УДК 821.161-321.6
А. Ф. Цирулев
О жанровой специфике трилогий Л. Толстого и М. Горького
Автор исследует проблему жанра трилогии и раскрывает художественную но -визну трилогии М. Г орького «Детство», «В людях», «Мои университеты» и трилогии Л. Толстого «Детство», «Отрочество», «Юность» с точки зрения их жанровой специфики.
In article is considered problem of the genre to trilogies M. Gorky’s «Childhood», «In folk», «My universities» and trilogies L.Tolstoy’s «Childhood», «Adolescence», «Youth». The Author reveals artistic novelty two trilogies with standpoint their genre specifics.
Ключевые слова: Л. Толстой, «Детство», «Отрочество», «Юность», жанр, М.Горький, «Детство», «В людях», «Мои университеты», новаторство, автобиографизм.
Key words: L. Tolstoy, «Childhood», «Adolescence», «Youth», genre, M.Gorky, «Childhood», «In folk», «My universities», innovation, autobiographysm.
Трилогия «Детство», «В людях», «Мои университеты» появилась в печати спустя более полувека после публикации в «Современнике» толстовского «Детства». Не успела «исповедь» М. Горького стать достоянием широкой публики, как критики едва ли не хором стали говорить о том, что она резко, почти контрастно отличается от толстовского жизнеописания.
Дореволюционные рецензенты активно варьируют тезис о том, что Л. Толстой дает поэтическую, благостную картину бытия, а М. Горький, напротив, ошеломляет читателя вереницей ужасных и жестоких сцен, свидетелем которых оказывается его юный автогерой. «Когда-нибудь, -читаем мы в одной из работ той поры, - для школьных сочинений будет задаваться в гимназиях тема: сравнительный разбор обоих «Детств», и гимназисты победоносно докажут, что усадебное лучше чумазого, толстовское благотворнее горьковского» . Другой автор в тон этому заявлению добавляет: «Читаешь и досадуешь. Невольно вспоминаешь благоуханное детство Льва Толстого. По контрасту. Такое злое и грубое это детство. Дерутся, бьют, порют в каждом фельетоне» . Примерно в этом же духе высказывается обозреватель «Северных записок» А.Гвоздев: «Трудно себе представить более резкий контраст к «Детству» Льва Толстого, чем то, что показал М.Горький в своих очерках детских лет» .
Важно отметить, что многие дореволюционные критики не только «содержательно» противопоставляют трилогии, но и самым решитель-
ным образом разводят две автобиографии по разные стороны «эстетических баррикад». Так, например, Вл. Кранихфельд воспринимает «Детство», «Отрочество», «Юность» как образец классического «рассказа о себе», однако горьковскому «Детству» он отказывает в праве именоваться сочинением автобиографического жанра. У М. Горького, по его мнению, мы видим совершенно особый тип жизнеописания, а именно -автобиографию... без автобиографического героя. «В Николеньке Ир-теньеве, - настаивает автор «Утра жизни», - не только угадывается, но даже виден будущий Лев Толстой. А вот у М. Горького «читатель получает яркое представление о среде, в которой протекали детские годы маленького Алеши Пешкова. Но среди многочисленных портретов людей. личность самого рассказчика как будто намеренно затушевывается » .
В советской критике традиция «жесткого» противопоставления двух трилогий продолжает существовать достаточно долгое время. Тезис Вл. Кранихфельда об «отсутствии мальчика», т.е. автогероя - получает поддержку и развитие в исследованиях таких авторов, как И. М. Нусинов , В. А. Десницкий , Ф. Левин , Н. А. Белкина , Б. А. Бялик , Б. В. Михайловский , Е. Б. Тагер и др.
Заметим, что речь при этом идет именно о жанровой природе этих произведений. Толстовский « рассказ о себе» вышеупомянутые критики трактуют как образец автобиографического жанра. Горьковскую же «исповедь» одни советские авторы (А. Лежнев , Ф. Левин ) сводят к «писательским воспоминаниям», в которых главную роль играет очерковое начало. Другие (Б.А. Бялик , а позднее и С.В. Касторский ) стремятся доказать, что «Детство», «В людях», «Мои университеты» должно воспринимать как «книгу, в которой доминирует галерея портретов» . Третьи (В. А. Десницкий , Г. А. Бровман , И. М. Ну-синов , Н. А. Белкина проводят мысль о том, что М. Горький создал новый, уникальный жанр - нечто вроде «автобиографии-эпопеи». Они видят в трилогии книгу, в которой воссоздана не «история личности», а судьба народная, взятая в целостной полноте, в гуще крупного исторического события. «Содержание автобиографического цикла, - утверждает один из сторонников этой концепции, - не частная, а всеобщая история, не судьба отдельного человека, его родни, его случайных жизненных попутчиков, а судьба народа на данном историческом этапе» . Е. Б. Тагер художественную доминанту горьковского жизнеописания определяет так: «В трилогии есть своя конституция... отбор и компоновка образов обусловлены не требованиями романической интриги, а задачами иного, эпического замысла: каждый новый персонаж, возникающий под пером Горького, представляет собой грань некоего большого целого - эпического образа России, русской народной жизни » .
Однако сравнительный анализ двух знаменитых автобиографий свидетельствует о том, что в плане художественно-поэтическом эти сочинения отстоят друг от друга не так уж далеко, как это может показаться. С нашей точки зрения, Горький - автобиограф в осмыслении своего личностного опыта идет по пути, открытому его великим предшественником. Если Л. Толстой главным средством обрисовки характера, личности своего героя делает показ «диалектики души», то и М. Горький также «не ограничивается изображением результатов психического процесса: его интересует самый процесс, - и едва уловимые явления этой внутренней жизни...» . И в той, и в другой трилогиях мы имеем дело с поэтической структурой, основу которой образует воспроизведение внутренней духовной истории личности автогероя. Иначе говоря - фабульную основу обеих автобиографий образует история роста человеческого сознания. Наряду с изображением среды и картинами русской жизни оба художника блестяще воссоздают, что и как чувствуют их герои, как растет их познающая мысль и как этот процесс отражается на их нравственности и духовном самоопределении.
Вместе с тем говорить о художественном тождестве двух трилогий не приходится. Оба писателя обращаются к показу внутренней, духовной эволюции своих героев. Однако толстовская «диалектика сознания» отнюдь не идентична горьковской «диалектике сознания», ибо писатели ставят перед собой разные эстетические задачи.
