Дочь Солнца пришла к Солнцу и пожаловалась:
- Сегодня меня обидел нарт Сослан.
Солнце очень рассердилось, оно позвало Колесо Барсага и велело ему:
- Мою дочь обидел нарт Сослан, пойди и отплати за нашу обиду.
Колесо Барсага сказало:
- Отплачу Сослану за вашу обиду. Только где мне его найти?

Солнце сказало:
- Я стану следить за ним, и, когда найду его в подходящем месте, скажу тебе.

Вот как-то раз нарт Сослан отправился в поход и уснул в одном месте. Увидело его Солнце спящим и сказало Колесу Барсага:
- Спит он в степи, так иди отплати за нашу обиду.

Колесо Барсага спустилось с небес на землю и покатилось. Приблизилось к Сослану и прокатилось по его голове. Колесо Барсага было из чистой стали, и от головы нарта Сослана посыпались искры. Крикнул вслед Колесу Сослан:
- Мерзкий прислужник, далеко тебе не уйти!

Принялся Сослан преследовать Колесо, и оно вкатилось в ольховую рощу. Кричит нарт Сослан роще:

Начала ольховая роща опутывать ветвями Колесо Барсага, но так и не смогла его удержать.

Нарт Сослан добежал до ольховой рощи, поблагодарил ольху и сказал:
- Да станут люди готовить из тебя краску!

Колесо Барсага вкатилось в буковую рощу. И опять крикнул Сослан роще:
- Задержи этого мерзкого прислужника!

Стал бук опутывать ветвями Колесо Барсага и чуть задержал его, но Колесо опять вырвалось. Добежал нарт Сослан до буковой рощи и поблагодарил бук:
- Да станешь ты приносить людям сладкие плоды - и с тех пор на буке растут орешки.

А Колесо Барсага вкатилось в ореховую рощу. И опять Сослан закричал роще:
- Задержи этого мерзкого прислужника!

Опутал ветвями Колесо Барсага орешник, и нарт Сослан стал догонять его, но Колесо Барсага опять вырвалось. Добежал нарт Сослан до орешника и поблагодарил его:
- Да станешь ты приносить людям вкусные орехи - и с тех пор растут на нем орехи.

Вкатилось Колесо Барсага в березовую рощу. И Сослан кричит березовой роще:
- Задержи этого мерзкого прислужника!

Березовая роща оплела Колесо гибкими ветвями, точно веревками, и задержала его. Нагнал нарт Сослан Колесо, подмял его под себя, придавил коленями, и у Колеса Барсага из горла хлынула кровь.

Испугалось Колесо Барсага, стало просить прощения у нарта Сослана:
- Никогда больше этого не сделаю, прости меня!

Нарт Сослан взял с него слово и отпустил.

Поблагодарил Сослан березовую рощу:
- Пусть даже на далекое расстояние ищут тебя люди на вертела для шашлыков, посвящаемых богу!

Нарт Сослан отправился домой, а Колесо Барсага поднялось на небеса. Поднялось на небеса, пришло к Солнцу и пожаловалось:
- Прокатилось я по голове нарта Сослана, но ничем ему не повредило.

Тогда Солнце сказало Колесу:
- Выше колен он из стали, и не сладить тебе с ним, если не прокатишься по его коленям.

И опять Солнце стало следить за Сосланом. Пошел Сослан в поход, долго ходил, а потом уснул где-то в степи, и Солнце опять велело Колесу Барсага:
- Уснул он в степи, иди к нему и на этот раз прокатись по его коленям Колесо Барсага спустилось с небес, нашло Сослана и прокатилось по его коленям. Обе ноги ему отрезало. Сослан успел еще открыть глаза, но подняться уже не смог. Лежит Сослан, сокрушается.

Прошло время, и явился волк. Завыл-запричитал волк:
- О наш постоянный кормилец, наш благодетель, ведь только благодаря тебе, нарт Сослан, мы и жили!
Сослан сказал ему:

ног.

Волк отказался, и за это Сослан поблагодарил его:
- Когда будешь нападать, пусть будет у тебя мое сердце, а когда будешь убегать, пусть оно будет подобно сердцу девицы.

Тут явилась лисица. И лисица тоже с воплем и плачем приблизилась к Сослану:
- О наш постоянный кормилец и благодетель, кто теперь нас будет кормить?

Нарт Сослан и ей сказал:
- Довольно горевать, подойди поближе и насыться мясом моих
ног.

Лисица тоже отказалась и, сокрушаясь, отошла в сторону. Поблагодарил и ее нарт Сослан:
- Да будешь ты самой умной среди зверей.

Нарт Сослан и ему сказал:
- Довольно горевать, подойди поближе и насыться мясом моих
ног.

И ворон отказался, и его поблагодарил нарт Сослан:
- Где бы на земле ни был твой корм, чтобы ты его видел с высоты.

Тут ворона прилетела. И она сокрушалась так, словно была огорчена. Сослан и ей говорит:
- Довольно горевать, подойди поближе и насыться мясом моих
ног.

Ворона приблизилась и стала клевать Сослановы ноги.
Тогда Сослан проклял ее:
- Да будет падаль твоим единственным кормом и чтобы люди тебя гнали прочь!

Похоронили Сослана в склепе, как он и велел. Каждый день его навещала жена.

Сырдон и нарт Сослан издавна враждовали между собой, и каждое утро Сырдон приносил в склеп ослиный помет и бросал Сослану, мол, вот тебе еда. Так вот и глумился над Сосланом.
Как-то жена опять навестила Сослана, и тот сказал ей:
- Сырдон не дает мне покоя, глумится надо мной, принеси-ка мне наш большой фыдис.

Жена принесла ему фыдис. И когда наутро Сырдон пришел глумиться над Сосланом, нарт Сослан ухватил его фыдисом и затащил к себе в склеп. А затащив, стал его давить и бить, и у Сырдона из горла пошла кровь. Испугался Сырдон и стал просить у Сослана прощение:
- Никогда больше не приду к тебе, отпусти меня!

Отпустил его Сослан. С тех пор Сырдон даже близко к склепу не подходил.

Нарт Сослан, хотя и умер, но, заслышав тревогу, даже в Стране мертвых не мог усидеть. Если в Нарте случалась тревога, Сослан выскакивал из склепа и спрашивал:
- Что за тревога? - и из Страны мертвых помогал нартам. Как-то пастушок мимо кладбища гнал телят и захотелось ему увидеть нарта Сослана. Возле склепа Сослана он закричал: - Тревога!
Выскочил Сослан из склепа и спрашивает: - Что за тревога? А пастушок отвечает:
- Хотел я тебя увидеть, вот и закричал, а тревоги никакой нет. Тогда Сослан сказал:
- Йе уаууай, даже пастушата стали надо мной глумиться, - и с того дня до этого дня больше не показывался.

Сегодня многих ученых легенды и мифы стали интересовать как материал для выяснения того, какими же знаниями обладали наши далекие предки. О том, что "Нартский Эпос", несет в себе скрытый смысл и является источником сведений по самым вопросам, написано уже немало статей. В этой, речь пойдет о сугубо прикладных знаниях, искусно спрятанных в строчках одного из самых известных его сказании - «Как Сослан женился на Бедухе», а точнее эпизода с танцевальным поединком.
*Состязание между двумя знаменитейшими танцорами, Сосланом и сыном Хиза, служит завязкой известного сказания о сокрушении крепости Хиз и женитьбе Сослана… Пляски упоминаются особенно часто и притом не как случайный, а как существеннейший элемент нартовского быта, как серьезное и важное занятие, которому нарты отдавались от всей. Наряду с пляской очень любили нарты то, что мы назвали бы теперь спортивными играми. (В. И. Абаев «СКАЗАНИЯ О НАРТАХ», М.: «Советская Россия», 1978, вводная статья).
Самой знаменитой картиной на эту тему является масштабное полотно Махарбека Туганова «Пир нартов». Художник писал: «Я выбрал тот момент из сказания, где Сослан и Челахсартаг соревнуются в танце: в начале на столе, потом на чаше с пивом. Мне однажды довелось самому увидеть такой танец-соревнование. Один на голове держал полную чашу с пивом и во время танца не пролил не одной капли. Молодежь Осетии всегда упражнялась в таких искусных танцах».

