100 р бонус за первый заказ
Выберите тип работы Дипломная работа Курсовая работа Реферат Магистерская диссертация Отчёт по практике Статья Доклад Рецензия Контрольная работа Монография Решение задач Бизнес-план Ответы на вопросы Творческая работа Эссе Чертёж Сочинения Перевод Презентации Набор текста Другое Повышение уникальности текста Кандидатская диссертация Лабораторная работа Помощь on-line
Узнать цену
"Кандид" - трагикомедия. Трагедия - в войнах, зле, болезнях, притеснениях и произволе, в нетерпимости и слепом суеверии, глупости, грабежах, бедствиях (как лиссабонское землетрясение), с которыми сталкиваются Кандид и его учитель Панглос (образ, прозрачно намекающий на Лейбница). Комический эффект заключается в тех объяснениях, которые Панглос, а иногда и Кандид пытаются дать человеческим несчастьям.
Вершиной цикла и вольтеровского творчества в целом стала повесть "Кандид, или Оптимизм". Импульсом к ее созданию стало знаменитое Лиссабонское землетрясение 1 ноября 1755 года, когда был разрушен цветущий город и погибло множество людей. Это событие возобновило спор вокруг положения немецкого философа Готфрида Лейбница: "Все - благо". Вольтер раньше и сам разделял оптимизм Лейбница, но в "Кандиде" оптимистический взгляд на жизнь становится признаком неискушенности, социальной неграмотности.
Внешне повесть строится как жизнеописание главного героя, история всевозможных бедствий и несчастий, настигающих Кандида в его странствиях по свету. В начале повести Кандид изгнан из замка барона Тундер-тен-Тронка за то, что посмел влюбиться в дочь барона, прекрасную Кунигунду. Он попадает наемником в болгарскую армию, где его тридцать шесть раз прогоняют через строй и бежать откуда ему удается только во время сражения, в котором полегло тридцать тысяч душ; потом переживает бурю, кораблекрушение и землетрясение в Лиссабоне, где попадает в руки инквизиции и едва не погибает на аутодафе. В Лиссабоне герой встречает прекрасную Кунигунду, также претерпевшую множество несчастий, и они отправляются в Южную Америку, где Кандид попадает в фантастические страны орельонов и в Эльдорадо; через Суринам он возвращается в Европу, посещает Францию, Англию и Италию, и завершаются его странствия в окрестностях Константинополя, где он женится на Кунигунде и на принадлежащей ему маленькой ферме собираются все персонажи повести. Кроме Панглоса, в повести нет счастливых героев: каждый рассказывает леденящую душу историю своих страданий, и это изобилие горя заставляет читателя воспринимать насилие, жестокость как естественное состояние мира. Люди в нем различаются только степенью несчастий; любое общество несправедливо, а единственная счастливая страна в повести - несуществующее Эльдорадо. Изображая мир как царство абсурда, Вольтер предвосхищает литературу ХХ века.
Кандид (имя героя по-французски означает "искренний"), как говорится в начале повести, "юноша, которого природа наделила наиприятнейшим нравом. Вся душа его отражалась в его лице. Он судил о вещах довольно здраво и добросердечно". Кандид - модель "естественного человека" просветителей, в повести ему принадлежит амплуа героя-простака, он свидетель и жертва всех пороков общества. Кандид доверяет людям, особенно своим наставникам, и от своего первого учителя Панглоса усваивает, что не бывает следствия без причины и все к лучшему в этом лучшем из миров. Панглос - воплощение оптимизма Лейбница; несостоятельность, глупость его позиции доказывается каждым сюжетным поворотом, но Панглос неисправим. Как и положено персонажу философской повести, он лишен психологического измерения, на нем лишь проверяется идея, и сатира Вольтера расправляется с Панглосом прежде всего как с носителем ложной, а потому опасной идеи оптимизма.
Панглосу в повести противостоит брат Мартен, философ-пессимист, не верящий в существование добра на свете; он так же неколебимо привержен своим убеждениям, как Панглос, так же неспособен извлекать уроки из жизни. Единственный персонаж, которому это дано, - Кандид, чьи высказывания на протяжении повести демонстрируют, как понемногу он избавляется от иллюзий оптимизма, но и не спешит принять крайности пессимизма. Понятно, что в жанре философской повести речь не может идти об эволюции героя, как обычно понимается изображение нравственных изменений в человеке; психологического аспекта персонажи философских повестей лишены, так что читатель не может им сопереживать, а может только отстраненно следить за тем, как герои перебирают разные идеи. Так как герои "Кандида", лишенные внутреннего мира, не могут выработать собственных идей естественным путем, в процессе внутренней эволюции, автору приходится позаботиться о том, чтобы снабдить их этими идеями извне. Такой окончательной идеей для Кандида становится пример турецкого старца, заявляющего, что не знает и никогда не знал имен муфтиев и визирей: "Я полагаю, что вообще люди, которые вмешиваются в общественные дела, погибают иной раз самым жалким образом и что они этого заслуживают. Но я-то нисколько не интересуюсь тем, что делается в Константинополе; хватит с меня того, что я посылаю туда на продажу плоды из сада, который возделываю". В уста того же восточного мудреца Вольтер вкладывает прославление труда (после "Робинзона"очень частый мотив в литературе Просвещения, в "Кандиде" выраженный в самой емкой, философской форме): "Работа отгоняет от нас три великих зла: скуку, порок и нужду".
Пример счастливого старца подсказывает Кандиду окончательную формулировку его собственной жизненной позиции: "Надо возделывать наш сад". В этих знаменитых словах Вольтер выражает итог развития просветительской мысли: каждый человек должен четко ограничить свое поле деятельности, свой "сад", и работать на нем неуклонно, постоянно, бодро, не ставя под вопрос полезность и смысл своих занятий, так же, как садовник изо дня в день возделывает сад. Тогда труд садовника окупается плодами. В "Кандиде" говорится, что жизнь человека тяжела, но переносима, нельзя предаваться отчаянию - на смену созерцанию должно прийти действие. К точно такому же выводу позже придет Гете в финале "Фауста".
«Кандид» Вольтера. Анализ и пересказ
Критика философии «оптимизма» стала центральной темой «Кандида» (1759)—самого значительного создания Вольтера.
В «Кандиде» сохраняется схема любовно-авантюрного романа, восходящая еще к роману поздней античности. Все атрибуты этого романа налицо: любовь и разлука героев, их странствия по свету, приключения, невероятные опасности, каждый раз угрожающие их жизни и чести, и счастливое их воссоединение в конце. Но у Вольтера эта схема пародируется. В отличие от героинь старого романа вольтеровская Кунигунда выходит из жизненных переделок изрядно потрепанной. Она не сохранила ни невинности, ни красоты. Эпилог романа, когда Кандид женится на Кунигунде, подурневшей и состарившейся (у нее морщинистые щеки, воспаленные глаза, иссохшая шея, красные потрескавшиеся руки), носит издевательский характер. На протяжении всего повествования возвышенные чувства героев нарочито снижаются.
Эпизод в Буэнос-Айресе по смыслу своему трагичен: он является реминисценцией истории пребывания Манон Леско и кавалера де Грие в Новом Свете, о которой рассказывает Прево в своем знаменитом романе. Кунигунде предстоит стать женой отвратительного губернатора, а Кандида ждет костер. Но само имя губернатора Буэнос-Айреса — Дон Фернанда-де Ибараа-и Фигеора-и-маскарис-и-Лам-пурдос-и-Суза — вызывает улыбку и мешает воспринимать этот эпизод всерьез.
Дерзко пародийна история злоключений старухи. Ей пришлось пережить рабство, насилие, ужасы русско-турецкой войны, ее чуть-чуть не съели умиравшие от голода янычары, которые, однако, сжалившись над ней, ограничились тем, что вырезали у нее половину зада. О трагических и горестных происшествиях Вольтер рассказывает весело, без всякого сочувствия к своим героям. Они должны скорее забавлять, чем печалить. Вот характерный пример: «Мавр схватил мою мать за правую руку,— сообщает старуха,— помощник капитана за левую, мавританский солдат взял ее за ногу, один из наших пиратов тащил ее за другую. Почти всех наших девушек тащили в эту минуту в разные стороны четыре солдата». Этот эпизод перекликается с рассказом Кунигунды о том, как ее любовь делят по дням недели великий инквизитор и богатый еврей Исахар и спорят о том, кому должна принадлежать Кунигунда в ночь с субботы на воскресенье — Ветхому или Новому завету. Люди превращаются у Вольтера в предметы неодушевленные, это куклы, марионетки, душа у которых вынута. Поэтому мы и не можем сочувствовать им.
Смысл иронии Вольтера не однозначный. Вольтер пародирует не только любовно-авантюрный роман, он пишет пародию и на жанр буржуазного романа XVIII века, в особенности английского, в котором впервые жизнь частного человека стала изображаться без вся-кого комического гротеска, как нечто важное, значительное, достойное поэзии. Вольтер, напротив, был убежден, что частная жизнь не может быть серьезной темой искусства.
В «Кандиде», как и в других повестях Вольтера, главное — не частная жизнь героев, а критика общественных порядков, злая сатира на церковь, суд, королевскую власть, феодальные войны и т. д. Классическое определение романа как эпоса частной жизни к прозе Вольтера не приложимо, ибо ее содержание — не частная судьба, а философская идея, касающаяся мира в целом.
