Художественные функции календарной поэзии в дилогии п.и. мельникова-печерского «в лесах» и «на горах» соколова в.ф

Мельников-Печерский

Павел Иванович Мельников (псевдоним Андрей Печерский) принадлежал к числу выдающихся русских литераторов середины XIX века. Оригинальная творческая индивидуальность, острая наблюдательность, знание народного быта и фольклора, прекрасное владение народной речью выдвинули его в ряд значительных писателей в то время, когда в литературе действовали такие корифеи критического реализма, как Л. Н. Толстой, Некрасов, Салтыков-Щедрин, Достоевский, Тургенев, Островский, Гончаров.

Идейная и художественная позиция Мельникова-Печерского весьма своеобразна. Деятельность чиновника Мельникова постоянно вступала в противоречие с литературным трудом Печерского. В качестве чиновника Министерства внутренних дел он рачительно исполнял «предначертания» начальства и колебался между крайне консервативными и умеренно либеральными воззрениями в зависимости от изменений внутриполитического курса правительства. Мельников не останавливался перед активным участием в подавлении «крамолы», перед борьбой с свободомыслием. Вместе с тем живо интересовавшийся бытом народа Мельников высоко ценил русскую реалистическую литературу, был горячим поклонником Пушкина и Гоголя, увлекался реалистической беллетристикой 40-х годов.

Обращаясь к художественному творчеству, он не мыслил себе его иначе как результат тщательного изучения и нелицеприятного изображения жизни.

Писатель сам сознавал, что право на прочное место в литературе ему дают те его произведения, которые близки к гоголевской школе и содержат критическое отношение к фактам социального быта; вместе с тем он не мог не сознавать и того, что произведения его идут вразрез с его служебной деятельностью и могут повредить его карьере. Мельников метался из стороны в сторону, то опасаясь, что литературные занятия повредят его репутации в высших правительственных сферах, то мечтая о прекращении службы с тем, чтобы целиком «на свободе» отдаться любимому литературному труду.

Идеализация патриархальных форм старообрядческого быта, старинных обычаев и домостроевских семейных устоев, имевшая место в произведениях Мельникова-Печерского, была связана с влиянием на него славянофильско-почвеннических теорий.

Всё это сковывало писателя, диктовало ему в ряде случаев предвзятый подход к явлениям жизни, схематическое их изображение.

Павел Иванович Мельников родился в Нижнем Новгороде 22 октября (3 ноября) 1819 года в семье начальника жандармской команды. В 1829-1834 годах Мельников учился в нижегородской гимназии, а затем поступил на словесный факультет Казанского университета, который он окончил в 1837 году со званием кандидата. Уже в детские и юношеские годы Мельников увлекался историей и литературой, много читал, переписывал и знал наизусть стихотворения и поэмы Пушкина, Жуковского и поэтов пушкинской плеяды.

В университете он основательно расширил свои познания в области литературы, истории и лингвистики. Большое влияние на развитие будущего писателя оказал Г. С. Суровцов, преподававший словесность и эстетику в Казанском университете. Суровцов знакомил студентов с современной литературой; горячий поклонник творчества Пушкина, он со скорбью и негодованием сообщил своим ученикам о гибели поэта и прочел им стихи Лермонтова «Смерть поэта».

Суровцов воспитывал в своих студентах также интерес к изучению народной речи и устного поэтического творчества народа. Мельников вспоминал о своем профессоре словесности: «Прекрасно зная народный язык и создания народного творчества, песни, сказки, пословицы, Суровцов постоянно говаривал, что в них заключается чистый, ничем не возмутимый источник для настоящего литературного русского языка... ».

Задолго до выхода в свет словаря В. И. Даля Суровцов устно и печатно заявлял о необходимости «Собрания областных слов русского языка» и организовал эту работу через Казанский университет.

Мельников был прилежным и горячо сочувствовавшим взглядам своего профессора студентом.

По окончании университета Мельников был направлен в Пермь преподавателем истории и статистики в гимназию (1838-1839).

Не ограничиваясь педагогической работой, Мельников деятельно занимался в Перми этнографией, изучением истории Пермского края. С этой целью он много ездил по Приуралью, посетил ряд заводов, беседовал с крестьянами и рабочими, знакомился с условиями их жизни и труда, с народными говорами и устной народной поэзией. Впечатления от этих поездок послужили основой «Дорожных записок на пути из Тамбовской губернии в Сибирь», напечатанных в «Отечественных записках» 1839-1842 годов, в «Москвитянине» за 1841 год и в «Журнале для чтения воспитанникам военно-учебных заведений».

В 1839 году Мельников был переведен учителем в Нижний Новгород. Здесь он углубился в изучение русских древностей, много трудился над разбором архивов нижегородских монастырей и присутственных мест. В 1845-1850 годах Мельников является редактором неофициальной части «Нижегородских Губернских Ведомостей», где и помещает найденные им в архивах Нижнего Новгорода материалы, а также описания памятников древности Нижегородского края, статистические и этнографические данные. Под его руководством неофициальная часть «Нижегородских Губернских Ведомостей» стала интереснейшим и богатейшим разделом газеты. Большинство опубликованных здесь материалов принадлежит самому Мельникову.

Исследуя «по высочайшему повелению» вопрос о потомстве Кузьмы Минина, Мельников находит в нижегородских архивах неизвестные до него исторические сведения и документы, касающиеся Кузьмы Минина. Сведения эти были опубликованы частью в 1842 году в «Отечественных записках», частью - в 1850 году в «Москвитянине».

В 1846 году Мельников оставляет педагогическую деятельность и вскоре определяется на место чиновника особых поручений при Нижегородском военном губернаторе (1847-1850). Мельников проявил себя как усердный и «рачительный» чиновник. Он тщательно вникал в существо поручаемых ему большей частью «раскольничьих» дел и в то же время неуклонно и жестоко выполнял полученные им «свыше» инструкции об «искоренении» раскола. Непреклонность и жестокость Мельникова были широко известны. Мельников предлагал применять к раскольникам самые решительные меры, вплоть до отдачи их в рекруты, а детей раскольников в кантонисты. Вместе с тем, пользуясь своей начитанностью, в раскольничьей литературе, он прибегал к методам убеждения и зачастую не безуспешно.

В 1850 году Мельников был переведен в Министерство внутренних дел в качестве чиновника особых поручений. Оставаясь в Нижнем Новгороде до 1852 года, он выполнял различные поручения Министерства.

В 1852-1853 годах Мельников являлся начальником статистической экспедиции Министерства внутренних дел в Нижегородской губернии. Экспедиция была занята установлением числа раскольников и выявлением «духа» их учения. На материалах работы комиссии Мельников основал свой обширный трактат «О современном состоянии раскола» (1853-1854), который в рукописном виде имел хождение в высших правительственных и духовных сферах.

Мельников не пошел по пути опорочивания раскольников и всего их быта. Он тщательно исследовал этот быт и явился одним из крупных его знатоков. Вместе с тем «дурная слава» его как чиновника, который своей исполнительностью («если он и подлец, то подлец не злостный, а по приказанью», - писал Салтыков) приносит большие беды старообрядческому населению, опережала его известность как ученого и писателя.

«Колокол» Герцена в 1858 году писал иронически о Мельникове-Печерском: «Правда ли, что нижегородский литератор, переведенный в Петербург за изящный стиль , - г. Мельников, готовит к печати рассказ апостольских подвигов своих, иже на обращение заблудших братий раскольников направленных? Если же неправда, мы их расскажем, пожалуй».

В период подготовки крестьянской реформы, когда правительство вынуждено было под давлением революционного движения крестьян и роста революционных настроений в обществе пойти на либеральные уступки, Мельников-Печерский один из первых стал на путь изменения форм борьбы с расколом. В Записке о русском расколе, составленной для великого князя Константина Николаевича (1857), Мельников решительно высказывается за новые либеральные формы борьбы с расколом. Веротерпимость, широкое разъяснение раскольникам их «заблуждений», происходящих

от темноты, должно быть, по мнению Мельникова, положено в основу борьбы с расколом. Сурово осуждая секты, выражавшие в той или другой форме протест против экономического и политического гнета (бегуны), Мельников считал, что подобные секты являются исключениями. В целом же раскол не направлен против правительства и его установлений, раскольники в своем подавляющем большинстве являются носителями консервативного начала народной жизни. Их следует, по мнению Мельникова, «приводить к единоверию» постепенно, путем убеждения и воздействия на старообрядческое духовенство.

П. И. Мельников-Печерский .
Литография с фотографии 1850-х годов.

Конечно, в своей служебной деятельности и во взглядах на раскол Мельников не переходил за грань «дозволенного» правительством либерализма.

В 40-х - начале 50-х годов Мельников написал ряд статей по вопросам истории, опубликовал значительное количество исторических документов, печатал переводы и статьи в различных изданиях («Отечественные записки», «Литературная газета», «Нижегородские Губернские Ведомости», «Москвитянин»). Первым беллетристическим опытом Мельникова явилась опубликованная им в 1840 году в «Литературной газете» повесть «Элпидифор Перфильевич». Изображая быт маленького провинциального

города, его «аристократии» - чиновников, богатых купцов и духовенства, Мельников ученически подражал Гоголю.

Напечатанное в том же году в «Литературной газете» стихотворение Мельникова «Великий художник» было подражанием Мицкевичу. Сам автор остался чрезвычайно недоволен своими первыми опытами.

В начале своей литературной деятельности Мельников чувствовал себя гораздо прочнее в области исторических исследований или статистических разысканий, нежели в области художественного творчества. Высокое представление о долге писателя и ответственности литературного труда заставило Мельникова на несколько лет отказаться от беллетристики. Лишь в начале 50-х годов под влиянием В. И. Даля, с которым он сблизился за несколько лет до этого, Мельников снова стал работать в области беллетристики. Даль оценил в Мельникове замечательного знатока русского старинного быта, народного языка и устнопоэтического творчества народа. Заметил он и беллетристическое дарование Мельникова - замечательного рассказчика, мастера меткой, живописной и выразительной речи. Даль настойчиво советовал Мельникову вернуться к художественному творчеству. В новом беллетристическом произведении, созданном Мельниковым после большого перерыва, - повести «Красильниковы» (1852) сказывалось влияние творчества Даля. В этой повести Мельников изображал быт богатого купечества, страшного в своем мракобесии и консерватизме. Повесть была напечатана за подписью «Андрей Печерский». Впоследствии в течение всего своего творческого пути Мельников подписывал художественные произведения этим псевдонимом. Вслед за повестью «Красильниковы» Мельников-Печерский написал ряд художественных произведений, резко обличавших провинциальных купцов, чиновников и своеволие и самодурство помещиков «беспутных годов» «дворянской вольности» - «Поярков» (1857), «Дедушка Поликарп» (1857), «Старые годы» (1857), «Медвежий угол» (1857), «Непременный» (1857), «Бабушкины россказни» (1858) и другие. Повести и рассказы Андрея Печерского привлекли к себе внимание и интерес широкого читателя. Чернышевский высоко оценил их художественные достоинства и правдивое нелицеприятное изображение в них действительности. Критик отметил значительность литературного дарования Мельникова-Печерского, указал на самобытность, оригинальность его творчества, оценил рассказ «Поярков» как одно из лучших произведений литературы 1857 года.

Рассказы Печерского вошли в разряд лучших произведений литературы, обличавшей дореформенные порядки.

В 1858 году, когда книгопродавец А. Давыдов предпринял отдельное издание «Рассказов А. Печерского», книга эта не получила одобрения цензуры, и только в 1876 году удалось осуществить издание сборника рассказов и повестей Мельникова-Печерского.

Но общественно-политические позиции Мельникова в основном оставались консервативными. Свое сочувствие раскольникам он оправдывал их верноподданностью.

Мельников почтительно отзывался об издателях «Москвитянина», которые несли, как заявлял он сам, «православные и самодержавные идеи в литературу». В 1859 году Мельников принял участие в издании газеты «Русский дневник», а затем стал сотрудничать в «Северной пчеле», выступая

в своих статьях против «Современника». Газета «Русский дневник» воспринималась читателями как орган Министерства внутренних дел и не пользовалась решительно никаким успехом.

Стремясь возбудить народ против польских революционеров в связи с восстанием в Польше 1863 года, Министерство внутренних дел поручило Мельникову написать брошюру, которая «служила бы пропагандою против возмутительной пропаганды» (слова Мельникова). Мельников выполнил это поручение, написав брошюру «О русской правде и польской кривде», которая распространялась затем по удешевленной цене через ярмарки и специальных разносчиков.

Салтыков-Щедрин посвятил разбору этой книжки Мельникова специальную рецензию. В этом разборе он показал, что подобные книги наносят вред народу, так как они проникнуты мракобесием и человеконенавистничеством. Салтыков указывает, что вся брошюра направлена против передовых русских людей, которые именуются в ней «ворами и изменниками» за то, что иногда пытаются «сказывать что-нибудь такое, о чем ни начальство не объявляло, ни отец духовный не говорил» (слова Мельникова).

В 1866 году Мельников без жалования был перечислен в распоряжение Московского генерал-губернатора и, переселившись в Москву, стал сотрудником сначала «Московских ведомостей» (1867), а затем - постоянным сотрудником «Русского вестника» (с 1868 года). В журнале Каткова Мельников поместил ряд исторических работ и беллетристических произведений («Исторические очерки поповщины», 1864, 1866; «Княжна Тараканова и принцесса Владимирская», 1867; «Счисления раскольников», 1868; «Тайные секты», 1868; «Авдотья Петровна Нарышкина», 1872; и др.).

В «Русском вестнике» был напечатан и рассказ «За Волгой» (1868) - начало романа «В лесах». Здесь же появился весь этот роман (1871-1874; отд. изд. 1875) и его продолжение - «На горах» (1875-1881).

В романах Мельникова-Печерского, посвященных главным образом изображению быта купцов-старообрядцев и раскольничьих скитов, отразился весь многолетний опыт исследователя раскола, наблюдательного и любознательного путешественника, по долгу службы изъездившего всё Поволжье и Урал, но интересовавшегося далеко не только теми сторонами быта, которые имели непосредственное отношение к возложенным на него служебным поручениям. Так, проводя порученное ему расследование дела о подлоге, совершенном при браке купца Мокеева, Мельников особенное внимание уделял пострадавшей - казанской купеческой дочери Марии Петровне Дегтяревой, исписывая листы дела характеристикой ее личности, положения и психологии. Некоторые черты характера и судьбы этой женщины отразились в образе Марьи Гавриловны Масляниковой в романах «В лесах» и «На горах». Дело Мокеева дало Мельникову-Печерскому большой материал и по вопросу о браках и разводах в среде раскольников (см. роман «В лесах»).

Образ «заволжского тысячника» Патапа Максимыча Чапурина - героя романов «В лесах» и «На горах» возник в сознании Мельникова как результат наблюдений над купцами - покровителями раскола, в частности

известным нижегородским богачом - «удельным крестьянином Семеновского уезда Чистопольского приказа деревни Поповой» Петром Егоровичем Бугровым. Характеризуя в служебных документах Бугрова, Мельников отмечал его привычку к простому, крестьянскому быту, его природный ум и замечательное уменье, входя в сделки с бюрократическими начальниками, в том числе и высшими, отводить и смягчать удары, направленные на раскольников. Некоторые случаи из жизни Бугрова, зафиксированные Мельниковым в докладных записках, были затем им целиком перенесены в романы.

Знакомство с купцами-раскольниками, торговавшими на Нижегородской ярмарке старинными книгами и иконами, постоянное посещение их лавок дали Мельникову материал для изображения торговца древностями и «редкостными вещами» - Герасима Чубалова.

В 1869 году Мельников был командирован в Вятскую, Нижегородскую, Пермскую, Казанскую и Уфимскую губернии с целью изыскания к северу от Волги наикратчайшего направления для Южной Сибирской дороги. Писатель снова встретился с крупнейшими представителями волжского старообрядчества и освежил в памяти впечатления более раннего периода своей жизни.

Говоря об источниках своего романа, Мельников заявлял в 1874 году: «Бог дал мне память, хорошую память... А на роду было писано довольно-таки поездить по матушке по святой Руси. И где-то ни довелось бывать? И в лесах, и на горах, и в болотах, и в тундрах, в рудниках и на крестьянских палатях, и в тесных кельях, и в скитах, и в дворцах, всего и не перечтешь. И где ни был, что ни видел, что ни слышал, все твердо помню. Вздумалось мне писать; ну, думаю, давай писать и стал писать „по памяти, как по грамоте“, как гласит старинное присловье».

Над романами «В лесах» и «На горах» Мельников-Печерский последовательно трудился в течение ряда лет, то приостанавливая на время работу, то с новым упорством, интересом и подъемом принимаясь за нее.

Последние главы «На горах» в 1880 году Мельников диктовал жене, не будучи уже в силах писать сам.

Литературную известность Мельникову принесли его повести и рассказы 50-х годов. Уже в первой из них - повести «Красильниковы» Мельников показал художественное мастерство и замечательное знание изображаемой социальной среды. В рассказе ощущалось сознательное следование за Далем - знатоком народных говоров и мастером воспроизведения красочной, разговорной речи народа, чувствовалось еще, пожалуй, в большей мере творческое восприятие художественных традиций, идущих от Гоголя, однако уже в этой повести Мельников-Печерский предстал перед читателями как своеобразный художник, наделенный присущей исключительно ему оригинальной манерой письма.

Главным героем повести является провинциальный купец Красильников. Писатель как наблюдательный посетитель дает прежде всего внешнюю характеристику обстановки дома Красильникова, замечая склонность хозяина дома к суровому и простому образу жизни, которую он вынужден скрывать, чтобы его, богатого человека, не осудили за скупость.

Мельников «объективно» отдает справедливость природному уму и сметливости полуграмотного купца. Далее он «предоставляет слово» герою и, заставив высказаться самодура-купца, страдающего от последствий своих же поступков, возбуждает сочувствие не к нему, а к жертвам его самоуправства и тирании: сыну, которого он довел до запоя и безумия, и невестке, которую он загнал побоями в гроб. «Темная сила» капитала, власть денег, сочетающаяся с дикостью, торжеством предрассудков, приводит к тому, что щедро от природы одаренный человек делается носителем зла, врагом и угнетателем всего талантливого, свежего, благородного, что его окружает. Старик Красильников сам сознает, что отшатнувшийся от него «непокорный» сын Дмитрий был толковым, способным и душевным человеком и что смиренного сына Сергея, во всем угождающего отцу, «похвалить не за что». С самодуром-отцом может ужиться только подлый подхалим и наушник, ненавистный рабочим, неспособный к труду.

Раскрывая психологию представителя «темного царства», показывая, как «хозяева жизни» - купцы сеют вокруг себя зло, выращивают и воспитывают пороки в окружающих и топчут, попирают права и человеческое достоинство зависимых от них людей, Мельников-Печерский обличал систему общественных отношений, подчиняющих человека власти денег, капитала. Писатель не ставил перед собой задачи привести читателя к столь широким обобщениям, сам он был далек от осуждения буржуазных отношений в целом, однако реалистическое изображение купеческого быта в его повести, созданные им типические фигуры представителей купечества наталкивали на выводы, которых сам автор не делал.

Вот почему Чернышевский, высоко оценив повесть «Красильниковы», указал, что произведение это по своему содержанию и художественному совершенству принадлежит к «дельному, благородному» и «энергическому направлению» и поставил его рядом с «Губернскими очерками» Салтыкова-Щедрина.

Произведения Печерского, последовавшие за «Красильниковыми», развивали ту же линию в творчестве писателя и упрочили за ним репутацию литератора, который, по мнению Чернышевского, «по всей справедливости должен быть причислен к даровитейшим нашим рассказчикам».

В рассказе «Дедушка Поликарп» Мельников характеризует быт крестьян нечерноземных лесных районов Поволжья устами старого крестьянина. Не осуждая «начальства», не предполагая даже возможности другого отношения со стороны чиновников и «господ» к крестьянам, дедушка Поликарп эпически повествует о злоупотреблениях и произволе чиновников, разоряющих население, о недородах, о стеснениях, которым со всех сторон подвергаются крестьяне, о бесправии и бедственном положении землепашцев и ремесленников. Честные труженики, в поте лица своего обрабатывающие землю, сплавляющие лес, замечательные мастера-деревообделочники любят родной край, несмотря на «холодные» неплодородные земли. «Оттого-то лесок-от и люб нам, оттого-то мы его и жалеем - ведь он наш поилец, кормилец» (т. I, стр. 50), - тепло говорит старик. С грустью глядят крестьяне на лесные богатства, которые расхищаются и истребляются нерадивыми чиновниками.

Мельников-Печерский подчеркивает проницательный ум, сметливость Поликарпа. Вместе с тем он отмечает смирение старого крестьянина, который, рассказывая о произволе лесничих, хвалит своего «доброго» лесничего, обирающего его односельчан.

Мельников не скорбит и не негодует, видя покорность, кротость крестьян, легко прощающих своих мучителей. Он иронизирует не над смирением Поликарпа, а над чиновничьим «милосердием», приводя читателя к мысли, что если такой начальник считается «милостивым», каковы же остальные чиновники. Покорность забитых крестьян Мельников воспринимает как естественное состояние народа. В противоположность писателям-демократам, понимавшим, что только народный протест, открытая борьба угнетенных масс против угнетателей могут привести к действительному освобождению крестьянства, Мельников все свои надежды возлагал на «благодетельное» влияние правительственных реформ и перемены в системе административного аппарата.

Быт чиновников, злоупотребления и беззакония, которые творят крупные и мелкие администраторы, были Мельниковым изображены и в его рассказах «Поярков», «Медвежий угол», «Непременный» и другие.

Раскаявшийся в своих «нечестивых» поступках старый взяточник и плут - полицейский чиновник Поярков, который пострадал от более крупного плута - губернатора, раскрывает перед случайным собеседником «служебные секреты» - излюбленные приемы, при помощи которых чиновники грабят народ («Поярков»); подрядчик-купец Гаврила Матвеевич рассказывает о проделках «анжинеров», городничих, полицмейстеров и других чиновников, о совершенном бесправии и темноте крестьянства, о казнокрадстве, взяточничестве, подлогах («Медвежий угол»).

Читатель узнает из этих рассказов «неписанные законы» бюрократического мира. «Ежели хотите знать, кто кого в уезде больше - в табель о рангах не смотрите; там своя табель. Первое место в городе - управляющий откупом: будь он чиновником, будь борода - все одно. Ему и честь и уваженье... кому откупщик больше платит, тот чиновник важнее, силы в нем больше. Важнее всех, конечно, исправник, а ежели город большой, богатый, купцов, живущих в нем много, аль ярмонки при нем знатные есть, - то городничий. Если же город не важный, то городничий последняя спица в колеснице... После исправника - становой, потом секретарь земского суда да секретарь уездного. Эти люди первые, за ними пойдет мелкая сошка: судья, непременный член, казначей, стряпчий, винный пристав. А всех ниже штатный смотритель, да учителя.... , откуп им копейки не дает... » (I, 63-64), - доверительно сообщает Поярков своему собеседнику. Вся эта иерархия продажных чиновников смотрит на народ как на источник наживы.

Крупные чиновники берут взятки с мелких и понуждают их стремиться всё к бо́льшему и бо́льшему увеличению своих незаконных доходов. Бюрократическая орда облагает данью и купцов, торговцев, подрядчиков. Купцы возмещают свои «убытки» за счет рабочих и «казны». В результате «деятельности» чиновников дороги и мосты разрушены, население окончательно забито и бесправно, городское хозяйство приходит в совершенный упадок, государство несет колоссальные убытки.

Вводя в свои рассказы многочисленные «казусные» случаи из служебной практики, которые были ему хорошо известны как чиновнику особых поручений при губернаторе, Мельников использовал метод, широко распространенный в обличительной беллетристике и публицистике 50-х годов. Однако наряду с этим Мельников-Печерский пользуется другим методом, выработанным лучшими представителями литературы критического реализма: он создает яркие типические образы представителей разных социальных групп, сатирически обличает существенные явления современного быта. Становой пристав Поярков с ожесточением и изобретательностью

«изыскивает способы» обогащения за счет народа («Поярков»), грубый и чванливый хищник, инженер Николай Фомич Линквист, смышленный предприниматель Гаврила Матвеич, умеющий «угодить» чиновникам, но глубоко презирающий их («Медвежий угол»); пресмыкающийся перед «его превосходительством» непременный заседатель земского суда Андрей Тихоныч Подобедов («Непременный») и ряд других персонажей живут, действуют и говорят на страницах рассказов Мельникова. Своими мыслями и речами, своими поступками и привычками, всем укладом своей жизни они характеризуют общество, к которому принадлежат и которым воспитаны.

Разоблачение дворянства, помещичьего произвола, ужасов крепостного права было дано Мельниковым-Печерским в его произведениях 50-х годов - «Старые годы» и «Бабушкины россказни». События, изображенные здесь, отнесены в историческое прошлое, в XVIII век, однако рассказы не теряли вследствие этого своей актуальности, своего современного звучания. Несмотря на то, что автор стремился в этих произведениях противопоставить либерализм эпохи подготовки крестьянской реформы веку «дворянской вольности», времени ничем не ограниченной власти помещиков над крепостными, обличительный смысл его объективно приобретал более широкий и значительный характер. Читая о преступлении и изуверствах князя Алексея Юрьевича Заборовского, об издевательствах, избиениях, пытках, которым подвергал он крестьян («Старые годы»), передовые люди конца 50-х годов делали выводы не о «прогрессе гуманности» и «просвещении», вследствие которых невозможен столь дикий и необузданный произвол, а об ответственности, которую должно было по справедливости понести дворянство за все страдания народа.

Правдивое описание преступлений дворянства против крестьян, данное в «Старых годах», и сословного эгоизма дворянства, презрения его к народу, показанного в «Бабушкиных россказнях», имело большое общественное значение.

Вместе с тем в этих рассказах Мельникова-Печерского, также как и в других, обличавших злоупотребления чиновников, народ изображался покорно страдающим, не способным на сопротивление.

Рассказ «Старые годы» построен весьма своеобразно: о событиях, происходивших в XVIII веке в Заборье, автор сначала узнает из уст исправника, показывающего ему обветшалый и заброшенный дворец князей Заборовских и портретную галерею в нем. Затем автор, созерцающий портреты владельцев Заборья и их родословную, размышляет об их судьбе и характерах. Он дает объективный и суровый очерк «карьеры» наиболее яркого и типичного представителя рода Заборовских - князя Алексея Юрьевича. При Петре I, когда от дворян, как и от представителей других сословий, требовалось участие в «деле», было ясно, что Алексей Юрьевич «в дело» не годится. Зато впоследствии «ловкий князь... умел наверстать и взять свое» (I, 87). Умело «подбиваясь» то к одному, то к другому временщику, он достигал того, что «чины и деревни летели к нему при каждой перемене» (I, 87). Автор кратко, но определенно характеризует его необузданный, порывистый и неудержимый нрав, говорит о его глубокой испорченности и склонности к самоуправству, которая в условиях провинции XVIII века ничем не ограничивалась. Тут же резко сатирически характеризуется дальнейшая история рода Заборовских.

Бо́льшая часть повествования представляет собою как бы запись воспоминаний старых дворовых о князе Алексее Юрьевиче. Основным рассказчиком

является стремянный князя - столетний старик Анисим Прокофьич, фаворит барина, голос которого, однако, не выделен резко среди голосов остальных крестьян, вспоминающих о старом князе. Прокофьич возвеличивает барина, но не скрывает его темных дел и мрачных подвигов. Воля князя представляется ему непререкаемым законом, любые его поступки не могут быть осуждены. Анисим Прокофьич с гордостью повествует о самодурских выходках Алексея Юрьевича. Другие крестьяне, рассказы которых органически вплетены в повествование, рассказывая о зверствах и самоуправстве барина, также не смеют его осуждать, хотя и упоминают о своей ненависти к его приближенным и наушникам.

Дворянскому роду - поколениям самодуров, развратников, стяжателей, мотов, обжор - противостоят поколения крестьян-тружеников и страдальцев, в рассказах которых воссозданы эпические образы их мучителей-помещиков. Народным стилем, со внесением элементов сказки и песни ведется в «Старых годах» повествование о роскоши, которая окружала князей Заборовских, о праздниках, балах, обедах, охотах.

Правдиво изображая быт крепостного поместья XVIII века, кровавые потехи и дела барства, создавая яркие образы крепостников и их холопов, Мельников-Печерский не смог в своем произведении дать реалистический образ крепостного народа в целом, отразить подлинное отношение крестьянства к господам. Ограниченность мировоззрения Мельникова нашла свое отражение и в его повести «Бабушкины россказни», содержавшей в то же время резкие разоблачения быта дворянства XVIII века.

Рисуя здесь спор бабушки, идеализирующей времена своей молодости, с внуком, Мельников-Печерский выражал мысль о том, что с успехами просвещения дворянство делается гуманнее, отказывается постепенно от сословных предрассудков и диких обычаев своих дедов и отцов. Однако не эта мысль, а реалистическое, сатирическое изображение дворянского общества составляло основное содержание повести.

Презрение к народу, стяжательство, карьеризм, издевательства над крепостными и «вольными» бедняками, низкопоклонство перед власть имущими - вот черты, которыми характеризует писатель быт высшего дворянского общества столицы и провинции. «Патриархальное» подхалимство, которым окружали дворяне царского наместника генерал-аншефа Пильнева в Ярославле или отставного красногородского губернатора Чурилина в Зимогорске, сменилось в XIX веке более утонченным и скрытым, но не менее отвратительным чинопочитанием, дворянское чванство и презрение к народу приняло лишь более завуалированную форму. История Настеньки Боровковой, истории бедных воспитанниц, страдавших от тяжелых «милостей» бар-самодуров, - большинство эпизодов, входящих в «Бабушкины россказни», изображали явления, продолжавшие жить, хотя и в новых формах, в то время, когда писался рассказ.

В «Бабушкиных россказнях», как и в «Старых годах», Мельников сумел прекрасно передать колорит, характерные черты жизни XVIII века. Он хорошо знал исторические источники, был осведомлен в области устно-поэтического народного творчества и истории языка. В литературном отношении в них он ориентировался на пушкинскую традицию. В характеристике князя Заборовского и обрисовке его быта звучат отклики на образ Троекурова из романа «Дубровский», в ряде эпизодов «Бабушкиных

россказней» чувствуется творческое следование за «Капитанской дочкой» Пушкина (например, эпизод встречи Настеньки Боровковой с Екатериной II в Царскосельском парке и ее заступничества за крестьянина Савелия Трифонова).

