Библиографическое описание: Спиркин А. Д., Байбикова Р. Х. Откуда появился Змей Горыныч? // Юный ученый. — 2016. — №1.1. — С. 65-66..03.2019).



В статье проанализировано происхождение образа Змея Горыныча в русских народных сказках.Изучена историческая основа.

Ключевые слова: образ Змея Горыныча.

Цель исследования: изучить и проанализировать происхождение образа Змея Горыныча в русских народных сказках.

Задачи исследования:

1. Познакомиться с особенностями образа Змея Горыныча в русских сказках.

2.Узнать его историческую основу.

Гипотеза:В основе происхождения образа Змея Горыныча лежит факт существования звероящеров, обитавших на территории древней Руси.

Удивительно, что до сих пор не раскрыта тайна происхождения такого яркого персонажа русского фольклора как Змей Горыныч.

Змей Горыныч - в русских былинах и сказках представитель злого начала, дракон с 3,6,9 или 12 головами. Чаще всего змей предстает трехглавым.

В большинстве случаев у змея отмечается способность к полету, но о крыльях его, как правило, ничего не говорится. Тело змея в сказках не описывается, однако на лубочных картинках, изображающих змея, излюбленными деталями являются длинный хвост стрелой и когтистые лапы.

О Змее Горыныче, обитающем в глубоком подземелье, говорится во многих русских преданиях.

О происхождении образа Змея Горыныча существуют различные мнения. Как только не объясняют историки и публицисты сущность этого весьма необычного существа. Одни при этом видят в нем порождение сил грозной стихии. Другие, правда, говорят, что Змей Горыныч имел вполне реальный прообраз в качестве некого реликтового динозавра.

Подтверждения версии о реальном существовании Змея есть, стоит лишь повнимательнее перечитать изначальные тексты известных былин, стоит лишь не торопясь пролистать древние летописи.

Древнерусская мифология донесла до нас удивительный и вполне конкретный образ некого священного Ящера - праотца, создавшего якобы все живущее на Земле. Именно из яйца, высиженного этим первоящером, и родился наш мир. Все поклонения и тотемы (обожествляемое животное, считающееся предком рода) у древних русов и славян были всегда связаны с вполне реальными и конкретными представителями животного мира: леопардами и медведями, быками и лебедями.

Известный специалист по Древней Руси академик Б. А. Рыбаков писал, что в IV-V веках новгородские жители поклонялись загадочному богу-ящеру, который «залегша в той реце Волхове».

Он пишет по этому поводу : «…особый интерес представляют подлинные гусли первой половины XII века из раскопок в Новгороде. Гусли представляют собой плоское корытце. Левая (от гусляра) сторона инструмента оформлена скульптурно, как голова и часть туловища ящера. Под головой ящера нарисованы две маленькие головки „ящерят“. На оборотной стороне гусель изображены лев и птица. Таким образом в орнаментации гусель присутствует все три жизненных зоны: небо (птица), земля (конь, лев) и подводный мир (ящер). Ящер господствует над всем и благодаря своей трехмерной скульптурности объединяет обе плоскости инструмента. Такие украшенные гусли изображены у гусляра на браслете XII-XIII веков. Есть гусли с изображением двух конских голов (конь - обычная жертва водяному); есть гусли, на которых, подобно орнаменту на украинских бандурах, изображены волны (гусли XIV века).Орнаментика новгородских гусель XI-XIV веков прямо указывает на связь инструмента со стихией воды и ее повелителем, царем подводного мира- ящером. Все это вполне соотносится с вариантом былины: гусляр угождает подводному божеству, и божество изменяет уровень жизни бедного, но хитроумного гусляра».

Встречающиеся при раскопках в новгородской и псковской областях многочисленные изображения ящера, прежде всего на конструкциях домов и ручках ковшей, представляют собой почти образ вполне реального существа с крупной, вытянутой мордой и огромной пастью с четко выделенными большими зубами.

Наиболее старое упоминание о подводном змее относится еще к XI веку. Это так называемые «Беседы Григория Богослова об испытании града». Неизвестный летописец в XVI веке писал о том, что «в лете 7090, т. е. в 1582 году, лютые крокодилы выходили из реки и за ними затворялся путь, они поели много людей. Люди в ужасе по всей земли молились богу. Они прятались и сбегал».

Немецкий путешественник-ученый Сигизмунд Герберштейн в своих «Записках о Московии», написанных в первой половине XVI века, рассказывает об одомашненных русскими людьми звероящерах. Итак, Герберштейн пишет, говоря о северо-западных землях Руси: «Там и поныне очень много идолопоклонников, которые кормят у себя дома каких-то змей с четырьмя короткими лапами наподобие ящериц с черным и жирным телом, имеющих не более 3 пядей (60–70 см) в длину и называемых гивоитами.

Свидетельством существования змеев на Руси являются фрески XII века, что находились в Староладогской церкви Святого Георгия. Они изображают всадника, который не совершает убийство змея. На них женщина тащит его как пленника. Возможно, наши предки действительно видели Змея Горыныча и даже смогли его приручить.

Анализ летописей и рукописей показал, что реальные звероящеры, причем нескольких видов (как хищные подводные, так и одомашненные наземные), весьма неплохо чувствовали себя еще несколько столетий назад. А на возникший в связи с этим вопрос, куда же они исчезли, ответ стоит искать все в тех же летописях. Вероятнее всего, что сторонники христианства истребили священных для язычников животных. Дабы лишить их идолов. Но этот вопрос может стать темой нашего следующего исследовательского проекта.

Таким образом, цель и задачи нашего исследования достигнуты, гипотеза существования звероящеров на территории древнерусских земель нашла свое подтверждение.

