X. Тикамацу Мондзаэмон

Третий период: драматург кукольного театра

В правление сёгуна Цунаёси (1680-1709) японское искусство и литература достигли вершины своего развития, в первую очередь в Эдо и, как мы отмечали, особенно в период с 1688 по 1704 г., известный как эпоха Гэнроку. Хотя к тому времени Эдо превратился в центр нового культурного движения, в бывшем признанном культурном центре Киото и даже в Осака, который был преимущественно торговым городом, где приобрела большую популярность народная драма, еще не обнаруживалось признаков явного упадка. Сам император - в это время правил 113-й император Хигасияма (1687-1707) - был roi faineant * . Он жил в полной изоляции в императорском дворце в Киото и находился в большей или меньшей зависимости от ежегодных пожалований сёгуна по цивильному листу. Но в императорской столице сохранялись придворная жизнь и церемониал, и придворная знать продолжала покровительствовать талантливым художникам, ремесленникам и литераторам. Влияние этих культурных людей распространилось на средние сословия - богатые и сами по себе обладавшие более или менее утонченным вкусом - и наконец в несколько более доступных простому народу художественных формах проникло в нижние слои общества.

* (Король-бездельник (франц.). )

Тем не менее слава Киото поблекла, особенно в сфере театра. Упадок Кабуки в Киото компенсировался его популярностью в Эдо, а жанр дзёрури , начиная с Гидаю, переместился из Киото в Осака, где для его восприятия существовали более благоприятные социальные условия.

На протяжении всей жизни Тикамацу откликался на веяния времени немедленно, и вскоре после того, как в начале века безграничное влияние Тодзюро в Кабуки пошло на спад, он решил поддаться течению и перебраться в Осака, чтобы установить еще более тесный контакт со своим сотрудником Гидаю. Поэтому около 1705 г. он отряхнул пыль Киото со своих ног и отправился в Осака, где ему предстояло провести оставшиеся девятнадцать лет своей жизни. Это был третий период его деятельности. Один из биографов вполне правомерно заявляет: "Таким образом, Тикамацу начал новую жизнь, чрезвычайно плодотворную и для писательского гения, и для человеческих качеств. Останься он рабом актеров, его имя могло бы кануть в вечность. Эта перемена радикально изменила всю его жизнь, одновременно она явилась поворотным пунктом в истории японской драматургии" .

Тикамацу исполнился пятьдесят один год. Помня, что впереди у него оставались долгие годы жизни и самые великолепные произведения, можно считать, что в это время он находился в расцвете сил. Современники изображают его на картинах человеком с правильными чертами лица, с тонкими усиками и маленькой бородой, как у древних китайских мудрецов, с длинными густыми бровями и высоким бритым лбом. Иногда рисовавшему его портретисту казалось, что его веселое лицо излучает ум и юмор, о которых свидетельствуют его сочинения.

Несомненно, Тикамацу по-прежнему оставался человеком общительным и любителем веселых компаний. Он был, что явствует из его произведений, хорошо осведомлен о всех событиях в жизни окружающих его людей. Он обладал журналистским нюхом на новости и досконально знал все аспекты веселой жизни города, как и подобало человеку театра. Хотя печатного станка еще не существовало, новости в те дни распространялись быстро: сам Тикамацу писал, что весть о самоубийстве Дзихэя, торговца бумагой в "веселом квартале", "назавтра разнесут по всему свету иллюстрированные листки, содержащие подробный рассказ о трагедии, - листки, отпечатанные на точно такой бумаге, с какой он сам привык иметь дело, - разнесут по всей стране его посмертный позор и унижение" .