Поиски сюжетов о молодецкой удали, связанных с котлами и чашами, привели к целому ряду интересных находок. Так Агусти Алемань в своей книге «Аланы в древних и средневековых письменных источниках» приводит такие строки: «… аланский витязь, звавшийся Фаран-дже, который похвалялся своим искусством в обращении с мечом и чашей…» . Это фрагмент из записанной в 16 веке истории курдов - Шараф-наме (Сказание о войске, ведомом царем Искандаром Победоносным, чтобы освободить Барда" и изгнать русов). Захват русами города Бердаа, описанный в нем происходил в 943 или 944 году. Было бы крайне наивно полагать, что «искусством обращения с чашей» авторы называли умение красиво пить алкоголь. Упомянутый рядом меч, обстановка боя да и само участие в важном сражении множества лучших из лучших, явно свидетельствуют о том, что речь идет о каком-то редком и весьма ценном ратном навыке.
На настоящий момент наиболее широко известными воинскими искусствами, где используются мечи, копья, чаши и котлы являются боевые искусства Шаолиня. Монахи-воины во время специальных представлений демонстрируют публике удивительные свойства человеческого тела, использую именно эти предметы.

Недалеко от входа в монастырь туристов встречает старинный котел для варки каши.
Стоя на подобной кухонной утвари монахи годами оттачивали своё мастерство.

Большие ёмкости с водой, зерном или песком издавна использовались здесь во время ежедневных изнуряющих тренировок.

Впечатлившие Туганова танцы с чашами на голове, и по сей день являются обязательным этапом обучения юношей в Шаолине. Стараясь не уронить пустую миску, молодые люди удерживают базовую стойку и тренируют всевозможные удары.

Ношение пиалы с жидкостью на голове исстари считалось лучшим способом вырабатывания королевской осанки и плавности передвижений у девушек не только на Востоке.

На греческих и этрусских вазах, к примеру, можно встретить изображение так называемого «танца с корзиной на голове».

К этрусской культуре относят и этот сосуд с танцующими на стенках фигурами.

На одной из греческих ваз запечатлены два танцующих сатира.

Вроде бы ничего не значащий факт, ведь вакханалии невозможно было представить без вина и танцев. Но обратите внимание на ногу, занесенную над чашей.
В музей Чернуски - одном из самых старых музеев Парижа, хранятся вот такие глиняные китайские статуэтки, изображающие танцующих на котле акробатов.

Датировка относит их ко времени Империи Хань (206 до н. э.-220 н. э.)
На греческих вазах можно найти массу подобных сюжетов, но ни одна из фигур не стоит на бортике чана. Все гимнасты демонстрируют свое мастерство либо на мебели, либо прямо на полу, сосуды же кое-где изображены стоящим рядом.

Подобным же образом изображались акробаты и в сюжете «Пляски среди мечей».

На Кавказе, как известно, и по сей день одним из самых известных танцев является «Танец с кинжалами».
В греческом искусстве связка «танец-чаша-голова» прослеживается, а вот «танец на котле» характерен лишь для более ранней этрусской эпохи. Позднее же на изображениях сосуды лишь присутствуют рядом с танцующими.

В отличие от этого, китайская культура сумела сберечь до наших дней не только комплекс физических упражнений, связанных с котлами и чашами, но и, что самое главное, подробнейшее объяснение того, как и зачем люди обучались подобным танцам. Информацию об этом можно найти в книгах одного из ведущих китаистов России, доктора исторических наук, профессора А.А. Маслова. Он стал первым европейцем, который прошел обучение в Академии ушу монастыря Шаолинь, и является посвященным последователем шаолиньской традиции в 32-м поколении.
Одна из цикла его статей о шаолинцюань называлась «Искусство легких шагов» . В ней автор и рассказал об упражнениях, удивительным образом напоминающих чудесный танец могучего нарта.

Сначала выдержки, описывающие сам процесс тренировок:
*Выберите любую кругообразную поверхность, немного возвышающуюся над землей. Шаолиньские монахи использовали большой монастырский котел. Боец с отяжеляющими мешочками на ногах бегал по кромке , нанося удары по мишеням и блокируясь от нападений монахов, стоявших на возвышениях. Укрепив на ногах грузы в 2-3 кг, бегайте по песку, внушая себе, что ноги едва касаются земли, не оставляя следов. Тренируясь в горах или на пересеченной местности, перепрыгивайте с камушка на камушек, с бугорка на бугорок, не задерживаясь, как бы летая над землей. После первого этапа занятий шаолиньские бойцы проходили испытания. Они должны были пробежать по раскатанному листу тончайшей рисовой бумаги, не порвав ее, и пройти по песку, оставив на нем едва заметные углубления .*
Об этом же рассказывается в книге Красулина И. А. «Жесткий цигун: управление жизненной энергией в практике боевых искусств»: *Занимайтесь долгое время до тех пор, пока следы на бумаге будут еле видны. Тогда уберите бумагу и ходите по песку, не оставляя следов, так чтобы ни одна песчинка не сдвинулась. Тогда это будет совершенным искусством.
То же самое можно обнаружить и в книге Попова А.П. «Кулак семьи Хун. Основы ушу Хунгар»: *На начальном этапе тренировки монахи использовали большой монастырский котел, который заполнялся до верха водой. Когда это упражнение было освоено, воду из котла выливали, а к поясу и к ногам прикрепляли мешочки с песком. Еще позже котел заменяли широким решетом, наполненным железными опилками. По мере освоения упражнения постепенно уменьшали количество железных опилок в решете. Когда монах мог ходить по краю пустого решета, это считалось важнейшим этапом в овладении искусством облегчения тела. *

Вот как объясняет необходимость подобных занятий А.Маслов:
*Судьба поединка во многом зависит от умения быстро и уверенно передвигаться независимо от поверхности под ногами, количества противников и любых неожиданностей. Недаром в старину говорили: «Новичка узнаешь по заносчивости, старательного ученика - по силе удара, а мастера - по легкости передвижения». Чтобы овладеть ею, в Шаолине разработали удивительное искусство «облегчения веса тела», или просто - «легкое искусство». Его секреты дошли и до наших дней. Владеющие ими способны стоять на листе бумаги, натянутом над землей, не прорывая его, или, например, без труда ходить по бревнам, плавающим на воде, так, чтобы они не скрывались под ней. В монастыре «легкое искусство» начинали преподавать с первых недель занятий, но первых успехов в нем можно было достичь лишь через шесть-семь лет.*
Сегодня искусство облегчения тела - одно из известнейших мягких внутренних искусств Шаолиня. Овладевший им гибок и легок. В канонах отмечается, что по-настоящему владеющих этим искусством очень мало.
*Ян Баньхоу, как и некоторые мастера «внутренних» стилей, владел удивительным искусством «приподнимания тела» (тифан шу), заключавшемся в регулировании веса собственного тела, - он мог облегчать его или даже приподниматься на несколько сантиметров над землей. Даже в самый дождливый день он приходил в гости без малейших следов грязи на подошвах. Как объяснял сам Ян Баньхоу, он просто «передвигается на несколько цуней над землей, так как очень не любит грязь»…
Дун Хайчуань (1797-1882) - патриарх багуачжан расставлял по окружностям хрупкие фарфоровые чашечки и, переходя по ним, выполнял полный комплекс своей школы, не расколов ни одной.* (А. А. Маслов «Тайный код китайского кунфу»)

Родиной древних боевых искусств считают Индию. Буддистские тексты повествуют о том, что, после того, как в 527 году нашей эры в тибетский монастырь Шаолинь пришел индийский основоположник дзэн-буддизма Бодхидхарма, он научил монахов управлять энергией тела - непременному условию для полетов.

