Альфред Крупп: биография. Литературно-исторические заметки юного техника Личность Альфреда Круппа

Могила Альфреда Круппа

Тем временем в Германии Альфред Крупп боролся против Социалистической рабочей партии. Он не столько опасался стать банкротом после претворения в жизнь социалистических идей, сколько рассматривал своих рабочих как свою собственность, которой хотел привить посредством распоряжений и директив нужное ему мнение. Были введены так называемые «чёрные списки» рабочих, принимавших участие в демонстрациях. Оказавшихся в списке рабочих увольняли или не принимали на работу. Перед каждыми выборами в рейхстаг рабочим приказывали не голосовать за Социалистическую рабочую партию.

В 1887 году 75-летний Альфред Крупп умер от инфаркта. Его сын, Фридрих Альфред Крупп унаследовал фирму, насчитывавшую к тому времени 20 000 рабочих.

Личность Альфреда Круппа

Альфред Крупп был необычным человеком. С одной стороны он был неутомимым работником, который никогда не почивал на лаврах. С другой стороны он был ипохондрик в высшей степени, который страдал депрессиями и целыми неделями и месяцами не покидал постели.

Он представлял себе работодателя патриархом, требующим от своих работников не только уважения, но и послушания и предоставляющего им за это обеспеченное существование. Он был высокого мнения о себе как о предпринимателе. В своей вилле Хюгель он принимал первых лиц Европы. Короли и императоры приезжали к нему в гости не на приёмы, а в качестве клиентов. Поэтому в 1865 году он отказался от дарованного ему королём Пруссии дворянского титула как «несоответствующего его желаниям». Его звали Крупп, и этого было достаточно.

Известна склонность Круппа к графомании. У него была огромная потребность высказываться, и он написал в течение своей жизни несколько тысяч писем - иногда одному и тому же человеку по несколько писем в день. Он издал огромное количество директив для своих рабочих. В 1877 году Крупп обратился к рабочим со «словом к подчинённым». В нём говорилось: «Это я внедряю изобретения и создаю новые производства, а не рабочий. Он должен быть удовлетворён своим жалованием, а получаю ли я прибыли или несу убытки, это моё личное дело…».

Крупп всегда восхищался Англией. Поэтому он называл себя Альфред, а не своим именем при крещении Альфрид.

Существует исторический анекдот, что Крупп любил запах конского навоза и поэтому приказал выстроить свой рабочий кабинет над конюшнями виллы Хюгель. Известен и его страх перед пожарами, из-за которого всё внутреннее убранство виллы было сделано из невоспламеняющихся материалов.

26 апреля 1812 года родился Альфред Крупп – известнейший немецкий промышленник, изобретатель, крупнейший поставщик оружия своей эпохи («пушечный король»), создатель «железной империи» Круппов.

Альфред Крупп родился в городе Эссен. Он был сыном промышленника, владельца сталелитейной фабрики Фридриха Круппа и его жены Терезии Хелены Иоганны Вильгельми (1790-1850). Его отцу не удалось при жизни поставить основанную им в Эссене фабрику на ноги. Он умер в 1826 году, когда Альфреду не было 14 лет. В это время семья жила у тёти в Меттернихе. Предприятие, которое на тот момент имело всего семь рабочих мест, перешло по наследству жене Фридриха Круппа - Терезе. Фридрих Крупп специально оговорил в завещании, что «фабрика должна перейти в полную собственность его жены и назначенного ею компетентного лица, которое сможет помогать ей в руководстве».

В инвентарной описи, представленной Терезой Крупп опекунскому совету, отмечалось, что в 1826 году пассивы фабрики почти на 10000 талеров превосходили активы. Все земельные участки в Валькмюле и Эссене были заложены. Во владении вдовы остался только один участок пахотной земли, находившийся около ветряной мельницы, неподалеку от Лимбеккертор.

Тереза Крупп, помимо фабрики, завела небольшое фермерское хозяйство, организовала продажу излишков на рынке и таким образом помогала и себе и своим детям. Советчиком во всех делах был ее зять Карл Шульц, владелец магазина в Эссене. Именно Шульц был тем человеком, который помогал Терезе Крупп поддерживать переписку с нужными ей людьми. Он же фактически стал «рекламным агентом» Круппов - в поездках, когда объезжал далеко живущих заказчиков, он убеждал клиентов не только в высоком качестве своих товаров, но и активно рекламировал литейную сталь, производимую на заводе Круппа. В то время предприятие специализировалось на выпуске различных инструментов: токарные резцы, стамески, напильники, инструменты для обработки кожи.

Будучи в зрелом возрасте, Альфред Крупп начисто отвергал представление о себе как о вундеркинде, быстрые успехи которого были лишь следствием его незаурядных способностей. Напротив, с самого начала его сопровождали горькие разочарования и тяжелые удары. Альфред Крупп должен был в 1826 году уйти из школы и стать к плавильной печи в кузнице, начав рабочую биографию. Таково было распоряжение его отца, и он не мог ослушаться. В поисках клиентов молодой Крупп сам объезжал окрестности, исполняя роль то ли коммивояжёра, то ли торговца-коробейника, предлагал населению свои товары. Особенности производства, которые он недостаточно знал, технические ошибки, проявлявшиеся уже в процессе работы, доставили ему много неприятных минут. Конечно, среди рабочих Круппа были опытные специалисты, работавшие на фабрике еще при его отце. По своей рабочей квалификации они, естественно, стояли выше малолетнего наследника, но заводу был нужен опытный руководитель, который обеспечил бы транспортировку изделий между плавильным цехом и кузницей, сумел бы выгодно организовать их сбыт. Фридрих Крупп при жизни был открытым, гостеприимным человеком. С ранней молодости он приобрел хороших друзей, которые помогли его сыну на первых порах его деятельности. От отца Альфред унаследовал и поистине «отеческое» отношение к рабочим: о своих «круппианцах», как их стали называть позже, А. Крупп заботился всю свою жизнь.