Вольтер создает особое искусство мысли, где за столкновением людей стоит столкновение идей и где развитие сюжета подчиняется не логике характеров, а логике философских положений. В своих повестях он не стремится сохранить иллюзию правдоподобия, ему важна не бытовая правда, а философская — правда общих законов и отношений действительного мира. Так действие в «Зади-ге» происходит одновременно и в древнем Вавилоне и в современной Вольтеру Франции. Отсюда множество анахронизмов и злободневных политических намеков. Сближая прошлое и настоящее, восточную экзотику и современные нравы, Вольтер не только ос-траняет знакомое и привычное, но и выявляет существенное, из каждого жизненного факта извлекает его философский смысл. Образы Вольтера не столько воспроизводят те или другие жизненные факты, сколько выражают мысль писателя по поводу этих фактов, становятся воплощением определенной философской идеи.
Не умея еще увидеть связь между судьбой индивида и общим ходом истории, и потому показать через частную судьбу общество в целом (это явилось открытием реализма XIX века), Вольтер сохраняет ироническую дистанцию по отношению к материалу, давая ощутить читателю, что его мысль с каждым отдельным событием, поворотом сюжета, образом никогда целиком не совпадает. Между философской идеей и сюжетом у Вольтера больший или меньший зазор. В некоторых повестях Вольтера (например, в «Вавилонской принцессе») любовная история — всего лишь рамка для сатирического обозрения жизни и нравов Европы XVIII века. В «Кандиде» связь частной истории и философской идеи теснее, но и здесь ирония, пронизывающая повествование, указывает на то, что читателю не следует принимать всерьез любовь Кандида и Кунигунды. Подлинное содержание романа, его настоящий сюжет в другом — в поисках Кандидом истины, в приключениях самой мысли. Кандид не только любящий, как и ЗаДИ1\ он прежде всего философ, стремящийся из каждого жизненного столкновения извлечь смысл более широкий, увидеть каждый отдельный факт в связи с другими фактами, с миром в целом.
Уже с самого начала романа вводится образ Панглосса — учителя и воспитателя героя, последователя философии Лейбница —-Попа, утверждающего, что наш мир — лучший из возможных миров, и если в нем сейчас еще не все хорошо, то, бесспорно, все идет к лучшему. Панглоссу приходится плохо. Он заболевает сифилисом. Кандид встречает своего учителя, покрытого гнойпыми язвами, с безжизненными глазами, с кривым ртом, изъязвленным носом, с черными зубами, глухим голосом, измученного жестоким кашлем, от которого он каждый раз выплевывает по зубу. Но и в ртом жалком состоянии он продолжает уверять Кандида, будто все в этом мире устроено наилучшим образом и сам сифилис есть необходимый компонент прекраснейшего из миров. Своим личным опытом Панглосс пренебрегает, потому что опыт этот случайный, а он философ, и никакие личные несчастья и невзгоды не способны поколебать его взгляды. И даже тогда, когда происходит лиссабонская катастрофа, и бедного Панглосса португальские иезуиты решают повесить, он остается верен себе, «ибо Лейбниц не мог ошибаться и предустановленная гармония существует».
Но широкая панорама действительности, развернутая в романе, находится в кричащем противоречии с философией «оптимизма». Предустановленная гармония складывается из сифилиса, костров инквизиции, из тридцати тысяч жертв лиссабонской катастрофы и трехсот тысяч убитых во время семилетней войны, рабства и жесточайшей эксплуатации негров, насилия, обмана, грабежа. Вольтер иронически поясняет: «чем больше отдельных частных зол, тем лучше все идет в целом».
При описании всех этих зол, несчастий, страданий комический тон у Вольтера сохраняется, ибо сами носители зла смехотворны — они марионетки, но социальные силы, стоящие за их спиной, не смешны, они страшны. «Наш мир,— писал Вольтер,— арена кровавой трагедии и самой смехотворной комедии». Комическое переходит в трагическое, трагическое в смешное. Губернатор Буэнос-Айреса — фигура комическая, но то, что дает ему силу и власть, уже совсем не смешно, а серьезно. Но у Вольтера есть всегда и обратное движение — само серьезное смехотворно. Комическая фигура губернатора дискредитирует и те силы, которые она воплощает. Э™ силы сегодня страшны и для героев «Кандида» опасны, но они уже отменены самим ходом истории — они неразумны. -Это значит, что Вольтер возвышается над настоящим и смотрит на него из будущего. Меняются масштабы — то, что кажется значительным, становится ничтожным, что казалось страшным — смешным. Вольтер один и тот же предмет изображает как бы с двух разных точек зрения. Прием этот был использован в «Микромега-се», где Вольтер показывает землю через увеличительное и через уменьшительное стекла одновременно. В начале повести, описывая порядки Сириуса, Вольтер рисует лишь забавно остраненными, до грандиозных масштабов преувеличенными хорошо знакомые читателю нравы Франции XVIII века. А когда Микромегас совершает космическое путешествие и прибывает на нашу планету, автор смотрит на землю глазами своего героя, для которого Тихий океан всего лишь небольшая лужа, а человек — крошечная козявка, невидимая простым глазом. В «Микромегаее» это наглядно, в «Кандиде» скрыто.
В романе много злободневных намеков, затрагиваются реальные события и люди (Фридрих II, английский адмирал Бинг, журналист Фрерон, лиссабонская катастрофа, Парагвайское государство иезуитов, семилетняя война и т. д.). Современные Вольтеру люди и события изображены, однако, в гротескно-фантастической форме, выступают в чужом одеянии, и если даже называются прямо, то вплетенные в общую ткань романа сами становятся в один ряд с полуфантастическими существами и событиями. Сказочная страна Эльдорадо находится на вольтеровской карте где-то неподалеку от Парагвайского государства иезуитов. Это придает вполне реальному Парагваю фантастическую окраску. Зато фантастика благодаря этому приобретает достоверность. Реальное и фантастическое у Вольтера сближены, границы между ними подвижны.
В Эльдорадо вещи самые естественные и самые фантастические вызывают одинаковое удивление героев. Кандиду так же трудно поверить в то, что здесь нет монахов, которые поучают, спорят, управляют, строят козни и сжигают инакомыслящих, как и в фонтаны ликеров из сахарного тростника, обложенные драгоценными камнями, которые здесь ценятся не больше, чем в других странах булыжник. В Эльдорадо естественное представляется фантастичным, потому что в Европе фантастическое стало естественным. В Англии толпа спокойно взирает на убийство адмирала Бинга, казненного только за то, что он не убил достаточное количество людей, но в этой стране привыкли к тому, что время от времени расстреливают какого-нибудь адмирала, чтобы придать бодрости другим.
Реальное у Вольтера фантастично, ибо оно не отвечает логике разума; разумное тоже фантастично, ибо не находит опоры в самой действительности.
Логика и жизнь у Вольтера противоречат друг другу. Это определяет само построение романа, его композицию. Эпизоды в «Кандиде» сцеплены как в приключенческом романе — на основе случайности. Люди — песчинки, их несет поток жизни и бросает в разные стороны. Каждый эпизод — полная неожиданность и для героев и для читателя, он не имеет внутренней мотивировки, не вытекает из характеров, ничем не подготовлен. Из Голландии Кандид и Панглосс отправляются в Лиссабон. Все, что с ними происходит по пути, цепь случайностей: буря, землетрясение в Лиссабоне и т. д. Но каждое событие в то же время имеет у Вольтера и свою логику, оно как бы заранее задано, подчинено философской идее — развенчанию философии оптимизма. Так, буря возникает в романе как полемический аргумент, опровергающий учение Панглосса. «Пока он рассуждал,— говорит Вольтер,— воздух потемнел, ветры задули со всех четырех сторон и корабль был застигнут ужаснейшею бурей в виду Лиссабонского порта». Слова «пока он рассуждал» придают этой фразе иронический характер. Вольтер разрушает иллюзию правдоподобия, не заботится о том, чтобы читатель поверил в истинность происходящего, ведь «Кандид» — роман философский и главное в нем движение самой мысли, решение философской проблемы. Но смысл иронии шире: обнажая прием, демонстративно подчеркивая, что связь эпизодов всецело подчинена произволу автора, Вольтер иронизирует и над собственным художественным принципом, над самой философской идеей. Он строит свой роман, как Панглосс свою философию,— не считаясь с жизнью.
Идея и факт разлучены, отношения между ними у Вольтера подчеркнуто резки. Идея слишком философски обща, она над миром, действительность бездуховна, эмпирична, алогична, законы разума к ней не приложимы. Ирония в «Кандиде» обоюдоострая — она над действительностью, которая не отвечает идее, она и над идеей, если она противоречит жизни, не совпадает с ней. Ирония указывает на то, что идея должна овладеть действительностью, что действительность должна быть перестроена в соответствии с идеей. Это главная мысль «Кандида», она пронизывает и каждую клеточку вольтеровского повествования и роман в целом.
Сталкивая Кандида с жизнью, Вольтер заставляет своего героя разочароваться в философии оптимизма. После встречи с негром, который рассказывает о том, как бесчеловечно обращаются с его соплеменниками европейские колонизаторы, Кандид восклицает: «О, Панглосс, ты не предвидел этих гнусностей. Конечно, я отказываюсь от твоего оптимизма». Негр — это, конечно, всего лишь последнее звено в общей цепи зла, открывшегося взору героя. И все же встреча с негром знаменательна. Важно то, что не своя судьба, а чужая, не стихийное бедствие, а социальное неустройство заставили Кандида окончательно отказаться от философии «оптимизма». Мировое зло для Вольтера есть прежде всего зло социальное.
От оптимизма Панглосса Кандид приходит к пессимизму Мартена, другого философа, который теперь становится его спутником. Мартен — прямая противоположность Панглоссу: он не верит ни в божественный разум, ни в лучший из возможных миров, полагая, что не бог, а дьявол правит миром, что жизнь протекает «в летаргии скуки или в судорогах беспокойства» и зло неизбежно, так как заложено в самой природе вещей, в самом человеке.
Дальнейшие странствия героя только подтверждают мрачную философию Мартена — кругом зло, горе и страдания. И несмотря на это, Кандид не может до конца согласиться с ней.
