История МХТ. Чехов как ключевая фигура русской драматургии

В начале восемнадцатого века владение состояло из двух частей, которые разделал тупиковый проезд. Одна часть находилась в собственности стольника А.И. Милославского, состоявшего в родстве с Марией Ильиничной Милославской - первой женой царя Алексея Михайловича, а другой владел дьяк Герасим Семенович Дохтуров.

В 1757 году участок Милославского принадлежал уже его дочери - С.Л. Бахметевой, которая переуступила его в 1767 году князю П.И. Одоевскому и Т.А. Пасек. В 1776 к Одоевскому перешло и бывшее владение Дохтурова. Новый хозяин возводит в 1778 году деревянный дом в два этажа, который сгорел вместе с остальными дворовыми постройками в 1812.

В 1817 году князь Одоевский выстраивает на старом фундаменте уже каменный особняк в три этажа, который был украшен колоннадой и ионическим портиком. По бокам строения возвели двухэтажные флигели.

После смерти князя владение отошло к его племяннице Варваре Ивановне Ланской. В ее доме провел детские и юношеские годы Владимир Федорович Одоевский - писатель и музыковед, известный мыслитель своей эпохи. У него в гостях часто бывали Дмитрий Владимирович Веневитов, Александр Сергеевич Грибоедов, Вильгельм Карлович Кюхельбекер, Михаил Петрович Погодин, Александр Иванович Кошелёв и Иван Васильевич Киреевский.

Варвара Ивановна часто сдавал свои помещения внаем для проживания и под размещение различных заведений.

Так, в период с 1832 по 1836 годы в ее доме снимала комнаты семья Долгоруких, которые были близко знакомы с Александром Сергеевичем Пушкиным (предполагают, что он мог бывать у них в гостях). В 30-х годах девятнадцатого столетия в этих стенах размещался литературный кружок переводчика и поэта Семена Егоровича Раича. Некоторое время в здании работала «Библиотека для чтения и книжная лавка Эльцнера». Проживал здесь и профессор Павел Парфенович Заболоцкий-Десятовский, служивший в Московской медико-хирургической академии.

В 1851 году, уже после смерти хозяйки, дом в Камергерском переулке, 3 ее сыновья продали С.А. Римскому-Корсакову, мать которого - М.И. Римская-Корсакова - была известной московской барыней.

Новый владелец сразу взялся за переустройство дома и в период с 1852 по 1853 годы изменил его основательно. Так, главный дом и флигеля соединили в единое целое, причем последние подняли вверх на один этаж, сделав общий фасад трехэтажным. Большие изменения были внесены и в декор здания. Проект исполнил архитектор Николай Александрович Шохин.

Интересно, что Римский-Корсаков был женат на кузине Александра Сергеевича Грибоедова Софье, которая послужила, по всей вероятности, прототипом Софьи из «Горя от ума».

Сын барыни М.И. Римской-Корсаковой жил не по средствам, а потому владение в 1872 году были выставлены на торги для погашения долгов. Аукцион выиграли купцы Г.И. Лианозов и М.А. Степанов (после кончины последнего единоличным владельцем стал Лианозов).

В 1882 году Георгий Мартынович перестраивает главный дом под размещение театра: пространство между бывшими флигелями частично застраивают для устройства сцены, а зрительный зал обустроили в центральной части помещений задних комнат городского особняка. Проект разработал архитектор Михаил Николаевич Чичагов.

После завершения работ Лианозов начал сдавать театр в аренду театральным коллективам. Так, на этих подмостках выступали: итальянская опера, среди солистов которой были известные теноры Франческо Таманьо и Анджело Мазини; театр Федора Адамовича Корша; труппа Николая Карповича Садовского; труппа Марии Константиновны Заньковецкой, у которой блистали Мамонт Викторович Дальский, Николай Петрович Рощин-Инсаров и Леонид Витальевич Собинов, у которого именно на этих подмостках состоялся дебют; театр Елизаветы Николаевны Горевой; труппа антрепренера Михаила Валентиновича Леонтовского; кафешантану француза Шарля Омона.

В январе 1885 года, 9 числа, на сцене театра прозвучала опера Александра Сергеевич Даргомыжского «Русалка». Это было первое открытое представление Частной оперы Саввы Ивановича Мамонтова.

В 1890 перестроили уже бывший левый флигель особняка для устройства в нем торговых заведений: винный магазин «Кахетия» и магазин по продаже игрушек «Мать и дитя», а также кондитерская «Миньон».

В 1898 году Георгий Мартынович Лианозов решает перестроить уже и правый флигель, а также часть главного дома под устройство жилых помещений. Правда, проект, который был заказан , так и не был осуществлен. Последствием этой реконструкции стал лишь снос бывшего правого флигеля.

В 1902 году нынешнее здание МХТ им. Чехова берет в аренду на 12 лет известный промышленник и меценат Савва Тимофеевич Морозов для размещения здесь Московского Художественного театра, основанного еще в 1898 году Константином Сергеевичем Станиславским и Владимиром Ивановичем Немировичем-Данченко.

Морозов заказывает перестройку здания Федору Осиповичу Шехтелю, который совместно с Иваном Александровичем и Александром Антоновичем Галецким возводят новую сценическую коробку, занявшую все пространство бывшего двора. В проектировании сцены принимал участие антрепренер М.В. Леонтовский. Все технические работы проводились под присмотром братьев Жуйкиных.

Первоначально подразумевалось декорировать перестроенное здание театра в стиле модерн, но в окончательном варианте произошло смешение модерна с прежними элементами эклектичной обработки. После всех преобразований зрительный зал увеличился до 1300 мест. Работы обошлись Савве Тимофеевичу в огромную сумму - в 300 тысяч рублей, и это притом, что зодчий Шехтель выполнил свой проект совершенно бесплатно.

В 1903 году появилась пристройка, в которой оборудовали местную электростанцию, а также строение под размещение малой сцены Московского Художественного театра (МХТ), вход на которую облицевали керамической плиткой голубовато-зеленоватых оттенков. Тогда же над ней устроили монументальный горельеф «Море житейское» скульптора Анны Семеновны Голубкиной, который иногда называют «Волна» или «Пловец». Такое оформление было связано с иерархией зрителей того времени: красочно оформленный вход вел к бельэтажу и партеру, а устроенный попроще направлял зрителей к верхним ярусам, где располагались любители театра с небольшим достатком.

Стоит отметить, что в здании МХТ в Камергерском переулке, 3, помимо сценических площадок и помещений для актеров, имелись и жилые комнаты. Так, в квартире под номером 9 проживал в период с 1922 по 1928 годы известный артист Василий Иванович Качалов, а по-соседству с ним - в квартире №8 - жила Алла Константиновна Тарасова.

Новая реконструкция здания была проведена уже в 1983 году. Тогда была отрезана от основного дома сценическая коробка и отодвинута вглубь владений на 24 метра. Это позволило возвести дополнительные помещения под гримерные, а также склады для декораций. Группой архитекторов-реставраторов под руководством Глеба Павловича Белова были отреставрированы фойе и интерьер зрительного зала. Работы были полностью завершены к ноябрю 1987 года.

В настоящее время здание занимает Московский художественный театр (МХТ) им. А.П. Чехова. Труппу возглавляет с 2000 года Олег Павлович Табаков.

С середины 2000-х в театре началась очередная реконструкция. К сожалению, новое руководство внесло значительные изменения во внутренний интерьер, оформленный еще зодчим Ф.О. Шехтелем: были демонтированы каменные сходы в театральных кулуарах с последующей заменой на белый мрамор, Чайный буфет лишился своих панелей, в некоторых помещениях были закрашены имевшиеся там росписи, освободились от старинной мебели. В планах даже снос мастерских театра и постройка на их месте очередного новодела.

Здание театра по адресу Камергерский переулок, дом 3 является «объектом культурного наследия федерального значения».

Московский Художественный театр - великий русский театр, внесший огромный вклад в развитие как национального искусства, так и в мировую театральную сокровищницу. Он открылся 14 октября 1898 года. Московский Художественный театр был создан Константином Сергеевичем Станиславским и Владимиром Ивановичем Немировичем-Данченко. Первоначально театр давал спектакли в здании театра "Эрмитаж" в Каретном ряду в Москве. С 1902 года театр обрел свой собственный театральный дом в Камергерском переулке. Новое здание было построено архитектором Ф.О. Шехтелем и оборудовано новейшей по тем временам театральной техникой.

Время открытия Московского Художественного театра - это время, когда в театре существовали многочисленные и разнообразные течения и направления. Художественный театр начал свою сценическую реформу, не порывая с лучшими отечественными традициями и не отрицая основного направления сценического искусства XIX века - реалистического, воплощающего на своих подмостках "жизнь в формах самой жизни". Однако этому положению о "театре жизни и правды" в Художественном театре дали новое творческое воплощение.

