Н.В. Гоголь.
Обыкновенно при упоминании о том или ином известном нам писателе, у нас возникают определенные ассоциации, связанные с его творчеством. Например, имя Достоевского вызывает в нашей памяти сцены отчаяния, срыва, доводящие героев до безумия. Когда мы вспоминаем Тургенева, нам представляется история чьей-то любви, оканчивающаяся, как правило, разлукой. Что же касается Гоголя, то нередко имя его ассоциируется с различными мистическими историями, которые одновременно захватывают и пугают. Однако талант Гоголя заключается не только в способности наводить ужас на своих читателей. Обратившись к «Вечерам на хуторе близ Диканьки», мы нередко можем заметить иронию автора по поводу народных представлений о ведьмах, чертях и иных потусторонних силах, как, например, в этом случае: «Мороз увеличился, и вверху так сделалось холодно, что черт перепрыгивал с одного копытца на другое и дул себе в кулак, желая сколько-нибудь отогреть мерзнувшие руки. Не мудрено, однако ж, и смерзнуть тому, кто толкался от утра до утра в аду, где, как известно, не так холодно, как у нас зимою, и где, надевши колпак и ставши перед очагом, будто в самом деле кухмистр, поджаривал он грешников с таким удовольствием, с каким обыкновенно баба жарит на рождество колбасу».
Представляя нам в ярких красках истории с ведьмами, призраками и чертями, Гоголь наслаждается этими простыми и сочными образами. Автор раскрывает перед нами всю незамысловатость украинских народных представлений, восхищаясь при этом их цельностью. «…Им все, что не расскажи, в смех. Эдакое неверье разошлось по свету! Да чего, - вот не люби Бог меня и Пречистая Дева! вы, может, даже не поверите: раз как-то заикнулся про ведьм - что ж? нашелся сорвиголова, ведьмам не верит!»
Перед нами вырисовывается вполне языческое мироощущение, в котором космос всегда чреват хаосом. Но эти реальности, в данном случае, еще и сочетаются с христианством. Таким образом, демоны уже не представляют собой небытие, а наделяются признаками сакрально-хаотических существ. Довольно точно схватывая мироощущение простолюдина, Гоголь временами не в шутку очаровывается им, забывая о необходимой дистанции, и тогда многие рассказы из цикла его украинских произведений становятся по-настоящему страшными. Вдруг, неожиданно для самого писателя, его фольклорные ведьмы и призраки начинают представлять какую-то реальную угрозу. Хаос затягивает в себя героев так, что для них уже не остается выхода. И здесь мы перестаем быть только наблюдателями и ценителями народных традиций, а реально в них погружаемся. И все же мы вступаем в этот мир не как простолюдины. Гоголь открывает нам его со всей сложностью своей натуры. Писатель окрашивает жизни всех этих простых людей в тона совершенно им не свойственные. В ней появляется драматизм: нежелание слиться с хаосом и невозможность устоять под его давлением. Вспомним, например, один из самых известных рассказов Гоголя - «Вий». Здесь нам имеет особый смысл обратиться, прежде всего, к примечанию Гоголя по поводу самого названия этого произведения.
«Вий есть колоссальное создание простонародного воображения. Таким именем называется у малороссиян начальник гномов, у которого веки на глазах идут до самой земли. Вся эта повесть есть народное предание. Я не хотел ни в чем изменить его и рассказываю почти в такой же простоте, как слышал». Прежде всего, нас здесь настораживает явная переоценка способностей простого народа, присвоение ему гигантского творческого задатка. Говоря подобным образом о народном предании, Гоголь не только неоправданно преувеличивает его значимость, но практически преклоняется перед его незатейливыми создателями. В итоге, подобное отношение писателя ко всем этим простодушным и в то же время мрачным историям формирует в нас сложное и не ясное нам самим чувство. В том же «Вие» повествование о потусторонних силах и явлениях уже перестает быть одним лишь любованием народной наивностью. В этом произведении мы сталкиваемся не с тем страхом, которой могут навевать истории о ведьмах и чертях собравшимся под вечер мужикам. Читая о том, как философ Хома Брут произносит молитвы над телом ведьмы в пустой церкви, мы начинаем ощущать страх реальный, уже не содержащий в себе ничего забавного. Когда же панночка поднимается в своем гробу и носится вокруг Хомы, наш ужас сопровождается растерянностью. Для нас становится очевидным, что сам Гоголь в данном случае воспринимает происходящее всерьез. Подобный вывод следует хотя бы из того, что рассказ оканчивается смертью философа. С нечистой силой здесь сталкивается уже не герой какой-нибудь давным-давно случившейся истории, о которой теперь повествует нам словоохотливый рассказчик. Нет, в данном случае погибает главный персонаж - тот, на которого была возложена миссия вступить в общение с потусторонним миром и выйти из него невредимым и который, однако, с этой задачей не справился. Но тогда не справился со своей задачей и сам автор. Во многих других его произведениях он решал ее таким образом, что посмеивался над украинцами, затаившими дыхание над очередной историей про ведьму. Сам Гоголь таким образом отстранялся от происходящего, делал его сказочным, нереальным.
«Нет, мне пуще всего наши дивчата и молодицы; покажись только на глаза им: «Фома Григорьевич! Фома Григорьевич! а нуте яку-нибудь страховинну казочку! а нуте, нуте!..» - тара-та-та, та-та-та, и пойдут, и пойдут… Рассказать-то, конечно не жаль, да загляните-ка, что делается с ними в постели. Ведь я знаю, что каждая дрожит под одеялом, как будто бьет ее лихорадка, и рада бы с головою влезть в тулуп свой. Царапни горшком крыса, сама как-нибудь задень ногою кочергу - и Боже упаси! и душа в пятках. А на другой день ничего не бывало, навязывается сызнова: расскажи ей страшную сказку, да и только. Что ж бы такое рассказать вам? Вдруг не взбредет на ум. Да, расскажу я вам, как ведьмы играли с покойным дедом в дурня».
Все здесь исполнено легкости и игривости. Читая подобные рассказы, вы как будто становитесь участниками каких-то народных посиделок. Малороссийские произведения Гоголя настраивают нас таким образом, что мы невольно очаровываемся и пленяемся ими.
Словно веселый хоровод, в который вы вступаете сначала ради любознательного интереса, начинает кружить вас в бешеном темпе, и вы уже не можете остановиться. Можно сказать, что весь цикл малороссийских рассказов Гоголя построен на непрерывном колебании от сказки к «реальности», от скептицизма к детской доверчивости. И в этом случае, «Вий», безусловно, становится пределом «доверия». Но что же за реальность открывает нам писатель в своем переложении этого народного предания?
Мы видим прекрасную панночку, которая в глазах своего отца является воплощением невинности. Смерть ее вводит этого крепкого и жизнерадостного человека в состояние глубокой подавленности и разбитости. Вот что говорит он, обращаясь к своей уже умершей дочери: «…Но, горе мне, моя полевая нагидочка, моя перепелочка, моя ясочка, что проживу я остальной век свой без потехи, утирая полою дробные слезы, текущие из старых очей моих, тогда как враг мой будет веселиться и втайне посмеиваться над хилым старцем. Он остановился, и причиною этого была разрывающая горесть, разрешившаяся целым потоком слез. Философ был тронут такой безутешной печалью» .
Иллюстрация к подарочному изданию повести «Вий». Художник Эдуард Новиков. 2009.