Ключевые слова: образ Змея Горыныча .

Аннотация: В статье проанализировано происхождение образа Змея Горыныча в русских народных сказках. Изучена историческая основа.

1. Облик змея.

В центре внимания этой главы будет стоять фигура змея. В частности, нас займет мотив змееборства. Каждому, хоть немного знакомому с материалами по змею, ясно, что это -- одна из наиболее сложных и неразгаданных фигур мирового фольклора и мировой религии. Весь облик змея и его роль в сказке слагаются из ряда частностей. Каждая такая частность должна быть объяснена. Частность, однако, непонятна без целого; целое, в свою очередь, слагается из частностей. Способы изложения могут быть различны. Мы поступим следующим образом. Прежде всего мы изложим сказочный материал, дадим характеристику змея по сказке, совершенно не привлекая никакого сравнительного материала. Только после этого мы привлечем сравнительный материал, но уже в ином порядке. Мы рассмотрим сперва наиболее древние, архаические соответствия, а затем более новые и поздние.

Каким же представляет себе создатель или слушатель сказки змея? Оказывается, что змей в сказке, в подлинной народной русской сказке, никогда не описывается. Мы знаем, как выглядит змей, но знаем это не по сказкам. Если бы мы пожелали нарисовать змея только по материалам сказки, то это было бы затруднительно. Но некоторые черты внешнего облика змея все же могут быть вырисованы.

Змей прежде всего и всегда -- существо многоголовое. Число голов различно, преобладают 3, 6, 9, 12 голов, но попадаются и 5 и 7. Это -- основная, постоянная, непременная черта его. Все другие черты упоминаются лишь иногда, иногда они и не приводятся, так, например, не всегда говорится, что змеи -- существо летучее. Он летает по воздуху: "Вдруг видят: в версте от них летит змей" (Аф. 131). "Прилетел змей, начал виться над царевною" (171). Но тем не менее крылья его почти никогда в связи с полетом не упоминаются, можно бы думать, что он витает по воздуху без крыльев. Тело его сказкой также не описывается.

Чешуйчатый ли он или гладкий или покрытый шкурой -- этого мы не знаем. Когтистые лапы и длинный хвост с острием, излюбленная деталь лубочных картинок, в сказках, как правило, отсутствуют. Полет змея иногда напоминает полет яги. "Поднималась сильная буря, гром гремит, земля дрожит, дремучий лес долу преклоняется: летит трехглавый змей" (Аф. 129, вариант). Во всем афанасьевском сборнике крылья упоминаются только один раз: змей уносит царевну "на своих огненных крыльях" (131).

По-видимому, такое отсутствие описания свидетельствует о том, что сказочнику образ змея не совсем ясен. Он иногда ассимилируется с обликом героя и представлен всадником. Под змеем в этих случаях конь обычно спотыкается.

Змей существо огневое. "Летит на него лютый змей, огнем палит, смертью грозит" (155). Как извергается этот огонь -- мы опять не знаем. О коне, например, мы подробно знаем, что огонь, искры и дым исходят из ноздрей и ушей. Здесь этого нет. Тем не менее можно сказать, что эта связь змея с огнем -- постоянная черта его. "Змей пламенем палит, когтями рвет" (Худ. 119). Этот огонь змей носит в себе и извергает его: "Тут змей испустил из себя пламя огненное, хочет сжечь царевича" (Аф. 562). "Я твое царство огнем сожгу, пеплом развею" (271). Это -- постоянная формула угрозы змея. В одном случае змею соответствует огненный царь (206): "Не доезжая до его царства, верст 30 уж огнем жжет".

2. Связь с водой в сказке.

Но есть и другая стихия, с которой связан змей. Эта стихия -- вода. Он не только огненный царь, но и водяной царь. Эти две черты вовсе не исключают друг друга, они часто соединяются. Так, например, водяной царь присылает письмо за тремя черными печатями и требует Марфу-царевну, он грозит, что "людей всех прибьет и все царство огнем сожжет" (125). Таким образом, водяная и огненная стихии не исключают друг друга. Эта водяная природа змея сказывается даже в его имени. Он "змей черноморский". Он живет в воде. Когда он подымается из воды, то за ним и вода подымается. "Тут утка крякнула, берега звякнули, море взболталось, море всколыхалось, -- лезет чуда-юда мосальская губа" (136). "Вдруг змей начал выходить, вода за ним хлынула на три аршина" (125). В одной сказке он спит на камне в море, он храпит, "и як храпе, да того на семь верст аж волна бье" (132).

3. Связь с горами.

Но змей имеет и другое название -- он "Змей-Горыныча". Он живет в горах. Такое местопребывание не мешает ему в то же время быть морским чудовищем. "Вдруг туча надвинулась, ветер зашумел, море всколыхалося -- из синя моря змей выходит, в гору подымается" (155). И хотя слова "в гору" и могут означать просто "на берег", но все же двух

типов змея, горного и водяного, установить нельзя. Иногда он живет на горах, но когда герой к нему приближается, он выходит из воды. "Едут год они, едут два, проехали три царства, синеются-виднеются горы высокие, между гор степи песчаные: то земля змея лютого" (Аф. 560). Пребывание на горах обычная черта змея.

4. Змей-похититель.

Каковы же теперь действия змея? В основном змею свойственны две функции. Первая: он похищает женщин. Похищение обычно бывает молниеносно и неожиданно. У царя три дочери, они гуляют в прекрасном саду. "Вот змий черноморский и повадился туда летать. Однажды дочери царские припоздали в саду, засмотрелись на цветы; вдруг -- откуда ни взялся -- змий черноморский, и унес их на своих огненных крыльях" (131).