Вскоре Терезой Крупп, совместно с сестрой Фридриха, Хеленой фон Мюллер, была основана сталепромышленная компания. Договор об учреждении компании подписали все наследники Фридриха и его сестры. Несовершеннолетний Альфред, как старший из мужчин-наследников, принял на себя руководство фирмой, но вплоть до 1830-31 года она продолжала оставаться убыточным предприятием.

По сведениям биографов Круппа, своей первой удачей компания была обязана дяде Альфреда – Карлу фон Мюллеру, который, вопреки воле своих родителей, вложил средства в производство (для чего заложил своё наследственное имение Меттерних). В 1830 году именно он способствовал заключению выгодного контракта на поставку вальцов из литой стали для железнодорожной фирмы «Хюзекен» в Хаген-Хоэнлимбурге.

С развитием железнодорожного транспорта в Германии и Европе сильно возросла потребность в стали для производства рельсов и осей паровозов. К 1836 году у Круппа работают уже 60 человек. В 1838 году Крупп запатентовал вальцы для производства стальных ложек и вилок.

В последующие годы Альфред объехал всю Европу в поисках клиентов. К тому времени фирма значительно расширилась, но она по-прежнему находилась под угрозой банкротства. В Нижней Австрии Крупп, совместно с банкиром и предпринимателем Александром Шелером, основал завод металлических изделий. Завод изготовлял сначала столовые приборы из серебра, а позже из альпаки. По возвращении в Германию Крупп передал Берндорфский завод в управление своему брату Герману Круппу. Но завод также сперва был убыточным. «Прошло целых семь лет, пока мы начали зарабатывать,» - признавался впоследствии Герман.

В 1844 году у Круппа меняется компаньон. Карл Фридрих фон Мюллер окончательно вышел из фирмы, а на его место пришел друг юности Альфреда Круппа, Фридрих Зеллинг, обладатель крупного капитала, компаньон Торгового дома «Арнольд Теодор Зеллинг, Эссен, Роттердам». После прихода Зеллинга для Круппа наступил недолгий период коммерческого успеха. При поддержке и связях Зеллинга фирма заключает два больших договора с дирекциями монетных дворов в Париже и Утрехте, с которыми Крупп уже в течение двух лет вёл безуспешные переговоры. В 1845 году в Париже Альфред Крупп получает один из самых выгодных заказов на изготовление четырех вытяжных и двух наладочных механизмов с валками диаметром 6-7 3/4 дюйма. Утрехтский Монетный двор заказывает у него два вытяжных и два наладочных механизма и по три пары валков к каждому механизму. С этим заказчиком Крупп продолжал успешно работать в последующие годы.

Баланс, подведенный 28 февраля 1846 года, говорил о хорошей прибыли, хотя соучредители (в том числе и Зеллинг) ожидали большего. Следующий баланс, от 31 декабря 1847 года, обнаружил уже убытки в сумме 21139 талеров. Крупп и его компаньоны были поставлены перед необходимостью принятия серьезного решения. У самого же Альфреда в голове зрели более грандиозные планы.

24 февраля 1848 года был заключён договор, по которому Альфред Крупп становился единовластным хозяином сталелитейной фабрики в Эссене. Это событие осложнилось непредвиденными обстоятельствами, которые чуть было не свели на нет плоды двадцатилетней работы самого Круппа и его компаньонов. В Париже разразилась революция. Уже в марте она бурей ворвалась в Рейнскую область. Рабочие на фабриках Германии начали разбивать оборудование, портить станки, шантажировать владельцев массовыми увольнениями. Например, ремшейдерский чугунно-литейный завод Прусской торговой фирмы был полностью разрушен рабочими. От Круппа ушло всего 2 человека, и двое рабочих было уволено; остальные 70 человек продолжали работать и получать зарплату, хотя финансовое положение завода было очень тяжелым. В этот сложный период Круппу позволили выжить лишь крупные заказы от частных железнодорожных компаний на производство рельс и литых осей для стрелок. В это время Крупп выходит за рамки потребностей страны, покоряет европейский и мировой рынки. Спустя два десятилетия, рельсами Круппа были покрыты значительные пространства Европы и России. Окончательный прорыв был совершён Альфредом Круппом благодаря изобретению им бесшовного колеса для железнодорожных составов в 1852-1853 годах. В течение десятилетий эти колёса являлись основным продуктом фабрик Круппа, и большинство американских железных дорог использовали именно их. Поэтому логотипом фирмы «Крупп» является не пушка, а три лежащих друг на друге колеса.

Люди, близко знавшие Альфреда Круппа в жизни, отзывались о нём, как о человеке быстро сформировавшемся, но в силу этого крайне беспокойном. По складу темперамента он, очевидно, являлся холериком (друг и компаньон Зеллинг не раз называл Круппа «вечный жид» за то, что Альфреду никогда не сиделось на месте, он всё время стремился к новым свершениям, любил путешествовать, двигаться вперёд, развивать своё дело). Сегодня его назвали бы «трудоголиком». С другой стороны, периоды необычайной активности Круппа часто сменялись периодами ипохондрии и длительными депрессиями. Бывало, что он целыми неделями и даже месяцами не покидал постели.

