Перечитал этот бессмертный труд Александра Дюма (и как выяснилось, и Огюста Маке) после приобретения книги издательства Азбука в серии БЧК, с иллюстрациями Мориса Лелуара. Перевод - классический Н. Бутыриной и В. Столбова, иллюстраций действительно много, они также выглядят классическими и в принципе совпадают с выложенными в открытых источниках на гравюрах и картинах. Сюжет безусловно известен большинству образованных людей, он не утратил своей увлекательности и сегодня - романтическая история «кровь -любовь», дуэли, заговоры, личные мотивы решают судьбы королевства, а несколько отважных и неукротимых людей делают историю народов. Это привлекало тогда, привлекает сейчас и будет привлекать всегда, пока люди будут верить в свободу воли.
Я кроме того, сопоставил реальные события и реальных персонажей (понятно по имеющимся источникам) с выведенными в романе гениальным автором «развесистой клюквы».
В общем и целом оказалось, что основная интрига, давшая имя роману, весьма вольно трактована Дюма. Заурядный случай адюльтера с заурядным для того времени наказанием для покусившегося на святость семейного очага (Бюсси действительно убили, он реально мощно бился, но Монсоро все же остался жив и долго и счастливо жил со своей супругой, родившей ему впоследствии шесть детей) развернут в мощную любовную драму и трагедию в одном лице.
В целом абсолютное большинство персонажей отнюдь не являлись настолько преданными политическим интересам, чтобы отдавать за них жизнь - жизнь и здоровье дворяне того времени предпочитали отдавать (и отбирать) исключительно ради понта и авторитета, не брезгуя и материальной выгодой - к примеру реальный Бюсси, воспользовался Варфоломеевской ночью, чтобы прирезать родственника, с которым у его отца был судебный спор о земельном владении (понятно, что после устранения оппонента решился в пользу семейства Бюсси). Тем не менее, не следует им отказывать в храбрости. Безусловно, при французском королевском дворе того времени слабые и недостаточно смелые люди не могли продвинуться и тем более стать фаворитами - тут автор некоторых персонажей для контраста с Бюсси попросту оклеветал.
Но больше всего мне понравилось, что решительный, умный, язвительный королевский шут Шико не только существовал в действительности, но и весьма близко к оригиналу отражен в романе, в отличие, например, от Д"Артаньяна. Поэтому польза на мой взгляд от прочтения не только развлекательная, сохранен исторический образ человека, действительно достойного уважения.
Оценка: 9
Великолепный приключенческий роман. Ничуть не хуже чем «Три мушкетёра», хотя и не такой известный.
Если сравнивать эту книгу с первой частью трилогии - «Королевой Марго», то это очень разные романы. В первой почти сплошные политические интриги и заговоры, дворцовые перевороты. А главные герои бледные, слобо прописанные. А в «Графине де Монсоро», все наоборот. Политическая линия попроще, нет головоломных сплетений сюжета. Зато несколько основных персонажей получились очень яркие. И все внимание сосредоточено на их судьбах.
Лично мне интереснее было читать про приключения шута Шико. На мой взгляд, это и есть главный герой. На его фоне, безупречный и чересчур идеализированный Бюсси выглядит более бледным и скучным. Не говоря уж о графине де Монсоро, в честь которой и названа книга. Несколько реплик - вот и вся ее роль в романе.
Зато шут, король, герцог Анжуйский, главный ловчий Монсоро - вот яркие, образные и сложные личности.
Но, у каждого читателя в этой книге свои любимые герои.
Можно, конечно, придраться, что Дюма уж очень преувеличил достоинства Бюсси, который пачками расправляется с врагами и с легкостью манипулирует другими людьми. Да, но это всего лишь развлекательный художественный роман, правда основанный на исторических событиях.
Книга написана шикарным языком. Ничуть не устарела, хотя и написана почти два века назад. Читается очень легко и быстро. Обычно, романы такого объема я читаю месяц, а эту книгу я на одном дыхании прошёл за несколько вечеров.
