Представляя читателям малоизвестную статью Николая Семёновича Лескова (1831 – 1895) «Торговая кабала» (1861), издававшуюся всего один раз со времени её первой публикации, выражаю уверенность, что это произведение не только не утратило своей злободневности, но – наоборот – звучит более чем современно.
Портрет Николая Семеновича Лескова. Художник В. Серов, 1894
В заглавии лесковской статьи – универсальное название сегодняшних социально-экономических отношений, официально и открыто поименованных «рыночными». Метастазы этого торжища гипертрофированно разрослись и поразили насквозь государство и право, политику и экономику, науку, культуру и искусство, образование и здравоохранение – все без исключения сферы жизни, в том числе духовно-нравственную. Торгашество и продажность стали «нормой», устойчивым атрибутом, основной приметой нашего «банковского» (по лесковскому слову) периода. Пресловутый всепроникающий «рынок» гротескно персонифицировался, превратился в некий идол, адское чудовище. Оно заглатывает и пожирает людей, перемалывает в своей ненасытной утробе всё здоровое и живое, а затем извергает вон и снова питается отработанными продуктами своей жизнедеятельности в этом нескончаемом круговороте «торгового дерьма в природе».
Торговые центры, рынки, магазины, развлекательные заведения – с их непременным «мочемордием» (выразительный словообраз, употреблённый Лесковым) – множатся безостановочно. Быть «хозяином»: магазина ли, а лучше – нескольких, развлекательно-питейного ли заведения или хотя бы захудалой лавчонки, но только чтобы наживаться и помыкать другими, – норма жизни, современная идея-фикс. Человек, наделённый Господом высшим даром свободной духовности, рассматривается в торгово-рыночных отношениях как «кабальный холоп хозяина, лакей и помыкушка» .
Лесков: путь в литературу и из нее. Лекция Майи Кучерской
Между тем отношение к «торгашам» в русском народе исконно было негативным. Остатки такого народного отрицания духа торгашества редко, но пока ещё можно отыскать в русской деревне, в самой глубинке, где доживают свой век немногие старики. В одной такой деревушке, запрятанной вдалеке от дорог среди лесных заповедников, в настоящем «медвежьем углу» Вера Прохоровна Козичева – простая русская крестьянка, вдова лесника, в юности – связная партизанского отряда – категорически не захотела взять с меня денег за молоко. В ответ на мои резоны, что я уже покупала домашнее молоко у продавщицы деревенского магазина, бабушка Вера решительно ответила: «Я не торгашка! Ты меня с ней не равняй!».
Разбогатевшие в «сфере плутней и обмана» купцы-«пупцы» – «прибыльщики и компанейщики» (как именовал их Лесков) – на «ярмарке тщеславия» становятся «самыми мелочными и ненасытными честолюбцами», лезут во власть и в знать: «купец постоянно в знать лезет, он "мошной вперёд прёт"».
Это «образец», к которому учат стремиться с младых лет и в нынешней школе, откуда сейчас изгоняется отечественная литература – столько ненависти у власть предержащих к честному одухотворённому слову русских писателей.
Возвышая голос в защиту детей от торгашеской заразы, Лесков в своей статье отмечал «ничем не оправдываемое жестокосердие иных хозяев в отношении к мальчикам и крайнее пренебрежение к их нуждам и цели, с которою они отданы в лавку родителями или вообще лицами, распоряжающимися младенческими годами детей, торчащих перед лавками и магазинами с целию закликания покупателей».Сегодня мы сплошь и рядом также встречаем их – зачастую продрогших и озябших – «торчащих перед лавками и магазинами с целию закликания покупателей» ,раздающих рекламные листовки и проспекты, шныряющих по подъездам, электричкам, организациям – в надежде продать какой-нибудь мелочной товар.
С тревогой и возмущением писал Лесков об антихристианских отношениях деспотического подавления со стороны одних и рабской закабалённости других. Тяжёлая экономическая и личная зависимость угнетённого человека, его подневольное положение оборачиваются рабством духовным, неизбежно ведут к невежеству, духовной и умственной неразвитости, развращённости, цинизму, деградации личности. В результате «крепостного развращения», отмечал писатель в другой статье – «Русские общественные заметки» (1870), люди становятся жертвами «непроглядной умственной и нравственной темноты, где они бродят ощупью, с остатками добра, без всякой твёрдой заправы, без характера, без умения и даже без желания бороться с собой и с обстоятельствами».
Лесков выступил обличителем «тёмного царства», изображая вечный конфликт добра и зла, воплощённый в современном мире буржуазно-юридических установлений. В пьесе «Расточитель» (1867) показан 60-летний торговец Фирс Князев – «вор, убийца, развратитель», который пользуется своим положением «первого человека в городе» и продажностью судебного департамента. Его антипод – добрый и деликатный Иван Молчанов – предстаёт в роли мученика, жертвы тиранического произвола властей. Молодой человек, обращаясь к «хозяевам жизни» – своим истязателям, обличает беззаконие: «Вы расточители!.. Вы расточили и свою совесть, и у людей расточили всякую веру в правду, и вот за это расточительство вас все свои и все чужие люди честные – потомство, Бог, история осудят».
«Торговая кабала» была написана чуть ли не накануне отмены крепостного права – Манифеста 19 февраля 1861 года. В антихристианское законодательство РФ, построенное на древнеримских кабальных формулах, впору вводить эту якобы «хорошо забытую» новую отрасль права – крепостное право – наряду с гражданским, семейным, административным и прочим «правом». «Сохранившийся остаток кабального холопства древнекабальных времён» вмодернизированном виде давно и прочно внедрён в нашу жизнь. Сограждане и сами не заметили, как стали крепостными холопами, влачащими «жизнь взаймы»: не можешь заплатить долги – не смей двинуться с места. Многие уже очутились и многие ещё окажутся в бессрочной долговой яме, были и будут запутаны в тенета сетевой торговли и маркетинга, ловушки кредитов, ипотек, ЖКХ, ТСЖ, НДС, СНИЛС, ИНН и прочего – число им легион и имя им тьма... «Ипотека на полвека» – один из таких популярных «банковских продуктов» кабального свойства – выдаётся с лукавым видом неимоверного благодеяния. Ограбляемый «должник», вынуждаемый ради крыши над головой покорно влезать в искусно расставленную долгосрочную западню, порой и сам не заметит, как эта «крыша» обернётся для него гробовой крышкой.
В нынешней реальности, насквозь пропитанной воплощённым злом, прикрываемым лукавством, ложью, правит бал «князь тьмы», главный противник Истины – диавол, «ибо он лжец и отец лжи» (Ин. 8: 44). В молитве Господней «Отче наш» вот уже более двух тысяч лет христиане просят Отца Небесного об избавлении от лукавого. Но «князь мира сего» оболваниванием и прочими лукавыми ухищрениями из своего сатанинского арсенала впутывает людей в бесовские сети, разъединяет, уничтожая духовные основы («диаболос» в переводе – разделитель). Когда эгоистические, материальные, потребительские, плотские интересы ставятся во главу угла во всех сферах жизни, на всех её уровнях, душа слепнет и глохнет, атрофируется, «зарастает» телом. Лишь это и требуется метафизическому злому духу и его прислужникам в реальной физической оболочке – законникам «разноглагольного закона», как именовал их Лесков. «Законно» и незаконно заложников и узников «торговой кабалы» преднамеренно стравливают в пресловутой борьбе за существование с её звериным принципом «глотай других, пока тебя не проглотили». Вот только люди в этом отношении хуже зверей. Те не едят своих сородичей, себе подобных, братьев по крови. «Мы с тобой одной крови», – это усвоил в волчьей стае легендарный обитатель джунглей Маугли. В современных российских джунглях «пожирать плоть» и «пить кровь» друг друга (в образном смысле) – в порядке вещей. Однако этот словесный образ не столь далёк от буквального воплощения. Зловещие картины натурального людоедства грядущих времён правления антихриста открываются в пророчествах святых.
Лесков в своей «прощальной» повести «Заячий ремиз» глазами главного героя Оноприя Перегуда видит «цивилизацию» в сатанинском коловращении «игры с болванами», социальными ролями, масками: «Для чего все очами бочут, а устами гогочут, и меняются, як луна, и беспокоятся, як сатана?» Всеобщее лицемерие, бесовское лицедейство, замкнутый порочный круг обмана отразился в Перегудовой «грамматике», которая только внешне кажется бредом сумасшедшего: «я хожу по ковру, и я хожу, пока вру, и ты ходишь, пока врёшь, и он ходит, пока врёт, и мы ходим, пока врём, и они ходят, пока врут … Пожалей всех, Господи, пожалей! » «Цыпленок зачинается в яйце тогда, когда оно портится», – этим замечанием известного философа Григория Сковороды проясняется процесс, происходящий в герое: пусть он уже не годится для прежней «социабельной» жизни, зато в духе его «поднимается лучшее». В доме для умалишенных на грани безумия и мудрости Перегуд, наконец, начинает путь приближения к истине. Теперь он избавился от цивилизации, от общественной жизни, в которой всё скрыто мраком, перемешано (точнее – помешано ). Герой постигает добро и зло в чистом виде.
В последнем произведении «мастера» метафорически исполняется мечта самого Лескова – писателя-проповедника добра и истины, преследуемого цензурой: настоящее изобретение не печатный станок Гуттенберга, ибо он «не может бороться с запрещениями», а то, «которому ничто не может помешать светить на весь мир <…> Он всё напечатает прямо по небу».
Незадолго перед тем, как самому оставить надетую на него на земле, как говорил Лесков, «кожаную ризу», писатель размышлял о «высокой правде» Божьего суда: «совершится над всяким усопшим суд нелицеприятный и праведный, по такой высокой правде, о которой мы при здешнем разуме понятия не имеем».