Основу толстовского жизнеописания составляет «поэтизация жизни», которая самым тесным образом связана с неуемным стремлением художника заразить своего читателя подлинно нравственным отношением к жизни. Вся толстовская автобиография проникнута духом преклонения перед жизнью, перед различными ее формами и проявлениями. Любовь к жизни, восторг перед нею, отношение к ней как высшей и несоизмеримой ценности человеческого бытия пронизывает все три книги трилогии. С отсечением эпизодов и фрагментов, связанных с образной реализацией идеи поэтизации жизни, трилогия как единое художественное целое распадется и превратится в некий философско-этический трактат.
В соответствии с этой установкой Л. Толстой осваивает совершенно уникальную форму своей «художественной исповеди». Он создает особую - «поэтическую» автобиографию, в которой акцентированы этические проблемы бытия. Неповторимое соединение двух планов -«поэтического» и этического (т.е. нравственного), выраженных через диалектику сознания, и образует оригинальный дух, «неповторимую жанровую физиономию» его трилогии.
В отличие от Л. Толстого, создатель «Детства», «В людях», «Моих университетов» уповает не столько на внутренний дух человека, сколько на радикальное обновление всей русской жизни в целом. Для того, чтобы
вскрыть несостоятельность общественного мироустройства, М. Горький активно насыщает свою исповедь «эпической стихией». Он вводит в повествовательную ткань широкие картины русской жизни, обрисовывает драматические судьбы многих «спутников жизни» Алеши и создает панорамное полотно российской жизни накануне неизбежных, по мысли автора, социальных перемен.
В результате этого горьковское жизнеописание приобретает масштабы «автобиографии-обобщения». Автор «Детства», «В людях», «Моих университетов» выступает с концепцией «Русь», т.е. дает трактовку всей русской общественной жизни изображаемого периода. Такой социальной масштабности, такого уровня художественной обобщенности в трилогии Толстого, как, впрочем, и во всей догорьковской автобиографической традиции, нет. Все это говорит в пользу того, что М. Горький создает особый тип художественной автобиографии, в которой «рассказ о себе» соединен с выражением неких социальных идей, образующих концепцию «спасения», обновления Руси. В его «исповеди» критика «старого, больного мира» уравновешена, гармонизирована изображением роста той силы, которая рано или поздно взорвет «бесконечную цепь вражды и жестокости» - силы под названием «революционный разум». С рождением нового сознания рождается и новый горьковский Герой.
Итак, «диалектика сознания», показ жизни через анализ внутреннего восприятия, исследование самого механизма зарождения чувств и мыслей маленького человека - это то, что роднит, сближает рассматриваемые произведения и ставит их особняком в русской автобиографической традиции. Наряду с этим, продолжая художественную традицию напряженных поисков в области человеческого разума, М. Горький на основе показа диалектики души и мысли создает автобиографию, которая становится открытием как в плане мировоззренческом, так и в плане художественной формы.
В противовес «этической автобиографии» Л. Толстого, в которой синтез «поэтического» и нравственного начал служит выявлению внутренних возможностей личности, М. Горький создает автобиографию героико-революционного типа, в которой прославляется мысль и которая призвана убедить читателя в необходимости радикального обновления русского мира.
Список литературы
1. Белкина Н. А. Проблема положительного героя в автобиографической трилогии Горького // Горьковские чтения. 1947-1948. - М.: АН СССР, 1949. - С. 88-143.
2. Бровман Г. А. Писатель и жизнь. (Заметки об автобиографической трилогии М.Горького) // Знамя. - 1936. - №11. - С. 268-280.
3. Бялик Б. А. Развитие традиций русской классической литературы в творчестве М. Горького // Творчество М. Горького и вопросы социалистического реализма. - М.: АН СССР, 1958. - С. 5-99.
4. Гвоздев А. «Детство» М.Горького // Северные записки. - 1916. - № 2. -С. 149-154.
5. Десницкий В. А. Автобиографические повести Горького. 1. «Детство». 2. «В людях» // Десницкий В. А. М. Горький. - Л.: Худож. лит., 1935. - С.174-222.
6. Касторский С. В. Горький - художник // Очерки. - М.-Л.: Гослитиздат [Ле-нингр. отд-ние], 1963.
7. Кранихфельд Вл. Утро жизни // Современный мир. - 1914. - № 12. -Отд. 2. - С. 116-133.
8. Левин Ф. Детство Горького // Литературный критик. - 1938. - № 7. - С. 161173.
9. Лежнев А. (Горелин А. В.). Последние произведения М. Горького // Прожектор. - 1924. - № 12. - С. 4-26.
10. Михайловский Б. В., Тагер Е. Б. Творчество М. Горького. - М.: Просвещение, 1969.
11. Нусинов И. М. Правда о жизни (Автобиографические повести М. Горького) // Литературная учеба. - 1937. - № 6. - С.48-64.
12. Сологуб Ф. Заметки // Дневники писателей. - 1914. - № 1. - С. 12-18.
13. Тагер Е. Б. Творчество Горького советской эпохи. - М.: Наука, 1964.
14. Чернышевский Н. Г. Детство и отрочество. Сочинения графа Л.Н. Толстого. Военные рассказы графа Л. Н. Толстого // Чернышевский Н. Г. Собрание сочинений в пяти томах. - М.: Правда, 1974. - Т. 3. - С. 332-346.
Детство Максима Горького, одного из лучших русских писателей, прошло на Волге, в Нижнем Новгороде. Звали его тогда Алешей Пешковым, годы, проведенные в дедовском доме, были насыщены событиями, не всегда приятными, что и позволило в дальнейшем советским биографам и литературоведам толковать эти воспоминания как обличительное свидетельство порочности капитализма.
Воспоминания о детстве зрелого человека
В 1913 году, будучи зрелым человеком (а ему уже исполнилось сорок пять лет), писатель захотел вспомнить о том, как проходило его детство. Максима Горького, к тому времени автора трех романов, пяти повестей, доброго десятка пьес и нескольких хороших рассказов, читатель любил. Отношения с властями у него были сложными. В 1902 году он - почетный член Императорской академии наук, но вскоре его лишили этого звания за подстрекательство к беспорядкам. В 1905 году литератор вступает в РСДРП, что, по всей видимости, окончательно формирует его классовый подход к оценке собственных персонажей.
