Трудно представить, что видео полуторачасовых лекций по фольклору могут заинтересовать широкую публику, тем не менее, выступления самарского филолога Софьи Залмановны Агранович облетели рунет и сделали ее еще более знаменитой, чем она была при жизни. Специально для «Большой Деревни» ее ученица Ксения Аитова вспоминает, как все было на самом деле.
«Я не гений», - говорила она про себя. - «Вот Рымарь - гений. А я только пересказываю то, что написали другие». Какая Софья Залмановна Агранович без самоиронии! Но для нас она была больше, чем гением - человеком, который знает, как устроен мир.
Ее лекции по истории и теории фольклора первому курсу всегда ставили на 1 сентября. Наверное, чтобы сразу потрясти вчерашних самарских школьниц и показать «филфак лицом». У нас здесь, мол, не просто горы книжек и унылое сидение в библиотеке.
Впрочем, школьницы, по крайней мере, те, что шли на филфак не от безысходности, к первому сентября как правило бывали наслышаны. Кажется, про Агранович мне впервые рассказал классе в девятом старший товарищ Макс Киселев. Или раньше была заметка Кати Спиваковской в одной из самарских газет? Нет, конечно, заметку я читала потому, что уже знала фамилию «Агранович».
Вот здесь на первой лекции (слушайте, какие же все-таки молодцы психологи, что все это записали!) Софья Залмановна рассказывает полную, неадаптированную версию «Курочки Рябы». У нас тоже рассказывала, и тоже на первой. И у наших предшественников, и еще раньше - наверное, все 30 лет, что работала в университете. А еще о том, что Золушка боится полуночи, потому что превратится обратно в мертвую. И про Красную шапочку, которую съела бабушка, а вовсе не волк, и про Гамлета, английскую версию нашего Иванушки Дурачка, который всех перехитрил - но это уже позже.
Ее лекции буквально взрывали мозг филфаковских «новобранцев». Ломали шаблон. Кажется, во времена нашей учебы все эти выражения еще не вошли в употребление, иначе обязательно оказались бы в лексиконе Софьи Залмановны. За словом в карман она не лезла - говорила на цветастом, неакадемическом языке, на нем же пересказывала сказки и мифы. «Это когда Гаврюша сказал Маше, что она будет матерью-одиночкой» (про Благовещение), «Я тетка старая, перчу уж вот как есть» - это все здесь, на первой видеозаписи. «Мировая тетка» - называют ее в интернете те, кто никогда не учился в Самарском госуниверситете. Ей бы понравилось.
Сказать, что Агранович была колоритной - значит мало, что сказать. Первое, что узнавали от аспирантов поступившие в универ в начале 2000-х - что «не застали настоящей Агранович». Софья Залмановна, как можно понять по видео, тщедушной никогда не была, но про ее прежние объемы ходили настоящие легенды. До сих пор не знаю, были они верны или преувеличены, но из-за проблем со здоровьем в какой-то момент врачи посадили Агранович на жесткую диету. Она иногда жаловалась на нее на лекциях, тоже в рамках самоироничного проекта («я голодная, поэтому злая»).
Источник фото:
Затем, она курила в аудитории. Неслыханная дерзость для академического университета, туалет в котором увешан запретами. И еще - палка. У Агранович болели ноги, но трость выполняла и много дополнительных функций. Например, служила наглядным пособием: положенная на стол, обозначала водораздел между миром мертвых и живых. Иногда ею даже грозили расшумевшимся задним рядам, но жест был скорее ритуальным. При всей страстности натуры, что распространялось и на науку («симулякр, не бодриярь» - любимое выражение Агранович в адрес любой «зауми») женщиной она была добродушной, общительной и разговорчивой (даже книжки не могла писать одна, все семь - в соавторстве с коллегами).
Я смотрю запись лекции и слышу постоянный смех. Было ли у нас так же? Наверняка. И это не только школьное «подхихикивание» на пикантных местах и острых выражениях. Хотя Агранович, конечно, была блестящим рассказчиком - умела подвести к теме, заинтриговать. Иногда, впрочем, ее обещания «об этом когда-нибудь рассказать» так ничем и не увенчивались. Лекции ее строились несколько хаотично (что тоже было отдельной темой для самоиронии и самокритики), но ничего при этом не теряли. Смех в аудитории был смехом открытия и узнавания. Вскоре мы прочитаем «Исторические корни волшебной сказки» Проппа, Панченко, Бахтина и многих других исследований истоков литературы. А пока это настоящее открытие - что на культуру можно смотреть вот так, через мифологическое сознание.