Новейший пик торговой кабалы, её ужасающая кульминация апокалипсического свойства: «венец творения», созданный по образу и подобию Божию, должен стать маркированным товаром, уподобиться бездушному предмету с его непременным штрих-кодом или бессловесному заклеймённому скоту – принять чип (в начале в виде электронной карты), клеймо, метку, штрих-код в виде сатанинского начертания числа 666 на лоб или руку: «И он сделает то, что всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их» (Откровение. 13: 16). Иначе – властное устрашение буквально по Апокалипсису: «никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его» (Откровение. 13: 16 – 17). А без этого, уверяют нас сегодня, якобы остановится нормальная жизнь. Несогласные продать душу сатане окажутся «вне антихристианского, электронно-крепостного закона»; станут исторгнутыми из всеобщего торгового оборота гонимыми изгоями.
Господь же – напротив – торговцев изгонял из храма, уподоблял их разбойникам: «И вошед в храм, начал выгонять продающих и покупающих, говоря им: написано: «дом Мой есть дом молитвы»; а вы сделали его вертепом разбойников » (Лк. 19: 45 – 46).
«Неужели не вразумятся делающие беззаконие, съедающие народ Мой, как едят хлеб, и не призывающие Бога?» (Пс. 52: 5).
Лесков как в воду глядел, когда утверждал: «Не знаем мы, когда прорвётся этот отвратительный круговорот опошления русского торгового люда, а думаем, что не скоро».
Святые апостолы неслучайно призывали: «Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить» (1 Пет 5, 8); «Итак покоритесь Богу; противостаньте диаволу, и убежит от вас» (Иак. 4, 7).
Н.С. Лесков. Торговая кабала
Мальчик был он безответный:
Всё молчал, молчал;
Всё учил его хозяин –
Да и доканал…
А. Комаров
Грустное и тяжёлое чувство налегает на сердце по прочтении заметки, помещённой в одном из московских периодических изданий , об угнетённом положении московских гостинодворских мальчиков и приказчиков. Это живо сохранившийся остаток кабального холопства древнекабальных времён нашего Отечества . Варварское обхождение хозяев-гостинодворцев с приказчиками и особенно с мальчиками, отдаваемыми им в кабалу, под видом приучения торговому делу, мы думаем, ни для кого не новость; но странно, что оно до сих пор как-то ускользало от внимания прессы и тех лиц, которые нашли нужным учреждение контроля над содержанием учеников фабрикантами и ремесленниками. Мы, по несчастью, никогда не смели сомневаться в полной необходимости распространения такого контроля и на мальчиков, отданных купечеству для приучения торговому делу, но до сих пор мы не решались высказать об этом нашего мнения только потому, что боялись погрешить, считая известные нам факты жестокого обращения торговцев с мальчиками, отданными им на выучку , общим мерилом отношений хозяев к вверяемым им детям. Теперь «Московский курьер» в 27 и 28 №№ этого года сообщает о быте московских гостинодворских мальчиков такие вещи, что, как мы сказали, сердце сжимается от ужаса и страха за эти несчастные создания, выводимые в люди путём холода, голода, бесприютности и затрещин.
Коротко знакомые со взглядом русского купечества на людей, служащих его торговым делам, мы, к несчастью, лишены всякой возможности заподозрить заметку «Московского курьера» хотя в малейшем пристрастии преувеличения фактов. Напротив, мы вправе думать, что, в частности, существуют факты более грустные и возмутительные, чем те, которые взяты на выдержку автором заметки; но так или иначе, довольно того, что не нам одним известно ничем не оправдываемое жестокосердие иных хозяев в отношении к мальчикам и крайнее пренебрежение к их нуждам и цели, с которою они отданы в лавку родителями или вообще лицами, распоряжающимися младенческими годами детей, торчащих перед лавками и магазинами с целию закликания покупателей.
В этой школе ребёнок не учится ничему полезному. Торговые соображения по выбытии им пяти лет у хозяина так же чужды его понятий, как неведомы ему понятия о чести, о долге, о нравственности. Развитие для него невозможно. Он кабальный холоп хозяина, лакей и помыкушка приказчика и «молодца». Им всякий орудует в свой черёд, всякий требует от него услуг и слепого повиновения на свой лад. Мальчик ни у кого не может, то есть не смеет, спросить объяснения ни одному жизненному явлению, на котором останавливается его детское внимание; он не имеет никогда в руках ни одной книги, доступной его детскому пониманию и способной хоть мало-мальски осветить его разум объяснением самых простых явлений в жизни природы и человека. Коснение – это неизбежный удел, и разве только одна гениальность может выбиться из этой среды, не одурев в кругу исполнения тех обязанностей, в которых пять или шесть лет остаётся торговый мальчик, пока наконец получит первый чин торговой иерархии, то есть сделается «молодцом». И во всё время службы до этого первого чина чего не переносит несчастный ребёнок! Бьёт его хозяин, но это, впрочем, ещё не велика беда, хозяин занят делом, так ему некогда бывает драться, разве иногда так «взвошит» с сердцов или под пьяную руку, а то «взвошивает» его приказчик, взвошивают подручные, один и другой, взвошивает и молодец, и все эти колотушки достаются как-то зверски, не в привилегированное место человеческого тела, а по голове да под «вздыхало». Спит мальчик кое-как, часто на полу, и то мало, потому что ложится позднее всех приказчиков и молодцов, а встаёт раньше их; вставши, он должен перечистить им платье, обувь, приготовить самовар, сбегать за булками, а иногда ещё за чем-нибудь для приказчика так, чтобы хозяин не сведал об этой закупке, и всё это живо, скоро, иначе «взвошат» так, что небо покажется с овчинку. В течение целого дня мальчик не смеет садиться (это обычай, освящённый временем и вошедший в силу закона); для отдыха от утомительного стояния, превосходящего трудность афонского бдения , мальчик посылается с одного конца города на другой «долги править» или разносить проданный товар, с секретною обязанностию занести иногда стянутый приказчиком из хозяйской лавки гостинец «матреске»
Доктор филологических наук, профессор, член Союза писателей России (Москва), продолжатель традиций православного литературоведения.
Автор трёх монографий и свыше 500 опубликованных в России и за рубежом научных и художественно-публицистических работ о творчестве Н.В. Гоголя, И.С. Тургенева, Н.С. Лескова, Ф.М. Достоевского, А.П. Чехова, И.А. Бунина, Ч. Диккенса и других классиков мировой литературы.
За книгу «Христианский мир И.С. Тургенева» (издательство «Зёрна-Слово», 2015) удостоена Золотого Диплома VI Международного славянского литературного форума «Золотой Витязь».
Удостоена награды «Бронзовый Витязь» на VII Международном Славянском Литературном форуме «Золотой Витязь» (октябрь, 2016) за статьи-исследования творчества Ф.М. Достоевского.
Доктор филологических наук, профессор Алла Новикова-Строганова о Тургеневе, своей книге и о себе
В рязанском издательстве «Зёрна» в сентябре вышла книга , посвящённая великому русскому писателю Ивану Сергеевичу Тургеневу (1818—1883). Называется она «Христианский мир И. С. Тургенева». В связи с этим мы и решили встретиться с известным лескововедом, подарившим читателям великое множество интересных и содержательных материалов.
Христос протягивает руку тонущему
А. А. Новикова-Строганова живёт и работает в Орле — городе Тургенева, Лескова, Фета, Бунина, Андреева и ещё целого созвездия имён классиков русской литературы. Она — коренная орловчанка во многих поколениях.
«Дорого мне, что мой дедушка по отцу, которого я знаю только по фотографии (он умер до моего рождения), был певчим в кафедральном Никитском соборе, построенном ещё в XVIII веке, — вспоминает Алла Анатольевна. — Здесь же меня крестили. Не в младенчестве, а когда мне исполнилось уже семь лет — перед тем, как пойти в школу. Конец 1960-х годов — оголтелые времена атеистических гонений, и родители всё не решались, боялись потерять работу, нечем было бы кормить детей. И без того нашей семье жилось нелегко. Настояла бабушка — стародавняя и деятельная прихожанка Никитской церкви».
— Значит, вас крестили в детстве? Большое везение по тем временам.
— Да, крещение своё я помню очень явственно. Каким удивительным предстал передо мной мой крёстный — отец Серафим. Никогда раньше не видела я таких необыкновенных людей — в церковном облачении, с кротким лицом, с длинными вьющимися волосами. Каким сказочно-чудесным показался мне храм с золотом икон, огоньками свечей, тёплым светом цветных лампадок. Как изумил меня поднебесный купол, заворожили настенные росписи. Особенно — «Хождение по водам»: как Христос протягивает руку тонущему в морских волнах Петру. И ещё одно изображение глубоко запало в душу: Господь — Пастырь добрый — посреди своего стада, со спасённой «заблудшей овцой» на Своих святых плечах. До сих пор подолгу благоговейно могу стоять перед этим дивным образом: «Аз есмь пастырь добрый; и знаю Моих, и Мои знают Меня. Как Отец знает Меня, так и Я знаю Отца; и жизнь Мою полагаю за овец» (Ин. 10:14-15 ).
Орёл сегодня
— Расскажите о своём родном городе. Как сильно он изменился со времён Тургенева и Лескова?
— Я люблю и помню старый Орёл — тихий, зелёный, уютный. Тот самый, что, по известным словам Н.С. Лескова, «вспоил на своих мелких водах столько русских литераторов, сколько не поставил их на пользу Родины никакой другой русский город».
Нынешний город совсем не похож на Орёл моего детства и юности, а тем более на тот «город О.», что описан Тургеневым в романе «Дворянское гнездо»: «Весенний, светлый день клонился к вечеру; небольшие розовые тучки стояли высоко в ясном небе и, казалось, не плыли мимо, а уходили в самую глубь лазури. Перед раскрытым окном красивого дома, в одной из крайних улиц губернского города О… <…> сидели две женщины. <…> При доме находился большой сад; одной стороной он выходил прямо в поле, за город» .