В конце первого десятилетия была начата автобиографическая трилогия, которую сочинил Максим Горький. «Детство» - повесть первая. Ее начальные строки сразу настраивают на то, что написана она не для публики, жаждущей развлечений. Начинается она с тяжкой сцены отцовских похорон, которую мальчик запомнил во всех подробностях, вплоть до глаз, закрытых пятикопеечными монетами. Несмотря на жесткость и некоторую отстраненность ребячьего восприятия, описание по-настоящему талантливо, картина яркая и выразительная.
Автобиографический сюжет
После смерти отца мать забирает детей и везет их на пароходе из Астрахани в Нижний Новгород, к деду. Младенец, брат Алеши, в дороге умирает.
Принимают их вначале доброжелательно, лишь возгласы главы семейства «Эх, вы-и-и!» выдают былой конфликт, возникший на почве нежелательного замужества дочери. Дед Каширин - предприниматель, у него собственное дело, он занимается окраской тканей. Неприятные запахи, шум, непривычные слова «купорос», «фуксин» раздражают ребенка. Детство Максима Горького проходило в этой суматохе, дядья были грубы, жестоки и, по всей видимости, глуповаты, а дед обладал всеми замашками домашнего тирана. Но все самое тяжелое, получившее определение «свинцовых мерзостей», было впереди.
Персонажи
Множество бытовых подробностей и разнообразие отношений между персонажами незаметно чаруют каждого читателя, взявшего в руки первую часть трилогии, которую написал Максим Горький, «Детство». Главные герои повести разговаривают так, что их голоса, кажется, витают где-то рядом, настолько индивидуальна манера речи у каждого из них. Бабушка, чье влияние на формирование личности будущего писателя невозможно переоценить, как бы становится идеалом доброты, в то же время драчливые братья, охваченные алчностью, вызывают чувство брезгливости.
Хорошее Дело, соседский нахлебник, был человеком чудаковатым, но при этом, очевидно, обладал незаурядным интеллектом. Именно он учил маленького Алешу выражать мысль правильно и внятно, что, несомненно, повлияло на развитие литературных способностей. Иван-Цыганок, 17-летний подкидыш, воспитывавшийся в семье, был очень добрым, что проявлялось порой в некоторых странностях. Так, отправляясь на рынок за покупками, он неизменно тратил денег меньше, чем следовало предположить, а разницу отдавал деду, стремясь ему угодить. Как выяснилось, чтобы сэкономить, он приворовывал. Чрезмерное старание и привело к его преждевременной смерти: он надорвался, выполняя хозяйское поручение.
Будет лишь благодарность…
Читая повесть «Детство» Максима Горького, трудно не уловить то чувство благодарности, которое испытывал автор к людям, окружавшим его в ранние годы. То, что он получил от них, обогатило его душу, которую он сам сравнивал с ульем, наполняемым медом. И ничего, что на вкус он порой был горек, а на вид грязен. Отправляясь из опостылевшего дедова дома «в люди», он был достаточно обогащен жизненным опытом, чтобы не пропасть, не сгинуть безвестно в сложном взрослом мире.
Повесть получилась вечной. Как показало время, отношения между людьми, часто даже связанными между собой кровными узами, характерны для всех времен и общественных формаций.
Среди книг, которые оказали значительное влияние на духовное развитие нашего народа, одно из первых мест занимает трилогия Максима Горького «Детство», «В людях» и «Мои университеты». Почти каждого человека со школьных лет сопровождает волнующая история детства Алеши Пешкова, мальчика, прошедшего через столько испытаний, образ его бабушки - один из самых возвышенных женских образов русской литературы.
На каждое поколение по-разному действовали повести Горького, - в них черпали и знание народной жизни, и ненависть к мещанству, к непосильной тяжести рабочего труда и угнетению, и силы протеста против покорности; в этих повестях видели призыв к творческой активности, к самообразованию, к учению, пример того, как, несмотря на нищету и бесправие, человек может пробиться к культуре. Они служили источником веры в силы народные, примером нравственной стойкости.
Повести «Детство» и «В людях» написаны Горьким в 1913–1914 годах и с тех пор вошли в мировую классику автобиографического жанра вместе с такими шедеврами русской литературы, как «Былое и думы» А. Герцена и «Детство», «Отрочество», «Юность» Л. Толстого. Позднее, в 1923 году, были написаны «Мои университеты», и таким образом сложилась законченная, по толстовскому примеру, трилогия.
Если у Толстого история героя - это прежде всего история его исканий, его требований к себе, биография аналитическая, то горьковская трилогия насыщена действием, она автобиографична, она жизнеописание, она состоит из поступков и событий. В то же время это не только описание частной жизни, не история отдельной личности, это именно повести, произведения, имеющие художественную силу обобщения. Их материал при всей точности фактов, событий отобран не по законам памяти и знаний взрослого человека, а по законам писательского таланта. Он создает галерею типов дореволюционной России, образы, живущие независимо от биографии героя.
Горький сообщает нам в «Детстве» не то, что ему известно, а то, что могло быть известно ребенку. Детское видение мира имеет свои пределы, и автор с поразительной точностью соблюдает их. Окружающее открывается перед маленьким Алешей отдельными малосвязными сценами, картинками, смысл и трагизм которых он еще не в силах оценить. Смерть отца, и тут же, у гроба, рожающая мать - это мучительное, невероятное стечение обстоятельств с первой же страницы погружает нас в стихию достоверной жизни. И, начиная с этой сцены, покоряющей силой и особенностью книги становится именно правда, мужество правды. Здесь все подлинно. И в этом отличие ее от других книг подобного жанра. Автор не привносит сюда взрослого своего понимания людей, своих знаний и опыта. Здесь ничего не делается для занимательности, нет никаких литературных приемов, нет обязательной завершенности, сведения концов с концами… Многого из жизни Алеши Пешкова мы так и не узнаем - как, почему расстраивается состояние деда, куда время от времени исчезает мать, почему вдруг приходится переезжать в другой дом… С годами иногда, из рассказов бабушки, какие-то обстоятельства разъяснятся, но многое для мальчика и для нас так и останется неизвестным. И, как ни странно, такая неполнота, непонятность происходящего помогает нам лучше увидеть мир глазами героя.
Трилогия воссоздает огромную панораму жизни рабочей России конца девятнадцатого века. Воссоздает с размахом, с неумолимым реализмом, требующим от писателя не только честности, но подчас художественной смелости.
