Влюбленные в шекспира. Шекспир уходит из театра Женские роли играли мужчины и мальчики

Но почему так упорно Шекспир уговаривает своего друга жениться? Этому есть объяснение: и Саутгемптон, и Пембрук имели проблемы в этом плане. Саутгемптон отказался жениться на внучке всесильного канцлера Берли, что навлекло на него неприятности и штраф в 5000 фунтов, а Пембрук переспал с фрейлиной Елизаветы, но отказался закрепить сделанное узами брака, за что просидел в тюрьме до самой кончины королевы-«девственницы».
Таким образом, призывы жениться, распространяемые при дворе, были попыткой реабилитации провинившегося в глазах трона. Родственники попросили поэта «повлиять» на одного из его друзей и смягчить гнев властей… Да и сам Шекспир не желал им зла, а жаждал задушевного объясненья…
Что касается смуглой леди, то на ее место претендует масса дам. Судя по всему, она не была аристократкой, а принадлежала к числу дворцовой челяди.
В любом случае, «Сонеты» Шекспира – яркий памятник и его гения, и свободы нравов эпохи Позднего Ренессанса.

Самый опасный герой Шекспира

Безусловно, самые большие злодеи в творчестве Шекспира – Ричард III, Яго («Отелло») и леди Макбет. О двух последних мы еще скажем. А о первом оговоримся, что в этом вроде бы историческом образе у Шекспира есть свои смысловые шифры. Первый из них – чистой воды пропаганда. Ричард был противником воцарившейся династии Тюдоров, их врагом, – и врагом поверженным. Его нужно было заклеймить самым надежным образом. Вот почему шекспировский Ричард под номером три не имеет почти ничего общего с подлинным историческим Ричардом III, – не был тот ни горбуном (скорее, приятной внешности), ни развратником и особым (по меркам тех лет) злодеем.
Однако, выполняя идеологический заказ Тюдоров, Шекспир вошел в настоящий творческий раж и создал один из самых могучих образов негодяя во всей мировой словесности. Разгадка, думается, проста. Как любого мыслящего человека, молодого Шекспира волновала природа зла и ПРИРОДА ВЛАСТИ ЗЛА в мире. Христиане постулируют бога как всеблагое, совершенно положительное начало, однако ж богословы вынуждены постоянно его оправдывать, – до такой степени оказалось несовершенным его главное творение человек. Да и вся жизнь на Земле плохо укладывается в религиозные постулаты.
Исследуя зло, автор оказывается завороженным в своем Ричарде III тем, КАК этот злодей, подобно поэту и актеру, умеет ловко играть на струнах человеческих душ. Политика как искусство (сродни искусству), – это странное свойство политической игры волновало Шекспира, наверно, больше, чем конкретный идеологический «заказ» Тюдоров. В своем Ричарде III он улавливает сходство с собой, – способность творить из жизненного материала свою версию жизни, переиначивать ее по своему замыслу!
Но все же «по жизни» самым опасным для Шекспира оказался герой другой его исторической хроники – Ричард II. Этот последний представитель Плантагенетов на английском престоле, изнеженный, легкомысленный, слабый, был низложен парламентом и убит своим победителем. Правда, в темнице, под бременем страданий, в Ричарде II проснулся поэт, – и значит, здесь снова скрыт лирический шифр Шекспира!
В уста одного из героев этой хроники автор вкладывает настоящий гимн Англии:

Подумать лишь, – что царственный сей остров,
Страна величия, обитель Марса,
Трон королевский, сей Эдем,
Противу зол и ужасов войны
Самой природой сложенная крепость,
Счастливейшего племени отчизна,
Сей мир особый, дивный сей алмаз
В серебряной оправе океана,
Который, словно замковой стеной,
Иль рвом защитным ограждает остров
От зависти не столь счастливых стран.
(Пер. М. Донского)

Так вот, именно этот самый поэтический-патриотический «Ричард II» чуть было не сыграл с самим автором очень злую шутку, едва не стоил ему свободы, а может, и жизни.
Дело в том, что в феврале 1601 года фаворит королевы граф Эссекс поднял в провинции мятеж и двинулся на Лондон. В столице начались волнения. И в это самое время «слуги лорда-камергера» не нашли ничего лучшего, как сыграть при полном аншлаге «Ричарда II», – пьесу о низложении законного государя!
Выступление Эссекса провалилось, сам он был обезглавлен, его друг (и покровитель Шекспира) Саутгемптон заключен в тюрьму.
Но репрессии не коснулись, на удивление, «крамольной» труппы и пьесы! От актеров только потребовали письменного объяснения.
Однако Елизавета запомнила тот спектакль. Незадолго до смерти она посетила государственный архив и попросила первым делом показать ей акт парламента, который ниспровергал Ричарда II. Заметив удивление архивариуса, Елизавета воскликнула не без горькой иронии: «Разве вы не знаете, что я – Ричард II?!»
Можно ли представить себе нечто подобное в России даже 20 века?..
Н-да, все-таки родина демократии – эта хитрая Англия…

