Творчество Пушкина широко и многогранно. Создатель русского литературного языка, Пушкин, кроме того, был и остается великим мыслителем, философом-гуманистом, своего рода истоком, в котором берет начало вся русская литература. Гуманизмом, любовью и уважением к человеку, его личности, пронизано все творчество Пушкина - это касается и его любовной лирики, и гражданских стихов, и философской прозы.
Любовная лирика поэта представлена в его творчестве многими стихотворениями, создававшимися в разные периоды жизни. Однако, несмотря на определенную эволюцию взглядов, изменение мировоззрения, гуманистический пафос в пушкинских стихах остается неизменным.
Прежде всего гуманизм Пушкина проявляется в уважении к предмету своего чувства. Поэт признает за возлюбленной право на выбор, даже если он не в его пользу. Характерный пример - стихотворение «Я вас любил...». Стандартная для поэзии ситуация, когда оказывается, что избранница поэта разлюбила его, освещается совершенно по-иному, чем, например, у романтиков. Для романтиков подобный сюжет - источник трагедии, порождающий целый вихрь страстей, когда противника убивают на дуэли, а порой и сами жертвуют жизнью. Совершенно иное освещение эта ситуация получает у Пушкина.
Я вас любил: любовь еще, быть может,
В душе моей угасла не совсем;
Но пусть она вас больше не тревожит;
Я не хочу печалить вас ничем.
Я вас любил безмолвно, безнадежно,
То робостью, то ревностью томим;
Я вас любил так искренно, так нежно,
Как дай вам бог любимой быть другим.
Поэт не проклинает свою возлюбленную за то, что она оставила его, он понимает, что «сердцу не прикажешь». Напротив, он благодарен ей за то светлое чувство, которым она озарила его душу. Его любовь - это прежде всего любовь к своей избраннице, а не к самому себе и своему чувству. В отношении поэта к своей возлюбленной нет эгоизма, его чувство настолько сильно, что он согласен не напоминать о себе, так как не хочет ее ничем опечалить. Он желает ей счастья, желает найти того, кто будет любить ее так же сильно, как он.
Любовь, по Пушкину, это не аномалия, не «роковой пожар страстей» (как это часто бывает у романтиков), но естественное состояние души человека. Любовь - это чувство, даже если оно не взаимное, приносящее радость, а не страдания. Пушкин с благоговением относится к жизни, воспринимая ее как удивительный божественный дар, а л юбовь - как своего рода концентрированное, обостренное ощущение жизни. Так же как жизнь движется своими законами, так и любовь возникает, расцветает и исчезает. Поэт не видит в этом трагедии, он благодарен судьбе за то, что это прекрасное чувство было в его жизни, потому что его могло и не быть.
Яркий пример такого взгляда на любовь - стихотворение «На холмах Грузии...»:
На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою,
Тобой, одной тобой... Унынья моего
Ничто не мучит, не тревожит,
И сердце вновь горит и любит - оттого,
Что не любить оно не может.
Любовь для Пушкина - это естественное состояние души человека, так как в нем проявляется полнота жизни, ощущение радости бытия. Именно поэтому поэту «грустно и легко», именно поэтому печаль его «светла».
Подобный взгляд на природу любви можно увидеть и в других стихотворениях Пушкина, например, «Увы, зачем она блистает...», «К *** (А. П. Керн)», «Воспоминание» и другие.
Итак, гуманизм любовной лирики Пушкина заключается в глубинном, исконном уважении к человеческой личности, ее праву на свободный выбор жизненного пути. Мир в представлении поэта широк и многообразен, он не хорош и не плох, так как прекрасен во всех своих проявлениях. Добро и зло привносит в мир человек, и у каждого человека эти понятия имеют свое собственное наполнение, свою, отличную от остальных, ценность. Однако при безоговорочном уважении к этическим представлениям каждой отдельнй личности, Пушкин своим творчеством утверждает ценности гуманистические, общечеловеческие. Только тогда, когда человек делает окружающих его людей счастливыми, привнося в мир радость и гармонию, он может быть по-настоящему счастлив сам.