Значительным достижением Мельникова-Печерского в «Бабушкиных россказнях» был созданный им здесь образ положительной героини - Настеньки Боровковой. Сила воли и независимость характера, ясный твердый ум, стремление разобраться в окружающем ее мире и определить свое место в нем, жить честно и справедливо, юношеский задор и остроумие, которыми наделил Мельников свою героиню, были впоследствии в той или другой мере присущи женским образам романов Мельникова «В лесах» и «На горах» (Настя, Флёнушка, Дуня).

Замечательной особенностью этого образа было то, что Мельников подчеркивал в своей героине сочетание высоких качеств души и характера со свободомыслием, народолюбием, ненавистью к угнетателям народа.

В рассказах Мельникова-Печерского было заложено основание той художественной манеры писателя, которая ярко и полно проявилась в его романах.

Тема раскола и раскольничьего быта, ставшая одной из основных тем его романов, затрагивалась уже в рассказе «Поярков», содержащем сатирические зарисовки жизни скитов, и в повести «Гриша» (1861), в подзаголовке которой значится: «Из раскольничьего быта».

Повесть «Гриша» в художественном отношении была слабее предшествовавших ей беллетристических произведений писателя. Мельников стремился изобразить в ней духовные искания юноши-старообрядца, приведшие его сначала к аскетизму, а затем к изуверству. В этот рассказ писателем были включены легенды о раскольничьих святынях, которые он внес затем в свой роман «В лесах».

После рассказа с резко определенным сюжетом («Красильниковы») Мельников-Печерский создает в 50-е годы ряд произведений, каждое из которых не содержит ни одного последовательного и четко развитого сюжета (исключение составляет рассказ «Гриша»). Они представляют собой как бы сборники эпизодов и фактов, в своей совокупности характеризующих быт общества или определенной социальной группы. Средством характеристики этого быта являются типические образы, которые автор подчас ставит в центре повествования, связывая с ними всё последующее изложение (например, образ князя Алексея Юрьевича в «Старых годах»), или эпизодически вводит, переплетая характеристику значительного числа персонажей с сообщением ряда фактов и событий (так построены рассказы «Дедушка Поликарп», «Медвежий угол», в значительной степени и «Бабушкины россказни»).

То обстоятельство, что синтетическая характеристика быта делалась основным содержанием рассказов Мельникова-Печерского, подчиняя себе сюжет, что эпизоды, включенные в рамку рассказа, связывались между собой не столько в четко развивающемся сюжете, сколько подчиняясь общей авторской оценке быта, что типические образы играли первостепенную роль в «мозаичном» повествовании рассказа, - выражало формирование своеобразного эпического стиля в творчестве Мельникова-Печерского. Огромное значение при этом имела разработка методов сказа и языковой характеристики героев в произведениях Мельникова 50-х годов. Речь персонажей в его рассказах характеризует и их социальную практику, и эпоху, в которую они действуют, и личные их свойства. Замечательные речевые характеристики персонажей даны в «Дедушке Поликарпе», «Пояркове»,

«Бабушкиных россказнях». В «Бабушкиных россказнях» людям высшего общества XVIII века, в том числе и бабушке, говорящим на своеобразном жаргоне, включающем огромное количество иностранных слов и сочетающем их с самым грубым просторечием, противопоставлена Настенька Боровкова, говорящая на чистом, выразительном народном языке.

В «Старых годах» и отчасти в «Грише» Мельников-Печерский разработал народноэпический сказ.

Началом первого крупного романа Мельникова-Печерского «В лесах» послужил рассказ «За Волгой». Мельников стремился в этом произведении дать картину быта населения Заволжья и при обработке рассказа всё более расширял, увеличивал охват изображаемой действительности, усложняя художественную ткань произведения.

Переход от очерков и рассказов к роману-эпопее в творчестве Мельникова-Печерского был столь органичен, что автор «В лесах» и «На горах» сам не вполне ощущал его и склонен был воспринимать свои эпические произведения как развитие того жанра, в котором он писал в 50-е годы.

Выступая в 1875 году, когда роман «В лесах» был уже закончен, с чтением глав из нового своего произведения «На горах», Мельников заявил в Обществе любителей российской словесности, что «На горах» «не новое, собственно говоря, произведение, это продолжение тех очерков и рассказов, что под общим заглавием „В лесах“ помещались в „Русском вестнике“, на днях выйдут в свет отдельным изданием».

В «Русском вестнике» «В лесах» печаталось с подзаголовком «рассказ». Ставя в центре своего романа изображение жизни «заволжского тысячника» Патапа Максимыча Чапурина и его семьи, Мельников-Печерский окружает своего героя огромным числом других персонажей, подчас даже мало с ним соприкасающихся, и говорит о них подробно и обстоятельно. Он переплетает основные сюжетные линии (которых несколько) со второстепенными и нередко переносит свое внимание с главных героев на эпизодические персонажи. Его интересует быт Заволжья в целом. Поэтому роман Мельникова-Печерского не отличается композиционной стройностью. Построение произведения допускает включение в его ткань дополнительных эпизодов, сцен, описаний, лиц. Мельников так и делал: печатая свой роман отдельным изданием, он приписал к первой части романа, появившейся в журнале как рассказ «За Волгой», четыре главы (14-17), в которых описывалось путешествие Чапурина на Ветлугу, пребывание его в Красноярском скиту, рассказывалась история Колышкина.

В декабре 1872 года Мельников-Печерский писал в альбом Семевского о своем романе, значительная часть которого появилась уже к тому времени в печати: «„За Волгой“, „В Лесах“ в „Русском вестнике“ начались в 1868, а когда кончатся и чем кончатся я почем знаю».

Какой материал, какие стороны жизни должны быть охвачены в его романе писателю было ясно, но как развяжется та или другая сюжетная

ситуация, какие возникнут конфликты, насколько широко разовьется действие и чем завершится роман, он не представлял себе, да это и не имело для него существенного значения.

«В лесах». Патап Максимыч Чапурин.
С рисунка П. М. Боклевского.
1870-е годы.

В романах Мельникова-Печерского особенно ярко проявились противоречия творчества писателя, его сильные и слабые стороны. Стремление писателя правдиво показать действительность, всесторонне отразить то, что ему удалось видеть во время его многочисленных поездок и столкновений с различными людьми, способствовало развитию сильных сторон его творчества. Писатель создает в романе ряд ярких типических образов заволжских жителей разных сословий, затрагивает вопрос о социальных противоречиях, которые проявляются в отношениях между сословиями, отмечает изменения, происходящие в обществе и разрушающие патриархальный быт.

Однако наряду с этими чертами романов Мельникова-Печерского, связывающими их с литературой критического реализма, в них ярко выступали славянофильско-почвеннические тенденции, ведущие к идеализации патриархальных форм жизни, к стилизации в изображении быта и в языке.

В ряде эпизодов и образов «В лесах» и «На горах», в некоторых ситуациях этих произведений и в известных сторонах художественной манеры автора проявилось его стремление создать картины быта, основанного на якобы искони присущих русскому народу этических и эстетических принципах. Осуществляя свой замысел «на память грядущим родам „предать письмени“ о том как русские люди живали в старые годы», Мельников пытался на основе изображения быта старообрядцев, «бережно и свято хранящих или вернее сказать хранивших доселе заветную нашу старину», создать утопию идеально-патриархальных отношений архаического быта Руси, которая «сыстари на чистоте стоит - какова была при прадедах, такова хранится до наших дней» (II, 4). Сложная художественная ткань произведения отразила обе тенденции, содержавшиеся в романе. Стилизация и славянофильская идеализация, имевшие своим литературным источником москвитянинское почвенничество и слабые стороны пьес Островского

начала 50-х годов («Не в свои сани не садись», «Бедность не порок», «Не так живи как хочется»), в значительной мере снимались в них правдивым, реалистическим изображением социального быта Заволжья. Вместе с тем элементы идеализации и эпической стилизации ограничивали реализм Мельникова-Печерского.

Центральный образ романа - Патап Максимыч Чапурин был задуман писателем как эпическая фигура носителя и хранителя патриархальных начал, защитника старины в быту, религии и морали. Не случайно Мельников искал подобного героя среди богатейшей части государственных крестьян, по сути дела купечества. Теоретики почвенничества из молодой редакции «Москвитянина», идейные связи Мельникова с которыми несомненны, видели выражение исконных начал народной жизни в быте купечества, утверждая в отличие от «старших славянофилов», что в крестьянской среде принципы народной морали искажены крепостным правом. Мельников идет по среднему пути: его герой, являясь по существу купцом, «пишется государственным крестьянином». Он сохраняет во всем укладе своей жизни связи с бытом крестьянства, но крестьянства, не испытавшего гнета помещиков и управляющих.

С эпической обстоятельностью и лирическим воодушевлением говорит Мельников-Печерский о моральных устоях семьи, возглавляемой Чапуриным, об отношениях, существующих между членами семьи, о старинных обрядах, которыми регламентируются эти отношения. Писатель стремится передать поэзию патриархального быта и нередко впадает в эстетизм, в стилизацию и приукрашивание, описывая обстановку дома, одежду героев, блюдущих заветы старины, рассказывая об обрядах и обычаях, которыми обставляются праздники и печали в доме Чапурина. Однако, решая свою художественную задачу, Мельников-Печерский выходил далеко за пределы, очерченные его замыслом. Сквозь эпическое повествование, возвеличивающее героя и весь уклад его быта, явственно проступали черты реальной жизни с ее конфликтами и противоречиями, с ее тяготами и радостями, и сам Чапурин выступал не как ходульный образ носителя определенных, идеальных черт, а как живой человек, характер которого сложился под воздействием его общественного положения и социальной практики.

«Любуясь» чапуринским домом, который высится над окрестными крестьянскими избами, рассказывая о щедрости богача, о любви к нему работников, о патриархальном обычае «столы ставить» и угощать крестьян, которому следует Чапурин, Мельников-Печерский тут же раскрывает подлинный смысл «доброты» купца и «преданности» ему окружающего населения.

Писатель отмечает, что в Заволжье помещики не жили и даже крепостные крестьяне не ощущали в полной мере крепостного права, так как платили оброк и не видели помещиков и управляющих, и указывает: «При отсутствии помещиков и управляющих, так называемые тысячники пользовались большим значением. Вся промышленность в их руках, все рядовые крестьяне зависят от них и никак из их воли выйти не могут. Такой тысячник, как Патап Максимыч, - а работало на него до двадцати окольных деревень, - жил настоящим барином. Его воля - закон, его ласка - милость, его гнев - беда великая... Силен человек: захочет всякого может в разор разорить» (II, 40).

«Ну-ка, Данила Тихоныч, погляди на мое житье-бытье... , мысленно обращается Патап Максимыч к своему приятелю - самарскому купцу, - спознай мою силу над „моими“ деревнями» (II, 40).

В кругу своих друзей-тысячников Чапурин жалуется, что работники стали «вольным народом», что нет в них прежней покорности и «радения». Он зорко следит за теми, кто работает на него, и строго взыскивает с «нерадивых». Работники боятся хозяина, как огня.

Характер Чапурина обусловлен его положением богача, владельца капитала, дающего ему огромную силу над бедняками. Воля и даже прихоть «хозяина» превращаются в закон, которому вынуждены покориться и члены его семьи, и рабочие, которые трудятся в его мастерских, токарнях, мельницах, и крестьяне, сбывающие ему свои изделия, и монахини в скиту, и чиновники, которых он подкупает. «Исправник и становой... никогда не объезжали Осиповки, зная, что у Чапурина всегда готово хорошее угощение», - сообщает автор (II, 127).

Не боится Патап Максимыч и духовенства - старообрядческого и официального - «никонианского».

Поп «великороссийской церкви» Сушило ненавидит Чапурина, однако вынужден терпеть его, так как всё его хозяйство только и держится подачками тысячника. Еще больше зависят от Патапа Максимыча скитницы и старообрядческие попы.

«Властен он над скитами... , - говорит о Чапурине смышленная послушница Флёнушка. В скиту от него не схоронишься. Изо всякой обители выймет, ни одна игуменья прекословить не посмеет. Все ему покоряются, потому что - сила» (II, 60).

«Сила» Чапурина - сила его денег. Она делает богача, несмотря на его личные качества (Мельников симпатизирует своему герою и наделяет его большим обаянием), страшным. Аксинья Захаровна, жена Чапурина, боится в сочельник выпустить дочерей на улицу, потому что они «хорошего отца дочери» и им с деревенскими девушками «себя наряду считать не доводится» - «отец-от съест меня, как узнает», - говорит она дочерям (II, 13). Когда впоследствии Аксинья Захаровна заходит посоветоваться с мужем о сватовстве Снежкова, Чапурин показался ей настолько страшным, что первым ее движением было спрятаться от него.

Флёнушка называет Патапа Максимыча «медведем». Даже сестра Чапурина - властная игуменья Манефа - боится его, памятуя не столько гневные его окрики и тяжелую руку, сколько мошну, от которой зависят «достатки» ее скита и спокойное житье старообрядческого духовенства.

Особенно сурово обращается Чапурин со своими работниками. Сбившись с дороги в керженском лесу, Чапурин ругает и бьет работника, правившего лошадью. Работник, не угодивший хозяину, оказывается без вины виноватым.

Даже «обласканный» Чапуриным работник, ставший приказчиком, Алексей Лохматый всё время ощущает расстояние, которое отделяет его от хозяина, и панически боится своего благодетеля.

Страх Алексея перед Патапом Максимычем, от которого зависит вся дальнейшая его судьба, в значительной степени предопределяет трагедию Насти - дочери Чапурина, разочаровавшейся в своем возлюбленном и отчаявшейся в возможности благополучного исхода своих отношений с ним. «У нас с Настасьей Патаповной ровна любовь, да не ровны обычаи, - говорит Алексей Флёнушке, - Патап Максимыч и богат и спесив, не отдаст детище за бедного работника, что у него же в кабале живет... Ведь я в кабале у него... на целый год закабален... Деньги отцу моему он выдал наперед... А ты сама знаешь, закабаленный тот же барский!.. А какой барин за холопов дочерей своих выдает? Так и тут! все едино» (II, 52).

Страх перед всесильным богачом, овладевший Алексеем уже после первых встреч с хозяином, никогда не покидает его и постепенно развращает его душу. Алексей мечтает сам стать «хозяином» и безотчетно распоряжаться другими.

Писатель не раскрывает причин, которые вызвали резкие перемены в характере Алексея, превратили его из удалого трудолюбивого парня, золотые руки которого славились по всему Заволжью, в жалкого труса, корыстолюбца и бездельника. Однако объективно, по ходу романа ясно, что «падение» Алексея началось в доме Чапурина.

Здесь молодым мастером овладевает страсть к наживе. Сделав Алексея приказчиком и приблизив его к себе, потому что «слушаться не станут работники, бояться не будут, коль приказчика к себе не приблизишь» (II, 121), Чапурин вводит его в круг «хозяйских» интересов. За столом тысячника в «хорошей компании» друзей и родственников хозяина Алексей впервые слышит о «ветлужском золоте», о россыпях, открыв которые можно легко и быстро разбогатеть. Страсть к золоту, к быстрой наживе, охватившая всех участников беседы, передается и молодому приказчику. Желание разбогатеть и стать «хозяином» приводит Алексея к измене Насте, браку с Марьей Гавриловной, основанному на расчете, а затем превращает в черствого приобретателя, обирающего и бросающего жену, «откупающегося» деньгами от родителей, увлеченного кутежами и фатовством. Так, даже милости и щедроты богача не приносят счастья работнику и губят его, приобщая к кругу людей, живущих интересами наживы, поклоняющихся мошне.

Судьба Алексея в романе тесными узами переплетена с судьбой Чапурина. От Алексея, стяжательские интересы которого воспитались в доме Чапурина, заволжский тысячник «получает возмездие» и сам он воздает возмездие зарвавшемуся и потерявшему остатки совести Лохматому (в романе «На горах»). Подсознательная мысль Алексея: «от сего человека погибель твоя», возникшая при первой встрече с Чапуриным и преследующая его до последнего рокового столкновения с бывшим хозяином, имеет важный для романа общий смысл.

Мельников-Печерский не делал в романе прямых выводов о социальных причинах «падения» Лохматого. Он склонен был переводить проблематику своего романа из социального в отвлеченно моральный план, «Эволюцию» Алексея он объяснял прежде всего «малодушием» парня, не способного противостоять соблазнам, легко нарушающего моральные принципы, завещанные ему дедами. История чапуринского приказчика понималась им как история отказа от этических норм, присущих патриархальному быту. Писатель противопоставлял Чапурина, разбогатевшего, ставшего крупнейшим купцом из зажиточного крестьянина вследствие своих «неусыпных трудов», Алексею, ищущему легкой наживы. Однако логика реалистических образов и выхваченных из самой жизни ситуаций приводила читателя к более широкому взгляду на изображенные в романе явления, к пониманию их социальной природы.

Реалистическое изображение быта разбивает и провозглашенные эпическим сказом в начале романа положения о богатом и сытом житье крестьян Заволжья и об их любви и уважении к тысячникам.

Герои романа вступают в противоречие с эпическим голосом автора. «... хоть бы Ветлугу взять - беднота одна, лес рубят, луб дерут, мочало мочат, смолу гонят - бьются сердечные век свой за тяжелой работой: днем не доедят, ночью не доспят», - говорит объехавший Заволжье Стукалов (II, 173).

Писатель рисует быт и труд крестьян-лесорубов, артелями подготовляющих лес к сплаву.

Наниматели - купцы и промышленники - эксплуатируют и обманывают лесорубов, которые зарабатывают тяжелым трудом, не зная отдыха и праздников, свой хлеб.

«На сплав рубить рядят лесников... промышленники, раздают им на Покров задатки, а расчет дают перед пасхой, либо по сплаве плотов. Тут не без обману бывает: во всяком деле толстосум сумеет прижать бедного мужика, но промеж себя в артели у лесников всякое дело ведется на чистоту», - сообщает автор и показывает, что у работников нет уважения к богачам, что «их не любят лесники за обманы и обиды» (II, 192, 199).

Обратясь от изображения жизни купцов к картинам жизни тружеников-крестьян, писатель отказывается от любования бытовыми подробностями. Строгая очерковая характеристика обстановки быта «лесников» говорит лишь о тяжелом, нечеловеческом труде и суровых условиях их жизни.

И всё же именно здесь писателю удается показать людей, которые наделены чертами, типичными для русского народа. Собираясь на зиму в лес на тяжелый труд и лишения, артельщики «рады... радешеньки и весело хлопочут», работать они «ровно на праздник спешат» (II, 192). В лесу все прилежно и дружно трудятся, соблюдая строго порядок, ими самими установленный. Тяжелая работа, бедность и темнота не гасят в этих людях любознательности, уважения к знанию, наблюдательности. Попавший в глухой лес к мужикам-лесорубам грамотей и начетчик Чапурин с удивлением узнает, что у них в землянке есть компас, что они умеют пользоваться им и знают, как «пазори» (северное сияние) влияют на компас. Чапурина поражают и ясный ум, и приветливость лесорубов, и прекрасное знание ими особенностей природы и своего края.

Глубокой любовью к родным местам дышат слова дяди Онуфрия - «старшого» в артели: «... не променяем своей глуши на чужу-сторону. Хоть и бедны наши деревни... однако ж свою сторону на на каку не сменяем... У вас хоть и веселье, хоть жилье и привольное, да чужое, а у нас по лесам хоть и горе, да свое... » (II, 208).

Многое в быту крестьян-лесорубов отталкивает Чапурина, вызывает его осуждение. Иронически относится Чапурин к «бестолочи и шуму», которые возникают в артели, как только артель вынуждена отступать от обычных для нее форм труда и оплаты. Привыкший всё решать своей волей, не считаясь ни с кем и не слушая ничьих советов, Чапурин смеется над попыткой «лесников» всё решать сообща.

Особенно ярко различие положений и вытекающее отсюда различие во взглядах Чапурина и бедных крестьян-лесорубов проявляется во время их разговоров о вере, о старине и о Степане Разине.

Выражая мечты крестьянской голытьбы, пытавшейся в прошлом найти идеал справедливой жизни, лесоруб Артемий повествует Патапу Максимычу о «старых временах», когда «купцами да боярами посконна рубаха владела». «Было время, господин купец, золотое было времечко, да по грехам нашим миновало оно... Серые люди жили на всей вольной волюшке... Вон теперь по Волге пароходы взад и вперед снуют, ладьи да барки ходят, плоты плывут... Чьи пароходы, чьи плоты да барки? Купецкие все. Завладела ваша братья купцы Волгой-матушкой... А в стары годы не купецкие люди волжским раздольем владели, а наша братья, голытьбы» (II, 221).

На возражение недовольного этими рассказами Чапурина: «Никогда не бывало, чтоб Волга у голытьбы в руках была», Артемий отвечает: «Вранью да небылицам короткий век, а эта правда от старинных людей до нас пошла. Отцы, деды про нее нам сказывали, и песни такие про нее поются у нас... Значит правда истинная» (II, 221).

С воодушевлением и восторгом говорит Артемий о подвигах Степана Разина и его есаулов, которые собрали «самую последнюю голытьбу» и с нею разбивали купеческие караваны, боярские корабли и баржи, разоряли монастыри, закабалявшие крестьян.

«Это ты про разбойников?» - перебивает его рассказы Чапурин. «По-вашему разбойники, по-нашему есаулы-молодцы да вольные казаки», - возражает ему Артемий (II, 222). Для заволжского тысячника Степан Разин - разбойник и вор, для бедных крестьян - «удалой атаман Стенька Разин, по прозванью Тимофеевич» (II, 224), защитник и освободитель народа, носитель справедливости. Так Мельников-Печерский, задумавший дать в лице Чапурина монументальный образ хранителя старины, народных обычаев и дедовских заветов, вопреки этому замыслу показывает, что в наследии старины, в народных легендах, в эстетических представлениях народа проявляются различные тенденции, что «тысячник» - Чапурин - чужд традициям и обычаям, которые лелеет беднота, что то, во что верует, что уважает Чапурин, зачастую не дорого, а враждебно беднякам. Мудрые в своей «простоте», керженские мужики дают своеобразное и во многом справедливое объяснение и того, почему купцы и богатые крестьяне особенно упорно держатся «старой веры». «Богачество» дает возможность задаривать власти и оставаться в расколе. О себе керженские лесорубы говорят: «... люди мы бедные, работные, достатков у нас нет таких, чтоб староверничать» (II, 206). Они не придают большого значения обрядам, потому что всё время заняты тяжелым трудом и почти не знают досуга. «Тут и праздники забудешь... и день и ночь только и думы, как бы побольше дерев сронить» (II, 207). Считая себя «церковниками» (т. е. признавая официальную церковь), бедняки лишь изредка посещают церковь. «Ведь повадишься к вечерне, все едино, что в харчевню: ноне свеча, завтра свеча - глядишь, ан шуба с плеча» (II, 207).

Отношение Чапурина к религии трактуется в двух планах. Дом Чапурина изображается как прибежище «древлего благочестия». Не старообрядчество Патапа Максимыча, а проявившиеся в его старообрядчестве консерватизм, стремление во всем следовать обычаям старины вызывают сочувствие автора.

Вместе с тем уже в начале романа писатель подчеркивает внутреннее безразличие Чапурина, погруженного в дела торговли и ремесла, к религии вообще и к догматам старообрядчества в частности. Строго соблюдая обычаи, выполняя все обряды, он легко примиряется с нарушением правил поведения, предписываемых предрассудками старообрядческой среды, и порою даже признает, что в расколе более всего его удерживают деловые связи с купцами-старообрядцами.

Так из разнородных, а иногда и противоречивых элементов складывается образ Патапа Максимыча Чапурина. Однако, несмотря на противоречивость самого творческого замысла писателя, Мельникову-Печерскому удалось создать в лице главного героя своей эпопеи живой индивидуальный и типический образ, вобравший большое социальное содержание. Моменты идеализации, элементы абстрактно-моральной трактовки образа отступают здесь на второй план, подавляются реалистическими тенденциями,

раскрытием социальной природы героя. Автор романа сталкивает Чапурина с представителями различных социальных групп, ставит его в сложные, типичные для жизни общества, к которому он принадлежит, ситуации и таким образом многосторонне и ярко характеризует героя. В романе даются многочисленные фигуры купцов, рассказаны истории собирания и сколачивания капиталов. Рядом со свирепым эксплуататором Марком Данилычем Смолокуровым, с новоявленным купцом, бессердечным Алексеем Лохматым, в сравнении с казанским купцом Залетовым, продавшим свою дочь, «как буру корову», за пароход, в сопоставлении с московским купцом Масляниковым, обманом и нечистыми плутнями составившим капитал, явственно выступали светлые стороны характера Чапурина, в какой-то степени еще связывавшие его с крестьянством. Вместе с тем, вглядываясь в образы представителей купечества, каждый из которых воплощает типические черты своей среды, читатель видел, что и в характере Чапурина отразилась его принадлежность к миру наживы.

Изображая широко и многосторонне жизнь купечества, рисуя в сравнительно небольших, но тем не менее ярких и выразительных эпизодах быт крестьян, Мельников значительное место уделяет в романе описанию старообрядческих скитов, жизни старообрядческого духовенства. Эта линия в романе Мельникова-Печерского представлена с наибольшей художественной силой в образе игуменьи Комаровского скита Манефы, сестры Чапурина «во плоти».

Мельников-Печерский рассматривал скиты как очаги древней культуры, где особенно тщательно сохраняются обряды и обычаи старины. Вместе с тем он обличал аскетизм и изуверство, суеверия и ханжество, которые различал за завесой внешнего благолепия скитской жизни.

В романе «В лесах» со всей очевидностью выступает связь старообрядческого духовенства с верхушкой купечества. Богачи содержат скиты, создают молельни, зато скитницы, раскольничьи попы благословляют и всячески поддерживают власть богачей, отпуская за богатые «пожертвования» им любые грехи, внушая работникам, беднякам и непокорной молодежи мысли о необходимости повиновения хозяевам и родителям.

В свой быт «матери-келейницы» переносят традиции и законы купеческой среды. Интересы приобретательства стоят в скитах на первом месте. Им подчинена вся внутренняя жизнь обителей, весь порядок их жизни. «Во всех общежительных женских скитах хозяйство шло впереди духовных подвигов. Правда, служба в часовнях и моленных отправлялась скитницами усердно и неопустительно, но она была только способом добывания денежных средств для хозяйства. Каждая скитская артель жила подаяниями богатых старообрядцев, щедро даваемыми за то, чтобы „матери хорошенько молились“. И матери добросовестно исполняли свои обязанности: неленостно отправляли часовенную службу, молясь о здравии „благодетелей“...

«В стенах общины каждый день, кроме праздников, работа кипела с утра до́ ночи. Пряли лен и шерсть, ткали новины, пестряди, сукна...

«Главною распорядительницей работ и всего обительского хозяйства была игуменья» (II, 291-292).

В обителях были вечно и неустанно трудившиеся, исполнявшие тяжелую работу послушницы, были и девицы-белоручки, большей частью белицы - «отецкие дочери», воспитывавшиеся в скиту. О послушнице Анафролии автор сообщает: «Анафролия была простая деревенская девка.

В келарне больше жила, помогая матушке-келарю кушанье на обитель стряпать и исправляя черные работы... работала за четверых... Безответна была, голоса ее мало кто слыхал» (II, 34). Мельников показывает, что в обители, как и «в миру», бедняки работают на богатых. Главой скита - игуменьей делаются богатые и обладающие значительными деловыми связями «матери». Наибольшим влиянием пользуются те, присутствие которых обеспечивает скиту материальную прибыль, богатые скиты поддерживают более бедные, «покорные» им обители.

Между скитами и различными религиозными центрами старообрядчества существует своеобразная конкуренция за «благодетелей».

«Матерям по ихнему делу иначе нельзя», - иронизирует купец Самоквасов. «Ведь это ихний хлеб. Как же не зазывать покупателей? Все едино, что у нас в гостином дворе: „Что изволите покупать? пожалуйте-с!.. “ Ей богу, та же лавка! „На Рогожском не подавайте, там товар гнилой, подмоченный“» (III, 310).

Даже самые «важные» вопросы догматов и церковного устройства решаются на основе материальных соображений. Заволжские скиты «приемлют» белокриницкую иерархию потому, что ее авторитет признан купцами-«благодетелями», купцы же, принимая «австрийское священство», исходят из стремления упрочить и расширить свои деловые и торговые связи.

На вопрос домашней канонницы Чапуриных Евпраксии: «А как вы, матушка, насчет австрийского священства располагаете?..

Мы бы, пожалуй и приняли, - сказала Манефа. Как не принять, Евпраксеюшка, когда Москва приняла? Чем станем кормиться, как с Москвой разорвемся?.. Как наши-то <Чапурины> располагают, на чем решаются?.. По моему и им бы надо принять, потому что в Москве, и в Казани, на Низу и во всех городах приняли. Разориться Патапушка может, коль не примет нового священства. Никто дел не захочет вести с ним; кредиту не будет, разорвется с покупателями...

Он всему последует, чему самарские» <купцы>, - заметила Евпраксия (II, 35).

Мельников подробно описывает историю и быт Манефиной обители, которая «считалась лучшей обителью не только во всем Комарове, но и по всем скитам Керженским, Чернораменским» (II, 300).

Читатель узнает, как в далеком прошлом обитель разбогатела и «возвысилась» над другими скитами вследствие темных дел домовитых и распорядительных, но готовых на всё ради наживы настоятельниц.

Игуменья Манефа немало способствовала процветанию обители благодаря своим связям в купеческом мире, умению наладить хозяйство и вести его.

Образ Манефы занимает весьма существенное место в романе. Реалистически рисуя сложный и яркий характер строгой «старицы», сочетающей «истовое» исполнение религиозных обрядов и аскетизм с практической сметкой и здравым смыслом, писатель показывает, что пиэтизм и мистические настроения не свойственны не только большинству народа, но даже и большинству «коноводов» старообрядчества.

Игуменья Манефа - женщина с сильной волей, настойчивым характером и недюжинным умом.