Основной вопрос остался для Кандида нерешенным. Он по-прежнему не знает, что такое мир и что такое человек и каково место человека в мире. Когда Мартен и Панглосс спорили о метафизике и морали, Кандид оставался безучастным — «ни с чем не соглашался и ничего не утверждал».
Дело все в том, что с философией Панглосса Кандид порвал прежде всего потому, что не мог примириться с мыслью, что зло, его окружающее, естественно и нормально. Недаром чувство глубокого сострадания и возмущения, вызванное рассказом негра, было последней каплей, переполнившей чашу его терпения. Он не может признать, что все идет хорошо, когда на самом деле все идет плохо. «Мнение о лучшем из возможных миров,— писал Вольтер,— не только не утешает, оно ввергает в отчаяние».
Но и философия Мартена для Кандида неприемлема. При всей противоположности философии оптимизма она совпадает с ней в своих последних практических выводах. Как и Панглосс, Мартен зовет к примирению со злом, поскольку оно неискоренимо. «Будучи твердо убежден, что зло везде одинаково, он с терпением переносил все».
Философы спорят, а зло торжествует. Кандид ищет ответа на вопрос «что же делать», как искоренить зло. Лучший философ Турции дервиш призывает героя «молчать», «не вмешиваться». Эт0 очень близко тому, что говорил ангел Иезрад Дадигу. «Но» ЗаДи" га в «Кандиде» расшифровывается: «Но, преподобный отец,—
сказал Кандид,— ужасно много зла на земле». «Так что же,— сказал дервиш.— Кому до этого какое дело? Когда султан посылает корабль в Египет, заботится ли он о том, хорошо или худо корабельным крысам?»
Дервиш не отрицает ни разумности мира, ни наличия в нем зла. Но он убежден, что зло существует лишь по отношению к человеку, а бога так же мало заботит судьба человека, как султана — судьба корабельных крыс. Философия дервиша опровергает мнение о лучшем из возможных миров, ибо мнение это основывается на догмате о человеке, как центре мира и земле как центре мироздания. Вольтер зло шутит над антропоцентризмом Панглосса, утверждающим, что «камни образовались для того, чтобы их тесать и чтобы из них строить замки», а свиньи созданы, чтобы мы ели свинину круглый год. Еще в «Микромегасе», написанном раньше «Кандида», учение о земле как центре мироздания и человеке как хозяине мира вызывало гомерический хохот обитателей Сириуса и Сатурна, ибо в их глазах земля — только комок грязи, а человек — букашка, которую можно разглядеть лишь под микроскопом. И хотя дервиш не дает Кандиду нового ответа на вопрос «что же делать», поэтому его философия и не может явиться конечным выводом романа (практически она совпадает с учением Панглосса, со взглядами Мартена — зовет к резиньяции и примирению), все же она — необходимая ступенька на пути к истинному решению проблемы.
По притче дервиша о корабле и крысах выходит, что бог от человека отстранился, а следовательно, человеку нельзя уповать на бога, а надо рассчитывать на самого себя. Правда, сам дервиш таких выводов из ввовй нритчи не делает, но их вделают герои романа.
За встречей с дервишем следует встреча со стариком-садово-дом, оказавшимся первым счастливым человеком на долгом пути странствий героев. «У меня только двадцать арпанов земли,— рассказывает старик,— я возделываю их сам с моими детьми; работа гонит от нас три больших зла: скуку, порок и нужду». Возвращаясь на ферму, Кандид глубокомысленно рассуждал: «я знаю, надо возделывать наш сад» Эта формула примиряет всех героев романа — Кандида, Панглосса и Мартена, но каждый из них вкладывает в нее свой смысл, отвечающий его взглядам на мир.
«Вы правы,— сказал Панглосс,— когда человек был помещен в сад Эдема, то это было ut operaretur eum, чтобы и он работал. Это доказывает, что человек рожден не для покоя». В устах Панглосса слово «сад» сливается с образом райского сада, и таким образом эта формула оказывается выражением его прежней философии: жизнь подобна раю, все к лучшему в этом лучшем из миров, но и в раю надо работать, ибо труд — необходимый компонент, условие прекрасного мира.
Иначе понимает эту формулу Мартен: «Будем работать без рассуждения, это единственное средство сделать жизнь сносной». Зло неискоренимо, Мартен не верит в возможность изменения мира поэтому «будем работать без рассуждений») и в труде видит только средство, способное разогнать скуку и нужду отдельного частного человека. Под словом «сад» Мартен подразумевает всего лишь тот участок земли, на котором до сих пор трудился Кокам-6о и «проклинал свою судьбу».
Для Кандида формула «надо возделывать наш сад» имеет смысл более широкий — она становится ответом на вопрос «что же делать», обретенной им истиной. Кандид возвышается над обоими философами, одновременно соглашаясь и не соглашаясь с ними.
Образ райского сада возникает в романе не только в финале его. Замок барона Тундер-тен-тронка в Вестфалии поначалу казался Кандиду земным раем. Но из рая Кандид был изгнан за то, что имел неосторожность однажды за ширмой поцеловать дочь влиятельного барона, прекрасную Кунигунду. Глава вторая начинается словами: «Кандид, изгнанный из земного рая, шел сам не зная куда, плача, возводя очи к небу».
Образ рая снова возникает в главе, посвященной Эльдорадо. Эту фантастическую страну Кандид то и дело сопоставляет с Вестфалией. О вестфальском замке раньше сообщалось: «Барон был одним из самых могущественных вельмож в Вестфалии, ибо в замке его были двери и окна». Вестфали^ — рай мнимый, Эльдорадо — настоящий: Здесь царят материальное изобилие и свобода, люди здесь не знают ни деспотизма, ни власти золота. Но Эльдорадо — это сказка, мечта, то, чего нет. Поэтому Эльдорадо не укрепляет, а разрушает философию оптимизма. Встреча с негром, после которой Кандид расстается с философией Панглосса, следует за эпизодом Эльдорадо. И все же страна Эльдорадо имеет важное значение в романе. Эльдорадо — то, чего нет, но Эльдорадо — и то, что может и что должно быть. Кандид утратил мнимый рай, он должен сам создать другой — настоящий.
По поводу рассуждений Панглосса Кандид замечает: «Это хорошо сказано, но надо возделывать наш сад». В «Философском словаре» в статье «Рай» Вольтер писал, что слово paradis (рай) пришло из персидского языка и там оно означало фруктовый сад. «Кандид» переводит библейский образ на язык жизни, рай заменяя садом. Не в раю место человека, а на земле, не сад Эдем, а «наш сад» нужно возделывать. Слово «сад» в устах Кандида становится символом жизни. Мир неразумен, в нем царит зло, но он может и должен стать разумным. Для этого надо трудиться. Земной рай может быть построен лишь человеческими руками. Прав дервиш — мир не создан богом по мерке человека, человек должен завоевать все сам, своим трудом создать «вторую природу», отвечающую человеческому разуму,— и в этом смысл прогресса, в этом задача будущего.
Такое понимание формулы «надо возделывать наш сад» несомненно является определяющим для философского смысла романа и недаром эта мирная формула зазвучала в переписке Вольтера как революционный призыв к изменению мира.
Но в романе ясно ощутима и иная, пессимистическая, мартеновская нота. Она — результат понимания Вольтером противоречий буржуазной цивилизации, на которые он не закрывает глаза, но разрешить которые не в силах. Путь к «земному раю» — трудный и сложный путь. В отношении будущего Вольтер осторожен, не хочет делать слишком решительных выводов, рисовать утопические картины, вроде счастливой страны Эльдорадо. Вольтеру ясно одно: надо покончить с тем злом, с которым покончить можно,— с тиранией, католической церковью, религиозным фанатизмом, феодальным произволом. Окажется ли этого достаточно, чтобы наступило желанное царство разума, Вольтер не уверен. Но жизнь в дальнейшем должна подсказать новые решения. Не на просвещенного монарха, как в «Задиге», а на практическую деятельность простых людей теперь главная надежда Вольтера, Зта практическая деятельность важнее всех философских построений. Слово «сад» у Вольтера полисемично — оно включает в себя и смысл более широкий («наш сад» Кандида) и более узкий, тот, который вкладывает в него Мартен. Даже маленькое дело («сад» в мартеновском смысле), по мнению Вольтера, большего стоит, чем метафизические опоры. Вместе с Мартеном он говорит читателю: «Будем работать без рассуждений, это единственное средство сделать жизнь сносной».
Вопрос о мировом зле неотделим у Вольтера от проблемы цивилизации и прогресса. Концепция Вольтера резко расходилась не только с теорией предустановленной гармонии Лейбница — Попа. Она вызвала резкие возражения и Руссо. Полемизируя с Вольтером, он доказывал, что источником зла является не природа, а злоупотребления человека своими способностями.
Разумеется, и для Вольтера источник зла прежде всего в неразумных общественных порядках. Современную цивилизацию Вольтер подвергает не менее сокрушительной критике, чем Руссо. В этом оба философа согласны друг с другом. Их расхождения в ином: Руссо полагает, что человек был по-настоящему счастлив лишь в «естественном состоянии», находясь в единстве с природой, не противопоставив себя еще ей. По Вольтеру же, человек находится в разладе с природой и потому лишь цивилизованное состояние отвечает истинной сущности человека. Правда, до сих пор развитие принимало уродливые формы, цивилизация имела извращенный характер, она сохранила все худшие стороны «естественного состояния», следы еще неизжитого варварства. Но из этого вовсе не следует, что цивилизация — сама по себе зло. Вольтер всегда сохранял веру в спасительную роль разума и прогресса, культуры и просвещения.