Как отмечал В. Г. Белинский, произведения Пушкина «положили основание последующей литературе, были школою, из которой вышли Лермонтов и Гоголь». Та этическая основа, которая составляет характерную особенность русской литературы, берет свое начало в творчестве Пушкина, в его гуманизме и в высшей степени нравственном отношении к жизни.
В стихотворении «Памятник» (1836) Пушкин излагает своего рода программу творчества, указывает, на что был направлен его пафос.
Я памятник воздвиг себе нерукотворный, К нему не зарастет народная тропа...
Пушкин в первых же строках провозглашает основную ценность и мерило творчества любого поэта - народность. В чем именно состоит народность, Пушкин раскрывает далее.
И долго буду тем любезен я народу, Что чувства добрые я лирой пробуждал, Что в мой жестокий век восславил я свободу И милость к падшим призывал.
В этих строках утверждается гуманистическая идея творчества. Поэт, по мнению Пушкина, должен пытаться делать людей лучше, не упрекать их в невежестве и темноте, но указывать, куда им следует двигаться. И здесь художник должен слушать только веление собственного сердца:
Веленью божию, о, муза, будь послушна, Обиды не страшась, не требуя венца, Хвалу и клевету приемли равнодушно И не оспоривай глупца.
Характерно в этом отношении стихотворение «Поэт и толпа» (1928), где Пушкин показывает своего антипода, поэта, не желающего снизойти до народа.
Поэт на лире вдохновенной Рукой рассеянной бряцал.
И толковала чернь тупая: «Зачем он звучно так поет? Напрасно ухо поражая, К какой он цели нас ведет? О чем бренчит? чему нас учит? Зачем сердца волнует, мучит, Как своенравный чародей? Как ветер, песнь его свободна, Зато, как ветер, и бесплодна: Какая польза нам от ней? »
Молчи, бессмысленный народ, Поденщик, раб нужды, забот!..
На упреки поэта чернь отвечает:
Нет, если ты небес избранник, Свой дар, божественный посланник, Во благо нам употребляй: Сердца собратьев исправляй, Мы малодушны, мы коварны, Бесстыдны, злы, неблагодарны;
Гнездятся в нас клубом пороки. Ты можешь, ближнего любя, Давать нам смелые уроки, А мы послушаем тебя.
На это поэт отвечает:
Подите прочь - какое дело Поэту мирному до вас! В разврате каменейте смело," Не оживит вас лиры глас!
Не для житейского волненья, Не для корысти, Не для битв,
Мы рождены для вдохновенья, Для звуков сладких и молитв.
Пушкин полемизирует с точкой зрения поэта. «Чернь» в понимании поэта-антипода в данном стихотворении резко отличается от воззрений самого Пушкина и противоположна им. Непросвещенность, темнота народа, по мнению Пушкина, не порок. Это состояние народа не является следствием сознательного выбора, у народа нет возможности просвещаться, улучшать свои нравы, именно поэтому он и просит поэта указать ему правильный путь. «Чернью» же в понимании Пушкина является в первую очередь тот, кто сознательно остается в темноте, кто делает выбор в пользу порока, кто сознательно творит зло. Именно сюда относится пушкинская «светская чернь», у которой есть возможность просвещаться, которая прекрасно отдает себе отчет в том, что нравственно, а что безнравственно, но сознательно делает выбор в пользу безнравственности. Поэт, по мнению Пушкина, всегда находится впереди своих современников, они не в состоянии его понять до конца. Толпа подвластна веяниям времени, моде и проч. Именно поэтому поэт изначально обречен в своем служении на одиночество и не должен ждать наград за свое служение. Он сам, чутко прислушиваясь к окружающему миру, является мерилом истинности своих творческих поисков. Наглядный пример тому - стихотворение «Поэту» (1830), написанное в форме сонета:
Поэт! не дорожи любовию народной. Восторженных похвал пройдет минутный шум; Услышишь суд глупца и смех толпы холодной, Но ты останься тверд, спокоен и угрюм. Ты царь: живи один. Дорогою свободной Иди, куда влечет тебя свободный ум, Усовершенствуя плоды любимых дум, Не требуя наград за благородный. Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд;
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли,
Взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.