Оценка: 9
Повторяю тему, которую я приводил в оценках «Трех мушкетеров», -- о том, что мы намеренно или подсознательно не обращаем внимания на несоответствия событий в романе будничной реальности
Бюсси --- фехтовальщик от бога, хотя мы опускаем в сознании что против огромного числа противников наступающих на него рядами он в конце концов должен «вымахаться»» независимо даже от ранений Пусть! Так же как и дело касается «Пардайянов» (отца или сына неважно но всё таки больше сына) (обобщаю вместе поскольку здесь романа не нашел)
Так вот Против этих кудесников шпаги куча противников, в несколько рядов; стоило кому из заднего ряда спокойно отойти назад тщательно зарядить пистолет и сказать:«ребята,расступитесь-ка!» Если нужно было взять живым то сказать «Господин Бюсси (или Пардальян), как перед мастером клинка преклоняюсь, но вы же не джидай и пулю шпагой не отобьете(ну это юмор такой даю!) В общем прострелю я вам, если сейчас не бросите шпагу, колено и в лучшем случае оставшуюся жизнь будете потом хромать А так сможете еще мечтать о побеге, надеюсь не мне вас будет сторожить Ну не упрямьтесь!» И гордый шевалье со вздохом и чертыханьем вынужден был бы шпагу свою отдать или сломать (впрочем кажется в случае с Бюсси речь о пленении не шла)
Александр Дюма
Графиня де Монсоро
СВАДЬБА СЕН-ЛЮКА
В последнее воскресенье масленицы 1578 года, после народного гулянья, когда на парижских улицах затихало шумное дневное веселье, в роскошном дворце, только что возведенном на берегу Сены, почти напротив Лувра, для прославленного семейства Монморанси, которое, породнившись с королевским домом, по образу жизни не уступало принцам, начиналось пышное празднество. Сие семейное торжество, последовавшее за общественными увеселениями, было устроено по случаю бракосочетания Франсуа д"Эпине де Сен-Люка, наперсника и любимца короля Генриха III, с Жанной де Коссе-Бриссак, дочерью маршала де Коссе-Бриссака.
Свадебный обед был дан в Лувре, и король, который с величайшей неохотой согласился на этот брак, явился к столу с мрачным выражением лица, совершенно неподобающим для такого случая. Да и наряд короля находился в полном соответствии с его лицом: Генрих был облачен в темно-коричневый костюм, тот самый, в котором его написал Клуэ на картине, изображающей свадьбу Жуаеза. При виде этого угрюмого величия, этого короля, похожего па свой собственный призрак, гости цепенели от страха, и особенно сильно сжималось сердце У юной новобрачной, на которую король всякий раз, когда он удостаивал ее взгляда, взирал с явным неодобрением.
Однако насупленные в разгаре брачного пира брови короля, казалось, ни у кого не вызывали удивления; все знали, что причина кроется в одной из тех дворцовых тайн, что лучше обходить стороной, как подводные рифы, столкновение с которыми грозит неминуемым кораблекрушением.
Едва дождавшись окончания обеда, король порывисто вскочил, и всем гостям волей-неволей пришлось последовать его примеру; поднялись даже те, кто шепотом высказывал желание еще побыть за пиршественным столом.
Тогда Сен-Люк, долгим взглядом посмотрев в глаза жены, словно желая почерпнуть в них мужество, приблизился к своему господину.
– Государь, – сказал он, – не соблаговолит ли ваше величество послушать нынче вечером скрипки и украсить своим присутствием бал, который я хочу дать в вашу честь во дворце Монморанси?
Генрих III повернулся к новобрачному со смешанным чувством гнева и досады, но Сен-Люк склонился перед ним так низко, на лице его было написано такое смирение, а в голосе звучала такая мольба, что король смягчился.
– Да, сударь, – ответил он, – мы приедем, хотя вы совсем не заслуживаете подобного доказательства нашей благосклонности.
Тогда бывшая девица де Бриссак, отныне госпожа де Сен-Люк, почтительно поблагодарила короля, но Генрих повернулся к новобрачной спиной, не пожелав ей ответить.
– Чем вы провинились перед королем, господин де Сен-Люк? – спросила Жанна у своего мужа.
– Моя дорогая, я все расскажу вам потом, когда эта грозовая туча рассеется.
– А она рассеется?
– Должна, – ответил Сен-Люк.
Новобрачная еще не освоилась с положением законной супруги и не решилась настаивать; она запрятала любопытство в глубокие тайники сердца и дала себе слово продолжить разговор в другую, более благоприятную минуту, когда она сможет продиктовать свои условия Сен-Люку, не опасаясь, что он их отвергнет.