В юности ее воля и молодое чувство натолкнулись на сопротивление самодура-отца и были надломлены моральной пыткой, которой изуверски подвергли ее во время родов хитрые келейницы, вынудившие богатую невесту под страхом огласки на земле и геенны огненной в загробной

жизни дать обет иночества. «Пострижение» было тяжелым ударом для полной жизни и сил, горячо любившей девушки, однако оно открывало перед ней иной путь в жизни. «Удалясь от мира», молодая инокиня освобождалась от власти отца, она могла даже при себе, сохраняя в строжайшей тайне свое материнство, воспитать «незаконную» дочь.

«В лесах». Настя. С рисунка П. М. Боклевского.
1870-е годы.

Управление обителью, игуменство, на которое была она выбрана по смерти старой игуменьи, конечно, не могло дать подлинной пищи пытливому уму Манефы, удовлетворить ее духовные запросы, ей постоянно приходилось идти здесь на сделки со своей совестью, угождая богатым «благодетелям». Однако огромное большинство женщин Заволжья было совершенно отрешено от какой-либо деятельности, кроме ежедневной черной работы или домоводства, было целиком подчинено власти отцов и мужей. Только погружаясь в хозяйственные дела обители, в приобретательство, с одной стороны, и в религиозные споры, догмы и начетничество - с другой, Манефа могла найти известную, хотя и очень ограниченную, область для приложения своих способностей, сил и воли.

Трагедия Манефы состояла в том, что эта одаренная женщина вынуждена была убивать не только свою плоть, но и дух. Бессмысленные споры о внешней стороне обрядов, скопидомство, ханжество - вот та духовная келья, в которую были замкнуты ум и воля Манефы.

Для женщин с ярким характером, большими запросами, широким умом нет места в мире купечества. Им суждены здесь либо гибель, либо рабство и вечная мука.

Мельников-Печерский создает «В лесах» несколько ярких и обаятельных женских образов: умная волевая Матрена-Манефа, озорная удалая Флёнушка, нежная и гордая Настя Чапурина, покорная и любящая Марья Гавриловна; и судьба всех этих девушек и женщин глубоко трагична. В романе нет эпизодов, рисующих счастливую жизнь полюбившей девушки или молодой женщины.

Марья Гавриловна дважды переживает любовь и дважды глубоко разочаровывается. Первое ее чувство было смято ее отцом и самодуром Масляниковым - отцом ее жениха. «Позарившись» на невесту сына, Масляников загубил парня и сам женился на Марье Гавриловне, которая была моложе его почти на пятьдесят лет. Отец же невесты охотно согласился на эту «сделку», в результате которой он приобрел пароход. Смерть

возлюбленного и восьмилетняя жизнь с ненавистным ей изувером и развратником мужем - вот итог молодости Марьи Гавриловны, первая тяжелая драма, которую она перенесла. Под впечатлением первого замужества Марья Гавриловна отказывается от всех брачных предложений и поселяется в скиту, где ведет затворническую жизнь. Встреча с Алексеем Лохматым и любовь к нему заставляют Марью Гавриловну покинуть скит и выйти замуж. Второй брак приносит Марье Гавриловне новые страдания. Муж присваивает ее капитал, а затем оставляет жену. Посмотрев на «житье-бытье» Марьи Гавриловны с Алексеем Лохматым, Чапурин размышляет о судьбе своей дочери Насти, любившей Алексея:

«Господь знает, что делает... Раннюю кончину сердечной послал, избавил от тяжкой доли, от мужа лиходея» (III, 500).

Заволжский тысячник уверен, что Настя «не познала тайных замыслов» Алексея, не поняла, что он «корыстник». Однако на самом деле Настя ока залась проницательнее, чем думал ее отец. Сблизившись с Алексеем, она вскоре поняла, что он не стоит любви и потеряла уважение к своему возлюбленному.

Алексей, усвоивший мораль темного царства и мечтавший «самому бы хозяйствовать, да так, чтобы ворочать тысячами», боится сильного характера и ясного ума своей «нареченной», «будь жена хоть коза, только б с золотыми рогами, да смирная, подкладистая, чтоб не смела выше мужа головы поднимать», - размышляет он (II, 482). Так в романе раскрывается связь семейных устоев темного царства, угнетения женщины в купеческой семье, со всей «деловой практикой» купцов - погоней за наживой и бессердечием, порожденным всесилием «денежного интереса». Счастливый брак невозможен в этих условиях. Смерть спасает Настю от стяжателя-жениха, келья - Матрену-Манефу от Стуколова, афериста и мошенника.

Трагическим обобщением звучит плач воплениц на похоронах Насти Чапуриной:

Ты чего, моя касатушка, спужалася?
Отчего ты в могилушку сряжалася?
Знать того ты спужалася, моя ластушка,
Что ноне годочки все пошли слезовые,
Молодые людушки пошли все обманные,
Холосты ребята пошли нонь бессовестные

Однако тема любви и семейных отношений, как и другие проблемы, получает в романе двойственное решение. Рядом с раскрытием социальных причин трагических судеб девушек и женщин Мельников пытается дать внеисторическое и внеобщественное толкование «извечных законов», неизменно якобы присущих человеческому чувству. «Палящий бог» - Ярило, «который разжигает кровь парней и девушек» и призывает их «любиться», выступает в романе как символ стихийной власти любви. «Безжалостность» природы, вечно живой и равнодушной, заключающей единство жизни и смерти, Мельников пытается уподобить безжалостной жестокости современного ему общества. Через весь роман «В лесах», так же как и через его продолжение «На горах», проходит явно ощутимая двойственность замысла. Включая в свою эпопею огромное количество произведений устной народной поэзии: сказок, легенд, духовных, исторических, лирических песен, плачей, романсов, пословиц, поговорок, загадок, дополняя их описанием обрядов, поверий, примет и элементами

древней языческой мифологии, «сконструированной» фольклористами-мифологами, Мельников-Печерский пытался придать своему роману характер широкой картины жизни народа, постоянного проявления ее вечных, стихийных «начал». Молодость и старость, рождение и смерть, пиры и тризны, крестины и похороны, любовь, ее радости и горести - вот «извечные» моменты жизни человека, которые хотел в их «неизменной» сущности изобразить и воспеть писатель. Однако этот отвлеченный замысел не мог быть осуществлен методами реалистического изображения действительности при реалистической обрисовке характеров, при ярко выраженном интересе к конкретным формам бытия народа, который был свойственен автору «В лесах» и «На горах». Роман Мельникова-Печерского явился подлинно художественным произведением именно потому, что писатель нарисовал в нем историческую и социальную действительность своего времени. Фольклор, включенный в роман, не утерял в нем своей социальной окраски и исторической определенности: легенды и песни, поэтизирующие образ Степана Разина, бытуют в среде бедняков-лесорубов, но не вызывают сочувствия Чапурина; приметы, которые хорошо известны мужикам-хлеборобам, «загадывающим», уродится ли хлеб, будут ли хороши овощи, ягоды, забыты купцами; не пуская дочерей в сочельник на улицу справлять обрядовое гулянье с девушками, Аксинья Захаровна восклицает: «Чего не видали?.. Снег полоть, холсты белить!.. Да придется разве им холсты-то белить? Слава богу, всего припасено, не бесприданницы» (II, 13); «мужицкие обряды», связанные с трудовой жизнью крестьян, «не ко двору» купеческим дочерям; плачи Устиньи Клещихи, о которых Мельников заявляет, что они «веют стариной отдаленной», что это «древняя обрядна, останки старорусской тризны», полны подробностями современного быта, выражают глубокую печаль и тоску по женской доле, «романцики», записанные в тетради дочерей Чапурина, вроде «Сизенький голубчик, армейский поручик!», вызывают гнев чинного и сурового старообрядца их отца; в плясовых и лирических песнях, которые поет Флёнушка, отражается в большей мере жизнь заволжских крестьян и купцов, чем старинные традиции.

Фольклор выступает в романе более как яркая и реальная примета народного быта, выражение оценки народом различных явлений жизни, чем как доказательство и признак «единства народного бытия», его вечной и неизменяемой сущности.

Фольклор играет в романах Мельникова огромную роль при создании речевой характеристики героев. Он выступает здесь не как элемент, объединяющий всех действующих лиц эпопеи, стирающий грани между социальными группами и придающий общий «эпический» характер всем образам романа, а как средство, при помощи которого строятся яркие индивидуальные характеристики, создаются социально-типические образы. Речь героев насыщена фольклором, однако автор вводит народнопоэтические средства в язык персонажей романа с большим тактом, разнообразно используя эти средства. Речь героев, сохранивших более прочные связи с народной средой, насыщена народнопоэтическим элементом, оторвавшиеся от народа купцы и чиновники, все человеческие чувства которых забиты и истреблены страстью к наживе, выражаются бледным, искаженным языком, их речь убога и однообразна, как их мысли и чувства.

Пословицы, поговорки так и сыплются из уст песенницы и говоруньи Флёнушки, ими украшена речь мастерицы-поварихи Никитишны, лесорубов Онуфрия и Артемия, конюха Дементия, саратовского приказчика Семена

Петровича, но их совершенно нет в речи изувера и стяжателя Стуколова. По мере того как развращается ум и черствеет сердце Алексея Лохматого, речь его теряет свою яркость и выразительность, она засоряется неправильными оборотами, плохо понятными, не к месту употребленными иностранными словами.

Поговорки, пословицы, яркие обороты речи, связанные с устнопоэтическим народным творчеством, присущи и речи Патапа Максимыча Чапурина, его жены, Аксиньи Захаровны, и даже таких купцов-самодуров, как Масляников и Смолокуров. Но в их устах и самые пословицы и поговорки приобретают своеобразный смысл, отличный от того, который вложен был в эти изречения народом. Речь купца красочна и выразительна в той мере, в какой она питается разговорным и поэтическим языком народа, из которого зачастую выходят купцы и с которым они находятся в общении, но то, что вызывает у народа иронию, а подчас и резкую насмешку или осуждение, купцы считают неизбежным, разумным, достойным подражания. «Уж и объегорил же я его, обул как Филю в чортовы лапти... А ведь тебе дураку не удастся этак с алтыном под полтину подъехать» (II, 346), - похваляется Масляников и со спокойной совестью утверждает: «... купец тот же стрелец, чужой оплошки должон ждать» (II, 347). Купец Смолокуров, характер которого с особой полнотой очерчен в «На горах», рассуждает: «Как вода с места на место переливается, так и деньги - на то коммерция! Конечно, тут самое главное дело: „не зевай“... Умей, значит, работать, умей и концы хоронить.

«- Пословица-то, Марко Данилыч, кажется не так говорится... Умей воровать, умей и концы хоронить... », - возражает ему молодой купец Веденеев (IV, 160).

«Коммерция», которую купцы считают «работой», народу представляется воровством. С иронией и негодованием говорят бедняки о жизни купцов и келейниц, у которых «деньгам заговенья нет. А богатых и смерть не сразу берет... Рубль не бог, а тоже милует», - замечают они (II, 444).

Мельников-Печерский изображает характеры ряда своих героев в развитии, движении. Страстная и гордая Матрена становится строгой и распорядительной Манефой, веселая Флёнушка - властной и суровой игуменьей, тихая и ласковая Настя - смелой и решительной защитницей своего права на свободу чувства, покорный и богобоязненный Алексей - черствым приобретателем и циничным фатом. И все эти перемены ярко отражаются в речи героев.

Перемена, которая произошла в ставшей игуменьей Флёнушке, становится вполне ясна читателю, когда вместо «затейных» речей веселой хохотушки, склонной к острословию, в романе «На горах» звучит чинная деловая, суховатая речь матери Филагрии. Настя, характер которой, по выражению Флёнушки, «развернулся» при столкновении с отцом, вместо скромных отрывочных фраз начинает произносить гневные, решительные, проникнутые энергией речи.

Свое замечательное знание народного разговорного языка и стиля устного поэтического творчества Мельников использовал не только для создания речевой характеристики героев. Оба его романа, изображающие жизнь населения Поволжья, рассказаны эпическим народным складом, устами незримого повествователя, лицо которого никак не определено, но который, подобно летописцу, неторопливо и обстоятельно описывает жизнь своего народа. «Летописец» этот далеко не равнодушен к изображаемому. Рисуя радости и пиры, гулянья и игры, свадебные обряды и

тайные свидания, он прославляет молодость, веселье и изобилие земных благ, повествуя о горе и смерти, переходит на тон плача, причитания.

«В лесах». Трифон Лохматый. С рисунка
П. М. Боклевского. 1870-е годы.

Стремление как бы голосом народа-сказителя поведать о старинном быте Заволжья приводило писателя подчас к упрощенной манере передачи событий и характеров. Следуя эпической традиции, Мельников однообразно описывает своих героев, наделяя их одними и теми же стереотипными чертами: русы косы, черные или голубые очи, высокая грудь, алые уста, румяные ланиты, стройный стан, кудри, искрометный взор. Первоначальная характеристика душевного склада героев дается зачастую упрощенно, автор придает действующим лицам «постоянные определения», сопровождающие их на протяжении всего повествования - бойкая Флёнушка, сонная Параша Чапурина, пригожий Алексей, ревнивая канонница Устинья-Московка и т. д.

Однако реалистическое развитие характера и образа героев разрывает оболочку этих статических определений, точно так же как и голос рассказчика не становится голосом, рисующим и воспевающим «статичность», неподвижность быта. Острый наблюдатель и правдивый реалист, скрывшийся за простодушным летописцем, обнаруживает свой меткий глаз и полным голосом говорит о реальной жизни, ее тяготах и радостях.

Роман «На горах» был задуман и осуществлен Мельниковым-Печерским как продолжение «В лесах». Многие сложные ситуации, завязанные в первом романе, находили свое разрешение во втором. «Некоторые из действующих лиц „В лесах“ остаются и „На горах“. Переменяется только местность: с левого лугового, лесного берега Волги я перехожу на правый, нагорный, малолесный», - заявлял писатель.

По своим основным художественным и идейным особенностям второй роман также составлял единое целое с первым. В романе «На горах» лишь с большей яркостью и определенностью выразились сильные и слабые стороны творчества писателя, проявившиеся «В лесах».

Быт жителей Поволжья продолжает оставаться в центре внимания автора, и опять он ставит перед собой цель дать «синтетическое изображение», общую картину этого быта. Исторические процессы, происходившие в обществе, социальная практика купечества, богатеющего и оттесняющего

дворян, еще недавно претендовавших на безраздельное господство над всеми другими сословиями, положение рабочих находят более или менее широкое отражение во втором романе Мельникова-Печерского.

Алатырский купец Морковников - один из второстепенных, но весьма ярко очерченных героев романа «На горах» - так характеризует особенности времени: «Теперича для нашего брата купца времена подошли хорошие: господа почитай все до единого поистратились, кармашки-то у них поизорвались, деньжонкам не вод, нам, значит, и можно свой интерес соблюдать. Вот теперь про волю толки пошли, дай-ка, господи, пошли свое совершение. Тогда, сударь, помаленьку да потихоньку все дойдет до наших рук - и земли, и господские дома, все, Заверяю вас. Одно только нашему брату теперича надо в помышлении держать: „не зевай“» (IV, 274).

В центре романа - старый богатый купец-миллионер Смолокуров. К дочери его Дуне сватался сын дворянского предводителя. «Не мудрое дело, - у его отца именье на волоске висело, а Дуня наследница первого богача по окрестности, миллионщика», - замечает автор (IV, 55).

Смолокуров отказывает женихам-дворянам, предпочитая выдать дочь за купца с «хорошим капиталом».

В романе «На горах» более широко и разнообразно, чем «В лесах», показаны купцы, их коммерческая «практика».

Большое место здесь занимают эпизоды, рисующие историю происхождения капиталов.

Кратко, но выразительно рассказана в романе «На горах» история возникновения капитала Смолокурова, отец которого был одним из доверенных «молодцов» всесильного барина-самодура Поташова, разбогатевшего на разбоях и преступлениях. Присвоив после смерти Поташова мешок золота, отец героя «На горах» открывает торговлю и становится купцом. Темными спекуляциями и воровскими делами нажил капитал отец и другого «миллионщика» - Доронина, носивший выразительное прозвище «Алешка беспутный». Сыновья, получившие в наследство миллионы, увеличивают свои капиталы, следуя традициям, завещанным им отцами. Доверенный приказчик Смолокурова - Корней Евстигнеев, по прозвищу «Прожженный», приходит к умирающему хозяину за «окончательным расчетом»: «Лучше меня самого знаешь дела мои. Дела, за какие в Сибирь на каторгу ссылают... , - заявляет он Смолокурову, - Кто велел мне орошинского приказчика Ефима Волчанина избыть? Письмо-то вашей милости у меня цело... Утопил я Волчанина, сделал в аккурат, а особого награжденья не получил... А как на Низу поддельные документы мы с тобой сбывали - и это видно забыл? А как обобрали сытнинскую купчиху Молодцову - тоже запамятовал? А как до смерти угорело у тебя двое молодцов, чтоб только расстаться тебе с ними и чтоб они дел твоих на суде не показали? Печи-то ведь я по твоему приказу топил... Понял дело? Двести тысяч подавай!» (V, 341). Страсть к наживе настолько овладела Смолокуровым, что он готов оставить родного брата в хиванском плену, лишь бы не расстаться с частью капитала. Смолокуров приближает к себе отчаянных мерзавцев и отпетых негодяев, делает их своими приказчиками. Они помогают хозяину «хитрые дела обделывать», зверски эксплуатировать и грабить рабочих и, не пропуская того, что «само в руки плывет», сами обирают бурлаков и работников Смолокурова.

Писатель рисует сцены издевательства Смолокурова и его приказчиков над голодающими рабочими, в течение нескольких дней тщетно ждущими

расчета. Возмущенные самоуправством хозяина, рабочие пытаются протестовать и даже угрожают Смолокурову расправой. Однако хитрому купцу удается легко обмануть забитых и темных бурлаков, а затем подавить их бунт. Рабочие совершенно бесправны. «Обождите-ка до вечера, узнаете тогда, как бунты в караване заводить! Земля-то ведь здесь не бессудная - хозяин управу найдет», - угрожает им приказчик (IV, 81), отлично знающий, что рабочие требовали только того, что хозяин был обязан им выплатить по закону. «Со Смолокуровым вашему брату тягаться не рука, он не то что с водяным <начальником пристани>, с самим губернатором он водит хлеб-соль. Его на вас, голопятых, начальство не сменяет» (IV, 81).

Чиновники, начиная от мелких и кончая губернатором, покрывают преступления богатых купцов и зверски подавляют малейшую попытку народа бороться с произволом хозяев.

Огромные прибыли, получаемые за счет работающих до изнеможения, голодающих и разоренных «наймитов», не удовлетворяют купцов. Погоня за всё бо́льшими и бо́льшими барышами заставляет их идти на любые аферы, вплоть до ложного банкротства, до мошеннических проделок. Хищничество, надувательство, циничный обман и зверскую расправу с конкурентами считают именитые купцы законом своей жизни. Размышляя о том, как подорвать торговлю молодого неопытного купца Меркулова и поживиться за его счет, Смолокуров оправдывает себя в том, что разоряет «нареченного зятя» своего старого друга Доронина: «Объегорю! Что-ж?.. Купец, что стрелец - оплошного ждет... Друзья мы приятели с Зиновьем Алексеичем - так что ж из этого?.. Сват сватом, брат братом, а денежки не родня... Все ведь так, все... Упусти-ка я случай насчет ближнего погреться - меня же дураком обзовут... А обдуй кого-нибудь получше, над ним смеяться станут - учись, мол, плати за науку... » (IV, 130).

Созданные в романе «На горах» образы купцов, описания положения рабочих значительно острее, чем в первом романе Мельникова, вскрывали эксплуататорскую и хищническую сущность купечества.

Наряду с этим в романе «На горах» более явственно отразились и слабые стороны мировоззрения писателя. Купцам-хищникам и обиралам Мельников пытается здесь противопоставить молодых купцов, кончивших коммерческую академию и ведущих «правильную» торговлю (Веденеев, Меркулов), которая дает им миллионные прибыли. Однако сам писатель опровергает нарисованную им идиллию.

Устами одного из своих идеализированных молодых купцов он выражает сомнение в возможности правильной торговли: «Немало, брат, покатался я за границей, всю Европу исколесил вдоль и поперек... И знаю ее, правильную-то торговлю... И там, брат, те же Смолскуровы да Орошины, только почище да поглаже. И там весь торг на обмане стоит: где деньги замешались, там правды не жди... » (IV, 307).

Купеческое плутовство и погоня за прибылью представляется Мельникову-Печерскому неизбежным следствием несовершенства человеческой природы, присущих человечеству пороков. Однако самое изображение купеческого хищничества, данное писателем, наводило на мысль о несправедливости общественного строя, основанного на преклонении перед деньгами, ограблении народа, ханжестве и лжи.

Как «В лесах», в романе «На горах» писатель показывает, что глубокие, чистые, сильные натуры бессознательно ощущают неправду окружающего их мира и тяготятся ею.

Смолокуров совершает все свои преступления, помышляя о том, чтобы оставить Дунюшке большой капитал, а Дуня страдает, мечется, теряется в размышлениях: «Нет правды на свете, нет в людях добра! - после долгих, мучительных дум решила она. Везде обман, везде ложь и притворство! Где ж искать правды? Где добро, где любовь?» (V, 262).

Семейная жизнь, которую наблюдает богатая невеста в среде купечества, не прельщает ее, как не прельщала эта жизнь и Флёнушку и Настю Чапурину. «Супружество считала она неразлучным с заботами по хозяйству, со своенравием мужа, а при случае даже с неправдой, гневом и злобой. Не к женихам, а к познанию добра и правды стремилась ее душа... » (V, 260-261).

Поиски «добра и правды», которых Дуня не видит вокруг себя, приводят ее к мистицизму, хлыстовству и новым горьким разочарованиям.

В решении темы столкновения «горячего сердца» с миром наживы и угнетения в романе «На горах» особенно явственно сказалась тенденция автора к смягчению конфликтов и идеализации, которую автор обнаружил в этом произведении. В отличие от первого романа Мельникова-Печерского «На горах» содержит изображение нескольких счастливых браков, идеализированные картины любви и семейной жизни молодых купеческих пар (в том числе Дуни Смолокуровой и Самоквасова). Искания и колебания чистых душ и сильных характеров заканчиваются «благополучным» прозябанием. Страницы романа, содержащие эти эпизоды, чрезвычайно бледны и слабы в художественном отношении.

Своеобразной дидактикой и явной идеализацией пронизаны также и те главы романа, где автор пытается указать старообрядчеству исторически, по его мнению, закономерный путь выхода из раскола, приобщения к единоверческой церкви.

Однако официальная церковь и ее духовенство рисуются в романе «На горах» в столь же неприглядном виде, как «В лесах». Подобно попу Сушиле, фигура которого ярко очерчена в первом романе, во втором романе попы выступают как жадные и «притязательные» служители «сильных мира сего». Поп Прохор Петрович, выручая из беды убежавшую с «корабля» хлыстов Дуню, получает крупное вознаграждение от нее. После отъезда отца Прохора с Дуней попадья рассчитывает, какие «прибыли» могут им перепасть: «... Авдотья-то Марковна богачка страшная... Поди не десять рублей даст Петровичу... Такой богачки ни разу еще не приводилось Петровичу выручать из этого дома» (V, 313). Подобные размышления не мешают «матушке» принять от барина-хлыста Луповицкого, из дома которого бежала Дуня, подачку - десять рублей и броситься целовать ему руку.

Однако в дальнейших главах отец Прохор выступает как духовный учитель Дуни, оказывающий огромное влияние на исход ее религиозных и моральных исканий.

Элементы идеализации и дидактики снижали художественную ценность ряда эпизодов романа «На горах», ограничивали реализм писателя, однако не они определяли общий характер романа, в котором реалистическое воспроизведение и разоблачение жизни купечества составляло основное содержание. В своей основе роман «На горах» являлся реалистическим произведением, продолжившим и во многом углубившим художественное решение проблем, поставленных в романе «В лесах».

Опыт Мельникова-Печерского был учтен В. Г. Короленко, который вслед за ним совершил путешествие по керженским раскольничьим скитам. Не разделяя взглядов Мельникова на раскол, интересуясь прежде всего

не консервативными традициями, а элементами протеста в среде старообрядцев, Короленко наблюдал и своеобразно отразил этнографические и социальные черты быта поволжских жителей.

Образы и мотивы Мельникова-Печерского прочно вошли в сознание Короленко. Их отклик ощущается в повестях и рассказах Короленко, трактующих сюжеты из раскольничьей жизни.

Короленко учитывал труд своего предшественника по изучению быта раскольников и в области этнографии, и в наблюдении над социальным бытом, и в широком исследовании языка и устнопоэтического творчества народа этого края.

Высоко ценил Мельникова-Печерского А. М. Горький. Он относил его к числу «богатейших лексикаторов наших», призывал учиться у него уменью черпать художественные средства из сокровищницы устного народного творчества - фольклора. «Можно поучиться такому литературному языку, лишенному всяких варваризмов, всяких слов, заимствованных из иностранных языков», - писал Горький о языке романа «В лесах».

Воздействие творчества Мельникова-Печерского, в особенности его языка, на свою литературную деятельность признавал П. П. Бажов. Сравнивая Лескова и Мельникова, он писал: «Мельников мне казался всегда ближе. Простая близкая натура, ситуация и тщательно отобранный язык без перехлестывания в словесную игру».2

М. Горький . Несобранные литературно-критические статьи. Гослитиздат, 1941, стр. 158.

П. П. Бажов , Сочинений в трех томах, т. III, 1952, стр. 287.

Е. В. Гневковская (Нижний Новгород)

ПОНИМАНИЕ «РОДНОГО» И «ЧУЖОГО» В СТАРООБРЯДЧЕСКОЙ СРЕДЕ [НА ПРИМЕРЕ ДИЛОГИИ П. И. МЕЛЬНИКОВА (АНДРЕЯ ПЕЧЕРСКОГО) «В ЛЕСАХ» И «НА ГОРАХ»]

Знаменитая дилогия П. И. Мельникова «В лесах» и «На горах» - одно из самых ярких художественных произведений ХIХ столетия, прочно вошедшее в «золотой фонд» нашей классики. Никто в отечественной литературе не смог так художественно и убедительно показать старообрядческую среду, систему этических и эстетических ценностей, культуру повсе-дневности. Романы Андрея Печерского, который был авторитетным исследователем русского раскола, являются настоящей «энциклопедией» старообрядчества.

Оппозиция родной/чужой будет присутствовать, скорее всего, в любой культуре. Само выделение старообрядцев из остальной массы верующих в середине ХVII в. основывалось на ней. Родное мыслилось староверами как национальное, предельно русское, без малейшей примеси инородного.

Действительно, народ, теряющий национальные корни, становится народом без лица. Уже в ХVIII- ХIХ вв., задолго до современных процессов глобализации и американизации, в России многие по стереотипу поведения, нравственным установкам, одежде, быту перестали быть русскими, особенно правящее дворянское сословие. Н. Я. Данилевский в своем труде «Россия и Европа» констатировал печальный факт: «Мы возвели Европу в сан нашей общей Марьи Алексеевны, верховной решительницы достоинств наших поступков. Вместо одобрения народной совести признали мы нравственным двигателем наших действий трусливый страх перед приговорами Европы, унизительно-тщеславное удовольствие от ее похвал». 1 Он же выделял три разряда в формах «европейничанья»:

1. Искажение народного быта и замена форм его чуждыми, иностранными.

2. Заимствование разных иностранных учреждений и пересадка их на русскую почву – с мыслью, что хорошее в одном месте должно быть и везде хорошо.

3. Взгляд как на внутренние, так и на внешние отношения и вопросы русской жизни с иностранной, европейской точки зрения. 2

В. Г. Белинский заметил, что «заняв формы европеизма, он (русский народ – Е. Г. ) сделался только пародией европейца». 3

В стороне от волны «европейничанья», свидетельствует Мельников в дилогии, остались коренные старообрядцы. В Заволжье старая Русь, «исконная, кондовая. С той поры, как зачиналась земля Русская, там чуждых насельников не бывало. Там Русь сысстари на чистоте стоит, - какова была при праде-дах, такова хранится до наших дней». Удивительно, но старообрядцы уже тогда, в середине Х1Х в., берегли и русский язык, чуждаясь иностранных слов, а если и употребляли их, то «с какого-то рода пренебрежением», ведь родная речь представлялась великою ценностью: «Говорит раскольник всегда с некоторого рода важностью, любит он ввернуть в речь свою изречение ”от писания”, любит употребить слово или оборот церковно-славянского языка». 4

Недаром русская интеллигенция в шестидесятые-восьмидесятые годы XIX в. уделяла пристальное внимание феномену старообрядчества как одному из аспектов поиска русской идеи. Этот момент отмечает канадский исследователь интерпретации старообрядчества в русской литературе конца девятнадцатого века Елена Кревски. Принимая во внимание национальную идентичность как процесс, она рассматривает в своей работе «Определяя раскол: образы и интерпретация старообрядца в русской литературе конца ХIХ века» взрыв интереса в России к старообрядчеству в 1860-1880 гг. как к одному из аспектов поиска «русской идеи». Для одной части интеллигенции это было попыткой преодолеть обычное противостояние России и Запада погружением в подлинные источники национального духа и характера (Russianness). В кризисные моменты естественно обращение к прошлому в надежде, что возврат к подлинно русской культуре мог бы спасти Россию от «постоянной оглядки на Запад. Раскольники, эти консервативные мятежники, в течение столетий выдерживали огромное давление со стороны государства и официальной церкви», они привлекали одновременно с этим внимание представителей разных партий. 5

Для заволжских староверов характерна нелицемерная любовь к старине, древним русским обычаям, у некоторых сохранившаяся до сего времени. С. В. Сироткин отмечает, что даже в семидесятых годах ХХ в. в Семеновском районе Нижегородской области на перекрестках лесных дорог ставили жители памятные кресты, поновляли старинные старообрядческие кладбища, оставшиеся от уничтоженных при Петре Первом скитов! «Керженские старообрядцы чувствовали свою ответственность перед памятью предков и старались сохранить эту память». 6 Автору этой статьи во время поездки по Семеновскому району в 2002 г. также удалось увидеть памятные кресты. И не только на лесных дорогах, но и на местах, где когда-то располагались знаменитые скиты: Комаров, Шарпан, Улангер…

Особо отметим, что безграничная преданность старообрядцев ко всему, что носит на себе печать старины, принесла неоценимую услугу отечественной науке. Раскольники сохранили огромное количество памятников древности. «В XVIII столетии, при сильном порыве русских к европейскому образованию насмешливо смотрели люди образованные на заветные наследия (обращает на себя внимание употребление формы множественного числа – ”наследия”, которое подчеркивает объемность и ценность памятников древности, важности их сохранения, донесения до потомков – Е. Г. ) предков и нещадно губили их. В это время раскольники собирали и сохраняли памятники нашей старины, а когда возродилось в нас сочувствие к родному, и стали мы дорожить остатками (сколько горькой иронии в этих словах –Е. Г. ) древности, пришлось обратиться к раскольникам, чтобы они возвратили науке то, от чего так легкомысленно отказались отцы и деды наши. Раскольники сначала недоверчиво смотрели на пробудившееся уважение к памятникам старины, но вскоре охотно стали делиться с современной наукой (т. е. наукой ХIХ столетия – Е. Г. ) сохраненными у них сокровищами». Часто это делалось для достижения личных целей, ведь во главе собирателей старины стояли лица государственные.