Источник фото: медиа-проект «Самарские судьбы»
Сводки биографии говорят, что Агранович была крупнейшим в городе специалистом по фольклору, мифологии и мифопоэтике. Студентами мы об этом не думали. Она сама была так пропитана этими «историческими корнями» и размышлениями о влиянии архаического сознания на современность, что стала для нас почти фольклорным персонажем. Приземистая, резвая, несмотря на клюку, с неизменной сигаретой и хрипловатым голосом, любительница анекдотов («это такая редкость - смешной анекдот без мата!»), яркая, грубоватая и безмерно обаятельная, Софья Залмановна, или Софа, как называли ее коллеги, знала самое главное. На лекциях по фольклору она рассказывала нам, как устроен мир. Кажется, именно это знание давало ей ту свободу, за которой тоже тянулись студенты. Что может сковывать человека, который знает шифр, ключ к разгадке мира?
Даже не попытаюсь воспроизвести здесь рассказ Софьи Залмановны о «стоянии Зои» и ее интерпретацию «самарского чуда» - нынче такие вещи чреваты. Но анекдотом текст про Агранович грех не закончить. В наследство от первой лекции остался этот. Поскольку про погоду, то припоминается часто:
Папа спрашивает у маленькой дочки: «Катенька, какое сейчас время года?» - «Лето» - «Ну какое же лето, смотри, листья желтые» - «Лето» - «Смотри, люди идут в сапогах и куртках» - «Лето» - «Смотри, дождик идет…» - «А вот такое х…вое лето», - отрезает дочка.
Все записанные лекции Софьи Агранович можно посмотреть по
Софья Агранович: человек и миф
на сайте bigvill.ru, для которого я писала текст, есть ссылка на остальные лекции СЗ
«Я не гений», — говорила она про себя. — «Вот Рымарь — гений. А я только пересказываю то, что написали другие». Какая Софья Залмановна Агранович без самоиронии! Но для нас она была больше, чем гением — человеком, который знает, как устроен мир.
Ее лекции по истории и теории фольклора первому курсу всегда ставили на 1 сентября. Наверное, чтобы сразу потрясти вчерашних самарских школьниц и показать «филфак лицом». У нас здесь, мол, не просто горы книжек и унылое сидение в библиотеке.
Впрочем, школьницы, по крайней мере, те, что шли на филфак не от безысходности, к первому сентября как правило бывали наслышаны. Кажется, про Агранович мне впервые рассказал классе в девятом старший товарищ Макс Киселев. Или раньше была заметка Кати Спиваковской в одной из самарских газет? Нет, конечно, заметку я читала потому, что уже знала фамилию «Агранович».
Вот здесь на первой лекции (слушайте, какие же все-таки молодцы психологи, что все это записали!) Софья Залмановна рассказывает полную, неадаптированную версию «Курочки Рябы». У нас тоже рассказывала, и тоже на первой. И у наших предшественников, и еще раньше — наверное, все 30 лет, что работала в университете. А еще о том, что Золушка боится полуночи, потому что превратится обратно в мертвую. И про Красную шапочку, которую съела бабушка, а вовсе не волк, и про Гамлета, английскую версию нашего Иванушки Дурачка, который всех перехитрил — но это уже позже.
Ее лекции буквально взрывали мозг филфаковских «новобранцев». Ломали шаблон. Кажется, во времена нашей учебы все эти выражения еще не вошли в употребление, иначе обязательно оказались бы в лексиконе Софьи Залмановны. За словом в карман она не лезла — говорила на цветастом, неакадемическом языке, на нем же пересказывала сказки и мифы. «Это когда Гаврюша сказал Маше, что она будет матерью-одиночкой» (про Благовещение), «Я тетка старая, перчу уж вот как есть» — это все здесь, на первой видеозаписи. «Мировая тетка» — называют ее в интернете те, кто никогда не учился в Самарском госуниверситете. Ей бы понравилось.
Сказать, что Агранович была колоритной — значит мало, что сказать. Первое, что узнавали от аспирантов поступившие в универ в начале 2000-х — что «не застали настоящей Агранович». Софья Залмановна, как можно понять по видео, тщедушной никогда не была, но про ее прежние объемы ходили настоящие легенды. До сих пор не знаю, были они верны или преувеличены, но из-за проблем со здоровьем в какой-то момент врачи посадили Агранович на жесткую диету. Она иногда жаловалась на нее на лекциях, тоже в рамках самоироничного проекта («я голодная, поэтому злая»).