Ядро труппы МХТ составили воспитанники драматического отделения Музыкально-драматического училища Московского филармонического общества, где актерское мастерство преподавал Немирович-Данченко, а также участники любительских спектаклей руководимого Станиславским Общества искусства и литературы. Среди них были О.Л. Книппер, И.М. Москвин, В.Э. Мейерхольд, М.Г. Савицкая, М.Л. Роксанова, Н.Н. Литовцева, М.П. Лилина, М.Ф. Андреева, В.А. Лужский, А. Р. Артем. В первом же сезоне в труппу вступил А. Вишневский, в 1900 году - В.И. Качалов, чуть позже - Л.М. Леонидов. Творческая программа будущего театра, основное направление его художественной деятельности были определены во время знаменитой встречи Станиславского и Немировича-Данченко 21 июня 1897 года в "Славянском базаре". Оба создателя будущего театра придавали огромное значение ансамблю, стилистическому единству исполнения, они разрабатывали принципы сближения двух различных актерских трупп, они обдумывали репертуар и работу с актерами во время репетиций. Но, пожалуй, самое главное, что будущий театр был задуман и создан как общедоступный театр. Подавая прошение в Московскую городскую думу о субсидии, Немирович-Данченко писал: "Москва, обладающая миллионным населением, из которого огромнейший процент состоит из людей рабочего класса, более, чем какой-либо из других городов, нуждается в общедоступных театрах... Репертуар должен быть исключительно художественным, исполнение возможно образцовым". Новый театр получит несколько странное и неуклюжее название "Художественно-Общедоступный", но в таком названии точно отражалась идея сделать серьезный публичный театр с высоким качеством художественности. (Так театр именовался до весны 1901 года.) Но субсидии от Думы в театре не получили и стали искать богатых пайщиков, среди которых был и Савва Морозов.

"МХТ, - пишет современный историк И.Н. Соловьева, - возник в прекрасный час русской истории; в час, когда неловкое... название "Художественный Общедоступный" было названием реальным, когда состояние зала и состояние художественников было в естественном согласии, когда задача оказаться понятыми в самых высоких и тонких своих исканиях почти и не была задачей: "художественников" понимали даже лучше, даже полнее, даже охотнее, чем они могли предположить". А между тем сам создатель театра Станиславский писал: "Программа начинающегося дела была революционна. Мы протестовали и против старой манеры игры... и против ложного пафоса, декламации, и против актерского наигрыша, и против дурных условностей постановки, декораций, и против премьерства, которое портило ансамбль, и против всего строя спектаклей, и против ничтожного репертуара тогдашних театров". Программа, таким образом, охватывала все стороны жизни театра: в МХТ отказались от исполнения нескольких разнородных драматических произведений в один вечер, упразднили увертюру, отменили выходы актеров на аплодисменты, ввели строгий порядок в зрительном зале и также отказались от аплодисментов. Знаменитое высказывание Станиславского, что театр начинается с вешалки, означало прежде всего требование высокой культуры во всем, начиная от правил поведения, куда входила особая требовательность к себе в отношении к публике. Но, тем не менее, это действительно был "счастливый час", ибо все новаторства театра были приняты и никакого противостояния его новаторским порывам со стороны "косной" публики совсем не было - редчайший случай в театральной практике, ибо в это время начинаются в театре такого рода эксперименты, которые рассчитаны либо на эпатаж, либо на узкий эстетский круг знатоков. Никакого недоверия со стороны зрителей театр не знал, как и зрители не чувствовали никакого насильственного по отношению к себе поведения театра. Диалог, взаимное понимание, сердечность отношений, абсолютная любовь зала и в то же время творческая и художническая независимость театра от "вкуса толпы" - все это было ценно, ново в истории русской сцены.

Художественный театр полюбили сразу, как любят свое, кровное. В театре сразу узнавали самих себя, а героев спектаклей называли ласково и по-домашнему: зрители и в письмах в Художественный театр пишут, обращаясь "мой милый дядя Ваня" (после чеховского спектакля "Дядя Ваня"), "дорогие сестры" (имеются в виду чеховские "Три сестры"). Театр словно каждому давал возможность лучше понимать себя, понимать свое. А еще, Художественный театр быстро стал в глазах общества, "в глазах нации примером осуществления идеи, не унизившего идеи". Примером чисто и правильно, честно поставленного дела. В Художественный театр стремилась и провинция, она тоже считала его "своим театром", ибо не чувствовала никакого высокомерного к себе отношения, а земские учителя и врачи, попадая в Москву, всегда первым делом спешили к художественникам, как в свою семью.

Московский Художественный театр стал сразу и невероятно-естественно театром нации: "Судьба национального идеала в меняющейся национальной действительности рассматривалась в Художественном театре с отчетливым и ясным преобладанием внимания к национальной действительности - исторической или современной, все равно; идеал словно бы и не назывался; так ведь и всякая поистине пронизанная им жизнь никогда не объявляет его вслух (обычно именно утрата его, улетучивание, разрыв его с действительностью и заставляют так или иначе осознавать его и фиксировать)". Но все же разрыв этот был, и его чутко уловили в Художественном театре. Театр открылся спектаклем "Царь Федор Иоаннович" А. К. Толстого. Уже здесь главный герой царь Федор в исполнении Москвина жил этим трагическим расхождением между строем собственной ДУШИ и реальным ходом жизни. Уже здесь стоял вопрос о правде по идеалу и о правде земной, в которой часто объясняется "необходимостью" самая обыкновенная человеческая подлость.

Но как же театр добивался такой величайшей жизненной правды, которая и составляла основу его искусства?

Театральное искусство конца XIX века, то есть к моменту создания Московского Художественного театра, сосредоточивалось вокруг романтической трагедии, бытовой драмы и комедии. Актеры умели хорошо передавать приподнятость чувств и страстей. Яркими красками передавалась жизнь современных им героев - актеры говорили о человеческих пороках и добродетелях. Конечно, все это не значит, что они не имели сценического очарования, это не значит, что они не могли убедительно играть человеческие характеры. Все это было, и особенно - в Малом театре. Но в Художественном театре найдут еще большую убедительность, скажут о более глубинной правде жизни. Скажут, по словам Станиславского, о "жизни человеческого духа", а не просто сыграют реалистический характер.

В старом русском театре спектакль оформлялся издавна определенным образом. Как правило, это были "павильоны", в которых разыгрывались пьесы. И сами "павильоны" переходили из спектакля в спектакль, мало меняясь. "Павильон" представлял собой трехстенную комнату с белыми подвесками вместо потолка. Окна на стенах павильона были рисованными, также по стенам рисовались шкафы, полки, часы и т.д. "Богатая" комната украшалась мягкой мебелью, "бедная" - некрашеным столом, стульями, половиками, "зала" - мебелью с позолотой и зеркалами. "Сад" и "лес" были не менее условны - их изображали в виде арки с переплетающимися деревьями неизвестной породы. Станиславский произведет колоссальную реформу сценического пространства и декорационного искусства. Это будет не "место действия вообще", но конкретная среда, в которой соблюдаются исторические, национальные и социальные принципы, характеризующие ту или иную эпоху или современную жизнь. Например, в шекспировской постановке "Юлий Цезарь" театр не просто условно изобразил "пышную жизнь" Рима, но стремился передать наиболее полно и точно дух жизни древнего и вечного города. Была отправлена в Рим специальная экспедиция для изучения археологических и исторических разысканий, чтобы можно было восстановить бытовую обстановку пьесы. Точь-в-точь так же работали и над "Царем Федором Иоанновичем", изучая быт и обычаи московских царей, изучая "стиль эпохи" и возрождая на сцене с потрясающей точностью жизнь XVI столетия - начиная с мелочей домашнего быта, особенностей архитектуры и завершая даже живописностью толпы, которая публике казалась, действительно, совершенно подлинной. А в "Юлии Цезаре" зрители увидели улицу с гудящей и бушующей римской чернью, "сад Брута в туманном рассвете", дом Цезаря "с золотою мозаикой по стенам, со всеми деталями домашнего обихода", форум, на котором "то замирающая, то гневающаяся толпа выслушивает речи Брута и Антония над трупом Цезаря". Увидели зрители и поле битвы под Филиппами "с широким горизонтом, убегающими в неразличимую даль горами и полями". Так, в театре воссоздали всю ту историческую обстановку, о которой шла речь в трагедии Шекспира. Во всех своих спектаклях театр добивался этой точности и ясности, что, конечно же, не было самоцелью, но служило всегда одной общей художественной задаче - истинного воссоздания правды жизни. В такой сценической среде актер должен был также черпать творческие силы для создания образа своего героя. Актер взаимодействовал со средой. Так, в спектакле "Власть тьмы" Tолстого на сцене воссоздавался быт русской деревни - располагались избы, крытые соломой, лошадь жевала сено, на деревенских улицах. лежала грязь, сделанная из папье-маше, люди ходили в рваных тулупах. Но никогда "грязь" не изображали ради грязи и никогда она не была натуральна - чтобы что-либо на сцене выглядело правдоподобно, это совсем не требовало буквализма и грубой натуральности. В спектакле "На дне" изображалось бытовое пространство ночлежки (и снова была предпринята экспедиция в реальные ночлежки): потолок ночлежки был низок, тесно стояли нары, воздух так и ощущался всеми как "прокисший и прокуренный", за ситцевой занавеской находилась кровать больной Анны, свет лился из единственной тусклой лампочки, звучала тоскливая песня. Все это было "подсмотрено" в жизни, все это было просто и правдиво. Но это была художественная простота, цель которой - изображение человека во всей сложности его душевной жизни.

Конечно, в русском театре всегда существовали великиe актеры. Но существовали и шаблоны, по которым актеры играл и тех или иных героев. Так, например, купцов всегда изображали с речью на "о", довольно грубыми движениями и "рыкающим голосОМ". Молодые девушки были отменно кокетливы и чаще всего "щебетали". Актеры знали, что на театре волнение изображается быстрым хождением взад и вперед, а также, например, "дрожащими руками" при распечатывании писем. В театре Станиславского и Немировича-Данченко процесс работы над ролью обрел совершенно ИНЫЕ очертания и смысл - это всегда было новое, индивидуальное рождение характера героя. Станиславский заставлял актеров придумывать своим персонажам большую биографию, сложную внутреннюю жизнь, выстраивать логику этой внутренней жизни. В Художественном театре не играли роль, но жили судьбой своего персонажа.