Знаменитое древлехранилище М. П. Погодина было составлено из рукописей и вещей, доставленных ему старообрядцами, многое – через посредни- чество самого Мельникова. Старинщики, т. е. собиратели и торговцы старинными книгами, иконами и различной утварью почти поголовно были старообрядцами. 7 С редкой настойчивостью разыскивали они по захолустьям старинные вещи, с которыми поспешило расстаться дворянство предыдущей эпохи. В лом на переплав бездумно отдавались старинные братины, яндовы, стопы и кубки, подаренные прежними царями ковши и чары с пелюстками, чумы, передачи, крошни, сулеи, фляги, жбаны, четвертины. Порой на переплав шли ризы и оклады с родительских икон!

Представляется чрезвычайно важным то, что уже в первой части дилогии Мельников как художник-беллетрист использует отмеченные им в качестве историка старообрядчества перемены, происходящие в старообрядческой среде, придавая им яркое характерологическое звучание. Во-первых, это явление времени, как мы отмечали, развертывается им в обрисовке целого ряда персонажей дилогии, отступающих в силу разных причин от канонов и предписаний старой веры. Во-вторых, картина изменяющихся старообрядческих нравов, высказывающаяся в конкретных изображениях, сценах, эпизодах, подкрепляется размышлениями самого художника-беллетриста, мастерски владеющего словом и одновременно остающимся проницательным историком, прекрасно представляющим себе ощутимые сдвиги в мировосприятии, а, стало быть, и в быте староверов.

В романе «На горах» автор рассуждает об этом так: «Было время, когда наши предки, мощной рукой Петра Великого выдвинутые из московского застоя в жизнь западную, быстро ее усвоили, не разбирая дурного отхорошего, пригодного русскому человеку от непригодного. Напудренное и щеголявшее в расшитых золотом французских кафтанах поколение ничем не походило на бородатых отцов и дедов. С дет-ским увлечением опрометью кинулось оно в омут новой жизни и стало презрительно глядеть на все преж-нее, на все старинное, дедовское». Важно отметить, что эта цитата представляет собой ни что иное, как развернутый парафраз фрагмента из второй части первой книги романа «В лесах» (Глава 1). Автор, рисуя образ Манефы, подробно описывает богатое убранство часовни в ее обители, упоминает три тысячи старинных икон, среди которых были и комнатные иконы русских царей, и наследственные святыни знатных допетровских родов, искусную резьбу царских дверей, огромные серебряные подсвечники с пудовыми свечами, украшенные жемчугом и серебряными дробницами пелены и пр. «Тут были иконы новгородского пошиба, иконы строгановских писем первого и второго, иконы фряжской работы царских кормовых изографов Симона Ушакова, НиколаяПавловца и других. Все это когда-то хранилось в старых церквах и монастырях или составляло заветную родовую святыню знатных людей допетровского времени. Доброхотные датели и невежественные настоятели, ревнуя не по разуму о благолепии дома Божия, заменяли в своих церквах драгоценную старину живописными иконами и утварью в так называемом новом вкусе. Напудренные внуки бородатых бояр сбывали лежавшее в их кладовых дедовское благословение как ненужный хлам и на вырученные деньги накупали севрского фарфора, парижских гобеленов, редкостных табакерок и породистых рысаков или растранжиривали их с заморскими любовницами. Старообрядцы, не жалея денег, спасали от истребления неоцененные сокровища родной старины, собирая их в свои дома и часовни».

Таким образом, призыв к чуткому, вдумчивому отношению к русскому культурному наследию звучит в дилогии настойчиво, не один раз, повторяясь иногда в парафразных фрагментах, что, несомненно, важно для анализа характерологической и идейной структуры романов.

Пушкин в «Арапе Петра Великого» остроумно и очень глубоко схватил драматический момент борьбы старорусского с европейским: «Барыни пожилые старались хитро сочетать новый образ одежды с гонимою стариною: чепцы сбивались на соболью шапочку царицы Натальи Кирилловны, а робронды и мантильи как-то напоминали сарафан и душегрейку». Однако молодой Корсаков в модном парижском одеянии и сщегольскими ухватками, оказавшись среди соотечественников, хотя и обривших по приказу Петра бороды и натянувших кургузые кафтаны, получил презрительную кличку «заморской обезьяны».

Впрочем, старообрядцы в своей массе решительно отказались обезьянничать на европейский лад, т. к. четко проводили границу между своим и чужим. Для них все эти предметы: древние памятники, церковная утварь, книги, награды, семейные реликвии и мелочи быта, - имели свое символическое значение. Н. Б. Черемин в статье «Светское и священное» пишет о старообрядчестве: «В священном мировосприятии вещи ценятся по тому высшему смыслу, который они содержат, ведь предметы несут в себе память о предках и событиях истории, конденсируют в себе мысли, страдания, переживания, чаяния ушедших и живущих поколений, т. е. реально осуществляют связь времен и преемственность поколений. Примитивная установка мещанского сознания – оценивать вещь по ее практической полезности – расценивается как кощунство и святотатство, свидетельствующие о вырождении и деградации личности и общества». 8

При анализе старообрядческого уклада жизни в дилогии Мельникова становится очевидным, что он особенно ценил в русских старообрядцах именно это «священное» восприятие ими окружающих предметов. Из своеобразия запечатленных им картин быта раскольников Заволжья следует вывод о том, что он принимал не их религиозные идеи, а почитание старины, сам жизненный уклад, сохраняющий в основных чертах уклад древнерусский. В писателе жила надежда на то, что, вернувшись в лоно официальной церкви, эти люди дадут стране здоровое русское начало, что главный оплот будущего России окажется в старообрядцах, а восстановление русского духа произойдет от образованных староверов.

Мельникову, однако, суждено было ошибиться. Число старообрядцев резко сократилось к первой четверти двадцатого столетия. По мнению Льва Гумилева, в ХХ в. старообрядческий субэтнос стал рассасываться, т. к. повод для его возникновения давно перестал существовать. 9 Гонений на староверов после 1905 г. не было, а вскоре молодое Советское государство, провозгласив атеизм, начало преследовать любые религиозные убеждения, не делая особых различий между ними.

Мельников - очень яркий аналитик. Литературоведы, начиная с ХIХ столетия, говорили о Мельникове и его дилогии, словно это быто- и нравоописательный роман третьеразрядного литератора, а не произведение глубокого аналитика жизни, т. е. художника, проницательно схватившего момент начала крушения, угасания старообрядческого субэтноса. Значительно позднее, когда процесс, замеченный Мельниковым, станет очевидным, к этой теме обратится антагонист писателя, В. Г. Короленко, отметив тот же самый исторический факт в цикле очерков «В пустынных местах» и «В голодный год».

Рассказы же и романы Мельникова как раз и оказались «памятью», сохранившей навсегда старинный самобытный русский уклад, идущий из древних времен, зафиксировали жизнь целого субэтноса, во-плотили в дилогии особенности старообрядческого миросозерцания и быта, со временем многими заволж-скими староверами утраченные.

1 Данилевский Н. Я. Россия и Европа. – М., 1991. – С. 294.

2 Там же. – С. 267-268.

3 Белинский В. Г. Полн. собр. соч. – М., 1953. – Т. 1. – С. 39.

4 Мельников П. И. Очерк о современном состоянии раскола в Нижегородской губернии // Сборник Нижегородской губернской ученой архивной комиссии в память П. И. Мельникова. – Нижний Новгород, 1910. – С. 260.

5 Krevsky E. Defining the Schism: images and interpretations of the Old Belief in late nineteenth-century Russian discourse. – Edmonton. Alberta, 2002. – P. 1.

6 Сироткин С. В. Устный керженский синодик // Старообрядчество в России (ХVII-ХХ века). – М., 1999. – С. 290.

7 См.: Берестецкая Т. В. В. Г. Дружинин, Ф. А. Каликин, С. Гаврилов – коллекционеры старообрядческих памятников // Старообрядчество в России (ХVII-ХХ века). – С. 439-450; Мельников А. П. Очерки бытовой истории Нижегородской ярмарки. – Н. Новгород, 1993.

8 Черемин Н. Б. Светское и священное // Путь России: ценности и святыни. – СПб. – Н. Новгород, 1995. – С. 91.

Соглашение об использовании материалов сайта

Просим использовать работы, опубликованные на , исключительно в личных целях. Публикация материалов на других сайтах запрещена.
Данная работа (и все другие) доступна для скачивания совершенно бесплатно. Мысленно можете поблагодарить ее автора и коллектив сайта.

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Подобные документы

Замысел своего романа. Сюжет романа "Преступление и наказание", особенностях его структуры. Три этапа работы Достоевского. Ответ на главный вопрос романа. Идея любви к людям и идея презрения к ним. Идея двучастного замысла и его отражение в названии.

презентация , добавлен 12.02.2015


Пёстрая смесь типологически и жанрово разнородных элементов, объединённых создателем этого памятника народной словесности посредством связующей повествовательной рамки. Связь романа Нагиба Махфуза "Ночи тысячи ночей" со сказками "1000 и одной ночи".

реферат , добавлен 06.07.2015


Информация об экранизации романа "Гордость и предубеждение". История предшествующих экранизаций этого романа. Краткая биография Джейн Остин, ее творчество, создание романа "Гордость и предубеждение". Критический анализ фильма, актеры, полученные премии.

реферат , добавлен 24.12.2009


Раскрытие психологизма романа Ф.М. Достоевского "Преступление и наказание". Художественное своеобразие романа, мир героев, психологический облик Петербурга, "духовный путь" героев романа. Психическое состояние Раскольникова с момента зарождения теории.

реферат , добавлен 18.07.2008


Изучение факторов, повлиявших на написание исторического романа "Унесенные ветром" американской писательницей Маргарет Митчелл. Характеристика героев романа. Прототипы и имена персонажей произведения. Исследование идейно-художественного содержания романа.

реферат , добавлен 03.12.2014


Модернизм как эпоха эстетических экспериментов. Судьба романа в контексте эстетических поисков в XIX - начале XX веков. Символистский роман как реализация экспериментов со стилем. Эстетические и философские взгляды В. Вулф. Поэтика романа "Волны".

дипломная работа , добавлен 20.07.2015


История написания романа, его проблематика и мотивная структура. Развитие сюжетных линий и их соотношение с основной идеей романа, система образов и роль снов. Концептуальная триада дом-город-космос, особенности ее применения в литературном произведении.

курсовая работа , добавлен 10.04.2016

Полный текст автореферата диссертации по теме "Творчество П.И. Мельникова-Печорского и изображение старообрядчества в русской литературе XIX века"

На правах рукописи

Боченков Виктор Вячеславович

Творчество П.И. Мельникова-Печерского и изображение старообрядчества в русской литературе XIX века

Москва 2005

Работа выполнена на кафедре русской классической литературы и славистики Литературного института им. A.M. Горького.

Научный руководитель:

доктор филологических наук профессор Минералов Юрий Иванович

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Газизова Амина Абдуллаевна

кандидат филологических наук, доцент Завгородняя Галина Юрьевна

Ведущая организация: Государственный институт русского языка им. A.C. Пушкина

Защита состоится «У^ » 2005 года в /5 часов на заседании

диссертационного совета Д 212.109.01 в Литературном институте им. A.M. Горького по адресу: 123104, Москва, Тверской бульвар, 25, ауд.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Литературного института им. А. М. Горького.

Ученый секретарь диссертационного сове! ;кий М.Ю.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

П.И. Мельников остается малоизученным писателем в силу разных причин. Одна из них - отсутствие критики, которая оценила бы его по достоинству (а не только как писателя-этнографа) и способствовала популярности произведений. На это обстоятельство указывал в начале XX века высоко оценивавший писателя A.A. Измайлов: «Его романы появились уже тогда, когда русская критика оскудела. Большинство критиков не рассмотрело ничего дальше внешних форм и внешних фактов мельниковского рассказа»1.

Цель исследования состоит в анализе эволюции художественных характеров в произведениях Мельникова, начиная с его рассказов рубежа 1850-60 годов («Поярков», «Гриша») и заканчивая романами «В лесах» и «На горах». В соответствии с обозначенной целью определены следующие основные задачи исследования:

1. Раскрыть мировоззренческие основы художественного изображения П.И. Мельниковым старообрядчества, создания литературных характеров, объяснить их своеобразие. Еще академик П.Н. Сакулин отметил, что мировоззрение писателя непосредственно отражается на создании художественного образа: «Мировоззрение понимается как поэтическая концепция жизни и мира. Оно проникает собою все художественное творчество поэта и школы...»2

3. Проследить влияние противостарообрядческой публицистики других авторов на создание тех или иных персонажей П.И. Мельниковым.

4. Выявить основные художественные приемы создания П.И. Мельниковым образов старообрядцев в рассказах и в романах, а также литературные источники, использовавшиеся писателем и ранее не отмеченные литературоведами.

МАТЕРИАЛОМ ИССЛЕДОВАНИЯ послужили рассказы писателя, затрагивающие старообрядческую проблематику («Поярков», «Гриша»), «Очерки поповщины», дилогия «В лесах» и «На горах». В целях сопоставления привлечены произведения И.И. Лажечникова, М.Н. Загоскина, О. Забытого, Ф.В. Ливанова и др.

иммнймшгври^АШмнюФ^вбрание сочинений

П И Мельникова (Андрея Печерского)" В 7 т 2-е изд - СПб, 19f9#OCl НАЦИОНАЛЬНАЯ j

2 Сакулин П Н. Филология и культурология - М., 1990 - С 141

БИБЛИОТЕКА

ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКОЙ базой диссертации служат труды российских литературоведов, в частности, A.A. Потебни, М.М. Бахтина, А.Ф. Лосева, А.Н. Веселовского, Ю.И. Минералова и др.

ПРАКТИЧЕСКАЯ ЗНАЧИМОСТЬ исследования. Материалы диссертации могут быть использованы в вузовских базовых лекционных курсах, спецкурсах и спецсеминарах.

Диссертация состоит из трех глав, имеет введение и заключение. Общий объем диссертации составляет 179 е., включая библиографию.

Во введении излагается история литературно-критического изучения творчества П.И. Мельникова-Печерского с XIX века по современные дни, дана характеристика наиболее заметных критических и научных работ. Обоснована актуальность темы, ставятся цели и задачи исследования, устанавливается научная новизна, характеризуется структура работы. Кратко излагается основное содержание глав диссертации, дается обзор литературоведческих работ о П.И. Мельникове.

Отзывы критиков о П.И. Мельникове при его жизни в целом не содержали достаточно глубокого анализа его творчества. О П.И. Мельникове писали О.Ф. Миллер, А.П. Милюков, А.Н. Пыпин, С.А. Венгеров, A.M. Скабичевский, историк и друг писателя Д.И. Иловайский. Подводя итог критическим отзывам, появлявшимся в печати в течение 25 лет, истекших после смерти писателя, критик H.A. Саввин констатировал: «По странной иронии судьбы Мельников до сих пор не дождался подробного - обстоятельного - если не изучения, то разбора как писатель-беллетрист. Никто из критиков и историков литературы не дал полного освещения литературной физиономии писателя, не выяснил значения его художественных образов, не поставил его в общую связь с предшествующим литературным развитием, не указал основных приемов творчества; в большинстве случаев дело ограничивается самою общею, самою сжатою характеристикою талантливого писателя»3.

Наиболее полной дореволюционной работой о П.И. Мельникове стала книга П.С. Усова, открывавшая собрание сочинений писателя, издававшееся в

3 Саввин НА. II И.-Мельтпсо&А оценке литературной критики // Сборник в память П И Мельникова (Андрея Печерского). - НижнийЦовпдоц ¿ЭДО. 4 1 -С 296

1897-1898 годах М.О. Вольфом4 Она в основном носит биографический характер. В ней были впервые опубликованы многие документы, связанные с деятельностью П.И. Мельникова в Министерстве внутренних дел, с его жизнью и творчеством.

На сегодняшний день наиболее изученной стороной творчества П.И. Мельникова остается фольклорно-этнографический аспект Тема использования писателем фольклорных средств имеет обширную библиографию. Впрочем, в книге В.Ф. Соколовой «П.И. Мелышков-Печерский. Очерк жизни и творчества» проанализированы источники, послужившие основой для ряда сюжетных линий дилогии «В лесах» и «На горах», выявлены и обобщены сведения о прототипах героев, даны литературоведческие характеристики основных персонажей, имеется экскурс в творческую лабораторию писателя. Исследователи обращали внимание на художественные связи писателя с «предшествующим литературным развитием» (диссертации П.И. Лещенко «Ранний период творчества П.И. Мельникова-Печерского (истоки и взаимосвязи)», 1971 г., Л.М. Рудневой «П.И. Мельников-Печерский в 1830-60-е годы. (Вопросы биографии и творчества)», 1996 г.), на особенноеги создания им художественного портрета (диссертация И.В. Кудряшова «Дилогия П.И. Мельникова-Печерского "В лесах" и "На горах" (поэтика портрета)», 2000 г.), на жанровую специфику романов (диссертация Э.Т. Какильбаевой «Дилогия П.И. Мельникова-Печерского "В лесах" и "На горах" (Система образов и особенности жанра)», 1990 г.). Специфика художественного изображения старообрядчества остается пока не вскрытой.

Первая глава - «Становление взглядов П.И. Мельникова на старообрядчество и их отражение в рассказах». В первом параграфе этой главы («Старообрядческая специфика и художественный анализ произведений П.И. Мельникова») отмечено, что художественная проза П.И. Мельникова обратила на себя внимание современников своим уникальным проникновением в обрядно-религиозную и бытовую жизнь русских старообрядцев. Это заставляет внимательно всмотреться в относящуюся сюда культурно-историческую проблематику, прежде чем перейти непосредственно к текстам произведений писателя. Мы сознательно углубляемся в эту проблематику, так как П.И. Мельников сумел создать в дилогии «В лесах» и «На горах» особый художественный образ старообрядчества; все религиозно-бытовые, этнографические реалии были переплавлены им в художественное качество. И чтобы этот образ подвергнуть анализу, чтобы реализовать поставленную цель - анализ художественного построения мира писателя, художественного мастерства и индивидуального сти-

4 Усов ЯСПИ. Мельников, его жизнь и литературная деятельность // Мельников П И Полное собрание сочинений- В 7 т. - СПб - М, - 1897 - Т 1. - 324 с

ля, необходимо всмотреться в аспекты, давшие материал для создания образа старообрядчества в рассказах, затем в романах. Игнорирование особенностей старообрядческого аспекта произведений писателя ведет литературоведа к ряду неточностей.

Во втором параграфе («Принципы противостарообрядческой публицистики, сформировавшиеся до П.И. Мельникова») показаны основные этапы развития противостарообрядческой публицистики. Рассмотрены основные принципы изображения старообрядчества. Одним из первых литераторов, стоявших у истоков противостарообрядческой публицистики, был Симеон Полоцкий, автор книги «Жезл сей мысленный правления, утверждения, наказания и казнения» (принято более короткое название - «Жезл правления»). Традиции «Жезла...» были продолжены епископом Димитрием Ростовским («Розыск о раскольнической брынской вере...»), архиепископом Афанасием Холмогорским («Увет духовный»), протоиереем А.И. Журавлевым («Полное историческое известие о древних стригольниках и новых раскольниках, так называемых старообрядцах, о их учении, делах и разгласиях») и др. На книгу А.И. Журавлева опирались И.И. Лажечников («Последний Новик»), М.Н Загоскин («Брынский лес»).

Поскольку противостарообрядческая публицистика призвана была выполнять определенный государственный заказ, то в качестве основных ее тем выделялось, в частности, обоснование антигосударственной деятельности старообрядцев. Полемисты указывают на Соловецкое восстание, Хованщину, крестьянские войны под предводительством Разина и Пугачева, в которых принимали участие староверы или выдвигались лозунги восстановления дониконов-ского церковного обряда. Все это служило якобы подтверждением противогосударственных настроений в старообрядчестве. Соответствующие ориентировки получала и художественная литература о старообрядцах. Не случайно, например, даже в конце XIX века Д.Л. Мордовцев в повести «За чьи грехи?» сводит вместе в одной из глав Степана Разина и протопопа Аввакума. Первый олицетворяет вооруженное бунтарство, второй - бунтарство духовное, сопротивление без оружия. В исторических документах нет сведений о том, что такая встреча реально имела место. Публицистика, формировавшая образ старообрядчества, пыталась доказать также, что старообрядчество держится на упрямом невежестве и безграмотности, что в старообрядчестве отсутствует положительный идеал. Именно в публицистике стало нормой, перешедшей затем и в художественную литературу, акцентирование отрицательно окрашенных качеств при изображении характера старообрядцев. В публицистике возник и был воспринят художественной литературой такой прием сатирического заострения, как использование комических, анекдотических ситуаций.

Все указанные черты и особенности старообрядчества показаны в художественной и публицистической литературе XVIII и XIX веков (Феофан Про-копович, А.Д Кантемир, Ф.Н. Слепушкин, А.Н. Муравьев, И.И. Лажечников, М.Н. Загоскин, Ф.В. Ливанов, рассказы П.И. Мельникова-Печерского).

В третьем параграфе («Литературно-художественное осмысление старообрядчества до П.И. Мельникова») продолжается анализ воплощения и влияния публицистических принципов изображения старообрядчества на художественную литературу XVIII - первой половины XIX века, на типизацию и художественное воплощение образа литературного героя. В параграфе дан анализ изображения старообрядцев в романах И.И. Лажечникова «Последний Новик» и М.Н. Загоскина «Брынский лес». Старообрядчество продолжает оставаться закрытым миром для литературы, несмотря на эпоху романтизма - при всем ее внимании к национальному, к народному, и, по сути, для натуральной школы -с ее вниманием к бытовой конкретике, человеческим типам, этнографизму. Отмечено, что, если в художественную задачу писателя не входило сатирическое изображение старообрядчества, он соответственно не прибегал к устоявшимся публицистическим канонам. Старообрядчество представало уже как совершенно неизученное, таинственное явление (В.А. Соллогуб, повесть «Тарантас»). С другой стороны, внимание к народному быту и усиление реалистических тенденций провоцировали литературное осмысление старообрядчества в контексте его настоящей, повседневной жизни, а не с опорой на тенденциозную литератуРУ-

Четвертый параграф («Формирование взглядов П.И. Мельникова на старообрядчество») посвящен анализу первых самостоятельных оценок староверия писателем Материалом послужили некоторые его незавершенные и неопубликованные статьи, оставшиеся в черновиках («Первые ереси и раскольники»), письма A.A. Краевскому. Отмечено, что ранние суждения П.И. Мельникова о старообрядчестве скупы и не выходят за пределы господствовавших шаблонов. Более глубокое изучение и осмысление феномена старообрядчества начинается во время работы над отчетом «О состоянии раскола в Нижегородской губернии» (1853-54 гг.).

Вторая глава - «Особенности изображения старообрядчества в творчестве П.И. Мельникова (до дилогии «В лесах» и «На горах»)». Здесь анализируются рассказы «Поярков» (1859), «Гриша» (1861), «Очерки поповщины» (1864), творчество менее известных писателей - Ф.В. Ливанова, А.В Иванова, О. Забытого и других.

В первом параграфе рассмотрены особенности интерпретации поведения героев рассказа П.И. Мельникова «Гриша». Второй параграф («Праведники» и «грешники» в «Грише») конкретизирует некоторые нюансы и особенности

изображения старообрядцев. Показано, что и авторская оценка, и отбор характеризующих персонажа свойств, заострение тех или иных его качес1в определялись П.И. Мельниковым под воздействием уже сложившихся в противоста-рообрядческой публицистике и общественном сознании стереотипов Писатель акцентирует отрицательно окрашенные качества героев (фанатизм, слепой аскетизм с презрением простых и добрых человеческих радостей, неспособность совершать добрые поступки, двуличие, глупость).

В рассказах П.И. Мельникова «Гриша» и «Поярков» не находит отражения его широкое знание старообрядческого быта, какое показал он в «Отчете о современном состоянии раскола в Нижегородской губернии». Между тем некоторые зарисовки из «Отчета...» могли вполне послужить основой для очерков в духе натуральной школы, могли использоваться в рассказах. Однако, работая над «Гришей» и «Поярковым», П.И. Мельников оставил в стороне этот богатейший этнографический материал.

Для рассказов П.И. Мельникова о старообрядцах («Гриша», «Поярков») характерно, в частности:

Отсутствие бытописания, пристрастие к которому проявилось в «Отчете...»;

Наличие карикатурного элемента (пьяные старцы в «Грише», некоторые персонажи в «Пояркове»);

Искусственность ситуаций и характеров, обусловленная стремлением к карикатурности, к изображению негативного как типического;

Внимание к крайним проявлениям, отнюдь не характеризующим все старообрядчество.

В третьем параграфе («Литературные источники образов рассказа "Гриша"») указаны источники, на которые опирался писатель, работая над рассказом. Это «Виноград российский» Семена Денисова, труд историка А.П. Щапова «Русский раскол старообрядства...», изданный в 1859 году, полемическая книга архиепископа Казанского Григория «Истинно древняя и истинно православная Христова Церковь, изложение в отношении к глаголемому старообрядчеству». Наличие параллелей с целым рядом книжных источников свидетельствует о намерении писателя ориентироваться на уже сложившиеся образцы при создании художественного характера.

Сатирические аспекты рассказов П.И Мельникова рассмотрены в четвертом параграфе («Иллюзия достоверности как принцип противостарообрядче-ской сатиры П.И. Мельникова») и в пятом параграфе («П.И Мельников и Ф.В. Ливанов - два сатирика старообрядчества»).

В противостарообрядческих рассказах П.И. Мельникова и других современных ему авторов (Ф.В. Ливанов; Н. Попов и его «Сборник из истории ста-

рообрядчества»; В. Попов, «Тайны раскольников, старообрядцев, скопцов и других сектаторов») сатирическая деформация создается с помощью резкого окарикатуривания, использования ряда сатирических оппозиций, негативных авторских характеристик, шаржирования и других приемов. Борьба со старообрядчеством силой смеха потребовала обращения к комическому, на котором строится такой жанр, как анекдот, также используемый в противостарообряд-ческой сатире. Гипербола, гротеск, фантастика не использовались писателями.

В пятом параграфе проводится сравнительный анализ произведений П.И. Мельникова и Ф.В. Ливанова. Оба писателя прибегали к такому приему, как включение анекдота в рассказ. Ф.В. Ливанов предпочитает использовать целые анекдотичные истории (например, в рассказах «Пророчица раскольничья Ус-тинья Никифоровна», «Русанов - беглый раскольничий архиерей» и др.). П.И. Мельников включил в рассказ «Поярков» целую серию анекдотов.

Общее в художественной концепции характеров старообрядцев у П.И. Мельникова и Ф.В. Ливанова раскрыто в диссертации на примере ряда сатирических противопоставлений обоих писателей. Таковы, в частности:

Требования веры к образу жизни - действительный образ жизни, не соответствующий этим требованиям;

Вера - связь с уголовным преступлением и преступной деятельностью;

Грамотность как идеал - невежество и фанатизм как идеалы.

В параграфе рассмотрены также особенности сатирической поэтики обоих писателей (портретное окарикатуривание, ирония, использование оскорбительных речевых клише, стремление к житейской и бытовой достоверности, отказ от использования гротеска, фантастики). Архаические обороты речи как символ отжившего, мертвого используются обоими авторами в речевых характеристиках героев. Отмечено, что главная неудача Ф.В. Ливанова и причина его писательской несостоятельности в том, что он оказался неспособен создать убедительный и полный старообрядческий характер, пусть и отрицательный. «Разоблачать деятельность коноводов раскольничьих, особливо современных и ныне действующих, есть самое благотворное дело». Эта авторская сентенция из очерка «Пропагандист мясницкий» была его творческим кредо и общественной позицией. Для ее воплощения требовались публицистические приемы, влияющие на стиль и жанровую специфику произведений. Эта задача «разоблачать» привела к доминированию в творчестве Ф.В. Ливанова публицистики и пам-флетности, в то время как черты памфлета в рассказах П.И. Мельникова отсутствуют, авторские характеристики не страдают публицистической прямолинейностью. Публицистичность проявляется в «Очерках поповщины», где она уместна. Ф.В. Ливанов более тяготеет к смешению жанров. «Проклятый раскольничий сынок» - синтез памфлета и очерка. Рассказ «Пророчица раскольничья

Устинья Никифоровна» начинается как путевой очерк, содержит включения подлинных исторических документов, что свойственно для очерка той поры. Заканчивается рассказ по-публицистичсски эмоциональными авторскими рассуждениями о религиозной и гражданской свободе, просвещении, которые впоследствии, как и вообще книги Ливанова, стали объектом многих критических отзывов.

П.И. Мельников, опираясь на одни и те же с Ф.В. Ливановым сатирические противопоставления, избежал в своих рассказах декларативности, пам-флетности, публицистичности. Более того, к моменту создания дилогии в его творчестве наметилась совершенно особая художественная методология, не связанная с доминированием сатиры, обусловленная ориентацией писателя на этнографизм и фольклор.