В «Кандиде» утопическая страна Эльдорадо противопоставлена не только извращенной европейской цивилизации, но и «естественному состоянию» (эпизод с орельонами). Эльдорадо — страна высоко развитой цивилизации, несмотря на патриархальные черты ее общественного уклада. Она воплощение идеала Вольтера — единства цивилизации и природы. Вольтер верил в общественную природу человека и потому для него не существовало того непримиримого антагонизма между обществом и природой, о котором писал Руссо. Цивилизация может быть разумной — таково глубокое убеждение писателя.
Но следует помнить и о другой стороне дела. Апелляция к «естественному человеку» проистекала из революционного максимализма Руссо, готового отказаться от всех завоеваний цивилизации, лишь бы утвердить естественное равенство и свободу. А защита цивилизации у Вольтера неотделима от его приятия буржуазного прогресса со всеми присущими ему противоречиями.
Кандид, чистый и искренний юноша, воспитывается в замке нищего, но тщеславного вестфальского барона вместе с его сыном и дочерью. Их домашний учитель, доктор Панглосс, доморощенный философ-метафизик, учил детей, что они живут в лучшем из миров, где все имеет причину и следствие, а события стремятся к счастливому концу. Несчастья Кандида начинаются, когда его изгоняют из замка за увлечение прекрасной дочерью барона Кунигундой. Чтобы не умереть с голоду, Кандид вербуется в болгарскую армию, где его секут до полусмерти. Он едва избегает гибели в ужасном сражении и спасается бегством в Голландию. Там он встречает своего учителя философии, умирающего от сифилиса. Его лечат из милосердия, и он передает Кандиду страшную новость об истреблении семьи барона болгарами. Друзья плывут в Португалию, и, едва они ступают на берег, начинается страшное землетрясение.
Израненные, они попадают в руки инквизиции за проповедь о необходимости свободной воли для человека, и философа должны сжечь на костре, дабы это помогло усмирить землетрясение. Кандида хлещут розгами и бросают умирать на улице. Незнакомая старуха подбирает его, выхаживает и приглашает в роскошный дворец, где его встречает возлюбленная Кунигунда. Оказалось, что она чудом выжила и была перепродана болгарами богатому португальскому еврею, который был вынужден делить ее с самим Великим Инквизитором.
Вдруг в дверях показывается еврей, хозяин Кунигунды. Кандид убивает сначала его, а затем и Великого Инквизитора. Все трое решают бежать, но по дороге какой-то монах крадет у Кунигунды драгоценности, подаренные ей Великим Инквизитором. Они с трудом добираются до порта и там садятся на корабль, плывущий в Буэнос-Айрес. Там они первым делом ищут губернатора, чтобы обвенчаться, но губернатор решает, что такая красивая девушка должна принадлежать ему самому, и делает ей предложение, которое она не прочь принять. В ту же минуту старуха видит в окно, как с подошедшего в гавань корабля сходит обокравший их монах и пытается продать украшения ювелиру, но тот узнает в них собственность Великого Инквизитора. Уже на виселице вор признается в краже и подробно описывает наших героев.
Слуга Кандида Какамбо уговаривает его немедленно бежать, не без основания полагая, что женщины как-нибудь выкрутятся. Они направляются во владения иезуитов в Парагвае, которые в Европе исповедуют христианских королей, а здесь отвоевывают у них землю. В так называемом отце полковнике Кандид узнает барона, брата Кунигунды. Он также чудом остался жив после побоища в замке и капризом судьбы оказался среди иезуитов. Узнав о желании Кандида жениться на его сестре, барон пытается убить низкородного наглеца, но сам падает раненый. Кандид и Какамбо бегут и оказываются в плену у диких орейлонов, которые, думая, что друзья – слуги иезуитов, собираются их съесть. Кандид доказывает, что только что он убил отца полковника, и вновь избегает смерти. Так жизнь вновь подтвердила правоту Какамбо, считавшего, что преступление в одном мире может пойти на пользу в другом.
На пути от орейлонов Кандид и Какамбо, сбившись с дороги, попадают в легендарную землю Эльдорадо, о которой в Европе ходили чудесные небылицы, что золото там ценится не дороже песка. Король уговаривает Кандида остаться в его стране, поскольку лучше жить там, где тебе по душе. Но друзьям очень хотелось показаться на родине богатыми людьми, а также соединиться с Кунигундой. Король по их просьбе дарит друзьям сто овец, груженных золотом и самоцветами. Удивительная машина переносит их через горы, и они покидают благословенный край.
Пока они движутся от границ Эльдорадо к городу Суринаму, все овцы, кроме двух, гибнут. В Суринаме они узнают, что в Буэнос-Айресе их по-прежнему разыскивают за убийство Великого Инквизитора, а Кунигунда стала любимой наложницей губернатора Решено, выкупать красавицу туда отправится один Какамбо, а Кандид поехал в свободную республику Венецию и там их ждал. Почти все его сокровища крадет мошенник купец, а судья еще наказывает его штрафом. После этих происшествий низость человеческой души в очередной раз повергает в ужас Кандида. Поэтому в попутчики юноша решает выбрать самого несчастного, обиженного судьбой человека. Таковым он счел Мартина, который после пережитых бед стал глубоким пессимистом. Они вместе плывут во Францию, и по дороге Мартин убеждает Кандида, что в природе человека лгать, убивать и предавать своего ближнего, и везде люди одинаково несчастны и страдают от несправедливостей.
Кандид попадает наконец в Венецию, помышляя лишь о встрече с ненаглядной Кунигундой. Но там он находит не ее, а новый образец человеческих горестей – служанку из его родного замка. Ее жизнь доводит до проституции, и Кандид желает помочь ей деньгами, хотя философ Мартин предсказывает, что ничего из этого не получится. В итоге они встречают ее в еще более бедственном состоянии. Наконец он обнаруживает своего Какамбо в самом жалком положении.
Тот рассказывает, что, заплатив огромный выкуп за Кунигунду, они подверглись нападению пиратов, и те продали Кунигунду в услужение в Константинополь. Что еще хуже, она лишилась всей своей красоты. Кандид решает, что, как человек чести, он все равно должен обрести возлюбленную, и едет в Константинополь. Но на корабле он среди рабов узнает доктора Панглосса и собственноручно заколотого барона. Они чудесным образом избегли смерти, и судьба сложными путями свела их рабами на корабле. Кандид немедленно их выкупает и отдает оставшиеся деньги за Кунигунду, старуху и маленькую ферму.
Хотя Кунигунда стала очень уродливой, она настояла на браке с Кандидом. Маленькому обществу ничего не оставалось как жить и работать на ферме. Жизнь была поистине мучительной. Панглосс потерял веру в оптимизм, Мартин же, напротив, убедился, что людям повсюду одинаково плохо, и переносил трудности со смирением. Но вот они встречают человека, живущего замкнутой жизнью на своей ферме и вполне довольного своей участью. Он говорит, что любое честолюбие и гордыня гибельны и греховны, и что только труд, для которого были созданы все люди, может спасти от величайшего зла: скуки, порока и нужды.
Работать в своем саду, не пустословя, так Кандид принимает спасительное решение. Община упорно трудится, и земля вознаграждает их сторицей. “Нужно возделывать свои сад”, – не устает напоминать им Кандид.
(No Ratings Yet)
Анализ философский повести Вольтера “Кандид, или Оптимизм”
Другие сочинения по теме:
- Кандид, чистый и искренний юноша, воспитывается в нищем замке нищего, но тщеславного вестфальского барона вместе с его сыном и дочерью....
- Философская повесть – трудный и интересный жанр, интеллектуальная игра ума, Он объединяет в себе и эссе, и памфлет, а автор...
- Июльским вечером 1689 г. аббат де Керкабон прогуливался с сестрой по берегу моря в своем маленьком приорате в Нижней Бретани...
- Герои повести “Микромегас” – уроженцы планет Сириуса и Сатурна, Микромегас, молодой человек, обитатель звезды Сириус, к 450 годам – на...
- Художественные поиски Франсуа Мари Аруе, который прославился за фамилией Вольтера, принадлежат к первому этапу просветительского движения во Франции. Философ, ученый,...
- Посвящая свою повесть маркизе де Помпадур, которую Вольтер называет султаншей Шераа, сам писатель выступает под именем поэта Саади, классика восточной...
- В чисто “военном” произведении писателя – повести “Взятие Великошумска” с ее динамичной повествовательной манерой, единственно верной и необходимой для подобной...
- Повесть “Простак” Вольтер написал в 1767 году. Произведение это считают одним из лучших прозаических произведений писателя, где ярко воплощены самые...
- Гофман служил чиновником. Профессиональный музыкант и композитор. Написал оперу “Ундина” и сам ее поставил. К литературному творчеству приступил поздно. После...
- Настоящее имя – Жан-Франсуа Аруэ. “Это был не человек, это было – время”, – так сказал В. Гюго о выдающемся...
- Печорин все не появляется, а Максим Максимыч уже исстрадался от ожидания. Отказавшись пить чай, он “минут через десять” все-таки оставил...
- Философский смысл истории русского средневековья заключается прежде всего в том, что истоки русской национальности, мятежного начала и личного достоинства отнесены...
- Философская драма-феерия “Синяя птица” бельгийского символиста Мориса Метерлинка создана в 1908 году. В этот период у автора появляются новые взгляды...
- Роман – учебник экзистенциализма. Развернутый манифест атеистического экзистенциализма. В форме дневника, но дневник особого рода: дневник не индивидуума, а дневник...
Сочинение
Вольтер(1694-1778)- глава французских просветителей. Был вдохновителем и воспитателем этого могучего поколения мыслителей – революционеров.