В старом театре практически отсутствовала режиссура в нашем понимании. Опытные актеры сами вполне умело могли размещаться во время репетиции на сцене, так как долгая сценическая жизнь их научила, какое положение наиболее удобно для произнесения, например, монолога, или как вести диалог так, чтобы все его участники были отлично слышны и видны зрителю. Эти сценические расположения или размещения называются в театре мизансценами. Но привычные мизансцены, также переходившие из спектакля в спектакль, не создавали художественного единства спектакля. Так что сам.актерский ансамбль создавался скорее опытным путем, благодаря спайке, сыгранности актеров между собой. Режиссура в Художественном театре заняла свое подлинное место, она стала искусством создания художественного образа спектакля в целом. А это значило, что никакие стандартные мизансцены больше невозможны, что режиссер словно бы создает в каждом спектакле свою тональность, выделяет в нем лейтмотивы и причудливо выявляет через искусство актера. Искусство актера и в режиссерском театре было самым главнЫМ, ибо без актера никакие художественные идеи только режиссерскими приемами раскрыть нельзя. Вернее, раскрыть-то можно, но это уже будет театр идей, но не театр людей. Это будет демонстрация режиссерских принципов, приемов, блистательных находок в решении сценического пространства, но актер в таком театре (как это было в модернистском театре) останется тоже всего лишь ходячей идеей и принципом, пусть даже и эстетически изысканным.

В Московском Художественном театре продумывали абсолютно все стороны организации своего дела. И одной из главных сторон творчества, безусловно, был вопрос о единстве спектакля, об актерском ансамбле. Сейчас эта точка зрения давно принята, но тогда она была действительно новой и неожиданной. Организатором спектакля стал режиссер, как и он же был ответственным за выбор той или иной пьесы. Но режиссер не только творчески организует спектакль (работает с актерами), он организует и весь процесс по художественному, музыкальному, световому и декорационному оформлению спектакля. Режиссер создает и замысел спектакля, он же разъясняет актерам этот замысел, ибо актеры должны играть в общем стиле. В Художественном театре с одинаковой серьезностью и вниманием относились к каждой роли, даже самой незначительной и эпизодической. Вся репетиционная работа, предваряющая спектакль, становится не менее важной, чем сам спектакль. Спектакль - это итог долгой совместной работы актера, режиссера, художника, музыканта и прочих производственных цехов театра.

Сценическая система Художественного театра, "искусство переживания", "система Станиславского", о которых всегда говорят применительно к художественникам - это долгий путь опыта, это итог огромной, в несколько десятилетий, работы.

Московский Художественный театр так быстро был принят публикой, несмотря на всю новизну своего искусства, еще и потому, что он открыл на своей сцене современную драматургию, он говорил со зрительным залом о том, что каждому было известно. В первый период его деятельности решающим обстоятельством было обращение к драматургии А.П. Чехова и М. Горького. В театральном искусстве очень часто именно новая драма давала стимул для обновления театра. Но в искусстве художественников эта взаимосвязь сложилась сама собой: новая драма говорила о скрытой, внутренней жизни человека. Новые пьесы, как, например, драматургия Чехова, были полны частыми паузами, недоговоренностями, вроде бы незначительными словами, за которыми скрывалась глубина образа. Новая драма требовала нового сценического прочтения. И Художественный театр сумел это сделать. (В то время как многие актеры Малого театра не принимали Чехова, не чувствовали в нем значительности, а "Чайка", поставленная на петербургской сцене, попросту провалилась.) В Чехове, как и в Горьком, театр добивался воссоздания полноты жизненной Среды, особой, чеховской атмосферы, точности "настроений", развития "второго плана". В "Дяде Ване" в последнем акте за печкой пел сверчок, раздавался топот копыт, вздыхала задремавшая в углу за вязанием нянюшка, стучал на счетах дядя Ваня. "Играть на сцене Чехова должны не только люди - его должны играть и стаканы, и стулья, и сверчки, и военные сюртуки, и обручальные кольца", - сказал Леонид Андреев. В Художественном так и играли. Все эти "ненужные", казалось бы, детали и создавали то особое "настроение", которое публику захватывало, огорчало, волновало, заставляло плакать. Театр часто использовал и естественно-жизненные, природные шумы - вой собаки, свист ветра, щебетание птиц, где-то вдалеке звучала заунывная песня. Музыка также служила оформлению основного настроения спектакля. Она передавала разлуку с любимым, отчаяние и предчувствие гибели, бодрость и ожидание радости. Театр умел придавать значительность, казалось бы, незначительному и малозаметному.

Цикл чеховских пьес отражал, конечно же, определенное состояние русской интеллигенции и ее нравственные запросы. В спектаклях "Чайка" (1898), "Дядя Ваня" (1899) настойчиво звучала тема "тоски по лучшей жизни". Внутренний драматизм, повседневная трагичность сочетались с тончайшим лиризмом и душевной красотой героев в "Трех сестрах" (1901), "Вишневом саде" (1904). В чеховских спектаклях актеры Художественного театра нашли совершенно особые краски сценического существования, потрясающий публику психологизм. Пьесы жизни на сцене Художественного театра раскрывались перед публикой во всей своей полноте, но эта полнота была бы совершенно немыслима без "правды души" каждого сценического героя. Театр умел сказать о том, что хранилось глубоко в людях, что, может быть, даже и таилось. Драмы Чехова создали Художественному славу "театра интеллигенции". И в этом была определенная правда. Но все же все его тончайшее искусство, связанное как с актером, так и с режиссурой, конечно же, несло на себе общезначимые родовые приметы искусства национального. Спектакли по пьесам Горького раскрывали совсем иные пласты русской жизни. "Мещане", "На дне", "Дети солнца" рядом с чеховскими спектаклями были, безусловно, наиболее социально динамичными и требовали новых режиссерских и актерских подходов.

В первые сезоны счастливой жизни Художественного театра буквально каждый спектакль был открытием, блистал яркими актерскими работами, точной и глубокой режиссерской концепцией. Ставили Гауптмана ("Потонувший колокол", "Одинокие", "Михаэль Крамер"), Ибсена ("Гедда Габлер", "Дикая утка", "Столпы общества", "Привидения", "Доктор Штокман").

В жизни любого театра бывают вполне естественные взлеты и падения, периоды гармоничные и конфликтные. Смерть Чехова, расхождения с Горьким (были отвергнуты несколько его пьес) усугубили внутренние творческие метания театра, всегда остро чувствующего время. Театр пытается обратиться к символистской драматургии - ставятся пьесы Метерлинка ("Слепые", "Непрошенная", "Там, внутри" 1904), "Драма жизни" Гамсуна (1907), "Жизнь человека" Л. Андреева, "Росмерсхольм" Ибсена (1908). И все же Станиславский и в этот период был уверен в том, что вне реализма для них нет настоящего искусства, а Немирович-Данченко полагал, что все трудности театра также связаны с отступлением от главной линии, оформившейся в первые годы существования МХТ. Театр продолжает борьбу за развитие своего искусства. Ставится "Горе от ума" Грибоедова, "Борис Годунов", знаменитая "Синяя птица". В 1910 году был инсценирован роман Достоевского "Братья Карамазовы". Не менее выдающимся событием стала постановка "Живого трупа" Толстого. Станиславский продолжал и свою теоретическую работу, связанную с работой актера. При театре открываются студии, которые стали своеобразными творческими лабораториями, в которых можно было бы "проверить" интуицию Станиславского. Первая студия МХТ была открыта в 1913 году, и руководил ей совместно со Станиславским Л.А. Сулержицкий. Театр активно ставит русскую классику: Островского, Тургенева, Салтыкова-Щедрина, вновь обращается к Достоевскому ("Село Степанчиково"). В 1913 году театр осуществил постановку "Николая Ставрогина" (по роману "Бесы" Достоевского), чем вызвал появление статей М. Горького "О карамазовщине", в которых писатель в резкой форме напоминал театру о нетерпимости сочувствия тем, кто склонен "упиваться страданием", людским бессилием и нищетой. Занимающий активную социальную позицию, Горький не принял человеческих гуманных мотиваций спектакля художественников.

К периоду революции 1917 года Московский Художественный театр пришел во всей силе своего творческого опыта. Станиславский уже многое сделал для того, чтобы этот опыт осмыслить и закрепить в своей "системе". "Система Станиславского" достаточно сложна, так как охватывает многочисленные стороны работы с актером. Его главной целью была задача научить актера сознательно вызвать и закрепить в своем искусстве подлинное творческое самочувствие. В первые годы после революции перед Художественным театром стояли две задачи: в ситуации напряженнейшей идеологической борьбы с левыми течениями (Лефом, Пролеткультом) сохранить традиции своего искусства, и в то же время в театре понимали необходимость перемен.