Шестой параграф диссертации - «Роль трагического и мотив "кающегося грешника" в произведениях, обличающих старообрядчество». Не только комическое, но и трагическое способно усилить отрицательное отношение читателя к персонажу - объекту сатиры. В произведениях о старообрядчестве трагическое и комическое часто представляют собой тесное и сложное переплетение.

Трагический конфликт показывает, что в старообрядчестве невозможен положительный идеал, а если он есть, то обречен (смерть купчихи Гусятнико-вой в «Грише»). Эта идея нюансируется с помощью сатирических приемов, призванных рельефнее показать отрицательную сущность героев. Трагический итог выступает в качестве логического, закономерного финала противоборствующих нравственного и безнравственного начал. Причем безнравственное олицетворяется именно старообрядчеством.

В произведениях, изобличавших старообрядчество, возник особый мотив, который мы условно определяем как «мотив кающегося грешника». Он состоит в том, что герой, строго придерживаясь старообрядчества и пройдя через различные житейские испытания, убеждается в неправоте своей религиозной доктрины, раскаивается и присоединяется к господствующему вероисповеданию Отрицая с помощью введения трагического конфликта нормы старообрядческой этики и мировоззрения, писатель пытался показать, что, какой бы глубины ни достигло падение героя, оно не исключает возможности очищения. Герой-старообрядец, совершивший преступление (зачастую тяжкое, связанное с пролитием крови) или поступок, ставший причиной чьей-то смерти, приводился к покаянию. Покаяние и отречение от старообрядчества возвышало такого героя, однако выглядело искусственным. Мотив «кающегося грешника» прослеживается в произведениях И.И. Лажечникова («Последний Новик»), А В. Иванова («Самосгоратели»), Ф.В. Ливанова (рассказ «Раскольничья дочка»). Мотив кающегося грешника в рассказах П.И. Мельникова не звучит. Очевидно, писа-

тель осознавал, что для его введения требуется предельно точная художественная и психологическая достоверность, иначе не избежать искусственности, которая имела место в перечисленных выше произведениях.

Элементы трагического и комического как средство обличения старообрядчества в литературных произведениях находятся в тесном переплетении. Дабы достичь художественной цели, писатели стремились использовать и то, и другое. Однако одна из главных особенностей создания образа старообрядца состояла в способе типизации и заострении отрицательных черт характера (мировоззрения). Сильной стороной такого приема была возможность предельно конкретно выразить отношение к изображаемому характеру. Недостатком - невозможность создать многогранный, объемный образ.

Седьмой параграф второй главы посвящен историко-публицистической работе «Очерки поповщины» и принципам изображения старообрядческого священства в них (имеется в виду создание художественных характеров лиц, над которыми совершалась хиротония - епископы, священники, диаконы - и которые становились духовными лидерами в старообрядческой среде). В параграфе выделены наиболее характерные приемы изображения старообрядческого священства в «Очерках»: сатирическая заостренность ряда образов и акцентирование отрицательно окрашенных характеристик (подобный подход напрямую восходит к исканиям и принципам противостарообрядческой публицистики XVIII - XIX веков), опора на непроверенные слухи при отборе материала, вуалирование социальных причин, толкающих священников к «побегу в раскол», отсутствие «живого голоса» самих старообрядцев, своего рода «монофо-ничность» «Очерков...». П.И. Мельников всегда говорит за старообрядцев, вместо них, не давая им права высказать свою точку зрения, свое мнение, свою позицию, свой взгляд, свою правду по тому или иному вопросу. Методологические особенности изображения старообрядческого священства видны при сопоставлении их с произведениями писателей-народников (О. Забытый (Г.И. Недетовский) и его рассказ «Не угодил!», Н. Александров, роман «Пропал!»).

В восьмом параграфе («ПИ. Мельников и ослабление противостарооб-рядческих тенденций в литературе середины XIX века») констатируется появление целого ряда художественных произведений, авторы которых отказываются от принципов сатирической поэтики при изображении старообрядчества

Третья глава диссертации («Старообрядческое купечество в дилогии "В лесах" и "На горах"») посвящена соответственно романам П.И. Мельникова-Печерского и особенностям изображения купечества, так как подавляющее большинство героев дилогии принадлежит именно к этой социальной группе.

В первом параграфе («Образ старообрядчества и стилевые особенности дилогии») оговаривается, что исследование опирается на определение термина

«художественный стиль», данное А.Ф. Лосевым. Оговаривается задача, которую поставил себе П.И. Мельников, приступая к работе над дилогией: «...изобразить быт великороссов в местностях при разных развитиях, при разных условиях общественного строя жизни, при разных верованиях и на разных ступенях образования». В параграфе и далее в главе показано, что для того, чтобы ее выполнить, писатель был вынужден искать особый стиль, способный отобразить и воссоздать совсем другой, особый образ старообрядчества, который не мог быть реализован в художественном слове при помощи уже сложившейся сатирической поэтики изображения старообрядцев. Для воплощения своих идей П.И. Мельникову потребовалась иная поэтика, особая система изобразительных средств, позволяющие адекватно воплотить в художественных образах культуру, ценностные ориентиры (в том числе и авторские), религиозно-бытовой уклад всех социальных слоев, представленных в дилогии, и главным образом старообрядческого купечества. Художественное воплощение образа старообрядческого Поволжья требовало от произведения иных стилевых доминант, иных подходов к системе персонажей дилогии, особых приемов создания отдельных героев.

Организующими принципами и стилевыми доминантами дилогии стали описательность и жизнеподобие, позволяющие наиболее полно воплотить в художественных образах поставленную писателем задачу. Отличительная особенность принципа жизнеподобия в дилогии состоит в том, что здесь он в огли-чие от рассказов («Поярков», «Гриша»), не служит сатирическим задачам или для дискредитации конкретных лиц, как в «Очерках поповщины». Описательность в дилогии предполагает не только детально точное художественное воспроизведение особенностей скитской и купеческой жизни, этнографических особенностей старообрядцев Поволжья, регионального колорита, она, безусловно, оказывает заметное влияние на приемы создания особых человеческих характеров. Описательность и жизнеподобие диктуют особое использование народной лексики, диалектизмов, областничеств. Описательность как стилевая доминанта подчиняет себе и композицию дилогии, что проявляется, в частности, в особенностях сюжетостроения.

Чтобы создать убедительный художественный образ старообрядчества с его народным веропониманием, П.И. Мельников отсылает читателя к культуре той среды, откуда вышел герой. Стилевые доминанты дилогии работают на то, чтобы создать и воплотить своеобразный, неповторимый образ старообрядчества в его неразрывной связи с народным миропредставлением, образ целого старообрядческого Поволжья с его культурой, экономикой и прочими особенностями. Старообрядчество представлено разнохарактерными героями, оно показано многогранно и не схематично. Система персонажей дилогии выстроена

также исходя из принципа описательности. Персонаж важен П.И. Мельникову не как участник сюжетного действия, а скорее как средство для раскрытия художественного содержания, для воссоздания и раскрытия не только индивидуального характера, но более широкого, значительного образа, единого в своем разнообразии - образа народа, нации, населения Поволжья.

В качестве основных подходов писателя к художественному изображению главных действующих лиц (старообрядцев) можно выделить совмещение противоречий, многогранность характера, демонстрацию неприятия церковно-иерархической системы современного старообрядчества, тесную связь героя и культурной среды. Теперь от образа-схемы писатель переходит к образу-характеру. В дилогии появляется положительный герой-старообрядец. Однако существенной особенностью его изображения является либо декларирование героем разрыва со старообрядческой средой, либо постоянная ее критика.

Тем не менее впервые в русской литературе образ героя-старообрядца был показан на широком культурном фоне, с которым этот герой кровно связан и который нюансирует какие-либо особенности персонажа.

Двойственность некоторых характеров обусловлена неоднозначным отношением писателя к старообрядчеству. Художественная концепция П.И. Мельникова заключалась в том, чтобы воссоздать образ поволжского старообрядчества во всем многообразии человеческих типов, а также и в том, чтобы показать его обреченность, необходимость воссоединения с «великороссийской церковью» (так называют ее герои дилогии) и способность в этом случае положительно повлиять на общество П.И. Мельников не просто открыл и показал положительный характер в старообрядческой среде - он показал его как идеал национальный, погруженный в религиозно-бытовую атмосферу старообрядчества, с нею сроднившийся. Таким идеалом в первую очередь писатель мыслил Патапа Чапурина и Манефу. Их противопоставление было бы неверным. Олицетворяя мирское и духовное, Чапурин и Манефа в то же время прообразуют собой их единство: они кровные брат и сестра. Они - разные стороны одной медали.

Двойственность героя в дилогии бывает разного рода. Если в характере Патапа Чапурина уживаются ироническая насмешливость над старообрядчеством и неразрывная принадлежность к нему, то в характере Якима Стуколова аскетическая религиозность сочетается с преступной деятельностью, не вступая в противоречие. Религиозность и способность обмануть, ведя торговые дела, -черты Марко Данилыча Смолокурова. Тот же Василий Борисыч, с одной сторо-

ны, предстает как «великий начетчик», который «старинные книги как свои пять пальцев знал», с другой - как заурядный ловелас.

Сочетание противоположностей не находит у П.И. Мельникова психологического осмысления, не показано оно писателем посредством внутренних монологов или иными художественными приемами. Психологизм не является стилевой доминантой дилогии, хотя те ее страницы, где автор говорит о душевных переживаниях героев, их настроениях, убеждают в тонком мастерстве психологического анализа. В целом же герои дилогии мало склонны к самооценке, к самоанализу. Психологизм как стилевая доминанта потребовал бы от автора иного построения сюжета, композиции, обращения к особым приемам изображения персонажей, их эмоций, изъятия из повествования статистических моментов и подробной детализации, потребовал бы иных законов организации вещного мира дилогии, работающих на отражение внутреннего мира героев. Психологизм в отличие от описательности как стилевой доминанты не позволил бы решить поставленную П.И Мельниковым задачу «изобразить быт великороссов...». На наш взгляд, в этом также заключается одна из причин, заставляющих писателя оставить в стороне объяснение механизма сочетания разных противоположностей в характерах героев.

Положительного героя П.И. Мельникова огличает патриархальность. Вместе с тем изображение поведения положительных героев определяется принципом создания «раздвоенного» характера. П.И. Мельников сопереживает такому герою-старообрядцу, который, являясь носителем старого и стойкого русского мироощущения, может порвать со старообрядческой средой (Чубалов, Дуня Смолокурова, совершающая венчание в единоверческой церкви) или не ощущает себя целиком и полностью принадлежащем этой среде. По крайней мере он должен противостоять мертвой религиозной догме, быть открытым для чувства (Фленушка).

В третьем параграфе («"Русский хозяин" в системе персонажей дилогии "В лесах" и "На горах"») анализируются образы купцов, объединенные в особый тип - «русские хозяева» (использовано определение старообрядческого публициста В.П. Рябушинского). «Хозяев» характеризует патриархальный уклад, особенное домостроевское мировосприятие, зиждущееся на осознании своей 01ве1С1венности перед Богом за богатство, особое отношение к предпринимательству, семейному быту, религии. Образы изуверов, подобных Грише из одноименно рассказа, отходят в дилогии на второй план. Изуверство показано одной из отличительных черт хлыстовства, а не старообрядчества («На горах»). Выбор купечества как основной социальной группы, к которой принадлежат главные герои дилогии, носил для писателя принципиальный характер. Решение проблемы развития России было связано для него именно с русским купе-

чеством, не утратившим национальных корней. Одной из художественных заслуг П.И. Мельникова является то, что он ввел в литературу совершенно оригинальных героев - купцов-старообрядцев Поволжья, создав особый художественный образ поволжского старообрядчества. В параграфе подвергнуты критике анализ системы персонажей романов П.И. Мельникова и попытка их классифицировать, предпринятые литературоведом Л.М. Багрецовым в работе «Раскольничьи типы в беллетристических произведениях П.И. Мельникова-Печерского» (1904 г.).

Четвертый параграф носит название «Другие типы старообрядцев в дилогии». Здесь рассмотрены особенности и функции образов тех героев, которые не относятся к группе «хозяев». Ото Стуколов, Алексей Лохматый, купцы Снежковы, Василий Борисыч. Отмечен и проанализирован факт использования писателем противостарообрядческой публицистики при создании образа Василия Борисыча (анонимная статья «Как мы ездили за миром в Белую Криницу», опубликованная в № 3 «Русского вестника» за 1864 год).

В заключении подводятся итоги исследования.

Творческие принципы писателя при создании художественного образа старообрядчества и старообрядцев претерпевали эволюцию. Так, на рубеже 1850-1860-х гг. данные образы олицетворяют «недостатки русского народа», подлежащие искоренению. Положительный герой-старообрядец только в дилогии стал объектом художественного изображения. Проанализированный в диссертации этнопсихологический образ русских, обрисованный писателем в «Отчете о современном состоянии раскола в Нижегородской губернии» (во многом наивный), был, однако, «переплавлен» П.И. Мельниковым в художественное качество при работе над рассказами «Поярков» и «Гриша».

Идейные подходы к изображению старообрядчества у писателя взаимодействовали с уже вошедшими в литературу из публицистики подходами, закрепившимися, например, в творчестве И.И. Лажечникова, М Н. Загоскина. Отсутствие бытописания, наличие карикатурных элементов, анекдотичных вставок, искусственность ситуаций и характеров, обусловленная стремлением к изображению негативного в старообрядчестве как типического, - отличительные черты рассказов П.И. Мельникова.

Составить полную классификацию персонажей дилогии П.И. Мельникова «В лесах» и «На горах» весьма проблематично в силу немалого их числа и сложности в определении критериев. Имевшие место попытки, ставившие во главу угла степень искренности и преданности героев старообрядчеству (например, попытка Л.М. Багрецова), неубедительны. Однако в своих романах П.И. Мельников воссоздал особый тип литературного героя, который по ряду критериев может быть условно определен как «русский хозяин» (выражение

В.П. Рябушинского) и выделен в качестве особой группы в общей системе персонажей.

В дилогии «В лесах» и «На горах» писатель сумел отойти от устоявшихся шаблонов изображения старообрядчества, которым следовал некогда и сам. Его герои предстают здесь как целостные, убедительные характеры, а не схемы ГШ. Мельников показал своих героев в неразрывной связи с той культурной средой, к которой они принадлежат, и при этом усмотрел и обрисовал в старообрядческой среде национальный положительный идеал.

1. Боченков В.В. «Очерки поповщины» П.И. Мельникова-Печерского как произведение публицистики и изображение старообрядческого священства в них - В кн. Старообрядчество: история, культура, современность. Материалы VI научно-практической конференции. - М., 2002. - С. 365 - 372. (0,5 пл.).

2. Боченков В.В. Национальный идеал в дилогии П.И. Мельникова-Печерского. - В кн. Три века русской литературы- актуальные аспекты изучения. Межвузовский сборник научных трудов - Вып. 6 - М., Иркутск. - 2004. -С. 128- 134.(0,5 пл.).

3. Боченков В.В. Мельников Павел Иванович. - В кн. Святая Русь. Большая энциклопедия русского народа. Русская литература. - М.: Институт русской цивилизации. - 2004. - С.643 - 645. (0,4 пл.).

4. Боченков В.В. Роль трагического и мотив «кающегося грешника» (П.И. Мельников-Печерский, И.И. Лажечников, А.В Иванов, Ф.В. Ливанов). -В кн. Три века русской литературы: актуальные аспекты изучения. Межвузовский сборник научных трудов - Вып. 9. - М., Иркутск. - 2004. - С. 152 - 157. (0,4 пл.).

Для заметок

Ошечатано в копицентре «СТ ПРИНТ» Москва, Ленинские горы, МГУ, 1 Гуманитарный корпус. vvv\ vv.stprint.ru e-mail: [email protected] тел 939-3338 тираж 100 экз. Подписано в печать 07. 02. 2005 г.

РНБ Русский фонд

»-2АС 1 2005-4

ГЛАВА I. Становление взглядов П.И. Мельникова на старообрядчество и их отражение в рассказах

1.1 .Старообрядческая специфика и художественный анализ произведений

П.И. Мельникова

1.2.Принципы противостарообрядческой публицистики, сформировавшиеся до П.И. Мельникова

1.3.Литературно-художественное осмысление старообрядчества до П.И. Мельникова;

1 .^Формирование взглядов П.И. Мельникова на старообрядчество,

ГЛАВА II. Особенности изображения старообрядчества в творчестве П.И. Мельникова (до дилогии «В лесах» и «На горах»)

2.1.Рассказ «Гриша»: к проблеме интерпретации поведения персонажей

2.2.«Праведники» и «грешники» в «Грише»

2.3.Литературные источники образов рассказа «Гриша»

2.4.Иллюзия достоверности как принцип противостарообрядческой сатиры

П. И. Мельникова

2.5.П.И. Мельников и Ф.В. Ливанов - два сатирика старообрядчества

2.6.Роль трагического и мотив «кающегося грешника» в произведениях, обличающих старообрядчество;

2.7.«Очерки поповщины» в аспекте публицистики и изображение старообрядческого священства в них

2.8. П.И. Мельников и ослабление противостарообрядческих тенденций в литературе середины XIX века

ГЛАВА III. Старообрядческое купечество в дилогии «В лесах» и «На горах»

3.1. Образ старообрядчества и стилевые особенности дилогии

3.3. «Русский хозяин» в системе персонажей дилогии «В лесах» и «На горах»

3.4. Другие типы старообрядцев в дилогии

Введение диссертации2005 год, автореферат по филологии, Боченков, Виктор Вячеславович

П.И. Мельников остается малоизученным писателем в силу разных причин. Одна из них - отсутствие критики, которая оценила бы его по достоинству (а не только как писателя-этнографа) и способствовала бы популярности произведений. На это обстоятельство указывал в начале XX века высоко оценивавший писателя A.A. Измайлов: «Его романы появились уже тогда, когда русская критика оскудела. Большинство критиков не рассмотрело ничего дальше внешних форм и внешних фактов мельниковского рассказа»1. A.A. Измайлов в своем критико-биографическом очерке обосновывал художественную состоятельность произведений писателя.

Отзывы критики о П.И. Мельникове при его жизни в целом не содержали достаточно глубокого анализа его творчества. О П.И. Мельникове писали О.Ф. Миллер, А.П. Милюков, А.Н. Пыпин, С.А. Венгеров, A.M. Скабичевский, историк и друг писателя Д.И. Иловайский. Подводя итог критическим отзывам, появлявшимся в печати в течение 25 лет, истекших после смерти писателя, H.A. Саввин констатировал: «По странной иронии судьбы Мельников до сих пор не дождался подробного - обстоятельного - если не изучения, то разбора как писатель-беллетрист. Никто из критиков и историков литературы не дал полного освещения литературной физиономии писателя, не выяснил значения его художественных образов, не поставил его в общую связь с предшествующим литературным развитием, не указал основных приемов творчества; в большинстве случаев дело ограничивается самою общею, самою сжатою характеристикою талантливого писателя»2. I

После смерти П.И. Мельникова зазвучали негативные оценки его творчества. Например, отрицательно отзывался о дилогии A.M. Скабичевский: «В романах этих

1 Измайлов A.A. П.И. Мельников-Печерский (критико-биографический очерк) // Полное собрание сочинений П.И. Мельникова (Андрея Печерского): В 7 т. 2-е изд. - СПб., 1909. - Т. 1. - С.5.

2 Саввин H.A. П.И. Мельников в оценке литературной критики // Сборник в память П.И. Мельникова (Андрея Печерского). - Нижний Новгород., 1910. - 4.1. - С. 296. нечего и искать каких-либо художественных достоинств, равно как и психологической правды. Быт поволжских раскольников, составляющий содержание этих романов, изображается в них с одной внешней, этнографической стороны.»3 «Мельников любил показывать свой товар лицом, то есть обставить свой материал поэффектнее, прикрасить археологическими редкостями, выисканными народными выражениями и т.п., и действительно этнографическая картина очень интересная. Но какое мировоззрение лежит в ее подкладке? Насколько собственные истолкования и комбинации автора объясняют изображенный быт? В этом смысле результат рассказов очень невелик», - пишет А.Н. Пыпин4. Давая подобные оценки, критики, как было уже отмечено, вскользь анализировали художественное мастерство писателя, резкий тон их оценок обусловлен несовпадением взглядов на некоторые социально-общественные явления, бывшие тогда актуальными.

Наиболее полной дореволюционной работой о П.И. Мельникове стала книга П.С. Усова, открывавшая собрание сочинений писателя, издававшееся в 1897 - 1898 годах М.О. Вольфом5. Она в основном носит биографический характер. В ней были впервые опубликованы многие документы, связанные с деятельностью П.И. Мельникова в Министерстве внутренних дел, с его жизнью и творчеством. Однако в целом в дореволюционном литературоведении за П.И. Мельниковым прочно закрепилась репутация «писателя-этнографа». Именно эту сторону в его творчестве выделяли, кроме A.M. Скабичевского, А.Н. Пыпин («Рассказ "На горах" есть наполовину произведение с художественными намерениями, наполовину этнография»)6 и С.А. Венгеров,7 H.A. Янчук8.

Литературоведческое осмысление творчества писателя начинается в советскую эпоху. В 1928 году вышла статья П.О. Пилашевского «К вопросу о композиции и

3 Скабичевский A.M. История новейшей русской литературы. 7-е изд. - СПб., 1909. - С.225.

4 Пыпин А.Н. История русской этнографии: В 4 т. - СПб., 1891.-Том2. -С.401.

3 Усов П.С. П.И. Мельников, его жизнь и литературная деятельность // Мельников П.И. Полное собрание сочинений: В 7 т. - СПб. - М., - 1897 - Т. 1. - 324 с. Пыпин А.Н. История русской этнографии: В 4 т. - СПб., 1891. - Том 2. - С.400.

7 Венгеров С. Мельников Павел Иванович // Энциклопедический словарь (издатели Ф.А. Брокгауз и H.A. Ефрон). - СПб., 1896. - Т. 19. - С.46 - 48.

8 Янчук H.A. Мельников как художник-этнограф // История русской литературы XIX века. - М., 1910. - T.IV. стиле романа П.И. Мельникова "В лесах"»9. Затем статья Г.С. Виноградова «Фольклорные источники романа Мельникова-Печерского "В лесах"», открывшая этот роман, выпущенный издательством «Academia» в 1936 году. Автор статьи доказывал, что использование фольклорных и этнографических элементов - это средство создания художественных образов, необходимое также для точного и реалистичного изображения народного быта. Но, оценивая в целом положительно эти и другие работы о писателе, в 1957 году Д.А. Марков вынужден был констатировать: «Язык и стиль Мельникова-Печерского мало изучен.»10

Заметный вклад в изучение творчества П.И. Мельникова внесла JI.M. Лотман11, i рассматривая творчество писателя в контексте общего развития русской литературы XIX века в сопоставлении с творчеством современников П.И. Мельникова.

На сегодняшний день наиболее изученной стороной творчества П.И.

Мельникова остается фольклорный аспект. Исследование фольклора в произведениях П.И. Мельникова затрагивало изучение и стилевых особенностей творчества писателя. В работах, ставящих целью исследование и функционирование

9 Пилашевский П.О. К вопросу о композиции и стиле романа П.И. Мельникова «В лесах» // Известия Нижегородского университета, 1928. - Вып. 2. - СЗЗО - 347. ■

10 Марков Д. А. Язык и стиль Мельникова-Печерского в оценке русской критики // Московский областной педагогический институт. Ученые записки. - М., 1957. - Т. XLVIII. - Вып. 4. - С.56. Лотман JI.M. Мельников-Печерский // История русской литературы. - М. - JL, 1956. - Т.9. - 4.2. С. 198 - 227; ее же - Реализм русской литературы 60-х годов XIX века (истоки и эстетическое своеобразие). - JI. 1974. - 352 е.; ее же - Роман из народной жизни. Этнографический роман // История русского романа: В 2-х т. - М. - JL, 1964. - Т.2 - С.405 - 415; ее же - Русская историко-филологическая наука и художественная литература второй половины XIX века (взаимодействие и развитие) // Русская литература. 1996. - №1 - С.19 - 44.

11 Воронина М.Ф. Источники китежской легенды в романе П.И. Мельникова (А. Печерского) «В лесах» - в кн.: «Фольклор народов РСФСР». - Уфа, 1979. - С.48 - 54; Виноградов Г.С. Фольклорные источники романа Мельникова «В лесах». - В кн.: Мельников-Печерский П.И., «В лесах», М. - JL, 1936. - С. VIII - LXVII; Его ¿<,е -Опыт выяснения фольклорных источников романа Мельникова-Печерского «В лесах». - в кн.: «Советский фольклор». №2 - 3. М. - JL, 1936. - С. 341 - 368; Власова З.И. П.И. Мельников. - В кн.: Русская литература и фольклор. (Вторая половина 19 в.), - JL, 1982; Коренова К.Е. Фольклор народов Поволжья в историко-этнографических работах П.И. Мельникова-Печерского. - в кн.: «Фольклор народов РСФСР». - Уфа. 1976., -Вып 3. - С. 161 - 167. Курдин Ю.А. Идейно-композиционные функции фольклора в дилогии П.И. Мельникова-Печерского «В лесах» и «На горах» / Моск. гос. пед. ин-т им.В.И.Ленина. - М., 1986. - 25 с. Его же -Художественная функция фольклора в романах П.И. Мельникова-Печерского «В лесах» и «На горах» // Проблемы интерпретации художественных произведений. - М., 1985. - С. 116-122. Его же - Постоянные эпитеты в авторской речи П.И. Мельникова-Печерского («В лесах») // Проблемы взаимовлияния фольклора и литературы. - М., 1986. - С. 100 -109. Его же - Традиции народной сатиры в творчестве П.И. Мельникова-Печерского // Фольклорные традиции в русской и советской литературе. - М., 1987. - С. 100 -111. Макаров В.Г. Об особенностях функционирования пословиц и поговорок в романе П.И. Мельникова-Печерского «На горах» // Частные вопросы общего языкознания. - Чебоксары, 1993. - С. 17-30; Марков А.В. Мельников-Печерский как собиратель былин // Этнографическое обозрение. - 1908. - Кн. 79.- №4. - С.134 - 135; Кудряшов И.В.; Курдин Ю.А. Эстетика и поэтика народной поэзии в портретных описаниях персонажей дилогии П.И. Мельникова-Печерского «В лесах» и «На горвх» // Аркадий Гайдар и круг детского и юношеского чтения. - Арзамас, 2001. -С. 130-139. фольклора в произведениях писателя, затрагивались вопросы создания образов старообрядцев с помощью фольклорных средств. Исследователи обратили внимание на художественные связи писателя с «предшествующим литературным развитием» (диссертации П.И. Лещенко «Ранний период творчества П.И. Мельникова-Печерского (истоки и взаимосвязи)», Л.М. Рудневой «П.И. Мельников-Печерский в 1830 - 60-е годы. (Вопросы биографии и творчества)», на особенности создания им художественного портрета (диссертация И.В. Кудряшова «Дилогия ТТ И. Мельникова-Печерского "В лесах" и "На горах" (поэтика портрета)»), на жанровую специфику романов (диссертация Э.Т. Какильбаевой «Дилогия П.И. Мельникова-Печерского "В лесах" и "На горах" (Система образов и особенности жанра)»). Тем не менее специфика художественного изображения старообрядчества остается пока не вскрытой.

В советские годы вышло два собрания сочинений П.И. Мельникова. Первое, шеститомное, под редакцией, с примечаниями и критико-биографическим очерком М.П. Еремина, увидело свет в 1963 году. Второе собрание, в восьми томах, также подготовленное М.П. Ереминым, - в 1976 году. Ссылки на произведения П.И. Мельникова даются в диссертации по восьмитомному собранию сочинений (первая цифра - номер тома, вторая - страница).

Во вступительных статьях М.П. Еремина, Ф.М. Левина (его статья «Эпопея

П.И. Мельникова» открывает переизданный в 1956 году роман «На горах») рассматривалась обзорно служебная и литературная деятельность писателя. Статьи содержат ряд ценных замечаний, однако специфика отношения к религии в то время, когда они увидели свет, оказывает влияние на общий тон оценок многих эпизодов дилогии, ведет к субъективной их трактовке. В силу той же причины не получили переоценки противостарообрядческие установки писателя, и резко отрицательное, сатирическое изображение, например, скитской жизни однозначно расценивалось как

13 Левин Ф.М. Эпопея П.И. Мельникова // Мельников П.И. На горах. - М., 1956. - Кн. 1. - С. 3 - 27. достоинство дилогии, одна из «правдиво нарисованных картин жизни»14. На наш взгляд, изображение старообрядчества в творчестве писателя оставалось достаточно субъективным, что нельзя не учитывать.

Из работ последних лет о писателе самой полной остается книга В.Ф. Соколовой «П.И. Мельников-Печерский. Очерк жизни и творчества». Здесь проанализированы источники, послужившие основой для ряда сюжетных линий дилогии «В лесах» и «На горах», выявлены и обобщены сведения о прототипах некоторых героев, даны литературоведческие характеристики основных персонажей, экскурс в творческую лабораторию писателя.

Художественный анализ произведений П.И. Мельникова должен, на каш взгляд, соотноситься с особенностями развития взглядов писателя на старообрядчество, с учетом влияния на творчество писателя противостарообрядческой публицистики.

Писатель обычно наделяет литературного героя теми или иными чертами характера: односторонними или многосторонними, цельными или противоречивыми, статичными или развивающимися, вызывающими уважение или презрение и т.д. ЦЕЛЬ работы состоит в анализе эволюции художественного характера старообрядца в произведениях Мельникова, начиная от его рассказов рубежа 1850-60 годов («Поярков», «Гриша») и заканчивая романами «В лесах» и «На горах».

В соответствии с обозначенной целью определены следующие ЗАДАЧИ исследования:

1.Раскрыть мировоззренческие основы изображения старообрядчества, создания художественных характеров, объяснить их своеобразие. Мы считаем важным остановиться именно на этом аспекте, поскольку солидарны с мыслью П.Н. Сакулина о том, что мировоззрение писателя непосредственно отражается на создании художественного образа. «Мировоззрение понимается как поэтическая

14 Кулешов В.И. История русской литературы XIX века. 70 - 90-е годы. - М., 1983. - С. 74. концепция жизни и мира. Оно проникает собою все художественное творчество поэта и школы.»15

3.Проследить влияние противостарообрядческой публицистики на создание тех или иных персонажей.