Существует много легенд об огромной скорости, с которой Тикамацу сочинял свои дзёрури . Даже если сделать скидку на преувеличение, исходящее от его почитателей, он, видимо, обладал удивительной изобретательностью и работоспособностью. Двойное самоубийство в Амидзима произошло в ночь полнолуния в октябре 1720 г.; в театральноой хронике отмечено, что "Тэн-но Амидзима" * впервые была поставлена 6 декабря. Рассказывают, что однажды зимним вечером, когда Тикамацу развлекался в кабачке у Синдзайкэ в Сумиёси, внезапно вошел человек, прибывший из Осака и имеющий отношение к театру Такэмото, со словами: "Вчера ночью на острове Амидзима в храме Дайтёдзи произошло двойное самоубийство. Не желаете ли сейчас же вернуться в Осака и воплотить эту историю в дзёрури ? Тогда послезавтра мы весь день будем репетировать". Тикамацу немедленно заказал скорый паланкин - каго и поспешил обратно в Осака. Покинув каго , он немедленно помчался домой и принялся за сочинение. Свою историю он называл "омои-но хаси дзукуси " ("полной мостов размышлений"), потому что в Осака, городе, близ которого произошла трагедия, очень много мостов. Пьеса начиналась словами: "Почерк был торопливым, а текст книжечки утаи (текст драмы Но ) был школы Коноэ, а яробоси (шляпа, которую носили актеры кёгэн , часто яркого цвета) была лиловой..." Эти связующие звенья в виде "послания", книжечки утаи и лиловой яробоси вызывали хорошо знакомые ассоциации, поэтому были удобны для зачина.

* (Полное название пьесы - "Синдзю тэн-но Амидзима" ("Самоубийство влюбленных на острове Небесных сетей"). Русский перевод В. Марковой см.: Мондзаэмон Тикамацу. Драмы. М., 1963, с. 359-455 (примеч. ред.). )

Также рассказывают, что когда он писал в театре Тоётакэ-дза "Яоя синдзю", пьесу о двойном самоубийстве зеленщика, происшедшем 5 апреля 1722 г., то на следующий день она была напечатана под названием "Синдзю футаэ-оби", а 8-го числа уже поставлена на сцене. Даже если эта и подобные ей легенды могут вызывать сомнение в почти фантастической скорости сочинительства, они подтверждают, что Тикамацу обладал не только даром газетного репортера, но и профессиональными навыками и легкостью в сочинении дзёрури . Его следует признать почти импровизатором, "слагателем баллад", подобным европейским трубадурам.

О том, что он не брезговал пользоваться предложенными ему услугами и даже привлекал других к сотрудничеству, существует немало анекдотов. Однажды он сочинял сцену самоубийства для пьесы "Сонэдзаки синдзю" ("Двойное самоубийство влюбленных в Сонэдзаки"), и когда дошел до слов: "Снег таял с каждым шагом, приближавшим его к смерти", то растерялся, не зная, что делать дальше. Как раз в этот момент к нему в гости зашел Рёто, поэт, сочинитель в жанре хайкай из Исэ, и драматург не замедлил обратиться к нему за советом. Рёто ел, пил и говорил о чем-то, казалось, что он не обращает внимания на настойчивые вопросы хозяина. Наконец, когда Тикамацу еще раз повторил вопрос, Рёто шутливо предложил заключительную фразу: "Пустой, как сон во сне", Тикамацу понравилась столь неожиданная метафора, ею он и закончил фразу.

В его пьесах много и других свидетельств того, как быстро - при помощи слухов, через официальных чиновников, шпионов и паломников - распространялись по близлежащим провинциям новости о несчастных случаях, скандальных событиях или любовных происшествиях. Как мы видели, Тикамацу даже во время пирушки в тот же день узнал о знаменитом самоубийстве влюбленных. Обладая задатками хорошего журналиста, он немедленно превращал такие местные сюжеты в злободневные пьесы, которые иногда появлялись на сцене всего через две недели после происшествия. Поэтому вполне очевидно, что он пристально следил за жизнью народа в столице. Несомненно, он сам в окружении театральной братии посещал "веселые кварталы" Осака, столь прекрасно им изображенные.

Что представляла собой эта среда, хорошо показано в одной из самых известных пьес Тикамацу: "Сонэдзаки-Синти, квартал "ветреных женщин" в Осака, вполне заслуживает названия "океана любви", и, видимо, не случайно протекающая через этот квартал река называется Сидзими - рекой Ракушек.

В квартале Сонэдзаки-Синти смеркалось, и он был тускло освещен узорчатыми фонарями чайных домов. По шумным улицам гуляли молодые повесы, распевали на ходу модные песни, декламировали фрагменты из кукольных драм или произносили диалоги, подражая знаменитым актерам. Из верхних комнат многих чайных домов доносился веселый перебор струн сямисэна , и эта музыка была столь обворожительна, что завлекала некоторых из завсегдатаев квартала посетить куртизанок. Других же, скрывающих лицо под маской, чтобы более свободно наслаждаться веселой уличной атмосферой, служанки из публичных домов опознавали и обманом заставляли направляться в тот или иной дом" .