На первый взгляд, этот мир представляется нам чем-то вполне знакомым и понятным. Даже рассказы пьяных мужиков о том, как панночка «зналась с нечистым» и выпивала «по несколько ведер крови», могли бы вызвать у нас лишь усмешку и ничем не нарушить привычную нам реальность. Всем известно, что родители любят своих детей и что выпившие мужики - мастера рассказывать всякие небылицы. Но одновременно с этим уютным и узнаваемым миром возникает мир параллельный, в котором действуют какие-то неведомые нам законы. Прекрасная панночка оказывается ведьмой и превращается то в старуху, то в собаку или же становится синей, как мертвец с горящими глазами. Впоследствии, правда, она всегда возвращается в образ нежной, невыразимо красивой девушки. Здесь, как нам кажется, необходимо сделать особый акцент на описании автором ее внешности.
«Трепет пробежал по его жилам: перед ним лежала красавица, какая когда-либо бывала на земле. Казалось, никогда еще черты лица не были образованы в такой резкой и вместе гармоничной красоте. Она лежала, как живая. Чело прекрасное, нежное, как снег, как серебро, казалось, мыслило; брови - ночь среди солнечного дня, тонкие, ровные, горделиво приподнялись над закрытыми глазами, а ресницы, упавшие стрелами на щеки, пылавшие жаром тайных желаний; уста - рубины, готовые усмехнуться… Но, в них же, в тех же самых чертах, он видел что-то страшно пронзительное. Он чувствовал, что душа его начинала как-то болезненно ныть, как будто бы вдруг среди вихря веселья и закружившейся толпы запел кто-нибудь песню об угнетенном народе. Рубины уст ее, казалось, прикипали кровию к самому сердцу. Вдруг что-то страшно знакомое показалось в лице ее.
Сочетание прекрасного и демонического в панночке заставляет вспомнить героиню петербургской повести Гоголя «Невский проспект». Герой этого произведения, художник Пискарев, встречает на Невском проспекте необычайно красивую девушку, каждая черта которой говорит нам о благородстве и о безусловной принадлежности к высшему свету. Узнав же о том, что она оказывается всего лишь девицей легкого поведения, герой теряет всякие ориентиры, он не может связать открывшееся ему безобразие и тот прекрасный, неповторимый образ, которым наделил Господь эту девушку. Художник мучается, пытается жить снами, в которых ее красота является продолжением ее души, и, в конечном счете, гибнет. Здесь сочетание красоты и уродства становится совсем безысходным и неразрешимым. Это происходит за счет преодоления мифа. Героиня рассказа «Невский проспект» оказывается уже не сакрально-космической реальностью, а всего лишь человеком, творением Божьим. Бог создал ее прекрасной и в то же время свободной. Но свобода ее оказывается относительной. Да, она имеет возможность выбирать между добром и злом, но она не должна отказаться от данного ей Богом образа, который несет в себе божественный отпечаток.
«В самом деле, никогда жалость так сильно не овладевает нами, как при виде красоты, тронутой тлетворным дыханием разврата. Пусть бы еще безобразие дружилось с ним, но красота, красота нежная… Она только с одной непорочностью и чистотой сливается в наших мыслях» .
Интересно было бы сравнить эти размышления с тем, что испытывает Хома Брут, глядя на умершую панночку. Как в первом, так и во втором случае мы встречаем красоту, граничащую с уродством. Но героиня «Невского проспекта» совмещает в себе два эти состояния одновременно, в то время как панночка чередует их. На первый взгляд, может показаться, что дочь сотника имеет больше власти над своими состояниями. Однако, в действительности, эти непрерывные смены образов полностью обезличивают ее. Подобно языческим божествам, которые переходят друг в друга, ее подлинный образ все время ускользает от нас.
Иллюстрация к подарочному изданию повести «Вий». Художник Эдуард Новиков. 2009.
В этом контексте одновременное совмещение в героине «Невского проспекта» двух противоположных состояний оказывается более безысходным, так как она не может переходить из одного качества в противоположное, не имеет в себе той расплывчивости, которая дала бы ей возможность покидать один образ и полностью входить в другой. Эта героиня ограничена своим человеческим бытием, вследствие чего она «вынуждена» иметь свое постоянное лицо, которое она не способна изменит, даже при абсолютной перемене своей сущности. Высшее ее достижение могло бы проявиться в том, чтобы соответствовать данному ей образу. Не в наших силах превзойти то, что вложено в нас Богом. Наш источник заключен не в нас. Наша задача - это лишь выявление для себя и для других сокрытых в нас возможностей. Таким образом, у нас не остается другого выбора. Мы можем становиться либо собой, либо никем. Именно от этого происходит то тягостное чувство, которое мы испытываем, глядя на человека, стремящегося к ничтожеству и небытию и хранящего на себе при этом отпечаток Божества. Пискарев испытывает бесконечную жалость к героине повести, обнаруживая в ней божественную красоту, соединенную с внутренним уродством. Что же касается Хомы Брута, то ничего подобного он не ощущает. Единственное чувство, которое вызывает в нем Панночка, - это страх. Ведь если сакрально-космическое тесно граничит с сакрально-хаотическим, то в первом всегда будет ожидаться появление последнего. Уродство и безобразие, в таком случае, не может вводить нас в отчаяние, так как оно содержит в себе зачатки красоты, гармонии и порядка. Бесконечные превращения панночки, на самом деле, не очень смущают Хому Брута. Но почему, если дочь сотника так прекрасна, в нем не возникает и намека на влюбленность в нее? Хома вполне отдает себе отчет в том, что панночка причастна какой-то иной реальности, законы которой совершенно ему неизвестны. Вспомним описание этой героини, которое было приведено выше. Долгое вглядывание в это лицо чревато опасностью выхода к чему-то жуткому, таящемуся в глубинах этой красоты. Когда философ впервые взглянул на мертвую Сотникову дочку, он увидел «красавицу, какая когда-либо бывала на земле», но после того, как он внимательно вгляделся в ее черты, он «вскрикнул не своим голосом»: «Ведьма!»» Говоря о внешности панночки, важно отметить, что ее красота абсолютна, в ней нет никакого изъяна. То, что пугает Хому, находится за пределами красоты. Всматриваясь в ее лицо, он чувствует, что душа начинает «болезненно ныть».
Сакральное в любом своем проявлении остается полнотой, будь то сакрально-космическое или сакрально-хаотическое. Таким образом, ведьма всегда может принять противоположный образ - стать совершенной красавицей. Но, несмотря на всю близость языческой мифологии и той реальности, которую создает Гоголь в «Вие», эти миры очень существенно расходятся. Известно, что многие представления крестьян содержали в себе некоторый синтез, в котором христианские мотивы тесно переплетались с языческими. В них еще оставалось ощущение присутствия сакрально-хаотической реальности, но в целом акценты заметно сместились. Сакрально-хаотическое перестало нести в себе зачатки сакрально-космического. Появились представления о ведьмах, чертях и многих им подобных. Все эти силы по-прежнему таили в себе определенную угрозу, их можно было заклясть, но заклятиями стали уже не магические формулы, а христианские молитвы и крестное знамение. Здесь заклинатель уже не повелевает хаосом, обманывая его и пользуясь его же силами. Он оказывается сильнее, благодаря тому, что может прочитать молитву или перекреститься. Что же касается нечистой силы, то она не способна сделать ничего подобного и проявляет, в этом случае совершенную беспомощность. Управление нечистой силой перестало нести в себе возможность стать ее добычей. Открылась возможность предъявить хаосу то, чего в нем не содержится. Но темные силы по-прежнему остались опасными, крестьяне не могли понять того, что зло по своей сути является небытием. Для них оно по-прежнему представляло некоторую бытийственность, а не искушение, не мнимость и морок.