Одна за другой обступают нас судьбы людей разных сословий, разных профессий - красильщики, иконописцы, приказчики, купцы, прачки, кочегары, матросы, проститутки… Их десятки, нет, наверное, сотни людей, и каждый неповторим, у каждого не только своя история, но и свое понимание жизни, свои противоречия, своя мудрость, западающая в душу мальчика, а затем подростка. Впечатление густонаселенности усиливается еще и яркостью каждого персонажа, они все отдельные, все личности значительные, сильные, бунтари, блаженные, чудаковатые, а если, допустим, и не сильные, то все равно у большинства из них есть что-то особенное, своя загадка, своя идея, свои отношения с богом, с деньгами, с любовью, с книгами… И все это не сочинено и даже не увидено. Это найдено в жизни. Алеша Пешков постоянно, пытливо ищет ответа на вечные вопросы жизни. Ему интересен каждый человек, хочется понять, почему так, а не иначе живут люди. В этом особенность его характера. Он не наблюдатель, не собиратель, он герой деятельный, ищущий. Ответы этих людей - противоречивые, парадоксальные, переливающиеся неожиданным смыслом - плотно насыщают трилогию философской мыслью. В повестях не утихает полемика. Сами того не подозревая, все эти люди полемизируют, высказывания их сталкиваются, сшибаются непримиримо.
«В детстве, - писал Горький, - я представляю сам себя ульем, куда разные простые, серые люди сносили, как пчелы, мед своих знаний и дум о жизни, щедро обогащая душу мою кто чем мог. Часто мед этот бывал грязен и горек, но всякое знание - все-таки мед».
Многое в жизни Алеши Пешкова сделали книги. Они помогали познать огромность мира, красоту его и разнообразие. Книги не вообще, а книги конкретные. Алеша рассказывает, что именно ему нравилось, что и как он понимал. Он жадно читал все, что попадалось - бульварщину, книги авторов второстепенных, случайных, ныне забытых, вперемешку с классиками: романы Салиаса, Вашкова, Эмара, Ксавье де-Монтепэна, стихи Граве, Стружкина, «Предание о том, как солдат спас Петра Великого», «Песни» Беранже, сказки Пушкина, «Тайны Петербурга», романы Дюма… (Из текста горьковской трилогии можно составить длинные списки прочитанных им книг, с его аннотациями-оценками и провести интереснейшие исследования о круге чтения Алеши Пешкова.)
Он сам учится отличать хорошую книгу от плохой. Ему надо дважды перечесть «Предание», чтобы понять, что книга эта слабая. Интересно следить, как формируется, оттачивается вкус мальчика. В беспорядочном его чтении было свое преимущество - оно тренировало ум; он учился ориентироваться в книжном море, он был свободен от школьных авторитетов. Так он самостоятельно понял, почувствовал гений Пушкина: «Пушкин до того удивил меня простотой и музыкой стиха, что долгое время проза казалась мне неестественной и читать ее было неловко». Надо, впрочем, заметить, что эстетическое восприятие Алеши было подготовлено в значительной мере незаурядным поэтическим даром его бабушки. С детских лет слушая ее песни и сказки, он остро чувствовал игру самоцветным словом, любование красотой, богатством родного языка.
Любимые свои книги Алеша пересказывал кому угодно - денщикам, матросам, приказчикам, читал вслух, и люди жадно слушали его, иногда ругались, высмеивали, но зато и вздыхали и восхищались…
А он взахлеб читал и читал: Аксакова, Бальзака, Соллогуба, Буагобэ, Тютчева, Гонкура… Книги очищали душу, придавали уверенность: он не один, на земле не пропадет. Он сравнивал жизнь с книгами и понимал, что «черный народ» в Париже не таков, как в Казани, держится смелее, независимее, не молится богу так яростно. Но он начинает и критически оценивать выдуманность книжных отношений героев, отделять великие произведения от посредственных.
Ракамболь учил его быть стойким, герои Дюма внушали желание отдать себя какому-то важному делу. Он передает свои впечатления о Тургеневе, Вальтере Скотте. «Бурса» Помяловского похожа на жизнь иконописной мастерской: «Мне так хорошо знакомо отчаянье скуки, перекипающее в жестокое озорство». Или: «Диккенс остался для меня писателем, перед которым я почтительно преклоняюсь, - этот человек изумительно постиг труднейшее искусство любви к людям».
Трудно назвать другие произведения, в которых вот так же подробно описывались бы книги, впечатление от них, их влияние на жизнь человека.
Трилогия Горького
Среди книг, которые оказали значительное влияние на духовное развитие нашего народа, одно из первых мест занимает трилогия Максима Горького «Детство», «В людях» и «Мои университеты». Почти каждого человека со школьных лет сопровождает волнующая история детства Алеши Пешкова, мальчика, прошедшего через столько испытаний, образ его бабушки - один из самых возвышенных женских образов русской литературы.
На каждое поколение по-разному действовали повести Горького, - в них черпали и знание народной жизни, и ненависть к мещанству, к непосильной тяжести рабочего труда и угнетению, и силы протеста против покорности; в этих повестях видели призыв к творческой активности, к самообразованию, к учению, пример того, как, несмотря на нищету и бесправие, человек может пробиться к культуре. Они служили источником веры в силы народные, примером нравственной стойкости.
Повести «Детство» и «В людях» написаны Горьким в 1913–1914 годах и с тех пор вошли в мировую классику автобиографического жанра вместе с такими шедеврами русской литературы, как «Былое и думы» А. Герцена и «Детство», «Отрочество», «Юность» Л. Толстого. Позднее, в 1923 году, были написаны «Мои университеты», и таким образом сложилась законченная, по толстовскому примеру, трилогия.
Если у Толстого история героя - это прежде всего история его исканий, его требований к себе, биография аналитическая, то горьковская трилогия насыщена действием, она автобиографична, она жизнеописание, она состоит из поступков и событий. В то же время это не только описание частной жизни, не история отдельной личности, это именно повести, произведения, имеющие художественную силу обобщения. Их материал при всей точности фактов, событий отобран не по законам памяти и знаний взрослого человека, а по законам писательского таланта. Он создает галерею типов дореволюционной России, образы, живущие независимо от биографии героя.