Пользовались левитацией и сам Будда, и его наставник маг Саммат, которые могли часами оставаться висящими в воздухе. Рассказы о парящих индийских йогах и по сей день продолжают будоражить умы ученых. В середине 80-х в Вашингтоне состоялись первые соревнования «летающих йогов. В среднем йоги поднимались на 60 см в высоту и перемещались на 1,8 м по горизонтали. Человек, неподвижно сидящий в позе лотоса, медленно поднимался над землей, на несколько минут зависал в воздухе, а потом так же медленно опускался на землю. Искусство левитации сохранилось до наших дней не только в Индии, но и в Тибете. Считается, что левитировать может лишь тот, кто достиг высокой ступени своего духовного развития. В индийских Ведах можно найти даже практическое руководство по левитации, в котором детально описано, каким образом человек может привести себя в необходимое состояние, чтобы суметь оторваться от земли. Но за прошедшие века значение многих древнеиндийских слов и понятий оказалось утраченным, поэтому перевести эту бесценную инструкцию на современный язык невозможно. Левитация сама по себе не является целью йоги. Это лишь побочный эффект практики. Среди перечня основных сиддх (мистических совершенств) известный специалист-индолог профессор Р.Л. Томпсон приводит, дошедшее до нас еще из Вед, понятие: лагхима (лёгкость) - способность к левитации или антигравитации, посредством которой становится возможным "получать освобождение от усталости, истощения и преодолевать гравитацию " (С.Ч. III, "Ашта Сиддхи"). Сюда входит также и умение создавать громадный вес.
Левитации хорошо знали не только на Востоке, но и в Европе. Как правило, люди взмывали в воздух, пребывая в состоянии религиозного восторженного экстаза. Так свидетелями полетов монахини-кармелитки святой Терезы было более 230 священнослужителей. Величайший богослов римско-католической церкви Франческо Суарес за всю жизнь левитировал дважды. Иосифа Деза в состояние левитации могла приводить даже самая обычная музыка.

Из Индии через Китай «искусство облегчения веса тела» достигло и берегов Японии, где оно известно как Карумидзюцу. Благодаря нему ниндзя совершали высокие прыжки, уходя от ударов меча и нанося удары ногами сверху, ловко передвигались по деревьям, цепляясь за самые тонкие ветки. Японцем был и владевший этим навыком Уэчи Камбуна (1877-1948), основоположника третьего магистрального направления окинавского каратэ Уэчи-рю.

*Рассказывают, что как то раз после тренировки Уэчи Камбун попросил свою жену принести шесть хрупких фарфоровых чашек. Расставив их по прямой линии на расстоянии 25 см друг от друга, мастер попросил самого маленького и легкого ученика, весившего менее 50 кг, встать на чашки и пройти по ним. Ученик медленно поставил ногу на чашку, но едва начал переносить на нее вес тела, она тут же раскололась. «Существует искусство облегчения веса тела - «лёгкое искусство» - объяснил Уэчи. Всё зависит от силы вашего волевого посыла: захотите - врастёте в землю, захотите - окажетесь привязанными за макушку к небу и станете подниматься вверх, забыв о своём весе».
С этими словами мастер заменил разбитые чашки, легко вспрыгнул на фарфоровые пиалы и начал быстро передвигаться по ним. * (Маслов А. А. «Тайные коды боевых искусств Японии»). Надо сказать, что в молодости Уэчи Камбун десять лет обучался стилю кунг-фу Пангай-нун в южной провинции Китая.

Невозможно не заметить, что и в Китае и в Японии «Искусство облегчения веса тела» тесно связано с образом чаши, котла, решета, корзины и, наконец, хрупкой чашки. «Искусством легких шагов» называют они хождение по тончайшим фарфоровым чашечкам . Неискушенному в восточных единоборствах современнику трудно представить, что передвижения на стенках котла являются лишь самым первым этапом освоения этой таинственной техники, что в принципе человек может стоять, а тем более танцевать на пустой чашке. Отсюда и постоянное неосознанное стремление подменить нартский «танец на чаше» более понятным «танцем на котле», или хотя бы «танцем на большой чаше пива». Хотя, судя по всему вышесказанному, лучшие из нартов, должно быть, умудрялись танцевать и на самых крохотных чашечках. Именно это могло приводить в восторг всех присутствующих на пиру.
Подтверждение этому можно найти в самых разных вариантах рассказов об этих состязаниях.
Сказания о нартах известны многим народам Кавказа: адыгейцам, кабардинцам, черкесам, абхазам, убыхам, осетинам, балкарцам, карачаевцам, чеченцам, ингушам, некоторым народам Дагестана, а также хевсурам, сванам и рачинцам. В своей книге «Происхождение нартского эпоса» М. Ч. Джуртубаев пишет, что в кар.-балк. языке: *слово аякъ имеет два значения - «чаша» и «нога»; поэтому выражение аякъ ал означает «взять чашу» - и «быстро двигаться; плясать» (букв. «передвигать ногами»); аякъ ала билмейме означает «я танцевать не умею» (букв. - «я не умею передвигать ногами») - и «я не умею брать чашу»).
Опять перед нами тесная спайка понятий «танец», «нога» и «чаша». Вспомните танцующего сатира, с зависшей над сосудом ногой. Это отголосок всё той же древней традиции. Как известно сатиры были мистическими созданиями, отличавшимися фантастической выносливостью, как в битве, так и за праздничным столом. Виртуозно танцуя и играя на двойной флейте, они дополняли всегда веселящуюся и поющую свиту Диониса. Кому, как ни им было знать все тайны удивительных плясок.
Странный танец на котле является завязкой и в известной осетинской сказке «Золотой муравей и мышь»: * Золотой муравей и мышь жили вместе. Однажды они варили кашу, а когда каша сварилась, решили сплясать на краю котла .*
В мифологии муравей зачастую является символом чего-то крайне маленького, атома мирозданья, песчинки. Поэтому-то в сказке это его качество, вполне могло переплавиться в обозначение легкости того, кто, танцуя на краю котла, почти ничего не весит. А.В.Дарчиев в статье «Батраз-муравей» подробно анализирует мотив превращения славного нартского витязя Батраза в золотого муравья, соотнося его образ с грозовым божеством. Одним из участников разбираемого им сюжета «О молодом герое Арахцау» является опять же Сослан - «солнечный» герой Нартиады. Золото же с древнейших времен у многих народов сопоставлялось с солнцем.
Далеко на Востоке в японской мифологии можно найти аналогичную смысловую связку: «танец на котле» и «солнце» в истории о солнечной богине Аматэрасу. Чтобы выманить её из грота, богиня радости и веселья Амэ-но удзумэ исполняет танец на котле, во время которого она «приходит в священную одержимость». Только чан в сказании перевёрнут, и поэтому танец сопровождается грохотом, который и привлекает внимание Аматэрасу. А гром, как известно, атрибут грозового божества, которое, в свою очередь, всегда выступает покровителем воинов . Причём в имени богини др.-япон. элемент «удзумэ» происходит от «удзуси» или «одзоси» («сильный», «мужественный»). Очевидно, что перед нами та же знакомая связка «танец-котел-воин-солнце», хотя танцует вроде бы женский персонаж.