Однако если в «Вие», как и во многих других малороссийских произведениях Гоголя, тема «мистического» построена на воспроизведении мифологических представлений простонародья, то в его петербургском цикле она принимает несколько иное направление. Вспомним, к примеру, повесть Гоголя «Портрет». С первого взгляда между мистическими темами «Вия» и «Портрета» можно найти некоторое сходство. И там и здесь за видимым совершенством и красотой неожиданно проглядывает мир иной, зловещий, демонический, который впоследствии заявляет о своих правах.
«Как ни был поврежден и запылен портрет, - читаем мы у Гоголя, - но когда удалось ему счистить с лица пыль, он увидел следы работы высокого художника. Портрет, казалось, был не кончен; но сила кисти была разительна. Необыкновеннее всего были глаза: казалось, в них употребил всю силу кисти и все старательное тщание свое художник. Они просто глядели, глядели даже из самого портрета, как будто разрушая его гармонию своею странною живостью. Когда поднес он портрет к дверям, еще сильнее глядели глаза. Впечатление почти то же произвели они в народе. Женщина, остановившаяся позади его, вскрикнула: «Глядит, глядит», - и попятилась назад. Какое-то неприятное, непонятное самому себе чувство почувствовал он и поставил портрет на землю» .
Если мы сравним ощущения Хомы Брута при взгляде на мертвую панночку и художника Чарткова, героя повести «Портрет», то сразу же обнаружится нечто общее. Оба они испытывают схожее чувство, которое в первом случае обозначено, как «болезненное», а во втором как «неприятное и непонятное». Возможно, не совсем корректно ставить в один ряд картину и тело умершего человека, но в данном случае есть один момент, который позволяет нам это сделать. Когда мы смотрим на покойника, мы уже не можем ждать от него ответного взгляда. Тот, кто был кем-то, стал чем-то, превратился для нас в объект. Что же касается портрета, то он никогда и не мог быть для нас субъектом. Он лишь намекает нам на то, что изображенный здесь человек существует или существовал в прошлом. Всматриваясь в портретный образ, мы можем лишь зафиксировать то, что удалось схватить художнику. Реальный же человек, который когда-то позировал мастеру, остается для нас недосягаемым.
Иллюстрация к подарочному изданию повести «Вий». Художник Эдуард Новиков. 2009.
Таким образом, как в первом, так и во втором случае перед нами оказывается некая неодушевленная реальность, которая, тем не менее, указывает нам на душу. Что же происходит, когда следы личности неожиданно собираются воедино и порождают из себя кого-то реального, живого, дышащего? Где пребывала до этого момента душа? Откуда она пришла? Здесь мне приходит на ум отрывок из одного стихотворения Арсения Тарковского:
Стучат. Кто там? - Мария, -
Отворишь дверь: - Кто там? -
Ответа нет. Живые
Не так приходят к нам.
Итак, посетители Хомы и художника Чарткова не относятся к категории живых. Но если мы обратимся к явлениям святых, которые тоже по факту являются умершими, то увидим, что они посещают нас совершенно иначе. Их отлучение из иного мира и появление в нашем бывает необходимо исключительно для нашей пользы. Они вносят покой и умиротворение в сердце. И нашей реакцией, в таком случае, могут быть лишь трепет и благоговение, вслед за которыми следует радость. Ничего подобного не дают нам гоголевские мистические персонажи. Они появляются для того, чтобы разрушить чью-то жизнь, внести в нее горе и разлад. Более того, они приходят не ради нас, как это делают святые, а ради себя. Им самим чего-то в себе не хватает, и они хотят забрать, украсть это у нас. Данный момент является еще одним доказательством того, что повесть «Вий» имеет в себе немало христианских мотивов. Панночке зачем-то нужна была жизнь Хомы Брута. Не заполучив ее, она бы обессилела. Ей было бы трудно продолжать свое темное существование. Сотниковой дочери не пришелся по вкусу никто из друзей Хомы. Последний оказался наиболее смелым, твердым в вере и крепким духом. Здесь есть чем полакомиться нечистой силе. Ведь она не имеет своих собственных ресурсов, а представляет собой лишь пустоту, небытие, подпитывающее себя живыми соками Божьего мира.
То же самое можно сказать и о старике, выходящем из портрета и разрушающем жизни всех тех, кто отличился особым благородством и талантом. Однако если «Вий», по словам Гоголя, является воспроизведением простонародных сказаний, то в «Портрете» не может быть и намека на фольклор. В первом случае писателя можно было бы оправдать тем, что простонародная стихия внезапно увлекла и захватила его. Но мистика «Портрета» уже не может объясняться подобным образом. Персонажи малороссийских произведение относятся к ведьмам как к чему-то совершенно обычному, без чего их мир был бы неполным. «Я знаю уже все это. Ведь у нас в Киеве все бабы, которые сидят на базаре, - все ведьмы» .
Совсем иначе воспринимает появление гостей из потустороннего мира петербургский художник. Главное различие, как нам кажется, состоит в том, что в малороссийских повестях и рассказах явление кому-то нечистой силы отвечает общему духу, в то время как в петербургских произведениях что-то подобное может происходить в жизни лишь некоторых людей, для остальных же все это остается нереальным. Вспомним восторженных дам и почтенных господ, которые приходили к художнику Чарткову после того, как он стал знаменитым. Все эти представители высшего света не могли даже догадываться о том, какою ценой ему удалось прославиться. Они жили в своем прекрасном мире, подчиненном сдержанности, порядку и изяществу. Каким же образом этот ясный как день мир переплелся в душе художника с чем-то темным, гадким, неразумным. Таинственное явление старика разрушала лишь его жизнь и никак не затронуло тех, кто окружал его. Хотя в конце повести и приводятся мистические истории, рассказываемые жителями Коломны, где обитал, в свое время, загадочный старик. Но все это имеет отношение к прошлому, обращение к которому лишь усиливает мрак, и делает для нас природу этого явления еще более странной и непонятной. Узнав о происхождении и судьбе человека, ожившего теперь в портрете, мы вскоре понимаем, что после смерти погубленного им художника, кто-то еще станет его жертвой.