Затем, она курила в аудитории. Неслыханная дерзость для академического университета, туалет в котором увешан запретами. И еще — палка. У Агранович болели ноги, но трость выполняла и много дополнительных функций. Например, служила наглядным пособием: положенная на стол, обозначала водораздел между миром мертвых и живых. Иногда ею даже грозили расшумевшимся задним рядам, но жест был скорее ритуальным. При всей страстности натуры, что распространялось и на науку («симулякр, не бодриярь» — любимое выражение Агранович в адрес любой «зауми») женщиной она была добродушной, общительной и разговорчивой (даже книжки не могла писать одна, все семь — в соавторстве с коллегами).
Я смотрю запись лекции и слышу постоянный смех. Было ли у нас так же? Наверняка. И это не только школьное «подхихикивание» на пикантных местах и острых выражениях. Хотя Агранович, конечно, была блестящим рассказчиком — умела подвести к теме, заинтриговать. Иногда, впрочем, ее обещания «об этом когда-нибудь рассказать» так ничем и не увенчивались. Лекции ее строились несколько хаотично (что тоже было отдельной темой для самоиронии и самокритики), но ничего при этом не теряли. Смех в аудитории был смехом открытия и узнавания. Вскоре мы прочитаем «Исторические корни волшебной сказки» Проппа, Панченко, Бахтина и многих других исследований истоков литературы. А пока это настоящее открытие — что на культуру можно смотреть вот так, через мифологическое сознание.
Сводки биографии говорят, что Агранович была крупнейшим в городе специалистом по фольклору, мифологии и мифопоэтике. Студентами мы об этом не думали. Она сама была так пропитана этими «историческими корнями» и размышлениями о влиянии архаического сознания на современность, что стала для нас почти фольклорным персонажем. Приземистая, резвая, несмотря на клюку, с неизменной сигаретой и хрипловатым голосом, любительница анекдотов («это такая редкость — смешной анекдот без мата!»), яркая, грубоватая и безмерно обаятельная, Софья Залмановна, или Софа, как называли ее коллеги, знала самое главное. На лекциях по фольклору она рассказывала нам, как устроен мир. Кажется, именно это знание давало ей ту свободу, за которой тоже тянулись студенты. Что может сковывать человека, который знает шифр, ключ к разгадке мира?
Даже не попытаюсь воспроизвести здесь рассказ Софьи Залмановны о «стоянии Зои» и ее интерпретацию «самарского чуда» — нынче такие вещи чреваты. Но анекдотом текст про Агранович грех не закончить. В наследство от первой лекции остался этот. Поскольку про погоду, то припоминается часто:
Папа спрашивает у маленькой дочки: «Катенька, какое сейчас время года?» — «Лето» — «Ну какое же лето, смотри, листья желтые» — «Лето» — «Смотри, люди идут в сапогах и куртках» — «Лето» — «Смотри, дождик идет...» — «А вот такое х...вое лето», — отрезает дочка.
Софья Залмановна Агранович (1944 — 18 июля 2005) — филолог, литературовед, фольклорист, профессор кафедры русской и зарубежной литературы Самарского университета, автор книг.
Родилась в городе Куйбышеве (ныне Самара) в семье рабочих. Окончила Куйбышевский педагогический институт. Работала пионервожатой в школе(1961-1962),была научным сотрудником Куйбышевского литературного музея(1966-1968),преподавателем в профтехучилище(1968-1975),читала лекции в других вузах и школах (по программе предвузовской подготовки). По приглашению Льва Адольфовича Финка пришла работать в Куйбышевский государственный университет, где проработала 30 лет и стала крупнейшим в городе специалистом по фольклору, мифологии, мифопоэтике.
Софья Залмановна разработала авторский курс «История и теория фольклора», вела студенческий спецсеминар, изучающий связи фольклора и литературы, отражение в современном художественном сознании древних мифологических представлений. В том же направлении развивалась и её собственная научная деятельность: вместе со своими коллегами Л. П. Рассовской, А. И. Петрушкиным, И. В. Саморуковой, Е. Е. Стефанским, С. В. Березиным создала семь научных монографий.
Основное направление научной деятельности С. З. Агранович: исследование того, как архаические структуры языка и мышления представлены в литературе, как они задействованы в формировании смысла литературного произведения. Была продуктивно развита бахтинская традиция рассмотрения явления культуры в «большом времени».
