. Мало ли кто из кого хочет сделать икону. А прототипы-то — живые люди.Из переписки Толстого и Столыпина видно, насколько сложными, противоречивыми и сомневающимися они были.
Столыпин — Толстому: “…Я про себя скромного мнения. Меня вынесла наверх волна событий — вероятно на один миг! Я хочу все же этот миг использовать по мере моих сил, пониманий и чувств на благо людей и моей родины, которую люблю, как любили ее в старину. Как же я буду делать не то, что думаю и сознаю добром?”
Дмитрий Шаховской (о. Иоанн), автор одного из лучших исследований духовной жизни писателя: “Нет более реального, чем Толстой, явления в русской художественной литературе, и нет более нежизненного явления, чем он, в русской религиозной и философской мысли”.
Мне кажется, сомнение, раздумье, вслушивание в противоречивый, сложный гул своего времени — все это питает художника, наполняя его работы высокими смыслами.
Так рождались великие книги “всегдашнего” (определение Виктора Шкловского) Толстого. Так в нашу жизнь врывались талантливые, всеми признанные фильмы Михалкова.
Наверное, творческая тайна здесь в неоднозначном восприятии мира, в принятии его во всей сложности. С учетом разности людей, их судеб, взглядов, характеров, целей. Но если автор вдруг почувствовал себя тем, кто обязан втолковывать другим “Право и Правду”…
Тогда ему надобно выпить за свой могучий талант художника.
Только уже не чокаясь.