Революционное массовое движение (а в театральную деятельность действительно были втянуты массы народа через самодеятельный театр) не вызывало ни у Станиславского, ни у Немировича-Данченко трагической полной гибели "старой" культуры. Они только отчетливо понимали, что "надо скорее и как можно энергичнее воспитывать эстетическое чувство. Только в него я верю, - пишет Станиславский в письме. - Только в нем хранится частица Бога... Надо играть - сыпать направо и налево красоту и поэзию и верить в ее силу". В среде художников "академического лагеря" была заметна и аполитичность, и прежняя установка на глубину творческого отражения реальности, которая для них всегда была интересна не своей "поверхностью", но подлинной глубиной. Театр, руководимый Станиславским, не мог вмиг перестроиться и стать революционным. Великий режиссер говорил, что они "понемногу стали понимать эпоху", а это значит, что никакой "революционной халтуры" он не мог допустить в своем театре.

Представители "революционного искусства", театрального "левого фронта" пытались доказать, что театры старого наследия - "чужие" для новой демократической аудитории. Да, искусство Художественного театра было ориентировано на индивидуальную культуру человека, а не на наивный коллективизм, а потому низкий уровень индивидуальной культуры новой аудитории не расценивался (в отличие от левых художников) как положительный факт. В то время, когда настойчиво внедрялись идеи создания отдельных театров для разных классов (рабочий театр, деревенский театр) или всеобщего, всенародного театра с опорой на самодеятельность масс, в Художественном театре не считали, что "революционное сознание" народа есть достаточное условие для того, чтобы "отдать" народу искусство в его буквальное распоряжение, дабы он сам творил "изнутри себя" новую культуру. Задача в понимании МХАТ была обратной - это должно быть "строительство личности" и развитие индивидуальной культуры. К "новому зрителю", пришедшему в театр после революции, художественники относились как без жертвенно-восторженного, так и без пренебрежительно-холодного оттенка. Однако "старые" театры постоянно выслушивали упреки критиков из лагеря так называемого "Театрального Октября" за то, что они "оберегали свои ценности от ветров революции", за то, что эти "театры игнорировали в своем творчестве революционную действительность". "Левые" художники контакт искусства с революцией, новой действительностью и новым зрителем искали через перестройку форм самого искусства. В Художественном театре контакт с реальностью состоял во вживании в нее, и насколько сама действительность будет одухотворена новыми идеями и реалиями, настолько и их искусство будет пронизано новым качеством.

Художественный театр после революции прошел несколько этапов, на каждом из которых у него были свои трудные вопросы. И тем не менее с новой для него аудиторией отношения устанавливаются достаточно быстро, так как театр никогда не шел на поводу у зрителя, а сам вел его к тому, что считал важным. Более сложными были отношения театра с его прежней (дореволюционной) публикой, которая держалась за свой любимый театр как за соломинку, полагая, что это единственное ценное, что осталось от прежней жизни. Но Художественный театр никогда не искал "оправдания перед народом" своего искусства, даже тогда, когда его спектакли ("Нахлебник" Тургенева, "Иванов" Чехова) выглядели в новой ситуации уже несколько вялыми и скучными, несмотря на то что новая публика "ржет и смеется" над страданиями Иванова, над муками Шурочки. Над страданиями лучших людей старой России. "Эти слезы, это горе (имеются в виду слезы и горе чеховских и тургеневских героев) мелки сейчас и никого задеть не могут - это личные неприятности", - пишет зритель в Художественный театр. Но у руководителей театра, конечно же, тоже было ощущение, что театр может погибнуть в эти годы. И они всячески стремились воспрепятствовать этому. Все ждали от театра нового, социально и жизненно более активного репертуара. "Каин" Байрона (1920) стал первым послереволюционным спектаклем. Так театр нашел свое "созвучие революции" - через тему братоубийственной войны. Так театр ставил вопрос об "этичности и эстетичности" революции, о последствиях разрушительной бунтарской идеи прежде всего для самого человека. В 1921 году был поставлен "Ревизор", а с 1922 по 1924 год последовали гастроли по Европе и США. После возвращения с долгих гастролей вокруг театра собираются молодые драматурги К. Тренев, Вс. Иванов, В. Катаев, М. Булгаков, пьесы которых в ближайшие годы войдут в репертуар театра. Мы же расскажем о трудной судьбе только одного спектакля 1926 года - о спектакле "Дни Турбиных" М. Булгакова. Огромное количество отрицательных рецензий, выставление героев спектакля на "общественный суд" были следствиями "классового подхода" к произведению искусства. Белогвардейцы, считали критики, не могут быть героями советского спектакля, они - классовые враги, следовательно, они не могут быть "хорошими людьми", как это получилось в Художественном театре. Тема разделенности мира на свой и чужой вошла в искусство буквально с первых же послереволюционный месяцев. Но Художественный театр интересовала не эта тема, а состояние души, конкретные судьбы и жизнь героев, ставшая в своей стране с ходом истории "чужой". Но публика воспринимала спектакль совсем не так, как партийная критика. Для зрителей он стал словно эмблемой вновь возродившегося тонкого искусства художественников. Спектакль смотрели с прежней интимностью и задушевностью, с прежним ощущением чего-то "важного, устойчивого, наверное, даже вечного". Спектакль был потрясающе психологичен, богат красками, богат реалистическими и актерскими работами Добронравова, Хмелева, Яншина, Соколовой, Прудкина, Ершова, Кудрявцева, тогда еще молодых актеров, недавно пришедших в театра. На этом спектакле плакали и падали в обмороки - в зале сидели зрители, которые в героях узнавали своих братьев, мужей и отцов. В Московском Художественном театре за долгие годы его существования были поставлены многие выдающиеся спектакли как русской классики, так и современных драматургов: "Горячее сердце" Островского, "Страх" Афиногенова, "Мертвые души" Гоголя, "Егор Булычев и другие" Горького, "Воскресение" и "Анна Каренина" Толстого, "Вишневый сад" Чехова, "Гроза" Островского, "Кремлевские куранты" Погодина, "Дядя Ваня", "Чайка" Чехова и многие другие. В нем работали талантливые русские актеры: В.И. Качалов, Н.П. Баталов, М.И. Прудкин, Н.П. Хмелев, В.Я. Станицын, М.Н. Кедров, М.М. Тарханов, Л.М. Леонидов, Б.Н. Ливанов, А.П. Зуева, А.Н. Грибов, В.А. Орлов, К.Н. Еланская, О.Н. Андров-ская, А.П. Кторов, П.В. Массальский, А.К. Тарасова, М.М. Яншин, А.П. Георгиевская, С.С. Пилявская, Л.И. Губанов, Н.И. Гуляева и многие, многие другие. Актерская психологическая и реалистическая школа Художественного театра представляла собой всегда отечественное национальное достояние.

В 1932 году театр получил название МХАТ СССР, ему также было присвоено имя М. Горького. В результате серьезного творческого кризиса в октябре 1987 года МХАТ им. М. Горького был разделен на два коллектива. Один из них (под руководством Т.В. Дорониной) остался работать в здании театра "Дружбы народов" на Тверском бульваре под прежним именем - М. Горького. Другой (под Руководством О.Н. Ефремова) - вернулся в реконструированное здание в Камергерском переулке и принял в 1989 году имя А.П. Чехова. Знаменитая мхатовская "чайка" - эмблема художественников - осталась в МХАТ им. М. Горького.

Арендовал его у Г.М. Лианозова на 12 лет. До этого у дома было много владельцев; его строили, сносили и перестраивали. Каким мы видим его сейчас, он стал в 1902 году после реконструкции, проведенной . Это было первое театральное здание в России, которое архитектор создавал в творческом союзе с художественными руководителями театра.

Существует легенда, что в середине XIV века участок земли, где стоит дом, принадлежал Иакинфу Шубе, полководцу Дмитрия Донского. В 1767 году владение перешло к князю П.И. Одоевскому и его наследникам. В 1851 году «мхатовский» дом стал принадлежать Сергею Римскому-Корсакову; в народе здание прозвали «домом Фамусова». По мнению литераторов, Римский-Корсаков был женат на двоюродной сестре Грибоедова, с которой был написан образ Софьи в комедии «Горе от ума».

Театральная история здания началась в 1882 году, когда по заказу Георгия Лианозова архитектор М.Н. Чичагов перестроил дом. Зрительный зал занял центральную часть задних комнат, а большая часть двора между зданиями превратилась в сцену. Лианозов сдавал помещение театру Ф.А. Корша и труппе госпожи Е.Н. Горевой; здесь пели знаменитые итальянцы Анжело Мазини и Франческо Таманьо. Впоследствии театр арендовали для кафешантанов разные владельцы подобных заведений, в основном Ш. Омон.

В 1902 году по заказу Саввы Морозова реконструкцию здания для Московского Художественного театра осуществил архитектор (при участии И.А. Фомина). Дом перепланировали, фасад был перестроен. По рисункам знаменитого архитектора отделали интерьеры и все убранство театра вплоть до занавеса и надписей. По выражению Станиславского, здание превратили в «изящный храм искусства». Савва Морозов потратил на перестройку дома 300 тысяч рублей, при этом Шехтель выполнил свою работу безвозмездно.

После реконструкции вместимость театра увеличилась до 1300 человек. Большая сценическая коробка заняла весь бывший двор. Для проектирования сцены был привлечен опытный антрепренер-режиссер, знаток сценических фокусов М.В. Лентовский; за техническое оснащение сцены отвечали братья Жуйкины. В результате получилась одна из самых совершенных сцен того времени.