Но когда перед нами сверкает блеск петербургской жизни, нам сложно поверить в то, что эта темная полуязыческая реальность способна туда проникнуть. Между двумя этими мирами возникают какие-то пустоты. Для того чтобы сквозь них пройти, нужно оказаться в состоянии, близком к гибели, испытать очень сильную нужду и ощущение безвыходности. Светская петербургская жизнь полностью пронизана формой. Она не может выбиваться из заданного самой себе ритма. Стихия, безвыходность и неопределенность - состояния совершенно ей чуждые. Но если некто, принадлежащий к верхам петербургского общества, неожиданно оказывается в затруднении и беде, все выше перечисленные чувства входят в его сердце, разрывая, таким образом, его связь с этим безупречным миром. Именно в такие моменты появляется «проклятый» старик и забирает свою жертву в какую-то мрачную, бесформенную реальность, вернувшись из которой человек становится совершенно неузнаваемым. Люди, известные всем своей честностью и талантом, становятся злыми, лживыми, бездарными и вскоре умирают. Если мы проведем параллель с повестью «Вий», то увидим, что там нечистая сила действует совершенно иначе. Вспомним, что панночка выбрала своей жертвой наиболее здорового и благополучного персонажа из всех, которые встречались нам в этом произведении. Как первому, так и второму представителю потусторонней реальности необходимы живые соки для продолжения своего существования. Однако ведьме совсем не нужно было вводить в отчаяние Хому Брута для того, чтобы погубить его. Следует обратить внимание на различие между жертвой панночки и теми героями, которые оказались связанными со стариком. Хома был натурой цельной и простой. Ему были несвойственны острые переживания, не знаком опыт противоречий, взлетов и падений. Он не сам приходит к ведьме, его принуждают к этому люди, с которыми он не имеет права спорить. Читая молитвы у гроба мертвой панночки на протяжении трех ночей, Хома, безусловно, испытывает страх. Но подобные волнения не могут сломить его дух. Несмотря на весь свой зловещий образ, ведьма не способна проникнуть в душу философа. Ее победа оказывается внешней. Она добивается всего лишь физической его смерти. Душа Хомы оказывается незатронутой этими темными силами. Но в таком случае возникает вопрос, что нужно было ведьме от этого героя; его душа или же его жизнь? В христианском понимании, враг рода человеческого охотится только на душу, все остальное не имеет для него никакой цены. Если он добьется того, чтобы человек умер, он ничего не получит, так как мученики, потерпевшие ради правды Божьей, отправляются прямо к своему Создателю. Зачем же в таком случае дочери сотника понадобился этот сильный духом человек? Нужно не забывать, что персонажи повести «Вий» являются героями народного предания, в котором нет места сложным поэтическим натурам. Нечистой силе в этом мире не нужна душа, путающаяся в своих противоречиях. Ведьма испытывает потребность в цельном, подобном спелому фрукту, человеке, из которого можно попить свежей кровушки. Однако в решении этого вопроса мы могли бы пойти и по другому пути. Хома был причиной, хоть и обманчивой, но в какой-то мере и реальной, ее смерти. Он сбил течение потусторонней жизни, вмешался в те законы, которым она подчинена, и за это должен был быть убит. Что-то сместилось в сакральном мире, нарушился некий баланс, который теперь может быть восстановлен только смертью того, кто его нарушил. Добившись гибели Хомы, панночка уходит со сцены. Дальнейшее ее появление не предвидится. Она где-то есть, но дверцы в иной мир для нас закрываются.
Совсем иную расстановку акцентов мы встречаем в «Портрете». Погубив жизнь и душу художника, старик не успокаивается. Конец повести явно говорит нам о том, что жертв будет еще много. Почему же этот потусторонний гость не удовлетворяется бедами и смертью тех несчастных, которые попадают к нему. Ему нужны все новые и новые жизни. Только так он может продлить свое существование. Более того, жизнерадостный, не склонный к унынию человек, подобный Хоме, никогда бы не стал его добычей. Отчаяние - вот путь, по которому старик может пробраться в чье-либо сердце. Его никогда бы не удовлетворила просто физическая смерть. Он впивается в самую душу и не отстает от нее до тех пор, пока человек не умирает. Как ни страшна оказывается эта повесть Гоголя, но по сравнению с «Вием» христианство присутствует здесь в значительно большей степени. В конце произведения нам встречается образ благочестивого художника, который нашел в себе силы противостоять дьявольской силе старика и даже постригся в монахи. Более того, этот самый художник и написал в свое время злосчастный портрет. Итак, если тот, кто ближе всех соприкоснулся с темной душой ростовщика, сумел противостоять ее натиску, то значит, мир, из которого появляется старик, не так силен. Человек из портрета приходит к людям в минуты отчаяния и тоски, когда им сложно принять решение. Христиане относятся к таким моментам, как к испытанию. Зло не может так просто проникнуть в душу человека. Для этого необходимо состояние слабости и растерянности. Тогда таинственный персонаж петербургской повести Гоголя заглядывает в сердца героев и ищет там наживы. Без этой пищи он погибнет. Перед смертью он умолял художника закончить свой портрет, в котором он, по его собственным словам, будет продолжать жить.
Иллюстрация (фрагмент) к подарочному изданию повести «Вий». Художник Эдуард Новиков. 2009.
Если мы вспомним панночку, то увидим, что она в этом смысле оказывается более независимой. После смерти Хомы она удаляется в какой-то свой мир и больше уже оттуда не возвращается. Старик же не может никуда уйти, так как в этом случае он просто исчезнет. Дочь сотника приходит к нам из потусторонней реальности, откуда она родом, хотя и нуждается в профанном мире. Что же касается старика, то реальность, в которой он пребывает, никак нельзя определить. Он пребывает в бесконечной недостаточности, в своего рода, ничто, которое непрерывно нужно чем-то заполнять.
Учитывая все выше сказанное, мы могли бы смело сказать, что в своей повести «Портрет» Гоголь в какой-то степени вырывается из мифа и приближается к христианскому пониманию природы зла. Однако нельзя не признать, что и в старике есть какая-то завораживающая сила. Практически в любом произведении Гоголя откуда-то пробивается этот темный, зовущий в себя мир, который пытается растворить все в своей бессмыслице. Не он ли заявляет о себе в дышащих таким абсурдом произведениях, как повесть «Нос» или такой жутью и безысходностью, как «Записки Сумасшедшего». Гоголь все время чувствует присутствие этой темной реальности, стремящейся повергнуть все в хаос и бесформенность. Иногда нам кажется, что вот-вот - и мрачные тени растают, однако они снова сгущаются.
В своем творчестве Гоголь ставит нас перед проблемой зла, которое в его произведениях оказывается сложным, неразгаданным, и все время колеблется между христианской и языческой окраской. Пафосом автора является не сам факт присутствия в мире зла, а возможность ему противостоять. Однако душа писателя, столь глубоко впитавшая в себя мифологию народных преданий, не может так просто отказаться от ее заманчивых форм и все время с ними заигрывает, словно вовсе не догадываясь об опасности, таящейся за этой игрой.
Журнал «Начало» №20, 2009 г.
Гоголь Н.В. Вечера на хуторе близ Диканьки. Миргород. М.,1982. С. 91.
Там же. С. 36.
Там же. с. 336.
Там же. С. 355.
Там же. С. 76.
Там же С. 356.
Гоголь Н.В. Повести. Драматические произведения. Ленинград, 1983. С. 14.
Гоголь Н.В. Повести. Драматические произведения. Ленинград, 1983. С. 62.
Тарковский А.А. Избранное. Смоленск, 2000. С. 174.
Гоголь Н.В. Вечера на хуторе близ Диканьки. Миргород. М., 1982. С. 373.
Николай Гоголь (1821-1852)
Николай Васильевич немало сделал для развития русского языка, кроме того ему удалось оказать влияние на писателей-современников и потомков. Творчество Гоголя пронизано мистикой, религиозностью, фантастикой и мифологией и народным фольклором.
Мистическое у Николая Васильевича появилось в первых же книгах. "Вечера на хуторе близ Диканьки" просто наполнены потусторонними силами. Но все же более всего нечисти и мрака - на страницах повести "Вий", в которой Хома Брут пытается противостоять ведьме, вурдалакам и оборотням. Однако борьба бурсака, три ночи отпевающего паночку, идет прахом, когда он глядит в глаза Вию - чудовищу из преисподней с тяжелыми веками, скрывающими смертельный взгляд.