Несколько дальше он пишет: "В Сонэдзаки за полночь; на улице ни души; только иногда тишину нарушало слабое мрачное журчание реки Сидзими. Полная луна сияла настолько ярко, что поблекли фонари на вывеске чайного дома "Яматоя". Мимо прошел пожарный, стуча в свою колотушку и сонным голосом крича: "Будьте осторожны с огнем! Будьте осторожны с огнем!", и казалось, что в самом монотонном звуке его колотушки слышится что-то сонное" .

Вероятно, во всех городах Европы в это время можно было наблюдать похожую сцену, включая ночного сторожа, объявляющего время и кричащего: "Все в порядке!" Единственная разница в том, что, если в Европе такие обычаи исчезли, в японских городах они сохраняются и по сей день. Plus ga change, plus c"est la meme chose * .

* (Чем больше перемен, тем больше все остается прежним (франц.). )

Учебная информация

Учебные вопросы

1. Вклад Тикамацу Мондзаэмон в японскую драматургию.

2. Драматургия театра Кабуки.

Начало драматургической деятельности Тикамацу Мондзаэмон (1653-1725)связано с театром Мандзю-дза. В тот период он создавал «исторические драмы» (дзидай-моно ). В них драматург преобразовывал сюжеты старой японской литературы. Персонажи его носили исторические имена. Героические пьесы о подвигах и сражениях импонировали горожанам.

Первая историческая драма Тикамацу «Наследники Сога» («Ёцуги Сога», 1683) была первой многоактной драмой на японской сцене, написанной для Удзи Каганодзё. Предание о Сога кончается местью братьев за смерть своего отца и их гибелью.

Большую популярность приобрела его пьеса «Битвы Коксинга» («Кокусэнъя кассэн»), которая обладает литературной ценностью. Она рассказывает о легендарном пирате Коксинга, который борется за восстановление на китайском престоле законного наследника. Своими идеями пьеса близка традиционной самурайской этике.

Славу Тикамацу принесли «мещанские драмы» (сэва-моно ), в которых была показана повседневность, обыденность жизни. Героями их были не прославленные самураи, а обыкновенные горожане. Его первая бытовая драма «Самоубийство влюбленных в Сонэдзаки» («Сонэдзаки сндзю», 1703) рассказывает о «веселом квартале» в Осака − Сонэдзаки. Героями пьесы являются гейша о-Хацу и ее возлюбленный – бедный приказчик из лавки торговца соей Токубэй. О-Хацу хозяин «веселого дома» хочет продать богатому человеку, а Токубэя несправедливо обвиняют в подлоге. Отчаявшиеся влюбленные ночью бегут из Осака и совершают самоубийство. Смертью они встречают рассвет. В драмах Тикамацу важную функцию выполняли митиюки – путь героев к месту смерти, наполненные трагическим пафосом.

Драматургическим шедевром Тикамацу является пьеса «Самоубийство влюбленных на острове небесных сетей» («Синдзю Тэн-но Амидзима», 1724). Торговец бумагой Дзихэй любит гейшу Кохару, но не хочет потерять и свою жену о-Сан. Он терзается от мысли, что может потерять их обеих, но остается пассивным. О-Сан предлагает выкупить Кохару из «веселого дома», она готова на все ради любимого мужа, но Дзихэй только заливается слезами. Приезд отца о-Сан меняет ситуацию, он забирает дочь домой, обвиняя Дзихэй в недостойном поведении. Влюбленные решают совершить двойное самоубийство и отправляются на остров Амидзима. В трагическом митиюки они проходят по мостам Осака, прощаясь с жизнью.

Влюбленные исполнены веры возродиться в потустороннем мире в единой чаше лотоса мужем и женой. Бытовые пьесы Тикамацу проникнуты буддийскими идеями бренности, иллюзорности бытия, кармы, спасения. Они владеют сознанием героев, которые свою жизнь и смерть соотносят с предначертаниями буддизма. К Будде обращены и последние слова Дзихэй: «Пусть мы возродимся в лотосе одном! Хвала и слава будде Амитаба!»

Конфликт в пьесах строится на столкновении человеческих чувств, любви (ниндзё ) и долга (гири ), которые рассматриваются как два полюса моральных ценностей эпохи. Противоречие между чувством и долгом составляет центральную проблему пьес, изображающих жизнь горожан. Сложные сплетения страстей служат причиной трагедии. Пьесы о двойном самоубийстве влюбленных составили славу драматурга.