Однако осознание своего призвания, своей твердой уверенности в правильности выбранного пути - еще не все. Пушкина мучают сомнения о том, насколько осязаемо, реально воздействие пророка (поэта) на людей. Периоды оптимизма сменяются минутами отчаяния, когда поэт видит, что люди по-прежнему коснеют во зле и неправедности. Характерный пример - стихотворение «Свободы сеятель пустынный...», написанное в 1823 г.:
Свободы сеятель пустынный, Я вышел рано, до звезды; Рукою чистой и безвинной В порабощенные бразды Бросал живительное семя - Но потерял я только время, Благие мысли и труды... Паситесь, мирные народы! Вас не разбудит чести клич. К чему стадам дары свободы? Их должно резать или стричь. Наследство их из рода в роды Ярмо с гремушками да бич.
Нужно скачать сочиненение? Жми и сохраняй - » Гуманистический пафос поэзии, осознание своего долга перед народом . И в закладках появилось готовое сочинение.Одно из самых очаровательных воспоминаний детства - это наслаждение, которое я испытал, когда наша учительница первых классов читала нам вслух на уроке «Капитанскую дочку». Это были счастливые минуты, их не так много, и потому мы бережно проносим их сквозь всю жизнь. Счастлив человек, которому повезло с первой учительницей. Мне повезло.
Александра Ивановна, моя первая учительница, любовь и благодарность к ней я пронес сквозь всю жизнь.
Уже зрелым человеком я прочел записки Марины Цветаевой о Пушкине. Из них следует, что будущая мятежная поэтесса, читая «Капитанскую дочку», с таинственным наслаждением все время ждала появления Пугачева. У меня было совсем другое. Я с величайшим наслаждением все время ждал появления Савельича.
Этот заячий тулупчик, эта доходящая до безрассудства любовь и преданность своему Петруше. Невероятная трогательность. Разве Савельич раб? Да он на самом деле хозяин положения! Петруша беззащитен против всеохватывающей деспотической любви и преданности ему Савельича. Он беспомощен против нее, потому что он хороший человек и понимает, что деспотичность именно от любви и преданности ему.
Еще почти ребенком, слушая чтение «Капитанской дочки», я чувствовал комическую перевернутость психологических отношений хозяина и слуги, где слуга и есть истинный хозяин. Но именно потому, что он бесконечно предан и любит своего хозяина. Любовь - главнее всех.
Видно, Пушкин сам тосковал по такой любви и преданности, может быть, ностальгически переодел Арину Родионовну в одежды Савельича.
Главным и неизменным признаком удачи художественного произведения является желание вернуться к нему, перечитать его и повторить наслаждение. В силу жизненных обстоятельств мы можем и не вернуться к любимому произведению, но сама надежда, мечта вернуться к нему греет сердце, придает жизненные силы.
Насколько легко ограбить, обмануть культурного человека в жизни, настолько трудней его ограбить в духовном отношении. Потеряв многое, почти все, культурный человек, по сравнению с обычным, крепче в сопротивлении жизненным обстоятельствам. Богатства его хранятся не в кубышке, а в банке мирового духа. И многое потеряв, он может сказать себе и говорит себе: я ведь еще могу слушать Бетховена, перечитать «Казаков» и «Войну и мир» Толстого. Далеко не все потеряно.
Чтение Достоевского в юности производило потрясающее впечатление. Я до сих пор уверен, что человек, прочитавший «Преступление и наказание», гораздо менее способен убить другого человека, чем человек, не читавший этого романа. И дело не в том, что Достоевский говорит о справедливой наказуемости преступления.