Гоголь в своей повести использует мотивы славянской мифологии, поверья и фольклор о страшном демоне. Писателю удалось создать из сказочного сюжета произведение, считающееся эталоном мистической литературы. Этот опыт спустя сто лет будет использовать Булгаков.
Федор Достоевский (1821-1881)
Федор Михайлович наряду с Гоголем считается одним из крупнейших писателей-мистиков XIX века. Однако основа его мистицизма совершенно иной природы и носит другой характер - в творчестве Достоевского есть противостояние добра и зла, Христа и антихриста, божественного и демонического начал, поиск и раскрытие мистической природы русского народа и православия. Ряд исследователей связывает наличие "потустороннего” в творчестве писателя с эпилепсией, считавшейся у древних "священной болезнью”. Вероятно, именно припадки могли служить "окном” в иную реальность, где Достоевский и черпал свои откровения.
Некоторые герои Достоевского также "одержимы” - они страдают от схожих болезней; таковыми можно назвать и князя Мышкина, и Алешу Карамазова. Но и персонажи другие произведений терзаются внутренними противоречиями и поиском в себе божественного начала. Разговор Ивана Карамазова с чертом, кошмары Свидригайлова о вечной жизни в комнате с пауками. Вершиной же религиозно-философского антропологического откровения Достоевский достигает в "Легенде о Великом Инквизиторе”, рассказанной Иваном Карамазовым. Эта история, по мнению Бердяева, является своеобразной квинтэссенцией путей, пройденных человеком в "Преступлении и наказании”, "Идиоте”, "Бесах” и "Подростке”. Достоевский соединяет тайну человека с тайной Христа.
Леонид Андреев (1871-1919)
Андреев творил на рубеже XIX-XX веков, в период Серебряного века. Его произведения близки по духу символистам, а его самого часто называют родоначальником русского экспрессионизма, однако сам писатель не принадлежал к какому-либо кружку писателей и поэтов.
Формирование Андреева как писателя несомненно проходило под влиянием модных модернистских веяний (и социальных тенденций - революционных настроений и жажды перемен), однако у него сложился свой собственный стиль. Творчество Андреева сочетает в себе черты скептицизма, религиозности и мистики (писатель серьезно увлекался спиритуализмом), все это находит отражение в его романах, повестях и рассказах - "Жизнь Василия Фивейского”, "Иуда Искариот”, "Воскресение всех мертвых”, "Дневник Сатаны”.
Так в "Жизни Василия Фивейского” сельский поп пытается воскресить мертвеца - в безумие героя Андреев вкладывает стремление стать сверхчеловеком, получить энергию Христа. Акт воскрешения необходим для перехода из смерти в творчество, в бесконечное бессмертие. Другая сторона мистики Андреева заметна в "Рассказе о семерых повешенных” - начиная от символического числа казненных и заканчивая страшным финалом, где жизнь продолжается несмотря на смерть.
Кстати, по стопам отца пошли и дети - трое из его сыновей и дочь стали литераторами. Причем Даниил Леонидович Андреев стал писателем-мистиком уже в годы СССР, самым значительным произведением его стал роман "Роза мира”, который он сам называл религиозно-философским учением. Андрееву удалось в одной книге объединить искусство и религию, объяснить существование нескольких земных измерений, метаистории России и значения ее для творчества, а также дать прогнозы на историческую перспективу.
Михаил Булгаков (1891-1940)
В творчестве Михаила Афансьевича оккультного не меньше, чем фантастического и мифологического. Исследователь В.И. Лосев назвал Булгакова самым загадочным писателем XX века, который был способен "проникать в сущность происходящих событий и предвидеть будущее. Его персонажи вынуждены существовать на стыке двух миров, иногда пересекая разделяющую их грань. Подобно Гоголю Михаил Афансьевич соединил в своих книгах невидимую жизнь с жизнью действительной.
Религиозно-философский подтекст у Булгакова прослеживается уже в 1920-х годах, когда герои его повестей открывают условный ящик Пандоры, выпуская в реальность неведомые силы. Персонажи "Дьяволиады”, "Роковых яиц”, "Собачьего сердца” примеряют роли богов, открывая в мир двери для потустороннего - изобретают волшебный луч, влияющий на эволюцию, или создают человека из собаки.
Но более всего религиозной философией и мистикой пронизан центральный роман Булагоква - "Мастер и Маргарита”. Стоит ли пересказывать сюжет о пришествии в Москву Сатаны со своей удивительной свитой и о том, что произошло дальше? Миры как будто смещаются, реальности меняются местами и по улицам разгуливает кот с примусом, по небу летают ведьмы, в столице хозяйничают демоны… Кроме того, в книге есть и библейский и исторический подтексты (роман Мастера о Иешуа и Понтии Пилате) и серьезная сатира на советское общество, обличающая его пороки (за что и караются представители этого общества, хоть и не Богом).
Борис Пастернак (1890-1960)
Пастернака обычно не причисляют к какому-либо течению Серебряного века, хотя он дружил с символистами и одно время общался с футуристами. Все же Пастернак, как и Андреев, стоит особняком. Первые поэтические опыты Бориса Леонидовича относятся к 1913 году, когда вышла первая книга его стихов. Только после публикации сборника "Близнец в тучах” Пастернак назвал себя "профессиональным литератором”.
Апофеозом творчества Пастернака стал роман "Доктор Живаго” - грандиозный по своему замыслу. Книга охватывает период русско-советской истории на протяжении почти 50-ти лет, рассказанной через жизнь Юрия Живаго, врача и поэта. Дмитрий Быков в биографии писателя отмечает, что в многослойном повествовании романа, который довольно реалистичен, можно отыскать и символическое начало - в основе произведения лежит собственная жизнь Пастернака, но только та, которую он хотел бы прожить.
Несмотря на весь реализм, "Доктор Живаго" пронизан религиозной мистикой и христианской философией - и ярче всего это раскрывается в тетрадке стихов Юрия Живаго. Мистицизм Пастернака не похож на гоголевский или булгаковский, поскольку в романе нет нечистой силы как таковой (есть лишь аналогии или метафоры), скорее он перекликается с тем, что можно увидеть у Андреева - человек и его судьба, сверхчеловек или песчинка в потоке истории. А вот стихи - совсем иное, в их лирике много христианской и библейской мифологии, жизни Марии Магдалины и Христа находят отражение в реальности, наполненной символами и знаками.
Владимир Орлов (р. 1936 г.)
Орлов пришел в литературу из журналистики. Считается, что в большинстве случаев подобные переходы более удачны, чем обратные. Владимир Викторович всем своим творчеством подтверждает эту гипотезу.
Если говорить о мистике в его произведениях, то наиболее ярко она выражена в романе, положившем начало цикла "Останкинские истории”, "Альтист Данилов". Книга вышла в начале 80-х годов прошлого века и рассказывает о демоне на договоре. Владимир Данилов успевает в перерывах между работой в оркестре посещать потусторонние миры, путешествовать во времени и космосе, общаться с различной нечистью. Мистика сплетается с фантастическим и музыкальным, причем музыке в романе уделяется очень много внимания - и порой создается ощущение, что она звучит на страницах книги.
Виктор Пелевин (р. 1962 г.)
Жизнь и творчество Виктора Пелевина окутаны мистикой, или мистификацией, если угодно. Он ведет жизнь затворника и редко появляется на публике, и еще реже дает интервью. Но в любом случае, даже эти редкие и скупые слова, записанные журналистами, не уступают по силе и глубине романам писателя.