Награждена медалью «Ветеран труда».
Книги (7)
В книге «Homo amphibolos. Человек двусмысленный Археология сознания», исследуя генетическую природу психологических феноменов человеческого сознания и кардинальных категорий культуры, авторы выстраивают принципиально новую гипотезу, объясняющую происхождение человека и архаические истоки его сознания.
Гармония - цель - гармония
В книге «Гармония — цель — гармония. Художественное сознание в зеркале притчи», авторы пытаются объяснить происхождение и развитие изначально заданных правил человеческой жизни, которые возникли и продолжают жить в каждом из нас.
Двойничество
Монография посвящена литературному архетипу «двойничества» и его основным вариантам, среди которых авторы выделяют три основных: «двойники-антагонисты», «карнавальные пары», «близнецы».
Двойничество в целом трактуется как «языковая структура», в которой образ человека корректируется одним из исторических вариантов бинарной модели мира. Особое внимание уделяется «близнечному», или «русскому типу» двойничества, формирование которого связано со специфическими социокультурными условиями России XVII века.
Миф в слове: продолжение жизни
Очерки по мифолингвистике.
В монографии анализируется генезис ряда славянских концептов (в частности, стыд и срам, печаль, лютость, место) с точки зрения мифа и ритуала.
Миф, фольклор, история в трагедии Борис Годунов и в прозе А.С.Пушкина
Исследуются характер историзма и фольклорные основы трагедии «Борис Годунов», романа «Капитанская дочка», повести «Пиковая дама» А.С.Пушкина, а также драматической трилогии А.К.Толстого.
В центре внимания исследователей сложный и богатый комплекс идей и проблем, связанных с фигурой царя, генезис которой восходит к образу племенного вождя периода разложения родового строя и формирования классового общества. Интересны также наблюдения и размышления авторов над связями идейного комплекса «царь — самозванец — скоморох — юродивый» и жанровой, природы трагедии и романа.
Неизвестный Хемингуэй
Фольклорно-мифологическая и культурная основа творчества.
Книга о произведениях Э.Хемингуэя, который во времена идейных и духовных кризисов столетия нашел глубинную основу для творчества: народные, фольклорно-мифологические представления, культурные традиции, складывавшиеся веками и бережно хранившиеся человечеством. Именно они являются основой подтекста таких рассказов и романов, как «В наше время», «И восходит солнце», «Прощай, оружие!».
Писатель видел и другое, самое страшное — как манипулируют народным сознанием, выхолащивают его, приспосабливая к политическим сиюминутным интересам. Не только видел, но и показал во многих произведениях — рассказах, романах, таких, как «Иметь и не иметь», «По ком звонит колокол».
Со́фья Залма́новна Аграно́вич (24 июня - 18 июля ) - российский филолог , литературовед , фольклорист , профессор кафедры русской и зарубежной литературы Самарского университета , автор книг.
Биография
Родилась в 1944 году в городе Куйбышеве (ныне Самара) в семье рабочих. Окончила . Работала пионервожатой в школе (1961-1962), была научным сотрудником Куйбышевского литературного музея (1966-1968) , преподавателем в профтехучилище (1968-1975), читала лекции в других вузах и школах (по программе предвузовской подготовки).
Основное направление научной деятельности С. З. Агранович: исследование того, как архаические структуры языка и мышления представлены в литературе, как они задействованы в формировании смысла литературного произведения. Была продуктивно развита бахтинская традиция рассмотрения явления культуры в «большом времени».
Софья Залмановна получила не только признание коллег и научного сообщества, но огромную любовь своих студентов, и даже сама в какой-то степени стала персонажем студенческого фольклора .
Памяти Софьи Залмановны Агранович был посвящён междисциплинарный научный семинар «Миф как объект и/или инструмент интерпретации гуманитарных наук», проведённый 26 сентября 2009 года на кафедре русской и зарубежной литературы СамГУ .
Библиография
В совместной монографии «Миф, фольклор, история в трагедии „Борис Годунов“ и в прозе А. С. Пушкина» (1992) С. З. Агранович и Людмила Петровна Рассовская исследовали характер историзма и фольклорные основы трагедии «Борис Годунов », романа «Капитанская дочка », повести «Пиковая дама » А. С. Пушкина , а также драматической трилогии А. К. Толстого . Авторы показывали также связь пушкинской трагедии с традициями Еврипида и Шекспира . Произведения Пушкина рассматривались в широком контексте истории человечества.