Самый спорный герой Шекспира

Нет, это не Гамлет и не Отелло. Это, как ни смешно, добрейший сэр Джон Фальстаф. Старый толстый рыцарь, образец цинизма, доведенного до градуса подкупающего обаяния, этакий шекспировский вариант Винни-Пуха, – «главное, вовремя подкрепиться!»
Родился он со скандалом. Шекспир написал историческую хронику «Король Генрих IV. Ч. 1-я». В ней молодой Гарри, принц Уэльский (будущий Генрих V) резвится в обществе пройдох и легкомысленных девиц под мудрым руководством старого рыцаря сэра Олдкастла. И резвые шалости принца, и участие в них Олдкастла зафиксированы в исторических хрониках. Но как только по Лондону разнеслась весть о потешном персонаже, в театр буквально ворвалась свора слуг одного лорда, который, на беду, оказался прямым потомком этого самого обжоры, выпивохи и гуляки Олдкастла! Шекспиру срочно, под угрозой палок, пришлось переименовать персонажа в сэра Джона Фальстафа. На счастье, у того живых потомков не нашлось…
Добродушный Джон (Джек) Фальстаф так любит себя, что просто невозможно не разделить эту его пламенную слабость и страсть: «Нет, мой добрый государь…, что касается милого Джека Фальстафа, доброго Джека Фальстафа, преданного Джека Фальстафа, храброго Джека Фальстафа, который доблестен, несмотря на старость, не разлучайте его, не разлучайте с вашим Гарри! Ведь прогнать толстого Джека – значит прогнать все самое прекрасное на свете!» (пер. Е. Бируковой).
Ну чем же не Винни-Пух?
Образ Фальстафа привлек Пушкина как пример точного построения характера персонажа. Он, в частности, отметил, что «годы и Бахус приметно взяли в старом рыцаре первенство перед Венерою».
Это совершенно не захотела понять королева Елизавета. С наивностью «девственницы» она пожелала, чтобы Шекспир изобразил ей добрейшего старину Фальстафа влюбленным! В три недели Шекспир написал «Виндзорских проказниц», в которых престарелый Фальстаф лениво, как из-под палки, волочится сразу за двумя кумушками.
Вероятно, и персонаж, и его успех так надоели автору, что он «прикончил» Фальстафа в хронике «Генрих V», где упоминается о смерти старого ловеласа.
Зрители ПРОСТО обожают Фальстафа. А вот зануды-филологи гадают, что за смысл скрыт в этом образе? Насмешка над рыцарством? Или, наоборот, дан человек нового по тем временам типа, далекий от сословной выстпренности и мишуры? А может, в Джеке Фальстафе заключено зерно английского национального характера, где так тонко и живительно переплетаются чудачество и здравый смысл?.. Любовь современников к этому образу говорит вроде за это…

Гений-невежда?

Один из старинных аргументов против авторства самого Шекспира – его якобы низкий уровень образованности. Между тем, мы уже знаем, что пребывание в школе позволило ему работать учителем. А сведения из истории, географии, философии, теологии и литературные сюжеты он мог вполне почерпнуть… всего из 17 достаточно популярных в то время книг! Это вовсе не такая уж дорогая библиотека для хорошо оплачиваемого «человека театра». А если учесть, что Шекспир вращался среди людей образованных, нередко весьма состоятельных и имевших свои большие библиотеки, то вопрос о Шекспировой «серости» снимается сам собой.
Возможно, он плохо владел латынью и древнегреческим, как это было принято тогда в интеллигентской среде. Но Шекспир имел неплохое представление об итальянском (неслучайно действие многих его пьес происходит в Италии, – ведь сюжеты черпались зачастую из итальянских новелл) и владел французским. В доме одного французского эмигранта он одно время квартировал в Лондоне.
Вот с чем у Шекспира и впрямь была «напряженка», так это с выдумыванием оригинальных сюжетов! Лишь сюжеты трех его пьес (комедии «Бесплодные усилия любви», «Сон в летнюю ночь» и «Виндзорские проказницы») принадлежат самому Шекспиру. Остальное почерпнуто из хроник и сборников новелл.
Но ведь и наш Пушкин был весьма «переимчив» (отчего и трудно переводим)! Как говаривал наш гений: «Ты бы то же самое, да не так бы молвил…»

Смех и слезы его комедий

Безусловно, как любого обывателя, нас интересуют личные шифры, заключенные Шекспиром в его пьесах. Коль скоро они есть в исторических хрониках, то уж точно должны быть в жанрах более непринужденных, – в трагедиях и комедиях.
Начнем, конечно, с комедий.
Уже в ранней комедии-фарсе «Укрощение строптивой» при желании можно углядеть месть своей «сварливой» жене (если Энн Хэсуэй-Шекспир и впрямь была стервозного нрава). Во всяком случае, утопическая идея, что муж способен обуздать супругу, могла придти в голову только страдающего женатого человека.
Иногда Шекспиру помогали воспоминания о колоритных обывателях Стратфорда, с которыми он не порывал никогда. Их прототипы историки находят для героев «Виндзорских проказниц» и, возможно, «Сна в летнюю ночь». Кстати, есть в последней комедии и еще один потайной ящичек смысла, еще один шифр Шекспира. Многие усматривают в этой пьесе комический парафраз первой трагедии Шекспира «Ромео и Джульетта».
(Кстати, и в сей последней масса комических сцен).
Смех и слезы, радость и горе идут рука об руку по страницам шекспировских пьес, порой весьма существенно размывая их жанровую принадлежность.
Ну что ж, – все, как в жизни.
Из жизни и многие мотивы его комедий, которые иногда кажутся почти искусственными современному зрителю. Например, мотив поисков сестрой своего брата, мотив близнецов, который находит апогей в лучшей и последней комедии Шекспира, – в его «Двенадцатой ночи». Основой ее послужила комедия Плавта «Менехмы». Но вот мотив тоски сестры по потерянному брату – из жизни. Мы помним, что у Шекспира трое детей: старшая Сьюзен и близнецы Джудит и Хэмнет. Хэмнет умрет в 1596 году. Тоска Джудит о брате-близнеце стала глубоким душевным переживанием и их отца…

Трагедии – почему?..