Просветители называли его своим учителем. Разносторонняя деятельность: философ. Поэт, драматург, политический деятель, замечательный публицист. Он сумел сделать идеи Просвещения достоянием масс. К его мнению прислушивалось общество. В 1717 попав в Бастилию. Причина – сатира «В царствование мальчика», разоблачающая нравы. Царящие при дворе. В тюрьме работал над эпической поэмой о Генрихе4 и трагедией «Эдип». Филипп Орлеанский, «желая приручит Вольтера», удостоил его награды, пенсии и любезного приема во дворце. Оппозиционные настроения в поэме «Лига»(первый вариант будущей «Генриады»). Вольтер был блестящим популяризатором идей Локка и Ньютона. Он поселился надолго у своей приятельницы маркизы дю Шатле в старом уединенном замке Сирей. Вольтер пишет труды по истории, сочинения по математике и философии, трагедии и комедии. Поэма « Орлеанская девственница», трагедия «Магомет», «Меропа», комедии «Блудный сын», «Нанина», философ повесть «Задиг» и др.
В Фернее был устроен домашний театр, ставились пьесы Вольтера. В них участвовал сам автор. Он присутствовал на последней своей трагедии «Ирина», актеры вынесли на сцену мраморный бюст Вольтера, увенчанный лавровым венком. Казалось, что даже в старости силы не оставляли его, он хотел творить. Начинает работу над трагедией «Агафокл». Но он скончался 30 мая 1778.
Вольтер – мастер художественного слова. Ставил практические цели: воздействовать на умы посредством искусством и, создав новое общественное мнение, содействовать совершению социального переворота. Опроверг теорию классицистов о вечности идеала прекрасного. У него были восторженные чувства по отношению к Корнелю и Расину. Его привлекала драматургия Шекспира, ибо в ней отражалась сама жизнь во всех ее суровых и действительных положениях, в напряженных конфликтах. Вольтер был воспитан в традициях классического театра, с детства привык к изысканной вежливости и галантности. С своей драматургии он пытался осуществить своеобразное сочетание положит сторон шекспировской и классической драматургии. Поэтическое наследие Вольтера разнообразно по жанрам. Он писал эпические, философ, героико – комич поэмы, полит и филос оды, сатиры, эпиграммы, стихотворные новеллы и лирические стихи. Везде оставался борцом и просветителем.
Философские повести характерны для позднего периода его творчества. Повесть «Микромегас», рассказывающая о появлении на нашей планете двух космических пришельцев. В наши дни эта тема космического путешествия в произведении, написанном так давно, кажется неким предсказанием. Вольтер меньше всего думал о научной фантастике. Жители Сириуса и Сатурна понадобились ему лишь для «освежения» читательского восприятия, – прием, которым он пользовался в каждой своей философ повести. В этой повести мы смотрим на наш мир глазами пришельцев. Здесь рассуждения о гносеологических проблемах, о системе восприятия, об ощущениях, здесь поставлены этические проблемы. Главная мысль сводится к тому, что люди не умеют быть счастливыми, что они ухитрились свой крохотный мир сделать полным зла, страданий и несправедливости. Земля – это лишь комочек грязи, маленький муравейник.
В 1758 пишет свою лучшую повесть «Кандид, или Оптимизм» («Что такое оптимизм?» – «Увы, – сказал Кандид, – это страсть утверждать, что все хорошо, когда в действительности все плохо»). Лейбниц развил учение о мировой гармонии. Добро и зло оказались в его понимании равно необходимыми и как бы уравновешивали друг друга. Но вот в 1755 землетрясение разрушило город Лиссабон. В поэме «О гибели Лиссабона»1756 Вольтер заявил, что отказывается от признания «мировой гармонии» и от оптимизма Лейбница. Развенчанию этой теории и посвящена поэма «Кандид». Безносый Панглос, гонимый, терзаемый, избиваемый, едва не повешенный, едва не сожженный, чудом спасшийся и снова бросаемый в море бед, вечный образец слепой благодушной глупости, проповедует оптимизм. Простодушный и наивный Кандид не решается подвергнуть сомнению проповедь своего учителя. Он готов верить Панглосу. Мир фактов ниспроверг и разбил вдоебезги теорию Панглоса. Однако что же теперь делать? Вольтер не дает конкретных рекомендаций, он лишь заражает читателя идеей о несовершенстве мира.
Вольтер был оптимизмом, но в другом смысле – верил в совершенствование человека и всех его институтов. Важное место в его повести занимает описание идеального государства Эльдорадо. В нем нет монархов, тюрем, там никого не судят, нет тирании, все свободны. Вольтер прославил невинность и благоденствие жителей утопической страны. Но при этом Эльдорадо – вполне цивилизованная страна. Там есть великолепный дворец наук, «наполненный математическими и физическими инструментами». Повесть создавалась тайно в 1758.
Философские повести Вольтера построены в большинстве случаев в виде сменяющихся путевых картинок. Его герои совершают вынужденные или добровольные странствия. Они видят мир во всем его многообразии, различных людей. В философской повести Вольтер не стремился к всестороннему изображению характеров, – это не входило в его задачи. Главное для него – целеустремленная и последовательная борьба против враждебных ему идей, против мракобесия и предрассудков, насилия и угнетения. Повести немногословны. Каждое слово несет в себе большую смысловую нагрузку.
В творчестве и в самой жизни Вольтера ярче всего воплотились характерные черты эпохи Просвещения, ее проблемы и сам человеческий тип просветителя: философа, писателя, общественного деятеля. Именно поэтому его имя стало как бы символом эпохи, дало название целому умственному течению европейского масштаба («вольтерьянству»), хотя многие из его современников существенно опередили его в области философских, политических и социальных идей.
Франсуа-Мари Аруэ (Francois-Marie Arouet, 1694 - 1778), вошедший в историю под именем Вольтер (Voltaire), родился в семье богатого парижского нотариуса. Отцовское состояние, приумноженное в дальнейшем благодаря его собственным деловым способностям, обеспечило ему материальную независимость, которая позволяла в опасные минуты жизни менять местожительство, надолго покидать Париж и Францию, не рискуя впасть в нужду. Вольтер обучался в лучшем по тем временам иезуитском коллеже, где кроме традиционного классического образования (над которым он потом жестоко смеялся) он приобрел прочные дружеские связи с отпрысками знатных семей, впоследствии занимавшими важные государственные посты. Юность Вольтера протекала в аристократических литературных кружках, оппозиционно настроенных по отношению к официальному режиму. Там он прошел первую школу вольнодумства и сумел обратить на себя внимание остроумием, изяществом и дерзостью своих стихов. Литературный успех стоил ему кратковременного заключения в Бастилию - его сочли автором памфлета на регента Филиппа Орлеанского. После освобождения, осенью 1718 г. в театре Французской Комедии была представлена его трагедия «Эдип», на афише которой впервые появился литературный псевдоним «Вольтер» (в дальнейшем он прибегал к множеству других псевдонимов, когда хотел скрыть свое авторство).
Литературная работа Вольтера в 1726 г. была прервана новым арестом - на этот раз в результате ссоры с надменным аристократом кавалером де Роган, который приказал своим лакеям избить Вольтера палками. Этот демонстративный жест аристократа по отношению к буржуа и позиция невмешательства, занятая знатными друзьями Вольтера, дали ему ясно почувствовать свою неполноправность перед лицом сословных привилегий. Противник Вольтера, воспользовавшись семейными связями, упрятал его в Бастилию. Выйдя из заключения, Вольтер по совету друзей уехал в Англию, где пробыл около двух лет. Там он закончил национально-героическую поэму «Генриада» (1728), начатую еще в 1722 г.
Знакомство с политической, общественной и духовной жизнью Англии имело огромное значение для мировоззрения и творчества Вольтера. Свои впечатления он отразил в компактной, публицистически заостренной форме в «Философских (или Английских) письмах». Изданная во Франции в 1734 г., книга эта сразу же была запрещена и сожжена рукой палача как богохульная и крамольная. В ней Вольтер, сохраняя критическое отношение к английской действительности, подчеркивал ее преимущества перед французской. Это касалось прежде всего религиозной терпимости по отношению к сектам и вероисповеданиям, не принадлежавшим к официальной англиканской церкви, конституционных прав, охраняющих неприкосновенность личности, уважения к людям духовной культуры - ученым, писателям, артистам. Ряд глав книги посвящен характеристике английской науки, философии (особенно Локку), литературе и театру. Большое впечатление произвел на Вольтера Шекспир, впервые увиденный им на сцене и до тех пор совершенно неизвестный во Франции.
Острокритическая позиция Вольтера по отношению к церкви и двору навлекла на него преследования, которые могли обернуться новым арестом. Он счел разумным укрыться вдали от Парижа в поместье своей подруги маркизы дю Шатле, одной из самых умных и образованных женщин того времени. Пятнадцать лет, проведенные им в ее замке Сире в Шампани, были наполнены активной и разнообразной деятельностью. Вольтер писал во всех литературных и научно-публицистических жанрах. За эти годы им написаны десятки театральных пьес, множество стихотворений, поэма «Орлеанская девственница», исторические труды, популярное изложение теории Ньютона, философские сочинения («Трактат о метафизике»), полемические статьи. На протяжении всей жизни Вольтер вел обширную переписку, составившую десятки томов. Эти письма раскрывают перед нами облик неутомимого борца за свободу мысли, защитника жертв фанатизма, мгновенно откликавшегося на проявления общественной несправедливости и беззакония.
Отношения Вольтера с французским двором носили напряженный характер. Его попытки сделать дипломатическую карьеру потерпели неудачу. Королевская фаворитка маркиза де Помпадур препятствовала как его придворной, так и литературной карьере, ее интриги и происки иезуитов тормозили его избрание во Французскую академию (оно состоялось только в 1746 г. после трех неудачных попыток). Вольтеру приходилось бороться за постановку своих трагедий, которые подвергались запретам цензуры.