Сен-Люк пригласил на бал всех, кто числился в его друзьях или в друзьях короля. Кроме того, он разослал приглашения принцам и фаворитам принцев, начиная с приближенных нашего старого знакомца, герцога Алансонского, которого восшествие на королевский престол Генриха III сделало герцогом Анжуйским. Но герцог не счел нужным появиться на свадебном обеде в Лувре и, по всей видимости, не собирался присутствовать на свадебном балу во дворце Монморанси.
Короля Наваррского и его супруги в Париже не было, они, как это известно читателям нашего предыдущего романа, спаслись бегством в Беарн и там возглавили войска гугенотов, оказывавшие открытое сопротивление королю.
Герцог Анжуйский, по своему всегдашнему обыкновению, тоже ходил в недовольных, но недовольство его было скрытым и незаметным; герцог неизменно старался держаться в задних рядах, выталкивая вперед тех дворян из своего окружения, кого не отрезвила ужасная судьба Ла Моля и де Коконнаса, чья казнь, несомненно, еще жива в памяти наших читателей.
Само собой разумеется, приверженцы герцога и сторонники короля пребывали в состоянии дурного мира: не менее двух-трех раз в месяц между ними завязывались дуэли, и только в редчайших случаях дело обходилось без убитых или по меньшей мере без тяжелораненых.
Что до Екатерины Медичи, то самое заветное желание королевы-матери исполнилось – ее любимый сын достиг трона, о котором она так мечтала для него, а вернее сказать, для самой себя; теперь она царствовала, прикрываясь его именем, всем своим видом и поведением выказывая, что в сем бренном мире занята только заботами о своем здоровье и ничто другое ее не беспокоит.
Сен-Люк, встревоженный не сулящим ничего доброго отсутствием короля и принцев, пытался успокоить своего тестя, который по той же причине был огорчен до глубины души. Убежденный, как, впрочем, и весь двор, в том, что короля Генриха и Сен-Люка связывают тесные дружеские узы, маршал рассчитывал породниться с источником благодеяний, и – вот тебе на! – все вышло наоборот: его дочь сочеталась браком с ходячим воплощением королевской немилости. Сен-Люк всячески пытался внушить старику уверенность, которой сам не испытывал, а его друзья – Можирон, Шомберг и Келюс, разодетые в пух и прах, неестественно прямые в своих великолепных камзолах, с огромными брыжами, на которых голова покоилась, как на блюде, шуточками и ироническими соболезнованиями лишь подливали масла в огонь.
– Э! Бог мой! Наш бедный друг, – соболезновал Сен-Люку Жак де Леви, граф де Келюс, – я полагаю, на этот раз ты действительно пропал. Король на тебя сердится потому, что ты пренебрег его советами, а герцог Анжуйский – потому, что ты не выказал должного почтения к его носу 1.
– Ну нет, – возразил Сен-Люк. – Ошибаешься, Келюс, король не пришел потому, что отправился на богомолье в Минимский монастырь, что в Венсенском лесу, а герцог Анжуйский – потому, что влюбился в какую-нибудь даму, которую я, как на грех, обошел приглашением.
– Рассказывай, – возразил Можирон. – Видел, какую мину скорчил король на обеде? А ведь у человека, который раздумывает, не взять ли ему посох да и не пойти ли на богомолье, и выражение лица бывает благостное, умиленное. Ну а герцог Анжуйский? Пусть ему помешали прийти какие-то личные дела, как ты утверждаешь, но куда же делись его анжуйцы, где хотя бы один из них? Оглянись вокруг – полнейшая пустота, даже этот бахвал Бюсси не соизволил явиться.
– Ах, господа, – сказал маршал де Бриссак, сокрушенно качая головой, – как все это смахивает на опалу. Господи боже мой! Неужто его величество разгневался на наш дом, всегда такой преданный короне?
И старый царедворец скорбно воздел руки горе.
Молодые люди смотрели па Сен-Люка, заливаясь смехом; их веселое настроение отнюдь не успокаивало старого маршала, а лишь усугубляло его отчаяние.