Надо сказать, что в нартском эпосе тоже присутствует замена персонажа в сюжете связанном с танцем на чаше. Так у адыгов, есть сказание о том «Как Бадыноко и Сосруко стали друзьями». В ней Бадыноко (архетипичный культурный герой адыгской Нартиады) превзошел Сосруко в аналогичном танцевальном поединке:
* Войдя в кунацкую, он стал плясать, как плясал Сосруко, на маленьком треногом столе, уставленном напитками и яствами, стал плясать по краям чаши с приправой и ни капли не пролил. Он соскочил с треногого столика и пробил земляной пол, уйдя по колена в землю. А когда он вырвался из земли, то из-под его черкески поднялся такой ветер, что нарты свалились со своих скамей и опрокинулся огромный котел с наваром из бычьего мяса.*
Этот замечательный эпизод искореняет всякое сомнение в том, что схожесть шаолиньских упражнений и нартских танцев простое совпадение. Для того, чтобы убедиться в этом, нужно просто обратить внимание на следующее за «Хождением по котлу» упражнение «Искусство высокого прыжка» из шаолинцюань:
* Это упражнение преподавалось с детства и позволяло совершать удары ногами в высоких прыжках, а также молниеносно подниматься после падений. Выкопайте в земле яму глубиной в 30-40 см, достаточно широкую, чтобы там могли стоять два человека. Выпрыгивайте из ямы. Постепенно углубляйте яму, доведя месяца через три её глубину до 1 м. Затем прыгайте с грузом 5-10 кг на плечах.*

Два аналогичных упражнения (хождение по котлу и выпрыгивание из ямы), следующих одно за другим, в описании двух совершенно на первый взгляд не связанных комплексов движений, никак не могут быть случайным совпадением. Перед нами сохранившиеся звенья какой-то древней системы укрепления и развития человеческого тела.
Каким же образом одни и те же сведения могли попасть когда-то и на Кавказ и в древнюю Индию? На сегодняшний день напрямую Индию с нартским эпосом связывает единая языковое пространство, поскольку древний санскрит как и осетинский язык относятся к индоиранским или арийским языкам - восточной ветви индоевропейской семьи языков, восходящей к единому предку («праиндоиранскому языку») и связанной происхождением с миграциями древних индоиранцев. Надо сказать, что ученые единодушно признают, что наиболее полные предания о нартах сохранились у осетин.
Официальная точка зрения говорит о том, что эпос начал создаваться в 8-7 веках до н.э. Хотя учёные РАН изучавшие «Нартский Эпос» в 2013 году, сделали заключение, что в нём содержится описание реальной цивилизации существовавшей на рубеже 11-10 тыс. до н.э. Существование праиндоиранцев определяют в хронологических рамках 3-2 тыс. до н.э. Греческий язык, как индоевропейский обособленный язык - 3 тыс. до н.э.

Другой связующей нитью с Индией могут оказаться скифы. По одной из недавно выдвинутых версий, родовое имя Будды Шакьямуни (623-543 до н. э.) переводится как «сакский мудрец» или «мудрец из племени саков» (шаков). А саки, как известно, были одним из скифских племен, оставивших неизгладимый след в культуре как Кавказа, так и Китая. Наивысшего расцвета Скифское царство достигло в IV в. до н.э. при царе Атее. Нет никаких сведений о том, что скифам было известно «Искусство легких шагов», хотя одной из реликвий скифского царя был именно легендарный медный котел, отлитый из наконечников стрел. А золотая чаша была одним из четырех священных предметов, упавших, согласно легенде, с неба на скифскую землю.

Что же касается нартов, то неоспоримым доказательством того, что лучшие из них владели «Искусством облегчения веса» является сам текст Нартиады. В описании удивительного танца рассказывается не просто о том, что не было задето ничего из посуды, стоящей на столе. В подобных архаичных текстах каждое слово имеет громадное значение. В сказании сказано, что ни одна капля жидкости не была пролита на стол. И более того! Ни одна крошка не шелохнулась на столе! Именно так:
… иунæг къус, иу къæбæр нæ фезмæлын кодта Сослан йæ бынатæй.
(осет. фезмæлын - сдвинуться)

Теперь попробуйте провести простой эксперимент. Насыпьте у края стола крошки и поставьте бокал с жидкостью. Начните размеренно хлопать по поверхности стола и понаблюдайте, что будет происходить. Жидкость пойдет кругами и рано или поздно начнет выплескиваться через край, а крошки то и дело подпрыгивая, медленно начнут ползти в сторону уклона. Все хорошо знают, какой звон может раздаться, если стукнуть кулаком по накрытому для застолья столу. Подскочит и звякнет вся посуда, находящаяся на нем. Представьте, что будет, если на столе станет прыгать в танце взрослый мужчина. Даже если у вас дубовая столешница, законов физики никто не отменял. Крошки всё равно будут подпрыгивать!
Отсюда сам собой напрашивается вывод: чтобы жидкость не проливалась, а крошки не шевелились, танцующий на столе должен почти ни иметь веса!
Именно это и описывается в сюжете с танцем Сослана! И именно поэтому он вскочил для танца на стол. Как бы легок он не был в танце на земле, это было бы крайне мало очевидно для окружающих, поскольку её поверхность гасит любой удар. Видна была бы лишь ловкость и быстрота движений. Для того же, чтобы показать отсутствие веса, и как следствие, тяжелого удара при приземлении, необходимо было прыгать на упругой поверхности заполненной близкорасположенными предметами. И что это, как не накрытый для нартского пира стол! Просто попробуйте представить на минуту, что прямо перед вами среди дымящихся блюд по краешкам чаш кружит в танце могучий невесомый воин, и вы поймете, с каким замирание сердца следили нарты за этой удивительной пляской. И каким грозным соперником в бою предстаёт тот, кто овладел подобным навыком!

Поэтому все разговоры о невоспитанности нартских героев теперь можете смело выбросить на свалку человеческой невнимательности, глупости и неуважения к слову предков.

ЦХИНВАЛ, 15 июл — Sputnik, Дзерасса Биазарти. Дирекция и сотрудники художественного музея им. М. Туганова, выразили возмущение по поводу того, что в телевизионной программе, посвященной путешествию по соседней Кабардино-Балкарии, в качестве иллюстрации к тексту была использована картина выдающегося осетинского художника Махарбека Туганова.

Телепередача "Маршрут построен. Кабардино-Балкария" вышла в эфир 1 канала 10 июля. В программе речь шла о достопримечательностях соседней республики, о ее культуре и традициях. Достаточно большой фрагмент в передаче-путешествии был посвящен "Нартовскому эпосу адыгов", а также национальным танцам. Сотрудников музея возмутило то обстоятельство, что рассказ об одном из героев кабардинской версии эпоса сопровождала иллюстрация знаменитого "Пира Нартов", выдающегося осетинского художника Махарбека Туганова. При этом ни авторство, ни принадлежность работы указаны не были.

© Sputnik / Дзерасса Биазарти

"Нас, сотрудников художественного музея Туганова, прямо скажем, удивил следующий факт: в качестве иллюстрации к рассказу о кабардинском нартовском эпосе была использована самая известная картина выдающегося осетинского художника, которая является визитной карточкой нашего музея, — "Пир нартов". Хотелось бы, чтобы для пропаганды красот своего края наши уважаемые соседи использовали богатое наследие собственной культуры", — говорит главный хранитель Художественного музея им. М. Туганова Залина Дарчиева.

Туганов был первым исследователем и первым иллюстратором осетинского "Нартовского эпоса", определившим характер главных героев и создавшим их визуальные образы. Еще в 1947 году было осуществлено академическое издание "Нартовского эпоса" с иллюстрациями Туганова. Но первые работы Туганова — графические листы, на которых герои эпоса обрели индивидуальные особенности, относятся к 1927 году.

Сотрудники музея рассказали Sputnik, что репродукции произведений Туганова давно и бессовестно используются внутри самой Осетии всеми, кому не лень, в самых разных, в том числе и коммерческих целях. Однако, последнее время появилась и другая тенденция, работы Туганова стали использовать представители соседних республик, для того чтобы иллюстрировать свои варианты мифологии, а иногда и истории.