Сегодняшний Орёл безвозвратно утратил своё былое очарование. Город изуродован капиталистической застройкой на каждой выгодной пяди земли. Варварски снесены многие старинные здания — памятники архитектуры. На их месте в центре Орла высятся монстры: торговые центры, гостиничные и развлекательные комплексы, фитнес-клубы, питейные заведения и проч. На окраинах расчищают места под уплотнённую застройку высотками, вырубают рощицы — наши «зелёные лёгкие», которые хоть как-то спасали от смрада, смога и выхлопов нескончаемых автомобильных пробок. В центральном городском парке — и без того небольшом — губят деревья. Старые липы, клёны, каштаны гибнут под бензопилой, а на их месте появляются очередные безобразные чудища — забегаловки вкупе с биотуалетами. Прогуляться и просто подышать чистым воздухом горожанам уже негде.
Не уберёгся от изуверского нашествия «торговой кабалы» и Тургеневский бережок, названный так ещё в XIX веке, — знаменательное место на высоком берегу Оки, где установлен памятник Ивану Сергеевичу Тургеневу. На эту достопримечательность указал в своё время землякам-орловцам Лесков: «Отсюда, — писал Николай Семёнович, — знаменитое дитя впервые окидывало своими глазами небо и землю, и, может быть, здесь же было бы хорошо поместить памятный знак с обозначением, что в Орле увидел свет Тургенев, пробудивший в своих соотечественниках чувства человеколюбия и прославивший свою родину доброю славою во всём образованном мире».
Теперь фоном для памятника всемирно известному великому русскому писателю служит режущая глаз уродливая надпись «COCA-COLA» на ярко-красной тряпке над торговой точкой, раскинутой здесь же — на Тургеневском бережке. Перекинулась торгашеская зараза на родине писателя и на его произведения. Их названия служат в Орле вывесками доходных торговых сетей: «Бежин луг», «Малиновая вода». Также приспосабливают под продажные нужды Лескова: умудрились опошлить именование его замечательной повести, выстроили гостиницу с рестораном «Очарованный странник». На моей памяти было и ещё нечто более устрашающее. В 1990-е годы, о которых теперь повсеместно принято упоминать не иначе как «лихие девяностые», в Орле продавали вино кроваво-красного цвета под названием «Леди Макбет Мценского уезда»…
Голос людей, неравнодушных к облику и судьбе города, отданного на растерзание, на распродажу, — не более чем глас вопиющего в пустыне. Местные власти глухи, озабочены только наживой. Большинство же обывателей поглощены лишь элементарными проблемами выживания: как оплатить всё нарастающие цифры налоговых уведомлений и квитанций ЖКХ, на чём сэкономить до зарплаты…
До Тургенева ли тут?
И всё же, как говорил Лесков, «литература у нас есть соль», и нельзя допустить, чтобы она «рассолилась», иначе «чем сделаешь её солёною» (Мф. 5:13 )?
«Безбожные школы в России»
— В преддверии 200-летия Тургенева подписан президентский указ о всероссийском праздновании юбилея писателя, быть может, это поможет нам больше узнать о нём. И Ваша книга — своего рода отзыв на обращение президента.
— Да, отчасти. Однако многие ли помнят и знают тургеневские творения? «Муму» — в младшей школе, «Бежин луг» — в среднем звене, «Отцы и дети» — в старших классах. Вот и весь набор представлений. До сей поры в школах учат в основном «понемногу, чему-нибудь и как-нибудь». Литературу «проходят» (в буквальном смысле: проходят мимо литературы) как занудную обязаловку; преподают так, чтобы навсегда отбить охоту в дальнейшем возвращаться к русской классике, перечитывать и постигать её на новых уровнях «разумения о смысле жизни».
Среди всех остальных учебных предметов единственно литература не столько школьный предмет, сколько формирование человеческой личности, воспитание души. Однако до настоящего времени христиански одухотворённая русская словесность искажается, преподносится с атеистических позиций в большинстве учебных заведений. Так что они вполне подходят под определение, данное в одноимённой статье Лескова о школах, где не преподавался Закон Божий, «Безбожные школы в России». Кроме того, скудные часы, отведённые в нынешней школьной программе на изучение литературы, из года в год урезаются. Неужели так сильна ненависть чиновников от образования к «божественным глаголам» русской словесности, столь силён страх перед честным словом русских писателей? Кому и для чего выгодно вылепливать в «безбожных школах» безбожников, подменяя Христа — «вековечный, от века идеал, к которому стремится и по закону природы должен стремиться человек» (по глубоко духовному суждению Достоевского) — ложными идеалами и кумирами?
Тургеневская стипендиатка
— Вы учились в Орле?
— Да, я выпускница факультета русского языка и литературы Орловского педагогического института (ныне — Орловский государственный университет), в студенческие годы — Тургеневская стипендиатка. Эта особая стипендия, по размеру чуть ниже Ленинской, была специально учреждена для нашего факультета в конце 1970-х — начале 1980-х годов. Русскую классическую литературу нам преподавали доктор наук, профессор Г.Б. Курляндская, которая считалась ведущим тургеневедом Советского Союза, и другие видные учёные — выходцы той же научной школы.
Творчество Тургенева анализировали, казалось бы, досконально. На лекциях преподаватели могли говорить о чём угодно: о методе и стиле, о способах и приёмах художественного выражения авторского сознания, о традициях и новаторстве, о поэтике и об этике, о жанровой организации и об эстетической ситуации — всего не перечесть. На семинарах учили отличать в структуре текста автора-повествователя от собственно автора, лирического героя — от героя ролевой лирики, внутренний монолог — от внутреннего говорения.
Но все эти формалистические анализы и разборы скрывали от нас сущностное. Никто и никогда не сказал в те годы, что самое главное в русской литературе в целом и в частности в тургеневском творчестве — ценнейшей составляющей отечественной классики — это Христос, христианская вера, одухотворённая русским православным подвижничеством.
Быть всегда новой — свойство русской классики
— Вы смотрите на литературу сквозь призму Евангельского благовестия, в этом, видимо, кроется секрет вашей особой любви к русской литературе?
— Разумеется. Каждый, кто прикасается к Евангелию вновь и вновь, всякий раз открывает для себя заново слово Бога живого. Так и живые голоса русских писателей звучат для нас, когда мы перечитываем классику и неизменно черпаем из её глубин нечто такое, что до времени оставалось сокрытым от восприятия. «Смотрите, братия, чтобы кто не увлёк вас философиею и пустым обольщением, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу» (Кол. 2:8 ), — предупреждал святой апостол Павел. В Боге, возвестившем: «Аз есмь Истина, и Путь, и Жизнь» (Ин. 14:6 ), — единственно истинный подход к любому явлению жизни. «Кто учит иному, — говорит апостол Павел, — и не следует словам Господа нашего Иисуса Христа и учению о благочестии, тот горд, ничего не знает, но заражён страстью к состязаниям и словопрениям, от которых происходят зависть, распри, злоречия, лукавые подозрения, пустые споры между людьми повреждённого ума, чуждыми истины» (1 Тим. 6:3-5 ).
Быть неувядаемой, всегда новой и актуальной — таково свойство русской классической словесности, уходящей своими корнями в священные источники христианства, святые родники православной веры. Так, Новый Завет, пребывая извечно новым, призывает человека любой исторической эпохи к обновлению, преображению: «И не сообразуйтесь с веком сим, но преобразуйтесь обновлением ума вашего, чтобы вам познавать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная» (Рим. 12:2 ).
Тургенев на пути к христианству
— О христианстве Тургенева, пожалуй, говорить не принято. О нём сегодня много публикаций осудительного характера, в которых Тургенева обвиняют в нелюбви к России.
— Только в самые последние годы жизни (а прожила она без малого сто лет) профессор Курляндская не смогла не признать, что Тургенев в своём творчестве делал «определённые шаги на пути к христианству». Однако даже в такой робкой формулировке этот тезис не прижился. До сих пор и в профессиональном литературоведении, и в обыденном сознании укоренилось превратное представление о Тургеневе как об атеисте. В качестве аргументов беспардонно пошли в ход и некоторые тургеневские высказывания, иезуитски выдернутые из контекста, и образ жизни вдали от родины, «на краю чужого гнезда», и даже обстоятельства смерти писателя. При этом никто из сторонников такой безблагодатной позиции не явил в собственной жизни высоких образцов ни святости, ни аскетизма, ни праведничества, ни выдающегося таланта. Добротолюбие учит: «Кто возбраняет устам своим пересуждать, тот хранит сердце своё от страстей, тот ежечасно зрит Бога». По всей видимости, «обвинители», «пересуждающие» жизнь и творчество писателя, далеко отстоят от христианства и евангельских заповедей неосуждения: «Не судите, да не судимы будете; Ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить» (Мф. 7:1-2 ); «не осуждайте, да неосуждены будете» (Лк. 6:37 ); «не судите никак прежде времени, пока не приидет Господь» (1 Кор. 4:5 ); «неизвинителен ты, всякий человек, судящий другого, ибо тем же судом, каким судишь другого, осуждаешь себя» (Рим. 2:1 ); «удерживай язык свой от зла и уста от лукавых речей» (1 Пет. 3:10 ).
Господь каждому даёт свои таланты и свой крест — по плечам и по силам. Так что взваливать все кресты непосильной ношей на одного человека невозможно. У каждого свой крест. Как писал Николай Мельников в поэме «Русский крест»:
Крест взвали себе на плечи,
Он тяжёл, но ты иди,
Чем бы ни был путь отмечен,
Что б ни ждало впереди!
— В чём же крест мой? Кто же знает?
На душе — один лишь страх!
— Всё Господь определяет,
всякий знак — в Его руках.
Тургеневу хватило его собственного креста, чтобы прославить своё Отечество доброю славой во всём мире.
А все грубые наслоения хрестоматийного глянца, атеистических, иноверческих либо иных вульгарно-идеологических трактовок, лукаво насаждаемых, как плевелы среди пшеницы, — зачастую не позволяют современному читателю пробиться к истинному смыслу писательского наследия, посвятить ему углублённое осознанное прочтение. Вникнуть в произведения Тургенева заново, осмыслить его творчество с христианских позиций — задача важная и благотворная. Об этом моя новая книга «Христианский мир И.С. Тургенева».