К сожалению, проект Шехтеля по переделке фасада полностью осуществить не удалось. Существующая отделка сочетает в себе как элементы модерна, так и следы эклектичной обработки. Во время той отделки на первом этаже вставили оконные рамы с мелкой «клетчатой» расстекловкой (стекло разделено на маленькие квадраты). Между окнами первого и второго этажа повесили фонари-светильники кубической формы на изысканных кронштейнах. Для боковых порталов был разработан дизайн входных дверей с пластичными медными ручками. Было предложено интересное решение для правого входа: с обеих сторон он был облицован голубоватой керамической плиткой. Над его входом разместили скульптуру Голубкиной «Море житейское» – выполненную именно в духе нового искусства, стилистику и формальный язык которого воплощал Художественный общедоступный театр.

Оформление интерьеров восхитительное – это редкий сохранившийся пример русского модерна в театральной архитектуре. Приглушенная зеленоватая окраска стен, темное дерево, орнамент в стиле модерн, надписи, выполненные специально разработанным шрифтом – всё это создает уникальную атмосферу театра.

Федор Шехтель придумал занавес сцены со знаменитыми орнаментом в виде завитков и изображением чайки, которая стала символом МХТ. Это дань великому , чья пьеса «Чайка» была поставлена на сцене театра. 25 октября 1902 года спектаклем «Мещане» открылся сезон в новом здании театра в Камергерском переулке.

В конце 1970–1980-х была проведена капитальная реконструкция помещений театра. Были отреставрированы интерьеры фойе и зрительного зала; смонтировано новое техническое оборудование сцены, пристроены подсобные помещения. После многочисленных изменений и реконструкций подлинно шехтелевских вещей осталось немного. Но фирменный стиль великого архитектора всё же сохраняется в интерьерах театра, его история продолжается в МХТ.

МОСКОВСКИЙ ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ТЕАТР, открылся 14 (26) октября 1898 премьерой Царя Федора Иоанновича А.К.Толстого. Началом Художественного театра считают встречу его основателей К.С.Станиславского и Вл.И.Немировича-Данченко в ресторане «Славянский базар» 19 июня 1897. На этой встрече, по словам Станиславского, обсуждали «основы будущего дела, вопросы чистого искусства, наши художественные идеалы, сценическую этику, технику, организационные планы, проекты будущего репертуара, наши взаимоотношения». В продолжавшейся восемнадцать часов беседе был обсужден состав труппы, костяк которой составят молодые интеллигентные актеры, и скромно-неброское оформление зала. Разделили обязанности (литературно-художественное veto принадлежит Немировичу-Данченко, художественное – Станиславскому) и набросали систему лозунгов, по которым будет жить театр («Сегодня – Гамлет, завтра – статист, но и в качестве статиста он должен быть артистом»). Обсудили круг авторов (Х.Ибсен , Г.Гауптман , А.П.Чехов) и репертуар. В докладе в Московскую городскую думу с просьбой о субсидии Немирович-Данченко писал: «Москва... более, чем какой-нибудь из других городов, нуждается в общедоступных театрах... Репертуар должен быть исключительно художественным, исполнение возможно образцовым...». Не получив государственной субсидии, в марте 1898 ряд лиц во главе со Станиславским и Немировичем-Данченко заключили договор, положивший начало негласному «Товариществу для учреждения Общедоступного театра» (в число учредителей вошли Станиславский, Немирович-Данченко, Д.М.Востряков, К.А.Гутхейль, Н.А.Лукутин, С.Т.Морозов, К.В.Осипов, И.А.Прокофьев, К.К.Ушков). Имя «Художественно-Общедоступного» театр носил недолго. Уже в 1901 из-за цензурных ограничений и финансовых затруднений, вызвавших повышение цен на билеты, из названия было убрано слово «общедоступный», хотя ориентация на демократического зрителя оставалась одним из принципов МХТ. Ядро труппы составили воспитанники драматического отделения Музыкально-драматического училища Московского филармонического общества, где актерское мастерство преподавал Немирович-Данченко, и участники любительских спектаклей руководимого Станиславским «Общества искусства и литературы». Среди первых были О.Л.Книппер , И.М.Москвин , Вс.Э.Мейерхольд, М.Г.Савицкая, М.Н.Германова, М.Л.Роксанова, Н.Н.Литовцева, во второй группе – М.П.Лилина, М.Ф.Андреева, В.В.Лужский, А.Р.Артем. Из провинции был приглашен А.Л.Вишневский, в 1900 в труппу принят В.И.Качалов , в 1903 – Л.М.Леонидов.

Замыслы создателей МХТ во многом совпадали с исканиями таких режиссеров, как А.Антуан, О.Брам, боровшихся с рутиной старого театра. Станиславский вспоминал: «Мы протестовали и против старой манеры игры... и против ложного пафоса, декламации, и против актерского наигрыша, и против дурных условностей постановки, декораций, и против премьерства, которое портило ансамбль, и против всего строя спектаклей, и против ничтожного репертуара тогдашних театров». Было решено отказаться от исполнения нескольких разнородных драматургических произведений в один вечер, упразднить увертюру, которой традиционно начиналось представление, отменить выходы актеров на аплодисменты, следить за порядком в зрительном зале, подчинить контору требованиям сцены, для каждой пьесы подбирать собственную обстановку, мебель, бутафорию и т.д. Самой же важной частью реформы, по словам Немировича-Данченко, было преобразование репетиционного процесса: «Это был единственный театр, в котором репетиционная работа поглощала не только не меньше, а часто и больше творческого напряжения, чем самые спектакли... на этих-то работах и производились новые искания. Вскрывались глубинные авторские замыслы, расширялись актерские индивидуальности, устанавливалась гармония всех частей».

Главной задачей МХТ, по мысли его создателей, был поиск сценического воплощения новой драматургии, не находящей понимания в старом театре. Планировалось обращение к драмам Чехова, Ибсена, Гауптмана. В первый период своего существования (1898–1905) МХТ был преимущественно театром современной драматургии.

Первый спектакль МХТ поражал зрителей своей исторической и бытовой правдой, живостью массовых сцен, смелостью и новизной режиссерских приемов, игрой Москвина в роли Федора. Станиславский считал, что с Царя Федора началась историко-бытовая линия в МХТ, к которой он относил постановки Венецианского купца (1898), Антигоны (1899), Смерти Грозного (1899), Власти тьмы (1902), Юлия Цезаря (1903) и др. Однако рождением нового театра его создатели считали постановку Чайки Чехова. Театр нашел своего Автора, и, по словам Немировича-Данченко, «театром Чехова он [МХТ] станет неожиданно для нас самих». Именно в чеховских спектаклях произошло открытие театральной системы, определившей театр 20 века, пришло новое понимание сценической правды, поворачивающее внимание актера и режиссера от реализма внешнего к внутреннему реализму, к проявлениям жизни человеческого духа. В работе над пьесами Чехова определился новый тип актера, раскрылись дарования Лилиной (Маша в Чайке , Соня в Дяде Ване ), Книппер-Чеховой (Аркадина вЧайке , Елена Андреевна в Дяде Ване , Маша в Трех сестрах , Раневская в Вишневом саде , Сарра в Иванове ), Станиславского (Тригорин в Чайке , Астров в Дяде Ване , Вершинин в Трех сестрах , Гаев в Вишневом саде , Шабельский в Иванове ), Качалова (Тузенбах в Трех сестрах , Трофимов в Вишневом саде , Иванов в Иванове ), Вс.Э.Мейерхольда (Треплев в Чайке ) и др. Сложились новые принципы режиссуры, создания «настроения», общей атмосферы действия, определились новые сценические средства передачи скрытого за словами содержания («подтекст»). МХТ впервые в истории мирового театра утвердил значение режиссера – автора спектакля, интерпретирующего пьесу в соответствии со спецификой своего творческого видения. МХТ утвердил новую роль сценографии в спектакле. Постоянный художник первого периода В.А.Симов способствовал воссозданию на сцене конкретных обстоятельств, реальной среды, в которой происходит действие пьесы. Именно с пьесами Чехова связывал Станиславский важнейшую линию постановок Художественного театра – линию интуиции и чувства, – куда относил помимо Чехова Горе от ума (1906), Месяц в деревне (1909), Братья Карамазовы (1910), Николай Ставрогин (1913), Село Степанчиково (1917) и др.

Линией символизма и импрессионизма были названы постановки западных символистов – Гауптмана (Потонувший колокол , 1898; Геншель , Одинокие , оба 1899; Михаэль Крамер , 1901), Ибсена (Гедда Габлер , 1899; Доктор Штокман , 1900; Когда мы, мертвые, пробуждаемся , 1900); Дикая утка , 1901; Столпы общества , 1903; Привидения , 1905). Линия фантастики была начата постановкой Снегурочки Островского (1900) и продолжена Синей птицей (1908) М.Метерлинка.

1 июля 1902 была произведена реформа и сформировано «Товарищество Московского Художественного театра» на паях с участием членов труппы, сотрудников и людей, близких театру. В «Товарищество» не были включены ряд «основателей» Художественного театра – Мейерхольд, Роксанова, Санин и др. Часть из них во главе с Мейерхольдом покинули труппу театра. В 1902 театр переехал в новое здание (дом Лианозова) в Камергерском переулке, перестроенное архитектором Ф.О.Шехтелем и оборудованное заботами Саввы Морозова новейшей по тем временам техникой сцены. С переходом совпало начало новой репертуарной линии – общественно-политической, связанной прежде всего с постановками пьес М.Горького. Первые его пьесы Мещане , На дне (обе 1902) писались специально для МХТ. Оглушительный успех спектакля На дне (Сатин – Станиславский, Лука – Москвин, Барон – Качалов, Настя – Книппер, Васька Пепел – Леонидов) сравнивали с постановкой Чайки . Спектакль оставался в репертуаре МХТ более сорока лет.