Дело в том, что Достоевский в этом романе разворачивает перед нашими глазами грандиозную психическую сложность человека. Чем отчетливее мы понимаем психическую сложность живого существа, тем трудней его уничтожить.
Нормальный человек может срубить дерево, некоторым образом чувствуя жалость к нему, с еще большим чувством жалости, но преодолевая его, он может зарезать животное, чтоб воспользоваться его мясом, но перед убийством человека для нормального человека встает невидимая, но хорошо ощущаемая стена - это сама психическая сложность человека. Человек слишком сложен, чтобы убивать его. Убивая человека, ты слишком многое убиваешь заодно с ним, и прежде всего свою душу.
Убийство человека - это в миниатюре уничтожение жизни на Земле. Профессиональный убийца сам психически примитивен, почти как животное, и потому он не видит большой разницы между убийством человека и животного.
Однажды я спросил нашего знаменитого священника и богослова отца Александра Меня, впоследствии зверски убитого топором:
Вам приходилось ли когда-нибудь убивать?
Однажды шмеля убил, - сказал он с сожалением, - был раздражен, а он слишком пристал ко мне.
Это был человек огромной религиозной и светской культуры.
Еще пару слов о Достоевском. Лица его героев как бы слабо озарены еще далеким, но уже начавшимся пожаром всемирной катастрофы. И они, его герои, интуитивно чувствуют приближение этой катастрофы, спешат, захлебываются, надрываются, скандалят, пытаясь спасти свою душу или пытаясь, как отец Карамазов, ужраться жизнью до наступления этой катастрофы. Надвигающаяся катастрофа стократ усиливает чувство жизни в его героях. Гениальные прозрения соседствуют с мусорным потоком слов. У героев Достоевского слишком мало времени, чтобы сжато, афористично говорить. Слишком мало времени осталось до катастрофы, слишком много вопросов еще не разрешено и состояние предкатастрофной правды обрекает его героев на захлебывающееся многословие. Иначе было бы недостаточно правдиво.
В этом основа стилистики Достоевского. Предкатастрофное состояние героев. Сама жизнь Достоевского: эшафот, каторга, ожидание припадков вырабатывали его яростный предкатастрофный стиль.
Вообще свой собственный стиль есть абсолютная, единственная, последняя правда каждого настоящего писателя.
Как бы умен или красноречив ни был тот или иной писатель, но если мы не чувствуем его собственного стиля, который нас подхватывает, значит, у этого писателя нет высшей духовной правды, ради которой он пишет. Наличие собственного стиля, собственного почерка писателя неизменно делает правдой любую его фантазию. Отсутствие собственного стиля неизменно делает пустой фантазией любую его правду. Стиль невозможно выработать искусственно, как парус не может выработать ветер, который его надувает. Писатель может, как Достоевский и Толстой, говорить тысячи противоречивых вещей, но если все это несется в русле его стиля, значит, все это правда.
В этой связи вспоминаю записанный Горьким эпизод его разговора с Львом Толстым. Ручаюсь только за смысл.
Страшна та женщина, - сказал Толстой, - которая держит мужа за душу.
Но ведь в «Крейцеровой сонате», - напомнил Горький, намекая на совсем другую материю, данную нам в ощущениях, - вы имели в виду прямо противоположное место.
Я не зяблик, чтобы все время петь одну и ту же песню, - ответил Толстой.
До этого они говорили о зябликах.
Всю мировую литературу я разделяю на два типа - литература дома и литература бездомья. Литература достигнутой гармонии и литература тоски по гармонии. Разумеется, при этом качество литературного произведения зависит не от того, какого типа эта литература, а от силы таланта художника.
Интересно, что в русской литературе эти два типа художников появлялись нередко в виде двойчатки, почти одновременно.