В 1853 году Альфред Крупп женился на Берте Айххоф, которая была моложе его на двадцать лет. У них родился сын Фридрих, но брак оказался несчастливым. Круппа не интересовало ничего, кроме собственного предприятия. Жена не смогла жить в промышленном, грязном Эссене. Поэтому Берта большую часть года проводила с маленьким Фридрихом в Италии. Кроме того, характеру Альфреда Круппа были присущи скупость и мелочность в быту, а также неисправимый пессимизм, который проявлялся как в его отношениях с близкими, так и в коммерческих начинаниях.

Собственно, производство оружия, принесшее предприятиям Круппа огромные прибыли и всемирную известность, также начиналось с неудач.

Первоначально оно являлось лишь хобби литейщика-Круппа. После семилетних попыток Альфред сам вручную отлил в 1843 году первый ствол винтовки. Попытки продать стальное огнестрельное оружие не увенчались успехом, так как военные больше доверяли проверенной временем бронзе. В 1847 году была отлита первая стальная пушка. Производители сразу же представили её прусскому военному министерству для ознакомления, но чиновники сдали пушку в арсенал, считая её неперспективной. Испытания были проведены только через два года. Результат превзошёл все ожидания, однако у правительства были свои поставщики, и заказывать пушки у Круппа чиновники отказались.

На протяжении нескольких лет Крупп занимался изготовлением и экспонированием отдельных орудий, которые «были настоящими произведениями искусства». На перспективы оружейного производства глава эссенской компании смотрел весьма пессимистично. В письме от 19 января 1859 года Крупп писал своему парижскому представителю:

Лишь после побед Наполеона III над австрийцами, которые оживили в памяти европейцев захватническую политику Наполеона I, ситуация быстро изменилась. Кроме парового молота, получившего имя «Фрица», самыми значительными и дорогостоящими новостройками Круппа в 1861-1870 годах стали четыре пушечные мастерские, появившиеся на фабричной территории. Кузнечный паровой молот «Фриц», разработанный Крупом, сделал возможным массовое производство стали с помощью новых технологий. Технология Бессемера, которую он купил в Великобритании, и технология Мартина Сименса были впервые введены в Германии на заводе Круппа. Технология Бессемера позволяла производить сталь из чугуна путём продувки воздуха и ускоряла процесс превращения железа в сталь.

Уже в середине 1860-х годов на фирму Круппа буквально посыпались государственные заказы.

Благодаря превосходству стальных орудий Круппа над датскими бронзовыми пушками, Пруссия выигрывает в 1864 году войну с Данией. В 1866 году в Австро-прусской войне впервые в истории друг с другом столкнулись войска, оснащённые Круппом. Годом позже Круппом был усовершенствован затвор казнозарядной пушки. Война с Францией была выиграна благодаря дальнобойности прусских стальных пушек, превышающей дальнобойность французских бронзовых пушек в два раза, что сделало Круппа богачом. Сам император Вильгельм I назвал Альфреда Круппа «пушечным королем».

В 1860-е годы в личной жизни Круппа также происходят значительные перемены. По настоянию жены, он покидает шумный и пыльный фабричный городок Эссен и переселяется с семьёй в скромный сельский загородный дом, носивший название «Ам Хюгель» («На холме»), расположенный на реке Рур. Вскоре Крупп приступает к его перестройке, и со временем скромный домик превращается в настоящий «фамильный» замок, где «пушечный король» принимал высокопоставленных гостей, и даже особ императорской крови.

Всю жизнь Альфред Крупп по-варварски относился к своему здоровью. Теперь, после пережитых им тяжелых лет, сдали нервы. В 1866 году Крупп едет отдохнуть на юг, стремясь хоть на какое-то время уйти от деловых забот. По дороге он заболевает, в Ницце ему становится значительно хуже, и с этого момента он никогда не будет чувствовать себя абсолютно здоровым человеком.

Немецкий врач из Германии, лечивший Круппа в Ницце, так описывает его:

Круппу едва лишь исполнилось 55 лет, но он уже «загнал» себя, растеряв здоровье и молодость. В 1870-1880-е годы он остаётся лишь формальным главой своих предприятий, верно подбирает людей, даёт указания, исписывает целые страницы «ценными» инструкциями управляющим и компаньонам, но сам редко появляется на производстве.

В первые годы существования Германской империи объём производства тяжёлой промышленности удвоился, и фирма Круппа стала самым крупным предприятием Европы. Эссен не называли иначе, как «городом Круппа», и численность его населения возросла до десяти тысяч жителей. Несмотря на это, Крупп, который из-за болезни почти удалился от дел, постоянно находился под угрозой банкротства. Он едва не стал жертвой финансового кризиса тяжёлой промышленности, разразившегося в Европе в 1874 году. Во время кризиса Крупп задолжал банкам значительную сумму в 30 миллионов марок, но быстро ликвидировал задолженность благодаря буму железнодорожного транспорта в Соединённых Штатах Америки. Империя Круппа избежала участи большинства промышленных предприятий Германии - перехода под контроль банковского капитала.

Одновременно шло строительство здания виллы «Хюгель», чью техническую часть разработал лично Альфред Крупп. Из страха перед пожарами здание было построено без применения воспламеняющихся материалов и стало благодаря своим техническим усовершенствованиям (отопление, лифты для подачи блюд) символом индустриализации. Стоило это строительство недёшево, и большую часть банковских долгов Круппа составляли именно расходы на виллу.