Восточным мистицизмом и дзен-буддизмом Виктор Олегович увлекся будучи сотрудником журнала "Наука и религия". Эзотерической литературой Пелевин проникся, занимаясь переводами текстов Карлоса Кастанеды. Поиск Тайны, потусторонних символов в реальном мире, теоретическая и практическая магия являлись на рубеже 80-90-х годов прошлого века частью повседневности.
Увлечения писателя нашли отражение в его работах - яркие тому примеры "Омон Ра", "Колдун Игнат и люди", "Чапаев и Пустота", "Священная книга оборотня", "Нижняя тундра" и другие. Реальность в книгах Пелевина ускользает от читателя, миры меняются местами, и не понятно, в каком измерении сейчас находится персонаж, рассказчик, читатель. При этом часто Пелевину приписывали создание собственной религии, однако еще в 1997 году он пресек пересуды на эту тему.
Текст: Владимир Болотин
Российская газета
1. Фольклор как источник мистических образов в творчестве Гоголя.
2. Нечисть в сборниках повестей.
3. Мистика в повести «Портрет».
В словарях можно отыскать несколько определений понятия «мистика», но все они сходятся на том, что под этим словом подразумеваются верования в иную реальность, населенную сверхъестественными существами, а также в возможность общения с ними людей. Фольклорная традиция разных народов сохранила истории о различных существах иного мира, как добрых и светлых, благожелательно настроенных по отношению к людям, так и злых, враждебных Богу и людям.
В произведениях Н. В. Гоголя в мир людей проникают в основном зловредные сущности, да еще действуют их пособники — злые колдуны и ведьмы. Лишь изредка людям встречаются доброжелательные существа из иного мира. И все же в произведениях писателя злобных выходцев из иного мира куда больше, чем добрых. Возможно, в подобном «распределении сил» отразилось настороженное отношение людей к загадочному миру, соприкосновение с которым может привести к непредсказуемым последствиям.
В сборнике «Вечера на хуторе близ Диканьки» мистические мотивы звучат практически во всех повестях, за исключением одной — «Иван Федорович Шпонька и его тетушка». В остальных повестях степень соприкосновения людей с иным миром различна. В повести «Сорочинская ярмарка» рассказ о таинственной красной свитке еще можно счесть шуткой, удачно подхваченной влюбленным молодым человеком. Но ведь суеверный казак Солопий Черевик не сомневается, что злополучный красный рукав, на который он то и дело натыкается, не что иное, как рукав от изрубленной свитки черта! Однако в этой повести действует не сама нечисть, а человеческая вера в ее существование, причем эта «тень» нечисти приносит куда больше пользы, чем вреда. Помаялся Солопий, перетрясся, но все обошлось благополучно, его дочка и казак Грицько получили согласие Черевика на брак, а сам он удачно продал привезенные на ярмарку товары.
Встреча с русалкой — панночкой, утопившейся из-за притеснений своей мачехи-ведьмы — неожиданно меняет жизнь парубка Левко и его возлюбленной Ганны. Русалка щедро вознаграждает молодого человека за то, что он помог ей отыскать ее мачеху. Благодаря могуществу утопленницы Левко и Ганна наконец-то становятся мужем и женой несмотря на возражения отца юноши.
В повестях «Пропавшая грамота», «Ночь перед Рождеством», «Заколдованное место» нечисть весьма активна и недружелюбно настроена по отношению к людям. Однако она не столь могущественная, чтобы ее нельзя было победить. Можно сказать, что герои повестей «Пропавшая грамота» и «Заколдованное место» легко отделались. Подшутила над ними нечистая сила, но и отпустила с миром, каждый остался при своем. А в повести «Ночь перед Рождеством» встреча с чертом для кузнеца Вакулы оказалась даже полезной — припугнув черта, кузнец использовал его в качестве транспортного средства и выполнил поручение своей капризной возлюбленной, привез ей цари-цыны черевички.
Но в повестях «Вечер накануне Ивана Купала» и «Страшная месть», а также в повести «Вий», вошедшей в другой сборник, «Миргород», нечисть и ее помощники — злые колдуны по-настоящему страшны. Нет, даже не нечисть ужаснее всего, за исключением, может, жуткого Вия. Гораздо страшнее люди: колдун Басаврюк и колдун из повести «Страшная месть», погубивший всех своих близких. Да и зловещий Вий появляется не просто так.
Он приходит к телу ведьмы, чтобы погубить человека, ее убившего.
«Не так страшен черт, как его малюют», — гласит расхожее выражение. Действительно можно согласиться с тем, что в произведениях Гоголя нечисть зачастую не оказывается такой уж страшной, если сам человек ее не боится. Порой она выглядит даже весьма комично (вспомним черта, посаженного в мешок ведьмой Солохой и побитого ее сыном Вакулой). Гораздо страшнее и опаснее человек, который способствует проникновению зла в наш мир...
Мистические мотивы звучат и в повести «Портрет», вошедшей в сборник «Петербургских повестей». Однако в ней они обретают еще более глубокий философский смысл. Талантливый художник невольно становится виновником того, что зло проникает в души людей. Глаза ростовщика, портрет которого он написал, оказывают зловещее воздействие на людей. Однако художник не имел дурного умысла, как те колдуны, которые по собственной воле помогали нечисти бесчинствовать. Поняв, что он натворил, этот человек испытывает глубокое раскаяние. И сама работа была ему не в радость — он чувствовал что-то таинственное и страшное в человеке, который во что бы то ни стало хотел быть запечатленным на полотне: «Он бросился к нему в ноги и молил кончить портрет, говоря, что от сего зависит судьба его и существование в мире, что он уже тронул своею кистью его живые черты, что если он передаст их верно, жизнь его сверхъестественною силою удержится в портрете, что он через то не умрет совершенно, что ему нужно присутствовать в мире. Отец мой почувствовал ужас от таких слов...».
Как тут не вспомнить о жутком, мертвящем взоре Вия! Кем, в самом деле, был этот ростовщик? На этот вопрос Гоголь не дает прямого ответа. Художник, написавший портрет и в раскаянии сделавшийся монахом, так говорит об этом своему сыну: «Доныне не могу понять, что был тот странный образ, с которого я написал изображение. Это было, точно, какое-то дьявольского явление... я с отвращением писал его...». Да, глаза изображенного на портрете ростовщика стали своего рода дверями, через которые в мир людей входило зло: и художник, неосмотрительно позволивший этим дверям оставаться открытыми, просит своего сына, если представится возможность, уничтожить зловещее изображение, перекрыть путь злому наваждению, калечащему человеческие души и судьбы. Однако зло, проникнув в мир людей, не хочет его покидать: странный портрет неожиданно исчезает из зала, где проводится аукцион, и сын оказывается лишен возможности исполнить волю своего отца. Каких еще бед натворит зловещий взгляд?..
Итак, можно подвести итог всему вышесказанному. Интерес Гоголя к мистике несомненен: писатель неоднократно разрабатывал сюжеты, в которых значительное место отведено нечистой силе и ее помощникам. Гоголь показал и различные результаты от столкновения человека со сверхъестественными силами — от вполне безвредной шутки до страшной трагедии, при этом подчеркнув и роль человеческого фактора в деятельности выходцев из иного мира.