Но змей -- не единственный похититель. Он не может быть рассмотрен без некоторых других похитителей, которые действуют совершенно так же, как и змей. В роли похитителя может фигурировать, например, Кощей Бессмертный. "В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь. У этого царя было три сына, все они были на возрасте. Только мать их вдруг унес Кош Бессмертный" (156).

Иногда похитителем является птица. "На ту пору прилитела Жар-Птиця, схватила их матушку и унесла за тридевять земель, за тридевять морей в свое царство" (См. 31).

Особенно часто в качестве воздушного похитителя является ветер или вихрь. Однако сопоставление подобных случаев показывает, что за вихрем обычно кроется или змей, или Кощей, или птица. Вихрь может быть рассмотрен как похититель, потерявший свой животный или змеиный или иной образ. Похищает вихрь, а когда герой разыскивает царевну, то оказывается, что Она во власти змея (См. 160). "Ведь это не вихрь, а змей лютый", -- прямо говорится в сказке (Аф. 560). Такие выражения, как "Кощей страшным вихрем вылетел в окно" (159), показывают, какими путями шла потеря животного образа. "Вдруг сделался сильный ветер, поднялся клубом песок, вырвало из рук няньки дитятю и унесло неизвестно куда" (Худ. 53). Здесь нет животного облика, однако разысканная царевна оказывается во власти орла.

5. Поборы змея.

Функции змея не ограничиваются тем, что он пожирает или уносит девушку, или в виде нечистой силы вселяется в живую и мучает ее, или -- в мертвую и заставляет ее пожирать живых. Иногда он является с угрозами, осаждает город и требует себе женщину для супружества или для съедения насильно, в виде дани. Этот мотив вкратце можно назвать побо-

рами змея. Мотив этот очень распространен, и черты его довольно единообразны. В основном дело сводится к следующему:

герой попадает в чужую страну, видит, что все люди ходят "такие кручинные", и от случайных людей он узнает, что змей ежегодно (или каждый месяц и т. д.) требует по девушке, и что ныне настала очередь царской дочери. В этих случаях -- это нужно подчеркнуть -- змей всегда выступает как водяное существо. Царевна уже выведена к морю. "Ему сказали, что у царя их одна и есть дочь -- прекрасная царевна Полюша, и ее-то и поведут завтра к змею на съедение; в этом царстве дают каждый месяц семиглавому змею по девице... Ныне наступила очередь до царской дочери"; ее ведут к морю (Аф. 171).

6. Змей - охранитель границ.

В этих случаях змей пребывает у реки. Часто эта река огненная. Через речку ведет мост. Речка эта имеет свое название: она называется река Смородинка, мост всегда калиновый. Герой поджидает змея под мостом. "Приходит самая полночь, и пошли они под калиновый мост, на огненную реку" (134). Эта река -- граница. Через мост перейти невозможно. Змей охраняет этот мост. Перейти через него можно, только убив змея. "И поехали... путем-дорогой, и подъехавши к Крашеному мосту, по которому никто благополучно не проезжал, привелось им тут ночевать" (См. 150). Здесь вспоминается яга: она тоже хранитель входа. Яга охраняет периферию, змей охраняет самое сердце тридесятого царства. Некоторые аксессуары особенно ярко напоминают ягу: "Приехали они к огненной реке, через реку мост лежит, а кругом реки огромный лес" (Аф. 138). У реки иногда стоит избушка. Но в ней уже никто не обитает, в ней не расспрашивают и не угощают. Тем не менее она иногда ассимилируется с избушкой яги, она иногда стоит на курьих ножках. Забора нет, кости не насажены на колья, а валяются кругом: "Приезжают к реке Смородине; по всему берегу лежат кости человеческие, по колено будет навалено! Увидали они избушку, вошли в нее -- пустехонька, и вздумали тут остановиться" (137). И уже только после боя о герое говорится: "Сам пошел через мост на другую сторону" (562).

7. Змей-поглотитель.

Эта сторожевая роль змея иногда особо подчеркнута: "Там есть широкая река, через реку калиновый мост, под тем мостом живет 12-главый змей. Не пропускает он ни конного, ни пешего, всех пожирает" (562). Намерение змея выражено гораздо резче, чем намерение яги; его цель -- проглотить, съесть героя. "Прощайся теперь с белым светом да полезай скорей сам в мою глотку -- тебе же легче будет" (155). "Съем тебя и с косточками". Змей, обладающий царевной, также стремится проглотить героя, о чем царевна его предупреждает: "он тебя съест". Такие выражения, как "хочет совсем проглотить его" (562), повторяются очень часто. Даже после боя эта опасность еще не совсем миновала. Наоборот, имен-

но после боя эта опасность становится особенно страшной. Уже после того, как змей убит, сказка вводит мать или тещу змея, единственная функция которой -- угроза проглотить героя, и угроза эта иногда осуществляется. Итак, образ змея двоится. Мы имеем здесь змеиху-поглотительницу. Она преследует героя, нагоняет его, "поспешает за ним третья змея, и пустила свою пасть от земли до неба... как спастись?" Он бросает ей в пасть трех коней, потом трех соколов и трех хортов (борзых). Она все же нагоняет. Он бросает ей в пасть двух товарищей. Наконец, он доходит до кузнецов, которые хватают ее горячими клещами за язык и тем спасают его (Аф. 134).