После смерти маркизы дю Шатле (1749) Вольтер по приглашению Фридриха II приехал в Пруссию. Три года, проведенные в прусской резиденции в Потсдаме (1750 - 1753) на королевской службе, раскрыли ему глаза на подлинный смысл «просвещенного» правления этого «философа на троне». Фридрих охотно демонстрировал перед мировым общественным мнением свою религиозную терпимость (в пику правителям католических стран, с которыми он находился в постоянных военных конфликтах). Он сформировал свою Академию из французских ученых и писателей, преследуемых на родине за вольнодумство. Но и с этими людьми он оставался тем же грубым и коварным деспотом, каким был со своими подданными. Вольтер увидел в Пруссии нищету крестьянства, ужасы рекрутчины и армейской муштры. После конфликта с королем он подал в отставку и пожелал покинуть прусский двор. Разрешение было дано, но на пути во Францию Вольтер был задержан прусскими жандармами, подвергнут грубому и оскорбительному обыску.
Возвращение на родину не сулило ему ничего утешительного, и он предпочел обосноваться на территории Женевской республики, вблизи от французской границы («Передние лапы во Франции, задние в Швейцарии; смотря по тому, откуда грозит опасность, я поджимаю то одни, то другие», - писал он друзьям). Он приобрел несколько имений, из которых Ферней стал его главным местопребыванием и центром мирового культурного паломничества. Здесь Вольтер провел последние 24 года жизни. Здесь его посещали писатели, актеры - исполнители его пьес, общественные деятели, путешественники из разных стран Европы (в том числе и из России). Здесь искали убежища и защиты жертвы фанатизма и произвола. Именно в эти годы приобретает особенный размах общественная деятельность Вольтера и достигает своего апогея его мировой авторитет.
В начале 1760-х годов в Тулузе по инициативе церковных властей было возбуждено судебное дело против протестанта Жана Каласа, обвиненного в убийстве сына,якобы;за то, что тот собирался перейти в католичество. Процесс велся с нарушением всех юридических норм, привлекались лжесвидетели, обвиняемый был подвергнут жестоким пыткам, но так и не признал себя виновным. Тем не менее по приговору суда он был четвертован, а тело его было сожжено. Вольтер длительное время занимался собиранием материалов для пересмотра дела, привлек к нему авторитетных юристов, а главное - мировое общественное мнение. Пересмотр дела Каласа, закончившийся посмертной реабилитацией и возвращением прав его семье, превратился в обличение религиозного фанатизма и судебного произвола. Почти одновременно в той же Тулузе было возбуждено аналогичное дело против другого протестанта - Сирвена, которому вовремя удалось бежать из города и спастись от расправы. Вольтер добился оправдания и в этом случае. Третий процесс обрушился на молодого человека - кавалера де Ла Барра, обвиненного в осквернении святынь и в атеизме. В качестве одной из улик фигурировал найденный у него «Философский словарь» Вольтера. Ла Барра казнили, предварительно вырвав ему язык. В эти годы лозунгом Вольтера, которым он начинал все свои письма, был: «Раздавите гадину!» (т. е. католическую церковь). Известны его выступления против судебного произвола и беззаконий в ряде других процессов.
В последние годы жизни имя «Фернейского патриарха» было окружено ореолом всемирного признания, но вернуться в Париж он не решался, опасаясь возможных репрессий. Только после смерти Людовика XV, когда у многих современников возникли надежды на более либеральное правление его преемника (иллюзии, оказавшиеся кратковременными), он позволил убедить себя и весной 1778 г. приехал в столицу. Вольтера ожидал настоящий триумф - толпы народа встречали его карету с цветами, в театре Французской Комедии он присутствовал на представлении своей последней трагедии «Ирена», актеры увенчали его бюст лавровым венком. Через несколько дней Вольтер скончался. Его племянник увез тело тайком из столицы, предвидя возможные осложнения с похоронами - церковь не упустила бы случая свести с ним счеты. Действительно, на следующий день после похорон (в аббатстве Сельер в Шампани) пришло запрещение местного епископа хоронить Вольтера. В 1791 г. его прах был перенесен в Пантеон в Париже. Обширная библиотека Вольтера, хранящая множество его помет на полях, была куплена Екатериной II у его наследников и в настоящее время хранится в Российской национальной библиотеке в Санкт-Петербурге.
По своим философским взглядам Вольтер был деистом. Он отрицал бессмертие и нематериальность души, решительно отвергал учение Декарта о «врожденных идеях», противопоставляя ему эмпирическую философию Локка. В вопросе о Боге и об акте творения Вольтер занимал позиции сдержанного агностика. В «Трактате о метафизике» (1734) он привел ряд доводов «за» и «против» существования Бога, пришел к выводу о несостоятельности тех и других, но уклонился от окончательного решения этого вопроса. К любым официальным вероучениям он относился резко отрицательно, религиозные догмы и обряды высмеивал как несовместимые с разумом и здравым смыслом (особенно в «Объясненной Библии», 1776, и «Философском словаре», 1764), однако считал, что критику религии может позволить себе только просвещенная элита, между тем как простой народ нуждается в религиозном учении как сдерживающем нравственном начале («Если бы Бога не было, его надо было бы выдумать»). Разумеется, такую религию он мыслил себе свободной от принуждения, нетерпимости и фанатизма. В этом двояком подходе к религии сказался присущий Вольтеру «аристократизм» мышления, проявившийся и в его социальных воззрениях: выступая против нищеты, он, тем не менее, считал необходимым разделение общества на бедных и богатых, в котором видел стимул прогресса («Иначе кто стал бы мостить дороги?»).
В ряде философских вопросов взгляды Вольтера заметно эволюционировали. Так, до 1750 г. он, хотя и с оговорками, разделял оптимистическое миропонимание, свойственное европейскому Просвещению на раннем этапе (Лейбниц, Шефтсбери, А. Поуп), и связанный с ним детерминизм - признание причинно-следственной связи, господствующей в мире и создающей относительный баланс добра и зла. Эти взгляды отразились в его ранних философских повестях («Задиг», 1747) и поэмах («Рассуждение о человеке», 1737). В середине 1750-х годов Вольтер отходит от этой концепции и предпринимает решительную критику оптимистической философии Лейбница. Толчком послужил, с одной стороны, его прусский опыт, с другой - Лиссабонское землетрясение 1755 г., разрушившее не только большой город, но и оптимистическую веру многих современников в мудрость всеблагого высшего Промысла. Этому событию посвящена философская поэма Вольтера о гибели Лиссабона, в которой он прямо выступает против теории мировой гармонии. На более широком материале эта полемика развита в философской повести «Кандид, или Оптимизм» (1759) и ряде памфлетов («Невежественный философ» и др.).
Большое место в творчестве Вольтера занимают исторические труды. В первом из них, «История Карла XII» (1731), дается жизнеописание шведского короля, который, по мысли Вольтера, представлял архаичный, обращенный в прошлое тип монарха-завоевателя. Его политическим антагонистом выступает Петр I - монарх-реформатор и просветитель. Для многих теоретиков государственной власти фигура Петра представлялась в ореоле идей «просвещенной монархии», который они тщетно искали среди западноевропейских правителей. Для Вольтера сам выбор этой антитезы (Карл - Петр) подтверждал его основную философско-историческую идею: борьбу двух противоположных принципов, олицетворяющих прошлое и будущее и воплощенных в выдающихся личностях. Книга Вольтера написана как увлекательное повествование, в котором динамичное действие сочетается с беспощадной меткостью оценок и живым искусством портрета героев. Такой тип исторического повествования был совершенно новым и резко контрастировал с официальными славословиями и скучной фактографией, которые господствовали в исторических сочинениях его времени. Новым было и обращение к только что отшумевшим, современным событиям. Тридцать лет спустя Вольтер вновь обратился к фигуре Петра - на этот раз в специальном труде, написанном по поручению русского двора: «История России в царствование Петра» (1759 - 1763). В эти годы, когда его особенно волновала проблема вмешательства церкви в дела государства, для него на первый план выдвинулась независимая политика Петра, ограничившего полномочия церкви чисто религиозными делами.
Анализу недавнего прошлого национальной истории посвящен фундаментальный труд «Век Людовика XIV» (1751), в котором Вольтер развертывает широкую панораму жизни Франции при предыдущем царствовании. В отличие от традиций историографии того времени, писавшей истории королей и военных походов, Вольтер подробно останавливается на экономической жизни, на реформах Кольбера, на внешней политике, религиозных спорах и, наконец, на французской культуре «золотого» классического века, которую Вольтер высоко ценил. Книга Вольтера была запрещена цензурой не только из-за критической оценки покойного монарха, но и из-за слишком явного контраста блестящего прошлого века и ничтожного нынешнего.
Самым значительным историческим сочинением Вольтера явился его труд по всемирной истории «Опыт о нравах и духе народов» (1756), представляющий по замыслу и широте охвата известную аналогию с трудом Монтескьё «О духе законов». В отличие от своих предшественников, начинавших историю рода человеческого с грехопадения Адама и Евы и доводивших ее до эпохи переселения народов, Вольтер начинает историю человечества с первобытного состояния (о котором отчасти судит по описаниям жизни дикарей на далеких островах Тихого океана) и доводит ее до открытия Америки. Здесь особенно отчетливо выступает его философия истории: мировые события подаются под знаком борьбы идей - разума и суеверий, гуманности и фанатизма. Тем самым историческое исследование подчинено у Вольтера все той же публицистической и идеологической задаче - разоблачению жрецов и священнослужителей, равно как и основателей религиозных учений и институтов.