ПРОФЕССОР БЕССМЕРТИЯ
Мистические произведения русских писателей
АЛЕКСЕЙ НИКОЛАЕВИЧ АПУХТИН1840–1893
Известный русский поэт. Автор ряда популярных романсов. Из старинного дворянского рода. В детстве получил прекрасное домашнее образование. Стихи начал писать с десяти лет. Всю жизнь преклонялся перед поэзией А. С. Пушкина. В 1852 году поступил в Императорское Училище правоведения. Учился блестяще. В печати начал выступать с 1854 года, то есть с 14 лет. После окончания Училища служил сначала в Министерстве юстиции, а затем в Министерстве внутренних дел. Последние годы сильно болел.
Прозу Апухтин стал писать только в конце жизни – в начале 90-х годов XIX века. Причем он не делал никаких попыток опубликовать свои повести, хотя и «Дневник Павлика Дольского», и «Из архива графини Д.» отличаются несомненными литературными достоинствами и представляют огромный интерес и в наше время.
Повесть «Между смертью и жизнью» написана в 1892 году. Главная идея повести – «смерти нет, есть одна жизнь бесконечная», и душа человеческая, многократно возвращаясь на землю, по божественному волеизъявлению вселяется в новое, избранное самим Господом Богом, тело.
Алексей Апухтин
МЕЖДУ СМЕРТЬЮ И ЖИЗНЬЮ
C’est un samedi, a six
heures du matin, que je suis mort.
Был восьмой час вечера, когда доктор приложил ухо к моему сердцу, поднес мне к губам маленькое зеркало и, обратясь к моей жене, сказал торжественно и тихо:
– Все кончено.
По этим словам я догадался, что я умер.
Собственно говоря, я умер гораздо раньше. Более тысячи часов я лежал без движения и не мог произнести ни слова, но изредка еще продолжал дышать. В продолжение всей моей болезни мне казалось, что я прикован бесчисленными цепями к какой-то глухой стене, которая меня мучила. Мало-помалу стена меня отпускала, страдания уменьшались, цепи ослабевали и распадались. В течение двух последних дней меня держала какая-то узенькая тесемка; теперь и она оборвалась, и я почувствовал такую легкость, какой никогда не испытывал в жизни.
Вокруг меня началась невообразимая суматоха. Мой большой кабинет, в который меня перенесли с начала болезни, наполнился людьми, которые все сразу зашептали, заговорили, зарыдали. Старая ключница Юдишна даже заголосила каким-то не своим голосом. Жена моя с громким воплем упала мне на грудь; она столько плакала во время моей болезни, что я удивлялся, откуда у нее еще берутся слезы. Из всех голосов выделялся старческий дребезжащий голос моего камердинера Савелия. Еще в детстве моем был он приставлен ко мне дядькой и не покидал меня всю жизнь, но теперь был уже так стар, что жил почти без занятий. Утром он подавал мне халат и туфли, а затем целый день попивал «для здоровья» березовку и ссорился с остальной прислугой. Смерть моя не столько его огорчила, сколько ожесточила, а вместе с тем придала ему небывалую важность. Я слышал, как он кому-то приказывал съездить за моим братом, кого-то упрекал и чем-то распоряжался.
Глаза были закрыты, но я все видел и слышал, что происходило вокруг меня.
Вошел мой брат – сосредоточенный и надменный, как всегда. Жена моя терпеть его не могла, однако бросилась к нему на шею, и рыдания ее удвоились.
– Полно, Зоя, перестань, ведь слезами ты не поможешь, – говорил брат бесстрастным и словно заученным тоном, – побереги себя для детей, поверь, что ему лучше там.
Он с трудом высвободился из ее объятий и усадил ее на диван.
– Надо сейчас же сделать кое-какие распоряжения… Ты мне позволишь помочь тебе, Зоя?
– Ах, Andre, ради бога, распоряжайся всем… Разве я могу о чем-нибудь думать?
Она опять заплакала, а брат уселся за письменный стол и подозвал к себе молодого расторопного буфетчика Семена.
– Это объявление ты отправишь в «Новое время», а затем пошлешь за гробовщиком; да надо спросить у него, не знает ли он хорошего псаломщика?
– Ваше сиятельство, – отвечал, нагибаясь, Семен, – за гробовщиком посылать нечего, их тут четверо с утра толкутся у подъезда. Уж мы их гнали, гнали, – не идут, да и только. Прикажете их сюда позвать?
– Нет, я выйду на лестницу.
И брат громко прочел написанное им объявление:
– «Княгиня Зоя Борисовна Трубчевская с душевным прискорбием извещает о кончине своего мужа, князя Дмитрия Александровича Трубчевского, последовавшей 20 февраля, в 8 часов вечера, после тяжкой и продолжительной болезни. Панихиды в 2 часа дня и в 9 часов вечера». Больше ничего не надо, Зоя?
– Да, конечно, ничего. Только зачем вы написали это ужасное слово: «прискорбие»? Je ne puis pas souffrir ce mot. Mettez: с глубокой скорбью.
Брат поправил.
– Я посылаю в «Новое время». Этого довольно?
– Да, конечно, довольно. Можно еще в «Journal de S.-Pe(ters-bourg)».
– Хорошо, я напишу по-французски.
– Все равно, там переведут.
Брат вышел. Жена подошла ко мне, опустилась на кресло, стоявшее возле кровати, и долго смотрела на меня каким-то молящим, вопрошающим взглядом. В этом молчаливом взгляде я прочел гораздо больше любви и горя, чем в рыданиях и воплях. Она вспоминала нашу общую жизнь, в которой немало было всяких треволнений и бурь. Теперь она во всем винила себя и думала о том, как ей следовало поступать тогда. Она так задумалась, что не заметила моего брата, который вернулся с гробовщиком и уже несколько минут стоял возле нее, не желая нарушить ее раздумья. Увидев гробовщика, она дико вскрикнула и лишилась чувств. Ее унесли в спальню.
– Будьте спокойны, ваше сиятельство, – говорил гробовщик, снимая с меня мерку так же бесцеремонно, как некогда делали это портные, – у нас все припасено: и покров, и паникадилы. Через час их можно переносить в залу. И насчет гроба не извольте сомневаться: такой будет покойный гроб, что хоть живому в него ложиться.
Кабинет опять начал наполняться. Гувернантка привела детей.
Соня бросалась на меня и рыдала совершенно как мать, но маленький Коля уперся, ни за что не хотел подойти ко мне и ревел от страха. Приплелась Настасья – любимая горничная жены, вышедшая замуж в прошлом году за буфетчика Семена и находившаяся в последнем периоде беременности. Она размашисто крестилась, все хотела стать на колени, но живот ей мешал, и она лениво всхлипывала.
– Слушай, Настя, – сказал ей тихо Семен, – не нагибайся, как бы чего не случилось. Шла бы ты лучше к себе: помолилась, и довольно.
– Да как же мне за него не молиться? – отвечала Настасья слегка нараспев и нарочно громко, чтоб все ее слышали. – Это не человек был, а ангел божий. Еще нынче перед самой смертью обо мне вспомнил и приказал, чтобы Софья Францевна неотлучно при мне находилась.
Научно-исследовательская работа
« Мистические образы в произведениях русских и зарубежных писателей и их влияние на сознание подростков»
I. Введение……………………………………………………………………………………3
II. Основная часть…………………………………………………………………………….4
1. Что такое страх?……………………………………………………………………………4
2. Мистические образы в произведениях русских писателей……………………………..6
3. Мистические произведения современной русской литературы и зарубежных
писателей………………………………………………………………………………………9
III. Заключение……………………………………………………………………………….12
IV. Литература………………………………………………………………………………..13
V. Приложение ……………………………………………………………………………….14
I. Введение
Человеку свойственны различные эмоциональные чувства: испуг, опасение, радость, печаль, страх и другие, проявление которых зачастую зависит от влияния внешних факторов. Эти чувства являются неизбежной принадлежностью нашей жизни. Постоянно изменяясь, они сопровождают нас в течение всей жизни. Одним из распространенных и вызывающих наибольший интерес является страх. Человек пытается преодолеть, уменьшить, пересилить или обуздать страх различными способами. Некоторые люди стараются не думать о своих страхах, заменяя их проявлениями положительных эмоций. Другие, наоборот, стремятся узнать о страхе больше, обращаясь к чтению литературы и просмотру фильмов.