Общественный перелом 1905 года обозначил новый период в истории МХТ. Смерть Чехова, временное расхождение с Горьким заставили его руководителей пересмотреть репертуарную линию театра. Подводя первые итоги, руководители считали, что театру пора уходить от натуралистических крайностей в сценографическом решении и актерской игре. В символистских драмах Ибсена, Гамсуна, Метерлинка, в экспрессионистских драмах Л.Н.Андреева видятся перспективы нового театра, отличного от чеховского. Тяга к передаче ирреального на сцене будет увлекать и Немировича-Данченко, и Станиславского. В постановках одноактных пьес Метерлинка (Слепые , Непрошенная , Там, внутри , 1904)), в спектаклях Драма жизни Гамсуна (1907), Жизнь Человека (1907) и Анатэма (1909), Росмерсхольм Ибсена (1908) опробовались новые декорационные принципы, приемы актерского исполнения. Наиболее значимым и удачным экспериментом в этом направлении была постановка Анатэмы , где был найден особый ход к созданию стилизованных народных толп. Сгущенностью сценического гротеска поразил Качалов-Анатэма.

В эти годы начинается многолетняя работа Станиславского над его «системой» законов сценического творчества («система Станиславского»). Экспериментальную работу он начал совместно с Л.А.Сулержицким в 1-й Студии МХТ, открытой в 1913. Опыт складывавшейся в те годы системы был использован в Месяце в деревне (1909).

Театром символистской драмы МХТ не стал, и самые крупные художественные победы второго периода связаны, прежде всего, с постановкой русской классики, в этот период преобладающей в репертуаре. Совершенство актерского мастерства, правда «жизни человеческого духа», глубина вскрытия «подтекста», «подводного течения» отличали постановки Горе от ума (1906), Борис Годунов (1907), Месяц в деревне (1909), На всякого мудреца довольно простоты (1910), Нахлебник , Где тонко, там и рвется , Провинциалка Тургенева (1912) и прежде всего Братья Карамазовы (1910). Инсценировка романа Достоевского открыла, по словам Немировича-Данченко, «громадные перспективы», перспективы новых контактов сцены и литературы «большой формы». Впервые в МХТ возник спектакль на два вечера, состоявший из «глав» различной длительности (без экспериментов с условным театром это было бы невозможно). Классическим было признано исполнение Москвиным – Снегирева, Леонидовым – Дмитрия Карамазова, Качаловым – Ивана. В 1913 театр снова обратился к Достоевскому, выбрав Бесы (спектакль Николай Ставрогин ).

Выдающимся событием стала постановка пьесы Живой труп (1911), в которой театр приблизился «к толстовской правде характеров». Жизненная достоверность соединилась со смелыми поисками острой, яркой театральности. Так решались спектакли Мнимый больной (1913, Станиславский – Арган), Хозяйка гостиницы (1914, Станиславский – кавалер Рипафратта), Смерть Пазухина М.Е.Салтыкова-Щедрина (1914), Село Степанчиково по Достоевскому (1917). Ощущая острую нехватку современных пьес в репертуаре, руководители МХТ обращались к произведениям Андреева, С.С.Юшкевича, Д.С.Мережковского . Но ни постановка Мiserere Юшкевича (1910), ни Екатерина Ивановна (1912) и Мысль (1914) Андреева, ни Будет радость Мережковского (1916) не стали творческими удачами театра.

В эти годы наряду со Станиславским, Немировичем-Данченко, Лужским режиссерами на сцене МХТ работают Л.А.Сулержицкий, К.А.Марджанов (Пер Гюнт , 1912), А.Н.Бенуа (Брак поневоле и Мнимый больной , 1913, Пир во время чумы , Каменный гость , Моцарт и Сальери , 1915), английский режиссер Г.Крэг (Гамлет , 1911). Обновляются и расширяются принципы декорационного оформления. К работе в театре привлекаются художники В.Е.Егоров, М.В.Добужинский, Н.К.Рерих , Бенуа , Б.М.Кустодиев .

Последней постановкой МХТ до Октябрьской революции было Село Степанчиково (1917), где одну из своих лучших ролей (Фома Опискин) сыграл Москвин, а Станиславский, репетировавший Ростанева, от роли отказался и больше ни одной новой роли не сыграл, доигрывая на гастролях старый репертуар. Общий кризис усугублялся в МХТ тем, что значительная часть труппы во главе с Качаловым, выехавшая в 1919 в гастрольную поездку, оказалась отрезанной военными событиями от метрополии и несколько лет гастролировала по Европе.

Первым спектаклем советского периода стал Каин (1920) Дж.Г.Байрона . Качалову в своей постановке Станиславский предназначал роль Люцифера. Ставя мистерию Байрона, Станиславский стремился понять на вселенском уровне то, что в быту «окаянных дней» зловеще сплеталось и спуталось: братоубийство, вызванное жаждой блага и справедливости. Репетиции только начались, когда одна из них была сорвана: Станиславский был взят заложником при прорыве белых на Москву. Новый зритель не принял спектакля.

В 1920 Художественному театру было присвоено звание «академического театра». В прессе тех лет все настойчивее звучат обвинения в «отсталости», в «нежелании» принять революционную действительность, в саботаже. Деятельность МХАТа протекала в атмосфере неприятия «академического и буржуазного театра» влиятельными пролеткультовцами и лефовцами, адресовавшими Художественному театру социально-политические обвинения. Безусловной победой стала постановка Ревизора (1921), где М.А.Чехов сыграл лучшего Хлестакова во всей истории театра. В 1922 МХАТ отправился в длительные зарубежные гастроли по Европе и Америке, которым предшествовало возвращение (не в полном составе) качаловской труппы.

В середине 1920-х годов встал острейший вопрос о смене театральных поколений во МХАТе. После долгих колебаний самостоятельными театрами в 1924 стали 1-я и 3-я Студии Художественного театра, в труппу театра влились студийцы 2-й Студии А.К.Тарасова, О.Н.Андровская, К.Н.Еланская, А.П.Зуева, В.Д.Бендина, В.С.Соколова, Н.П.Баталов, Н.П.Хмелев, М.Н.Кедров, Б.Н.Ливанов, В.Я.Станицын, М.И.Прудкин, А.Н.Грибов, М.М.Яншин, В.А.Орлов, И.Я.Судаков, Н.М.Горчаков, И.М.Кудрявцев и др.

МХАТ обращается к современной драматургии: Пугачевщина К.А.Тренева (1925), Дни Турбиных М.А.Булгакова (1926, по его роману Белая гвардия ), Бронепоезд 14-69 Вс.Иванова (1927, по мотивам его одноименной повести), Растратчики и Квадратура круга В.П.Катаева (оба 1928), Унтиловск Л.М.Леонова (1928), Блокада Вс.Иванова (1929). Принципиальной для МХАТа стала встреча с Булгаковым, ставшим после Чехова – Автором театра. В Днях Турбиных раскрылись дарования «второго поколения» МХАТ ((Мышлаевский – Добронравов, Алексей Турбин – Хмелев, Лариосик – Яншин, Елена Тальберг – Соколова, Шервинский – Прудкин, Николка – Кудрявцев, гетман Скоропадский – Ершов и др.).

Победой театра стала постановка Горячего сердца (1926), осуществленная Станиславским (Хлынов – Москвин, Курослепов – Грибунин, Матрена – Шевченко, Градобоев – Тарханов), где масленичная яркость красок сочеталась с психологической точностью актерского исполнения. Стремительная легкость темпа, живописная праздничность отличала Безумный день, или Женитьба Фигаро П.О.Бомарше (1927) (декорации А.Я.Головина). Освоением новых принципов в работе над прозой стал Дядюшкин сон Достоевского (1929) и Воскресение Толстого (1930), где Качалов сыграл Лицо от автора, Мертвые души (1932) (Чичиков – Топорков, Манилов – Кедров, Собакевич – Тарханов, Плюшкин – Леонидов, Ноздрев – Москвин и Ливанов, губернатор – Станицын, Коробочка – Зуева, и др.).

С осени 1928 из-за болезни сердца Станиславский прекратил не только актерские выступления, но и деятельность режиссера-постановщика, сосредоточившись на завершении своих трудов по «системе». Вся полнота ответственности за сохранение МХТ легла на Немировича-Данченко. В январе 1932 меняется статус Художественного театра: театр получил название МХАТ СССР, в сентябре 1932 театру было присвоено имя М.Горького, в 1937 он был награжден орденом Ленина, в 1938 – орденом Трудового Красного Знамени. С 1933 МХАТ передается здание бывшего Театра Корша, где образован филиал МХАТ. При театре организованы музей (в 1923) и экспериментальная сценическая лаборатория (в 1942).

Художественный театр был объявлен главными подмостками страны. На его сцене идут революционные пьесы: Страх А.Н.Афиногенова (1931), Хлеб В.М.Киршона (1931), Платон Кречет (1935), Любовь Яровая А.Е.Корнейчука (1936), Земля Н.Е.Вирты (1937, по его роману Одиночество ) и др. В искусстве тех лет утверждается и насаждается метод социалистического реализма, сценические образцы которого дает и МХАТ. В 1934 ставится пьеса Егор Булычев и другие Горького (Булычев – Леонидов). В 1935 Немирович-Данченко совместно с Кедровым ставит Враги Горького – спектакль, в котором жизненная правда соединялась с тенденциозностью. Определив зерно пьесы – «враги», постановщики подчинили ему все компоненты спектакля, в том числе оформление В.В.Дмитриева.