Те же принципы философского и одновременно публицистического подхода к историческому материалу лежат в основе уже первой большой поэмы Вольтера «Генриада» (1728), воспевающей Генриха IV. Для Вольтера он воплощает идею «просвещенного монарха», поборника веротерпимости. В поэме изображена эпоха религиозных войн во Франции (конец XVI в.). Один из самых впечатляющих ее эпизодов - описание Варфоломеевской ночи, о которой Генрих рассказывает английской королеве Елизавете. Сама поездка Генриха в Англию представляет собой свободный вымысел поэта, но, по мнению Вольтера, такой вымысел правомерен, даже когда речь идет о сравнительно недавнем прошлом, хорошо известном читателям, - все дело в том, чтобы вымысел оставался в пределах «возможного», не противоречил ему. Английский эпизод нужен Вольтеру, чтобы ввести описание государственного устройства Англии, религиозной терпимости, т. е. тех тем, которые вскоре будут развернуты в «Философских письмах». Другим примером «актуализации» исторического материала может служить «вещий сон» Генриха (традиционный мотив эпической поэмы), в котором св. Людовик рассказывает ему историю Франции и ее ближайшее будущее при потомках Генриха - Людовиках XIII и XIV, т. е. уже прямым образом доведенное до современности. Эту «актуализацию» Вольтер пытался совместить с каноническими правилами построения классической эпопеи: следуя античным образцам - Гомеру и Вергилию, - он вводит традиционные сюжетные мотивы: бурю на море, любовный эпизод в замке красавицы Габриели д’Эстре, в объятиях которой Генрих чуть было не забывает о своей высокой миссии, и т. д. Вольтер пытается в рационалистическом духе переосмыслить и обязательный «верхний пласт» действующих лиц -вместо античных богов, вмешивающихся в судьбы людей, он вводит аллегорические фигуры Фанатизма, Раздора, Молвы. Однако эти попытки современного переосмысления поэтической системы, сложившейся в других условиях, на другом материале, оказались несостоятельными - актуальное содержание на каждом шагу приходило в столкновение с окостеневшей формой. Восторженно встреченная современниками, воспитанными в классическом вкусе, «Генриада» в дальнейшем утратила свое поэтическое звучание (за исключением впечатляющей картины Варфоломеевской ночи).
Гораздо более цельными и художественно действенными оказались опыты Вольтера в новом жанре «философской поэмы», рожденной эпохой Просвещения. В 1722 г. он написал поэму «За и против», в которой сформулировал основные положения «естественной религии» - деизма. В поэме он отвергает саму идею канонической и догматической религии, представление о Боге как неумолимой карающей силе, выступает в защиту жертв фанатизма, в частности языческих племен Нового Света. В дальнейшем Вольтер не раз обращался к жанру «философской поэмы», бессюжетной, сочетающей патетическое красноречие с меткими остроумными обличениями и парадоксами.
Самой известной поэмой Вольтера является «Орлеанская девственница», вышедшая в середине 1750-х годов без ведома автора в сильно искаженном виде. Вольтер работал над поэмой с середины 1720-х годов, постоянно расширяя текст, но публиковать ее опасался. Выход «пиратского» издания вынудил его выпустить ее в 1762 г. в Женеве, однако без имени автора. Поэма сразу же была внесена в «Список запрещенных книг» французской цензурой.
Задуманная первоначально как пародия на поэму второстепенного автора XVII в. Шаплена «Девственница», поэма Вольтера переросла в уничтожающую сатиру на церковь, духовенство, религию. Вольтер развенчивает в ней слащавую и ханжескую легенду о Жанне д’Арк как избраннице неба. Пародийно обыгрывая мотив чудодейственной силы, проистекающей из чистоты и девственности Жанны, ставшей залогом и условием ее победы над англичанами, Вольтер доводит эту мысль до абсурда: сюжет строится на том, что девичья честь Жанны служит предметом посягательств и коварных козней со стороны врагов Франции. Следуя традициям литературы эпохи Возрождения, Вольтер многократно использует этот эротический мотив, высмеивая, с одной стороны, ханжескую версию о сверхъестественной сущности подвига Жанны, с другой - показывая целую вереницу развратных, корыстных, лживых и вероломных священнослужителей разного ранга - от архиепископа до простого невежественного монаха. В истинно ренессансном духе описаны нравы, царящие в монастырях и при дворе изнеженного и легкомысленного Карла VII. В этом монархе времен Столетней войны и в его любовнице Агнесе Сорель современники без труда узнавали черты Людовика XV и маркизы де Помпадур.
В качестве «небесных сил», обязательных в высокой эпической поэме, Вольтер вводит двух враждующих святых - покровителей Англии и Франции - св. Георгия и св. Дениса. Традиционные сражения богов в гомеровском эпосе оборачиваются здесь рукопашной дракой, кабацкой потасовкой, откушенным ухом и поврежденным носом. Тем самым Вольтер продолжает традицию бурлескной поэмы XVII в., подававшей высокий сюжет в сниженно вульгарном духе. В таком же ключе выдержан и образ главной героини - краснощекой трактирной служанки с увесистыми кулаками, способной постоять за свою честь и обратить в бегство врагов на поле боя. Художественная структура поэмы насквозь пронизана пародийными элементами: кроме поэмы Шаплена пародируется сам жанр героической эпопеи с ее традиционными сюжетными ситуациями и стилистическими приемами.
«Орлеанская девственница» с момента своего появления и по сей день вызывает самые противоречивые оценки и суждения. Одни (например, молодой Пушкин) восхищались ее остроумием, дерзостью, блеском; другие негодовали по поводу «глумления над национальной святыней». Между тем подвиг Жанны как народной героини был недоступен сознанию Вольтера, ибо, согласно его исторической концепции, не народ вершит историю, а столкновение идей - светлых и темных. В «Опыте о нравах и духе народов» (1756) он с возмущением говорит о мракобесах-церковниках, «в своей трусливой жестокости осудивших эту мужественную девушку на костер». И одновременно он говорит о наивном, непросвещенном сознании простой крестьянской девушки, легко поверившей во внушенную ей идею своего божественного предназначения и избранничества. Жанна для Вольтера-историка - пассивное орудие и одновременно жертва чужих устремлений, интересов, интриг, а не активное действующее лицо истории. Это и позволило ему интерпретировать без какого-либо пиетета фигуру Жанны в своей сатирической антиклерикальной и антирелигиозной поэме.
Заметное место в художественном творчестве Вольтера занимают драматические жанры, в особенности трагедии, которых он за шестьдесят лет написал около тридцати. Вольтер прекрасно понимал действенность театрального искусства в пропаганде передовых просветительских идей. Он сам был превосходным декламатором, постоянно участвовал в домашних представлениях своих пьес. Его часто навещали актеры из Парижа, он разучивал с ними роли, составлял план постановки, которой придавал большое значение в достижении зрелищного эффекта. Много внимания он уделял теории драматического искусства.
В трагедиях Вольтера еще яснее, чем в поэзии, выступает трансформация принципов классицизма в духе новых просветительских задач. По своим эстетическим взглядам Вольтер был классицистом. Он принимал в целом систему классицистской трагедии - высокий стиль, компактность композиции, соблюдение единств. Но вместе с тем его не удовлетворяло состояние современного трагедийного репертуара - вялость действия, статичность мизансцен, отсутствие всяких зрелищных эффектов. Сенсуалист по своим философским убеждениям, Вольтер стремился воздействовать не только на разум, на сознание зрителей, но и на их чувства - об этом он не раз говорил в предисловиях, письмах, теоретических сочинениях. Этим и привлек его на первых порах Шекспир. Упрекая английского драматурга за «невежественность» (т.е. незнание правил, почерпнутых у древних), за грубость и непристойности, недопустимые «в порядочном обществе», за совмещение высокого и низкого стиля, сочетание трагического и комического в одной пьесе, Вольтер отдавал должное выразительности, напряженности и динамизму его драм. В ряде трагедий 1730 - 1740-х годов чувствуются следы внешнего влияния Шекспира (сюжетная линия «Отелло» в «Заире», «Гамлета» в «Семирамиде»). Он создает перевод-переделку шекспировского «Юлия Цезаря», рискнув обойтись в этой трагедии без женских ролей (вещь неслыханная на французских подмостках!). Но в последние десятилетия жизни, став свидетелем растущей популярности Шекспира во Франции, Вольтер всерьез встревожился за судьбу французского классического театра, явно отступавшего под натиском пьес английского «варвара», «ярмарочного шута», как он теперь называет Шекспира.
Трагедии Вольтера посвящены актуальным общественным проблемам, волновавшим писателя на протяжении всего его творчества: прежде всего это борьба с религиозной нетерпимостью и фанатизмом, политический произвол, деспотизм и тирания, которым противостоят республиканская добродетель и гражданский долг. Уже в первой трагедии «Эдип» (1718) в рамках традиционного мифологического сюжета звучит мысль о беспощадности богов и коварстве жрецов, толкающих слабых смертных на преступления. В одной из самых известных трагедий - «Заире» (1732) действие происходит в эпоху крестовых походов на Ближнем Востоке. Противопоставление христиан и мусульман проведено явно не в пользу первых. Веротерпимому и великодушному султану Оросману противостоят нетерпимые рыцари-крестоносцы, требующие от Заиры - христианки, воспитанной в гареме, чтобы она отказалась от брака с любимым ею Оросманом и тайком бежала во Францию с отцом и братом. Тайные переговоры Заиры с братом, неверно истолкованные Оросманом как любовное свидание, приводят к трагической развязке - Оросман подстерегает Заиру, убивает ее и, узнав о своей ошибке, кончает с собой. Это внешнее сходство фабульной линии «Заиры» с «Отелло» впоследствии послужило поводом для резкой критики со стороны Лессинга. Однако Вольтер совсем не стремился соперничать с Шекспиром в раскрытии душевного мира героя. Его задачей было показать трагические последствия религиозной нетерпимости, препятствующей свободному человеческому чувству.