Конечно, много трагического у Шекспира уже в его исторических хрониках. Но все-таки почему с 1601 года он практически полностью переходит на несколько лет к жанру «чистой» трагедии?
Внешне весьма благополучный, состоятельный, признанный драматург вдруг открывает своим зрителям бездны трагического в жизни. Причины этого устойчивого настроения Шекспира не до конца понятны.
Конечно, смерть Хэмнета, а также отца (в 1601 году) сильно потрясли Шекспира.
Первая по времени трагедия Шекспира – «Ромео и Джульетта» (1595 г.) Но в ней трагичен не мир, а конкретная история любящих сердец. Кстати, ценой их жизни источник зла искупается: враждующие стороны примиряются. История Ромео и Джульетты останется «печальнейшей на свете» именно потому, что счастье БЫЛО ВОЗМОЖНО, что трагическое – скорее, исключение в этом сверкающем, радостном мире.
В «Гамлете» (1601 г.) мир трагичен и страшен, а человек – «квинтэссенция праха». Прежде чем мстить убийце отца, Гамлет пытается ПОНЯТЬ природу зла в окружающих людях, он испытывает, пытает их.
Безусловно, «Гамлет» в очень большой степени навеян потерей близкого человека и теми «вопросами к мирозданью», которые неизбежно возникают в связи с этим. Дух отца Шекспира – в духе отца Гамлета. Даже тот момент, что Джон Шекспир был католиком, его сын использует в рассказе Призрака о потусторонней жизни. Призрак описывает Чистилище (которое есть у католиков и которого нет у протестантов).
Найдены и другие лирические шифры в самой знаменитой трагедии Шекспира. Ведь имя его умершего сына Хэмнет – одна из возможных форм имени Гамлет! Тема отец–сын получает дополнительный лирический импульс!
А если учесть, что в годы юности Шекспира в Эйвоне утопилась девушка Энн Гамлет (и это не могло не запомниться впечатлительному подростку), – то вот он, один из источников образа Офелии.
В 1604 году появляется трагедия «Отелло». История любви мавра и белой женщины остро актуальна. В эпоху географических открытий происходит смешение народов и рас. С одной стороны, тогда это не приветствовалось. С другой, – сами понимаете, экзотика и гадательные последствия для страны.
Пушкин определил Отелло не как дикого ревнивца, а как человека доверчивого. Человек иной культуры, мавр наивней и проще «белого человека» Яго. В уста последнего Шекспир вкладывает яркий монолог о мощи человека, который силой воли может управлять собой и всем окружающим. Однако монолог звучит двусмысленно: ведь Яго может применить свою стальную волю и во благо, и во зло, и тянет его именно во зло! Европеец, человек изощренной культуры, способен манипулировать гораздо более душевно цельным и достойным «дикарем», делая и его злодеем.
И все же не стоит подчеркивать расовую подоплеку конфликта. «Черен я!» – говорит горько Отелло, но имеет в виду отнюдь уже не цвет кожи (он, кстати, и не так уж и черен: мавр, а не негр), а черноту, охватившую его душу, которая только что излечилась, было, от ран, нанесенных жестоким миром.
Дальше – больше: в «Короле Лире» (1605) политика, общество и природа оказываются совершенно враждебны человеку. ТАК видеть мир может, пожалуй, лишь беспомощный, выброшенный на обочину жизни, «доживающий век» старик. И это – «жизнь, как она есть». Вряд ли мы ошибемся, назвав эту трагедию остро актуальной уже в наши дни и в нашей стране…
Последней великой трагедией Шекспира стал «Макбет» (1606 г.) Написанная на сюжет из шотландской истории, она должна была польстить королю Якову Штоландскому, сыну Марии Стюарт, который вступил на английский престол после смерти Елизаветы в 1603 году. К тому же сей монарх искренно верил в существование ведьм. Одна из них, например, просто пересказала ему слово в слово его разговор с женой в первую брачную ночь. Впрочем, зная наклонности Якова, нетрудно было догадаться хотя бы о теме…
Леди Макбет – настоящая ведьма, которая жертвует свое женское естество темным силам в обмен на удачу и власть. В этой трагедии с сильным мистическим оттенком Шекспир исследует власть зла над душой человеческой, – власть, которая может оказаться тотальной. И в соответствии с законами демонологии (как их тогда понимали) наступает неминуемая расплата за дар темных сил. В трагедии сквозным становится мотив тьмы и слепоты. Пока луна (она же богиня злых чар Геката) пребывает невидимой, царит полный мрак, и сладкая парочка Макбетов может творить свои злодеяния. Но наступает новолуние, и приходит срок платить по счетам…
По остроумному замечанию одного исследователя, Шекспир заворожен в «Макбете» тем обстоятельством, что зло имеет свою тьму и свой свет, что оно вполне, стало быть, и самодостаточно (или может таковым себя ощущать).

Вместе с развитием в Англии драматической поэзии улучшалась и сценическая постановка пьес. Великое значение драм Шекспира вызывает интерес к устройству театра в его время. Знание сценической обстановки необходимо для понимания драм Шекспира, как драмы Софокла и Еврипида становятся понятны только при знании устройства греческого театра. Английская драма подобно греческой произошла из религиозных спектаклей. Католическая церковь допускала в мистериях и моралях комический элемент; реформация не терпела его. Англия приняла кальвинизм в смягченной форме, данной ему правительством. Король и аристократия, по понятиям которых были установлены учреждения англиканской церкви , не имели ничего против театра, даже покровительствовали ему; благодаря их готовности расходовать деньги на спектакли прежние труппы любителей заменились трупами профессиональных артистов. Певчие королевской капеллы давали спектакли при дворе Елизаветы . Под покровительством вельмож сформировались другие труппы актеров, дававших спектакли в больших городах и в сельских дворцах аристократов; некоторые труппы получали право называться королевскими; они давали спектакли в гостиницах, утверждая, что это разрешается им по привилегии их титула. Около актеров собирались в гостиницах люди беспорядочной жизни; они составляли значительную часть публики, особенно в лондонских театрах. Лондон уже и тогда превосходил все города Европы многолюдством и богатством; в нем были тысячи холостых людей, не имевших недостатка ни в досуге, ни в деньгах на развлечения. Ремесленники, работники верфей и фабрик наполняли двор, на котором стояла сцена английского театра той эпохи. Публика еще более бедного класса занимала галерею; это были матросы, слуги, уличные женщины.