— Вас услышат, как думаете? Читатели, редакторы, издатели?
— Кого-то может удивить, что книга орловского автора о великом писателе-орловце издана в Рязани. В моём родном городе — на родине Тургенева — в преддверии его 200-летия, да к тому же и в объявленный президентом страны Год литературы, ни одно орловское издательство этой темой не заинтересовалось. Власть предержащие, к кому я обращалась: губернатор и председатель правительства, первый заместитель губернатора, председатель областного совета народных депутатов и его первый заместитель, начальник областного управления культуры, — по заведённому обычаю, также ограничились пустыми отписками. Так, в новое время и в новых обстоятельствах подтвердились слова Лескова, который в своей статье о Тургеневе в год его 60-летнего юбилея с болью признавал горькую библейскую истину о судьбе пророка в своём отечестве: «в России писатель с мировым именем должен разделить долю пророка, которому нет чести в отечестве своём».
Когда во всём мире читали и переводили произведения Тургенева, на его родине в Орле губернские чиновники проявляли пренебрежение к всемирно известному автору, вынуждали его подолгу ожидать очереди в приёмных, бахвалились друг перед другом, что сделали ему «асаже». Выходки тех, кем «многократно, грубо и недостойно оскорбляем наш благородный писатель», не могли не вызвать справедливого негодования у Лескова: «мягкосердечный Тургенев» у себя дома, на родине, получает «шиш и презрение глупцов, презрения достойных».
Тургенева защищал Лесков
— Лесков тоже любил Тургенева, восхищался им…
— Лесков, справедливо названный «величайшим христианином среди русских писателей», горячо защищал дорогое для него имя Тургенева от бессовестных спекуляций; ратовал за подлинную, а не показную доступность его произведений для самого широкого круга читателей, за необходимость истинного постижения тургеневского творчества, исполненного любви и света, который «и во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин. 1:5 ).
— Расскажите немного о вашем видении писателя Тургенева в свете христианского вероучения.
— Побеждая религиозные сомнения, в своём художественном творчестве Тургенев изображал жизнь в свете христианского идеала. Писатель показал, что именно духовное, идеальное содержание — основа человеческой личности; ратовал за восстановление в человеке образа и подобия Божия. Из этого во многом соткано таинство поэтики Тургенева, созданных им дивных художественных образов.
Среди них — «истинно преподобная» праведница и страдалица Лукерья («Живые м
ощи»). Плоть героини умерщвлена, но дух её возрастает. «Посему мы не унываем, — учит апостол Павел, — но если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется» (2 Кор. 4:16
). «Тело Лукерьи почернело, а душа — просветлела и приобрела особенную чуткость в восприятии мира и правды высшего, сверхмирного бытия», — справедливо отмечал выдающийся богослов XX века архиепископ Иоанн Сан-Францисский (Шаховской). Этой тургеневской героине, почти бестелесной, открываются высшие сферы духа, не выразимые в земном слове. И не только ей, но прежде всего — писателю, создавшему её образ. Так же, как и «тишайший» образ истинной православной христианки Лизы Калитиной — кроткой и самоотверженной, нежной и мужественной — главной героини романа «Дворянское гнездо».
Весь этот роман овеян молитвенным пафосом. Источник особой молитвы проистекает не только из частного несчастья главных героев — Лизы и Лаврецкого, но из общих многовековых страданий земли русской, русского народа-страстотерпца. Неслучайно писатель-христианин орловец Б.К. Зайцев объединил тургеневских героинь — молитвенницу Лизу и страдалицу Лукерью — с реальной крестьянской девушкой-мученицей, одинаково расценивая их всех в общерусском православном смысле как «заступниц» перед Богом за Русь, за русский народ: «Лукерья такая же заступница за Россию и всех нас, как смиренная Агашенька — раба и мученица Варвары Петровны <матери Тургенева>, как Лиза».
Каждая проникновенная строка Тургенева, обладавшего способностью соединить прозу с поэзией, «реальное» с «идеальным», овеяна одухотворённым лиризмом и сердечным теплом, несомненно, идущим от «Бога живого» (2 Кор. 6:16 ), «В Котором сокрыты все сокровища премудрости и ведения» (Кол. 2:3 ), ибо «Он есть прежде всего, и всё Им стоит» (Кол. 1:17 ), и «никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос» (1 Кор. 3:11 ), «Ибо всё из Него, Им и к Нему» (Рим. 11:36 ).
Я очень рада, что в Рязани, в православном издательстве «Зёрна-Слово», встретились единомышленники и искренние почитатели тургеневского творчества. Здесь в сентябре нынешнего года вышла в свет моя книга. Выражаю свою искреннюю признательность всем, кто работал над её созданием: руководителю издательства «Зёрна-Слово» Игорю Николаевичу Минину, главному редактору издательства Маргарите Ивановне Мымриковой, художественному редактору книги и моему супругу Евгению Викторовичу Строганову. Книга издана с любовью, с большим художественным вкусом, замечательно подобраны иллюстрации, портрет Тургенева на обложке выполнен так, как будто облик писателя продолжает светить своим духовным светом сквозь века.
Дерзаю надеяться, что эта книга послужит во благо читателю, поможет и далее осмысливать тургеневское наследие с позиций православной веры.
Беседовала Светлана Коппел-Ковтун
Гоголь остро ощущал свою нерасторжимую связь с Родиной, предчувствовал заповеданную ему высокую миссию. Он благословил русскую литературу на служение идеалам добра, красоты и правды. Все отечественные писатели, по известному выражению, вышли из гоголевской «Шинели», но никто из них не решился сказать подобно Гоголю: «Русь! Чего же ты хочешь от меня? Какая непостижимая связь таится между нами? Что глядишь ты так, и зачем всё, что ни есть в тебе, обратило на меня полные ожидания очи?..» (здесь и далее выделено мной. – А.Н.-С.)
Писатель был воодушевлён идеей патриотического и гражданского служе-ния: «Назначение человека – служить, – повторял автор «Ревизора» и «Мёртвых душ». – И вся наша жизнь есть служба». «Писатель, если только он одарён творческою силою создавать собственные образы, воспитайся прежде всего как человек и гражданин земли своей…»
Размышляя о Церкви, о православном и католическом духовенстве, Гоголь замечал: «Римско-католические попы именно от того сделались дурными, что чересчур сделались светскими» . Православные же священники призваны избегать тлетворного светского влияния и – напротив – оказывать душеспасительное воздействие на мирян через самоотверженное проповедническое служение Слову Истины: «Духовенству нашему указаны законные и точные границы в его соприкосновениях со светом и людьми. <…> У Духовенства нашего два законных поприща, на которых они с нами встречаются: Исповедь и Проповедь.
На этих двух поприщах, из которых первое бывает только раз или два в год, а второе может быть всякое воскресение, можно сделать очень много. И если только Священник, видя многое дурное в людях, умел до времени молчать о нём, и долго соображать в себе самом, как ему сказать таким образом, чтобы всякое слово дошло прямо до сердца, то он уже скажет об этом так сильно на исповеди и проповеди <…> Он должен с Спасителя брать пример» .
Творчество самого Гоголя имеет исповедальный характер, носит учительную направленность, звучит как художественно-публицистическая проповедь. Пророческие предвидения об общественно-духовном кризисе и путях выхода из него стали нравственным ориентиром не только для следующего поколения русских классиков, но и проливают свет на эпоху сегодняшнюю, звучат на удивление современно: «Я почувствовал презренную слабость моего характера, моё подлое равнодушие, бессилие любви моей, а потому и услышал болезненный упрёк себе во всём, что ни есть в России. Но высшая сила меня подняла: проступков нет неисправимых, и те пустынные пространства, нанесшие тоску мне на душу, меня восторгли великим простором своего пространства, широким поприщем для дел. От души было произнесено это обращение к Руси: «В тебе ли не быть богатырю, когда есть место, где развернуться ему?..» В России теперь на каждом шагу можно сделаться богатырём. Всякое звание и место требуют богатырства. Каждый из нас опозорил до того святыню своего звания и места (все места святы), что нужно богатырских сил, чтобы вознести их на законную высоту» (XIV, 291 – 292).
Важно, чтобы мы всей душой осознали свою причастность всеобщему делу возрождения России усовершенствования жизни, а для этого – учит Гоголь – необходимо осуществление простого правила, чтобы каждый честно выполнял своё дело на своём месте: «Пусть каждый возьмёт в руки <…> по метле! И вымели бы всю улицу» (IV, 22). Эти строки из «Ревизора» неоднократно цитиро-вал Н.С. Лесков, и нам не мешает вспоминать их чаще.
В «апокрифическом рассказе о Гоголе» «Путимец» Лесков вложил в уста героя рассказа – молодого Гоголя – заветную мысль о способности русских людей к быстрому нравственному возрождению: «а мне всё-таки то дорого, что им всё дурное в себе преодолеть и исправить ничего не стоит; мне любо и дорого, что они как умственно, так и нравственно могут возрастать столь быстро, как никто иной на свете <…> я ценю, я очень ценю! Я люблю, кто способен на такие святые порывы, и скорблю о тех, кто их не ценит и не любит!»