Горький сообщает нам в «Детстве» не то, что ему известно, а то, что могло быть известно ребенку. Детское видение мира имеет свои пределы, и автор с поразительной точностью соблюдает их. Окружающее открывается перед маленьким Алешей отдельными малосвязными сценами, картинками, смысл и трагизм которых он еще не в силах оценить. Смерть отца, и тут же, у гроба, рожающая мать - это мучительное, невероятное стечение обстоятельств с первой же страницы погружает нас в стихию достоверной жизни. И, начиная с этой сцены, покоряющей силой и особенностью книги становится именно правда, мужество правды. Здесь все подлинно. И в этом отличие ее от других книг подобного жанра. Автор не привносит сюда взрослого своего понимания людей, своих знаний и опыта. Здесь ничего не делается для занимательности, нет никаких литературных приемов, нет обязательной завершенности, сведения концов с концами… Многого из жизни Алеши Пешкова мы так и не узнаем - как, почему расстраивается состояние деда, куда время от времени исчезает мать, почему вдруг приходится переезжать в другой дом… С годами иногда, из рассказов бабушки, какие-то обстоятельства разъяснятся, но многое для мальчика и для нас так и останется неизвестным. И, как ни странно, такая неполнота, непонятность происходящего помогает нам лучше увидеть мир глазами героя.
Трилогия воссоздает огромную панораму жизни рабочей России конца девятнадцатого века. Воссоздает с размахом, с неумолимым реализмом, требующим от писателя не только честности, но подчас художественной смелости.
Одна за другой обступают нас судьбы людей разных сословий, разных профессий - красильщики, иконописцы, приказчики, купцы, прачки, кочегары, матросы, проститутки… Их десятки, нет, наверное, сотни людей, и каждый неповторим, у каждого не только своя история, но и свое понимание жизни, свои противоречия, своя мудрость, западающая в душу мальчика, а затем подростка. Впечатление густонаселенности усиливается еще и яркостью каждого персонажа, они все отдельные, все личности значительные, сильные, бунтари, блаженные, чудаковатые, а если, допустим, и не сильные, то все равно у большинства из них есть что-то особенное, своя загадка, своя идея, свои отношения с богом, с деньгами, с любовью, с книгами… И все это не сочинено и даже не увидено. Это найдено в жизни. Алеша Пешков постоянно, пытливо ищет ответа на вечные вопросы жизни. Ему интересен каждый человек, хочется понять, почему так, а не иначе живут люди. В этом особенность его характера. Он не наблюдатель, не собиратель, он герой деятельный, ищущий. Ответы этих людей - противоречивые, парадоксальные, переливающиеся неожиданным смыслом - плотно насыщают трилогию философской мыслью. В повестях не утихает полемика. Сами того не подозревая, все эти люди полемизируют, высказывания их сталкиваются, сшибаются непримиримо.
«В детстве, - писал Горький, - я представляю сам себя ульем, куда разные простые, серые люди сносили, как пчелы, мед своих знаний и дум о жизни, щедро обогащая душу мою кто чем мог. Часто мед этот бывал грязен и горек, но всякое знание - все-таки мед».
Многое в жизни Алеши Пешкова сделали книги. Они помогали познать огромность мира, красоту его и разнообразие. Книги не вообще, а книги конкретные. Алеша рассказывает, что именно ему нравилось, что и как он понимал. Он жадно читал все, что попадалось - бульварщину, книги авторов второстепенных, случайных, ныне забытых, вперемешку с классиками: романы Салиаса, Вашкова, Эмара, Ксавье де-Монтепэна, стихи Граве, Стружкина, «Предание о том, как солдат спас Петра Великого», «Песни» Беранже, сказки Пушкина, «Тайны Петербурга», романы Дюма… (Из текста горьковской трилогии можно составить длинные списки прочитанных им книг, с его аннотациями-оценками и провести интереснейшие исследования о круге чтения Алеши Пешкова.)
Он сам учится отличать хорошую книгу от плохой. Ему надо дважды перечесть «Предание», чтобы понять, что книга эта слабая. Интересно следить, как формируется, оттачивается вкус мальчика. В беспорядочном его чтении было свое преимущество - оно тренировало ум; он учился ориентироваться в книжном море, он был свободен от школьных авторитетов. Так он самостоятельно понял, почувствовал гений Пушкина: «Пушкин до того удивил меня простотой и музыкой стиха, что долгое время проза казалась мне неестественной и читать ее было неловко». Надо, впрочем, заметить, что эстетическое восприятие Алеши было подготовлено в значительной мере незаурядным поэтическим даром его бабушки. С детских лет слушая ее песни и сказки, он остро чувствовал игру самоцветным словом, любование красотой, богатством родного языка.
Любимые свои книги Алеша пересказывал кому угодно - денщикам, матросам, приказчикам, читал вслух, и люди жадно слушали его, иногда ругались, высмеивали, но зато и вздыхали и восхищались…
А он взахлеб читал и читал: Аксакова, Бальзака, Соллогуба, Буагобэ, Тютчева, Гонкура… Книги очищали душу, придавали уверенность: он не один, на земле не пропадет. Он сравнивал жизнь с книгами и понимал, что «черный народ» в Париже не таков, как в Казани, держится смелее, независимее, не молится богу так яростно. Но он начинает и критически оценивать выдуманность книжных отношений героев, отделять великие произведения от посредственных.
Ракамболь учил его быть стойким, герои Дюма внушали желание отдать себя какому-то важному делу. Он передает свои впечатления о Тургеневе, Вальтере Скотте. «Бурса» Помяловского похожа на жизнь иконописной мастерской: «Мне так хорошо знакомо отчаянье скуки, перекипающее в жестокое озорство». Или: «Диккенс остался для меня писателем, перед которым я почтительно преклоняюсь, - этот человек изумительно постиг труднейшее искусство любви к людям».
Трудно назвать другие произведения, в которых вот так же подробно описывались бы книги, впечатление от них, их влияние на жизнь человека.
Вдруг Алеше попадался «Демон» Лермонтова; пораженный, он читал его вслух - и происходило чудо: в иконописной мастерской люди преображались, ходили потрясенные, задумывались над своим существованием, проникались добротой, тайком плакали.
Воодушевленный, Алеша устраивал всякие представления, ему хотелось во что бы то ни стало «вызвать истинную свободную и легкую радость в людях!». И в этом проявлялся деятельный темперамент героя, горячее желание что-то сделать хорошее для людей.