Театр был местом собрания всех классов английского общества. Для простого народа было в Лондоне много плохих театров. Но кроме них было несколько других для высших классов, там, в первом ряду партера, впереди актеров, свободных от игры в тот вечер, поэтов и критиков сидели знатные покровители драматического искусства, большею частью молодые неженатые вельможи, приезжавшие смотреть на сцене то, что занимало их в жизни: военные подвиги, любовные приключения, придворные интриги. Эти молодые вельможи не интересовались пьесами из истории реформации, которые любило среднее сословие. Они дружили с актерами, не забывая в их кругу своего превосходства над ними по общественному положению. Были такие покровители и у Шекспира. Они держали себя дерзко не только с актерами, которых удостаивали своего приятельства, но и с театральной публикой. Для многих из них ставились кресла на самой сцене и между кулисами; некоторые не сидели там на креслах, а лежали на разостланных для них коврах. Публика курила, пила пиво, ела яблоки, грызла орехи, а в антрактах играла в карты, развлекалась и волокитством. На нижней из двух галерей театра Глобус сидели те женщины лёгкого поведения, которые были на содержании у богатых и знатных людей; эти дамы держали себя очень бесцеремонно. Позади них садились и некоторые жены фабрикантов, купцов, но закрыв лица масками. Вообще посещать театр считалось неприличным для честных женщин. Актрис не было, женские роли играли юноши-подростки. Необходимо знать это, чтобы понимать, почему у Шекспира даже героини драм часто употребляют неприличные выражения; да и многие черты содержания его драм объясняются отсутствием скромных женщин. Для знатной публики он выводит на сцену государей, государынь, знатных господ и дам, говорящих изящным языком; а для массы публики вставлены в его драмы грубые комические сцены. Люди среднего сословия – бургомистры, учители, ученые, священники, врачи – выводятся у Шекспира обыкновенно только в комических сценах, служат предметами шуток для знатных действующих лиц.

Уильям Шекспир

Среднее сословие тогда чуждалось театра, было даже неприязненно ему, эти солидные, зажиточные горожане, преданные реформации, расположенные к суровому пуританскому взгляду на жизнь, отцы героев Долгого Парламента и республиканцев , не посещали театра и оставлены без внимания Шекспиром. А между тем этот класс общества был самый важный в политической жизни Англии и самый почтенный; его энергия подготовляла великую будущность английской нации. Он состоял из торговцев и промышленников, священников, людей занимавших второстепенные административные и судебные должности, из землевладельцев, не принадлежавших к аристократии, из богатых фермеров; он уже начинал приобретать преобладание в общественных делах. В 1580-х годах люди пуританского направления уже составляли большинство в палате общин; управление городскими делами уже принадлежало им. В числе действующих лиц тогдашних драм почти вовсе нет этих людей и вообще мало людей безупречной нравственности.

Они были неприязненны театру, требовали стеснения его свободы, даже совершенного запрета спектаклей. В правление первых Стюартов , любивших театр едва ли даже не больше, чем Тюдоры , он был постоянным предметом спора между королями и средним сословием; ссоры из-за него создавали как будто подготовку к политической борьбе. Во времена Елизаветы неприязнь массы солидных людей среднего сословия к театру была так велика, что, несмотря на покровительство королевы, Лестера, Саутгемптона, Пемброка, Ротленда, сословие английских актеров находилось в пренебрежении: честное общество отделяло его от себя непреодолимой преградой. Это подтверждается многими местами сонетов Шекспира . Законы того времени ставят актеров на одну линию с фокусниками, канатными плясунами, бродягами. Те права, какие хотело давать им правительство, оно покупало для них тяжелой борьбой с господствующими, предубеждением. Елизавета в начале своего царствования запретила публичные спектакли; позднее, когда она полюбила аллегорические представления, а, по мнению некоторых, и драмы Шекспира, она все-таки вынуждена была подвергать театр стеснительным мерам в угождение ропоту против него. Епископы были уступчивы к пристрастию королевы, но сельские священники постоянно проповедовали против нечестивой любви к театру. Еще упорнее их восставали против театра лорд-мэр и ольдермэны лондонского Сити, действовавшие не по личному желанно, а по требованию граждан, подававших им просьбы и адресы. Они закрыли театры, возникавшие в Сити; труппы актеров вынуждены были перенести свои спектакли в предместья. Им запрещено было и там играть по воскресеньям, велено начинать спектакли в три часа пополудни. Таким образом, театр могли посещать только люди, не имевшие занятий, а трудящаяся часть населения была лишена возможности предаваться суетному развлечению, и воскресный день был избавлен от осквернения греховным удовольствием. Эти стеснительные меры были проявлением пуританского воззрения на жизнь, постоянно распространявшегося в среднем сословии и при Карле I достигшего такой силы, что спектакли были совершенно воспрещены.