Так Пушкин и Лермонтов - достигнутая гармония (Пушкин) и великая тоска по гармонии (Лермонтов). Такая же пара: Толстой - Достоевский. В двадцатом веке наиболее яркая пара: Ахматова - Цветаева.
Литература дома имеет ту простую человеческую особенность, что рядом с ее героями хотелось бы жить, ты под крышей дружеского дома, ты укрыт от мировых бурь, ты рядом с доброжелательными, милыми хозяевами. И здесь в гостеприимном и уютном доме ты можешь с хозяином дома поразмышлять и о судьбах мира, и о действиях мировых бурь.
Литература бездомья не имеет стен, она открыта мировым бурям, она как бы испытывает тебя в условиях настоящей трагедии, ты заворожен, затянут видением бездны жизни, но всегда жить рядом с этой бездной ты не хочешь. Впрочем, это во многом зависит от характера читателя.
Литература дома - преимущественно мудрость (Пушкин, Толстой). Литература бездомья - преимущественно ум (Лермонтов, Достоевский).
Мудрость сразу охватывает все окружение, но видит не так уж далеко, потому что далеко видеть и не надо, поскольку, видя все вокруг, мудрость убеждается, что человек везде человек и страсти человека вокруг одинаковы.
Ум имеет более узкий кругозор, но видит гораздо дальше. Так, Достоевский разглядел далеких бесов и в бешенстве помчался на них, как бык на красную тряпку.
Литература дома всегда гораздо более детализирована, поскольку здесь мир - дом и нельзя не пощупать и не назвать милую сердцу творца домашнюю утварь.
Литература бездомья ничем не детализирует, кроме многообразия своего бездомья, да и какие могут быть милые сердцу детали быта, когда дома нет.
Зато литература бездомья гораздо более динамична, она жадно ищет гармонию и в поисках этой гармонии постоянно убыстряет шаги, переходящие в побежку, а иногда, отрываясь от земли, летит.
Безумный безудерж Достоевского - и мощный замедленный ритм Толстого. Как динамична Цветаева и как статична Ахматова! И обе - великие поэты. Ахматова - литература дома. Цветаева - литература бездомья. И сразу, с ранней юности, обозначилась таковой, хотя родилась и жила в уютном профессорском доме.
Оба поэта - люди трагической судьбы. Но одна из них сразу стала поэтом дома, а другая поэтом бездомья.
В известной мере Ахматова и Цветаева выступают в двадцатом веке в роли Пушкина и Лермонтова. И мы как бы догадываемся, что если бы не роковые обстоятельства, Пушкин прожил бы долгую жизнь и умер бы своей смертью. Лермонтов тоже прожил бы гораздо дольше, но трагический конец его был предрешен.
Разумеется, в совершенно чистом виде эти два типа литературы почти не существуют. Но как две мощные склонности они реальны. Они необходимы друг другу и будут сосуществовать вечно.
В истории развития мировой культуры есть загадочные явления. Одним из таких явлений я считаю наличие в магометанском мире великой поэзии, но отсутствие, во всяком случае до последнего времени, великой прозы.
Мы, например, знаем, как богата персидская поэзия, но где же проза? Где великий психологический роман?
Я думаю, дело в христианской основе европейского искусства. Хотя Толстой писал, что все религии говорят одно и то же, но все-таки у каждой есть свой существенный оттенок.
Христианство придает исключительную важность жизни человеческой души. Весь человек - это душа. Или человек чистотой своей души добивается ее бессмертия, или губит свою душу греховной жизнью, или, осознав свой грех, через покаяние добивается выздоровления души. Христианство в своей основе в Евангелии уже рассмотрело все комбинации душевной жизни человека и пути ее спасения.