В своих пьесах Тикамацу вывел многообразный мир городского плебса, который прежде только теснился у порога литературы. Драматург показал человека новой эпохи, в которой уже формировалось индивидуалистическое сознание.

Тикамацу Мондзаэмон
(1653-1725)

Тикамацу Мондзаэмон (1653-1725) - японский драматург. Настоящее имя - Сугимори Нобумори.
Тикамацу родился в 1653 году предположительно в самурайской семье. Получил хорошее образование. Вместе с отцом, который стал ронином, переехал во второй половине 1660-х годов в Киото.
В течение 20-ти лет сотрудничал с киотским театром кабуки и его ведущим актёром Сакатой Тодзюро (1647-1709). В 1705 году прекратил писать для театра кабуки и отправился в Осаку, где писал пьесы для кукольного театра бунраку «Такэмотодза», которым руководил Такэмо То-Гидаю.
В общей сложности, написал около 20 пьес для театра кабуки и больше 100 для театра бунраку.
(Из проекта "LiveLib" )

Сборник "Драматические поэмы" (1968, пер. со японского Веры Марковой) (pdf 13 mb) - OCR: Александр Продан (Кишинёв, Молдова)

"Тикамацу писал пьесы разных жанров, но особенно прославились его дзёрури.
Дзёрури - это своего рода драматическая поэма. Ритмически гибкий, богато оркестрованный стих по временам контрастно оттенён прозой. Исполняет дзёрури певец-рассказчик. Вместо живых актёров на сцене играют куклы.
Дзёрури - непривычный для нас театральный жанр. Драма раскрывается в дзёрури через песенный сказ. Всё время звучит лирический голос автора. Речи действующих лиц плывут, как лодки, в широком поэтическом потоке... - всё же дзёрури - настоящие театральные драмы. Главной движущей силой в них Тикамацу считал сценическое действие.
Тикамацу мастерски строит интригу, как цепь неожиданных, но всегда внутренне оправданных событий. Дом может рухнуть, когда столбы в нём подрублены. В пьесах Тикамацу падение дома не случайно: с самого начала зритель слышит удары топора".
(Из предисловия)

СОДЕРЖАНИЕ:

В. Маркова. Предисловие... 5
НОЧНАЯ ПЕСНЯ ПОГОНЩИКА ЁСАКУ ИЗ ТАМБА
Книга первая... 33
Книга вторая... 112
Книга третья... 189

САМОУБИЙСТВО ВЛЮБЛЁННЫХ НА ОСТРОВЕ НЕБЕСНЫХ СЕТЕЙ
Книга первая... 225
Книга вторая... 283
Книга третья... 325

Тикамацу – «японский Шекспир»

«Ромео и Джульетта» по-японски: молодой купец и прекрасная «продажная девушка» любят друг друга, а иначе, как в смерти, соединиться им невозможно. Хозяин девушки не позволяет им встречаться, чтобы один небогатый гость не отвадил более выгодных клиентов. Походы в «квартал любви» привели купца на грань разорения, и на выкуп возлюбленной у него нет денег – зато у наглого и гадкого чужака они есть. Влюбленные дали друг другу священный обет верности и в случае, если бы девушку выкупил другой, обязались покончить самоубийством. Но у купца есть еще преданная жена и двое маленьких детей. А у его девушки – старая мать останется в нищете, одна. Родные, понятно дело, всячески давят на купца, чтобы он отказался от возлюбленной, однажды он это делает, жестоко оскорбляет ее, дав себе поверить в ее отступничество и малодушие – и ошибается: его подруга верна данному слову. Жена купца, как ей ни тяжело на это решиться, сама предлагает средства выкупить гетеру, чтобы спасти ее жизнь, но отец насильно забирает женщину из дома мужа. У купца не остается ни дома, ни семьи, девушку выкупил другой. Ранним утром на исходе последней из «Десяти святых ночей», когда, по поверью, любой умерший становится Буддой, влюбленные вдвоем бегут за город, переходя мосты, прощаются с прошлым. На Острове Сетей возле буддийского храма они горюют и вспоминают, и надеются, что в будущих рождениях непременно станут мужем и женой…С восходом солнца они осуществляют свое давнее решение и умирают. Конец.
Видно, такая уж злая судьба у этой пары. «Небесная сеть широка, редки ее сплетения, но никто из нее не ускользнет» (С).
История, как ни странно, не только подлинная, но даже едва ли не «обычная» – в городской среде Японии начала XVIII века. Это конкретное происшествие случилось 14 октября 1720 года на «Острове Сетей» (Амидзима) вблизи города Осака. В декабре того же года уже играли пьесу «Самоубийство влюбленных на острове Небесных Сетей». А написал ее человек, прозванный «японским Шекспиром», – драматург Тикамацу Мондзаэмон (1653–1724).