В ответ на организованную в 1871 году социал-демократической рабочей партией (SDAP) всеобщую забастовку Крупп опубликовал «Всеобщую директиву» (Generalregulativ), которая была роздана всем рабочим. Читая сегодня проект этого положения, составленный Круппом во время его отдыха на морском курорте Торквей в Англии, мы можем ощутить ту атмосферу, в которой он находился. В этом документе он выступает как заботливый хозяин, который ощущает свою ответственность за все, что в нем происходит, и хочет, чтобы следующие поколения сохранили тот дух, что сделал завод тем, чем он стал. По поручению Круппа, документ был доработан его доверенным лицом, дополнен сделанными прежде замечаниями, разделен на параграфы и проверен, с точки зрения юридических формулировок. Окончательная редакция этого положения, датированная 9 сентября 1872 года, закладывает основы руководства фабрикой, ее производства, включает свод обязанностей и прав работающих в ней, как ответственных за работу в целом, так и отвечающих за отдельные участки, регламентирует поведение представителей вне самой фабрики и дополняет распорядок работы на производстве обязательной социальной программой. «Прежде всего,- говорится в проекте этого документа, - я отвечаю верностью на верность».

На качественно новый уровень социальную политику предприятия вывела Маргарета Крупп (жена Фридриха Альфреда, сына Альфреда Круппа), - под ее руководством строились целые жилые поселки для работников, открывались больницы и школы.

Одно из самых известных поселений - Маргаретенхёе ("Высота Маргареты") - поселок на окраине Эссена, выстроенный в английском стиле для инженеров заводов в 1911 году. Всего было выстроено более 900 жилых зданий с более чем 3000 квартир (во время Второй мировой войны селение было сильно разрушено, но в 1948 году началось восстановление. В 1987 году селение было признано памятником культурного наследия).

Критически настроенный историк Роберт Ян в написанной им истории города Эссена (1952) так оценивает усилия Круппа и его успехи до Первой мировой войны и после нее: «Рабочий с фабрики Круппа гордится принадлежностью ко всемирно известной фирме, с удовольствием покупает хорошие и дешевые товары в его лавках и радуется благоустроенной заводской квартире; если он уже в пенсионном возрасте - уютному домику в Альтенгофе. Но эта система, основанная на производственном процветании, обнаруживает часто острые противоречия. Эти противоречия нисколько не препятствовали очевидной и оправданной привязанности рабочих к фирме: рабочий фирмы Круппа был в то время воплощением традиционных патриархальных отношений, сложившихся на фабрике, и при этом чувствовал принадлежность к рабочей элите». Вменяемые рабочим обязанности были жёсткими, но взамен им предоставлялись значительные социальные привилегии. Так рабочие могли получать более дешёвое жильё и страхование по болезни. Впервые в Германии тем, кто всю жизнь отработал у Круппа, дополнительно предоставлялась пенсия. Если работника увольняли, все эти привилегии им терялись. Появившееся через несколько лет социальное законодательство Бисмарка в значительной мере ориентировалось на «Всеобщую директиву» Круппа.

В 1880 годы конкуренция с американской сталеплавильной промышленностью достигла своего апогея. Крупп потерял американский рынок и вместе с ним свою основную часть рынка сбыта - колёса железнодорожных составов. Отныне он концентрировал свои усилия только на производстве и разработке вооружения. То же относилось к двум его главным конкурентам: французу Г.Шнейдеру и англичанину У. Армстронгу. Они втроём запустили гонку вооружений, результатом которой стали битвы вооружения Первой мировой войны.

Круппу выпало на долю пережить самые горькие моменты: его слава была в прошлом, и у него уже не было задачи, которую он хотел и мог бы решить. В 1882 году состоялся развод Круппа с женой, которая к тому времени была уже очень больна, и уехала жить в Лейпциг. Последние пять лет жизни он провёл совершенно один, на своей вилле «Хюгель», где и скончался в14 июля 1887 года от инфаркта.

Альфред Крупп был незаурядной личностью, выходящей за рамки простого предпринимателя. Его нельзя назвать серьезным специалистом: существовало много более выдающихся техников, гениальных изобретателей, опытных коммерсантов, но стальная пушка Круппов помогла Пруссии объединить в 1871 году всю Германию. Круппы одели в броню корабли военно-морского флота имперской Германии. Во время Первой мировой войны крупповские заводы выпускали до 10% военной продукции; не меньший вклад они внесли и в военную экономику нацистов. После разгрома Германии в 1945 году от предприятий и шахт этого семейства остались руины, но в процессе бурного послевоенного развития Западной Германии фирма Круппов вновь восстановила свою промышленную мощь…

Ошибка Lua в Модуль:CategoryForProfession на строке 52: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Объёмы продаж оружия наращивались очень быстрыми темпами. Крупп поставлял пушки во все европейские страны, за исключением Франции . Это привело к дальнейшему росту предприятия и внедрению инновационных технологий в производство.

Тем временем в Германии Альфред Крупп боролся против Социалистической рабочей партии. Он не столько опасался стать банкротом после претворения в жизнь социалистических идей, сколько рассматривал своих рабочих как свою собственность, которой хотел привить посредством распоряжений и директив нужное ему мнение. Были введены так называемые «чёрные списки» рабочих, принимавших участие в демонстрациях. Оказавшихся в списке рабочих увольняли или не принимали на работу. Перед каждыми выборами в рейхстаг рабочим приказывали не голосовать за Социалистическую рабочую партию.