Христианская культура в ее литературном развитии никак не могла не проникнуться этой основой христианской мысли. Но как выразить в рассказе или в романе состояние человеческой души? Единственное средство - изобразить психическую жизнь человека. Вне изображения психической жизни человека невозможно понять его душу. Постепенно это стало литературной традицией, и в девятнадцатом веке она достигла полного развития в европейском и русском психологическом романе или рассказе. И уже талантливые, но атеистически настроенные писатели не могли обойтись без глубокого изображения психической жизни человека. Таков наш Чехов. Будучи атеистом, он чисто музыкально уловил и великолепно зафиксировал действие евангельского сюжета на простого человека. И вся серьезная русская и европейская литература - это бесконечный комментарий к Евангелию. И комментарию этому никогда не будет конца. Все псевдоноваторские попытки обойтись без этического напряжения, без понимания, где верх, где низ, где добро, где зло, обречены на провал и забвение, ибо дело художника вытягивать волей к добру из хаоса жизни ясный смысл, а не добавлять к хаосу жизни хаос своей собственной души.
Мы говорим: эта картина поэтична, этот рассказ или стихотворение поэтичен. Но что это значит? Конечно, это значит, что они талантливы. Но в чем суть самого таланта? Талант необъясним, как Бог, но Бог объясним необъяснимостью таланта.
Суть, на мой взгляд, в том, что истинный талант ту или иную картину жизни умеет осветить светом вечности, умеет вырвать из жизни и показать ее на фоне вечности. Мы радуемся такому художественному произведению, часто не осознавая причину радости. Мы говорим себе: «Как живо! Как точно! Как правдиво!»
И все это верно, но не до конца. На самом деле нас восхищает эта живость, правдивость, точность потому, что все это просвечивается сквозь вечность. Нас радует и обнадеживает двойственность ее существования. Картина нас радует здесь, потому что одновременно там. Она ровно настолько радует здесь, насколько она там.
Мы чувствуем, что красота вечна, что душа бессмертна, и наша собственная душа радуется такому шансу. Художник нас утешает правдой своего искусства. У искусства две темы: призыв и утешение. Но в конечном счете и призыв есть форма утешения.
Если легко понять, почему нас восхищает толстовская Наташа, как вечная женственность, казалось бы, трудней понять, почему такой мошенник, как Ноздрев, нас тоже по-своему радует, мы хохочем, как правдиво его Гоголь рисует.
Мы чувствуем, что человеческая вздорность в лице Ноздрева тоже вечна и обречена на вечное художественное, а не просто басенное разоблачение.
Несколько раз в жизни, встречая вздорного жулика, пытавшегося мне что-то всучить, я начинал взрываться от возмущения и вдруг вспоминал: Господи, это же Ноздрев, как точно он его повторяет!
И как это ни странно, сила возмущения ослабевала, я только пытался отстраниться от него, что было тоже нелегко, потому что сам новоявленный Ноздрев не понимал, что я в нем уже угадал Ноздрева. Все это становилось смешным, потому что новоявленный Ноздрев, не понимая, что он уже разоблачен, упорствовал, и чем больше упорствовал в мошенничестве, тем феноменальней делалось его сходство с уже давно описанным Ноздревым.
Гениальный создатель человеческих типов как бы угадывает вечный химический состав этого типа, заставляющий его в любых исторических обстоятельствах действовать одинаково. Господи, думаем мы, там крепостное право, а здесь социализм или капитализм, а Ноздрев все тот же.
Наше знание Гоголя - это часть нашей культуры и, как видим, знание культуры утешает. Мы говорим себе: это Ноздрев, а Ноздрев и не может иначе действовать. И эта же культура подсказывает нам, как иллюзорны любые социальные эксперименты, при которых якобы Ноздревы исчезнут. Социальная критика того времени вполне ошибочно решила, что Гоголь создал сатиру на крепостническую Россию. На самом деле Гоголь если в «Мертвых душах» и создал сатиру, то это сатира на все человечество, хотя человеческие типы, естественно, как у русского писателя, у него имеют национальную физиономию. Вечность, в которую поместил своих героев Гоголь, мы ощущаем как могучее нравственное небо, под которым его герои видятся особенно приплюснутыми и смехотворными. Но читатель все время чувствует внутри произведений Гоголя это могучее нравственное небо и в конечном счете смеется, но и жалеет их.