Положение «главного театра страны» не избавляло от цензуры (в 1936 после нескольких представлений был снят Мольер Булгакова, и автор покинул Художественный театр), не избавляло от репрессий среди сотрудников МХАТ. Репертуарную политику диктовал лично Сталин. Спектакли считались делом государственной важности – о премьере Анны Карениной (1937) сообщалось в выпуске новостей ТАСС. Анну Каренину Немирович-Данченко строил на противостоянии «пожара страсти» и чопорного светского Петербурга (Анна – Тарасова, Каренин – Хмелев, Вронский – Прудкин, Стива Облонский – Станицын, Бетси – Степанова, и др.).

В 1938 умер Станиславский; в 1939 была закончена начатая им экспериментальная работа над спектаклем Тартюф , завершенная Кедровым; в этой работе был плодотворно применен метод физических действий, прежде всего в игре В.О.Топоркова – Оргона. Среди постановок 1930-х годов – Таланты и поклонники (1933), Гроза (1934), Горе от ума (1938). Четкое стилистическое решение, отточенность, изящество актерского мастерства отличали спектакль Школа злословия Р.Б.Шеридана (1940, в ролях супругов Тизл – Андровская и Яншин).

В начале 1940-х годов Немирович-Данченко обращается к Чехову и осуществляет новую постановку Трех сестер (1940; Маша – Тарасова, Ольга – Еланская, Ирина – Степанова и Гошева, Андрей – Станицын, Тузенбах – Хмелев, Соленый – Ливанов, Чебутыкин – Грибов, Кулыгин – Орлов, Вершинин – Болдуман и др.). Этот спектакль мужественной простоты, поэтической правды, точного стиля, внутренней музыкальности построения стал эталонным для поколения режиссуры 1950–1960-х годов.

В годы войны был осуществлен ряд спектаклей: Кремлевские куранты Н.Ф.Погодина (1942), Фронт Корнейчука (1942), Глубокая разведка (1943), Русские люди К.М.Симонова (1943), Офицер флота А.Крона (1945). Последней режиссерской работой Хмелева и последней крупной актерской работой Москвина стала Последняя жертва (1944). 1940-е – годы ухода «первого поколения художественников». Театр потерял Немировича-Данченко, Леонидова, Лилину, Вишневского, Москвина, Качалова, Тарханова, Хмелева, Добронравова, Соколову, Сахновского, художников Дмитриева, Вильямса.

В 1946 художественным руководителем театра стал М.Н.Кедров. Проявляя неуступчивость во всем, что касалось методики работы (при нем из театра вынуждены были уйти М.О.Кнебель, П.А.Марков), Кедров достаточно равнодушно относился к репертуару МХАТа. В 1950-е годы в афише театра появятся политические агитки – пьесы-отклики на политические кампании и процессы (Зеленая улица Сурова, 1948, Чужая тень Симонова). Была поставлена апология Сталина (Залп «Авроры » Большинцова и Чиаурели, 1952). После Постановления ЦК ВКП(б) от 26 августа 1946, обязавшего театры ежегодно выпускать не менее двух-трех спектаклей «на современные советские темы», в репертуар МХАТа вошли Дни и ночи Симонова (1947), Победители Б.Ф.Чирскова (1947), Хлеб наш насущный (1948) и Заговор обреченных Вирты (1949), Илья Головин С.В.Михалкова (1949), Вторая любовь по Е.Мальцеву (1950). Об этом времени историк театра напишет: это был «пик „размхачивания" МХАТа». Характерно, что эти спектакли, получившие официальное признание, не удерживались в репертуаре из-за малой посещаемости.

Мхатовское искусство сохранялось в постановках классической драматургии: Дядя Ваня (1947, реж. Кедров), Поздняя любовь (1949, реж. Горчаков), Плоды просвещения (1951, реж. Кедров). Блестящий ансамбль актеров (Станицын, Коренева, Грибов, Степанова, Массальский, Топорков, Белокуров и др.) продемонстрировал единство творческого метода. Первым обращением МХАТа к Шиллеру стала постановка Марии Стюарт (1957, реж. Станицын; Мария – Тарасова, Елизавета – Степанова). В том же году была поставлена Золотая карета Леонова, находившаяся под цензурным запретом десять лет (режиссеры Марков, Орлов, Станицын). В 1960 МХАТ вновь обратился к роману Достоевского Братья Карамазовы (Дмитрий – Ливанов, Федор Карамазов – Прудкин, Смердяков – Грибков, Иван – Смирнов и др.). Рядом с недолго живущими в репертуаре постановками (Забытый друг А.Д.Салынского, 1956; Все остается людям С.И.Алешина, Битва в пути по Г.Е.Николаевой, оба 1959; Цветы живые Погодина, Над Днепром Корнейчука, оба 1961; Друзья и годы Л.Г.Зорина, 1963) в филиале МХАТа был поставлен Милый лжец (1962) с блистательным дуэтом Степановой и А.П.Кторова.

С 1955 во МХАТе не было главного режиссера, театр возглавлялся коллегией (в 1960–1963 ее председателем был Кедров, затем афиши подписываются им, Ливановым, Станицыным (или с В.Н.Богомоловым). Афиша МХАТ к концу 1950-х годов переполнена (около тридцати наименований). Рядом с великими постановками прошедших лет – новые, по масштабу не соотносящиеся с предшественниками и друг с другом. В афишу возвращаются Три толстяка (1961), Бронепоезд 14-69 (1963), Платон Кречет (1963), Егор Булычев и другие (1963, один из постановщиков и исполнитель главной роли Ливанов), Чайка (1968). Но в новых постановках нет ни опоры на традиционализм, ни экспериментальных новшеств. Рядом пьесы-однодневки, разыгрываемые первоклассными силами: Точка опоры Алешина (1960), Цветы живые Погодина (1961), Над Днепром Корнейчука (1961), Свет далекой звезды Чаковского и Павловского (1964), Три долгих дня Беленького (1964), Тяжкое обвинение Шейнина (1966) и др. Залы театра постепенно пустеют. Центр тяжести перемещается в Театр на Таганке, в «Современник».

В поисках выхода из затянувшегося «бессюжетного существования» последних десятилетий «старики» Художественного театра приглашают главным режиссером выпускника и педагога Школы-студии, основателя и руководителя «Современника» О.Н.Ефремова. Возглавив МХАТ в 1970, он дебютирует постановкой А.М.Володина (1971). Авторами театра становятся А.Гельман (Заседание парткома , 1975; Обратная связь , 1977; Мы, нижеподписавшиеся , 1979; Наедине со всеми , 1981; Скамейка , 1984; Чокнутая , 1986) и М.Шатров (Так победим !, 1981). Ставятся Сталевары (1972), Медная бабушка Зорина (1975), Серебряная свадьба Мишарина (1985). В этих разных по качеству спектаклях режиссер «разбирал» механику советской жизни, касаясь социальных вопросов, настолько болезненных, что выпуск постановок часто сопровождался цензурными осложнениями. Пользуясь терминологией Станиславского, эти спектакли можно отнести к «общественно-политической линии» МХАТа.

С самого начала Ефремов начинает приглашать в труппу МХАТа известных артистов, в которых он предполагает «близость мхатовской школе». В период 1970–1990-х годов во МХАТ приходят Е.А.Евстигнеев , А.А.Калягин , А.Д.Попов , И.М.Смоктуновский , Е.С.Васильева, Иосиф Сумбаташвили , Георгий Алекси-Месхишвили , Борис Мессерер , Эдуард Кочергин , Давид Боровский , Валерий Левенталь .

Счастливым было сотрудничество театра с Эфросом. В 1975 вышел Эшелон Рощина, в 1981 Тартюф , один из его самых радостных, гармоничных и праздничных спектаклей с великолепным актерским ансамблем (Оргон – Калягин, Тартюф – Любшин, Эльмира – Вертинская, Клеант – Богатырев). Новые пути открывал театру Гинкас, поставив Вагончик на Малой сцене МХАТа (1982), где соединил на сцене мхатовских актеров и настоящих детдомовцев. Обвал (1982), поставленный Чхеидзе, поражал редким соединением режиссерского рисунка и актерской игры (Джако – Петренко, княгиня Хевистави – Васильева, князь Хевистави – Любшин). Одним из наиболее долговечных среди спектаклей тех лет стал Амадей Шеффера (1983), поставленный Розовским, где виртуозно играет Табаков (Сальери). К спектаклям «большого стиля», возвращающим театру дыхание классической прозы, относились Господа Головлевы (1984) Додина, где одну из своих лучших ролей сыграл Смоктуновский (Иудушка Головлев).

Одним из главных авторов ефремовского периода МХАТа становится Чехов. Вопросы смысла бытия здесь решаются не на социальном, а на экзистенциальном уровне. В Иванове (1976) в пустом «ограбленном» пространстве точно вывернутого наизнанку дома (художник Боровский) метался, не находя себе места, крупный красивый человек. Смоктуновский сыграл в Иванове своего рода «паралич души» как симптом болезни эпохи, которую вскоре назовут «временем застоя». В Чайке (1980) поразительно красивое пространство усадьбы у колдовского озера, придуманное художником Левенталем, гармонировало с музыкально подобранным оркестром исполнителей: Нина – Вертинская, Треплев – Мягков, Сорин – Попов, Дорн – Смоктуновский, Тригорин – Калягин, Аркадина – Лаврова. «Новый мхатовский ансамбль впервые предстал в своей внятной объединяющей силе» (А.Смелянский). В 1985 был поставлен Дядя Ваня , в котором тема развала дома, семьи обретала пугающий «автобиографический» смысл: уходили великие «старики строго поколения МХАТ», под конец сыгравшие свой «лебединый спектакль» – Соло для часов с боем О.Заградника (1973).