Существующий почти полтора века концерн начинал с производства бесшовных железнодорожных колес (об этом указывала и его эмблема: три переплетенных между собою кольца). Уже в Первую мировую войну позиция «Krupp» была проста: заработать сколько возможно на войне и фирма весь свой потенциал направила на обслуживание нужд армии – пушки, боеприпасы, новые виды вооружения. Ничем не изменилась концепция концерна с приходом к власти фашистов, на тот момент мирно выпускающего сельскохозяйственную технику, но благоразумно имея еще со времен Первой мировой пару артиллерийских заводов, перевезенных в Швецию, с полным штатом конструкторов и других ценных кадров. «Krupp» становится главным исполнителем военных заказов гитлеровской Германии, резво изготовляя танки, самоходные артиллерийские установки, пехотные грузовики, разведывательные автомобили.

Хотя по решению Ялтинской и Постдамской конференции концерн подлежал полному уничтожению, он как птица-феникс вновь возродился - уже в 1951 году Круппа выпустили на свободу и вернули ему все состояние. Альфрид Крупп принял руководство компанией и добился отмены постановления о ликвидации концерна. Через два десятка лет штат фирмы достиг 100 тысяч сторудников!

В 1999 году «Krupp» объединился со вторым немецким гигантом «Thyssen AG» и сейчас их детище «ThyssenKrupp AG» - ведущий производитель стали в мире.

Отрывок, характеризующий Крупп, Альфред

Граф Аксель Ферсен Мария-Антуанетта

Человеком Аксель и в правду был, как говорится, «и внутри, и снаружи» очень привлекательным. Он был высоким и изящным, с огромными серьёзными серыми глазами, всегда любезным, сдержанным и скромным, чем одинаково привлекал, как женщин, так и мужчин. Его правильное, серьёзное лицо редко озарялось улыбкой, но если уж это случалось, то в такой момент Аксель становился просто неотразим... Поэтому, было совершенно естественным усиленное к нему внимание очаровательной женской половины, но, к их общему сожалению, Акселя интересовало только лишь одно на всём белом свете существо – его неотразимая, прекрасная королева...
– А они будут вместе? – не выдержала я. – Они оба такие красивые!..
Стелла только грустно улыбнулась, и сразу же «окунула» нас в следующий «эпизод» этой необычной, и чем-то очень трогательной истории...
Мы очутились в очень уютном, благоухающем цветами, маленьком летнем саду. Вокруг, сколько охватывал взгляд, зеленел великолепно ухоженный, украшенный множеством статуй, роскошный парк, а вдалеке виднелся ошеломляюще огромный, похожий на маленький город, каменный дворец. И среди всего этого «грандиозного», немного давящего, окружающего величия, лишь этот, полностью защищённый от постороннего взгляда сад, создавал ощущение настоящего уюта и какой-то тёплой, «домашней» красоты...
Усиленные теплом летнего вечера, в воздухе витали головокружительно-сладкие запахи цветущих акаций, роз и чего-то ещё, что я никак не могла определить. Над чистой поверхностью маленького пруда, как в зеркале, отражались огромные чашечки нежно-розовых водяных лилий, и снежно-белые «шубы» ленивых, уже готовых ко сну, царственных лебедей. По маленькой, узенькой тропинке, вокруг пруда гуляла красивая молодая пара. Где-то вдали слышалась музыка, колокольчиками переливался весёлый женский смех, звучали радостные голоса множества людей, и только для этих двоих мир остановился именно здесь, в этом маленьком уголке земли, где в этот миг только для них звучали нежные голоса птиц; только для них шелестел в лепестках роз шаловливый, лёгкий ветерок; и только для них на какой-то миг услужливо остановилось время, давая возможность им побыть вдвоём – просто мужчиной и женщиной, которые пришли сюда, чтобы проститься, даже не зная, не будет ли это навсегда...
Дама была прелестной и какой-то «воздушной» в своём скромном, белом, вышитом мелкими зелёными цветочками, летнем платье. Её чудесные пепельные волосы были схвачены сзади зелёной лентой, что делало её похожей на прелестную лесную фею. Она выглядела настолько юной, чистой и скромной, что я не сразу узнала в ней ту величественную и блистательную красавицу королеву, которую видела всего лишь несколько минут назад во всей её великолепной «парадной» красоте.