В гораздо более острой форме проблема религии ставится в трагедии «Магомет» (1742). Основатель ислама предстает в ней сознательным обманщиком, искусственно разжигающим фанатизм народных масс в угоду своим честолюбивым замыслам. По словам самого Вольтера, его Магомет - «это Тартюф с оружием в руках». Магомет с пренебрежением говорит о слепоте «непросвещенной черни», которую заставит служить своим интересам. С изощренной жестокостью он толкает на отцеубийство воспитанного им и слепо преданного ему юношу Сеида, а потом хладнокровно расправляется с ним. В этой трагедии особенно отчетливо выступает принцип использования драматургом исторического материала: историческое событие интересует Вольтера не в своей конкретности, а как универсальный, обобщенный пример определенной идеи, как модель поведения - в данном случае основателя любой новой религии. Это сразу же поняли французские духовные власти, запретившие постановку «Магомета»; они увидели в ней обличение не одной лишь мусульманской религии, но и христианства. В трагедии «Альзира» (1736) Вольтер показывает жестокость и фанатизм испанских завоевателей Перу. В более поздних трагедиях 1760-х годов ставятся проблемы насильственно навязанного монашеского обета («Олимпия», 1764), ограничения власти церкви со стороны государства («Гебры», 1767). Республиканская тема развивается в трагедиях «Брут» (1730), «Смерть Цезаря» (1735), «Агафокл» (1778). Весь этот круг проблем требовал более широкого диапазона сюжетов, чем тот, который утвердился в классицистской трагедии XVII в. Вольтер обращался к европейскому средневековью («Танкред»), к истории Востока («Китайский сирота», 1755, с главным героем Чингисханом), к завоеванию Нового Света («Альзира»), не отказываясь, однако, и от традиционных античных сюжетов («Орест», «Меропа»). Тем самым, сохраняя принципы классицистской поэтики, Вольтер изнутри раздвигал ее рамки, стремился приспособить старую, освященную временем форму к новым просветительским задачам.
В драматургии Вольтера нашлось место и для других жанров: он писал тексты опер, веселые комедии, комедии-памфлеты, отдал дань и серьезной нравоучительной комедии - «Блудный сын» (1736). Именно в предисловии к этой пьесе он произнес свое ставшее крылатым изречение: «Все жанры хороши, кроме скучного». Однако в этих пьесах в гораздо меньшей степени проявились сильные стороны его драматического мастерства, тогда как трагедии Вольтера на протяжении всего XVIII в. занимали прочное место в европейском театральном репертуаре.
Самым ярким и живым в художественном наследии Вольтера остаются по сей день его философские повести. Этот жанр сформировался в эпоху Просвещения и впитал основные ее проблемы и художественные открытия. В основе каждой такой повести лежит некий философский тезис, который доказывается или опровергается всем ходом повествования. Нередко он намечен уже в самом заглавии: «Задиг, или Судьба» (1747), «Мемнон, или Благоразумие людское» (1749), «Кандид, или Оптимизм» (1759).
В ранних повестях 1740-х годов Вольтер широко пользуется привычной для французской литературы XVIII в. восточной стилизацией. Так, «Задиг» посвящен «султанше Шераа» (в которой склонны были видеть маркизу де Помпадур) и представлен как перевод с арабской рукописи. Действие развертывается на условном Востоке (в Вавилоне) в столь же условно обозначенную эпоху. Главы повести представляют собой совершенно самостоятельные новеллы и анекдоты, основанные на подлинном восточном материале и лишь условно связанные историей злоключений героя. Они подтверждают тезис, высказанный в одной из последних глав: «Нет такого зла, которое не порождало бы добро». Испытания и удачи, ниспосланные судьбой Задигу, каждый раз оборачиваются непредвиденным и прямо противоположным ожидаемому смыслом. То, что люди считают случайностью, на самом деле обусловлено всеобщей причинно-следственной связью. В этой повести Вольтер еще прочно стоит на позициях оптимизма и детерминизма, хотя это ни в малой степени не мешает ему сатирически изображать развращенные нравы двора, произвол фаворитов, невежественность ученых и врачей, корысть и лживость жрецов. Прозрачная восточная декорация легко позволяет разглядеть Париж и Версаль.
Гротескно-сатирическая манера повествования, характерная уже для этой повести, резко усиливается в «Микромегасе» (1752). Здесь Вольтер выступает учеником Свифта, на которого прямо ссылается в тексте повести. Используя свифтовский прием «измененной оптики», он сталкивает гигантского жителя планеты Сириус - Микромегаса - с значительно меньшим по размерам жителем Сатурна, потом показывает увиденных их глазами ничтожных, еле различимых насекомых, населяющих Землю: эти крошечные существа, всерьез мнящие себя людьми, копошатся, злобствуют, истребляют друг друга из-за «нескольких кучек грязи», которых они никогда не видели и которые достанутся не им, а их государям; они ведут глубокомысленные философские споры, которые нимало не подвигают их на пути познания истины. На прощание Микромегас вручает им свои философский труд, написанный для них мельчайшим почерком. Но секретарь Академии наук в Париже не обнаруживает в нем ничего, кроме белой бумаги.
В самой глубокой и значительной повести Вольтера «Кандид» отчетливо выступает философский перелом, происшедший в сознании писателя после возвращения из Пруссии и Лиссабонского землетрясения. Оптимистическая идея Лейбница о «предустановленной гармонии добра и зла», о причинно-следственной связи, царящей в этом «лучшем из возможных миров», последовательно опровергается событиями жизни главного героя -скромного и добродетельного юноши Кандида: за несправедливым изгнанием из баронского замка, где он воспитывался из милости, следуют насильственная вербовка в рекруты, истязание шпицрутенами (отголосок прусских впечатлений Вольтера), картины кровавой резни и мародерства солдат, Лиссабонское землетрясение и т. д. Повествование строится как пародия на авантюрный роман - герои переживают самые невероятные приключения, которые следуют друг за другом в головокружительном темпе; их убивают (но не до конца!), вешают (но не совсем!), потом они воскресают; любящие, разлученные, казалось бы, навеки, встречаются вновь и соединяются счастливым браком, когда от их молодости и красоты не осталось и следа. Действие переносится из Германии в Португалию, в Новый Свет, в утопическую страну Эльдорадо, где золото и драгоценные камни валяются на земле как простые камешки; потом герои возвращаются в Европу и, наконец, обретают мирное убежище в Турции, где разводят плодовый сад. Уже сам контраст между приземленно бытовой концовкой и напряженно-драматическими событиями, предшествующими ей, характерен для гротескной манеры повествования. Действие с его неожиданными, парадоксальными поворотами, стремительной сменой эпизодов, декораций и персонажей оказывается нанизанным на непрекращающийся философский спор между лейбницианцем Панглоссом, пессимистом Мартеном и Кандидом, который постепенно, умудренный жизненным опытом, начинает критически относиться к оптимистической доктрине Панглосса и на его доводы о закономерной связи событий отвечает: «Это вы хорошо сказали, но надо возделывать наш сад». Такая концовка повести может означать нередкий у Вольтера уход от какого-либо определенного решения, от выбора между двумя противоположными концепциями мира. Но возможно и другое толкование - призыв обратиться от бесполезных словопрений к реальным, практическим, пусть даже малым, делам.
Действие повести «Простодушный» (1767) целиком развертывается во Франции, хотя главный герой - индеец из племени гуронов, силой обстоятельств оказавшийся в Европе. Обращаясь к столь популярному в эпоху Просвещения «естественному человеку»,
Вольтер применяет здесь прием «остранения» (понятие «остране-ние» введено В. Б. Шкловским в 1914 г.), использованный еще Монтескьё в «Персидских письмах» и Свифтом в «Путешествиях Гулливера». Франция, ее общественные институты, деспотизм и произвол королевской власти, всесилие министров и фавориток, нелепые церковные запреты и установления, предрассудки показаны свежим взглядом человека, выросшего в другом мире, других условиях жизни. Простодушное недоумение героя по поводу всего, что он видит и что становится на пути его соединения с любимой девушкой, оборачивается для него цепочкой злоключений и преследований. Условно-благополучной концовке «Кандида» и «Задига» противостоит здесь печальная развязка - гибель добродетельной девушки, жертвующей своей честью, чтобы вызволить из тюрьмы своего возлюбленного. Конечный вывод автора на этот раз гораздо более однозначен: лейбницианской формуле, низведенной до уровня бытовой мудрости «Нет худа без добра», он противопоставляет суждение «честных людей»: «Из худа не бывает добра!» Пародийный гротеск, стилистика диссонансов и нарочитых преувеличений, господствующая в «Кандиде», сменяется в «Простодушном» сдержанной и простой композицией. Охват явлений действительности более ограничен и отчетливо приближен к условиям французской жизни. Сатирический эффект достигается здесь на протяжении повествования посредством «иного видения» глазами гурона и кульминируется в безрадостной концовке: жертвы и испытания были впустую; каждый получил свою толику жалких подачек и мизерных благ - от лимонных леденцов до алмазных серег и небольшого церковного прихода; гнев, возмущение и негодование тонут в трясине сиюминутного благополучия.
В философских повестях Вольтера мы тщетно стали бы искать психологизм, погружение в душевный мир персонажей, достоверную обрисовку человеческих характеров или правдоподобный сюжет. Главное в них - предельно заостренное сатирическое изображение социального зла, жестокости и бессмысленности существующих общественных институтов и отношений. Этой суровой реальностью и проверяется истинная ценность философских истолкований мира.
Обращенность к действительной жизни, к ее острым общественным и духовным конфликтам пронизывает все творчество Вольтера - его философию, публицистику, поэзию, прозу, драматургию. При всей своей злободневности оно глубоко проникает в суть общечеловеческих проблем, выходящих далеко за пределы той эпохи, когда жил и творил писатель.