Велико было внимание Гоголя к тайнам бытия, разделённого на уделы света и мрака. Борьба с чёртом, с силами зла – постоянная гоголевская тема. Писатель ощущал действенность этих сил и призывал не бояться их, не поддаваться, противостоять им. В письме к С.Т. Аксакову 16 мая 1844 года Гоголь предлагал использовать в борьбе с «нашим общим приятелем» простое, но радикальное средство в духе кузнеца Вакулы, отхлеставшего напоследок чёрта хворостиной, в повести «Ночь перед Рождеством»: «Вы эту скотину бейте по морде и не смущайтесь ничем. Он – точно мелкий чиновник, забравшийся в город будто бы на следствие. Пыль запустит всем, распечёт, раскричится. Стоит только немножко струсить и податься назад – тут-то он и пойдёт храбриться. А как только наступишь на него, он и хвост подожмёт. Мы сами делаем из него великана, а на самом деле он чёрт знает что. Пословица не бывает даром, а пословица говорит: “Хвалился чёрт всем миром овладеть, а Бог ему и над свиньёй не дал власти”» (XII, 299 – 302). Мысль о бессилии нечистой силы перед лицом твёрдого духом и стойкого в вере человека – одна из любимых у Гоголя – восходит к древнерусской житийной традиции. В «Повести временных лет» говорится: «Бог один знает помышления человеческие. Бесы же не знают ничего, ибо немощны они и скверны видом» .
В то же время посрамление и одоление чёрта даётся совсем не просто, что и показывает Гоголь в «Вечерах на хуторе близ Диканьки». Так, кузнец Вакула – религиозный художник – изобразил («намалевал») на стене храма побеждённого им беса. Высмеять зло, выставить его напоказ в комическом и уродливом виде – значит почти победить его. Однако в финале повести есть намёк на несмягчаемую силу чертовщины. В образе плачущего ребёнка воплощается тема страха перед нечистью. При виде изображения чёрта в аду дитя, «удерживая слезёнки, косилось на картину и жалось к груди матери». Гоголь даёт понять, что демонические силы можно унизить, высмеять, спародировать, но, чтобы окончательно побдить «врага рода человеческого», нужны радикальные средства иного порядка — противоположно направленная, высшая Божья сила.
Писатель обращался к исследованию глубин человеческой природы. В его произведениях – не просто помещики и чиновники; это типы общенационального и общечеловеческого масштаба – сродни героям Гомера и Шекспира. Русский классик формулирует законы национальной жизни и целого мира. Вот один из его выводов: «Чем знатнее, чем выше класс, тем он глупее. Это вечная истина!»
Болея душой за судьбу Руси, Гоголь, согласно его глубоко лирическому, одухотворённому признанию, дерзнул «вызвать наружу всё, что ежеминутно перед очами и чего не зрят равнодушные очи, – всю страшную, потрясающую тину мелочей, опутавших нашу жизнь, всю глубину холодных, раздробленных, повседневных характеров, которыми кишит наша земная, подчас горькая и скучная дорога». Для этого «много нужно глубины душевной, дабы озарить картину, взятую из презренной жизни, и возвести её в перл создания». Эти творческие жемчужины – несомненно, из духовной, Божественной сокровищницы Творца.
Основное свойство классики – быть современной во все времена. Так же, как и Новый Завет, в каждое мгновенье и для каждого остаётся новым, каждый раз заново обновляя и возрождая человека.
Гениальные гоголевские типы оживают и воплощаются постоянно. В.Г. Бе-линский справедливо размышлял: «Каждый из нас, какой бы он ни был хороший человек, если вникнет в себя с тем беспристрастием, с каким вникает в других, – то непременно найдёт в себе, в большей или меньшей степени многие из элемен-тов многих героев Гоголя». Именно – «каждый из нас». «Не все ли мы после юности, так или иначе, ведём одну из жизней гоголевских героев? — риторически вопрошал А.И. Герцен. – Один остаётся при маниловской тупой мечтательности, другой буйствует a la Nosdreff, третий – Плюшкин и проч.».
Путешествуя в пространстве и во времени, приспосабливаясь к нему, гоголевские персонажи по-прежнему вполне узнаваемы и в нынешней жизни – продолжают оставаться жидоморами-чичиковыми, собакевичами, «дубинно-головыми» коробочками, петрушками, селифанами, «кувшинными рыла-ми», ляпкиными-тяпкиными, городничими, держимордами и др. В современной коррумпированной, продажной чиновничьей среде, как в гоголевских «Мёртвых душах», по-прежнему «мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет. Все христопродавцы» (VI, 97).
Хлестаков в «Ревизоре» – это уже не просто нарицательный тип, а всепроникающее явление. «Этот пустой человек и ничтожный характер заключает в себе собрание многих тех качеств, которые водятся и не за ничтожными людьми, – объяснял Гоголь в своём «Предуведомлении для тех, которые хотели бы сыграть как следует “Ревизора”» – <…> Редко кто им не будет хоть раз в жизни». Не случайно Хлестаков кричит оцепеневшим от подобострастного ужаса чиновникам: «Я везде, везде!».
Открыв всеобъемлющую фантасмагорию хлестаковщины, Гоголь приходил к суду и над самим собой. Относительно своей книги «Выбранные места из пере-писки с друзьями» (1846) он писал В.А. Жуковскому: «Я размахнулся в моей книге таким Хлестаковым, что не имею духу заглянуть в неё… Право, во мне есть что-то хлестаковское». В апреле 1847 года в письме к А.О. Россет писатель каялся: «Я должен Вам признаться, что доныне горю от стыда, вспоминая, как заносчиво выразился во многих местах, почти а la Хлестаков». И в то же время Гоголь признавался: «Я не любил никогда моих дурных качеств… взявши дурное свойство моё, я преследовал его в другом званье и на другом поприще, старался себе изобразить его как смертельного врага…»
Мысль о Божественной сущности слова была основополагающей для Гоголя. Писатель обострённо ощущал священную сущность слова: «чувствовал чутьём всей души моей, что оно должно быть свято» . Это привёло его к основным убеждениям: «Опасно шутить писателю со словом» (6, 188); «Чем истины выше, тем нужно быть осторожнее с ними»; «Обращаться с словом нужно честно. Оно есть высший подарок Бога человеку» (6, 187). Эти афористически выраженные христианские писательские убеждения определили смысл главы IV «О том, что такое слово» «Выбранных мест из переписки с друзьями» и пафос этой книги в целом: «Слово гнило да не исходит из уст ваших! Если это следует применить ко всем нам без изъятия, то во сколько крат более оно должно быть применено к тем, у которых поприще — слово и которым определено говорить о прекрасном и возвышенном. Беда, если о предметах святых и возвышенных станет раздаваться гнилое слово; пусть уже лучше раздаётся гнилое слово о гнилых предметах» (6, 188).
Как никогда актуальны гоголевские мысли об особой ответственности всех, кто наделён этим Божественным даром: со словом надо обращаться трепетно, бесконечно бережно, честно.
Незадолго до смерти – после посещения Оптиной Пустыни – писатель изменился и внешне, и внутренне. По свидетельству А.К. Толстого, Гоголь «был очень скуп на слова, и всё, что ни говорил, говорил как человек, у которого неотступно пребывала в голове мысль, что “с словом надо обращаться честно”… По его собственному признанию, он стал “умнее” и испытывал раскаяние за “гнилые слова”, срывавшиеся с уст его и выходившие из-под пера под влиянием “дымного надмения человеческой гордости” – желания пощеголять красным словцом.
Монах Оптиной Пустыни отец Порфирий, с которым был дружен Гоголь, в письме убеждал его: «Пишите, пишите и пишите для пользы соотечественников, для славы России и не уподобляйтесь оному ленивому рабу, скрывшему свой талант, оставивши его без приобретения, да не услышите в себе гласа: “ленивый и лукавый раб” » .
Писатель много молился, виня и себя самого в духовном несовершенстве. «Помолюсь, да укрепится душа и соберутся силы, и с Богом за дело» (7, 324), – писал он накануне паломнической поездки по святым местам.
Учиняя строжайший суд над самим собой, предъявляя себе высочайшие ду-ховно-нравственные требования, Гоголь являлся поистине титанической и трагической личностью и готов был пройти своим многотрудным путём до конца.
После его смерти И.С. Тургенев писал И.С. Аксакову 3 марта 1852 года: «…Скажу вам без преувеличения: с тех пор, как я себя помню, ничего не произве-ло на меня такого впечатления, как смерть Гоголя… Эта страшная смерть – историческое событие, понятное не сразу: это тайна, тяжёлая, грозная тайна – надо стараться её разгадать, но ничего отрадного не найдёт в ней тот, кто её разгадает… все мы в этом согласны. Трагическая судьба России отражается на тех из русских, кои ближе других стоят к её недрам, – ни одному человеку, самому сильному духу не выдержать в себе борьбу целого народа, и Гоголь погиб!»
Главное – он сумел пробудить в нас «сознание о нас самих». По справедливому суждению Н.Г. Чернышевского, Гоголь «сказал нам, кто мы таковы, чего недостаёт нам, к чему должны стремиться, чего гнушаться и что любить».
В предсмертных записях Гоголь оставил «пасхальный» завет воскрешения «мёртвых душ»: «Будьте не мёртвые, а живые души. Нет другой двери, кроме указанной Иисусом Христом, и всяк прелазай иначе есть тать и разбойник» .
Непреходящими остаются православные идеи христианского писателя о духовном возрождении России, воскрешении «мёртвых душ».
Полная ожиданий и надежд Россия и сегодня всё так же обращается к своему великому сыну в поисках правды о себе самой. И недалеко уже то время, которое виделось Гоголю, «когда иным ключом грозная вьюга вдохновенья подымется из облечённой в святый ужас и блистанье главы и почуют в смущённом трепете величавый гром других речей…»
Примечание:
Гоголь Н.В. Полн. собр. соч.: В 14 т. – М.; Л.: АН СССР, 1937 – 1952. – Т. 6. – 1951. – С. 5 – 247. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с обозначением тома римской цифрой, страницы – арабской.
Гоголь Н.В. О том же (из Письма к Гр. А.П. Т…..му) / Цит. по: Виноградов И.А. Неизвестные автографы двух статей Н.В. Гоголя // Евангельский текст в русской литературе XVIII – XX веков: Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. Вып. 4. – Петрозаводск: ПётрГУ, 2005. – С. 235.
Там же. – С. 235 – 237.
Лесков Н.С. Собр. соч.: В 11 т. – М.: ГИХЛ, 1956 – 1958. – Т. 11. – С. 49.