Французская королева Мария-Антуанетта

Рядом с ней, не сводя с неё глаз и ловя каждое её движение, шёл «наш знакомый» Аксель. Он казался очень счастливым и, в то же время, почему-то глубоко грустным... Королева лёгким движением взяла его под руку и нежно спросила:
– Но, как же я, ведь я буду так скучать без Вас, мой милый друг? Время течёт слишком медленно, когда Вы так далеко...
– Ваше Величество, зачем же мучить меня?.. Вы ведь знаете, зачем всё это... И знаете, как мне тяжело покидать Вас! Я сумел избежать нежелательных мне браков уже дважды, но отец не теряет надежду всё же женить меня... Ему не нравятся слухи о моей любви к Вам. Да и мне они не по душе, я не могу, не имею права вредить Вам. О, если бы только я мог быть вблизи от Вас!.. Видеть Вас, касаться Вас... Как же тяжело уезжать мне!.. И я так боюсь за Вас...
– Поезжайте в Италию, мой друг, там Вас будут ждать. Только будьте не долго! Я ведь тоже Вас буду ждать... – ласково улыбаясь, сказала королева.
Аксель припал долгим поцелуем к её изящной руке, а когда поднял глаза, в них было столько любви и тревоги, что бедная королева, не выдержав, воскликнула:
– О, не беспокойтесь, мой друг! Меня так хорошо здесь защищают, что если я даже захотела бы, ничего не могло бы со мной случиться! Езжайте с Богом и возвращайтесь скорей...
Аксель долго не отрываясь смотрел на её прекрасное и такое дорогое ему лицо, как бы впитывая каждую чёрточку и стараясь сохранить это мгновение в своём сердце навсегда, а потом низко ей поклонился и быстро пошёл по тропинке к выходу, не оборачиваясь и не останавливаясь, как бы боясь, что если обернётся, ему уже попросту не хватит сил, чтобы уйти...
А она провожала его вдруг повлажневшим взглядом своих огромных голубых глаз, в котором таилась глубочайшая печаль... Она была королевой и не имела права его любить. Но она ещё была и просто женщиной, сердце которой всецело принадлежало этому чистейшему, смелому человеку навсегда... не спрашивая ни у кого на это разрешения...
– Ой, как это грустно, правда? – тихо прошептала Стелла. – Как мне хотелось бы им помочь!..
– А разве им нужна чья-то помощь? – удивилась я.
Стелла только кивнула своей кудрявой головкой, не говоря ни слова, и опять стала показывать новый эпизод... Меня очень удивило её глубокое участие к этой очаровательной истории, которая пока что казалась мне просто очень милой историей чьей-то любви. Но так как я уже неплохо знала отзывчивость и доброту большого Стеллиного сердечка, то где-то в глубине души я почти что была уверенна, что всё будет наверняка не так-то просто, как это кажется вначале, и мне оставалось только ждать...
Мы увидели тот же самый парк, но я ни малейшего представления не имела, сколько времени там прошло с тех пор, как мы видели их в прошлом «эпизоде».
В этот вечер весь парк буквально сиял и переливался тысячами цветных огней, которые, сливаясь с мерцающим ночным небом, образовывали великолепный сплошной сверкающий фейерверк. По пышности подготовки наверняка это был какой-то грандиозный званый вечер, во время которого все гости, по причудливому желанию королевы, были одеты исключительно в белые одежды и, чем-то напоминая древних жрецов, «организованно» шли по дивно освещённому, сверкающему парку, направляясь к красивому каменному газебо, называемому всеми – Храмом Любви.

Храм Любви, старинная гравюра

И тут внезапно за тем же храмом, вспыхнул огонь... Слепящие искры взвились к самим вершинам деревьев, обагряя кровавым светом тёмные ночные облака. Восхищённые гости дружно ахнули, одобряя красоту происходящего... Но никто из них не знал, что, по замыслу королевы, этот бушующий огонь выражал всю силу её любви... И настоящее значение этого символа понимал только один человек, присутствующий в тот вечер на празднике...
Взволнованный Аксель, прислонившись к дереву, закрыл глаза. Он всё ещё не мог поверить, что вся эта ошеломляющая красота предназначалось именно ему.
– Вы довольны, мой друг? – тихо прошептал за его спиной нежный голос.
– Я восхищён... – ответил Аксель и обернулся: это, конечно же, была она.
Лишь мгновение они с упоением смотрели друг на друга, затем королева нежно сжала Акселю руку и исчезла в ночи...
– Ну почему во всех своих «жизнях» он всегда был таким несчастным? – всё ещё грустила по нашему «бедному мальчику» Стелла.
По-правде говоря, я пока что не видела никакого «несчастья» и поэтому удивлённо посмотрела на её печальное личико. Но малышка почему-то и дальше упорно не хотела ничего объяснять...
Картинка резко поменялась.
По тёмной ночной дороге вовсю неслась роскошная, очень большая зелёная карета. Аксель сидел на месте кучера и, довольно мастерски управляя этим огромным экипажем, с явной тревогой время от времени оглядываясь и посматривая по сторонам. Создавалось впечатление, что он куда-то дико спешил или от кого-то убегал...
Внутри кареты сидели нам уже знакомые король и королева, и ещё миловидная девочка лет восьми, а также две до сих пор незнакомые нам дамы. Все выглядели хмурыми и взволнованными, и даже малышка была притихшая, как будто чувствовала общее настроение взрослых. Король был одет на удивление скромно – в простой серый сюртук, с такой же серой круглой шляпой на голове, а королева прятала лицо под вуалью, и было видно, что она явно чего-то боится. Опять же, вся эта сценка очень сильно напоминала побег...
Я на всякий случай снова глянула в сторону Стеллы, надеясь на объяснения, но никакого объяснения не последовало – малышка очень сосредоточенно наблюдала за происходящим, а в её огромных кукольных глазах таилась совсем не детская, глубокая печаль.
– Ну почему?.. Почему они его не послушались?!.. Это же было так просто!..– неожиданно возмутилась она.
Карета неслась всё это время с почти сумасшедшей скоростью. Пассажиры выглядели уставшими и какими-то потерянными... Наконец, они въехали в какой-то большой неосвещённый двор, с чёрной тенью каменной постройки посередине, и карета резко остановилась. Место напоминало постоялый двор или большую ферму.
Аксель соскочил наземь и, приблизившись к окошку, уже собирался что-то сказать, как вдруг изнутри кареты послышался властный мужской голос:
– Здесь мы будем прощаться, граф. Недостойно мне подвергать вас опасности далее.
Аксель, конечно же, не посмевший возразить королю, успел лишь, на прощание, мимолётно коснуться руки королевы... Карета рванула... и буквально через секунду исчезла в темноте. А он остался стоять один посередине тёмной дороги, всем своим сердцем желая кинуться им вдогонку... Аксель «нутром» чувствовал, что не мог, не имел права оставлять всё на произвол судьбы! Он просто знал, что без него что-то обязательно пойдёт наперекосяк, и всё, что он так долго и тщательно организовал, полностью провалится из-за какой-то нелепой случайности...
Кареты давно уже не было видно, а бедный Аксель всё ещё стоял и смотрел им вслед, от безысходности изо всех сил сжимая кулаки. По его мертвенно-бледному лицу скупо катились злые мужские слёзы...
– Это конец уже... знаю, это конец уже...– тихо произнёс он.
– А с ними что-то случится? Почему они убегают? – не понимая происходящего, спросила я.
– О, да!.. Их сейчас поймают очень плохие люди и посадят в тюрьму... даже мальчика.
– А где ты видишь здесь мальчика? – удивилась я.
– Так он же просто переодетый в девочку! Разве ты не поняла?..
Я отрицательно покачала головой. Пока я ещё вообще почти что ничего здесь не понимала – ни про королевский побег, ни про «плохих людей», но решила просто смотреть дальше, ничего больше не спрашивая.
– Эти плохие люди обижали короля и королеву, и хотели их захватить. Вот они и пытались бежать. Аксель им всё устроил... Но когда ему было приказано их оставить, карета поехала медленнее, потому что король устал. Он даже вышел из кареты «подышать воздухом»... вот тут его и узнали. Ну и схватили, конечно же...