В другой сказке герой бросает ей в пасть три пуда соли (135). Есть сказка, в которой змеиха обращается огромной свиньей и проглатывает двух братьев вместе с конями. Герой опять спасается у кузнецов. Они тащат ее клещами за язык и бьют прутьями. "Взмолилась ему свинья: "Буря-богатьгрь, пусти мою душеньку на покаяние!"... -- "А зачем моих братьев проглотила?" -- "Я твоих братьев сейчас отдам". Он схватил ее за уши; свинья харкнула -- и выскочили оба брата и с лошадьми" (136).

8. Опасность сна.

При встрече со змеем одна опасность подстерегает героя: опасность сна, засыпания. Эту опасность мы видели также и при встрече с ягой. "Шли они, шли, и пришли в дремучий густой лес. Только взошли в него, сильный сон стал одолевать их. Фролка-Сидень вытащил из кармана табакерку, постукал, открыл ее и пихнул в нос охапку табаку, потом зашумел:

"Эй, братцы, не уснем, не воздремаем, идите дальше!" (131). Этот сон -- наваждение. "Царевич стал по мосту похаживать, тросточкой постукивать, выскочил кувшинчик и начал перед ним плясать; он на него засмотрелся и заснул крепким сном". Ложный герой засыпает, истинный герой -- никогда. "Буря-богатьгрь наплевал -- нахаркал на него и разбил на мелкие части" (136). В сказке, записанной на Онежском заводе, мать змеев, помогающая героям, говорит им: "Теперь вы отправляйтесь в дорогу... Ну только спать не ложитесь у моря, а то мой сын будет лететь и увидит коней и вас, и вы будете спавши, вы будете побижены, а если не будете спать, то он с вами ничего не сделает, не осилеет он вас двоих" (Он. зав. 144). Во время боя братья героя находятся в избушке и неизменно засыпают, несмотря на предостережение героя. Деформацию этого мотива мы имеем, когда братья с вечера напиваются пьяными и просыпают встречу со змеем, тогла как герой бьется.

9. Изначальный противник.

Самому бою обычно предшествуют хвастливые перебранки. Хвастает змей, но и герой за словом в карман не лезет: "Я посажу тебя на ладонь одною рукою, прихлопну другою -- костей не найдут" (Аф. 560).

В течение этой перебранки оказывается, однако, одно очень важное обстоятельство: противник змею есть: этот противник --

герой сказки. Змей каким-то образом знает о существовании героя. Мало того, он знает, что он погибнет от руки именно этого героя. Можно выразиться еще точнее: ни от какой другой руки змей погибнуть не может, он бессмертен и непобедим. Между героем и змеем есть какая-то связь, начавшаяся где-то за пределами рассказа. Эта связь началась раньше, чем начинается рассказ. "Во всем свете нет мне другого соперника, кроме Ивана-царевича... да он еще молод, даже ворон костей его сюда не занесет" (Аф. 129, вар.).

Какие представления возникают у нас при слове «змея»? Существо, несущее опасность и вместе с тем не лишенное своеобразной красоты и изящества. Передвигающаяся или лежащая неподвижно змея способна приковывать внимание. По-видимому, благодаря этим природным особенностям она получила столь множественное отражение в мифологии и мировом фольклоре. Мифологическая змея представляет не менее интересное явление, чем ее реальный «двойник». Это персонаж сложный, двойственный, который одновременно соединяет в себе положительное и отрицательное начала. Воспринимаясь как источник зла, змея в то же время способна наделять человека чудесным даром. Существо вредоносное, она служит личным оберегом и покровителем дома. Принадлежа нечеловеческому миру, змея обладает способностью к оборотничеству и может появляться в виде человека. Она одновременно связана с двумя противоположными стихиями, огня и воды, а также со стихией земли. Эта связь змеи наиболее очевидна.

Само слово «змея» этимологически восходит к слову «земля» - основному месту ее обитания. Змея как мифологический персонаж - не просто живущее в земле существо, но и обитатель и хозяин подземного мира.

Змея - популярный персонаж в фольклорной традиции славян. Свое место она заняла и среди образов русского фольклора, где она встречается в сказках и заговорах, в мифологических рассказах и легендах, в поверьях и приметах.

Наиболее полно образ змеи представлен в волшебных сказках, хотя число сказочных сюжетов, где действует этот персонаж, ограничено. В фольклористике они объединяются в сюжетные типы под названиями «Чудесный предмет», «Чудесная способность», «Чудесный супруг». Есть и другие, более редкие, сюжеты.

Сюжет «Чудесный предмет» встречается в русском сказочном материале чаще других. Он был известен и на территории Карелии (сборники «Сказки и предания Северного края в записях И. В. Карнауховой», «Сказки Карельского Беломорья» (сказки М. М. Коргуева), «Русские сказки в Карелии: старые записи»). В начале сказки «Волшебное кольцо» из сборника А. Н. Афанасьева «Народные русские сказки» герой избавляет от смерти собаку и кошку, покупая их у мучителей, а затем спасает из костра девушку-змею, которая оказывается дочерью «подземельного царя», обладателя сокровищ. В благодарность царь дарит герою «чудодейное» кольцо, исполняющее желания, предупреждая: «Никому про кольцо не сказывай, не то сам себя в большую беду втянешь!» С помощью волшебного кольца герой строит дворец, собор и мост и женится на королевне, которая выпытывает секрет его всемогущества, а затем крадет кольцо. По ее пожеланию герой лишается богатства и попадает в тюрьму. Из беды его выручают собака и кошка: они добывают у королевны кольцо и возвращают его хозяину.

Основная интрига и «мораль» этого сюжета связана не со змеей, которая появляется только в первой части сказки, а затем исчезает. Тем не менее здесь ясно проступает мифологическая основа этого образа - оборотническая природа змеи-прекрасной девушки и дочери владыки подземного царства. Это ее постоянная черта, она присуща змее и в «Сказке про перстень о двенадцати винтах» из того же сборника.