Конкретность книжных интересов героя исторична, он читает те книги, которые во многом характерны были для вкусов того времени; но книги лишь часть той исторической конкретности, какой полна трилогия. Это свойство горьковской прозы проявляется здесь особенно сильно. Быт донесен во всех его материальных подробностях. Видно, что люди ели, как одевались, что пели, как молились, как спали, как развлекались.
В иконописной мастерской точно описаны стеклянные шары, налитые водою, подвешенные на бечевках к потолку. Они собирают свет лампы, отбрасывая его на доску иконы белым холодным лучом.
Если он в лавке продает божественные книги и иконы, то известно, что это за книги и что за иконы.
Алеша ловит птиц для продажи, и бабушка продает их за сорок копеек, а в базарные дни на рубль и более. Точные цифры в повествовании - необходимость, они мера труда и возможность прожить, герой помнит каждую заработанную копейку. Так же конкретно изображена у него и Нижегородская ярмарка, и работа в пекарне, в иконописной мастерской, - со всеми тонкостями, различиями византийских, и фряжских, и итальянских манер письма. Труд у Горького всегда физически ощутим, профессионально выверен, будь то несложный труд прачки, или приемы торговли, или красильное дело. Мало кто из писателей понимает необходимость так выписывать быт. Это не только художественный прием, в этом есть еще и сознание историчности пережитого. И действительно, подробности эти оказываются драгоценнейшими. Со временем они повышаются в цене, ибо сохраняют безвозвратно исчезнувшие приметы прошлого. Заслуга художника тут несомненна. В этом смысле горьковская трилогия развивает традиции русского реализма, таких вершин, как «Евгений Онегин», где энциклопедическая точность эпохи воплощена во всей конкретности ее бытия.
Трилогия Горького повествует прежде всего о том, как, несмотря на все обиды и разочарования, росла у Алеши Пешкова любовь и вера в человека.
Первым, кто вселил эти чувства, были не книги и не наблюдения, а прекрасная душа Акулины Ивановны Кашириной, балахнинской кружевницы, Алешиной бабушки. Она была человеком с талантом жизни, умеющая жить легко и добро, сея вокруг себя радость, восторг перед жизнью. Ее любовь обогащала мальчика, насыщая крепкой силой для трудной жизни. Доброта ее талантлива и своеобычна, поскольку зиждется на художественности ее натуры. Она знала множество стихов, песен, да и сама сочиняла, рассказывала про Ивана-Воина, про Попа-Козла, Марию - грешницу египетскую… Счастье, что у Алеши Пешкова была такая бабушка. Она была опорой, духовной защитой от навалившегося на детскую душу деспотизма, «горячего тумана взаимной вражды», этого неумного племени Кашириных. Откуда только черпала эта женщина неистощимую свою любовь, свое терпение… «Выпивши, она становилась лучше: темные ее глаза, улыбаясь, изливали на всех греющий душу свет, и, обмахивая платком разгоревшееся лицо, она певуче говорила:
Господи, господи! Как хорошо все! Нет, вы глядите, как хорошо-то все!
Это был крик ее сердца, лозунг всей жизни».
У нее был свой бог, свои отношения с религией, согретые той же деятельной заботой о людях. При всей покорности, смирении, в минуты опасности она могла храбро, умно, как никто другой, противостоять беде. Так она спасает и людей, и имущество при пожаре, бросаясь под ноги обезумевшему от огня коню, вынесла из пламени бутыль масла, чтобы не взорвалось, организовала соседей тушить амбар… Она ничего не боялась.
Ласковость ее была неутомима, но с годами Алеша начинает ценить в ней и оптимизм, и легкость, с какой она переносит жизненные невзгоды, разорение, потерю богатства. Но видит он и другое - что светлая душа бабушки ослеплена сказками, «…не способна видеть, не может понять явление горькой действительности…». В ответ на его возмущение она единственное что могла сказать: «Терпеть надо!» Проповедь терпения уже не удовлетворяла подростка. И только уже взрослея, после смерти бабушки, он сумеет полностью оценить жизненный подвиг этой женщины, поймет не то, что она не могла, не сумела, а то, чем она была - матерью всем людям.
Злое и доброе, жесткое и нежное переплетаются непредвиденно, соседствуя не только в этой семье, но и внутри людей.
Дед, деспот, самодур, олицетворение мещанского, дед, который, казалось бы, во всем противопоставляется поэтической натуре бабушки, этот дед в какие-то минуты преображается.
Зверски, чуть не до смерти запоров Алешу, он приходит к постели больного мальчика и рассказывает ему о своей бурлацкой молодости на Волге. Да как рассказывает, и сколько в нем оказывается богатырской доблести: «Быстро, как облако, дед рос передо мною, превращаясь из маленького сухого старичка в человека силы сказочной - он один ведет против реки огромную серую баржу».
Диалектика души? Да, но не только это. Таким богатырем, вероятно, и полюбила его в молодости бабушка Алексея. Тем более горько видеть, как исподволь богатство, страсть к наживе перекашивают его душу. Самое, наверное, примечательное в этом образе - тот губительный процесс озверения, вырождения человечности, который происходит со старшим Кашириным, с его сыновьями. И никакая доброта, душевность бабушки не могут спасти, остановить их.
Пристально и беспощадно прослеживает Горький нарастающую патологическую скупость дедушки, как этот недавний богач теряет честь, достоинство, побирается по домам знакомых купцов, - и не от бедности, не ради куска хлеба, а из-за снедающей его алчности. Все человеческое исчезает, вытравляется. Дети, внуки, жена, семья, дружба - все теряет цену, отмирает с развитием этой неизлечимой болезни. Алеша не обличает его, бабушка пытается объяснить, простить, но тем страшнее выглядит этот распад личности. Только ли патология, характер виной тому? Недаром бог его иной, чем у бабушки, - его бог грозный, карающий, а за ним видятся иные мерки жизни, - изменилось отношение к труду, отпала необходимость труда, а взамен не появилось ничего другого. Для Горького труд заключает всегда еще и моральную ценность, - труд воспитывает, труд лечит душу; отношением к труду, красотой труда учится Алеша мерить достоинство человека.