Погром в Версале Арест королевской семьи

Страх перед происходящим... Проводы Марии-Антуанетты в Темпль

Стелла вздохнула... и опять перебросила нас в очередной «новый эпизод» этой, уже не такой счастливой, но всё ещё красивой истории...
На этот раз всё выглядело зловещим и даже пугающим.
Мы оказались в каком-то тёмном, неприятном помещении, как будто это была самая настоящая злая тюрьма. В малюсенькой, грязной, сырой и зловонной комнатке, на деревянной лежанке с соломенным тюфяком, сидела измученная страданием, одетая в чёрное, худенькая седовласая женщина, в которой было совершенно невозможно узнать ту сказочно красивую, всегда улыбающуюся чудо-королеву, которую молодой Аксель больше всего на свете любил...

Альфред Крупп, сын Фридриха Круппа и его жены Терезии Хелены Иоганны Вильгельми (1790-1850), родился в 1812 году. Его отцу не удалось при жизни поставить основанную им фабрику на ноги. Он умер в 1826 году, когда Альфреду Круппу было 14 лет. В это время семья жила у тёти в Меттернихе. Предприятие, которое на тот момент имело всего семь рабочих мест и долг в 10 000 талеров, перешло по наследству жене Фридриха Терезии. Совместно с сестрой Фридриха Круппа, Хеленой фон Мюллер, урождённой Крупп, была основана сталепромышленная компания. Договор об учреждении компании был подписан всеми наследниками Фридриха и его сестры Хелены. Альфред бросил школу и принял на себя руководство фирмой, хотя официально фирма принадлежала его матери. К 1830 году ситуация изменилась. С развитием железнодорожного транспорта в Германии и Европе сильно возросла потребность в стали для производства рельсов и осей паровозов. 26 августа 1830 года Крупп, после преодоления некоторых трудностей в производстве стали, впервые поставляет вальцы из литой стали для фирмы «Хюзекен» в Хаген-Хоэнлимбурге.

Создание Германского таможенного союза способствовало грузовым перевозкам в Германии. В 1836 году у Круппа работали уже 60 человек. О своих «круппианцах», как их стали называть позже, Альфред Крупп заботился всю свою жизнь. Он ввёл страхование на случай болезни и строил квартиры для рабочих. В обмен он требовал от них лояльности по отношению к фирме.

В 1838 году Крупп запатентовал вальцы для производства стальных ложек и вилок. В последующие годы Альфред объехал всю Европу в поисках клиентов. Хотя фирма и расширилась, но она постоянно находилась под угрозой банкротства. В Нижней Австрии он совместно с банкиром и предпринимателем Александром Шелером основал Берндорфский завод металлических изделий, на котором изготовлялись сначала столовые приборы из серебра, а позже из альпаки. Но по возвращении Круппа в Германию он передал завод своему брату Герману Круппу.

Производство оружия первоначально было хобби Круппа. После семилетних попыток он вручную отлил в 1843 году первый ствол винтовки. Первые попытки продать стальное огнестрельное оружие не увенчались успехом, так как военные больше доверяли проверенной временем бронзе. По их мнению, сталь была слишком близка к железу, которое было хрупким и потому непригодным для производства оружия.

В 1847 году была отлита первая стальная пушка Круппа, она была предоставлена прусскому военному министерству для ознакомления. Однако её сразу сдали в арсенал и испытали только через два года. Хотя результат испытаний превзошёл все ожидания, но министерство не видело основания заказывать эти пушки.

Подъем производства

Окончательный прорыв был совершён Альфредом Круппом благодаря изобретению им бесшовного колеса для железнодорожных составов в 1852-1853 годах. В течение десятилетий эти колёса являлись основным продуктом Круппа, и большинство американских железных дорог использовали колёса Круппа. Поэтому логотипом фирмы «Крупп» является не пушка, а три лежащих друг на друге колеса. В результате этого первого подъёма в 50 годах XIX столетия в фирме работало уже около тысячи рабочих.