В сказке прослеживается и связь змеи с огнем. В момент встречи с героем змея горит в костре, то есть видимо гибнет, хотя из повествования следует, что огонь скорее комфортная для нее стихия: «Среди леса поляна, на поляне огонь горит, в огне девица сидит, да такая красавица, что ни вздумать, ни взгадать…». В свете этого ее встреча с героем предстает как бы подготовленной: ситуация мнимой гибели змеи в огне нужна для того, чтобы вознаградить доброго героя.

Однако герой данного сюжета добр не всегда. В сказке «Царевна-змея», получив за спасение змеи из огня чудесный бочонок, герой выменивает его на меч-саморуб у некоего старичка - и тут же убивает его этим мечом, чтобы вновь завладеть бочонком. Да и сам змеиный дар оказывается не только благом. Нарушение условий обладания приносит герою сказки несчастья.

Неоднозначная природа дара змеи подтверждается и другим сказочным сюжетом - «Чудесная способность». Этот сюжет менее характерен для русских сказок. Действие здесь развивается подобно тому, как и в предыдущем типе. Герой освобождает из-под камня змею, а змея наделяет его способностью понимать язык зверей и птиц с условием никому не рассказывать об этом под угрозой смерти. Благодаря этой способности герой из разговоров животных узнает то, чего не мог знать раньше. Жена героя допытывается о причинах его всеведения, и он решает рассказать ей и умереть, лишь бы положить этому конец. Тут герой слышит насмешку петуха, который упрекает хозяина за то, что тот не может сладить с одной-единственной женой. Герой избивает жену, и с тех пор та больше ни о чем его не спрашивает.

В этой сказке дар змеи, способность понимать язык животных, восходит, как отмечают исследователи, к мифологическому образу змеи-хозяйки леса и всякой лесной твари. Но и здесь владение им едва не ввергает героя в беду, хотя в данном сюжете этот мотив носит почти комический характер.

Еще один сказочный сюжет со змеей, «Чудесный супруг», существенно отличается от двух предыдущих. Он бытовал и в Карелии (сказка «Парень-гад», сборник И. В. Карнауховой «Сказки и предания Северного края»). Однако два рассмотренных сюжета объединяет один и тот же мотив дара змеи, помогающий прояснить функции этого персонажа.

Змея в сказках о змеином даре хотя и играет в судьбе героя ключевую роль, все же является персонажем одного эпизода. На ее эпизодическую роль указывает то, что иногда она и вовсе пропадает из сказки, сохраняющей все прочие сюжетные звенья (сказка «Кольцо» из сборника «Великорусские сказки. Великорусские загадки» И. А. Худякова; «Три дворца и подземельное царство» из сборника «Великорусские сказки Вятской губернии» Д. К. Зеленина; «Про перстень» в сборнике «Сказки и предания Северного края в записях И. В. Карнауховой»; «Собака и кошка» в сборнике «Сказки Карельского Беломорья»). Змея выступает как посредница между миром людей, где действует герой сказки, и миром подземным, часть свойств которого она передает герою в виде чудесного дара.

Кроме сказок змея фигурирует в заговорном жанре. Этот жанр имеет как устную, так и письменную форму бытования и поэтому находится на пересечении фольклорной и книжной рукописной традиции. Его назначение - воздействие на природный мир и человека с помощью магических словесных формул - отразилось и на образе змеи, который предстает здесь совсем иначе, нежели в сказке.

Заговоры, где упоминается змея, еще более редки, чем сказки со змеей. Это касается не только русской заговорной традиции,- притом что на Севере и в бывшей Олонецкой губернии, современной Карелии, она была богатой и хорошо развитой - но и заговорной традиции соседствующего с русскими народа, вепсов. В сборниках «Русские заговоры из рукописных источников XVII - первой половины XIX вв. «и „Русские заговоры Карелии“, где вместе содержится около тысячи заговорных текстов от XVII до ХХ века, заговоров со змеей менее двух десятков.

Змеиные заговоры делятся на две разновидности: лечебные («на обклевание змeя»), профилактические (для защиты от укуса) - и любовные («присушки»). В отличие от присушек, заговоры лечебного и профилактического характера имеют дело с реальными змеями - с последствиями неудачной встречи с ними или с опасностью, которую они несут. Привязкой к реальности лечебных заговоров служат также сопутствующие им инструкции по обработке раны. Приведем пример одного из лечебеных заговоров (в орфографии источника): «На мори, на Кияне, на острови на Буяни, стоит частый ракитовый куст. В том частом ракитовом кусту лежит змея-шкурапей. „О змей-шкурапей, собери всих своих змей-змеевичев межных, подрубежных, подколодных, моховых и лесовых, змею-шкурапею и змею-переярую, летучих и ползучих. А не соберешь ты всих змей-змеевичев… я пойду к самому Гавриилу да святому Николаю да попрошу их напустить грозного грому, грозну тучу, чтобы громом побило да молнией сожгло“.- „О раб Христов, человек, не ходи к самому Христу, не пускай на меня грозного грому да грозну тучу, не бей меня ни громом да ни молоньей“…».

Любовных заговоров, где призывается змея, еще меньше, чем лечебных. В сборнике «Русские заговоры из рукописных источников…» таких заговоров нет, а в «Русских заговорах Карелии» есть лишь один подобный заговор. Начало его звучит так:

«- Змея лютая, куда плывешь? - Плыву синее море разбирать, раскаморье разбирать. - Не лети, змея-пламя, синее море разжигать, раскаморье разбирать. Лети, змея, к рабу такому-то…». Далее следует подробное указание змее: «Разбери и разожги… ретливое сердце, триста семьдесят жилок…» и т. д.