Гуминский В.М. Открытие мира, или Путешествия и странники: О русских писателях XIX века. – М.: Современник, 1987. – С. 20.
Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 7 т. – М.: Худож. лит., 1986. – Т. 7. – С. 322. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с обозначением тома и страницы арабскими цифрами. Цит. по: Золотусский И.П. Гоголь. – М.: Молодая гвардия, 2009. Тургенев И.С. Собр. соч. – Т. 11. – М., 1949. – С.95. Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 9 т. / Сост., подг. текстов и коммент. В.А. Воропаева, И.А. Виноградова. – М.: Русская книга, 1994. – Т. 6. – С. 392.
Алла Анатольевна Новикова-Строганова,
Верный своему призванию евангелиста и историка, апостол Лука сообщает нам о важнейших событиях спасения рода человеческого. Страсти Господни – Крест – Воскресение – явления Иисуса Христа – Его Вознесение и, наконец, – Сошествие Духа Святого в день Пятидесятницы.
120 лет назад перестало биться сердце Николая Семёновича Лескова (1831-1895). 5 марта 1895 года самобытнейший писатель русский ушёл из жизни, сбросил надетые на него на земле «кожаные ризы». Однако духом своим и талантом он живёт с нами. «Думаю и верю, что „весь я не умру“. Но какая-то духовная постать уйдёт из тела и будет продолжать вечную жизнь» , — писал Лесков 2 марта 1894 года — за год до кончины, цитируя пушкинский «памятник нерукотворный».
Главную свою задачу писатель видел в том, чтобы возжечь в людях «проблески разумения о смысле жизни» (XI, 477), чтобы «что-нибудь доброе и запало в ум» (XI, 472) и сердце читателя. Это «доброе направление» замечательный художник слова связывал с христианством, с Новым Заветом, отмечая: «я имел в виду <…> важность Евангелия, в котором, по моему убеждению, сокрыт глубочайший смысл жизни » (XI, 233). О «важности Евангелия», в котором «есть всё, — даже то, чего нет» , Лесков размышлял, говорил и писал постоянно — начиная от первой публикации и до последних дней своих.
К великому сожалению, современное состояние общества таково, что множество людей, в том числе номинативно православных, никогда не читали Нового Завета. Подавляющему большинству не до классиков литературы и не до чтения вообще. В качестве «источника познаний», по большей части вредоносного для духовно-нравственного здоровья нации, выступают компьютер и телевизор. Не выправит эту ситуацию и объявленный Годом литературы нынешний 2015 год. Точно так же, как в 2007 году Год русского языка остался всего лишь помпезным ярлыком — словесных нечистот, загрязняющих и унижающих наш «великий и могучий, правдивый и свободный русский язык», с тех пор не убавилось.
В связи с Лесковым вспоминают обычно только «Левшу» и «Очарованного странника» , да и то лишь потому, что видели суррогаты этих произведений на экране: по «Сказу о тульском косом левше и о стальной блохе» снят мультфильм, а по мотивам «Очарованного странника» — кинофильм.
Даже на родине писателя в Орле немногие могут назвать героев лесковских книг в композиции памятника Лескову, установленного более 30 лет назад. Уникальный, единственный в мире орловский Дом-музей Н.С. Лескова не был отреставрирован даже к своему 40-летию (июль 2014 года). И до сих пор стоит музей сирый и убогий: разрушается фундамент, растрескались и развалились каменные ступеньки, облупилась краска на деревянной обшивке окон и стен, протекает кровля, подвергая опасности бесценные экспонаты. Только после выступлений прессы местные чиновники от культуры спохватились и наобещали прикрыть этот позор, но лишь к 2017 году. И впрямь: обещанного три года ждут. А что случится за эти три года с обветшавшим зданием лесковского Дома-музея, одному Богу известно.
Видимо, настолько безмерно щедра наша земля на таланты первой величины, что вошло в привычку не замечать и не ценить их. В одной из своих статей о Тургеневе Лесков с болью признавал библейскую истину о судьбе пророков: «В России писатель с мировым именем должен разделить долю пророка, которому нет чести в отечестве своём». Горькие эти слова в полной мере относятся и к самому Лескову.
Небывалый уникальный талант, многокрасочный художественный мир писателя ни при его жизни, ни долгое время после смерти не могли оценить по достоинству. Знаток лесковского творчества, библиограф и журналист П.В. Быков отмечал в 1890-м году: «Терниями был повит многотрудный путь нашего писателя, и дорого достались ему литературная слава и то глубокое уважение, те симпатии, какими он теперь пользуется. Лескова долго не понимали, не хотели оценить его благороднейших побуждений, положенных в основу каждого художественного произведения, каждой маленькой заметки» .
Знаменательно, что самое начало литературного пути Лескова обозначено постановкой духовной христианской темы. Первым печатным произведением писателя — проповедника добра и истины — явилась небольшая заметка о <«О продаже в Киеве Евангелия»> (1860). Вступивший на литературное поприще молодой автор, ратуя за распространение в русском обществе христианского духа, высказал озабоченность по поводу того, что Новый Завет, в то время только появившийся на русском языке, доступен не каждому из-за высокой стоимости издания. Поднятая в крохотной заметке проблема оказалась столь животрепещущей, что получила большой общественный резонанс . Написанное «на злобу дня» пережило сиюминутность газетного существования. Важность той первой публикации Лескова отмечалась его современниками даже и тридцать лет спустя. В 1890 году газета «Новое время» указала на лесковскую «корреспонденцию из Киева, в которой автор скорбел о том, что в местных книжных магазинах Евангелие, тогда только изданное на русском языке, продаётся по ценам возвышенным, вследствие чего много людей небогатых лишены возможности приобрести книгу слова Божия» .
Автор заметки <«О продаже в Киеве Евангелия»> отметил как «новую» и «радостную» возможность «удовлетворения насущной потребности читать и понимать эту книгу», переведённую «на понятный нам язык» . В то же время он с возмущением пишет о книготорговцах, усмотревших в давно ожидаемом «русском» Евангелии всего лишь ходовой товар и сделавших его предметом бессовестной наживы.
В дописательские годы сам Лесков занимался делами коммерческой фирмы и хорошо знал экономические законы. Однако в данном случае автор «Корреспонденции (Письма г. Лескова)» справедливо требует отличать в книжной торговле «дело Божеское» от спекулятивно-коммерческого: «как же книгу, назначенную собственно для общего употребления всех и каждого, сделать такою недобросовестною спекуляциею?» . Писатель особенно озабочен тем, что переведённый на русский язык Новый Завет, ставший доступным для понимания простых людей, не попадёт в руки паломников со всей Руси, которые «всегда покупают в Киеве книги духовного содержания»: неимущий киевский «пешеход-богомолец» «принуждён отказать себе в приобретении Евангелия, недоступного для него по цене» .
Евангелие и цена, христианская душа и кошелёк, совесть и нажива — Лесков показал несовместимость этих полярностей: мира духовного и сферы денежно-меркантильной. Об этом противостоянии Христос говорит: «Не можете служить Богу и мамоне» (Мф. 6:24 ).
Тему социальной и духовной закабалённости человека товарно-денежными отношениями писатель разрабатывал на протяжении всего творческого пути — от ранних статей: <«О продаже в Киеве Евангелия»> (1860), «Торговая кабала» (1861) — до самых последних работ: статья «Писательская кабала» (1894), «прощальная повесть» «Заячий ремиз» (1894).
«Достоевскому равный, он — прозёванный гений» , — стихотворная строчка Игоря Северянина о Лескове до недавнего времени звучала горькой истиной. Автора «Соборян» , «Запечатленного Ангела» , «Очарованного странника» и множества других шедевров русской классической прозы пытались представить то бытописателем, то рассказчиком анекдотов, то словесным «фокусником»; в лучшем случае — непревзойдённым «волшебником слова». Так, современная Лескову литературная критика справедливо усматривала в нём «чуткого художника и стилиста» — и не более: «Лесков характеризуется своим стилем едва ли не больше, чем своими взглядами и сюжетом <…> Как, по уверению Рубинштейна, на каждой ноте сочинений Шопена стоит подпись „Фредерик Шопен“, так на каждом слове Лескова имеется особое клеймо, свидетельствующее о принадлежности именно этому писателю» . Приведённые критиком сопоставления хороши, но в отношении Лескова слишком односторонни, узки. Одной стилевой меркой «безмерного» автора не измеришь. Так, по воспоминаниям А.И. Фаресова — первого биографа Лескова, на склоне лет писатель с горечью сетовал на то, что литературная критика осваивала в основном «второстепенные» аспекты его творчества, упуская из виду главное: «Говорят о моём „языке“, его колоритности и народности; о богатстве фабулы, о концентрированности манеры письма, о „сходстве“ и т.д., а главного не замечают <…> „сходство“-то приходится искать в собственной душе, если в ней есть Христос» .
В неустанных религиозно-нравственных исканиях и раздумьях писателя кроется ключ к определению самобытного характера его творчества — исповедального и проповеднического в одно и то же время.
«Близко к тебе слово, в устах твоих и в сердце твоём, то есть слово веры, которое проповедуем» (Рим. 10:8 ), — благовествовал святой апостол Павел. На пути в Дамаск он обрёл свет Христовой истины и своё главное призвание — евангельскую проповедь: «Тогда я сказал: Господи, что мне делать? Господь же сказал мне: встань и иди в Дамаск, и там тебе сказано будёт всё, что назначено тебе делать» (Деян. 22:10) .
Лесков, подобно апостолу, совершал свой переход «из Савлов в Павлы» , своё восхождение к свету Истины. Страница с заглавиями предполагаемых творений из лесковской записной книжки, экспонируемая в Доме-музее Н.С. Лескова в Орле, свидетельствует, что среди других творческих замыслов писатель обдумывал произведение под названием «Путь в Дамаск» . «Путь в Дамаск совершает всякий человек, ищущий света» , — отметил в своей записной книжке Лесков.