У другого нашего знаменитого сатирика, у Зощенко, мы не чувствуем, да и сам он не видит, никакого нравственного неба над головой своих героев. Поэтому его произведения воспринимаются как очень тонко беллетризованные научные очерки, что-то вроде антидарвинизма, невероятно смешные рассказы о превращении человека в обезьяну. Безнадежность у Зощенко столь велика, что перестает быть даже пессимизмом, который, сожалея об удаленности человека от полюса добра, все-таки признает его двухполюсность.
Я хочу высказать предположение, которое может показаться парадоксальным. Гений нации самым слабым, отсталым формам национальной жизни придает самый цветущий вид. В этом, может быть, подсознательно сказывается благородный пафос лечения нации, если это вообще возможно.
Думаю, что в общей исторической перспективе это возможно. Великий гуманистический пафос русской классической литературы общепризнан. Томас Манн назвал русскую литературу святой. Но не есть ли это реакция национального гения на жестокость российской жизни, попытка лечения ее?
Великая немецкая философия и великая немецкая музыка, самые поднебесные формы культуры не есть ли реакция на слишком практичную, приземленную немецкую жизнь?
Знаменитый трезвый французский разум, то, что Блок назвал «острый галльский смысл», не есть ли реакция на французское легкомыслие?
Национальный гений как бы говорит своей нации: «Подымайся! Это возможно. Я ведь показал, что это возможно!»
Среднему человеку любой нации можно сказать: «Скажи, кто твой национальный гений, и я скажу, кто ты. Только наоборот».
Национальный гений обладает еще одним парадоксальным свойством. Как французы повлияли на Пушкина - мы знаем. Как Шиллер повлиял на Достоевского - мы знаем. Как Достоевский повлиял на всю новейшую мировую литературу - мы знаем.
Чтобы созрел великий национальный писатель, необходимо, чтобы он прошел межнациональное перекрестное опыление. Оказывается, предварительным условием углубленного национального самопознания является знание чужого, прививка чужого. Существование национального гения доказывает, что народы должны стремиться к сближению. То, что либеральная политика (мысль о сближении народов) стремится доказать риторически, культура на практике уже давно доказала.
Слово поэта обладает таинственной, мистической властью над ним и его судьбой. Вспоминая стихи русских поэтов первого ряда, я не могу назвать ни одного, кто бы писал о самоубийстве. Никого, кроме Маяковского, Есенина и Цветаевой. И все трое покончили жизнь самоубийством.
Какая связь между поэтическим словом и жизнью поэта? Видимо, огромная, но до конца понять мы ее не можем. Материалистически это можно объяснить так: эти трагические поэты слишком часто зависали над бездной и рано или поздно должны были по теории вероятности сорваться в нее. И сорвались. Мне кажется, такое объяснение недостаточно убедительно. Более трагическую судьбу, чем у Достоевского, трудно представить. Он не только иногда, но всю жизнь сознательно зависал над бездной, однако покончить с жизнью никогда не стремился. Он страстно изучал бездну, точно зная, что человечество скоро само зависнет над ней. И он, изучая бездну, искал средство спасти его.
У поэта, как и у всякого человека, может возникнуть нестерпимая боль, отвращение к жизни, желание покончить с этой болью.
Но, видимо, есть грандиозная разница между желанием покончить с этой жизнью и его зафиксированностью в поэтическом произведении. Дьявол хватает это стихотворение и бежит к своему начальству, как со справкой: «Вот его подпись! Он сам захотел!» Дьявол вообще любит справки.
Слово поэта - суть его дело. Зафиксировав в стихотворении желание уйти из этой жизни и продолжая жить, поэт подсознательно превращается в позорного неплательщика своего долга. И совесть рано или поздно взрывается: пишу одно, а живу по-другому. Выход тут только один: покаянное проклятие того рокового стихотворения, но проклятие тоже зафиксированное в поэтическом произведении.