4.Выявить основные художественные приемы создания П.И. Мельниковым образа старообрядца в рассказах и в дилогии, а также некоторые литературные источники, использовавшиеся писателем и ранее не отмеченные литературоведами.

АКТУАЛЬНОСТЬ работы обусловлена слабой изученностью перечисленных аспектов творчества П.И. Мельникова.

МАТЕРИАЛОМ ИССЛЕДОВАНИЯ послужили рассказы писателя, затрагивающие старообрядческую тематику («Поярков», «Гриша»), «Очерки поповщины», дилогия «В лесах» и «На горах». В целях сопоставления привлечены произведения И.И. Лажечникова, М.Н. Загоскина, О.Забытого, Ф.В. Ливанова и др.".

ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКОЙ базой диссертации служат труды A.A. Потебни, М.М. Бахтина, А.Ф. Лосева, А.Н. Веселовского, Ю.Б. Борева, Ю.И. Минералова и др.

ПРАКТИЧЕСКАЯ ЗНАЧИМОСТЬ исследования. Материалы диссертации могут быть использованы в вузовских базовых лекционных курсах, спецкурсах, спецсеминарах, при работе над комментариями к произведениям писателя.

По СТРУКТУРЕ диссертация, кроме введения, состоит из трех глав и заключения. Структура определяется вышеназванными целями работы и спецификой материала.

Первая глава - «Становление взглядов П.И. Мельникова на старообрядчество и их отражение в его рассказах». Здесь намечены основные этапы развития противостарообрядческой публицистики (в том числе и до П.И. Мельникова) и

15 Сакулин П.Н. Теория литературных стилей. - в кн.: «Филология и культурология». - М., 1У90. - С.141. показано ее влияние на художественную литературу первой половины XIX века, затрагивающую старообрядческую тематику. Отмечено, что изображение старообрядчества строится в соответствии с определенной публицистической заданностью, «социальным заказом», в соответствии со сложившимися в публицистике и в общественном мнении стереотипами. Таковы, например, образы старообрядцев в «Последнем Новике» И.И. Лажечникова, «Брынском лесе» М.Н. Загоскина. Старообрядчество продолжает оставаться закрытым миром для литературы, несмотря на эпоху романтизма при всем ее внимании к национальному, к народному, и, по сути, для натуральной школы с ее вниманием к бытовой конкретике, человеческим типам, этнографизму. Рассказы П.И. Мельникова «Поярков», «Гриша» также несут на себе заметный отпечаток сложившихся к тому времени публицистических стереотипов с характерным акцентированием негативных черт характера старообрядца, мотивов поведения.

В ПЕРВОЙ главе анализируется сложившаяся у П.И. Мельникова в первой половине 1850-х годов так называемая концепция «недостатков русского народа», изложенная в «Отчете о современном состоянии раскола в Нижегородской губернии». Эта концепция - своеобразная попытка обрисовать этнический образ русских старообрядцев. Концепция П.И. Мельникова во многом наивна, шатка, неполна, зачастую слабо аргументирована. Тем не менее это был определенный этап в его личном осмыслении национальных особенностей русского народа, плод его наблюдений, раздумий, размышлений. Эта концепция, к которой литературоведы не обращались, позволяет уточнить некоторые особенности изображения героев рассказа «Гриша», по-новому взглянуть на него. Образы героев рассказа (а художественный образ, как известно, всегда несет в себе обобщение, то есть имеет типическое 3 значение) олицетворяют те или иные «недостатки русского народа», обозначенные П.И. Мельниковым в «Отчете.». Зависимостью от концепции «Недостатков.» объясняется ряд странностей в поступках персонажей, концепция позволяет решить вопрос интерпретации поведения героев этого произведения.

В первой главе определены также основные особенности произведений ГШ. Мельникова рубежа 1850 - 60-х годов, касающихся старообрядчества.

Во ВТОРОЙ ГЛАВЕ («Особенности изображения старообрядчества в творчестве П.И. Мельникова (первая половина 1860-х гг.)») рассмотрены особенности противостарообрядческой сатиры П.И. Мельникова. Выявлены основные сатирические противопоставления, используемые писателем. Особенности сатирического изображения старообрядцев сопоставлены с творчеством Ф.В. Ливанова, чьи взгляды на старообрядчество отличались крайним консерватизмом и резким неприятием этого религиозного течения. Хотя эти писатели, безусловно, разного дарования, в их творчестве можно выявить некоторое сходство мотивов, обличительно-сатирических приемов и, конечно, различия.

В главе анализируется также роль элементов трагического в противостарообрядческой сатире и так называемый мотив «кающегося грешника». Он состоит в том, что герой, строго придерживаясь старообрядчества и пройдя различные житейские перипетии, убеждается в неправоте своей религиозной доктрины (часто под влиянием какого-нибудь сильного потрясения), раскаивается и присоединяется к господствующему вероисповеданию. Отрицая с помощью введения трагического конфликта нормы старообрядческой этики, некоторые писатели (И.И. Лажечников, A.B. Иванов) пытались показать, что какой бы глубины ни достигло падение героя, оно не исключает возможности очищения. Герой-старообрядец, совершивший преступление (зачастую тяжкое, связанное с пролитием крови) или ставший причиной чей-то смерти, приводился к покаянию. Покаяние и отречение от старообрядчества возвышало такого героя, однако выглядело искусственным. Осознавая, что введение мотива кающегося грешника требует большой психологической достоверности, П.И. Мельников с его художественным чутьем избегал использовать его и не решался описывать резкие, драматические повороты судеб своих героев.

Отдельный параграф второй главы посвящен историко-публицистической работе «Очерки поповщины» и принципам изображения старообрядческого священства в ней. Они сопоставляются с художественной манерой писателей, близких к народническому лагерю, - О. Забытого (Г.И. Недетовский), Н. Александрова.

ТРЕТЬЯ ГЛАВА диссертации («Старообрядческое купечество в дилогии "В лесах" и "На горах"») посвящена, соответственно, особенностям изображения купечества. Поскольку отношение П.И. Мельникова к старообрядчеству менялось, то претерпевала изменения и система изобразительных средств, образная структура произведений. П.И. Мельников был вынужден искать особый стиль, способный отобразить и воссоздать совсем другой, особый образ старообрядчества, нежели тот, что создавался при помощи сатирической поэтики. В дилогии действуют совсем иные герои. От образа-схемы писатель переходит к образу-характеру. В дилогии появляется положительный герой-старообрядец. Однако существенной особенностью его изображения является декларирование героем разрыва со старообрядческой средой либо постоянная ее критика. Правоту старообрядчества и каноничность восстановления белокриницкой церковной иерархии П.И. Мельников поручает отстаивать Стуколову, герою отрицательному, авантюристу.

Отходят на второй план образы изуверов (Гриша). На первый выдвигается купец-старообрядец, инициативный хозяин, организатор производства. Иными словами, та группа людей, с которой писатель связывал развитие страны. Пользуясь выражением старообрядческого публициста В.П. Рябушинского, в третьей главе мы выделяем особую группу героев дилогии - «русский хозяин». При этом оговаривается, что в силу разноплановости, индивидуализированное™ характеров, в I силу других особенностей системы персонажей дилогии предложить их полную, стройную классификацию едва ли возможно. Подвергнута критике классификация Л.М. Багрецова, предложенная им в работе «Раскольничьи типы в беллетристических произведениях П.И. Мельникова-Печерского» (1901 г.), в основу которой положен критерий, предполагающий необходимость учитывать степень искренности отношения персонажей к старообрядчеству (случайные «представители раскола», истинные «ревнители древлего благочестия», переходные типы).

В заключение обобщаются итоги исследования, формулируются выводы, обоснованные в главах диссертации.

Заключение научной работыдиссертация на тему "Творчество П.И. Мельникова-Печорского и изображение старообрядчества в русской литературе XIX века"

П.И Мельников не отставал от своего времени, и это касается художественного осмысления старообрядчества. Его изучение шло во взаимосвязи с проблемой исторического предназначения России, русского народа, которая решалась писателем с позиций, очень близких к славянофильским.Вначале, в 1850-е годы, взгляды П.И. Мельникова на старообрядчество ничем не отличались от общепринятых; авторская оценка, характер персонажей испытали влияние сложившихся еще с конца XVII века в противостарообрядческой публицистике стереотипов. Типические качества персонажей «Пояркова» и «Гриши» фанатизм, неспособность творить добро, двуличие, лицемерие, глупость, оправдание греха религиозными аргументами. Положительный герой-старообрядец не стал объектом художественного изображения. Старообрядчество олицетворяет собой «недостатки русского народа», подлежащие искоренению. Концепция «Недостатков...», изложенная в «Отчете о современном состоянии раскола в Нижегородской губернии», во многом наивная, была «переплавлена» в художественное качество при работе над рассказами «Поярков» и «Гриша».Старообрядцам - героям этих рассказов - свойственны легковерная податливость к различным абсурдным религиозным толкам, склонность к нарушению закона. Эти качества рас1фываются при помощи анекдотичных ситуаций, характеристик, вложенных в уста героев, авторских характеристик, при помощи сатирического заострения тех или иных черт характера персонажа. Сатирическое изображение старообрядцев доминирует над описательным. В «Отчете о современном состоянии...» мы встречаем эпизоды, в которых тщательно и детально описан старообрядческий быт (домашнее убранство, особенности одежды, речи) и которые могли бы использоваться в художественном произведении, например, для характеристики героя, его семьи, для усиления эффекта правдоподобия. Но П.И. Мельников не реализовал в своих рассказах эти богатейшие наблюдения, хотя сочетание сатирической и бытоописательной задач было вполне возможным. Это удалось, например, М.Е. Салтыкову-Щедрину в очерках «Матушка Мавра Кузьмовна» и «Странник» из цикла «Губернских очерков». Сатирическое в целом изображение старообрядцев выполнено здесь в тесной связи с точной, в духе натуральной школы, обрисовкой их быта. Но если щедринский чиновник из «Матушки Мавры Кузьмовны», от лица которого написан очерк, - это зоркий наблюдатель, способный подмечать разные бытовые мелочи, то мельниковский становой Поярков склонен к злой насмешке над старообрядцами, передает рассказчику анекдоты о скитах, не считая важным охарактеризовать закрытый мир старообрядчества через быт, не искаженный карикатурным деформированием.Отсутствие бытописания, наличие карикатурных элементов, анекдотичных вставок, искусственность ситуаций и характеров, обусловленная стремлением к изображению негативного в старообрядчестве как типического - отличительные черты рассказов П.И. Мельникова «Поярков» и «Гриша». Идейные подходы к изображению старообрядчества у писателя совпадали с уже вошедшими из публицистики в лрггературу подходами, закрепившимися, например, в творчестве И.И. Лажечникова, М.Н. Загоскина. Общность этих подходов заметна также при сравнительном анализе рассказов П.И. Мельникова (рубежа 1850 - 1860 гг.) с произведениями его современника Ф.В. Ливанова, несмотря на большое различие их дарований.Необходимо отметить, что, принадлежа к «обличрггелям раскола», П.И. Мельников избежал некоторых расхожих художественных приемов, которые использовали его современники, создавая образ старообрядца. В сюжетной линии его рассказов отсутствует движение героя-старообрядца от преступления к покаянию с последующим присоединением к «великороссийской церкви». Подобный сюжетный ход (мотив) отмечен в произведениях А.В. Иванова, Ф.В. Ливанова, из более известных писателей - у И.И. Лажечникова. Изображение религиозной переориентации героя, изменений в его внутреннем мире требовали иных стилевых доминант, отказа от сатирической карикатурности в пользу психологизма, чего ни один из перечисленных авторов не сделал. Поэтому мотив кающегося грешникастарообрядца выглядел в их произведениях искусственным, надуманным. П.И. Мельников отказался от него; в то же время и психологизм не стал стилевой доминантой его произведений. Внутренний мир героя, его переживания, чувства, помыслы, поступки раскрываются при помощи само- и взаимохарактеристик, писем, различных фольклорных средств (стилизация под народную песню, использование поговорок, пословиц). Но в целом персонажи П.И. Мельникова как в рассказах, так и в романах мало склонны к рефлексии, к самоанализу. Старообрядческие легенды, поверья, жития широко используемые в дилогии, призваны отражать особое мировосприятие героев, не только особенности психологических состояний, склада и движений души. Указав на особенности изображения старообрядцев, мы солидарны с выводом Л.М. Лотман: «Сочетание наиболее традиционных средств художественной изобразительности с реалистическими методами характеристики человека и его внутреннего мира, выработанными литературой XIX века и не чуждыми устному народному творчеству новых времен, было одной из неотъемлемых особенностей творчества Мельникова, наложившее особенный отпечаток на образную систему романов»*"^.В то же время необходимо указать на особенности изображения реальных старообрядцев в историко-публицистических произведениях П.И. Мельникова, иначе данная характеристика, относящаяся лишь к художественному творчеству писателя, будет не совсем достаточна, чтобы представить себе в целом его подходы к созданию образа старообрядцев. Писатель нейтрально относился к личностям, событиям старообрядческой истории, ушедшим в далекое прошлое. В то же время современное старообрядчество остается под прицелом жесткой сатиры. Эта особенность сохраняется в дилогии «В лесах» и «На горах». Достаточно посмотреть, с какой симпатией П.И. Мельников пересказывает, использует в художественном пространстве романов, «Очерков поповщины» старообрядческие легенды, эпизоды "^" Старикова А. О психологизме романов П.И. Мельникова (Андрея Печерского) // Творческая индивидуальность писателя и взаимодействие литератур. - Алма-Ата, 1988. - 36." " Лотман Л.М. Роман из народной жизни. Этнографический роман. - В кн.: «История русского романа». - Л. -

М., 1964.-Т.2.-С.413.ЖИТИЙ подвижников «древлего благочестия». Но когда необходимо ввести в очерк, упомянуть в романе реальное лицо (будь то священник, оставшийся верным старообрядчеству, активный деятель старообрядчества (как, например, Афоний Кочуев, архиепископ Антоний, в дилогии - Василий Борисыч), в ход идут ирония, акцентирование негативных характеристик героя, их сатирическое заострение, а порой и непроверенные домыслы, касающиеся личности того или иного лица. Одним из средств убеждения в публицистике является факт; мы установили, что писатель, к сожалению, излишне доверял непроверенным фактам, поспешно хватаясь за них.Стиль его «Очерков поповщины» представляет оригинальный сплав документальной публицистики, исторического исследования с художественными приемами изображения героев и событий, выражающими субъективное, эмоциональное отношение автора к предмету изображения.Проблема развития и укрепления России поставила перед писателем задачу определить, с каким социальным слоем это будет связано. Залог будущего страны писатель видел в «старообрядцах, которые не раскольниками будут». Идейный замысел дилогии с ее многоплановостью не мог быть реализован в рамках уже сложившейся сатирической поэтики изображения старообрядчества. П.И. Мельников нашел особый подход к изображению своих художественных идей, связанных со старообрядчеством. Он характеризуется тем, что герои произведений неотделимы от своей культурной среды, не могут быть из нее вырваны. Доминирование сатиры идет на убьшь. Герои характеризуют эту среду, она в свою очередь их. Принцип погружения в среду, в старообрядческую культуру был опробован еще в «Заузольцах» и «Грише». Здесь герои выступали номггелями старообрядческих преданий, в которые они безусловно веррши, которые оказывали влияние на их действия. Детальное изображение быта, этнографических и ментальных особенностей было воплощено в дилогии. Образ старообрядчества складывае1)^десь из образов различных действующих лиц, главных и второстепенных, он характеризуется с помощью фольклорных средств, вещным миром дилогии, авторскими отступлениями.комментариями (зачастую негативными), взаимохарактеристиками героев. Этой задаче служат даже авторские пояснения в сносках.Организующими стилевыми доминантами дилогии «В лесах» и «На горах» стали описательность и жизнеподобие. Особенность принципа жизнеподобия в том, что он не служит сатирической задаче, как в «Пояркове» и «Грише», в тех «Очерках поповщины», что посвящены современному старообрядчеству.Эволюция образов старообрядцев в произведениях П.И. Мельникова обусловлена изменением его взглядов на историческую миссию старообрядчества. От схематичного персонажа, созданного по канонам, зародившимся в противостарообрядческой публицистике, П.И. Мельников шел, освобождаясь от этих канонических условностей, к созданию сложного, многогранного, индивидуального характера, в котором был бы воплощен национальный идеал. Тот или иной герой важен писателю как средство рас1фытия более широкого, чем индивидуальный характер образа, - образа народа, старообрядческого Поволжья. Он складывается и нюансируется введением в художественное пространство дилогии множества второстепенных персонажей, что придает ему особую неповторимость и оригинальность.В дилогии можно выделить особую группу героев, условно назвав ее «хозяева». Этих поволжских купцов характеризует особое отношение к Ьредпринимательству, семейному быту, религии.Дилогия «В лесах» и «На горах» стала вершиной художественного наследия П.И. Мельникова. Ее своеобразие в том, что, во-первых, писатель сумел убедительно показать неизвестный, обособленный мир - мир старообрядчества, где по устоявшимся традициям не принято делиться информацией, открываться. И более того - мир, о котором Россия знала лишь по тенденциозным публикациям. Во-вторых, старообрядчество, эта «отечественная Атлантида», было представлено убедительными человеческими характерами, где индивидуальное и типическое представляли сложный синтез, несмотря на ряд особенностей авторского подхода к созданию положительного образа старообрядца. В начале XX века литературовед Л.М. Багрецов точно подметил, что действующие лица дилогии «...живут полной жизнью людей, занимающих определенное общественное положение, вступающих в отношения семейные - людей с известным умственным складом, характером, наклонностями, одним словом - с известной индивидуальностью»"*". Мастерство и художественный талант П.И. Мельникова проявились, в частности, в том, что писатель стремился отойти от устоявшихся шаблонов изображения старообрядчества, которым следовал некогда и сам. Его герой мыслится именно как целостный, убедительный характер, а не схема. Дилогия показала также неисчерпаемые возможности русского фольклора. Фольклор, используемый П.И. Мельниковым в авторской речи, не выглядит чужеродным, он органически вписывается как в речь героев, так и в речь автора, являясь одной из основ индивидуального творческого сознания П.И. Мельникова. Писатель опирался на фольклорные образы и символы, аккумулировал свои идеи и мысли с помощью народных пословиц, поговорок, д?же когда работал над критическими статьями, - в жанре, казалось бы, от фольклора далеком. Кроме того, уникальна сама по себе жанровая природа дилогии, сочетающая признаки семейного, авантюрного, бытового романа. В дилогии нельзя выявить одну доминирующую тему, можно говорить о системе тем. П.И. Мельников совершенно подорвал принципы художественного изображения старообрядчества, обозначив в старообрядческой среде положительный идеал. Более того, он нашел и обрисовал в этой среде национальный идеал."" Багрецов Л.М. Раскольничьи типы в беллетристических произведениях П.И. Мельникова-Печерского.СПб., 1904.-С.2.

Список научной литературыБоченков, Виктор Вячеславович, диссертация по теме "Русская литература"

1. Денисов С. Виноград российский, или Описание пострадавших в России за древлецерковное благочестие. -М„ 1906,-С!ЧД^94^5.

2. Чернышевский Н.Г. Очерки гоголевского периода русской литературы. Полное собрание сочинений в 15 т.-М„ 1947. - Т.З. - С.18.

3. Борее Ю.Б. Комическое, или О том, как смех казнит несовершенство мира, очищает и обновляет человека и утверждает радость бытия. М., 1970. - С.81.Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под ред. А.Н. Николюкина. М., 2СС1. - Стб. 938.

4. Гиляров-Платонов Н.П. Логика раскола // Сборник сочинений. М., 1899. - Т.2 - С.196.

5. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. М, 1989. - Т.1. - С.17.

7. Ливанов Ф.В. Пропагандист мясницкий // Раскольники и острожники. СПб., 1868. - Т. 1. - С.260.

8. Ливанов Ф.В. Раскольничьи ходоки // Раскольники и острожники. СПб., 1868. - Т.1. - С.305.

9. Поспелов Г.Н. Проблемы исторического развития литературы. М., 1972. - С.74 - 75.

10. Бем А.Л. К уяснению историко-литературных понятий // Известия общества русского языка и словесности. 1918. Т.23. кн. 1.-С.232.

11. Есин Б.А. Принципы и приемы анализа литературного произведения. 3-е изд. М., 2000. - С.68.

12. Боченков В.В. Годы и приходы. М., 2001. - С.ЗЗ - 35.

13. О.Забытый (Г.И.Недетовский) Не угодил II Миражи. М., 1988. - С.401.

14. Русский листок. 1891." №№ 240 267,269 - 274,276 - 278,280,281, 283 - 287,289 - 295, 297 - 300.

15. Русский листок. 1891 №№301, 302, 304-309, 311,314- 316, 318 - 323, 325 - 330, 332 - 337, 339, 341 - 343, 346,347,351,353,354, 356-360.

16. Русский листок. 1892. №№ 270, 247, 277, 281, 284, 288, 291, 295, 298, 302, 305, 309, 312, 316, 319, 323, 326, 330, 333,337, 340, 344,351.

17. Русский листок. 1892. -№№158, 164, 171, 184.

18. Русский листок. 1893.-№№146, 150, 153, 157, 160, 164, 165, 167, 171, 174.

19. Денисов J1. Ценою веры. М., 1896. - 212 с.

20. Мотеюнайте И. В. Память коллективная и личная в дилогии П.И. Мельникова «В лесах» и «На горах» // Филологические науки. 2000. - №2. - С.ЗЗ.

21. Анцупова Е.А. К проблеме характеров в романах П.И. Мельникова (Андрея Печерского) «В лесах» и «На горах» в кн.: «Проблемы русской литературы». - М., 1973. - С.138.149 Там же. С.138 - 139.

22. Русские писатели 1800 -1917 гг. Биографический словарь. М., 1994. - T.3 - С.581.

23. Дунаев М.М. Павел Иванович Мельников-Печерский в кн.: «История русской литературы XIX века 70 - 90-е годы». - М., 2001. - С.256.

24. Например, старообрядческий архиепископ Аркадии Славский. См. о встрече с ним письмо П.И. Мельникова к В.М. Лазаревскому. (Сборник в память П.И. Мельникова (Андрея Печерского). Нижний Новгород, 1910. -4.1.-С. 186- 188.

25. Пыпин А.Н. История русской этнографии: В 4 т. СПб., 1891. - Том 2. - С. 401.

26. Лотман Л.М. Реализм русской литературы 60-х годов XIX века. Л., 1974. - С. 137.

27. Рябушинский В.П. Там же. С. 6 7.

28. Успенский Б.А. Поэтика композиции. СПб., 2000. - С.205.

29. Старикова А. О психологизме романов П.И. Мельникова (Андрея Печерского) // Творческая индивидуальность писателя и взаимодействие литератур. Алма-Ата, 1988. - С.36.

30. Багрецов Л.М. Раскольничьи типы в беллетристических произведениях П.И. Мельникова-Печерского. СПб., 1904.-С.2.БИБЛИОГРАФИЯСочинения П.И. Мельникова

31. Полное собрание сочинений П.И. Мельникова (Андрея Печерского). СПб. - М., 1897 - 1898. - Вольф. - Т.1 - 14.

32. Полное собрание сочинений П.И. Мельникова (Андрея Печерского). СПб., 1909. -Маркс.-Т.1 -7.

33. Собрание сочинений. В 6 томах. Под ред. и с примеч. М.П. Еремина. М., 1963.

34. Собрание сочинений. В 8 томах. Сост., общ. ред. и вступит статья М.П. Еремина. -М., 1976.Авторефераты

35. Володина В.А. Творческий путь П.И. Мельникова-Печерского. Душанбе, 1966. -23 с.

36. Какильбаева Э.Т. Дилогия П.И. Мельникова-Печерского «В лесах» и «На горах» (Система образов и особенности жанра). -1 М., 1990.

37. Кудряшов КВ. Дилогия П.И. Мельникова-Печерского «В лесах» и «На горах». (Поэтика портрета). Волгоград, 2000. - 14 с.

38. Курдин ЮЛ. Фольклор в дилогии П.И. Мельникова-Печерского «В лесах» и «На горах». М., 1988. - 16 с.

39. Лещенко П.И. Ранний период творчества П.И. Мельникова-Печерского (истоки и взаимосвязи). Киев, 1971. - 21 с.

40. Макарова Е.А. Старообрядческая культура в эстетическом сознании Н.С. Лескова. -Томск, 1992.-21 с.

41. Марков Д. А. Особенности лексики романа П.И. Мельникова-Печерского «В лесах»: Автореф. дисс. доктора филол. наук. М., 1962. - 42 с.

42. Мотеюнайте И.В. Поиски «цельного человека» в русской литературе 1870 80 гг. -Новгород, 1998.-16 с.

43. Найденова Л.П. Мир человека на Руси в XVI веке (по Домострою и памятникам 5 права). М., 1998. - 23 с.

44. Приходъко В.С. Тема старообрядчества и раскола в творчестве Д.Н. Мамина-Сибиряка 80-х гг. XIX века. Л., 1982 - 21 с.

45. Руднева Л.М. П.И. Мельников-Печерский в 1830 60-е годы. (Вопросы биографии и творчества). - Саратов, 1996. - 20 с.

46. Соколова В.Ф. Романы П.И. Мельникова-Печерского «В лесах» и «На горах». Творческая история. Л., 1971. - 17 с.Литературоведческие работы, исследования о П.И. Мельникове, художественные произведения о старообрядчестве

47. Авсеенко В.Г. Художественное изучение раскола // Русский вестник. 1874. №1. -С.352 - 378.

48. Александров Н. Пропал! Роман из быта сельского духовенства и раскольников. -СПб., 1875.-202 с.

49. Аннинский Л.А Три еретика. М., 1988. - 350 с.

50. Анцупова Е.А. К проблеме характеров в романах П.И. Мельникова (Андрея Печерского) «В лесах» и «На горах» в кн. «Проблемы русской литературы. - М., 1973.-С.123 - 139.

51. Багрецов Л.М. Раскольничьи типы в беллетристических произведениях П.И. Мельникова-Печерского. СПб., 1904. - 19 с.

52. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1986. - 2-е изд. - 444 с.

53. Бем А.Л. К уяснению историко-литературных понятий // Известия общества русского языка и словесности. 1918. Т.23. кн. 1.

54. Богданович А.И. Годы перелома. СПб., 1908. - 458 с.

55. Борее Ю.Б. Комическое, или О том, как смех казнит несовершенство мира, очищает и обновляет человека и утверждает радость бытия. М., 1970. - 269 с.

56. Борее Ю.Б. О комическом. М., 1957. - 232 с.

57. Борее Ю.Б. О трагическом. М., 1961. - 392 с.

58. Борисов В.В. Мои воспоминания. (Из жизни в расколе). М., 1891. - 55 с.

59. Борисов В.В. Как мы ездили за миром в Белую Криницу // Русский вестник. 1864.№3. С. 42 - 78.

60. Воронина М.Ф. Источники китежской легенды в романе П.И. Мельникова (А. Печерского) «В лесах» в кн.: «Фольклор народов РСФСР». - Уфа, 1979. - С.48 -54.

61. Боцяноеский В.Ф. Островский и Мельников-Печерский. // Сборник статей к 40-летию ученой деятельности академика A.C. Орлова. Л., 1934. - С.67 - 74.

62. Введение в литературоведение / Под ред. J1.B. Чернец. М., 1999. - 556 с.

63. Венгерое С. Мельников Павел Иванович // Энциклопедический словарь (издатели

64. Ф.А. Брокгауз и H.A. Ефрон). СПб., 1896. - Т. 19. - С.46 - 48.

65. Веселовский А.Н. Историческая поэтика М., 1989. - 404 с.

66. Виноградов Г.С. Фольклорные источники романа Мельникова «В лесах». В кн.: Мельников-Печерский П.И., «В лесах», М. - Л., 1936. - С. VIII - LXVII.

67. Виноградов Г.С. Опыт выяснения фольклорных источников романа Мельникова-Печерского «В лесах». в кн.: «Советский фольклор». №2 - 3. М. - Л., 1936. - С. 341 -368.

68. Власова З.И. П.И. Мельников. В кн.: Русская литература и фольклор. (Вторая половина 19 в.), - Л., 1982.я

69. Волков И.Ф. Теория литературы. М., 1995. - 256 с.

70. Володихин Д.М. «Увет духовный» как попытка ранней антистарообрядческой полемики // Мир старообрядчества. Вып. 2. Москва старообрядческая. М., 1995. -С. 97-102.

71. Воропонтое Ф. Мысли о терпимости к расколу // Современная летопись.- 1860. -№43.

72. Гегель. Эстетика: В 4 томах. М., 1968 - 1973.

73. Гиляров-Платонов Н.П. Логика раскола// Сборник сочинений. М., 1899. - Т.2 -С. 193-235.

74. Гинзбург Л.Я. О литературном герое. Л., 1979. - 224 с.

75. Горшков А.И. Русская стилистика. М., 2001. - 367 с.

76. Григорий, архиепископ Казанский. Истинно древняя и истинно православная Христова Церковь, изложение в отношении к глаголемому старообрядчеству. -СПб.,-Ч. 1 -2.-1855.

77. Гуковский Г.А. Русская литература XVIII века. М., 1999. - 453 с.

78. Даль В.И. Полное собрание сочинений: В 8 томах. М., 1995.

79. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1989. - Т. 1 - 4.

80. Демин A.C. «Жезл правления» и афористика Симеона Полоцкого. В кн. Русскаястаропечатная литература (XVII первая четверть XVIII в.). Симеон Полоцкий иего книгоиздательская деятельность. М., 1982. - С. 60 - 92.

81. ДенисовЛ. Ценою веры. - М., 1896. - 212 с.

82. Денисов С. Виноград российский или Описание пострадавших в России за древлецерковное благочестие, написанный Симеоном Дионисьевичем (князем Мышецким). М., 1906. - 269 с.

83. Дземидок. Б. О комическом. М., 1974.- 223 с.

84. Дзюбенко М.А. Роман М.Н. Загоскина «Брынский лес» в историческом контексте // Старообрядчество: история, культура, современность. 2004. - №10. С.46 - 54.

85. Дневник Алексея Сергеевича Суворина. London. - М., 1999. - 665 с.

86. Добровольский JI.M. Запрещенная книга в России. 1825 1904. Архивно-библиографические разыскания. - М., 1962. - 254 с.