И в лечебном, и в любовном заговоре змея выступает в качестве участника ритуального, разыгрываемого диалога. В первом заговоре она, как и в сказке, предстает хозяйкой лесного царства. В своеобразной иерархии змей она властвует над другими змеями - лесными созданиями. В качестве противостоящей змее могущественной силы упоминаются архангел Гавриил и особо почитаемый народом святой Николай. Во втором приведенном заговоре о самой змее сказано очень мало. Она присутствует в заговоре и в то же время как бы остается за пределами словесного текста. Единственный эпитет «змея-пламя» является не столько метафорой, сколько отсылкой к ее мифологической связи с огнем. Еще одно напоминание о другой ее мифологической характеристике - принадлежности потустороннему миру - заключено в комментарии, которым исполнительница предваряет заговор: читать его нужно на росстани - перекрестке, который считается в поверьях местом пребывания нечистой силы.

Помимо сказок и заговоров образ змеи есть и в других фольклорных жанрах. Одни из них, былички и поверья, согласно которым человек, отведавший змеиного мяса или змеиной «ухи», начинает понимать язык животных и растений или говорить на разных человеческих языках, возвращают нас к сказке. Другие, напротив, тяготеют к реалистичному изображению. Это рассказы о нарушении запрета ходить в лес в день Воздвиженья (Воздвижение Честного и Животворящего Креста Господня, 27 сентября) - иначе увидишь много змей, так как это «змеиный праздник», когда змеи собираются вместе, свиваются в клубки и уходят под землю на зимовку.

Когда мы говорим об образе змеи в жанрах русского фольклора, на память приходит другой его персонаж, змей. Носящие одно и то же имя и схожие обликом, как соотносятся между собой змей и змея? В связи с этим можно вспомнить еще один фольклорный текст - пудожскую легенду о зарождении змей, восходящую к духовным стихам, согласно которой змеи произошли из пепла сожженных останков Змея-дракона, усмиренного святым Егорием.

При возможном общем происхождении в глубине мифов змей и змея в фольклоре имеют больше отличий, чем сходств. Первое их отличие - жанры, где каждый из этих образов проявляется с большей полнотой. Для змеи это повествовательный жанр, сказка, для змея это классические эпические жанры былин и духовных стихов. Другое отличие - в тех функциях, которые змей и змея выполняют в фольклорных сюжетах. У змеи их не так много, как у змея. В своем основном жанре она выступает как чудесный помощник героя, тогда как змей чаще всего является его противником. Правда, в одной из функций змея и змей сближаются - в роли подземного существа, хранящего некие сокровища или чудесные дары. Но в целом их образы слишком разные. Типичный змей - персонаж демонический, чуждый и устрашающий, типичная сказочная змея - расположенный к герою и куда более привлекательный.

Подходит к концу Год Змея-дракона, и наступает год, посвященный Змее. В ожидании этого можно традиционно пожелать: пусть будет он добрей и лучше года уходящего настолько, насколько сказочная змея добрей и лучше былинного змея-дракона.

Дарья АБРОСИМОВА, ст. н. сотрудник сектора научно-экспозиционной работы отдела истории и этнографии

Каждый, кто хоть раз слышал или читал русские народные сказки, обязательно знает о Змее Горыныче – огнедышащем драконе, падком на сокровища и красных девиц; направо и налево губящем добрых молодцев и храбрых богатырей. Зато мало кто догадывается, сколь таинственным кажется появление этого персонажа современным ученым, особенно филологам!

Змей Горыныч.

Существует несколько гипотез, пытающихся объяснить происхождение сказочного образа Змея Горыныча. Например, академик Борис Александрович Рыбаков считал, что это не что иное, как претерпевшее значительные трансформации воспоминание о мамонтах (!). Другие исследователи связывают легенды об огнедышащем змее с попытками древних понять сущность полярного сияния или проводят аналогию между Змеем Горынычем и смерчем.

Высказывалось и предположение другого порядка: образ Змея Горыныча могла породить борьба славян со степными кочевниками в конце 1-го – начале 2-го тысячелетия.

Традиционные представления о монгольском нашествии на Русь, основанные на школьном курсе истории и популярных кинофильмах, рисуют нашему воображению дикие полчища кочевников, заполонившие степь. Главными причинами военных успехов этой орды мы привыкли считать внезапность нападения, подавляющее численное превосходство завоевателей, их варварскую жестокость. Между тем серьезные исследователи единодушно утверждают, что войско Чингисхана и Батыя в ту историческую эпоху было одной из лучших армий в мире. Ее высокие боевые качества во многом объясняются заимствованием и усвоением чужого военного опыта. То же самое можно сказать и про вооружение монгольских воинов. В частности, не подлежит сомнению, что они располагали артиллерийским оружием, в основном китайского производства. Это были различные типы метательных установок, использовавших огневые снаряды, основным компонентом которых был пороховой заряд.

О том, что порох – китайское изобретение, знают все. Но вместе с тем бытует мнение, будто его первоначальным назначением было устройство фейерверков, и только значительно позже его стали применять в военном деле. Однако огневые средства издавна занимали важное место в военном искусстве китайцев. Ничего подобного Европа тогда не знала и не имела. Уже в то время китайцы располагали достаточно разнообразным арсеналом порохового оружия. Например, зажигательные снаряды – «огненные ястребы» – представляли собой деревянные сосуды с порохом или глиняные горшки, наполненные расплавленным легкоплавким металлом. Против живой силы противника использовались осколочные снаряды, начиненные порохом и разбрасывавшие при взрыве железные колючки, осколки железной или фарфоровой оболочки. Взрыв такого снаряда мог быть слышен на расстоянии около 50 километров, а его осколки легко пробивали доспехи.