Неуклонное разрастание труппы, падение внутритеатральной этики МХАТа отметили начало эпохи скандалов. После провала очередной попытки сокращения труппы, после бурных собраний и дискуссий возникла идея деления театра. В 1987 в здании на Тверском бульваре осталась часть труппы МХАТ им. Горького; руководителем театра стала актриса Татьяна Доронина. Театр в отремонтированном здании Художественного театра в Камергерском переулке стал назваться МХАТ им. Чехова, его художественным руководителем остался Ефремов.

Раздел Художественного театра был событием крайне болезненным. Резкая смена репертуара, уход многих ведущих актеров поставили театр на грань катастрофы. Первой премьерой в Камергерском становится Перламутровая Зинаида Рощина (1987), спектакль, который начал репетироваться в 1983 и казался устаревшим уже на премьере. В 1988 был поставлен Московский хор Петрушевской. В Кабале святош Булгакова (1988), поставленном Адольфом Шапиро, в поразительном дуэте Мольера-Ефремова и Короля-Смоктуновского звучал мотив конца романа театра и власти. На дуэте Гендель-Ефремов и Бах-Смоктуновский была построена постановка Возможной встречи Барца (1992). Попыткой освоения и разгадки русской стихотворной классики стали постановки Горе от ума (1992) и Борис Годунов (1993, царь Борис – Олег Ефремов). Последним спектаклем Ефремова на мхатовской сцене стали чеховские Три сестры (1997). Поставленный на круг дом Прозоровых живет и дышит в спектакле, как живое существо, меняясь со сменой времен года и временем суток. Построенный на мотивах расставания, прощания, ухода, этот спектакль предлагал взгляд на человеческую судьбу на фоне природы, на фоне мироздания. В финале дом отъезжал, растворялся среди деревьев торжествующего сада. Спектакль Сирано де Бержерак выпускался уже без Ефремова (ум. в 2000).

В 2000 художественным руководителем театра стал О.П.Табаков.

Литература:

Линч Дж., Глаголь С. Под впечатлением Художественного театра . М., 1902
Эфрос Н. Московский Художественный театр, 1898–1923 . М. – Пг., 1924
Немирович-Данченко Вл.И. Из прошлого . [М.], 1936
Московский Художественный театр в иллюстрациях и документах. 1898–1938 . М., 1938
Юзовский Ю. М.Горький на сцене МХАТ . М. – Л., 1939
Московский Художественный театр в иллюстрациях и документах. 1939–1943 . М., 1945
О Станиславском. Сборник воспоминаний . М., 1948
Ростоцкий Б. Русская классическая драматургия на сцене МХАТ . М., 1948
Марков П.А., Чушкин Н. Московский Художественный театр. 1898–1948 . М., 1950
Горчаков Н.М. Режиссерские уроки К.С.Станиславского . М., 1952
Немирович-Данченко Вл.И. Театральное наследие , т. 1–2. М., 1952–1954
Абалкин Н. А., Система Станиславского и советский театр . М., 1954
Московский Художественный театр 1898–1917 , т. 1. М., 1955
К.С.Станиславский. Материалы. Письма. Исследования . М., 1955
Строева М. Чехов и Художественный театр . М., 1955
Московский Художественный театр в советскую эпоху . М., 1962
Станиславский К.С. Собрание сочинений , тт. 1–9. М., 1988–1999
Соловьева И. Ветви и корни , М., 1998
Московский художественный театр. 100 лет . М., 1998
Смелянский А.М. Предлагаемые обстоятельства. Из жизни русского театра второй половины ХХ века . М., 1999

МХАТ им. М. Горького считает себя правопреемником Московского Художественного театра и, не отрекаясь от традиций, сложившихся в советскую эпоху, свой путь после раздела определяет как «возвращение к Станиславскому».

В настоящее время МХАТ им. М. Горького располагается по адресу: Тверской бульвар, д. 22, в здании, построенном в 1973 году по проекту архитектора В. С. Кубасова по инициативе министра культуры Е. А. Фурцевой для обеспечения сценическим пространством многочисленной труппы театра. Нынешнему МХАТ принадлежат обретенные в советскую эпоху орден Ленина, орден Октябрьской Революции, орден Трудового Красного Знамени. Символику старого МХАТ, парящую чайку, сохраняют оба театра.

С октября 1987 года, когда пьесой М. Горького «На дне» театр после раздела заявил о своей верности основоположникам Московского Художественного театра, поставлено более семидесяти спектаклей.

По-прежнему на сцене МХАТ им. М. Горького идут пьесы, поставленные много лет назад: «Синяя птица» М. Метерлинка, «Три сестры» А. П. Чехова - спектакль, восстановленный Т. В. Дорониной по режиссерскому рисунку Вл. И. Немировича-Данченко.

В репертуаре театра представлены спектакли разнообразных жанров, от комедий до драматических постановок, по произведениям классиков мировой и русской литературы - У. Шекспира, Ж. Б. Мольера, Б. Шоу, А. Н. Островского, А. П. Чехова, М. Горького, М. А. Булгакова и многих других - а также современных писателей.

Особое место в репертуаре занимают спектакли с участием Народной артистки СССР Татьяны Васильевны Дорониной: «Васса Железнова» М. Горького и «Старая актриса на роль жены Достоевского» Э. С. Радзинского.

В настоящее время художественный руководитель-директор МХАТ им. М. Горького - Эдуард Владиславович Бояков, Президент - Народная артистка СССР Татьяна Васильевна Доронина.

Президент МХАТ им. М. Горького, Народная артистка СССР Т. В. Доронина

Предназначение драматического театра всегда определялось словом «духовность». Стараясь удержать и развить то, что названо традицией, мы обратились к пьесам тех авторов, которые всегда считались мхатовскими и с первого сезона после разделения определили свой путь как «возвращение к Станиславскому», как утверждение классической театральной литературы. Чехов, Горький, Булгаков, Достоевский - в сегодняшней интерпретации, сегодняшними обостренными нервами сыгранные, воспаленными умами постигнутые. Советские драматурги Александр Вампилов, Виктор Розов, Алексей Арбузов. В традициях МХАТ - авторы-современники. Лучшие из них: Валентин Распутин, Юрий Поляков, Владимир Малягин.

Мы пытаемся передать молодым актерам, которых приняли в свою труппу, то лучшее, чему научили нас наши великие учителя. Традиции русского театра - реализм, правда и слово во славу человека. Духовное совершенствование, стремление возвернуть то, что названо «совестью», ибо именно совесть является мерилом человеческой порядочности, доброты и самоотверженности. Наличие совести в каждом из нас определяет «человек ты или тварь дрожащая», гражданин своей страны или враг и лихоимец, берущий, разрушающий и разоряющий землю, которая тебя породила. Это является для нас основой, очень востребованной сегодня, когда так много криминала и потеряны нравственные критерии. Мы их возвращаем. Мы - в пути.

Здание театра

В 1972–1973 гг. архитекторами В. С. Кубасовым, А. В. Моргулисом и В. С. Уляшовым было построено новое здание МХАТ (ныне МХАТ им. М. Горького): величественное сооружение с темным фасадом, облицованным коричнево-красным туфом. Главный фасад театра разделен на длинные горизонтальные полосы, имитируя в камне театральный занавес, складками спадающий вниз. Сплошная белая полоса балконов и резко выдвинутые вперед металлические кронштейны, поддерживающие фонари и барельефы, изображающие четырех муз, подчеркивают главный вход, а также вносят ритм и динамику во всю композицию. Пилоны завершены композициями из фонарей. Широкая лестница ведет с улицы к отодвинутым вглубь здания входам. Они манят зрителей войти в совершенно особый, чудесный мир. Общая стилистика фасада сближена с тяжеловесными прообразами петербургского или даже скандинавского модерна.

Зрительный зал рассчитан на 1345 человек. Атмосфера торжественности возникает в интерьерах, отделанных деревом, камнем, бронзой. Здесь все выдержано в тонах, характерных для старого здания МХАТ. Интерьер театра, выполненный с применением натуральных материалов (темное дерево и камень) получил выразительное, но сдержанное решение. Деревом облицованы не только стены фойе, но и весь зрительный зал, колонны и даже лифтовые двери. В пластической обработке стен, опорных стоек, перил и плафонов в сочетании с приглушенной колористической гаммой (оттенки коричневого и оливково-зеленого), создающей некоторую сумрачность помещений, проявилось образное мышление авторов.

Геометрическая мебель темно-зеленого оттенка гармонирует с островками зелени, выделенными подсветкой. Использование приема перетекающих пространств, в котором разные виды освещения (люстры в виде сталагмитов, лестницы со светящимися поручнями) изобретательно применены для акцентирования переходов из одного помещения в другое, скрывает асимметричность внутренней организации.

Архитекторы создали яркое художественно-образное решение для здания театра, в котором найдено точное ощущение стилистического единства формы, пластики и цвета.