"Будучи осетинским художником, фольклористом, этнографом и знатоком осетинской хореографии, он создал героев этнически и антропологически именно осетинского типа, поместив в пространство картины артефакты, происхождение которых уходит в скифо-сарматско-аланскую древность. Поэтому очень странно было слышать о героях кабардинского эпоса, в частности о Сосруко, и видеть танцующего на чаше нашего Сослана", — подчеркивает искусствовед, заместитель директора музея Людмила Бязрова.

В последнее время историческое и культурное наследие Республики Северная Осетия-Алания оказывается предметом спекуляции. А за причастность к скифо-сарматско-аланскому наследию и вовсе развернута целая информационная война. Подобные случаи выглядят некорректными и, по словам сотрудников музея, должны быть взяты под контроль правительством республики. Руководство республики, по мнению искусствоведов, должно реагировать на подобные явления и защищать национальное достояние Осетии.

Сказания о нартах. Осетинский эпос. Издание переработанное и дополненное. Перевод с осетинского Ю. Либединского. С вводной статьёй В. И. Абаева . М, «Советская Россия», 1978. Оглавление и скан в формате djvu »»

Нартовский эпос осетин

Смерть Сослана

В счастье и довольстве жил Сослан с дочерью Солнца прекрасной Ацырухс. Незаметно шли для них за днями дни и годы за годами. Часто ходил Сослан на охоту в поле Зилахар, которое издавна выбрали нарты как место своих состязаний и охотничьих подвигов.

Так шли его дни.

Однажды охотился там Сослан со своими двенадцатью товарищами.

Поставили они на поле Зилахар свой шатер, с утра до обеда охотились, а после охоты возвращались в шатер отдыхать. К вечеру они снова шли охотиться. Вернулись однажды к обеду и легли отдохнуть. Жарко было, все устали, только Сослана не взяла усталость. Захватил он свой лук и стрелы и пошел по одному из ущелий. К озеру привело его ущелье. И подумал Сослан: «В такую жару обязательно какой-нибудь зверь должен прийти на водопой».

Сел он на берегу озера и стал ждать. Долго сидел он так и зорко оглядывал берега озера. Вдруг смотрит — вышла из леса молодая олениха и приблизилась к воде. Прекрасное было это животное, никто не мог бы сравниться с ней в стройности и легкости движений. Утренняя звезда сверкала на ее шее. Вложил Сослан стрелу и только хотел спустить ее, как девушкой обернулась молодая олениха и сказала ему:

— Во здравии пребывай, Сослан.

— Пусть полное счастье будет долей твоей, добрая девушка, — ответил ей Сослан.

— Сколько раз спускалась я сюда с неба только для того, чтобы встретить тебя, Сослан! Сколько лет я ждала тебя и вот наконец встретила! Возьми меня себе в жены.

— Если я буду брать себе в жены всех бездомных девушек, то не хватит мне с ними места в нартском селении.

— Смотри, Сослан, пожалеешь ты об этих словах! — сказала девушка.

— Много охотился я и знаю, что любят свиньи сидеть в болоте. И если бы всех их Сослан делал своими женами, то его светлый булат давно превратился бы в черное железо.

Девушка, услышав эти дерзкие слова, вдруг вскинула руки, и превратились они в крылья. Хотел Сослан в этот миг схватить ее, но вспорхнула она и, улетая, сказала ему:

— Нартский Сослан, я дочь Балсага. Сейчас увидишь ты, что станет с тобой!

Улетела девушка в дом отца своего Балсага и рассказала ему, как обидел ее Сослан. Оскорбился Балсаг и приказал своему колесу:

— Иди, убей Сослана!

С шумом и грохотом покатилось колесо Балсага. Закричал Балсаг Сослану;

— Теперь берегись, нартский отпрыск!

— Что за оружие есть у тебя, что ты надеешься убить меня? — кричит ему в ответ Сослан.

— Идет на тебя нечто, жди удара.

— А что подставить мне под удар? — спросил Сослан.

— Подставь лоб свой, — ответил Балсаг.

Видит Сослан: летит на него колесо. Подставил он ему свою переносицу. Ударилось колесо и отскочило обратно, даже не оставив царапины. Хотел Сослан схватить колесо, но ускользнуло оно.

И снова кричит ему Балсаг:

— Держись! Снова катится оно на тебя!

— Что теперь подставить ему? — закричал Сослан.

— Грудь свою подставь, — ответил Балсаг.

С грохотом обрушилось колесо на грудь Сослана. Но тут изловчился Сослан и схватил колесо своими булатными руками. Подмял он колесо под себя и выломал две спицы.

Взмолилось тут колесо Балсага:

— Не прерывай мою жизнь, Сослан! Не буду я больше колесом Балсага, колесом Сослана стану я отныне.

Поверил Сослан, да и как же не поверить такой клятве! Отпустил он колесо, и оно убралось восвояси. Но по дороге попался колесу бедовый нарт Сырдон.

— Добрый пусть тебе, колесо Балсага! — сказал он.

— Ой, не называй меня колесом Балсага, а то Сослан убьет меня! Отныне колесом Сослана стало я.

— Э, пропасть бы тебе, колесо! Куда девалась твоя прежняя мощь? Кто омрачил твою великую славу? — спросил Сырдон.

— Замолчи, Сырдон, я клятву дало Сослану, — ответило колесо.

— Выпусти кровь из своего мизинца, и ты будешь свободно от своей клятвы. Или неизвестно тебе, что ты должно умертвить Сослана? Попробуй-ка еще раз наскочи на него, — сказал Сырдон.

— Опасный он человек, — ответило колесо. — Если я еще хоть раз попадусь ему, он зубами меня загрызет. Где мне с ним справиться!

Сказания о нартах. Осетинский эпос. Издание переработанное и дополненное. Перевод с осетинского Ю. Либединского. С вводной статьёй В. И. Абаева. М, «Советская Россия», 1978. Оглавление и скан в формате djvu »»

Нартовский эпос осетин

Статья В. И. Абаева

III. Миф и история в сказаниях о нартах

Народный эпос как особая форма отражения и поэтического преобразования объективной действительности в сознании людей подлежит истолкованию. Подлежит истолкованию и эпос о нартах. Что скрывается за его образами, мотивами, сюжетами? В прошлом веке возник спор между двумя направлениями в изучении народно-эпических произведений, в частности русских былин: мифологическим и историческим. Отзвуки этого спора слышатся и по сей день. Спор идет о том, что по преимуществу отражено в народных эпических сказаниях, мифы, то есть образно-поэтическое осмысление и «объяснение» явлений природы и народной жизни, или реальные исторические факты, события, личности. В другом месте, на материале древнеиранской религии и мифологии, мы попытались показать, что не существует такой альтернативы: либо миф, либо история. То и другое, и миф и история, сосуществуют как в религиозных системах, так и в народном эпосе .

Сочетание мифологического и исторического в эпосе — это не нечто случайное или эвентуальное. Оно закономерно и неизбежно. Оно является следствием того факта, что создатели эпоса — народные певцы и сказители — располагают, с одной стороны, известным инвентарем традиционных мифологических, фольклорных образов, сюжетных схем, мотивов; с другой стороны, они — дети своего века и своей национальной и социальной среды с ее конкретным историческим опытом, с ее конкретными событиями, конфликтами, бытовыми и психологическими реалиями. Эта действительность властно вторгается в мифы, и именно поэтому всякий народный эпос — это не только собрание мифов и сказок, но и ценный исторический источник. Конечно, отделить миф от истории не всегда просто. Можно иной раз принять историческое за миф или мифическое за историю. И тут возможны и разногласия и споры. Но это будут уже не принципиальные споры между двумя разными «школами», а второстепенные расхождения в истолковании отдельных элементов памятника.