Существовало у китайцев и своего рода химическое оружие: дымовые шары, испускавшие разноцветный дым, иногда с добавками удушающих веществ или, например, шары ядовитого дыма, заполненные порохом с примесью сильнодействующих растительных ядов (аконита, белены и других). Были также в арсенале китайцев снаряды, начинявшиеся негашеной известью. Кроме них, в китайских хрониках есть упоминания об огневых стрелах, которые метали из лука или арбалета, поджигая перед этим пороховой заряд, благодаря чему стрела получала дополнительный реактивный импульс. Существовали и ракеты (!) – полые бамбуковые трубки, начиненные порохом.

Благодаря военно-экономическому шпионажу и использованию знаний и опыта попавших в плен китайских специалистов новое оружие недолго оставалось исключительным достоянием китайской армии. Известно, что уже в конце XI века оно появилось у северных соседей Китая. Активно осваивали огневое оружие и монгольские завоеватели, вторгшиеся в Северный Китай в начале XIII века.

Армия Чингисхана успешно применяла гранаты с нефтью и огневые стрелы с зажигательным фитилем: примеру, в 1206 году монголами был сожжен флот одного из китайских полководцев. В 1225 году, осаждая Хорезм, монголы обстреливали город ракетами и пороховыми разрывными снарядами. Таким образом, монгольская армия располагала различными типами огневого оружия еще до вторжения на Русь. Было бы странно, если бы войска, отправленные на завоевание Европы, не были снабжены столь эффективным средством ведения войны.

А теперь вернемся к Змею Горынычу и сопоставим характерные признаки этого былинно-сказочного персонажа с некоторыми изложенными выше сведениями о китайской артиллерии. Змей Горыныч неизменно предстает как носитель огня («из ноздрей пламя пышет») и дыма («из ушей дым валит»). А китайские огневые снаряды представляли собой прежде всего гранаты фонтанирующего действия: в полете или после попадания в цель их подожженное перед запуском содержимое сгорало, выбрасывая через оставленное отверстие огонь и дым.

Змей Горыныч имеет несколько голов. А китайские огневые снаряды имели форму шара или бочонка и действительно могли напоминать головы какого-то чудища. К тому же вполне вероятно, что некоторые снаряды раскрашивались предприимчивыми завоевателями под головы драконов и могли восприниматься защитниками крепостей как отрубленные кем-то головы настоящих рептилий.

Змей Горыныч имеет «хоботы», которыми может удушить или ушибить. Согласно словарю Даля, древнерусское «хобот» означало «хвост», а также «изгиб» и «дуга». Вполне возможно, что этим словом первоначально описывались шлейфы дыма, тянувшиеся за снарядами и ракетами. Такой дым мог и задушить, и «ушибить», поскольку некоторые типы снарядов на это и были рассчитаны.

Змей Горыныч в русских сказках всегда нападает сверху и никогда не появляется из леса или из воды, что характерно для драконов из фольклора других народов. А китайские снаряды и ракеты действительно падали буквально с неба.

Полет Змея Горыныча в преданиях всегда сопровождается страшным свистом и грохотом. Это вполне объяснимо, так как пороховые снаряды в полете и при взрыве издавали и свист, и грохот.

Еще один интересный момент: у Змея Горыныча черная кровь, которая подолгу не впитывается в землю, потому что ее «не хочет принимать земля русская». Этой кровью вполне могла быть черная маслянистая жидкость, вытекавшая из неразорвавшихся снарядов и гранат с нефтью. Кстати, она на самом деле плохо впитывается в почву.

Змей Горыныч появляется всегда неожиданно, его появление в дыму и пламени контрастирует с подчеркнуто хорошей погодой. Разумеется, обстрел пороховым оружием в дождливую погоду был невозможен, поскольку вода гасила подожженные снаряды и ракеты.

Прозвище Змея – Горыныч. Традиционно принято связывать это прозвище с понятием «гора»: он либо сын большой тучи, подобной горе, либо сам огромен как гора. Но нужно иметь в виду, что легенды, былины и сказки о Змее Горыныче записаны в основном в великорусских областях, в то время как борьба Добрыни со Змеем, к которой они восходят, происходила в эпоху Киевской Руси южнее. Возможно, первоначальное прозвище Змея было связано со словом «гореть», и уже позднее и севернее оно подверглось переосмыслению.

Все эти размышления позволяют высказать следующую гипотезу. В древней мифологии широко использовалась тема борьбы героя с огнедышащим змеем-драконом. В такую форму могли облекаться, в частности, преломленные в народной фантазии представления о непонятных, пугающих природных явлениях, будь то гроза, комета или шаровая молния. В результате у многих народов возник традиционный образ дракона – охранителя вод и хозяина природных стихий. В мифологии же славян, столкнувшихся в период монгольского нашествия с загадочным и страшным огненным оружием, эта традиционная тема получила совершенно иной поворот. Змей Горыныч стал олицетворением такого оружия, превратился в метафорический образ артиллерийского обстрела.

Этот персонаж - один из самых ярких и известных в славянском былинном эпосе. Обычно, Змей Горыныч - антигерой, коварный и страшный, с которым сражается богатырь. При этом у него не антропоморфный образ, а внешность реликтового динозавра. Также злодей обладает несколькими головами и изрыгает пламя. Откуда в русских сказках появился этот диковинный образ?