Юная новобрачная, задумчивая и сосредоточенная, мучилась тем же вопросом, что и ее отец, – чем мог Сен-Люк прогневать короля?
Сам Сен-Люк, конечно, знал, в чем он провинился, именно потому он и волновался больше всех.
Вдруг у одной из дверей залы возвестили о прибытии короля.
– Ах! – воскликнул просиявший маршал. – Теперь мне уже ничего не страшно; для полного счастья мне не хватает только услышать о прибытии герцога Анжуйского.
– А меня, – пробормотал Сен-Люк, – присутствие короля пугает больше, чем его отсутствие; он явился сюда неспроста, наверное, хочет сыграть со мной злую шутку, и герцог Анжуйский не счел нужным явиться по той же причине.
В последнее воскресенье Масленицы 1578 года, после народного гулянья, когда на парижских улицах затихало шумное дневное веселье, в роскошном дворце, только что возведенном на берегу Сены, почти напротив Лувра, для прославленного семейства Монморанси, которое, породнившись с королевским домом, по образу жизни не уступало принцам, начиналось пышное празднество. Сие семейное торжество, последовавшее за общественными увеселениями, было устроено по случаю бракосочетания Франсуа д’Эпине де Сен-Люка, наперсника и любимца короля Генриха III, с Жанной де Коссе-Бриссак, дочерью маршала де Коссе-Бриссака.
Свадебный обед был дан в Лувре, и король, который с величайшей неохотой согласился на этот брак, явился к столу с мрачным выражением лица, совершенно неподобающим для такого случая. Да и наряд короля находился в полном соответствии с его лицом: Генрих был облачен в темно-коричневый костюм, тот самый, в котором его написал Клуэ на картине, изображающей свадьбу Жуаеза. При виде этого угрюмого величия, этого короля, похожего на свой собственный призрак, гости цепенели от страха, и особенно сильно сжималось сердце у юной новобрачной, на которую король всякий раз, когда он удостаивал ее взгляда, взирал с явным неодобрением.
Однако насупленные в разгаре брачного пира брови короля, казалось, ни у кого не вызывали удивления; все знали, что причина кроется в одной из тех дворцовых тайн, что лучше обходить стороной, как подводные рифы, столкновение с которыми грозит неминуемым кораблекрушением.
Едва дождавшись окончания обеда, король порывисто вскочил, и всем гостям волей-неволей пришлось последовать его примеру; поднялись даже те, кто шепотом высказывал желание еще побыть за пиршественным столом.
Тогда Сен-Люк, долгим взглядом посмотрев в глаза жены, словно желая почерпнуть в них мужество, приблизился к своему господину.
– Государь, – сказал он, – не соблаговолит ли ваше величество послушать нынче вечером скрипки и украсить своим присутствием бал, который я хочу дать в вашу честь во дворце Монморанси?
Генрих III повернулся к новобрачному со смешанным чувством гнева и досады, но Сен-Люк склонился перед ним так низко, на лице его было написано такое смирение, а в голосе звучала такая мольба, что король смягчился.
– Да, сударь, – ответил он, – мы приедем, хотя вы совсем не заслуживаете подобного доказательства нашей благосклонности.
Тогда бывшая девица де Бриссак, отныне госпожа де Сен-Люк, почтительно поблагодарила короля, но Генрих повернулся к новобрачной спиной, не пожелав ей ответить.
– Чем вы провинились перед королем, господин де Сен-Люк? – спросила Жанна у своего мужа.
– Моя дорогая, я все расскажу вам потом, когда эта грозовая туча рассеется.
– А она рассеется?
– Должна, – ответил Сен-Люк.
Новобрачная еще не освоилась с положением законной супруги и не решилась настаивать; она запрятала любопытство в глубокие тайники сердца и дала себе слово продолжить разговор в другую, более благоприятную минуту, когда она сможет продиктовать свои условия Сен-Люку, не опасаясь, что он их отвергнет.
Сен-Люк пригласил на бал всех, кто числился в его друзьях или в друзьях короля. Кроме того, он разослал приглашения принцам и фаворитам принцев, начиная с приближенных нашего старого знакомца, герцога Алансонского, которого восшествие на королевский престол Генриха III сделало герцогом Анжуйским. Но герцог не счел нужным появиться на свадебном обеде в Лувре и, по всей видимости, не собирался присутствовать на свадебном балу во дворце Монморанси.