Нартовский эпос дает благодарный, материал для двухаспектного комплексно-экзегетического подхода. В нем многообразно и причудливо сочетаются и переплетаются мифы и история.

При разборе отдельных циклов мы отмечали, что первооснову каждого из них составляет та или иная мифологема: тотемический и близнечный мифы в цикле Ахсара и Ахсартага; миф о первой человеческой паре в цикле Урузмага и Шатаны; миф о солнечном и культурном герое в цикле Сослана; грозовой миф в цикле Батраза; весенний (солнечный) миф в цикле Ацамаза. Сравнение с мифологией других народов, в частности индоиранских, скандинавских, кельтских, италийских, позволяет выявить мифологический субстрат и в тех случаях, где он был завуалирован позднейшими переосмыслениями и наслоениями.

Хороший пример — кровосмесительный брак Урузмага и Шатаны. Можно было бы усмотреть здесь отголосок эндогамных обычаев, существовавших в прошлом у некоторых народов, в том числе иранских. Однако привлечение сравнительного мифологического материала убеждает, что такое решение было бы слишком поспешным. В древнейшем религиозном и мифологическом памятнике индоиранских народов, Ригведе, брат и сестра, Йама и Йами, становятся родоначальниками людей. Сами они родились от божества Гандарвы и «водной женщины» (аруа yosa). Вспомним, что Урузмаг и Шатана также родились от «водной женщины», дочери владыки вод, Донбетра. Во всех вариантах сказания об Урузмаге и Шатане повторяется один мотив: Шатана активно добивается брака, Урузмаг сопротивляется. И то же самое в эпизоде с Йамой и Йами.

Если мифологическая основа нартовской эпопеи не вызывает сомнений, то столь же, бесспорна ее историчность. Мы видим на каждом шагу, как сквозь традиционные мифологические схемы, модели и мотивы проступают черты истории, конкретной истории конкретного народа.

Историчность нашего эпоса состоит, во-первых, в том, что в нем — в большинстве сказаний — отражен определенный общественный уклад. Нартовское общество еще не знает государства. Для него характерны черты родового строя (фамильная организация) с заметными пережитками матриархата (образ Шатаны). Страсть к военным походам в поисках добычи говорит в той стадии родового строя, которую Энгельс называл военной демократией. Мы знаем, что этот уклад был как раз характерен для сарматских племен.

Из конкретных событий аланской истории в эпосе ярко и драматично отразилась борьба между язычеством и христианством. По духу и содержанию своему наш эпос — эпос дохристианский, языческий. Хотя в нем фигурируют Уастырджи (св. Георгий), Уацилла (св. Илья) и другие христианские персонажи, но христианского в них — только имена, образы их идут из языческого мира. Вместе с тем в эпосе, как мы пытались показать, получила отражение борьба христианства с язычеством. Сослан, Батраз — это герои языческого мира, погибающие в борьбе с новым богом и его слугами. Капитуляция Батраза перед св. Софией (Софиайы зæппадз) — это капитуляция языческой Алании перед византийским христианством. Историческая эта капитуляция происходила, как известно, между V и X веками. В X веке христианство, во всяком случае номинально, восторжествовало во всей Алании, и была создана аланская епархия. В эпизодах смерти Батраза и Сослана нартовский эпос выступает как эпос «уходящего язычества».

Явственный отзвук нашли в нартовских сказаниях алано-монгольские отношения.

Сохранили ли сказания память о каких-либо конкретных исторических личностях?

Имя Батраз — Батыр-ас — «богатырь асский» представляет монгольский вариант грузинского Ос-Бакатар — «богатырь осский (осетинский)». Так называет грузинская хроника осетинского предводителя (XIII-XIV вв. н. э.), который воевал во время монголов с Грузией, и в частности взял крепость Гори, что в некоторых нартовских сказаниях приписывается именно Батразу. Как можно думать по некоторым осетинским преданиям, его настоящее имя было Алгуз. Почему эпос сохранил имя этого героя в монгольском оформлении? Вероятно, потому же, почему сербы своего национального героя Черного Георгия называли по-турецки: Карагеоргий; а испанцы героя борьбы с маврами Де Бивара — по-арабски: Сид.

Если от нартовских героев перейти к их врагам, то и тут распознаются некоторые реальные фигуры. О Сайнаг-алдаре, под которым скрывается монгольский Саин-хан, то есть Батый, мы уже говорили.

В цикле Батраза фигурирует некое чудовище Хъандзаргас, который держит в плену многих нартов, в том числе прадеда Батраза, Уархага. Весьма вероятно, что Хъандзаргас — это искаженное Хъан-Ченгес, то есть Чингисхан .

В названии враждебного нартам народа Агур распознается тюркский этнический термин Огур .

Говоря об историчности нартовского эпоса, нельзя обойти молчанием еще одну их особенность: реализм; реализм в изображении социальной и бытовой обстановки, в обрисовке характеров . Кажется странным говорить о реализме там, где мы не выходим из царства вымысла, фантастики. А между тем это так: нартовский эпос глубоко реалистичен. Трудно убедить простого горца в том, что нартов не существовало в действительности. Он готов согласиться, что многие подвиги и приключения нартовских героев — вымышлены. Но чтобы самих этих людей, — таких живых, таких рельефных, как бы высеченных из цельных глыб, можно было бы выдумать «из головы», — этого он никак не может допустить.

Живописными красками рисуют сказания картину быта и нравов нартовского общества.

Происходя в тотемическом плане от волка, в космическом плане — от солнца, нарты остаются верны своей двоякой природе: как дети волка они больше всего любят охоту, войны, набеги и походы за добычей, как дети солнца они любят буйную радость жизни, — пиры, песни, игры и пляски.

Пытаясь на основании сказаний определить, в каких занятиях по преимуществу проводили время нарты, мы приходим к выводу, что таких занятий было два: с одной стороны, охота и экспедиции за добычей, с другой — шумные и обильные пирушки с десятками зарезанных животных и с огромными котлами, полными ронга и пива, пирушки, обязательно сопровождаемые бурными плясками. Пляски упоминаются особенно часто и притом не как случайный, а как существеннейший элемент нартовского быта, как серьезное и важное занятие, которому нарты отдавались от всей души . Весьма возможно, что танец имел ритуальное значение. Иначе непонятно, как могли, например, нарты плясать, когда войско агуров окружило их и готово было уже ворваться в селение.

Что касается нартовских «балцов» и «хатанов», то относительно их характера заблуждаться не приходится: это были хищнические, «волчьи» походы, главная цель которых заключалась в том, чтобы угнать чужой скот, в особенности лошадей.

Виднейших нартов мы видим нередко озабоченными тем, не осталась ли где-нибудь не опустошенная ими область. Самый факт, что такая область где-либо сохранилась, был достаточным мотивом, чтобы отправиться туда в поход.

Этот своеобразный быт и психология, отраженные в древнейших слоях нартовского эпоса, не заключают в себе ничего случайного. Это — быт и психология той эпохи и того уклада жизни, в которых родился наш эпос. Нужно перенестись в это общество с его военно-дружинной организацией, с его вечно беспокойным и бурным образом жизни, с его постоянными межплеменными и межродовыми войнами и столкновениями, с его культом удальства и хищнических «подвигов», чтобы отнестись к нему с требуемой объективностью и определить его место в истории развития ранних общественных форм. Разумеется, ни гомеровское общество, ни общество Нибелунгов, ни русское былинное общество, где повсюду уже выступает государство как оформившийся институт, не могут быть поставлены в один исторический ряд с нартовским обществом. Из европейских эпосов только древнейшие ирландские саги дают нам картину, типологически близкую к обществу нартов.