87. Домострой. М, 1990. - 303 с.

88. Дунаев М.М. Вера в горниле сомнений. Православие и русская литература в XVII -XX вв. М., 2002. - 1056 с.

89. Ежов И.С. П.И. Мельников (Андрей Печерский) // Мельников П.И. В лесах. М., 1955.-Кн. 1.-С.З- 10.

90. Ест А.Б. Принципы и приемы анализа литературного произведения. М., 2000. -С.

91. Жуков Д.А., ПушкаревЛ. Н. Русские писатели XVII века. М., 1972. - 336 с.

92. Журавлев А.И. Полное историческое известие о древних стригольниках и новых раскольниках, так называемых старообрядцах, о их учении, делах и разгласиях. -СПб., 1799.-430 с.

93. Загоскин М.Н. Брынский лес; Русские в начале осьмнадцатого столетия: Романы.3 М., 1993.-461 с.

94. Зморович А.И. О языке и стиле произведений Мельникова. М., 1916. - 20 с.

95. Иванов А. В. Самосгоратели. Драматические сцены в 4-х картинах // Библиотека для чтения. 1864. - №8. - С. 1 - 40.

96. Измайлов А.А. П.И. Мельников-Печерский (критико-биографический очерк) // Полное собрание сочинений П.И. Мельникова (Андрея Печерского): В 7 т. 2-е изд. -СПб., 1909.-Т. 1.

97. Измайлов А А. Бытописатель «взыскующих града» // Нива. Ежемесячное литературное и популярное приложение. 1908. - №11. - С. 454 - 482.

98. Иловайский Д. П.И. Мельников и его 35-летняя литературная деятельность // Русский архив. 1875. - №1. - С. 77 - 85.

99. Ипполитова Н.Б. Изобразительно-выразительные средства в публицистике. -Саранск., 1988. 79 с.

100. История романтизма в русской литературе. 1790 1825. - М., 1979. - 312 с.

101. История русского романа. В 2 т. JI. - М., 1962 - 1964.

102. История русской литературы XIX века. 70 90-е годы. / под ред. В.Н. Аношкиной, Л.Д. Громовой, В.Б. Катаева. - М., 2001. - 800 с.

103. Каминский В.А. П.И. Мельников (Андрей Печерский) // Русский филологический вестник. 1908. - №2. - С.374 - 380.

104. Кантемир АД. Собрание стихотворений. 2-е изд. JL, 1956. - (Серия «Библиотека поэта»). - 545 с.

105. Кельсиев В.И. Раскольники и острожники. Очерки и рассказы. Сочин. Фед. Вас. Ливанова // Заря 1869. - №6. - С. 133 - 158.

106. Кириллов H.A. О сущности старообрядчества // Слово церкви. -1917. №5.

107. Кондратьев И.К. Раскольничьи гнезда. М., 1896. - 208 с.

108. Коренова К.Е. Фольклор народов Поволжья в историко-этнографических работах П.И. Мельникова-Печерского. в кн.: «Фольклор народов РСФСР». - Уфа, 1976. -Вып. 3. - С. 161-167.

109. Кудряшов И.В.; Курдин Ю.А. Эстетика и поэтика народной поэзии в портретных описаниях персонажей дилогии П.И. Мельникова-Печерского «В лесах» и «На горох» // Аркадий Гайдар и круг детского и юношеского чтения. Арзамас, 2001. -С. 130- 139.

110. Кулешов В.И. История русской литературы XIX века. 70 90-е годы. - М., 1983. -400 с.

111. Курбатов В. Энциклопедия русского быта: (Перечитывая П.И. Мельникова) // Енисей. Красноярск., 1988. - №3. - С. 57 - 64.

112. Курдин Ю.А. Идейно-композиционные функции фольклора в дилогии П.И. Мельникова-Печерского «В лесах» и «На горах» / Моск. гос. пед. ин-т им. Ленина. М., 1986. - 25 с.

113. Курдин Ю.А. Художественная функция фольклора в романах П.И. Мельникова-Печерского «В лесах» и «На горах» // Проблемы интерпретации художественных3произведений. М., 1985. - С. 116 -122.

114. Курдин Ю.А. А.М. Горький о П.И. Мельникове-Печерском // Горьковские чтения, 1990. Н. Новгород, 1992. - Вып. 2. - С. 108 -113.

115. Лажечников И.И. Последний новик // Собр. соч. в 6 т. М., 1994. - Т.З.

116. Пайщиков А.П. П.И. Мельников (Андрей Печерский) // Мельников-Печерский П.И. Бабушкины россказни. М., 1989. - С. 3 - 16.

117. Левин Ф.М. Эпопея П.И. Мельникова // Мельников П.И. На горах. М., 1956. - Кн. 1.-С. 3-27

118. Лесков Н.С. Собрание сочинений: В 11т.- М., 1958.

119. Ливанов Ф.В. Раскольники и острожники: В 4 т. СПб., 1868 -1874.

120. Литературная энциклопедия терминов и понятий / Под ред. А.Н. Николюкина. -М. 2001.- 1600 стб.

121. Липатов В. А. Житие и сказ (о соотношении устной и письменной традиции в романе П.И. Мельникова «В лесах»). В кн.: Русская литература. 1870 - 1890 гг. -Свердловск, 1977.-С.106- 115.

122. Лосев А.Ф. Проблема художественного стиля. Киев, 1994. - 285 с.

123. Лотман Л.М. Мельников-Печерский // История русской литературы. М. - Л., 1956. - Т.9. - 4.2. С.198 - 227.

124. Лотман Л.М. Роман из народной жизни. Этнографический роман // История русского романа: В 2-х т. М. - Л., 1964. - Т.2 - С.405 - 415.

125. Лотман Л.М Русская историко-филологическая наука и художественная 5 литература второй половины XIX (взаимодействие и развитие) // Русскаялитература. 1996. №1 - С. 19 - 44.V

126. Лотман Л.М. Реализм русской литературы 60-х годов XIX века (истоки и эстетическое своеобразие). Л. 1974. - 352 с.

127. Лотман Ю.М. Анализ поэтического текста. Л., 1972. - 271 с.

129. Макаров В.Г. Об особенностях функционирования пословиц и поговорок в романе П.И. Мельникова-Печерского «На горах» // Частные вопросы общегоязыкознания. Чебоксары, 1993. - С. 17-30.

130. Максимов С.В. Собрание сочинений: В 20 т. СПб., 1908 - 1913.

131. Мамин-Сибиряк Д.Н. Собрание сочинений: В 10 т. М., 1958.

132. Марков A.B. Мельников-Печерский как собиратель былин // Этнографическое обозрение. 1908. - Кн. 79.- №4. - С.134 - 135;

133. Марков Д. А. Язык и стиль Мельникова-Печерского в оценке русской критики // Московский областной педагогический институт. Ученые записки. М., 1957. - Т. XLVIII. - Вып. 4. - С.43 - 57.

134. Марков Д.А. Заметки о диалектизмах в романе Мельникова-Печерского «В лесах». Материалы для областного словаря. В кн.: «Орехово-Зуевский педагогический институт. Труды кафедры русского языка». - М., 1960. - С. 101 -141.

135. Мельников П.И. Записки о Нижегородской губернии // Москвитянин. 1851. -Кн.5. - С.

136. Мельников П.И. По поводу внутреннего обозрения в «Современнике». // Северная пчела. 1862. - №. 142.

137. Миллер О. Ф. Русские писатели после Гоголя. СПб.-М., 1913-1915.- 6-е изд. -Т. 1 - 2.

138. Минералов Ю.И. Из лекций по русской словесности XVIII века // Вестник Литературного института им. A.M. Горького. 1999. - №2.

139. Минералов Ю.И. Теория художественной словесности. М., 1999. - 281 с.

140. Мордовцев ДЛ. За чьи грехи? Великий раскол. М., 1990. - 624 с.

141. Мотеюнайте И.В. Память коллективная и личная в дилогии П.И. МельниковаВ лесах» и «На горах» // Филологические науки. 2000. - №2. - С.32 - 40.

142. Муравьев А.Н. Раскол, обличаемый своею историею. СПб., 1854. - 392 с.

143. Невзоров Н.К. Павел Иванович Мельников (Андрей Печерский), его жизнь и литературное значение. Казань, 1883. - 20 с.

144. Николаева Е.В. Перечитывая эпопею Мельникова-Печерского // Литература в школе.- 1999. №7. - С.26 - 34.

145. О.Забытый (Г.И.Недетовский) Не угодил // Миражи. М., 1988. - С.391 - 475.

146. Перевозчикова Н.Г. Старообрядец Семеновского уезда П.Е. Бугров на страницах дилогии «В лесах» и «На горах» // Старообрядчество: история,зкультура, современность. Тезисы. - М., 1997. - С.89 - 91.

147. Петров С.М. Русский исторический роман XIX века. М., 1964. - 400 с.

148. Пшашевский П.О. К вопросу о композиции и стиле романа П.И. Мельникова» «В лесах» // Известия Нижегородского университета, 1928. Вып. 2. - С.ЗЗО - 347.

149. Помяловский Н.Г. Сочинения: В 2 т. М.-Л. - 1965.

150. Попов В. Симеон Полоцкий как проповедник. М., 1886. - 98 с.

151. Попов В. Тайны раскольников, старообрядцев, скопцов и других сектаторов. -СПб., 1874.425. Поспелов Г.Н. Проблемы исторического развития литературы. М., 1972. - 271с.

152. Потебня A.A. Эстетика и поэтика. М., 1976. - 614 с.

153. Потехин A.A. Река Керженец. В кн. «Русские очерки». - М., 1956. - Т.1. -С.443 - 468.

154. Пыпин А.Н. История русской этнографии: В 4 т. СПб., 1890 - 1892.

155. Радищев А.Н. Путешествие из Петербурга в Москву. СПб., 1992. - (Серия «Литературные памятники») - 671 с.

156. Розыск о раскольнической брынской вере. М., 1824. - 643 с.1

157. Русские писатели 1800 1917 гг. Биографический словарь. - М., 1994. - Т.1 - 4.

158. Рыскин С.Ф. Купленный митрополит или рогожские миллионы. М., 1893. -416 с.

159. РябушинскийВ.И Русский хозяин. М., 1998. - 48 с.

160. Саввин H.A. П.И. Мельников в оценке литературной критики // Сборник в память П.И. Мельникова (Андрея Печерского). Нижний Новгород., 1910. - 4.1. -С. 295 - 306.

161. Сакулин П.Н. Филология и культурология. М., 1990. - 239 с.

162. Салтыков-Щедрин М.Е. Собрание сочинений: В 20 т.- М., 1965 1977.

163. Сборник в память П.И. Мельникова (Андрея Печерского). Нижний Новгород, 1910.-672 с.

164. Скабичевский А.М. История новейшей русской литературы. 7-е изд., исп. И доп.-СПб., 1909.-487 с.

165. Скуленко М.И. Убеждающее воздействие публицистики (Основы теории). -Киев, 1986. 176 с.

166. Слово и образ. Сборник статей. М., 1964. - 288 с.

167. Смирнов A.B. П.И.Мельников. Биографический очерк. Владимир, 1908. - 33 с.

168. Смирнов В.Г. Феофан Прокопович. М., 1994. - 221 с.3

169. Соллогуб В.А. Повести. Воспоминания. JL, 1988. - 717 с.

170. Соколов КБ. Анекдот и официальная картина мира // Между обществом и властью: массовые жанры от 20-х к 80-м годам XX века. М., 2002. - 125 - 141 с.

171. Соколова В.Ф. П.И. Мельников (Андрей Печерский). Очерк жизни и творчества. Горький, 1981. - 191 с.

172. Соколова В.Ф. История Керженских и Чернораменских скитов и ее воспроизведение в творчестве П.И. Мельникова-Печерского // Старообрядчество: история, культура, современность. Тезисы. - М., 1997. - С.181 - 183.

173. Соколова В.Ф. Династия купцов Бугровых на страницах русской литературы: (В.И. Даль, П.И. Мельников-Печерский, М. Горький) // Максим Горький и XX век: Горьковские чтения, 1997 год: Материалы междунар. конф. Н. Новгород, 1998 -С. 199-203.

174. Старикова А. О психологизме романов П.И. Мельникова (Андрея Печерского).- В кн.: «Творческая индивидуальность писателя и взаимодействие литератур».зАлма-Ата, 1988. С.34 - 38.

175. Старикова М.Н. П.И. Мельников-Печерский и В.И. Даль // Художественное творчество и взаимодействие литератур. Алма-Ата, 1985. - С. 43 - 50.

176. Старикова М.Н. К проблеме женских типов в произведениях Мельникова, Островского, Лескова // Художественное творчество и взаимодействие литератур.- Алма-Ата, 1985. С. 56 - 61.

177. Старообрядчество. Лица, события, предметы и символы. Опыт энциклопедического словаря. М., 1996. - 285 с.

178. Троицкий В.Ю. Духовность слова. М., 2001. - 184 с.

179. Усов П.С. П.И. Мельников, его жизнь и литературная деятельность // Мельников П.И. Полное собрание сочинений: В 17 т. СПб. - М., - 1897 - Т.1. -324 с.

180. Успенский Б.А. Поэтика композиции. СПб., 2000. - 352 с.

181. Фролов Г.В., Фролов А.Г. По следам героев Мельникова-Печерского // Прошлое далекое и близкое. Казань, 1993. - С. 22 - 34.

182. Хализев В.Е. Теория литературы. М., 2002. - 437 с.

183. Храмова-Гневковская Е.В. Некоторые особенности поэтики романа П.И.зМельникова (Андрея Печерского) «На горах»: (Структура повествования)) // Грехневские чтения: Сб. науч. тр. Н. Новгород, 2001. - С.53 - 56.

184. Христолюбова О.В. М.Н. Загоскин как исторический романист. Пенза, 1999. -37 с.

185. Феофан Прокопович. Оправдание поливательного крещения. М., 1913

186. Чернышевский Н.Г. Очерки гоголевского периода русской литературы. -Полное собрание сочинений в 15 т. М., 1947. - Т.З. - 884 с.

187. Шахов М.О. Философские аспекты староверия. М., 1998. - 208 с.

188. Шешунова C.B. Бытовое поведение в изображении П.И. Мельникова (Печерского) // Вестник Московского университета. Серия 9. Филология. 1987. -№2. -С.71 -74.

189. Щапов А.П. Русский раскол старообрядства, рассматриваемый в связх* с, внутренним состоянием русской церкви и гражданственности в XVII веке и впервой половине XVIII. Казань, 1859. - 547 с.

190. Янчук H.A. Мельников как художник-этнограф // История русской литературы XIX века. M., 1910.-T.IV.

480 руб. | 150 грн. | 7,5 долл. ", MOUSEOFF, FGCOLOR, "#FFFFCC",BGCOLOR, "#393939");" onMouseOut="return nd();"> Диссертация - 480 руб., доставка 10 минут , круглосуточно, без выходных и праздников

Алексеева Любовь Викторовна. Русское старообрядчество в изображении П.И. Мельникова-Печерского (историко-культурный и художественный аспекты): диссертация... кандидата филологических наук: 10.01.01 / Алексеева Любовь Викторовна;[Место защиты: Вологодский государственный университет].- Вологда, 2015.- 302 с.

Введение

ГЛАВА I. Формирование взглядов П. И. Мельникова-Печерского на старообрядчество. Его историко-публицистические труды 14

ГЛАВА II. Историография старообрядчества как предмет изучения и контекст исследований П. И. Мельникова-Печерского 51

ГЛАВА III. П. И. Мельников – Андрей Печерский: старообрядчество в раннем творчестве (рассказ «Поярков», повесть «Гриша») 78

1. Рассказ «Поярков»: старообрядчество и обличительно-сатирическая традиция 80

2. «Поярков» и русская авантюрная проза XVIII века 98

3. Повесть «Гриша»: образы старообрядцев. Проблема источников 118

4. Повесть «Гриша» как источник поэмы А. Н. Майкова «Странник» 147

ГЛАВА IV. Изображение старообрядчества в дилогии «В лесах» и «На горах» 153

1. Предыстория романов «В лесах» и «На горах» 153

2. Жанровое своеобразие дилогии П. И. Мельникова-Печерского 160

3. Патриархальный мир русского старообрядчества в романе «В лесах» 168

4. Комаровский скит в дилогии «В лесах» и «На горах» 180

4.1. Локус Комаровский скит в дилогии «В лесах» и «На горах» 181

4.2. Комаровский скит: исторический материал в художественном тексте 197

5. Тема прошлого и настоящего в творчестве П. И. Мельникова-Печерского и В. Г. Короленко 228

6. Образы старообрядцев в дилогии (архетип праведника) 235

Заключение 253

Список условных сокращений 262

Библиография

Введение к работе

Актуальность исследования. В своем изучении старообрядчества

П. И. Мельников-Печерский основывался на важнейшем принципе,

сформулированном им самим в «Письмах о расколе». Одним из этапов
комплексного изучения старообрядчества, как он утверждал, должно быть,
помимо непосредственного знакомства с ним «лицом к лицу», изучение книжных
источников. Этому принципу он сам непреклонно следовал. Материалами для
исследования, которые указывались П. И. Мельниковым-Печерским, могут
служить полемические и исторические сочинения духовных и светских
православных лиц о старообрядчестве, старообрядческие сочинения или просто
уважаемые старообрядцами книги дониконовского издания. Сочинения духовных
и светских православных лиц, несмотря на тенденциозность и обличительный
подход к старообрядчеству, содержат ценную информацию: статистические
данные, географию старообрядчества, причины его появления и распространения,
отношение государства и Церкви к нему, полемику с вероучением старообрядцев.
Понимание концепции старообрядчества П. И. Мельникова-Печерского,

творчество которого оказалось на стыке двух периодов в истории изучения этого явления, невозможно без обращения хотя бы к некоторым из этих источников.

В истории изучения творчества П. И. Мельникова-Печерского существовали
периоды, когда тот или иной аспект его творчества исследовался в большей
степени. В дореволюционных работах внимание уделялось в основном идейно-
тематическому содержанию его художественных произведений, без глубоко
анализа. Тогда сложилось отношение к П. И. Мельникову-Печерскому прежде
всего как к писателю-этнографу. В XX веке появились работы, характеризующие
творчество писателя в целом, особое внимание уделялось фольклорному аспекту
произведений как основному принципу его поэтики. На рубеже XX–XXI вв.
появляется направление, которое всецело обратилось к изучению поэтики
произведений П. И. Мельникова-Печерского. Наиболее разностороннему

изучению творчество П. И. Мельникова-Печерского подверглось в работах
В. В. Боченкова, который рассматривал произведения писателя не только в
контексте всего его творчества, но и в контексте противостарообрядческой
публицистики. Исследователь показал взаимосвязь мировоззренческих принципов
П. И. Мельникова-Печерского и приемов создания художественных образов
старообрядцев в дилогии. Значимыми являются и работы Е. В. Гневковской,
посвященные художественному изображению быта старообрядцев и

старообрядческого мировоззрения в творчестве Мельникова-Печерского. На примере дилогии «В лесах» и «На горах» она показала возможность изучения ее этнографизма в плане поэтики, т. е. этнографизма писателя как важнейшего поэтологического приема создания художественного произведения.

Однако следует отметить отсутствие комплексных работ, которые бы не только рассматривали художественные произведения П. И. Мельникова-Печерского в контексте всего творчества писателя и в литературном контексте эпохи, но и учитывали бы важнейший принцип изучения старообрядчества, утвержденный самим писателем. Рассмотрение темы старообрядчества в творчестве П. И. Мельникова-Печерского будет неполноценным без привлечения трудов

историков Церкви, духовных и светских лиц, в особенности его

предшественников и современников, на опыт которых он мог опираться в своих
разысканиях, и сочинений, выделяемых им самим как наиболее важных.
Необходимо исследовать как художественный, так и историко-культурный
аспекты. Комплексный подход позволяет избежать неточностей в трактовке
образов героев, их поступков, исторических реалий, отразившихся в
произведениях П. И. Мельникова-Печерского, которые допускаются

исследователями, не учитывающими историзм произведений как важнейший принцип его творчества.

Научная новизна диссертационного сочинения заключается в том, что впер
вые предпринята попытка комплексного исследования творчества
П. И. Мельникова-Печерского (историко-публицистического и художественного)
на предмет раскрытия темы старообрядчества с учетом историко-культурного и
художественного аспектов; его сочинения рассмотрены в историко-культурном
контексте – с привлечением большого корпуса трудов историков Церкви, духов
ных и светских лиц – и литературном контексте: творчество П. И. Мельникова-
литератора исследовано с точки зрения усвоения им опыта предшествующей ли
тературы (древнерусской, сатирических повестей XVII века, авантюрной прозы
XVIII века).

Объектом исследования послужили сочинения П. И. Мельникова-Печерского,
посвященные старообрядчеству: историко-публицистические («Отчет о

современном состоянии раскола в Нижегородской губернии», 1854, записка «О русском расколе», 1857, «Письма о расколе», 1860, «Очерки поповщины», 1862– 1864, рассказ «Поярков» (1857), повесть «Гриша» (1861), дилогия «В лесах» (1871–1874) и «На горах» (1875–1881).

Дополнительным материалом для исследования, помимо основного корпуса сочинений П. И. Мельникова-Печерского, послужили:

– его избранные письма и материалы к его биографии, опубликованные в
IX томе Сборника Нижегородской ученой архивной комиссии (материалы
А. П. Мельникова к биографии П. И. Мельникова, неоконченная автобиография
П. И. Мельникова, «Формулярный список о службе» П. И. Мельникова при
Министерстве внутренних дел), литературно-критическая статья

П. И. Мельникова-Печерского «“Гроза”. Драма в пяти действиях

А. Н. Островского»;

– исторические и полемические сочинения духовных и светских лиц о
старообрядчестве, в основном предшественников и современников

П. И. Мельникова: «Розыск о раскольнической брынской вере» Димитрия
Ростовского (1709), «История русского раскола, известного под именем
старообрядства» митрополита Макария (Булгакова) (1855), «Русский раскол
старообрядства, рассматриваемый в связи с внутренним состоянием Русской
Церкви и гражданственности в XVII веке и в первой половине XVIII века: Опыт
исторического исследования о причинах происхождения и распространения
раскола» (1859), «Раскол и земство» (1862) А. П. Щапова, «Раскол и его значение
в народной русской истории» В. В. Андреева (1870), «Сборник

правительственных сведений о раскольниках» (1860–1862 гг.), «Сборник постановлений по части раскола» (1863), составленные В. И. Кельсиевым,

«Несколько слов о русском расколе» (1862), «Семейная жизнь в русском
расколе…» (1869) И. Ф. Нильского, «История раскола у раскольников»
Н. И. Костомарова (1871), «История русского раскола старообрядчества»
П. С. Смирнова (1893), «Историко-критический обзор существующих мнений о
происхождении, сущности и значении русского раскола» В. З. Белоликова (1913),
«История русской церкви» Н. М. Никольского (1930), «Историография
старообрядчества» С. Г. Пушкарева, «Русское старообрядчество»

С. А. Зеньковского (1970) и др.;

– сатирические повести XVII века, произведения русской авантюрной прозы XVIII века, поэма А. Н. Майкова «Странник» (1864), «За иконой» (1887), «В пустынных местах» (1890), «Река играет» (1891) В. Г. Короленко, роман-хроника «Княжна» А. В. Амфитеатрова (1910);

– рукописные источники не только из архива П. И. Мельникова-Печерского, но и из фондов Достоевских, И. С. Шмелева: из фонда музея-квартиры А. Б. Гольденвейзера (инв. № 56), РО ИРЛИ (ф. 95), в том числе ранее не привлекавшиеся к исследованию творчества П. И. Мельникова-Печерского из архивов РО ИРЛИ (ф. 690), НИОР РГБ (ф. 93. II. 6. 73, ф. 387), РГАЛИ (ф. 212.1.78, 212. 1. 80) и впервые введенный в качестве дополнения к биографии источник из архива РО ИРЛИ (ф. 56, № 7).

Дополнительно привлекались современные исследовательские работы

историков (В. В. Апанасенка, К. А. Кузоро, В. В. Молзинского, С. А. Обухович, Н. В. Прокофьевой, Н. В. Синицыной, К. А. Соловьева и др.) и исследования зарубежных авторов, посвященные как истории старообрядчества, так и отдельным аспектам творчества П. И. Мельникова-Печерского (R. O. Crummey, C. Humphrey, J. Pentikinen, J. T. Costlow, T. H. Hoisington).

Предмет исследования составила концепция русского старообрядчества в творчестве П. И. Мельникова-Печерского, связь историко-публицистических и художественных сочинений автора в историко-культурном, литературном контекстах.

Цель исследования состоит в изучении динамики концепции русского
старообрядчества в творчестве П. И. Мельникова-Печерского (историко-

публицистическом и художественном) на многоаспектном уровне (историко-культурном и художественном) в контексте исторического процесса.

Цель исследования определила его задачи :

изучить процесс формирования концепции старообрядчества в историко-публицистических трудах П. И. Мельникова-Печерского;

проследить непрерывный ход развития историографии старообрядчества на примере сочинений историков Церкви, духовных и светских лиц, предшественников и современников писателя, в том числе тех, на опыт которых он опирался и ссылался в своих трудах; обозначить место историко-публицистических трудов П. И. Мельникова в историографии старообрядчества; показать своеобразие подхода П. И. Мельникова к этому явлению истории в контексте эпохи;

проследить тесную связь историко-публицистических трудов П. И. Мельникова-Печерского как с его ранними художественными

произведениями («Поярков», «Гриша»), так и с его главным трудом – дилогией «В лесах» и «На горах»;

рассмотреть подход П. И. Мельникова-Печерского к раскрытию темы старообрядчества в ранних художественных произведениях («Поярков», «Гриша») в литературном контексте: традиции древнерусской литературы, сатирической литературы XVII века, русской авантюрной прозы XVIII века; выявить новые источники повести «Гриша», помимо тех, что указывались исследователями ранее;

на примере поэмы А. Н. Майкова «Странник» проследить интерпретацию старообрядческой темы и трансформацию образов повести П. И. Мельникова-Печерского «Гриша»;

рассмотреть художественное своеобразие дилогии «В лесах» и «На горах» (особенности художественной формы дилогии, поэтику художественной детали, пространственно-временные категории, мотивы, образы старообрядцев и др.), учитывая принцип историзма – важнейший в творчестве П. И. Мельникова-Печерского;

проследить особенности отражения исторического процесса в художественном пространстве дилогии (на примере Комаровского скита и истории разорения заволжских скитов);

показать своеобразие раскрытия темы прошлого и настоящего в дилогии П. И. Мельникова и в «волжском цикле» В. Г. Короленко;

выявить изменения, которые претерпела концепция старообрядчества П. И. Мельникова-Печерского в его зрелом творчестве – дилогии;

дать необходимые комментарии некоторых явлений, событий, фактов, лиц из истории старообрядчества, нашедших отражение в художественном творчестве писателя.

Многоаспектность темы диссертационного сочинения, поставленные цель и
задачи определили методологию исследования, которая основывается на
биографическом, культурно-историческом, сравнительно-историческом,

сравнительно-типологическом, интертекстуальном, проблемно-тематическом

принципах анализа.

Теоретико-методологической базой диссертационного исследования

послужили работы М. М. Бахтина, Ю. М. Лотмана, Д. С. Лихачева,

В. Н. Топорова, А. А. Потебни, С. И. Сухих, В. Н. Захарова, О. Е. Баланчук, О. Г. Егорова, В. Ю. Прокофьевой, Ю. Г. Пыхтиной и др.

Теоретическая значимость работы состоит в том, что результаты исследования могут быть использованы в выстраивании целостной концепции творчества П. И. Мельникова-Печерского, в дальнейшем изучении поэтики его художественного творчества (образов, мотивов, пространственно-временных категорий, поэтики художественной детали), во взаимосвязи с важнейшим принципом его творчества – историзмом, в исследованиях, посвященных жанровому своеобразию художественных произведений П. И. Мельникова-Печерского.

Практическая значимость исследования заключается в возможности его использования в вузовском курсе лекций по истории русской литературы XIX века, спецкурсах по проблемам творчества П. И. Мельникова-Печерского, в

качестве дополнительных материалов к курсам по истории русской Церкви. Предпринятые наблюдения могут быть привлечены к подготовке обновленных комментариев к собранию сочинений П. И. Мельникова-Печерского.

Основные положения, выносимые на защиту:

Концепция старообрядчества П. И. Мельникова-Печерского складывается из совокупности его историко-публицистических и художественных сочинений, как ранних («Поярков», «Гриша»), так и вершины его творчества – дилогии «В лесах» и «На горах».

Ценный опыт, накопленный представителями двух направлений историографии старообрядчества – предшественниками и современниками П. И. Мельникова-Печерского, был воспринят и критически осмыслен им, что подтверждает анализ его сочинений в контексте трудов о старообрядчестве историков Церкви, духовных и светских лиц, на опыт которых он мог опираться в своем исследовании старообрядчества и которых выделял как наиболее значимых. Несмотря на то что в своих ранних сочинениях П. И. Мельников-Печерский в целом придерживался сложившейся в культуре традиции представления старообрядцев, вместе с тем следует отметить и оригинальное начало в них как результат объективности его суждений. Некоторые взгляды П. И. Мельникова-Печерского на исторический процесс, на историческую миссию старообрядчества уже на раннем этапе его деятельности отличаются самостоятельностью.

Важнейший принцип художественного творчества П. И. Мельникова-Печерского – историзм – был заложен в его историко-публицистических трудах.

Концепция старообрядчества в художественном творчестве писателя, как и в его историко-публицистических трудах, проходит эволюцию, причем следует говорить об асинхронизме этих двух процессов у П. И. Мельникова-Печерского.

Анализ приемов сатирического изображения в «Пояркове» и «Грише» выявляет типологические связи обоих произведений с сатирической литературой XVII века и русской авантюрной прозой XVIII века. Анализ некоторых мотивов, образов «Пояркова» и «Гриши», выявленные источники произведений позволяют говорить о связи этих произведений с древнерусской литературой.

Дилогия «В лесах» и «На горах» явилась вершиной развития концепции старообрядчества П. И. Мельникова-Печерского и в целом всего его творчества. Многогранность дилогии, вобравшей весь предыдущий опыт автора – чиновника, исследователя, историка, литератора – определила многоуровневый подход к ней – исследование историко-культурного и художественного аспектов произведения не только в контексте творчества писателя, но и на широком культурно-историческом фоне.