Образ зла

В мифах очень многих народов присутствуют драконы - змееподобные монстры, которые также могли иметь несколько голов, как например, древнегреческая Лернейская Гидра или древнеперсидский Ажи-Дахака, у которого среди трех ликов, один был человеческим. Они тоже изрыгали пламя, как шумерский бог-дракон Зу и практически все летали, а некоторые еще и плавали.

Есть и в библейских текстах есть ряд упоминаний о драконоподобном морском чудище Левиафане.

Все эти ящеры, включая славянского Змея Горыныча, символизирует собой испытание, через которое нужно пройти главному герою, чтобы совершить подвиг и получить сокровище. Соответственно, монстры - олицетворение зла.

Некоторые исследователи славянских былин предполагают, что под собирательным образом Змея Горыныча таятся несметные полчища татаро-монгольских или других степных кочевников.

Нашествия, которые пытались отразить местные богатыри, были бесконечными, как головы чудища: отрубаешь одну, взамен вырастают две. Кроме того, историки подтверждают, что все нападения кочевников сопровождались страшными пожарищами и порой они начинались задолго до прорыва вражеского войска в укрепленное поселение.

Есть ряд подтверждений тому, что татаро-монгольские воины на Руси использовали порох или, по крайней мере, что-то вроде напалма с его добавлением, очевидно позаимствованным у китайцев. Как известно, этот народ изобрел порох еще за полторы тысячи лет до Рождества Христова. А вот для древних славян клубы огня, прилетающие за городские стены, наверно были сродни дыханию Змея Горыныча, изрыгающего пламя.

Страшная реальность в виде бесконечных нападений, сопровождавшихся огненными смерчами и сотнями смертей, в купе с мифологическим восприятием мира, возможно породили в человеческом сознании образ чудовища, уничтожающего поселения и уводящего в плен родных и близких.

Страж мира мёртвых

В известном культурологическом труде Владимира Проппа «Корни Волшебной сказки» говорится, что практически все славянские мифы связаны с обрядовой традицией инициации. Древняя общинная жизнь предполагала, что подрастающих мальчиков, чтобы те смогли стать мужчинами и воинами, надо отправить «на край света», где они совершат подвиг, «умрут, воскреснут», а затем вернутся домой другими, взрослыми и сильными.

В некоторых былинах усматривается происхождение Змея Горыныча, как сына Вия, владыки Среднего Подземного Царства. Поэтому чудовище имеет прозвище Горыныч, ведь оно настолько могучее и тяжелое, что Мать Сыра Земля, для которой он чужеродный, не может носить его на себе.

Соответственно, живет этот монстр в горах и охраняет там вход в царство мертвых. Между тем, юному славянскому герою, согласно волшебной сказке, нужно пройти в Подземное Царство, чтобы «умереть и воскреснуть», а значит, надо убить Змея Горыныча, то есть совершить подвиг.

Облик самого стража мира мёртвых у славян, очевидно сформировался на основе самых древних космогонических мифов. В одном из них говорится, что все живое на земле, и доброе и злое, произошло из яйца, высиженного священным змеем. Ну а Подземное Царство - тот сгусток неизвестного и невероятного, познав которое, можно понять мироздание.

Отголоски реальности

Существует вполне обоснованное мнение, что прообразом мифологических драконов в культуре всех народов являются когда-то проживавшие на земле динозавры. И если с самими реликтовыми животными человечество вряд ли сталкивалось, то их скелеты люди, вероятно, находили, и так возникали всевозможные мифы.

Известный специалист по истории и культуре Древней Руси академик Борис Рыбаков считал, что жители Новгорода IV - V веков поклонялись некоему ящеру - повелителю водной стихии. По этому поводу в своих трудах он писал: «…Особый интерес представляют подлинные гусли первой половины XII века из раскопок в Новгороде. (...) Левая (от гусляра) сторона инструмента оформлена скульптурно, как голова и часть туловища ящера. Под головой ящера нарисованы две маленькие головки „ящерят“. На оборотной стороне гусель изображены лев и птица. Таким образом в орнаментации гусель присутствует все три жизненных зоны: небо (птица), земля (конь, лев) и подводный мир (ящер). Ящер господствует над всем и благодаря своей трехмерной скульптурности объединяет обе плоскости инструмента...»

Также археологи при раскопках в новгородской и псковской областях находили многочисленные изображения ящеров, выполненные на конструкциях оконных наличников и на ручках ковшей. Все они представляют собой отнюдь не сказочный, а вполне реальной образ крупного зверя с вытянутой мордой и огромной пастью с чётко выделенными большими зубами.

В одной из летописей XI века «Беседа Григория Богослова об испытании града» в разделе, посвященном рыболовству и связанными с ним языческим обрядам, рассказывается о ящере-крокодиле, который выходил из реки и пожирал оставленную ему местным населением жертву.

Писатель-этнограф XIX века и собиратель народных песен Павел Якушин, во время своей поездки по новгородчине записал со слов одного старца историю появления Юрьевского скита: «...Был Зверь-змияка, этот Зверь-змияка жил на этом самом месте вот где теперь этот самый скит святой стоит (...). Кажинную ночь этот Зверь-змияка ходил спать в Ильмень-Озеро...»

Неизвестный летописец в XVI века, путешествовавший по России записал, что «...В лете 7090 лютые крокодилы выходили из реки и за ними затворялся путь, они поели много людей. Люди в ужасе бежали по всей земле и молились богу. Они прятались и он сбегал...»

И это далеко не все весьма странные записи древних лет о существовании в реках Руси неких «ящеров-крокодилов». Поэтому возможно происхождение сказочного персонажа Змея Горыныча имеет вполне реальную основу.