Короля Наваррского и его супруги в Париже не было, они, как это известно читателям нашего предыдущего романа, спаслись бегством в Беарн и там возглавили войска гугенотов, оказывавшие открытое сопротивление королю. Герцог Анжуйский, по своему всегдашнему обыкновению, тоже ходил в недовольных, но недовольство его было скрытым и незаметным; герцог неизменно старался держаться в задних рядах, выталкивая вперед тех дворян из своего окружения, кого не отрезвила ужасная судьба Ла Моля и де Коконнаса, чья казнь, несомненно, еще жива в памяти наших читателей.
Само собой разумеется, приверженцы герцога и сторонники короля пребывали в состоянии дурного мира: не менее двух-трех раз в месяц между ними завязывались дуэли, и только в редчайших случаях дело обходилось без убитых или по меньшей мере без тяжелораненых. Что до Екатерины Медичи, то самое заветное желание королевы-матери исполнилось – ее любимый сын достиг трона, о котором она так мечтала для него, а вернее сказать, для самой себя; теперь она царствовала, прикрываясь его именем, всем своим видом и поведением выказывая, что в сем бренном мире занята только заботами о своем здоровье и ничто другое ее не беспокоит.
Сен-Люк, встревоженный не сулящим ничего доброго отсутствием короля и принцев, пытался успокоить своего тестя, который по той же причине был огорчен до глубины души. Убежденный, как, впрочем, и весь двор, в том, что короля Генриха и Сен-Люка связывают тесные дружеские узы, маршал рассчитывал породниться с источником благодеяний, и – вот тебе на! – все вышло наоборот: его дочь сочеталась браком с ходячим воплощением королевской немилости. Сен-Люк всячески пытался внушить старику уверенность, которой сам не испытывал, а его друзья – Можирон, Шомберг и Келюс, разодетые в пух и прах, неестественно прямые в своих великолепных камзолах, с огромными брыжами, на которых голова покоилась, как на блюде, шуточками и ироническими соболезнованиями лишь подливали масла в огонь.
– Э! Бог мой! Наш бедный друг, – соболезновал Сен-Люку Жак де Леви, граф де Келюс, – я полагаю, на этот раз ты действительно пропал. Король на тебя сердится потому, что ты пренебрег его советами, а герцог Анжуйский, – потому, что ты не выказал должного почтения к его носу.
– Ну нет, – возразил Сен-Люк, – ошибаешься, Келюс, король не пришел потому, что отправился на богомолье в Мининский монастырь, что в Венсенском лесу, а герцог Анжуйский – потому, что влюбился в какую-нибудь даму, которую я, как на грех, обошел приглашением.
– Рассказывай, – возразил Можирон. – Видел, какую мину скорчил король на обеде? А ведь у человека, который раздумывает, не взять ли ему посох да и не пойти ли на богомолье, и выражение лица бывает умиленное. Ну а герцог Анжуйский? Пусть ему помешали прийти какие-то личные дела, как ты утверждаешь, но куда же делись его анжуйцы, где хотя бы один из них? Оглянись вокруг – полнейшая пустота, даже бахвал Бюсси не соизволил явиться.
– Ах, господа, – сказал маршал де Бриссак, сокрушенно качая головой, – как все это смахивает на опалу. Господи боже мой! Неужто его величество разгневался на наш дом, всегда такой преданный короне?
И старый царедворец скорбно воздел руки горе.
Молодые люди смотрели на Сен-Люка, заливаясь смехом; их веселое настроение отнюдь не успокаивало старого маршала, а лишь усугубляло его отчаяние.
Юная новобрачная, задумчивая и сосредоточенная, мучилась тем же вопросом, что и ее отец, – чем мог Сен-Люк прогневать короля?
Сам Сен-Люк, конечно, знал, в чем он провинился, именно потому он и волновался больше всех.
Вдруг у одной из дверей залы возвестили о прибытии короля.
– Ах! – воскликнул просиявший маршал. – Теперь мне уже ничего не страшно; для полного счастья мне не хватает только услышать о прибытии герцога Анжуйского.
Что же происходило во Франции во второй половине 1570-х годов?