На самом деле я не люблю, когда кого-нибудь называют «японским Шекспиром», или «русским Бахом», или «шотландским Пушкиным» – в этом есть что-то заемное, отрицающее своеобразие таланта. Но раз уж к господину Тикамацу пристало сравнение с Шекспиром, придется им пользоваться – ничего лучше не могу придумать, чтобы выразить значение его творчества для национальной литературы.

В начале 1990-х годов, когда еще в киоске «Союзпечати» среди газет можно было иногда увидеть даже какой-нибудь черный литпамятник, на книжных раскладках и в магазинах одного городка на Донбассе мне то и дело попадался свежий сборник «Ночная песня погонщика Есаку из Тамба. Японская классическая драма XIV–XV и XVIII веков». В конце концов мне его купили. («Ночная песня» – это как раз название одной из пьес Тикамацу. Здесь имеется в виду именно песня, которую поет погонщик, а не намек на японскую эротику).
Особенности конфликта трех содержавшихся в сборнике пьес Тикамацу Мондзаэмона слабо дошли до моего детского ума. Но что я поняла сразу и чем они очаровали меня надолго – это очень «городские» пьесы. Даже по картинкам и описаниям я не могу вполне себе представить японский город начала XVIII века, но в этих пьесах, где чередуются стихи и проза, много непривычных названий (в чем отдельный шарм), дает себя почувствовать вневременной и вненациональный мир большого города. Более того, я скажу: это вечер и ночь большого города. Темное небо, огни яркие, какой-то шум, прибаутки, непрекращающееся движение под ночным небом. Я воображала себе белеющие стены блочных домов, вместо традиционных японских домиков с бумажными раздвижными стенами. Много маленьких сот, в которых люди как всегда хлопочут над своими делами, а где-то рядом в то же время, может быть, несчастье…Действие пьесы могло происходить не в городе, но взгляд большого города все равно в ней чувствовался, хотя бы издалека.
«…Город вишневых цветов – Эдо,
Да лучше города нет на свете!
Каждой весною Эдо
Тонет в вишневых садах!
Я покажу вам
Цветущие вишни
В парках Асакуса и Уэно!
А сколько там веселых забав!(…)
А чем дорога в Эдо плоха?
Какая радость
На Фудзи взглянуть!
Сквозь облака
До самого неба
Она возносит
Вершину свою.
Много чудес
Можно увидеть
По дороге в город Эдо!» (С)