Он не позволял никаким давлениям извне направить в ложное русло его собственный, личный, глубоко выстраданный поиск: «я шёл дорогою очень трудною, — всё сам брал, без всякой помощи и учителя и вдобавок ещё при целой массе сбивателей, толкавших меня и кричавших: „Ты не так… ты не туда… Это не тут… Истина с нами — мы знаем истину“. А во всём этом надо было разбираться и пробираться к свету сквозь терние и колючий волчец, не жалея ни своих рук, ни лица, ни одежды» .
Своё неуёмное стремление к обретению Истины, дабы, по апостольскому слову, «приобресть Христа и найтись в Нём» (Филип. 3:8 ), писатель передавал и близким людям, и большой семье своих читателей. Так, обращаясь в 1892 году к своему приёмному сыну Б.М. Бубнову, Лесков писал: «„Кто ищет — тот найдёт“. Не дай Бог тебе познать успокоение и довольство собою и окружающим, а пусть тебя томит и мучит „святое недовольство“» (XI, 515).
Такое же „святое недовольство“ руководило писателем в его художественном исследовании русской жизни. Творческий мир Лескова выстраивался на абсолютных полярностях. На одном полюсе — «иконостас святых и праведных земли русской» в цикле рассказов и повестей о праведниках («Человек на часах», «На краю света», «Однодум», «Пигмей», «Пугало», «Фигура», «Кадетский монастырь», «Инженеры-бессребреники» и многие другие). На другом — «Содом и Гоморра» в рассказе «Зимний день (Пейзаж и жанр)» ; ужасающий духовный голод современности в поздних произведениях «Импровизаторы (Картинка с натуры)», «Юдоль (Рапсодия)», «Продукт природы», «Административная грация (Zahme Dressur [Мягкая, ручная дрессировка (нем. ).] в жандармской аранжировке)», «Загон» и других рассказах и повестях, полных страдания, боли и горечи.
Но и в «загоне» русской жизни писателя не оставляло созидательное «стремление к высшему идеалу» (Х, 440). Вникая в глубинные пласты Священного Писания, Лесков творил свой — явленный в слове — художественный образ мира. Это путь от ненависти и злобы, богоотступничества и предательства, отвержения и отторжения, попрания духовности и разрыва всех человеческих связей — к искуплению каждым своей вины через принятие христианской веры, любовь к Богу и ближнему, покаяние, следование идеалам Евангелия и завету Христа: «Иди и впредь не греши» (Ин. 8:11 ).
От добровольно возложенных на себя обязанностей «выметальщика сора» Лесков переходит к реализации своего высокого призвания к религиозно-художественному поучению. В основе многих произведениях последнего периода творчества («Христос в гостях у мужика», «Томление духа», «Под Рождество обидели» и других) лежит драгоценное слово Божие. Писатель выдерживает основные жанровые особенности и сам стиль православной проповеди, с её ориентацией на звуковое, живое восприятие художественного слова, внутреннюю диалогичность мысли, усиленную восклицаниями, риторическими вопросами, особой ритмической организацией напряжённой, взволнованной речи. Так, притчевый, учительный смысл «житейских случаев», изложенных в святочном рассказе «Под Рождество обидели» , в финале переходит в рождественскую проповедь; устанавливается родство духовное, которое «паче плотского» (XI, 404), между писателем-проповедником и его «паствой»: «Может быть, и тебя „под Рождество обидели“, и ты это затаил в душе и собираешься отплатить? <…> Подумай, — убеждает Лесков. — <…> Не бойся показаться смешным и глупым, если ты поступишь по правилу Того, Кто сказал тебе: „Прости обидчику и приобрети в нём брата своего“» . Это христианское наставление в одном из последних рассказов Лескова соотносится с руководством духовного пути преподобного Нила Сорского. Древнерусский святой «нестяжатель» в назидание ученику своему писал: «Сохрани же ся и тщися не укорити и не осудити никого ни в чём» . У Лескова в одном из писем есть знаменательные слова: «я не мщу никому и гнушаюсь мщения, а лишь ищу правды в жизни» (Х, 297-298), — такова и его писательская позиция.
Лесков отважился указать на «немощи» и «нестроения» тех церковнослужителей, которые не стоят на должной духовно-нравственной высоте и тем самым вводят в соблазн не одного, а многих из «малых сих, верующих» (Мк. 9:42 ) в Господа. И в то же время писатель создавал замечательные образы православных священников — вдохновенных христианских наставников, которые способны «расширить уста своя» (IX, 378) честным словом церковной проповеди. Писатель изображал таких светочей Православия на протяжении всего своего творческого пути: от начала (отец Илиодор в дебютном рассказе «Засуха» — 1862) — к середине («мятежный протопоп» Савелий Туберозов в романе-хронике «Соборяне» — 1872; «благоуветливые» образы архипастырей: «пленительно добрый Филарет Амфитеатров, умный Иоанн Соловьёв, кроткий Неофит и множество добрых черт в других персонажах» (XI, 231) — в цикле очерков «Мелочи архиерейской жизни» — 1878) — и до заката дней (отец Александр Гумилевский в рассказе «Загон» — 1893).
Всей «художественной проповедью» своего творчества Лесков сам стремился приблизиться к уяснению «высокой правды» и исполнить то, что «Богу угодно, чтобы „все приходили в лучший разум и в познание истины“ » .
О самом себе Лесков говорил: «Я отдал литературе всю жизнь, <…> я не должен „соблазнить“ ни одного из меньших меня и должен не прятать под стол, а нести на виду до могилы тот светоч разумения, который мне дан Тем, пред очами Которого я себя чувствую и непреложно верю, что я от Него пришёл и к Нему опять уйду <…> я верую так, как говорю, и этою верою жив я и крепок во всех утеснениях» .
Незадолго до смерти Лесков размышлял о «высокой правде» Божьего суда: «совершится над всяким усопшим суд нелицеприятный и праведный, по такой высокой правде, о которой мы при здешнем разуме понятия не имеем» . Писатель скончался так, как ему и желалось: во сне, без страданий, без слёз. Лицо его, по воспоминаниям современников, приняло самое лучшее выражение, какое у него было при жизни — выражение вдумчивого покоя и примирения. Так завершилось «томленье духа» и свершилось его освобождение.
Алла Анатольевна Новикова-Строганова,
доктор филологических наук, профессор
город Орёл
______________________
Лесков Н.С. Собр. соч.: В 11 т. — М.: ГИХЛ, 1956 — 1958. — Т. 11. — С. 577. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте. Римская цифра обозначает том, арабская — страницу.
Лесков Н.С. Новозаветные евреи (рассказы кстати) // Новь. — 1884. — Т. 1. — С. 72.
Быков П.В. Н.С. Лесков // Всемирная иллюстрация. — 1890. — № 20 (112). — С. 333.
Заметка была опубликована без подписи в газете «Указатель экономический» (1860. — № 181. — Вып. 25. — С. 437); в очередном номере «Указателя экономического» (1860. — № 186. Вып. 30. — С. 508) появилась новая анонимная заметка на ту же тему; с подписью: Николай Лесков — напечатана «Корреспонденция (Письмо г. Лескова)» // Санкт-Петербургские ведомости. — 1860. — № 135. — 21 июня. — С. 699 — 700. Эта же работа была перепечатана под заглавием «Нечто о продаже Евангелия, киевском книгопродавце Литове и других» // Книжный вестник. — 1860. — №№ 11 — 12. — С. 105 — 106.
Федотов Г.П. Святые древней Руси. — Paris: YMCA-Press, 1989. — С. 163.
Меньшиков М.О. Художественная проповедь (XI том сочинений Н.С. Лескова) // Меньшиков М.О. Критические очерки. — СПб., 1899.
Цит. по: Лесков А.Н. Указ. соч. — Т. 2. — С. 467.
Цит. по: Фаресов А.И. Против течений: Н.С. Лесков. Его жизнь, сочинения, полемика и воспоминания о нём. — СПб., 1904. — С. 410 — 411.
А лла Н овикова-С троганова (Орел)
Алла Анатольевна Новикова-Строганова - доктор филологических наук, профессор,живёт в г. Орле. Постоянный автор "Журнала литературной критики и словесности": "На стороне правды..." "Сотвори добро, найди мир и отгони зло, и живи во веки веков" ,"...Нет чести в Отечестве своем": неюбилейный размышления о Тургеневе" ,
«У ВЕЛИЧИВАТЬС УММУД ОБРАВС ЕБЕ ИК РУГОМС ЕБЯ…»
Н иколай Семёнович Лесков (1831 - 1895) отразил в своем художественно-публицистическом творчестве идеи о человеке и мире, которые имеют непреходящее значение.
Глубокомысленный художник и философ обладал «талантом вестничества», позволяющим передать в образах искусства высшую правду. Об этом даре Лескова проникновенно писал в своей книге «Роза мира: Метафилософия истории» Даниил Андреев. Он же указал в отношении Лескова и на горькую библейскую истину о том, что «нет пророка в своем отечестве»: «Таланты-вестники, как Лесков или Алексей Константинович Толстой, оставались изолированными единицами; они, так сказать, гребли против течения, не встречая среди своих современников ни должного понимания, ни справедливой оценки». Поэт Игорь Северянин в свое время также с горечью писал о том, что Лесков не получил должной оценки:
«Достоевскому равный,
Он прозёванный гений…»
Так, по воспоминаниямА.И. Фаресова - первого биографа Лескова, - писатель на склоне лет сетовал на то, что литературная критика осваивала в основном «второстепенные» аспекты его творчества, упуская из виду главное: «Говорят о моем «языке», его колоритности и народности; о богатстве фабулы, о концентрированности манеры письма, о «сходстве» и т.д., а главного не замечают... Вот <…> «сходство»-то приходится искать в собственной душе, если в ней есть Христос» .