Тридцать первого мая 1574 года умер Карл IX. Узнав об этом, будущий король Генрих III мчится из Кракова в Париж, сбежав от своих подданных. За королем гонится польский дворцовый маршал Тенчинский, но Генриху удается ускользнуть от «верного слуги», он благополучно прибывает во Францию, а 13 февраля 1575 года коронуется в Реймсе.
«Политическое наследство», доставшееся Генриху от брата, могло бы озадачить и человека с более сильным характером, гораздо более искушенного в политической борьбе, чем новоиспеченный король: борьба между католиками и протестантами была в самом разгаре. Генрих же менее всего был способен примирить партии и восстановить порядок в стране. В лице последнего Валуа мы имеем превосходный образец представителя вырождающейся династии.
Непосредственно за Варфоломеевской ночью последовало несколько войн. Гугеноты засели в ряде городов и сражались отчаянно. Ла-Рошель королевским войскам, несмотря на множество приступов, взять так и не удалось. Наконец, устав от непрерывных сражений, стороны в 1576 году подписали мирный договор. Король согласился на все требования гугенотов: им была предоставлена свобода вероисповедания повсюду, кроме Парижа, переданы восемь крепостей, возвращены конфискованные имения. Гугенотским вождям, Конде и Данвилю, было разрешено губернаторствовать в ряде провинций, где они становились как бы маленькими королями. Самое главное было в том, что королю пришлось допустить существование политической организации гугенотов — протестантской конфедерации. Кроме того, королевский эдикт сообщал, что беспорядки и крайние проявления жестокости, имевшие место в Париже 24 августа 1572 года и в других городах в последующие дни, произошли вопреки желанию короля и к его крайнему неудовольствию, а потому его величество (якобы выражая сокровенное желание покойного брата) полностью восстанавливает доброе имя всех погибших гугенотских вождей. В результате уступок Генриха протестанты получили возможность образовать чуть ли не государство со своей армией и администрацией.
Успехи протестантов заставили и противную сторону подумать о защите своих интересов на случай полного бессилия центральной власти, которая оказалась неспособной разрешить спор в пользу большинства, то есть католиков. Так, в том же 1576 году под руководством Гизов возникла Католическая лига. Как и организация протестантов, она объединяла представителей верхних и нижних слоев общества. Генрих Гиз распространил воззвание, в котором Лига предлагала полностью восстановить Божьи законы, возобновить богослужение только по обрядам святой римской церкви, а кроме того, возвратить сеньорам и провинциям феодальные права и вольности. Принадлежность к Лиге была объявлена обязательной для всех католиков; они должны были беспрекословно повиноваться Гизу и обязывались отдать за него жизнь. Генрих Гиз стал кумиром католиков, как дворян, так и буржуа, которые видели в нем символ единства страны.
Лигисты действовали решительно, и король скоро начал опасаться их гораздо больше, чем гугенотов, которые все-таки были более или менее удовлетворены (даже королевский брат, герцог Алансонский, в последнюю минуту ставший на их сторону, получил Анжу, Турень и Берри). В этой обстановке он решается на ход, ставший, пожалуй, его самым значительным политическим маневром: он решается возглавить Лигу и стать большим католиком, чем сам Гиз. 1 января 1577 года король объявил, что не признает никакой религии, кроме католической. В ответ на это гугеноты, возглавленные Генрихом Наваррским, еще в феврале 1576 года бежавшим из Парижа, начали новую войну. Их поддерживали шведский и датский короли, английская королева и немецкие князья. Военные действия сопровождались неслыханными грабежами и насилиями: солдаты, превратившиеся в разнузданных бандитов, не щадили ни своих, ни чужих. В сентябре 1577 года обессиленные противники заключили мир на три года. Чтобы обезопасить себя, король запретил все религиозные организации — как католические, так и протестантские. Однако главные проблемы оставались нерешенными, и колеблющееся равновесие сулило лишь недолгую передышку.
Таков исторический фон, на котором развертывается действие «Графини де Монсоро». Следует сказать, что Дюма вольно обошелся с хронологией, поместив в 1578 год события, происшедшие годом раньше. Это объясняется особенностями взгляда Дюма на историю вообще и обстоятельствами создания романа.