Городской совет лондонского Сити восставал не только против того, что было дурно в тогдашних драмах и комедиях, но против самого театра, называл спектакли служением дьяволу. Когда в Лондоне стали строиться постоянные театры, городской совет подверг тех актеров, которые не находились на службе пэров, наказаниям, назначенным для бродяг. В 1572 г. он отказал графу Суссексу в разрешении построить театр, а в 1573 г. заставил труппу графа Лестера удалиться из Сити. Она стала давать спектакли за пределами Сити, устроила театр в бывшем монастыре доминиканцев или, как они назывались в Англии, Черных Монахов, Black Friars (он после уничтожения монашества во время Реформации служил складом машин). В этом театре играл Ричард Бёрбедж; в нем играл сначала и Шекспир. Дела Блэкфрайерского театра шли блистательно наперекор вражде пуритан. В 1589 г. труппа, игравшая в нем, получила разрешение называться королевской; в 1594 г. она построила другой театр Глобус (на юге от Лондонского моста). Кроме этой труппы, находившейся под покровительством Лестера, была труппа лорда-адмирала; спектаклями её управляли Филипп Генсло (Henslowe) и Эдуард Эллен (Alleyn). Их спектакли в театрах, открытых для публики, считались репетициями для спектаклей во дворце королевы, и под этим предлогом были изъяты от запрещения. Из-за беспорядков, произведенных в 1579 г. труппой лорда-адмирала, тайный совет велел сломать театры; но это распоряжение было сделано только для формы и осталось без исполнения; тайный совет защищал театры от вражды городского совета.

Об устройстве лондонских театров того времени мы уже говорили. Наше описание относилось в частности к театру Глобус, одному из лучших. До начала 1570-х годов постоянных театров не было в Лондоне; для спектаклей наскоро устраивалась сцена под открытым небом или в зале гостиницы; по окончании ряда представлений эту постройку, сколоченную из досок, ломали. Дворы больших гостиниц лондонского Сити были первыми театрами. Фасы гостиницы, обращенные во двор, имели галереи, служившие помещением для публики, как теперь ярусы лож. Когда начали строить постоянные театры, этим зданиям давалось название «занавес»; называли их и театрами. У каждого театра было, разумеется, и свое особое имя: «Лебедь», «Роза», «Фортуна»… При Елизавете число театров дошло до одиннадцати, при Якове I до семнадцати. Денежные дела их шли хорошо; довольно многие антрепренеры и актеры наживали себе хорошее состояние, даже богатство, как например, Эдуард Эллен (ум. 1626 г.), Ричард Бёрбедж (ум. в том же году) и сам Шекспир. Это было возможно тогда только в таком городе, как Лондон, который превосходил многолюдством и богатством все другие столицы Европы, имел тысячи богатых людей, любивших развлечения. Круг влияния спектаклей в Англии ограничивался Лондоном и собственно только некоторыми классами населения в самом Лондоне.

Шекспировский театр «Глобус». В 1642 был закрыт пуританскими революционерами. В 1997 воссоздан в первозданном виде

Время начала спектакля обозначалось, как теперь в ярмарочных театрах тем, что вывешивалось знамя и музыканты трубили. Когда публика сходилась, музыканты, сидевшие на верхнем балконе, снова играли, объявляя этим, что начинается представление; после третьего ритурнеля выступал актер в черном бархатном платье и произносил пролог; в антрактах и по окончании пьесы шуты играли маленькие фарсы и пели. Но собственно конец спектакля составляла молитва актеров за королеву, служившая доказательством их благочестия и верноподданнического чувства. Костюмы были довольно роскошны; актеры тщеславились их богатством; но сценическая обстановка была очень скудна. Доска с надписью обозначала, в каком месте происходит действие. Воображению публики предоставлялось рисовать себе этот пейзаж или эту площадь, этот зал; когда действие переносилось в другое место, выставлялась доска с другою надписью. Таким образом, без всякой перемены вида сцены театральное действие переносилось из одной страны в другую. Этим и объясняется частое перемещение действий в драмах Шекспира: оно не требовало никаких хлопот. Выступ в середине задней стены сцены означал, смотря по надобности, или окно, или башню, балкон, крепостной вал, корабль. Светло-голубые ковры, подвешенные к потолку сцены означали, что действие происходит днем, а для обозначения ночи спускались темные ковры. Только на придворной сцене обстановка была менее скудна; при Якове I на ней уже были подвижные декорации.

Такова была сценическая постановка пьес предшественников и современников Шекспира. Бен Джонсон, порицавший неправильность формы английских драм, хотел ввести в английскую драматическую поэзию классическое единство времени и места действия. Придворная труппа, состоявшая из певчих королевской капеллы, разыгрывала его драмы, написанные по классической теории. Но жизненность имел только репертуар, соответствовавший национальному вкусу; в Блэкфрейерском театре, Глобусе, Фортуне и других частных театрах продолжали появляться новые пьесы национальной формы; их было очень много. Правда, – почти все они были произведения фабричной работы. Автор или часто два сотрудника вместе, даже три, четыре торопливо писали драму, главную привлекательность которой составляло изображение какого-нибудь современного события, интересовавшего публику. Прежние драмы при новой постановке переделывались без внимания к правам автора; впрочем, авторы обыкновенно и не имели никакого права спорить, потому что продавали свои манускрипты в собственность антрепренерам или труппам; так делал и Шекспир. Пьесы вообще писались по заказу, исключительно для той труппы, которая ставила их на сцену. Печатных драм, которые можно было давать на всех театрах, было очень мало. Репертуар состоял почти весь в каждом театре из рукописей, принадлежащих собственно ему; он не печатал их, чтобы не могли воспользоваться ими другие театры. Таким образом, при каждом большом английской театре той эпохи находилось маленькое общество писателей, работавших только для него; главная их задача состояла в том, чтобы у труппы не было недостатка в новых пьесах. Один из сатирических писателей того времени Томас Нэш говорит: «Сочинители таких пьес исполняют свое дело легко: крадут отовсюду, где находят украсть, переводят, переделывают, отдают на сцену небо, землю, словом сказать – все, что попадается им под руки – вчерашние происшествия, старые хроники, сказки, романы». Конкуренция между театрами и драматургами не стеснялась ничем: один хотел перещеголять другого. Молодые вельможи, составлявшие самую внимательную и образованную часть публики, хвалили хорошее, постоянно требовали нового, которое было бы еще лучше. Понятно, что эта конкуренция при всех своих вредных сторонах имела и хорошую; драматическая поэзия, благодаря ей, быстро достигла такого развития, что получил полный простор для своей деятельности гений Шекспира. Понятно, что не могла держаться она на той высоте, на какую он поднял ее, потому что гении, равные ему, рождаются очень редко. Её упадок после него был ускорен переменой хода общественной жизни.