В работах С. З. Агранович, выполненных в соавторстве с Ириной Владимировной Саморуковой , изучался архаический генезис различных жанровых моделей , а также двойничества , понимаемого как модель осмысления человека и мира, имеющая национально-историческую специфику.
Агранович тяготела к междисциплинарным исследованиям. Так, С. З. Агранович и Евгений Евгеньевич Стефанский развивали особую область гуманитарного знания - мифолингвистику , посвящённую тому, как язык воспроизводит и транслирует культурные концепты. В книге «Миф в слове: продолжение жизни. Очерки по мифолингвистике» исследуется генезис ряда славянских концептов (в частности, стыд и срам, печаль, лютость, место) с точки зрения мифа и ритуала . Для доказательства авторы привлекали широкий спектр фактов языка, фольклора, литературы и искусства.
Последняя книга, над которой работала Агранович (в соавторстве с психологом Сергеем Викторовичем Березиным), называется «Homo amphibolos: Археология сознания». Исследуя генетическую природу психологических феноменов человеческого сознания и кардинальных категорий культуры, авторы выстроили принципиально новую гипотезу, объясняющую происхождение человека и архаические истоки его сознания, возникновение символического языка. Особое внимание было уделено природе смеха . По мысли исследователей, смех стал психическим «механизмом», давшим человеку возможность парадоксально-неожиданного и экономно-лаконичного выхода из постоянно возникавших двусмысленных ситуаций, ситуаций так называемого «двойного послания». Мозг человека обрёл уникальное качество, которое выделило его из остальной живой природы, позволило развить перспективные аналитические способности и подготовиться к новым «вызовам» окружающего мира.
Прижизненные издания
Посмертные издания
- Агранович С., Конюшихина М., Петрушкин А., Рассовская Л. и др. У корней мирового древа. Миф как культурный код. - Самара: Бахрах-М, 2015-448 с. ISBN 9785946481137
Напишите отзыв о статье "Агранович, Софья Залмановна"
Примечания
Ссылки
- сайт Самарского госуниверситета
- Евгений Стефанский
- Вестник СамГУ
- «Самарская газета», 22.11.2014
- Ксения Аитова «Большая деревня»
- Татьяна Грузинцева Журнал «Самарские судьбы» №6 за 2010 год, стр.80-91
Отрывок, характеризующий Агранович, Софья Залмановна
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
Когда в детстве меня спрашивали, кем я хочу вырасти, я довольно часто терялась - так много профессий! То я хотела быть художником-анималистом, то модельером, то ветеринаром, а то психологом. Теперь, когда я уже большая девочка, и всем ясно, что выросла я неудачницей, таких вопросов мне никто не задаёт. Но если бы кто-то спросил - кем ты, Скейли, хочешь стать, когда вырастешь? - я бы не задумываясь ответила:
- Софьей Залмановной!
Так о чём же она? Что является центральным интересом исследований Агранович? Язык, разумеется. Я бы сказала даже, что она занимается археологией языка. Этому посвящена её замечательная книга, написанная в соавторстве с Е.Е. Стефанским "Миф в слове - продолжение жизни. Очерки по мифолингвистике". Например, знаете ли вы, об амбивалентном значении слова "лютость", о том, что слова "печь" и "печаль" однокоренные, что "стыд" и "срам" древние социальные конструкты? Книга захватывающе интересная, я читала с наслаждением.
Так же мне очень понравилась её книга "Человек двусмысленный" - так же написанная в соавторстве, с С. В. Березиным. Здесь затрагиваются глубинные, философские вопросы культурогенеза и даже антропогенеза - с точки зрения авторов человека как вид сформировали язык и смех, двойственность, бинарность речи. Охват материала шире сугубо филологических вопросов, в книге говориться и о строении мозга (которое, оказывается, есть модель человеческого мира), и о генетике (что членораздельная речь для человека и асимметрия мозга - это мутация) и о древних ритуалах - я читала как самый захватывающий триллер, композиция и язык изложения выше всяких похвал! По уровню насыщенности материалом и при этом доступности читателю, я бы поставила "Человека двусмысленного" в один ряд с такими шедеврами, как "Этногенез и биосфера Земли" Л.Н. Гумилёва, "Человек, который принял жену за шляпу" О. Сакса и "Не надейтесь избавиться от книг!" Умберто Эко.
Всем любительницам языка, как явления, рекомендую и её книги и её лекции!