В своем творчестве писатель придерживался так называемой «теории малых причин», полагая, что дворцовые интриги, заговоры и т. п. вызывают громадные исторические последствия. Логика такого взгляда заставляла его видеть вершителей истории в совершенно незначительных по своему положению, но ловких и изобретательных людях, каков, например, королевский шут Шико. С точки зрения Дюма, именно Шико спасает короля от козней лигистов, а Францию от неизбежной новой войны. Пристрастие, которое писатель питал к смелым и находчивым людям, самостоятельно «делающим историю», отчасти объясняется его представлением об описываемой эпохе как о переходном, «смутном» времени. В XVI-XVII веках во Франции на смену прежнему феодально-рыцарскому кодексу чести и верности приходит новая, буржуазно-индивидуалистическая мораль, мораль человека, заботящегося прежде всего о своей личной выгоде. Любимые герои Дюма уже не всегда могут вести себя честно и прямо. Чтобы добиться своего, им часто приходится пускаться на хитрость, а то и обманывать (вспомним проделки д’Артаньяна). В «Графине де Монсоро» некоторые черты этого индивидуализма проявляются в Шико; хитрить приходится даже «верному рыцарю» Бюсси. Любовная история Бюсси и Дианы де Меридор тесно переплетается в романе с политическими событиями. Однако французский исследователь Париго заметил, что Дюма рассматривает историю «как декорацию, на фоне которой развивается страсть».
Читатель, конечно, согласится с тем, что в романе Шико занимает по меньшей мере столь же важное место, как Бюсси и графиня де Монсоро. И в самом деле, Антуан д’Англерэ (таково было настоящее имя Шико), храбрый и веселый гасконский дворянин, больше всех подходил для того, чтобы стать «вершителем истории», действующим в романе. Именно ему писатель уготовил роль спасителя короля и Франции от козней лигистов. Остроумием, смелостью, умением не теряться в самых сложных ситуациях Шико напоминает своего знаменитого земляка д’Артаньяна. По иронии судьбы Генрих, из которого вышел бы превосходный шут, был королем, а Шико, которому роль короля удавалась гораздо лучше, чем его незадачливому господину,— шутом. Шико был не только шутом, но и офицером. В 1574 году он исполнял обязанности «лейтенанта его величества в замке Лош», а служа Генриху IV, Шико сопровождал его во всех походах. В смерти Шико, как и в его жизни, тесно переплелись шутовство и истинное геройство. В 1592 году при осаде Руана он взял в плен графа де Шалиньи и задумал подарить своего пленника Генриху IV. Войдя вместе с графом, он театрально крикнул королю: «Взгляни-ка, что я тебе дарю!» Де Шалиньи, придя в ярость от такого обращения, ударил Шико по голове эфесом шпаги, которую ему непредусмотрительно оставили. Через несколько часов Шико умер.
Роман, написанный в 1846 году, выходил в виде отдельных публикаций в газете. Необходимость все время держать читателей в напряжении также обуславливала преобладание авантюрного, приключенческого элемента над фактически-историческим. Как создатель приключенческого романа, Дюма восхищает богатством и смелостью своей фантазии, но вместе с тем следует отметить, что сюжетно-историческая часть его произведений почти всегда заимствована из мемуаров и хроник. Не служит исключением и «Графиня де Монсоро». Почти все действующие лица романа упоминаются в мемуарах современника описываемых событий Пьера де Бурдейля Брантома (1535-1614). Дюма лишь по-иному расставил их, кое-что изменил, кое-что прибавил. Что же нам известно о них?
Франсуа де Бальзак, сеньор д’Антрагэ (1541-1613), в описываемое время выступал против короля на стороне Гизов. Жак де Леви, граф де Келюс (1554-1578), был, как и в романе, фаворитом Генриха III и погиб на дуэли, где вместе с Можироном и Ливаро дрался против Антрагэ, Рибейрака и Шомберга. Келюс умер на руках у короля, который сочинил в его честь эпитафию, начинавшуюся словами: «Он принял смерть, но не бесчестье...» Зато Гаспар де Шомберг, граф де Нантейль (1544-1599), благополучно прожил после дуэли еще 20 лет, исполняя дипломатические поручения французских королей в Германии. Жан-Луи де Ногарэ де ла Валетт, герцог д’Эпернон (1554-1642), который не участвовал в дуэли совсем по другим причинам, чем это описано у Дюма, был галантным и храбрым гасконским дворянином, фаворитом Генриха III, как и превосходный фехтовальщик Франсуа д’Эпине де Сен-Люк, барон де Кревкер (1554-1597). Последний, впрочем, пользовался милостью и при Генрихе IV — он был губернатором Бретани. Знаменитый Луи де Клермон, граф де Бюсси д’Амбуаз (1549-1579), фаворит герцога Анжуйского, в 1576 году был губернатором провинции Анжу, незадолго перед этим подаренной герцогу. Имеются сведения, что он сменил Ла Моля как возлюбленный Маргариты Наваррской. Бюсси погиб на следующий год после знаменитой дуэли от руки Шарля де Шамбе, графа де Монсоро, жена которого была любовницей Бюсси.