Почему Тикамацу похож на Шекспира? – а вот потому что:
1. Как и Шекспир, он брал за основу старые сюжеты и живописал большие страсти. Тикамацу работал в двух жанрах: писал исторические трагедии и бытовые драмы. Для трагедий сюжеты брал из хроник и более старых литературных произведений, для бытовых драм – из современного быта. В обоих случаях автор отступал от фактов жизни настолько далеко, насколько требовала художественная правда: японское и китайское средневековье у него условное, а образы обобщенные. Под именем предков на сцену выведены современники.
2. Тикамацу, как мы выяснили, написал японский вариант «Ромео и Джульетты». Причем написал он его не однажды. Пьес о самоубийствах, двойных самоубийствах влюбленных или таких, где в разных вариантах возникает эта тема, у него несколько, даже много. Это не потому, что автор такой меланхолик либо гнусный извращенец – просто тема свойственна японской культуре. Особенно в художественных произведениях, где изображается конфликт чувства и долга, на чем специализировался товарищ Тикамацу.
3. Период истории Японии, в который попал Тикамацу, примерно такой же, как тот, в который в Европе попал Шекспир: так сказать, эпоха конфликта феодальных и буржуазных ценностей.
4. Тикамацу стал великим реформатором театра в том жанре, в котором работал, и после него японский театр – уже не тот, какой был, и старые пьесы безнадежно устарели. Его новаторство специалисты характеризуют по-разному: «первый в Японии создал драму, в которой конфликт из области внешних событий перенесен в область духовной жизни героев» (Н.Г. Иваненко, Краткая литературная энциклопедия), показал нравственную победу чувства над жестоким и неестественным феодальным долгом, соединил воедино лучшее, что было в двух разных театральных жанрах, и «создал великое искусство общенародного значения» (В.Маркова, «Классический японский театр»). Мысли Тикамацу о теории искусства по-прежнему современны и не к одному японскому театру применимы.
5. Если следить, как Тикамацу в своих пьесах создает «атмосферу трагического», можно заметить, что его способы похожи на шекспировские. Например, он чередует трагические эпизоды с комическими и с бытовыми сценками, восстает против сценического «переигрывания», и при всем том вызывает общее ощущение, что печальная развязка неотвратимо надвигается.
Но вот только Шекспир работал для театра людей. А его японский собрат Тикамацу – это главный сюрприз – свое новаторское искусство продвигал в японском театре кукол. Который называется «дзерури».
То есть сначала Тикамацу пьесы писал для японского театра Кабуки, где играли люди. Но потом переквалифицировался на «кукольного» драматурга и даже переехал в другой город – из Киото в Осака – чтобы писать для тамошнего прославленного театра.
Специалисты объясняют это решение тем, что в театре Кабуки драматург был вынужден подчиняться актерским требованиям, а в дзерури сам становился главным человеком. Помимо этого, как пишет Вера Маркова, переводившая на русский пьесы Тикамацу, «парадоксальным образом, чем больше условен театр кукол, тем сильнее можно было в нем изобразить некоторые моменты действительной жизни, например, любовную страсть» (С).
Считается, что театр дзерури происходит от народных песенных сказаний. В его спектаклях главная роль – у певца-рассказчика, который говорит и от имени автора, и за героев под музыкальный аккомпанемент. Вера Маркова так описывает старинный кукольный театр Бунраку-дза в Осака, бывший самым знаменитым:
«Куклы Бунраку большие, в две трети человеческого роста, механизм их управления спрятан внутри, под одеждой, и с течением времени все усложнялся. Сначала куклы могли только поворачивать головы вправо и влево, потом стали двигать глазами, бровями, пальцами рук, открывать рот…Головы для старинных кукол создавали превосходные мастера. (…) Кукловоды с открытыми лицами, в церемониальных костюмах или в черных капюшонах с прорезями для глаз управляют куклой на виду у публики. Куклы фехтуют, пляшут, сотрясаются от рыданий, они «играют» так живо, что со стороны кажется, что кукловод только сдерживает куклу, а она в порыве отчаяния вырывается у него из рук…» (С)
Тикамацу в известном смысле подвела его любовь к дзерури, которые он, по собственному признанию поднял «на небывалую доселе высоту»: когда популярность традиционного японского кукольного театра стала падать, это сказалось не в лучшую сторону на его славе. Все же пьесы «японского Шекспира» с переделками исполняют другими способами – к примеру, в театре Кабуки, когда-то оставленном их автором ради театра кукол. А различные лица и организации ведут работу по сохранению и популяризации его творческого наследия.
Высказывания Тикамацу о теории театрального искусства были записаны его другом по имени Ходзуми Икан и опубликованы в книге «Подарок из Нанива». Они свидетельствуют, что Тикамацу видел цель искусства в том, чтобы «приносить радость сердцам людей» (С). А самая известная и самая поразительная его мысль – вот эта, о том, что есть «художественная правда»:
“Искусство находится на тонкой грани между правдой («тем, что есть») и вымыслом («тем, чего нет»). (…) Оно – вымысел и в то же время не совсем вымысел; оно – правда и в то же время не совсем правда. Лишь на этой грани и родится наслаждение искусством»(С).
Эту свою идею Тикамацу объясняет с помощью притчи.
«У одной придворной дамы был возлюбленный. Они любили друг друга со всем пылом страсти, но дама обитала в глубине дворцовых покоев, и возлюбленный не мог посещать ее. Лишь изредка в торжественных случаях могла она видеть его сквозь щели занавеси, и так тосковала по нем, что велела изготовить его деревянное подобие. В отличие от обыкновенных кукол оно ничем не нарушало сходства. О цвете лица и говорить нечего, так верно он был соблюден. Даже поры на коже, даже отверстия в ушах были в точности изображены, и количество зубов во рту было то же.
(…) Человек и кукла лишь одним отличались друг от друга: в человеке была душа, а кукла была лишена оной.
Когда же дама увидела сие подобие, столь верно изображавшее живого человека, то интерес ее остыл, а на душе стало жутко и тяжело. Скоро остыла в ней и любовь, а кукла стала так противна, что дама выбросила ее.