Страх – это эмоциональное проявление человеческих чувств, которое изучается в психологии на достаточно глубоком уровне. Мистические страхи - одни из распространенных, но малоизученных типов страха. К мистическим страхам относят страх темноты, боязнь оставаться одному, страх несуществующих чудовищ, инопланетян, сглаза, и т. п.
В истории психологии исследования «мистических» страхов обычно проводились с детьми или подростками. В своем исследовании мы обратились к поиску взаимосвязи уровня выраженности мистических страхов и общего творческого потенциала современных подростков, а также уровня развития их воображения.
Целью нашего исследования - определить влияние мистических образов произведений русской и зарубежной литературы на подростков.
Задачи:
· представить описание эмоции страха по данным словарей русского языка ;
· выявить литературные средства создания мистических образов в произведениях и определить, как они влияют на сознание подростков.
Для решения поставленных задач были использованы общенаучные методы – наблюдения, анализ, сравнение, метод анкетирования.
Гипотеза исследования: по нашему мнению, мистические образы оказывают различное влияние на подростков в зависимости от особенностей литературного произведения и их интересов.
Объект исследования : мистические образы из произведений русской и зарубежной литературы разных периодов.
II . Основная часть
1. Что такое страх?
Каждое живое существо испытывает страх. Как говорил Эдмунд Берк, «ни одно из чувств не может лишить наш мозг рассудочности и способности к действию в такой степени, в какой способен это сделать страх». Но что такое страх?
Страх - чисто негативная эмоция, однако у нее есть и некоторые положительные аспекты: страх - психологическая основа выживания, страх - стимул жить и одновременно умереть, от страха иногда умирают, а иногда только благодаря нему спасаются, страх мобилизует все физические и умственные силы, чтобы выжить. Поэтому чрезвычайно важно "взглянуть страху в лицо", понять его влияние на человека и освободиться от устаревших стереотипов. Обращение к различного рода словарям позволяет выявить семантические компоненты понятия страх.
Этимологический словарь русского языка дает следующее объяснение происхождения слова страх:
Страх - общеславянское, имеющее соответствие в германском и балтийском языках (средне-литовское stregti коченеть, каменеть и немецкое strecken вытягивать) Первоначально страх означало оцепенение, остолбенение .
В таком случае, можно предположить, что слово страх со временем претерпело изменения в лексическом значении: в современном русском языке страх обозначает меньшую степень боязни, нежели обозначал раньше, а очень сильный испуг обозначается словом ужас, тогда как изначально оно обозначало очень сильный ужас, кошмар, от которого кровь стынет в жилах, а волосы на голове встают дыбом.
Теперь обратимся к определению слова страх в толковом словаре :
Страх - страсть, боязнь, робость, сильное опасение, тревожное состояние души от испуга, от грозящего или воображаемого бедствия .
В этом определении слово «страх» толкуется через синонимы страсть, боязнь, робость, сильное опасение. Прилагательное «сильный» указывает на интенсивность проявления эмоции.
Толковый словарь русского языка дает следующее толкование лексического значения страха:
Страх - очень сильный испуг, сильная боязнь .
В энциклопедическом словаре «Общая психология» под редакцией мы находим следующее определение: «Страх - это эмоция, возникающая в ситуациях угрозы биологическому или социальному существованию индивида и направленное на источник действительной или воображаемой опасности» .
Подводя итог, можно сказать, что страх – это тревожное состояние человека, сила проявления которого связана с уровнем развития воображения.
В ходе своего исследования мы сделали вывод, что 70% респондентов готовы испытывать страх, обращаясь к литературным произведениям с целью пробуждения новых ощущений, повышения уровня адреналина и создания необычных картин собственного воображения.
Давайте вспомним наших родителей, сидящих вечером у костра в пионерском лагере или в темной комнате и рассказывающих друг другу так называемые «страшные истории» о Гробе на колесиках, Черной Руке или Черном Пианино. Сколько эмоций и напряжения они вызывали! Но до сих пор живы в памяти у старшего поколения.
Итак, исходя из результатов нашего исследования, мы доказали, что мистические образы оказывают различное влияние на подростков в зависимости от особенностей литературного произведения и их интересов. Таким образом, гипотеза доказана.
В заключение хотелось бы отметить, что популярность мистической литературы с годами лишь увеличивается. Из мистики вышла современная литература ужаса, направление в кинематографе, культурная эстетика. Огромное количество людей по всему миру следуют за сказочным миром мистической литературы, ища красоту во мраке и таинстве.
IV. Литература
1. Головин практического психолога.- Минск: Харвест, 1998-800с.
2. Даль словарь живого великорусского языка. – Изд. «РООССА», Тверь, 2010 – 1000с.
3. , Шведова словарь живого русского языка/Российская академия наук. Институт русского язка им. .- 4-е изд., дополненное.-М.: Азбуковник, 1999 – 944с.
4. Пальцев, Н. Страшные сказки Стивена Кинга. Фантазии и реальность [Текст] / Н. Пальцев. - http://kingclub. narod. ru/wdove/WIN1251/terror. htm1. Боулби, 1973. – В кн.: Изард человека. – МГУ, М., 1980.
5. Петровский лексикон. – М.: ПЭР СЭ, 2005 – 250с.
6. King Stephen Danse Maccabre. – Warner Books, London, 1993.
7. Шанский этимологический словарь русского языка. Происхождение слов/ , . - 7-е изд., М.: Просвещение, 2000, 995с.
8. Неелова современной литературы на детей. Режим доступа: www. imago. spb. ru/soulbody/articles/article8.htm.
9. Психологические курсы, психологические тренинги, консультации. Режим доступа: www. imago. spb. ru/soulbody/articles/article8.htm
Приложение
Результаты исследования
Мы провели исследование, объектами которого стали учащиеся 9-11 классов нашего учебного заведения, и им были предложены различные анкеты. Вот его результаты.
Анкета №1
1) Привлекают ли вас книги (фильмы), в которых присутствуют мистические картины или картины страха?
Да-73%, нет – 15%, еще не читал 12%
2) Испытываете ли вы после прочтения неприятные чувства, ощущения?
Да – 52 %, нет – 48 %
Анкета № 2
1. Вызвало ли у вас интерес чтение произведений, ?
Да – 74%, нет – 26%
2. Испытывали ли вы чувство страха при прочтении данных произведений?
Да – 4%, нет – 96%.
Анкета №3
Читаете ли вы мистические произведения?
4. Испытывали ли вы чувство страха при прочтении данных произведений?
Да – 68%, нет –32%.
Какие чувства и ощущения вы испытываете после прочтения данных произведений? (см. стр.11.) Хотелось бы вам снова перечитать данные произведения?
Да - 54%, нет - 46%.
7. Какое, по вашему мнению, влияние оказывает произведения мистического жанра
на подростков?
Положительное – 66%, отрицательное – 25%, затрудняюсь ответить – 9%.