Из того, что мы узнали, видно, каким образом Дюма вплетал исторические факты в захватывающее действие. Разумеется, он не всегда точен при описании событий. Но как писатель он на высоте каждый миг.
А. Столяров
Роман интересен. Бюсси этакий благородный рыцарь, хотя прототип героя граф де Бюсси был противоположен, как и сама графиня Монсоро.
Граф б ыл неплохим поэтом, писал любовные стихи, в которых рассуждал о возвышенных чувствах и необходимости соблюдения тайны любовных отношений. При этом в реальной жизни постоянно хвастался своими любовными победами, чем скомпрометировал нескольких дам. Был известен как скандалист и завзятый бретёр; однажды дрался на дуэли, поспорив о форме узора на шторах. Имел репутацию жестокого и беспощадного противника. Друзей у него было очень мало, недоброжелателей - гораздо больше.
В 1572 году, во время Варфоломеевской ночи во главе отряда руководил убийством семерых своих родственников, чьим наследником являлся, в том числе двух кузенов - Антуана де Клермона, маркиза де Ренель (кстати - католика ), с которым вёл тяжбу из-за маркизата , и Армана де Клермона, барона де Пиль. В результате существенно поправил своё материальное положение. Позже уверял всех, что убитые были гугенотами. Графиня Монсоро (Её реальное имя Франсуаза де Маридор де ла Фреслоньер. .) : Её встреча с красавцем Бюсси произошла вовсе не в Париже, как утверждает роман, а в Анжу. К тому времени Франсуаза уже была замужем за графом Монсоро. Причем, это был её второй брак. Настоящее имя Графа Монсоро - Шарль де Шамб. Он не был ни старым ни уродливым, каким представлен в книге. Напротив, современники находили его скорее красивым, умным и обаятельным. На шесть лет старше Франсуазы, он был одного возраста с Бюсси. Его брак с Франсуазой был заключён по любви (без всякого обмана и шантажа, описанного в романе) и они прекрасно ладили, небывалая редкость по тем временам. На одном из герцогских приемов в Анжере Франсуаза познакомилась с анжуйским губернатором, графом де Бюсси . При первой встрече они не произвели друг на друга никакого впечатления. Однако когда через два года Монсоро перевез жену в свой родовой замок на Луаре , скучающий в провинции Бюсси стал часто наведываться к графине. Граф отвечал за королевскую охоту и вынужден был подолгу бывать в столице. Франсуаза, не отвечая Бюсси взаимностью, все-таки старалась удержать настойчивого поклонника при себе. Бюсси же, ухаживая за Франсуазой, не обходил своим вниманием и королеву Марго.
В конечном итоге, Бюсси стал жертвой своего собственного бахвальства. Он решил похвастаться в письме парижским друзьям о своих успехах у графини Монсоро, что привело к трагичной гибели. Бюсси погиб в возрасте 30 лет. Замок МонсороАлександр Дюма совершенно прав: истории этих людей столь неординарны, что как минимум заслуживают романа.
Смерть Бюсси устроила всех: и Монсоро и короля и даже герцога Анжуйского, который несколько опасался своего друга. Убийство, таким образом, сошло Монсоро с рук. Франсуаза тоже не особо переживала из-за смерти Бюсси. Она была вполне счастлива с графом де Монсоро и родила ему впоследствии шестерых детей. Монсоро участвовал во многих сражениях, был ранен и даже побывал в плену, тем не менее, дожил до почтенного возраста. Он умер в 73 года, всего на год пережив свою жену.