Однако даже давние гонители Лескова, современные ему критики и чиновники - те, кто по словам писателя, «распинал его заживо»,- со временем вынуждены были признать его бесспорный талант. Когда дни писателя были ужесочтены - 12 февраля 1895 года - в «прощеное воскресенье» - день, в который православным «положено каяться друг перед другом во взаимно содеянных грехах и гнусностях», к дому писателя пришел, не решаясь переступить порог, «злейший его враг и ревностный гонитель, государственный контролер в министерском ранге» Тертий Филиппов. Сцену их встречи Лесков взволнованно передавал сыну Андрею: «- Вы меня примете, Николай Семёнович? - спросил Филиппов.
Я принимаю всех, имеющих нужду говорить со мною.
Перечитал я вас всего начисто, передумал многое и пришел просить, если в силах, простить меня за все сделанное вам зло.
И с этим, можешь себе представить, опускается передо мною на колени и снова говорит:
Просить так просить: простите!
Как тут было не растеряться? А он стоит, вот где ты, на ковре, на коленях. Не поднимать же мне его по-царски. Опустился и я, чтобы сравнять положение. Так и стоим друг перед другом, два старика. А потом вдруг обнялись и расплакались… Может, это и смешно вышло, да ведь смешное часто и трогательно бывает <…> все-таки лучше помириться, чем продолжать злобиться <…> Я очень взволнован его визитом и рад. По крайней мере кланяться будем на том свете».
Впервые место писателяв истории литературы определил М. Горький, справедливо причислив автора «Соборян», «Очарованного странника», «Левши» к ряду «творцов священного писания о русской земле». Действительно, идейно-художественная самобытность Лескова определяется прежде всего думой о русской земле, о России, русским духом, национально-историческим мироощущением в сочетании с ориентацией на высшие идеалы справедливости и деятельного добра. В лесковских произведениях постоянно взаимодействуют два плана бытия: реальный, национальный, конкретно-исторический и духовный, вневременной. Это особенно актуальнодля всей духовнойситуации в России наших дней, находящейся на пути к самовосстановлению. «В праведность России верил Лесков, должны верить и те, кто понял его. Лесков из былого, поверх провала современности, знаменует в будущее о том, что единственно может на крыльях своих удержаться над бездной, - о подвиге» , - писалфилософ П.П. Сувчинский (1892 - 1985),считавший Лескова «самым мудрым русским писателем» и глубочайшим мыслителем, провидцем, чьи «творческие откровения», «пророческие возвестия» явились «пророческим знамением глухой поры».
Грядущее возрождение России, ее способность выбраться из тотального кризиса «преглупого и преподлого времени <Письмо Н.С. Лескова к А.И. Фаресову (октябрь 1893 г.)>» никогда не ставились под сомнение писателем, который сумел в своих произведениях не только показать национальные характеры «героев и праведников» , создать свой художественный «иконостас» святых земли русской,но и воссоздать сам дух нации . Возможно, именно поэтому так сложна для перевода на иностранные языки художественная ткань лесковских творений, по которым зарубежные читатели пытаются прикоснуться к «загадке русской души». Крупный американский исследователь творчества Лескова Уильям Эджертон так и назвал одну из своих статей: «».
С особой силой всплескпристального внимания к самобытному творчеству нашего классика продемонстрировали международные научные конференции последнего десятилетия. В1995 году почтить 100-летие памяти великого русского писателя на его родину в Орёл приехали крупнейшие исследователи лесковского творчества из разных стран мира: США, Канады, Великобритании, Франции, Швейцарии, Италии, Японии.
Верность идеалу деятельного добра, определяющему мировоззрение Лескова, сделала его писательский труд настоящим подвигом общественного служения.
Он не проповедовал никаких утопий, но, как и его великие предшественники и современники - классики отечественной словесности, - старался пробуждать в людях «чувства добрые». Исследователи справедливо назвали Лескова «величайшим христианином среди русских писателей». Откликаясь на остросовременный в его эпоху философский спор о природе человека: “человек-зверь” или “человек - храм Божий”, - Лесков понимал личность в русле христианской концепции. Он был глубоко убежден в том, что основой нравственного преобразования человека и общества должно явиться самосовершенствование личности какпуть к «торжеству любви, правды и мира». Во всей жизни, по утверждению писателя, самое ценное - это «мгновения духовного роста - когда сознание просветлялось и дух рос».
Лесков ратовал за воплощение евангельского завета «Будьте совершенны...» , адресуясвое художественное творчество всем тем, «кто хощет совершен быти». Но в то же время писатель внес существенные коррективы в понимание самосовершенствования, как оно представлено у в программе «христианского максимализма» у Достоевского, для которого самосовершенствование как нравственный императив - «и начало, и продолжение, и исход». В письмек писательнице Л.И. Веселитской от 20 января 1893 г. Лесков утверждает: «в делах и вещах нет величия» <...> «единственное величие - в бескорыстной любви. Даже самоотвержение ничто по себе » <выделено мной. А. Н.-С.>.
Таким образом, оригинальностьлесковского решения проблемы состоит в том, что самосовершенствование человека, по разумению писателя, не должно быть исключительной целью,«идеей фикс»; это не самоцель, но средство к достижению высшей цели «воцарения на земле благоденствия и гармонии». Эта идея, ставшая одной из наиболее плодотворных в системе нравственно-философских и социально-этических взглядов Лескова, наиболее полное художественное выражение получила в рассказах о праведниках.
«Праведнический цикл» широко известен, однако ч ем больше изучаешь и читаешь о героях-праведниках Лескова, тем больше проникаешь в суть человеческой души и нравственности. В период издания собрания его сочинений, подводя последние итоги, когда, по словам писателя, были близки «распряжка» и «вывод из оглобель» , Лесков отмечал: «Весь мой 2-й том под заглавием «Праведники» представляет собою отрадные явления русской жизни. Это «Однодумы», «Пигмеи», «Кадетские монастыри», «Инженеры-бессребреники», «На краю света» и «Фигура» - положительные типы русских людей. Этому тому своих сочинений я придаю наибольшее значение. Он явно доказывает, был ли я слеп к хорошим и светлым сторонам русской жизни. Покажите мне у другого писателя такое обилие положительных русских типов». И действительно, в этом отношении Лесков - уникальная фигура в истории мировой литературы. В сочинениях многих других авторов нередко ощущается «заданность», предопределяющая известную схематичность в создании образа положительного героя - рупора авторских идей. Лесковские же праведники «всех сортов и званий» оживают под пером автора, воспринимаются как живые, полнокровные люди, искрящиеся огнем жизни.
В предисловии к рассказу «Однодум» (1879), опровергая крайне пессимистическое заявление А.Ф. Писемского, объявившего, что он видит во всех своих соотечественниках одни только «мерзости», Лесков возвестил: «Мне это было и ужасно и несносно, и пошел я искать праведных, пошел с обетом не успокоиться, доколе не найду хотя то небольшое число трёх праведных, без которых ’’несть граду стояния’’», то есть без которых, согласно народной легенде, не выживет, не выстоит ни один русский город.
На самом деле лесковские «поиски» начались задолго до этого заявления и с самого начала творческой биографии увенчались успехом. Как известно, почти в каждом произведении художника, даже не включенном в названный цикл, имеютсяобразы-персонажи праведников, которые, по словам Андрея Лескова - сына писателя, «то попадали в эти святцы, то оставались без канонизации». Например, уже в первом- «крестьянском» - романе «Житие одной бабы» («Амур в лапоточках») (1863) запоминается фигура орловского мещанина, лекаря Силы Ивановича Крылушкина, который исцеляет «не травками да муравками», а великой силой любви к людям, действенным состраданием и участием. Эти «маленькие люди с просторными сердцами» не канонические святые, но их «теплыми личностями» согревается жизнь: «куда бы я ни обращался, - писал Лесков о своем «розыске», - кого ни спрашивал - все отвечали мне в том роде, что праведных людей не видывали, потому что все люди грешные, а так, кое-каких хороших людей и тот и другой знавали. Я и стал это записывать». Писатель отыскал своих праведных в каждой социальной группе российского общества.
Проблема свободного выбора, перед которой оказалось человечество со времен грехопадения, рассматривается в творчестве Лескова как проблема выбора жизненной позиции. Чтобы противостоять мощному злу, добро, дабы не стать жертвой зла, не должно выливаться в формы пассивные, беспомощные, мученические. Лесковские праведники воплощают альтруистическийидеал именно активного, деятельного добра. Самоотверженная любовь к ближнему в соединении с настойчивым практическим деланием - основной признак и качествоправедности. Лесков верит в великие возможности человеческой природы, в которой, как известно, «добро со злом борется, а поле битвы - сердца людей», однако рано или поздно добро возьмет верх над злом.
В очерке «Вычегодская Диана (Попадья-охотница)» (1883) Лесков отмечал: «Такие энергические и… всепобеждающие характеры везде редки, и их, как зажженную свечку, нельзя оставлять под спудом, а надо утверждать на высоком свешнике - да светят людям. Бодрый, мужественный пример часто служит на пользу ослабевающим и изнемогающим в житейской борьбе. Это своего рода маяки. Воодушевить угнетенного человека, сообщив его душе бодрость, - почти во всех случаях жизни - значит спасти его, а это значит более, чем выиграть самое кровопролитное дело. Это стоит того, чтобы родиться, жить, глядя на «смысла поруганье», и умереть с отрадою, имея впереди себя праведника, который умер «за люди», оживив изветшавшую лицемерную мораль бодрым примером своего высокого человеколюбия».
Дело честного писателя - беззаветно служить этой идее, для достижения которой, по глубокому убеждению Лескова, «мы можем и должны всеми зависящими от нас средствами увеличивать сумму добра в себе и кругом себя». Такова сердцевина нравственно -философской и общественной позиции самобытнейшего русского писателя, раздумья которого являются не просто завещанием, но вестью, заветом современному сознанию.
Литературная критика и публицистика @ ЖУРНАЛ ЛИТЕРАТУРНОЙ КРИТИКИ И СЛОВЕСНОСТИ, №5 (май) 2014 года