Врагами нартов и объектами их удальства выступают, с одной стороны, великаны, «уайуги», с другой — алдары, малики, то есть князья, владетели, феодалы. Если первые идут из сказочного фольклора и символизируют, по-видимому, грубые и непокоренные силы природы, с которыми приходится бороться человеку культуротворцу, то борьба с алдарами хранит смутный отзвук каких-то реальных исторических событий. Противопоставление нартов алдарам, — это противопоставление военно-родовой демократии уже оформившимся феодальным порядкам у соседей.

Опустошая владения алдаров и угоняя их скот, нарты выступают, говоря современным языком, как экспроприаторы эксплуататоров.

Следы сословного деления, которые можно, по некоторым вариантам, усмотреть в самом нартовском обществе, надо отнести за счет позднейших наслоений, так как они плохо гармонируют со всем укладом жизни по древнейшим сказаниям. В некоторых случаях имеют место и очевидные недоразумения. Так два-три упоминания о рабах совершенно неосновательно выдвигаются как доказательство классового деления у нартов. Рабства, как социального института, мы в сказаниях не видим, а существование отдельных рабов из захваченных во время набегов пленных вполне совместимо с родовым строем . Имеется множество исторических свидетельств, что в чисто родовых обществах Осетии, Ингушетии и Чечни пленников нередко обращали в рабство, если не представлялось возможным выгодно их продать .

Если брать не отдельные, выхваченные там и сям упоминания, а общее впечатление, которое производит нартовский мир в наиболее архаичной части эпоса, то перед нами, несомненно, родовое общество, да еще с яркими пережитками матриархата. Народ в целом образует боевую дружину, внутри которой если и есть какая-либо иерархия, то это иерархия старшинства и военного опыта.

Из чисто военной, дружинной организации нартовского общества вытекает еще одна особенность нартовского быта: презрение к дряхлым старикам, неспособным уже участвовать в походах «балцах».

Презрение к старикам вытекало из убеждения, что нормальная смерть мужчины — это смерть в бою.

Материальная культура нартовских воителей вполне отвечает той эпохе, о которой сигнализирует их общественный и хозяйственный быт. Перед нами — железный век в его начальный, романтический период. Кузнечное дело окружено сияющим ореолом, так же как в гомеровской Греции, в скандинавской мифологии, в Калевале. Как все, что казалось прекрасным и священным, оно перенесено с земли на небо. Небесный кузнец Курдалагон, родной брат Гефест и и Вулкана, является одной из центральных фигур эпоса. Он не только кует героям оружие, он закаляет самих героев. Его отношения со смертными — и тут сказалась большая архаичность нашего эпоса — несравненно интимнее, проще и патриархальнее, чем у богов-кузнецов на Западе. Он частый участник нартовских пиршеств. Виднейшие нарты подолгу гостят у него: Батраз, Айсана, сын Урузмага и др.

Железо и сталь встречаются в сказаниях на каждом шагу. Железными оказываются не только оружие и орудия. Мы встречаем железнокрылых волков и ястребов с железными клювами. Железные ворота обычны, но есть даже целый замок из железа, построенный Сосланом для дочери Солнца. Наконец, стальными оказываются даже некоторые герои: Батрадз во всех вариантах, а некоторых также Хамыц и Сослан.

Наряду с железом весьма популярно золото. Оно фигурирует и как украшающий эпитет (золотые волосы, золотое солнце), и как материальный (золотое яблоко, золотые чаши, золотой «кумбул», то есть шишак).

Медь шла на котлы, а также служила, по уверению некоторых сказаний, материалом для починки разбитых в бою черепов в небесной кузнице. Серебро не популярно в эпосе.

Неоднократно упоминаются слоновая кость, перламутр, стекло.

Вооружение нартов составляют: меч (кард), цирхъ (разновидность меча или, может быть, секира), копьё (арц), лук (æрдын, сагъадахъ), стрелы (фат) , щит (уарт), кольчуга (згъæр), шлем (така). Упоминание в некоторых вариантах ружей и пушек лежит целиком на совести позднейших сказителей-модернизаторов. Оружие мыслится нередко, как одушевленное. От жажды боя оно испускает синее пламя. Знаменитый «Цереков панцырь» при крике «бой» сам выскакивает к герою.

Все материальные реалии, не связанные с боевыми подвигами, охотой и пиршествами, даны в эпосе очень смутно и бегло. Часто нарты выступают как пастухи, реже как земледельцы. Но в описании этих сторон хозяйственной жизни нартов нет той яркости и конкретности, как в вышеуказанных. Разводят нарты и мелкий и крупный рогатый скот, но особенно дорожат конскими табунами.

О земледелии у нартов еще меньше материала. В одном сказании юному Сослану, присутствующему на пиру богов, небожители дают дары: железный плуг, воду для вращения мельниц, ветер для веяния зерна. Здесь перед нами, очевидно, опыт мифологической интерпретации начатков земледелия.

Хлеб в сказаниях почти не упоминается. Фигурируют только традиционные три культовые медовые лепешки, которые Шатана приносит в жертву богам на священном холме Уаскупп, когда обращается к ним с молитвой. Но так как нарты — большие любители пива, то они, надо полагать, должны были (хотя бы с этой целью) доставать ячмень. Другой любимый напиток нартов — «ронг» изготовлялся из меда. Это, конечно, не означает, что нарты (аланы) занимались пчеловодством. Они могли получать мед путем обмена у соседних (славянских?) племен.

Много бытовых черт рассыпано в описании и истолковании судьбы людей в загробном мире (сказание «Сослан в царстве мертвых»), но относить их все к нартовской эпохе весьма рискованно, так как в эту картину откладывался, по-видимому, и последующий опыт, народа.

Если о трудовой деятельности нартов сказания дают очень мало материала, тем ярче, красочнее и богаче изображены в них досуги «детей солнца». Судя по сказаниям, эти досуги сплошь заполнены пиршествами, плясками и играми. По выражению одного сказания, «бог создал нартов для веселой и беззаботной жизни». Презрение к смерти как-то очень естественно и просто сочеталось у них с любовью к жизни и ее радостями. После тягот и опасностей войны, далеких набегов и охоты они всей душой отдавались разгульному веселью. Захватив богатую добычу, нарты ничего не откладывали на черный день. Весь добытый скот немедленно шел на всенародное угощение. Устраивать щедрые и обильные пирушки для всего народа было, по всей видимости, делом чести для виднейших нартов, которое они делали при всякой возможности. Неумение и нежелание делать запасы и откладывать на черный день приводило к тому, что нарты легко переходили от одной крайности к другой: за неумеренными всеобщими пирушками следовал нередко столь же всеобщий голод, доводивший «сынов солнца» до полного истощения. Сказаниям, описывающим нартовские пиры и веселье, противостоят другие сказания (таких не меньше), с описанием всеобщего голода и истощения. Нет, однако, никаких указаний, чтобы в период такой депрессии нарты падали духом или изменяли своим привычкам. При первой возможности, после первого же удачного «балца», эти неукротимые люди вновь предавались своему необузданному веселью.

О размахе предстоящего пиршества можно было судить уже по пригласительной формуле «крикуна» («фидиога»). Ни одна душа не могла уклониться от участия на пиру. «Способные ходить — приходите сами, — кричал фидиог, — кто ходить не может, того несите». Кормящим матерям рекомендовалось захватить с собой младенцев вместе с колыбелями. Столы тянулись на расстояние полета стрелы. Изобилие яств было истинно «фламандское». Под тяжестью мяса ломились столы. В громадных котлах ронг и пиво лились через край. Талантливый осетинский художник Махарбег Туганов в своей замечательной картине «Пир нартов» с тонким знанием реалий и блестящей интуицией передал, как должны были пировать нарты, эти фламандцы железного века.