В 1853 году Альфред Крупп женился на Берте Айххоф, которая была моложе его на двадцать лет. У них родился сын Фридрих, но брак был несчастливым. Круппа интересовало исключительно собственное предприятие, на котором он проводил всё своё время. Его жена не смогла жить в Эссене, который она не любила из-за его промышленного загрязнения. Поэтому Берта большую часть года жила с маленьким Фридрихом в Италии.

В 1857 году Альфред разработал новую версию казнозарядной пушки. Когда он предложил купить её прусским военным в 1858 году, они не согласились, так как у них были справедливые сомнения в надёжности её затворов. Тем не менее, Крупп не отступил от своей цели стать поставщиком оружия, и в апреле 1860 года он продал первые стальные пушки: Пруссия заказала 312 шестифунтовых дульнозарядных орудий.

Объёмы продаж оружия наращивались очень быстрыми темпами. Крупп поставлял пушки во все европейские страны, за исключением Франции . Это привело к дальнейшему росту предприятия и внедрению инновационных технологий в производство.

) - немецкий промышленник и изобретатель; крупнейший поставщик оружия своей эпохи, что дало ему прозвище «пушечный король ».

Биография

Объёмы продаж оружия наращивались очень быстрыми темпами. Крупп поставлял пушки во все европейские страны, за исключением Франции . Это привело к дальнейшему росту предприятия и внедрению инновационных технологий в производство.

Тем временем в Германии Альфред Крупп боролся против Социалистической рабочей партии. Он не столько опасался стать банкротом после претворения в жизнь социалистических идей, сколько рассматривал своих рабочих как свою собственность, которой хотел привить посредством распоряжений и директив нужное ему мнение. Были введены так называемые «чёрные списки» рабочих, принимавших участие в демонстрациях. Оказавшихся в списке рабочих увольняли или не принимали на работу. Перед каждыми выборами в рейхстаг рабочим приказывали не голосовать за Социалистическую рабочую партию.

В 1887 году 75-летний Альфред Крупп умер от инфаркта. Его сын, Фридрих Альфред Крупп унаследовал фирму, насчитывавшую к тому времени 20 000 рабочих.

Личность Альфреда Круппа

Альфред Крупп был необычным человеком. С одной стороны он был неутомимым работником, который никогда не почивал на лаврах. С другой стороны он был ипохондрик в высшей степени, который страдал депрессиями и целыми неделями и месяцами не покидал постели.

Он представлял себе работодателя патриархом, требующим от своих работников не только уважения, но и послушания и предоставляющего им за это обеспеченное существование. Он был высокого мнения о себе как о предпринимателе. В своей вилле Хюгель он принимал первых лиц Европы. Короли и императоры приезжали к нему в гости не на приёмы, а в качестве клиентов. Поэтому в 1865 году он отказался от дарованного ему королём Пруссии дворянского титула как «несоответствующего его желаниям». Его звали Крупп, и этого было достаточно.

Известна склонность Круппа к графомании. У него была огромная потребность высказываться, и он написал в течение своей жизни несколько тысяч писем - иногда одному и тому же человеку по несколько писем в день. Он издал огромное количество директив для своих рабочих. В 1877 году Крупп обратился к рабочим со «словом к подчинённым». В нём говорилось: «Это я внедряю изобретения и создаю новые производства, а не рабочий. Он должен быть удовлетворён своим жалованием, а получаю ли я прибыли или несу убытки, это моё личное дело…».

Крупп всегда восхищался Англией. Поэтому он называл себя Альфред, а не своим именем при крещении Альфрид.

Существует исторический анекдот, что Крупп любил запах конского навоза и поэтому приказал выстроить свой рабочий кабинет над конюшнями виллы Хюгель. Известен и его страх перед пожарами, из-за которого всё внутреннее убранство виллы было сделано из невоспламеняющихся материалов.

Существующий почти полтора века концерн начинал с производства бесшовных железнодорожных колес (об этом указывала и его эмблема: три переплетенных между собою кольца). Уже в Первую мировую войну позиция «Krupp» была проста: заработать сколько возможно на войне и фирма весь свой потенциал направила на обслуживание нужд армии – пушки, боеприпасы, новые виды вооружения. Ничем не изменилась концепция концерна с приходом к власти фашистов, на тот момент мирно выпускающего сельскохозяйственную технику, но благоразумно имея еще со времен Первой мировой пару артиллерийских заводов, перевезенных в Швецию, с полным штатом конструкторов и других ценных кадров. «Krupp» становится главным исполнителем военных заказов гитлеровской Германии, резво изготовляя танки, самоходные артиллерийские установки, пехотные грузовики, разведывательные автомобили.

Хотя по решению Ялтинской и Постдамской конференции концерн подлежал полному уничтожению, он как птица-феникс вновь возродился - уже в 1951 году Круппа выпустили на свободу и вернули ему все состояние. Альфрид Крупп принял руководство компанией и добился отмены постановления о ликвидации концерна. Через два десятка лет штат фирмы достиг 100 тысяч сторудников!

В 1999 году «Krupp» объединился со вторым немецким гигантом «Thyssen AG» и сейчас их детище «ThyssenKrupp AG» - ведущий производитель стали в мире.

Отрывок, характеризующий Крупп, Альфред

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.

Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d"affaires et que ce n"est que par pure charite, que je m"occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu"on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.