Но глаз рисует тело лишь одно —

Увидеть сердце глазу не дано.

Yet eyes this cunning want to grace their art,

They draw but what they see, know not the heart.

Сонет 24 / Sonnet 2 4

Признаюсь… за всю свою жизнь я не прочитал ни одной из пьес Шекспира. Я уж не говорю про оригинальный текст – я не читал даже переводов! Творчество Уильяма Потрясающего Копьем (Shake-spear-e) мне знакомо только по многочисленным экранизациям, адаптациям, историческим справкам, нескольким биографическим фильмам и множеству двустиший, вырванных из его произведений. В связи с этим, огромную благодарность выражаю Алексею Вадимовичу Бартошевичу – профессору, заведующего кафедрой истории зарубежного театра РАТИ – за то, что он подготовил меня к прочтению шекспировских пьес; за то, что привил понимание ренессансной драматургии в целом. Полностью полагаясь на опыт Алексея Вадимовича, мне остается лишь пересказать вам его лекции из цикла «Шекспир – человек театра».

Уильям Шекспир (1564 – 1616 гг.) был талантливым драматургом, работавшим в труппе лондонского театра «Глобус». Именно в этом театре впервые были поставлены все знаменитые шекспировские драмы. Что же представлял собой «Глобус» в конце 16 века? Давайте перенесемся на 4 столетия назад…

Публика шекспировского театра — это лондонский плебс: ремесленники, солдаты, матросы, которые несли в театр свои жалкие пенсы, зажатые в потные кулачки. Под ногами в «портере» театра была просто земля. Крыши не было. В зрительном зале стояла бочка, чтобы люди могли решать свои физиологические проблемы, не отрываясь от спектакля. В толпе зрителей сновали продавцы орешков, пива, леденцов. Публика во время просмотра «Гамлета», «Короля Лира» или другой сверхглубокой шекспировской драмы щелкала орешки, выплевывая скорлупу себе под ноги, или пила эль, или курила зловонный табак (его только завезли из Америки и не научились еще очищать, поэтому над зрительным залом постоянно стояло зловонное облако). За дополнительный пенс можно было попасть на галерею, но это могли себе позволить далеко не все. В основном же публика – это толпа, что стоит на ногах весь спектакль без антрактов, а это в среднем по два часа.

Как рознь отцов чету детей сгубила,

Мы в эти два часа изобразим…

And the continuance of their parents’ rage,

Which, but their children’s end, nought could remove,

Is now the two hours’ traffic of our stage…

«Ромео и Джульетта» / «Romeo and Juliet»

Действие на сцене разворачивалось всегда стремительно. (Попробуйте-ка сейчас сыграть «Ромео и Джульетту» со всеми антрактами, психологическими паузами, системой Станиславского меньше чем за четыре часа.) Играли тогда быстро, потому что само жизневосприятие было полным энергии, полным ренессансного вдохновения. К слову сказать, на постановку нового спектакля театральные труппы тратили не больше недели. Огромные тексты ролей учились всего за несколько репетиций.

Театр никогда не считался каким-то элитарным искусством. Театр был искусством для толпы, для улицы, для простонародья. Конечно, туда могли заглядывать ученые, гуманисты, придворные – никто им этого не запрещал, но главный зритель – это лондонская простонародная толпа. От ее вкуса зависело все. С ней приходилось считаться и актерам, и драматургам. Что же было интересно этой неграмотной толпе, чего они ждали от спектакля? – чтобы на сцене кого-то убивали, чтобы были поединки, чтобы была любовь, чтобы песни пели, чтобы шуты шутили… Эти неграмотные ремесленники были главной публикой шекспировского театра. Именно от их пенсов зависели общие сборы, потому что труппа Шекспира существовала на коммерческой основе. Для этих людей писались «Отелло», «Буря»…

Но на самом деле это была прекрасная и великая публика. Это была публика, способная увидеть. Это ведь были люди, воспитанные на церковных проповедях – они умели слушать, и они умели видеть. И когда на сцене появлялся рисунок дерева – они видели Арденский лес! Они не говорили себе «Ага, вот на сцене появился какой-то пень, значит, я должен сделать для себя вывод, что это знак леса.» Театр Шекспира не условный театр – это театр абсолютной веры, потому что у его публики: простонародной, неграмотной; было одно великое свойство – божественная наивность. Божественное простодушие, Sancta simplicitas – без которой великого театра не бывает. Вначале представления на сцену обычно выходил человек и зачитывал примерно следующий текст:

Как на этих жалких дощатых подмостках мы можем изображать великие события истории, битвы, дворцы…? Я призываю на помощь силу вашего воображения (Imaginary forces), и тогда вы станете участниками искусства, вы войдете в мир нашего спектакля. Ваше воображение способно превратить пустоту в мир звуков и красок…

Неверно представлять себе Шекспира, как некоего одинокого кабинетного гения, затворника, который презирает толпу, которая заполняет его театр, а пишет прямо для потомков, к ним и обращаясь. Это романтическая иллюзия. Шекспир писал исключительно для своих зрителей. Он был человеком театра. Он писал не для чтения, а для сцены. Вообще в это время в Англии и Испании драматургия только-только начинала, делала первые шаги к тому, чтобы создать себя в качестве отдельного литературного рода. Драматургия существовала для театра, для зрителя, а не для читателя. Пьесы воспринимались, как какое-то сырье для сцены. Шекспир в своих произведениях не думал о потомках. Он думал о той самой толпе, которая приходила в его «Глобус». Мы можем утверждать это по одной простой причине: если драматург хочет, чтобы его пьесы остались потомкам – он их публикует. Шекспир не опубликовал ни одной из своих пьес. Как же они дошли до нас? Путей было много.