Кульминации своей достигало пиршество, когда начинался знаменитый нартовский пляс — «симд». Этот старинный своеобразный и стильный массовый танец даже сейчас, при хорошем исполнении, производит впечатление внушительное. Помноженный на нечеловеческую мощь и темперамент нартовских титанов, он, по уверению сказаний, сотрясал землю и горы и являл из ряда вон выходящее зрелище. Даже боги с небес взирали на богатырский пляс с изумлением, к которому примешивалась изрядная доля страха.

Кроме хороводного симда, в сказаниях описываются сольные танцы, требовавшие от исполнителя виртуозного искусства и ловкости. Надо было проплясать по краям финга , не задев ничего из стоявших на нем яств и сосудов и не сронив с финга ни одной крошки. Надо было далее сплясать на краях большой чаши, наполненной пивом, без того чтобы чаша хоть чуть пошатнулась. Надо было, наконец, проплясать, имея на голове кубок, полный до краев ронга, и не пролить ни одной капли. Безупречное исполнение таких номеров было под силу только лучшим танцорам, состязание между которыми составляло одно из любимых зрелищ нартов. Состязание между двумя знаменитейшими танцорами, Сосланом и сыном Хиза, служит завязкой известного сказания о сокрушении крепости Хиз и женитьбе Сослана.

Наряду с пляской очень любили нарты то, что мы назвали бы теперь спортивными играми. Характер этих игр-состязаний был, разумеется, боевой, а размах — чисто нартовский. Стрельба из лука и испытание мечей были наиболее обычными из этих игр. Резвость коней испытывалась на славных нартовских скачках, в которых иногда принимал участие сам небожитель Уастырджи. Упоминается также игра в альчики.

Вообще одной из характернейших черт нартовских героев был настойчивый и беспокойный дух соревнования. Быть лучшим всегда и во всем — такова была idée fixe виднейших нартов. Несколько нартовских сюжетов имеют своей завязкой один и тот же постоянно волновавший всех вопрос: «Кто лучший среди нартов?» С этого вопроса начинается, по ряду вариантов, рассказ об Урузмаге и циклопе. Этот же вопрос стоит в центре внимания, когда красавица Акола (или Агунда, или Уадзафтауа и др.), выбирая себе жениха, последовательно отводит одного за другим всех претендентов, находя в каждом какой-нибудь недостаток, пока не останавливает свой выбор на Ацамазе (по одним вариантам), или Батразе (по другим). Вокруг этого же вопроса разгораются страсти во время спора нартов за чашу Уацамонга . Наконец, решению этого же вопроса посвящен известный рассказ о том, как старики нарты вынесли три нартовских сокровища, чтобы присудить их достойному.

В последнем рассказе пальма первенства достается Батразу. И очень интересно для суждения о народном идеале человеческого совершенства, какие именно качества обеспечили Батразу первое место среди нартов. Этих качеств было три: доблесть в бою, воздержанность в пище и уважение к женщине.

Другие сказания и варианты прибавляют еще ряд черт, дающих в совокупности представление об идеале нарта. Через весь эпос проходит прославление щедрости, гостеприимства и хлебосольства. Всякий удачный «балц» нартов неизбежно влечет за собой пиршество для всего нартовского народа. Ореол, которым окружена супружеская пара Урузмаг — Шатана, в значительной, огромной степени объясняется их неограниченным хлебосольством. До сих пор в устах осетина имена Урузмага и Шатаны являются синонимом высшего гостеприимства и хлебосольства. Нет большего комплимента, чем назвать хозяина дома Урузмагом, а хозяйку — Шатаной.

Высоко развито у нартов чувство родовой солидарности и чувство товарищества. Эти черты теснейшим образом связаны с военно-дружинной организацией нартовского общества и из нее вытекают. В условиях, когда род означает дружину, естественное чувство кровной близости между членами рода возрастает во много раз благодаря совместному участию в военных и охотничьих предприятиях с их опасностями. Ряд сказаний имеют сюжетом спасение одних нартов другими в минуту смертельной опасности.

Жажда подвигов и презрение к смерти — неотделимые качества истинного нарта. Когда бог предложил нартам на выбор вечную жизнь или вечную славу, они без колебания предпочли скорую гибель со славой вечному, но бесславному прозябанию.

Воссоздавая в эпосе о нартах некую идеальную эпоху своей собственной прошлой жизни, народ считал одной из особенных черт этой эпохи величайшую интимность, простоту и близость отношений между миром людей и мифом богов. Действительно, эти отношения отличаются в эпосе исключительной патриархальностью и непосредственностью.

Сказания не просто описывают случаи общения богов с людьми, а подчеркивают, что это общение было в порядке вещей, что оно было обыденным делом. «Нарты были сотрапезниками богов», — говорится в ряде сказаний. Один из вариантов сказания о гибели нартов начинается так: «Когда нарты были еще в полной силе, когда для них был открыт путь в небеса»… Открытый путь в небеса — вот мечта о золотом веке, воплощенная народом в нартовском эпосе. Нартовские боги — это то же люди, с той же психологией, с теми же слабостями. Они легко и часто обращаются с нартами, а виднейшие нарты подолгу гостят на небе.

Если, с одной стороны, нарты дружат с богами, то, с другой, они являются также большими друзьями природы, зверей, птиц, растений. Мир богов, мир людей и мир природы — три мира во времена нартов дышат еще одной жизнью и понимают язык друг друга. Мы помним, какое чудное действие оказывала на всю природу игра Ацамаза: звери пускались в пляс, птицы пели, травы и цветы являлись во всей пышной красе, глетчеры чаяли, реки выходили из берегов. Преследуя колесо Балсага, Сослан ведет разговор со всеми деревьями и благословляет березу и хмель за оказанную услугу. К умирающему Сослану сбегаются звери и слетаются птицы, и он дружески беседует с ними, предлагает им отведать его мяса. С трогательным благородством даже такие хищники, как ворон и волк, отказываются от предложения Сослана. Любимица нартов — ласточка служит постоянным посредником между ними и небожителями. Она же, по некоторым вариантам, летит к Сослану вестницей опасности, угрожающей его матери, а также приносит нартам весть о смерти Сослана. Много и других черточек, рисующих интимную близость и взаимопонимание между нартами и природой, рассыпано в нартовских сказаниях.

Вообще, когда мы в нашем многовековом эпосе отводим в сторону позднейшие наслоения и влияния, то восстанавливаемое в древнейшей части эпоса нартовское общество по своему быту, мировоззрению, идеалам производит впечатление цельное, и, в своей цельности, покоряющее.

Как живой встает перед нами нартовский мир, мир суровых воителей и беспечных плясунов, «детей Волка» и «детей Солнца», могучих, как титаны, и наивных, как дети, жестоких с врагом и бесконечно щедрых и расточительных дома, друзей богов и друзей природы. Как ни своеобразен и далек от нас этот мир, вступая в него, мы не можем противостоять впечатлению реальности, жизненности, которые сумел придать народный вымысел этому сказочному, фантастическому миру.

Нарты, это — образ чудесного легендарного мира, воссозданный с такой могучей простотой и пластической силой, что он становится нам близок и понятен, и мы отдаем невольную дань поэтическому гению создавшего его народа.

Вачар — «торговля».

Любопытно, что суждения о феодальной структуре нартовского общества основываются главным образом на записях братьев Шанаевых. Между тем относительно этих записей можно с несомненностью утверждать, что они неоднократно подвергались кабардинскому влиянию. Это влияние сказалось не только на содержании, но и на форме сказаний. Мы находим там совершенно не свойственные осетинским вариантам длинноты, чуждые осетинскому эпическому стилю эпитеты, как «снежнобородый», «железноглавый» и т. п.

Относительно нартовских стрел узнаем, что они имели трехгранные железные наконечники, æфсæн æрттигътæ (æрттигъ из æртæтигъ «трехгранный»), такой же формы были наконечники стрел у скифов. Типичное оружие находимое в позднескифских погребениях, — это длинные прямые железные мечи и железные трехгранные наконечники стрел.