Когда-то у деда была своя мудрость, и Алеша ценил его поучения: «Учись быть самому себе работником, а другим - не поддавайся! Живи тихонько, спокойненько, а - упрямо! Слушай всех, а делай, как тебе лучше…» Его действительно все учат жить, каждый на свой манер, и в отрочестве и в юности: «Первое: не женись рано… Жить можно, где хочешь и как хочешь, - твоя воля! Живи в Персии - магометашкой, в Москве - городовым, горюй, воруй - все можно поправить! А жена - это, брат, как погода, ее не поправишь… нет! Это, брат, не сапог - снял да бросил».
Люди появляются и исчезают, оставляя после себя что-то в душе, разбередив мысли, одарив нажитой житейской мудростью.
И Алеша Пешков начинает понимать, что думы о жизни не менее тяжелы, чем сама жизнь. Но от этой тяжести он отказаться не хочет. Он то и дело срывается, на него самого находят ослепляющие вспышки ненависти, и его подхватывает буйное злое озорство; юношеская чувствительность ко лжи толкает на выходки нелепые, дикие. Путь его вовсе не прям. Ошибки обидны, заблуждений множество. Вера покидает его, он то и дело срывается в разочарование, в отчаянье, вплоть до попытки самоубийства. Это вовсе не постоянное восхождение, приобретение и накопление мудрости. И тем более героична его борьба. Недаром Лев Николаевич Толстой удивился, слушая рассказы Горького: «Вы все-таки добрый, имея право быть злым».
Жизнь, которую описывает Горький - жизнь городская, нижегородская, казанская, - жизнь рабочих окраин, доходных домов, улиц, застроенных ремесленными мастерскими, лавками, трактирами. Это волжские пристани, ярмарка, двор, мастерская, где тут же и спят и едят. Нет сельских просторов и полей, природа отодвинута, она незаметна, она выключена из мироощущений. Место детских игр - улица, дворы, базары. В городе детям трудно уединиться. Городская жизнь непоэтична, некрасива, но зато люди здесь ближе и понятнее. «Мне нравятся рабочие, - признается Горький, - я отчетливо вижу преимущества города, его жажду счастья, дерзкую пытливость разума, разнообразия его целей и задач».
Вихрастый Алеша Пешков все больше ценит независимую уличную жизнь. Первые его приработки в помощь бабушке - и они типично городские: он сдает ветошь, он ловит птиц, он таскает тес… Он видит, как живут, работают разные слои рабочего люда. В эти годы происходил энергичный процесс формирования российского пролетариата. И одновременно же росли силы классового протеста, появлялись фигуры революционеров, вроде постояльца Хорошее Дело. С какой симпатией вспоминается Алеше этот странный человек, мальчик не очень понимает, чем он занимался, но зато дед, чутьем собственника, учуял опасность, казалось бы, безобидного, исправного квартиранта.
В этой обстановке духовное созревание подростка шло быстро, наблюдения над жизнью, столкновения с ней накапливали не по возрасту большой опыт.
От детского восхищенья разбойниками, легендарным Егором Башлыком, от обиды на чудовищные несправедливости жизни начиналась у Алеши Пешкова работа осмысляющей себя силы протеста. В повести «Мои университеты» отроческие поиски завершаются логическим следствием: университетами становятся нелегальные кружки, распространение литературы, типография, - путь сознательной революционной борьбы, которую юноша начинает в Казани.
Все мучительнее переживает он расхождение между прозой жизни и литературой. Мир искусства, с его чистыми чувствами, умными словами, почти не соприкасается с тем пошлым, грубым, что каждодневно окружает героя. Снова и снова испытывает он разочарование, гнев, обращенный к тем, кто создает красивые иллюзии. В этом случае ему помогали не книги, а люди. Отзывчивые, добрые, мыслящие, юродствующие - но именно люди, соприкосновение с народной жизнью, мудрой в своем движении. Противоречия между идеалами и действительностью не снимались. Но в этих противоречиях открывались преимущества народной мысли: «…редко встречались мне в книгах мысли, которые я не слышал раньше в жизни», - замечает Горький, и это поразительное наблюдение не упрек литературе, а скорее благоговение к жизни.
У Горького с детства был талант на красивых людей, он умел их находить. Среди героев трилогии они появляются один за другим непрерывной чередой, начиная от Цыганка, который подставлял свою руку под прут, защищая мальчика от побоев. В тяжелые минуты они обязательно приходят ему на помощь, спасая его веру в человека. Каждый из них прекрасен по-своему. Цыганок - весельчак, добр, бескорыстен. Повар Смурый - угрюм, но он человек высокой справедливости, думающий, читающий, одинокий, «отломившийся от жизни». Иконописец-личник Жихарев, - художник своего дела, человек запойный, и при этом душевный, тонко чувствующий стихи. Так же и другой мастер, Евгений Ситанов, - силач, умеющий жить в этой мастерской напряженной духовной жизнью. Он влюбился в «гулящую» девицу, которая «заразила его постыдной болезнью, но он не бьет ее за это, как советуют ему товарищи, а нанял ей комнату, лечит девицу и всегда говорит о ней как-то особенно ласково, смущенно». Или штукатур Григорий Шишлин, голубоглазый красавец, мечтатель и добряк. Или шорник, дивный певец Клещов…
Сколько их, одаренных природой, талантливых душой, великолепных людей, расточали себя впустую, не сумели осуществить себя, спивались, чувствовали себя ненужными, гибли, убитые бессмысленностью существования. Одна за другой возникают перед Алешей женщины, окруженные сиянием детской, а затем юношеской его влюбленности. Девочка Людмила, «фарфоровая» закройщица, прекрасная Королева Марго, веселая, жизнелюбивая прачка Наталия Козловская… Одни дарили ему сердечность и сладкие мечты, другие приохотили его к чтению, доставали ему книги, научили любить стихи.
Но пошлость, грязные пересуды, издевательства с какой-то непонятной злобой обрушивались и настигали этих женщин.
Всей силой своего великого гуманистического дарования Горький восстает против грязи, хамства, гнусности в человеческих отношениях. Он не щадит и рабочих людей, обличая их бездуховность, все подлое, свинское, приниженное…
С необъяснимой жестокостью издеваются дядья на глазах у Алеши над полуслепым мастером Григорием, подсовывая ему раскаленный наперсток. Отчим бьет ногами мать Алеши. Безвинно убивают топором чудесного крестьянина Изота. Спивается лучший каменщик Ардальон, с беспричинной злобой избивает он некогда веселую прачку Наталью. Маленький рыжий казак, так красиво поющий песни про Дон и Дунай, что Алеше он кажется лучше и выше всех людей, этот казак, опять же ни за что, зверски избивает женщину, свою любовницу, рвет на ней платье, голую валяет в грязи. Подобных сцен немало в каждой из повестей трилогии.