Во время эпидемий чумы театры закрывали. Актеры были вынуждены искать средства для существования, и некоторые из них несли пьесы из репертуаров своих театров издателям. Первая известная публикация трагедий Шекспира приходится как раз на время разгара чумы в Лондоне. Однако труппа была не заинтересована в том, чтобы тексты ее пьес печатались (ведь это повлечет уменьшение сборов в самом театре), поэтому принимались меры предосторожности: ни один актер не получал на руки всей пьесы, а только текст своей роли. Издатели старались подослать на спектакли своих стенографистов, но тексты, приносимые ими, часто оказывались исковерканными, искаженными, сокращенными. Такими были и первые издания шекспировских пьес (уже тогда они назывались «пиратскими»). Еще издатели подкупали актеров из труппы – это были маленькие актеры «на выход», но они воспроизводили пьесы по памяти гораздо лучше стенографистов. Хуже всего этим маленьким артистам удавалось припомнить философские монологи. Что касается более достоверных вариантов шекспировских пьес, то это «Первое Фолио», изданное друзьями Шекспира после его смерти.

Шекспировские пьесы – это театральный текст. Это вещи, предназначенные для сцены и только для нее. По настоящему понять пьесы Шекспира, реальность их смыслов можно лишь исходя из их театральной предназначенности. В «Глобусе» Шекспир провел всю свою жизнь: среди актерских разговоров, бутафорских мечей. Он жил в труппе и сам был актером (роль призрака в «Гамлете»). Шекспир был театральный человек, который чувствовал театральное пространство, чувствовал запах театра, воздух театра, и понимал смысл и предназначение всякой доски в театре. Шекспир писал каждый раз не пьесу, а спектакль, скрытый в драматическом тексте. Когда он писал «Гамлета» или «Укрощение строптивой» перед его взором всегда стояла театральная конструкция. Он писал пьесы, как драматург с режиссерским мышлением.

Сцена «Глобуса», как нос корабля врезалась прямо в зрительный зал, так что публика окружала актеров с трех сторон. Представьте себе, что «Быть или не быть…» читается так, что актер видит совсем близко к себе лица людей со всех сторон его окружающих. Значит и мизансцены должны были быть объемными, а не плоскостными. Занавеса перед главной сценой не было. Пьесы Шекспира строились как серии эпизодов, каждый из которых представлял как бы маленькую пьеску со своей завязкой, кульминацией и развязкой. Как быть, если на сцене кого-нибудь убивают? Трупы необходимо было как-то убрать, чтобы дать возможность идти следующей сцене. Шекспир во всех пьесах наделяет некоторых героев чисто театральными сценическими функциями. Он иногда удачно, иногда не очень, вписывает в пьесу строки, объясняющие, почему мертвого унесли. Посмотрите «Гамлета» — в финале Фортинбрас выходит и велит своим капитанам: «Возьмите прочь тела.» . «Трупы» ведь не могли встать сами и уйти за кулисы.

Не стоит забывать, что Шекспир писал свои роли не для каких-то актеров, а для конкретных – для своей труппы. Он знал особые дарования каждого из них, он выстраивал характеры героев в зависимости от того, что могут и чего не могут его актеры. Поэтому неудивительно, что в сцене поединка Гамлета и Лаэрта королева Гертруда вдруг говорит, что Гамлет «тучен и одышлив», хотя мы привыкли представлять его каким-то изысканно тонким принцем. Объясняется это тем, что главным актером шекспировской труппы был Ричард Бербедж, который играл Гамлета, когда уже был довольно упитанным господином. Так же интересно, что «четвертые акты шекспировских трагедий» — это сцены, в которых главные герои либо не участвуют вовсе, либо у них какие-то простые, не требующие особого напряжения роли. Шекспир здесь дает главным актерам отдохнуть. Он позволяет сделать им передышку после надрыва кульминации и надрыва развязки, финала. Шекспир – это практик театра. Еще один пример. Если расположить пьесы Шекспира в хронологическом порядке, то можно легко проследить, как стареет главный трагический персонаж: юный Ромео, 30-летний Гамлет, Отелло (47 лет), Макбет, Король Лир, Просперо. Герой стареет, потому что стареет актер, для которого все эти роли были написаны – это все тот же Ричард Бербедж.

В шекспировском театре все зависело от актера. Сцена пуста – на актере лежала задача превратить это пустое пространство в мир полный красок, движения и жизни. Актер, играющий в пустом пространстве сцены, это точное воплощение ренессансного человека, который навязывает свою волю миру, который рассматривает вселенную, как поле действия, чтобы распространить свою личность до пределов всей земли. Вот эта жажда экспансии, жажда самоутверждения — это очень ренессансное свойство и свойство ренессансного актера. Вспомним известное Шекспировское

Весь мир — театр, а люди — все актеры.

У каждого свой выход и уход.