Отсюда видно, что, если сделать совершенное подобие живого существа (..), подобие сие скоро наскучит.
Когда же, рисуя картину или вырезая из дерева статую, художник передает действительный образ правдиво, но в обобщенных чертах, как велит ему изображение, то это обычно нравится всем людям». (С)

…Из трех читанных в детстве абсолютно недетских пьес Тикамацу мне больше всего нравится та, что дала название всему сборнику – про поющего погонщика Есаку. Там тоже есть влюбленная пара – самурай, потерявший службу и ставший погонщиком, и его возлюбленная, служащая на постоялом дворе, «продажная девушка» (не по своей воле «продажная»), отцу которой грозит долговая тюрьма. Есть еще разлученные с самураем жена и сын. (Вас не смущают традиции старояпонской семейной жизни? Меня когда-то смущали…хотя я не особенно задумывалась: это было давно и «так у них принято», жена и наложницы. Фильм «Сегун» мне все объяснил). Сюжет пьесы рассказывать не буду, скажу только, что двойное самоубийство влюбленных сорвалось и все (тьфу-тьфу!) окончилось счастливо. Мне, собственно, понравилась в пьесе ее завязка.
Начинается пьеса так: некий великолепный князь, живущий в городе Киото, выдает дочку замуж и отправляет ее жить в дом жениха – на Восток в Эдо. Она поедет со свитой и челядью, в паланкинах по знаменитой Токайдоской дороге, соединявшей эти города. Тикамацу подробно описывает весь княжеский свадебный поезд: кто сопровождает невесту, какие богатые дары везут, каковы эмблемы и украшения, как волнуются будущие путешественники. Это должен быть поезд счастья, поэтому учтена каждая мелочь. Но все торжественное и ответственное мероприятие вдруг – под угрозой срыва. Из-за каприза самой барышни. Невеста – это девятилетняя балованная девочка, которая в самый последний момент учиняет бучу и категорически отказывается ехать. Ее, видите ли, смутила грустная песня про город Эдо. И вот ее упрашивают – ее кормилица, главный самурай – важный старик. Оба – с толку сбитые и беспомощные. Никак не могут уговорить! Я не знаю, насколько типично для японского классического театра выводить в пьесах маленьких капризных девочек, но вся эта сцена когда-то меня восхитила. И сейчас я ее тоже люблю!
Уговорили невесту совсем нетривиальным способом. Мальчик – один из сопровождающих ее погонщиков – сыграл с ней и с ее придворными девушками (то есть девочками-ровесницами) в игру-путешествие по Токайдоской дороге. Следует описание в стихах дорожных станций со всеми их достопримечательностями и заодно всех препятствий, дурацких ограничений, которые портят путникам впечатление от красот Токайдо. Барышня и не представляла, сколько чудес можно увидеть по дороге на Восток, и теперь столь же настойчиво торопит своих сопровождающих: «Скорее едем в Эдо!»
Дальше – все. Маленькая капризная княжна не главная героиня этой истории. Внимание автора и зрителей перемещается на других персонажей, а она исчезает – чтобы опять возникнуть в конце пьесы и сыграть роль «Бога из машины». Именно она своим мудрым княжеским решением восстановит справедливость, спасет главных героев пьесы, всех облагодетельствует – распоряжениями ребенка, напустившего на себя княжескую важность.
Когда-то я даже тихонько мечтала быть «артисткой на радио», чтобы иметь возможность «с выражением» читать эти стихи (о маленькой девочке не самого лучшего поведения):
«Она говорит,
Как подобает
Властительной госпоже,
И каждое слово ее
Рождает тысячу мер зерна,
Тысячу золотых монет,
Счастье тысячи поколений,
Чтобы дольше жил
Прославленный род,
Дольше, чем тысячелетние сосны,
Дольше, чем вековечные скалы» (С).