Зачем же было выворачивать перед читателем художественной литературы все эти пакости жизни, изображать такие отвратительные черты своего народа, такие вызывающие ужас характеры, поступки, всю эту жестокость, злобу, изуверство? Горький и сам не раз ставит вопрос - нужно ли писателю рисовать эти свинцовые мерзости русской жизни?
«И, с обновленной уверенностью, отвечаю себе - стоит; ибо это - живучая, подлая правда, она не издохла и по сей день. Это та правда, которую необходимо знать до корня, чтобы с корнем же и выдрать ее из памяти, из души человека, из всей жизни нашей, тяжкой и позорной… Не только тем изумительна жизнь наша, что в ней так плодовит и жирен пласт всякой скотской дряни, но тем, что сквозь этот пласт все-таки победно прорастает яркое, здоровое и творческое, растет доброе - человечье, возбуждая несокрушимую надежду на возрождение наше к жизни светлой, человеческой».
18.07.2008
Синопсис
ДЕТСТВО ГОРЬКОГО
Жанр: драма
Режиссер: Марк Донской
В ролях: Варвара Массалитинова, Михаил Трояновский. Алексей Лярский, Даниил Сагал, Елизавета Алексеева, Владимир Новиков
Производство: Киностудия "Союздетфильм", 1938
Продолжительность: 96мин.
Первая часть известной кинотрилогии Марка Донского по мотивам автобиографических повестей Максима Горького (вторая часть- "В людях", третья - "Мои университеты").
"Фильм Донского – одно из самых благородных произведений, поставленных в СССР до войны" (критик Джей Лейда)
… Конец 19 века. Нижний Новгород. Пристани, волжский говор, песни и люди – дурные и хорошие, несчастные и жестокие. В этой атмосфере прошло детство Алеши Пешкова, впоследствии великого русского писателя Максима Горького. … Тяжело жилось ему в семье Кашириных: ругань, драки дядьев из-за наследства, побои за малейшие провинности. Только один человек – бабушка Акулина Ивановна – жалеет мальчика. Когда дед окончательно разорился, Алеша вынужден зарабатывать на жизнь сам. И он уходит «в люди»…
Роль Алеши Пешкова – первая и единственная работа в кино Алексея Лярского, погибшего в 1943 г. под Ленинградом.
Государственная премия СССР II степени за фильмы "Детство Горького" и "В людях" режиссеру Марку Донскому, актрисе Вере Масалитиновой, 1941
Жанр: драма
Режиссер: Марк Донской
В ролях: Варвара Массалитинова, Алексей Лярский, Даниил Сагал, Михаил Трояновский, Иван Кудрявцев, Ирина Зарубина, Дарья Зеркалова
Производство: Киностудия «Союздетфильм», 1938
Продолжительность: 97мин.
Вторая часть знаменитой кинотрилогии Марка Донского по мотивам автобиографических произведений Максима Горького (первая часть - "Детство Горького", последняя - "Мои университеты").
"По общественной популярности Горький был вторым после Льва Толстого.После книг Толстого и Аксакова об их помещичье-аристократическом детстве, книги Горького "Детство", "В людях" раскрыли мир детства простонародного - не менее драгоценный и поэтический..." (Евгений Евтушенко)
Алеша Пешков уходит из дома своего деда и отправляется на заработки, «в люди». Служит «мальчиком» у дяди-чертежника, мойщиком посуды на волжском пароходе, учеником в иконописной мастерской. Добрый, чуждый жестокости, он не может вынести царящей кругом несправедливости, отважно борется за правду и… вновь оказывается без угла и куска хлеба.
Государственная премия СССР II степени за фильмы "Детство Горького" и "В людях» режиссеру Марку Донскому, актрисе Вере Масалитиновой, 1941
IX МКФ в Венеции (Италия) - Специальная премия трилогии ("Детство Горького", "В людях", "Мои университеты") итальянских журналистов, 1948
МКФ в Стокгольме (Швеция) – Первая премия трилогии ("Детство Горького", "В людях", "Мои университеты"), 1949
XI МКФ в Эдинбурге (Англия) - Премия имени английского кинокритика Ричарда Уиннингтона за 1954 г. трилогии о Горьком ("Детство Горького", "В людях", "Мои университеты"), 1955
МОИ УНИВЕРСИТЕТЫ
Жанр: драма
Режиссер: Марк Донской
В ролях: Н. Вальберт, Николай Плотников, Даниил Сагал, Павел Шпрингфельд, Степан Каюков, Николай Дорохин, Лев Свердлин
Производство: Киностудия «Союздетфильм», 1939
Продолжительность: 97мин.
Трилогия по автобиографическим произведениям Максима Горького: "Детство Горького", "В людях", "Мои университеты" увековечила имя Донского в истории мирового кинематографа. Самобытные человеческие характеры, колоритные бытовые сцены, тонкие жизненные наблюдения… По этим фильмам итальянские неореалисты учились у режиссера поэтизации обыденной жизни, внезапным переходам от бытописательства к высотам романтического восприятия действительности.
В 1956 г. ЮНЕСКО распространила каталог с именами 28 самых великих кинематографистов. Вместе с Эйзенштейном, Пудовкиным, Довженко в этом списке занял почетное место и Марк Донской. Он стал одним из самых популярных кинорежиссеров мира.
"Максим Горький видит и все ощущает пером… Перо не инструмент, а орган писателя…" (Франц Кафка, 1920)
Алеша Пешков приезжает в Казань учиться. Университет для него оказался несбыточной мечтой, пришлось искать работу, жить без пристанища. Думы молодого Пешкова о жизни не менее тяжелы, чем сама жизнь. В минуту отчаяния он решается на самоубийство…
IX МКФ в Венеции (Италия) - Специальная премия итальянских журналистов, 1948
МКФ в Стокгольме (Швеция) – Первая премия трилогии ("Детство Горького", "В людях", "Мои университеты"), 1949 XI МКФ в Эдинбурге (Англия) - Премия имени английского кинокритика Ричарда Уиннингтона за 1954 г. – кинотрилогии о Горьком («Детство Горького», «В людях», «Мои университеты»), 1955