All the world’s a stage,

And all the men and women merely players:

They have their exits and their entrances…

«Как вам это понравится» / «As You Like It»

Этот мотив, театра как вселенной, театра как модели мироздания, можно найти и в «Буре», и в «Макбете», в «Короле Лире». Это один из главных лейбмотивов шекспировского творчества, шекспировского миропонимания. Даже эмблема театра «Глобус» – Геркулес, держащий на плечах земной шар и латинская подпись «Totus mundus agit histrionem» (с лат. «Весь мир лицедействует»).

На свете много есть такого, друг Горацио

Что и не снилось нашим мудрецам.

There are more things in heaven and earth, Horatio,

Than are dreamt of in your philosophy.

«Гамлет» / «Hamlet»

Шекспир уходит из театра

Шекспиру исполнилось сорок восемь лет, когда обстоятельства побудили его принять решение уйти из театра.

Ни он сам, ни его друзья не оставили никаких объяснений на этот счет. Как и в отношении некоторых других важных моментов его жизни, мы предоставлены здесь на волю догадок.

Наверняка можно сказать, что источник его творческой мысли не иссяк. Это не могло произойти с Шекспиром, обладавшим огромной творческой энергией. Последние пьесы не содержат следов того, что его дарование обеднело. Наоборот, как мы видели, гений Шекспира умел находить новые источники вдохновения.

Вероятнее - болезнь. Доктор Холл не случайно появился в доме Шекспира. Он вел записи приема больных, но его дневники сохранились не полностью. Исчезли именно те тетради, которые он вел в годы, когда Шекспир жил в Стратфорде. (Такое уж наше шекспироведческое счастье!) Однако предположение о болезни вполне правдоподобно: Шекспир работал так много, что мог надорваться.

Во всяком случае, вскоре после 1613 года Шекспир переуступил кому-то свою долю в паях труппы и ликвидировал все имущественные и финансовые дела, какие у него были в Лондоне. Перестал он также писать для театра.

Помимо болезни, на него могли повлиять другие обстоятельства.

Биографы Шекспира в XIX веке любили рисовать такую картину. Шекспир добился успеха, славы и богатства. Больше ему не о чем было заботиться. Оставалось лишь пожинать плоды трудов, и он уехал в тихий Стратфорд, чтобы наслаждаться покоем. Так представлял себе конец жизни Шекспира английский критик Эдуард Дауден.

Георг Брандес в своей биографии Шекспира отчасти склоняется к этому: «Шекспир достаточно поработал на своем веку. Его рабочий день пришел к концу». Но датский критик полагает также, что Шекспиром владела не только усталость, но и разочарование: «Теперь даже мысль взяться за перо не улыбалась ему. Для кого творить? Для кого ставить пьесы? Новое поколение, посещавшее театр, было ему совершенно чуждо. И в Лондоне никто не обратил внимания на то, что он покинул город».

Еще более решительно высказался английский писатель на исторические темы Литтон Стрейчи. Перечитывая последние пьесы Шекспира, он обнаружил в них много признаков усталости, досады на мир, отвращения ко всей низости, которой было так много вокруг.

Даже такой обычно сдержанный и предельно объективный исследователь, как Эдмунд Чемберс, пришел к выводу, что уход Шекспира из театра был вызван глубокими внутренними причинами. Если Литтон Стрейчи считал, что недовольство Шекспира объяснялось общественными причинами, то Чемберс видит их в профессиональных условиях творчества. Шекспиру надоело потрафлять капризным вкусам публики; особенно же недоволен он был тем, что его пьесы при постановке в театре неизменно корежили, сокращали и выкидывали при этом то, что ему, как автору, было дороже всего.

Трудно сказать, на чьей стороне истина. Вероятнее всего, что каждое из обстоятельств сыграло свою роль: усталость, болезнь, неудовлетворенность…

Следует иметь в виду еще одно немаловажное обстоятельство. У Шекспира не могло быть писательского честолюбия. Если оно у него и было в молодости, когда он не без гордости обнародовал «первенцев его воображения» - поэмы «Венера и Адонис» и «Лукреция», то в дальнейшем от публикации поэтических произведений отказался. «Сонеты», как помнит читатель, попали в печать помимо его воли.

Что касается пьес, то театр их придерживал, чтобы ими не могли воспользоваться конкурирующие труппы и чтобы чтение не заменило образованным зрителям посещение театра.

С тех пор как труппа Бербеджа - Шекспира стала труппой самого короля, у нее, по-видимому, появилась возможность мешать «пиратским» публикациям пьес. После 1605 года, как мы видели, издатели были в основном вынуждены ограничиваться перепечаткой старых пьес. Из новых попали в печать только «Троил и Крессида», не пошедшая на сцене, и «Король Лир», текст которого был стенографически записан во время представления.

Удаляясь со сцены, Шекспир мог думать, что значительная часть сделанного им никогда не дойдет до потомства. Видимо, он не верил и в то, что напечатанные пьесы будут кого-нибудь интересовать после того, как они сойдут со сцены.

Все известное нам о Шекспире убеждает в том, что он смотрел на свои пьесы, как на часть спектакля, не представляя себе, что его трагедии и комедии могут иметь независимое от театра значение. В этом убеждала его тогдашняя литературная теория, не признававшая художественных достоинств за пьесами, в которых не соблюдались правила Аристотеля и Горация относительно трех единств. Шекспир только два раза выполнил их: первый раз в молодости, написав по комедии Плавта свою «Комедию ошибок», второй раз на закате - в «Буре». Возможно, что, создавая «Бурю», он, между прочим, хотел напоследок доказать Бену Джонсону, что может сделать и это. Но Бен, как мы уже знаем, не оценил этого подвига Шекспира и осмеял даже «Бурю».