Романная дилогия дала возможность П. И. Мельникову-Печерскому показать старообрядчество во всей полноте и разнообразии жизненных проявлений, а также внутренней и исторической динамике.

П. И. Мельников-Печерский стремится быть максимально правдивым в передаче событий истории, изображении старообрядчества. Его взгляд изнутри на историю разорения заволжских скитов, показанную через события, происходящие главным образом в Комаровском скиту, но имеющие широкий исторический контекст, опровергает сложившиеся представления о жестоком «зорении скитов»

в XIX веке и о беспощадности гонителей старообрядчества. Драматизм происходящих событий вызван тоской героев по уходящему в небытие патриархальному миру. П. И. Мельникову-Печерскому удалось запечатлеть духовный конфликт между прошлым и настоящим, старыми и новыми ценностными ориентациями в момент расцвета и угасания заволжских старообрядческих скитов.

Художественные средства, образы дилогии подчинены творческому замыслу автора и отражают особенности произведения, сочетающего в себе художественность и этнографизм.

Основная мысль дилогии воплощена в образах тех героев, которые являются выразителями христианского мироощущения, независимо от веры, но герой-старообрядец у П. И. Мельникова-Печерского, сохраняя веру своих предков, обязательно должен признавать правоту великороссийской церкви.

Апробация результатов исследования проводилась в ходе выступлений на
VI, VII Международной научной конференции «Жизнь провинции как феномен
духовности» (2008, 2009 гг., НГГУ им. Н. И. Лобачевского, Нижний Новгород),
II Всероссийской научной конференции «Слово и текст в культурном сознании
эпохи» (сентябрь 2010 г., ВГПУ, Вологда), Международной научно-практической
конференции «Историко-культурный и экономический потенциал России:
наследие и современность» (2011, 2012, 2013, 2014 гг., филиал РГГУ, Великий
Новгород), XI, XII Международном симпозиуме «Русский вектор в мировой
литературе: крымский контекст» (2012, 2013 гг., ТНУ им. В. И. Вернадского,
Украина, АР Крым, Саки–Евпатория), VI Международной конференции
«Феномен творческой личности в культуре: Фатющенковские чтения» (2014 г.,
МГУ, Москва), Международном форуме EuroNorth 2014 «Классический
университет в пространстве трансграничности на севере Европы: стратегия
инновационного развития» (декабрь 2014 г., ПетрГУ, Петрозаводск),

«Филологических чтениях ЯрГУ им. П. Г. Демидова» (апрель 2015 г., ЯрГУ им. П. Г. Демидова, Ярославль), а также на заседаниях кафедры русской литературы и журналистики ПетрГУ.

Структура диссертации включает введение, четыре главы, подразделяемые на параграфы, заключение и библиографический список.

Историография старообрядчества как предмет изучения и контекст исследований П. И. Мельникова-Печерского

Понимание творчества П. И. Мельникова-Печерского, посвященного старообрядчеству, невозможно без обращения к историко-публицистическим сочинениям писателя и его современников. Иначе сложно проследить путь, который прошел писатель в своих воззрениях на старообрядчество, и тем более понять концепцию старообрядчества в художественном творчестве писателя П. И. Мельникова, выступавшего под литературным псевдонимом Андрей Печерский. Такое недопонимание творчества писателя привело к тому, что, по словам автора критико-биографического очерка о нем начала прошлого века, А. Измайлова, «большинство критиковъ не разсмотрло ничего дальше вншнихъ формъ и вншнихъ фактовъ мельниковскаго разсказа. Она слдила за ними и преклонялась предъ рдкимъ даромъ бытописательскаго мастерства Мельникова … . Она не хотла постигнуть синтеза работы Печерскаго и не могла точными словами уяснить читающей публик, почему онъ ей такъ нравится и такъ врзается въ память, – почему, по прочтенiи «Въ лсахъ» и «На горахъ», ей становится въ такой мр понятна русская душа»33. Тем не менее творчество П. И. Мельникова-Печерского, в особенности его главный труд – дилогия «В лесах» и «На горах», явилось результатом огромной кропотливой работы историка, публициста, этнографа и, несомненно, художника слова.

Сам П. И. Мельников-Печерский понимал, что подлинное творчество невозможно без глубокого знания жизни, явления, избранного изображаемым предметом, и весьма строго отнесся к своим первым литературным опытам. Однозначно встав на сторону пушкинско-гоголевского направления в борьбе реалистов и романтиков, П. И. Мельников задумал написать роман «Торин», представляющий реалистические картины русской действительности и высмеивающий «провинциальных амфибий». О своем замысле П. И. Мельников-Печерский сообщал А. Краевскому, издателю «Отечественных записок», где и планировалась постепенная публикация романа, состоящего из нескольких очерков и рассказов. Своими впечатлениями по поводу опубликованных в 1840 году в «Литературной газете» отрывков из будущего романа – стихотворения «Великий художник» и двух рассказов о Елпидифоре Перфильевиче – П. И. Мельников-Печерский делился с братом, восхищавшимся его литературным дебютом будучи на службе на Кавказе: «Плохой же у тебя вкусъ, если только восхищенiе твое не произошло единственно отъ родственнаго чувства… Никогда не прощу себ, что я напечаталъ такую

Я еще мало знаю людей, чтобы писать повсти и даю теб и себ честное слово не писать ни стиховъ, ни прозы до тхъ поръ, пока не узнаю жизнь получше. Исторiя и статистика – особь статья. Покаюсь теб кстати еще во грх: написалъ я повсть, и повсть большущую, въ 14 главахъ подъ названiемъ “Звзда Троеславля”, да этого еще мало – послалъ ее къ Краевскому, но, слава Богу, онъ возвратилъ мн ее для передлокъ, я ее и передлалъ на фидибусы – раскуривалъ трубку этими фидибусами чуть не полгода»34.

Столь строгая самооценка свидетельствует не только о глубоком самоанализе П. И. Мельникова-Печерского, но и о тонком чувстве юмора, которое помогло начинающему литератору преодолеть постигшую его неудачу. Хотя после этого на литературном поприще П. И. Мельников подверг себя 12-летнему молчанию до 1852 года, когда появилась повесть «Красильниковы». Зато в течение нескольких лет, начиная с «Дорожных записок на пути из Тамбовской губернии в Сибирь» («Отечественные записки», 1839 г.), он успешно публикует в «Отечественных записках», «Москвитянине», «Литературной газете» ряд статей исторического, краеведческого, статистического характера («Нижний Новгород и нижегородцы в Смутное время», «Солнечные затмения, виденные в России до XVI столетия», «Кремль Нижегородский» и др.)35. По свидетельству известного современного исследователя творчества П. И. Мельникова-Печерского В. В. Боченкова, в архиве А. А. Краевского хранится не вошедший в «Дорожные записки…» по причине цензурного запрета «Рассказ о Пугачеве Дементия Верхоланцева, походного полковника Третьего Яицкого полка», в котором 85-летний участник крестьянской войны под предводительством Пугачева свидетельствует о неизвестных А. С. Пушкину и историкам подробностях этого события36.

Вообще, многолетняя переписка с А. А. Краевским, в особенности периода деятельного сотрудничества П. И. Мельникова с «Отечественными записками» (1839–1844), а с 1841 г. и переписка с редактором «Москвитянина» М. П. Погодиным раскрывают его творческие планы, задумки, этапы работы с историческим материалом. Так, в ноябре 1839 г. П. И. Мельников уведомляет редактора о ходе обработки собранных материалов в Пермской, Нижегородской, Вятской, Симбирской, Оренбургской губерниях, о подготовке и содержании будущего очередного отрывка для «Записок» и о планирующейся в 1840 г. статье «о раскольниках», их сектах и скитах, находящихся в Нижегородской губернии, по материалам, подготовленным к приезду государя наследника Константина, но так и не поданных ему37.

Первые успехи П. И. Мельникова-Печерского в «Отечественных записках» не могли не радовать его самого, и в одном из писем А. А. Краевскому он признается, что ему особенно приятна новость, что первая статья, «писанная не по должности, не для ученой цли», а на досуге, помещена в журнале, почитающемся лучшим38.

Интерес П. И. Мельникова-Печерского к истории, древностям очевиден. Окончив на отлично в 1837 г. словесный факультет Казанского университета, по воле случая П. И. Мельников оказывается учителем истории и статистики в Перми. Пребывание в новом крае на не совсем интересной для него должности не мешает ему реализовывать свой интерес к истории. Именно собранные с жадностью во время недолгого пребывания в Пермском крае сведения о его истории легли в основу первых глав «Дорожных записок».

По возвращении на родину в Нижний Новгород тоже на учительскую должность П. И. Мельников с таким же рвением продолжил изучение истории родного края и всей России, не только книжное (преимущественно по изданиям Археографической комиссии), но и непосредственное, по выражению самого П. И. Мельникова в своей автобиографии от третьего лица, «лежа у мужика на полатяхъ, а не сидя въ бархатныхъ креслахъ въ кабинет»39. Знакомство с директором Нижегородской ярмарки графом Д. Н. Толстым еще более укрепило в П. И. Мельникове интерес к русской истории, древностям. Ему удалось ознакомиться с уникальными архивными материалами по истории Нижнего Новгорода и бывшего Суздальского княжества, которые легли в основу его статей.

Из этого увлечения историей родного края, России, стариной, редкостями у П. И. Мельникова-Печерского возник интерес к старообрядчеству, которое составляло значительную часть населения Нижегородской губернии. Среди них вырос сам П. И. Мельников. Чувствуя нехватку знаний о таком значительном, но мало изученном явлении русской истории, он с тем же рвением принялся изучать историю возникновения, развития старообрядчества, церковную догматику, старопечатные, рукописные старообрядческие книги, предания, легенды. В 1 пол. 1840-х гг. П. И. Мельников был

«Поярков» и русская авантюрная проза XVIII века

Своеобразная концепция старообрядчества была высказана в 1870-е гг. историком Н. И. Костомаровым, рассматривавшим старообрядчество как историко-культурное явление. В 1871 году было опубликовано его сочинение «История раскола у раскольников»239. По мнению В. В. Молзинского, его работа оказалась «едва ли не первой попыткой объективного научно-исследовательского подхода к проблеме истоков и существа старообрядчества в истории русской исторической науки»240. Исследователь отмечает, что «История раскола у раскольников» вышла во время некоторого спада интереса к данной проблеме, в отличие от 60-х и 80-х гг., поэтому «оказывается как бы кульминацией “первой волны” научного изучения раскола, порожденной во многом условиями некоторой свободы мысли в “реформаторский” период первых лет царствования Александра II»241.

На этой волне Н. И. Костомаров высказывает своеобразные суждения о старообрядчестве. Его концепция построена на рассмотрении старообрядчества как историко-культурного явления, явления народной жизни (это отмечали и В. В. Молзинский242, А. В. Апанасенок243 и др.). Он выступает против односторонности привычного взгляда на старообрядцев, в котором, по его мнению, есть доля правды, как на невежественную, необразованную массу, бездумно поклоняющуюся старине, «борьбу окаменлаго обычая съ подвижною наукою»244. По Н. И. Костомарову, в старообрядчестве удивительным образом сочетается привязанность к старине и «своеобразная дятельность въ области мысли и убжденiя»245, которая была вызвана необходимостью думать о сохранении своей веры, древних заветов от посягательств на них. Эта потребность вводила старообрядцев, по выражению Н. И. Костомарова, в «чуждую ему до того времени область мысленнаго труда»246.

Н. И. Костомаров высказывает несогласие и с распространенным мнением о том, что старообрядчество есть старая Русь: «Нтъ; расколъ – явленiе новое, чуждое старой Руси. Раскольникъ не похожъ на стариннаго русскаго человка; гораздо боле походитъ на послдняго православный простолюдинъ. … расколъ былъ явленiемъ новой, а не древней жизни»247. Заметим, что подобная параллель старой веры (веры официальной церкви) и новой (старообрядческой) проводилась еще Димитрием Ростовским в «Розыске о раскольнической брынской вере»248. Однако обоснования этой мысли у двух мыслителей совершенно разные, даже противоположные друг другу. Напомним, что Димитрий Ростовский считал веру старообрядцев новой, объясняя это тем, что, по его мнению, старообрядцы отрицают древнее церковное благочестие, не молятся ни в церкви, ни дома, не почитают мощи святых, что было не так. Н. И. Костомаров, вставая на защиту старообрядцев, приводит доводы, почему «православный простолюдин», по его выражению, ассоциируется со старой Русью: на Руси народ мало интересовался религией, для старообрядцев же вера составляла весь смысл жизни; ранее обряд был мертвой формой и плохо исполнялся, старообрядцы же придали ему смысл и свято соблюдали; на Руси знание грамоты было редкостью, старообрядцы же были начитанны; если в старину бездумно подчинялись власти, то старообрядцы любили спорить с властью, осмысливая приказы сверху249.

Как бы ни заблуждались старообрядцы, они были проникнуты стремлением «вырваться изъ мрака, умственной неподвижности», стремлением к самообразованию250, хотя и есть доля их, и изъявление, яко вера их неправа, учение их душевредно и дела их не богоугодна. – М.: Синодальная отсутствием народного образования и «просвщенiе есть единственное средство къ его искорененiю»251. В то время как простой народ стал искать образования в старообрядчестве, высшие сословия получили разностороннее, научное, европейское образование, в результате чего между ними образовалась пропасть252. Поэтому если старообрядчество стояло за хоть какую-либо малую образованность («своеобразный, хотя несовершенный и неправильный органъ народнаго самообразованiя»253), то его искоренение, по мысли историка, может привести к всеобщему невежеству.

Таким образом, Н. И. Костомаров, рассматривавший старообрядчество как историко-культурное явление, сформулировал его парадоксальность. В. В. Молзинский замечает, что в своем взгляде на старообрядчество как явление народно-религиозной жизни, как фактор умственного и духовного развития народа историк близок в некотором смысле славянофилам и продолжает мысль И. С. Аксакова, высказанную в 1851 году в «Краткой записке о странниках и бегунах», о потребности старообрядцев в умственной деятельности254.

Как отмечает В. В. Молзинский, концепция Н. И. Костомарова, в которой старообрядчество рассматривается с точки зрения его историко-культурной роли в народной жизни, имела принципиальное значение для научного осмысления его места в российской истории и нашла продолжение в трудах историков и мыслителей-старообрядцев (В. Г. Сенатов «Философия истории старообрядчества», И. А. Кириллов «Правда старой веры»)255.

В 80-е гг. в историографии старообрядчества появляется еще одно направление, которое вернулось к рассмотрению старообрядчества как явления главным образом религиозной жизни народа, но при этом не отрицало и общественную, гражданскую составляющую, однако, имеющую не главное место. К представителям этого нового направления, вернувшимся к старой трактовке старообрядчества, В. З. Белоликов отнес историков церкви (П. С. Смирнова и др.) и светских авторов (А. Н. Пыпина260, В. О. Ключевского261, П. Н. Милюкова262, А. К. Бороздина263 и др.)264. К этому же направлению, идеализирующему старообрядчество, рассматривающему его с интеллектуальной стороны, В. З. Белоликов относит Н. И. Костомарова265, хотя его труд «История у раскольников» вышел раньше, в 1870-е гг. и по своему идейному содержанию находится на периферии двух направлений.

Особо следует отметить труд П. С. Смирнова «История русского раскола старообрядчества» (1893), использовавшийся в качестве учебного пособия в духовных семинариях. В нем рассматриваются вопросы происхождения старообрядчества, история его развития, история поповского и беспоповского согласий, но особенно обращено внимание на отношение к старообрядчеству церковной и государственной власти и такие меры, предпринимаемые ими в отношении к староверам, как полемика, просвещение и миссионерская деятельность, чему ранее в литературе почти не уделяли внимания. На основании изученных им старообрядческих памятников П. С. Смирнов возвращается к прежнему пониманию старообрядчества прежде всего как религиозного, духовного явления, а потом уже социального и политического. Вследствие чего социально-политическая концепция признается им ошибочной.

Жанровое своеобразие дилогии П. И. Мельникова-Печерского

Гриша в поэме А. Н. Майкова также терзаем сомнениями в принятии своего решения. Его душа открыта перед тем, кого он ошибочно принимает за образец праведной жизни. Оказавшись на перепутье, Гриша готов слепо следовать за тем, кто в минуту его замешательства способен внушить ему истинность того или иного пути. Эпизод, в котором Странник просит Гришу исполнить «бесовскую» песню, испытывая его волю, свидетельствует о бессилии героя перед сложностью выбора: «Не выдержал и первого искуса! … Да что ты, сыне, ты совсем сомлел?..»510 Не закономерное развитие событий, как в повести П. И. Мельникова-Печерского, а душевный порыв героя, плененного рассказом о земном рае, граде Китеже, Кирилловых горах, приводит его к совершению преступления.

Гриша до последнего момента не осознает полностью всего произошедшего с ним. «Ровно как в тумане!» - единственные слова, которые он произносит в финале поэмы511, в то время как герой повести П. И. Мельникова-Печерского, приняв крещение и новое имя Геронтий, в исступлении просит у своего наставника благословления. В поэме эпизод с крещением, означающим окончательный переход в страннический толк, отсутствует. А. Н. Майков все же оставляет надежду на нравственное исправление Гриши, тогда как герой повести П. И. Мельникова-Печерского сознательно укрепляется в своих убеждениях.

Таким образом, в поэме А. Н. Майкова свое развитие получает как характер Гриши, так и образ Странника, который тоже совершает свой выбор. Финал поэмы остается открытым: А. Н. Майков оставляет и Грише, и Страннику возможность обрести спасение в вере, в то время как герои повести П. И. Мельникова-Печерского терпят поражение в борьбе со злом.

Итак, рассказ «Поярков» и повесть «Гриша», которыми П. И. Мельников-Печерский вводит в свое художественное творчество тему старообрядчества, закономерно влились в направление сатирико-обличительной литературы 1850-1860-х гг. Несмотря на глубокое, всестороннее изучение старообрядчества к моменту написания «Пояркова» и «Гриши», в этих произведениях П. И. Мельников-литератор вернулся к своим прежним взглядам чиновника, выраженным им еще в «Отчете» 1854 г. В нем некоторые высказывания П. И. Мельникова, подтвержденные фактами, порой единичными, имели такую обличительную направленность, как в адрес старообрядцев, так и чиновников и духовенства, которую он не мог бы себе позволить как литератор в царствование Николая I. Анализ рассказа «Поярков», приемов сатирического изображения, благодаря которым создаются крайне отрицательные образы чиновников и старообрядцев, демонстрирует связь рассказа с традициями сатирической литературы XVII века и русской авантюрной прозы XVIII века. Нами высказывается предположение, что П. И. Мельников-Печерский, делая акцент на однозначности отрицательных образов старообрядцев, преследовал цель обойти цензуру, ведь рассказ разоблачал не только старообрядчество, но и всю систему государственного правления в лице чиновников-взяточников. От «Пояркова» к «Грише» мы наблюдаем эволюцию взглядов П. И. Мельникова-Печерского, который на примере старообрядцев Евпраксии Михайловны Гусятниковой, Гриши избегает прежней однозначности, а образом настоящего праведника – странника Досифея, в котором сильны черты святых преподобных русской агиографии, проводит мысль о всечеловеческой любви, независимо от веры. У Гриши есть выбор, но духовные поиски героя не приводят его к пониманию евангельской истины. Таким образом, на примере двух произведений можно наблюдать эволюцию образов старообрядцев от однозначно отрицательного, окарикатуренного изображения к героям с более сложным внутренним миром.

Несмотря на возвращение П. И. Мельникова-Печерского в литературу в кон. 1850– нач. 1860-х гг., с момента написания «Пояркова» и «Гриши» до создания его главного труда – дилогии «В лесах» и «На горах» (1871–1874, 1875–1881) – проходит целое десятилетие. После серии рассказов и повестей, написанных одновременно с «Поярковым» и «Гришей», по воспоминаниям сына П. И. Мельникова-Печерского А. П. Мельникова, он оставил художественное творчество до самого переезда из Петербурга в Москву, где вновь встретился с В. Далем и где в 1869 г. начал работу над первой частью дилогии «В лесах»512. По его же воспоминаниям, дилогия была давним замыслом, возникшим еще во время путешествия по Волге в августе 1861 г. императора Александра II с наследником Николаем Александровичем, проявлявшим интерес к русскому народу, в сопровождении П. И. Мельникова-Печерского. Павел Иванович, знавший все нижегородское Поволжье, рассказывал наследнику о быте народа Поволжья, в особенности старообрядцев, их скитах, заволжских лесах, предания и легенды, после чего наследник взял с него слово, что он напишет о жизни старообрядцев за Волгой513. По словам А. П. Мельникова, это дало повод упрекам в адрес П. И. Мельникова-Печерского в том, что он даже в своем художественном творчестве, в лучших своих произведениях, оставался чиновником, исполнявшим волю начальства514.

Переезд П. И. Мельникова-Печерского в Москву состоялся благодаря очередной командировке, пополнившей его знания о старообрядчестве новыми документами. Во время поездки в Москву он договорился о постоянном сотрудничестве с «Московскими ведомостями», после чего оставил службу при Министерстве внутренних дел и посвятил себя творчеству515. После недолгого редакторства в «Московских ведомостях» Павел Иванович получил приглашение писать на выгодных условиях для «Русского вестника», где и были впоследствии опубликованы его «В лесах» и «На горах».

Переезд в Москву, более спокойная жизнь, чем в Петербурге, дающая возможность сосредоточиться в работе, а не освобождение от государственной службы, по признанию самого П. И. Мельникова-Печерского, дали ему возможность реализовать свой творческий потенциал и приступить к работе над дилогией516. Это был наиболее плодотворный, третий, период творчества П. И. Мельникова-Печерского, внесший существенный вклад в литературу. Но именно увольнение от службы, на наш взгляд, способствовало освобождению художественного творчества П. И. Мельникова, пусть не полностью, от чиновничьих установок, которым он следовал в значительной степени в «Пояркове» и «Грише», и появлению иных, более объективных, принципов изображения старообрядчества, основанных на его богатейших знаниях, полученных за долгие годы службы чиновником.

Тема прошлого и настоящего в творчестве П. И. Мельникова-Печерского и В. Г. Короленко

Спасовцы – одно из беспоповских старообрядческих согласий, сторонники которого считали, что спастись можно только уповая на Спаса (Христа). Они, не считая возможным самим совершать таинства крещения и брака, допускали возможность обращения для совершения этих таинств в официальную церковь759. Однако к решению венчаться Дуня и Петр приходят уже сознательно, убедившись в правоте великороссийской церкви в результате осмысления сущности веры. К этому подталкивают Дуню и беседы с православным попом Прохором, и с Герасимом Силычем Чубаловым, познавшим много вероисповеданий в своих скитаниях. «Все же вы единую с нами веру исповедуете, разнствуете токмо в обрядах, да вот еще духовного чиноначалия отрицаетесь», – поясняет Дуне отец Прохор (6; 441).

Дуня Смолокурова, Петр Самоквасов представляют героев-старообрядцев нового типа, молодое поколение, которое видит сущность веры не только во внешней форме, обрядовости, но и в глубоком осмыслении духовных ценностей, ее основ. Это поколение старообрядцев способно сохранить национальное своеобразие своей культуры от иных веяний, но при этом оторваться от мертвых религиозных догм. Не случайно Дуня Смолокурова в дилогии воплощает «идеальный образ, от которого веет чем-то национально-чистым», говоря словами Н. А. Янчука760. Ее образ выражает ориентацию П. И. Мельникова-Печерского на духовные идеалы древнерусской литературы.

Герасиму Силычу Чубалову посвящена не одна глава романа «На горах». Подобно святым в житийной литературе, Герасим, с детства отличавшийся пытливым умом, проявляет необычайные способности к учению, но встречает препятствия со стороны отца. Уподобляясь христианским подвижникам, Герасим стойко выносит испытания: «Побои не отвадили от книг тринадцатилетнего мальчика; чем больше его били, тем прилежней он читал их, и притом всякая работа больше да больше ему противела» (5; 439). Герасим выбирает своим духовным наставником деревенского книжника, начетчика из спасова согласия. Постепенно он сводит круг общения к одному лишь начетчику, тихому, незлобивому, смиренному постнику, а затем и вовсе, начитавшись житий христианских подвижников, решает стать отшельником и «провести свои дни до скончания живота в подвигах, плоть изнуряющих, дух же возвышающих» (5; 440). Герасим отделяется от внешнего мира и создает свое внутреннее замкнутое пространство, которое некоторыми исследователями определяется как парадигма вывернутого вглубь себя пространства внешнего мира, характерного для литературы Древней Руси761.

В своих представлениях о религиозном подвиге, об истинной вере, счастье Герасим Чубалов первоначально схож с главным героем раннего рассказа П. И. Мельникова-Печерского «Гриша». Оба героя, следуя своим ложным представлениям о вере, не подкрепленным глубоким духовным содержанием, пускаются на поиски истинной веры. Снова, как и в рассказе «Гриша», в дилогии возникает сквозной образ пустыни-матери, символизирующий для героев счастье и спасение души и вызывающий желание повторить подвиг христианского подвижника Варлаама (см.: 5; 441). Герасим, как и Гриша, испытывает умиление и счастье в своем отчужденьи. Оба героя в своем стремлении постичь истинную веру доходят до религиозного аскетизма, опустошающего их душу («Это был сухой аскет, все человеческое было ему чуждо» (5; 445)).

Можно говорить об устойчивом мотиве испытания праведничества. Если в Грише некогда праведническое начало в результате заблуждения приводит его к окончательному безверию и преступлению, в котором теряется смысл подвижничества, то образ Герасима, лишенный обличительно-сатирического оттенка, получает свое развитие. Проходя в поисках правой веры через множество старообрядческих согласий и толков, но находя везде противоречия, Герасим отрекался и вновь пускался на поиски, которые закончились глухой нетовщиной762, а правой веры все-таки не нашел: «И в душевном отчаянье, в злобе и ненависти покинул он странство» (5; 445).

Странствия в поисках истинной веры сменяются деятельностью «старинщика» – поисками старинных книг, икон, церковной утвари. Вновь в связи с образом Чубалова П. И. Мельников-Печерский касается темы сохранения культурного наследия дониконовской Руси, поднятой еще в романе «В лесах» и в «Очерках поповщины». В результате бездумной европеизации терялась ценность старины. В стороне от этого влияния оказались старообрядцы, сохранявшие дух исконной Руси: « … в середине XIX в. старообрядчество явилось своеобразной охранной грамотой русской идеи»763. П. И. Мельников-Печерский увидел своего рода подвиг в настойчивой деятельности «старинщиков»-старообрядцев по спасению старины от «легкоумия обезьянствовавших баричей». И одним из таких хранителей старины в дилогии показан Герасим Силыч Чубалов.

С этого начинается духовное возрождение героя. Поначалу корыстные мотивы побуждают Герасима побывать в родной стороне, похвастаться перед родителем, как он грамотеем нажил богатство, но чувство гордыни оказывается сломлено: « … черствое сердце сурового отреченника от людей и от мира дрогнуло при виде братней нищеты и болезненно заныло жалостью» (5; 451). В душе героя происходит переворот («У Герасима сердце повернулось» (5; 459)). Преображение героя начинается с того, что в очерствевшем сердце проявляется жалость, сострадание к семье брата и осознание напрасно проведенных пятнадцати лет в скитаниях по свету в поисках истины, а истина оказалась рядом: « … вот она где правая-то вера, а в странстве да в отреченье от людей и от мира навряд ли есть спасенье…» (5; 452)764. Внутренние монологи героя о смысле веры, милости, свидетельствуют о духовном перерождении героя. Этот переворот в герое связан, на наш взгляд, с сильной ориентацией П. И. Мельникова-Печерского на древнерусскую традицию, на духовно-нравственные идеалы Древней Руси.

Праведническое начало в Герасиме находит свое развитие: Герасим всецело посвящает себя жертвенному служению семье брата, положив себе завет жить одной семьей с братом, «друг друга тяготы носити» (5; 477) (те же слова будут сказаны в дилогии от лица Патапа Максимыча: «Друг друга тяготы носите и тем исполните закон Христов» (6; 365)). Подняв упавшую духом семью, потратив все свое накопленное богатство на восстановление обедневшего хозяйства брата и на освобождение от рекрутчины сыновей брата, Герасим обрел вдвое больше – смысл жизни, счастье быть семьянином и чувствовать благодарность родных. К нему приходит осознание евангельской истины «Бог есть любовь», преображающей душу человека: «Такую отраду, такое высокое духовное наслаждение почувствовал он, каких до тех пор и представить себе не мог… … “Бог есть любы”, – благоговейно и много раз повторял в ту ночь Герасим Силыч» (5; 478). Любовь, добрые дела, труд не только духовно обогащают Герасима Силыча, но и возвращают ему материальное богатство. Дуня Смолокурова, которой Герасим помог в трудную минуту, щедро вознаграждает его.

В этом герое-праведнике из старообрядцев наиболее полно воплотились представления П. И. Мельникова-Печерского о высшей правде человеческого существования, смысл которого не в религиозном аскетизме, не в принадлежности тому или иному толку или согласию, как показал автор, а в подвижничестве, исполненном евангельских истин. Не случайно Герасим, являясь выразителем взглядов самого автора, оставаясь в вере своих предков, все же признает правоту великороссийской церкви, где «немало и таких, что душу свою готовы положить за последнего из паствы. Такие даже бывают, что не только за своего, а за всякого носящего образ и подобие Божие всем пожертвуют для спасения его от какой-нибудь беды, подвергнутся гневу сильных мира, сами лишатся всего, а человека, хоть им вовсе не знакомого, от беды и напасти спасут» (7; 73).

Таким героем в дилогии становится православный поп Прохор. Несмотря на то что он является представителем господствующей церкви («великороссийской»), «никонианином», как называют таких старообрядцы, считаем необходимым остановить свое внимание на этом герое, как и на образе знахарки Егорихи из народной среды, без образов которых наше понимание концепции старообрядчества П. И. Мельникова-Печерского было бы неполным. Эти герои оказывают определенное влияние на судьбу таких героев-старообрядцев, как Дуня и Марья Гавриловна, появившись в переломный момент их жизни.