А еще лучше никогда поэтически не фиксировать желание смерти ни родным, ни родине, никому. Даже если такое желание возникает.
Выходит, я выступаю против искренности поэта? Да, я выступаю против греховной искренности поэта. Неискренность всегда отвратительна. Но иногда и искренность отвратительна, если она греховна.
Если жизнь представляется невозможной, есть более мужественное решение, чем уход из жизни. Человек должен сказать себе: если жизнь действительно невозможна, то она остановится сама. А если она не останавливается, значит, надо перетерпеть боль.
Так суждено. Каждый, перетерпевший большую боль, знает, с какой изумительной свежестью после этого ему раскрывается жизнь. Это дар самой жизни за верность ей, а может быть, даже одобрительный кивок Бога.
В связи со всем этим я хотел несколько слов сказать о так называемом серебряном веке русской литературы. У нас его сейчас безмерно захвалили. Конечно, в это время жили великий Блок, великий Бунин, кстати питавший пророческое отвращение к этому серебряному веку, были и другие талантливые писатели.
Но серебряный век принес нашей культуре, нашему народу неизмеримо больше зла, чем добра. Это было время самой разнузданной страсти к вседозволенности, к ничтожной мистике, к смакованию человеческих слабостей, а главное, всепожирающего любопытства к злу, даже якобы самоотверженных призывов к дьявольской силе, которая явится и все уничтожит.
Самое искреннее и, вероятно, самое сильное стихотворение Брюсова «Грядущие гунны» великолепно демонстрирует идеологию серебряного века.
Где вы, грядущие гунны,
Что тучей нависли над миром?
Слышу ваш топот чугунный
По еще не открытым Памиром.
И кончается стихотворение так:
Бесследно исчезнет, быть может,
Что ведомо было одним нам.
Но вас, кто меня уничтожит,
Встречаю приветственным гимном!
Какой самоубийственный гимн, какой сложный человек, восторженно думали многие читатели того времени. А ведь Брюсов - человек, хотя и талантливый, совсем несложный, а наоборот, примитивный и даже с примитивной хитростью, что гунны учтут его гимн. И гунны, явившись, действительно учли этот гимн и самого Брюсова пощадили и даже слегка возвеличили его.
Поговорим о брезгливости. Тема эта в сегодняшней России особенно актуальна. Откуда она вообще взялась?
Представим себе миссионера на стоянке дикаря. Тот уже овладел огнем и настолько цивилизован, что ест жареное мясо. Он жадно отправляет в род дымящиеся куски. То ли от дыма, то ли от простуды вдруг у него потекло из носу. Дикарь почувствовал под носом неприятное щекотание и, чтобы унять это щекотание, не прерывая приятное занятие, мазнул под носом очередным куском мяса и отправил его в рот.
И тут наш миссионер пытается ему объяснить, что он нехорошо поступает. Он срывает лопоухий лист с близрастущего куста, приближает его к собственному носу (платок слишком сложно) и показывает, как надо было поступить. Дикарь внимательно выслушивает его и вдруг с сокрушительной разумностью говорит:
Но ведь это не меняет вкус поджаренного мяса!
И в самом деле миссионер вынужден признать, что для дикаря это не меняет вкус поджаренного мяса.
Брезгливость - плод цивилизации и культуры. Это легко подтверждается на примере ребенка. Маленький ребенок в состоянии полуразумности, как маленький дикарь, тянет в рот все, что попадает ему под руку. Позже, наученный окружающими людьми, он усваивает уровень брезгливости своего времени.
Как наглядно, что физическая брезгливость человека развивается вместе с цивилизацией, и какая драма человечества, что нравственная брезгливость развивается гораздо медленней, хотя и само ее развитие многим может показаться спорным.
Но я предполагаю, что нравственная брезгливость в человеке развивалась вместе с религией и культурой. Не обязаны ли мы более всего Евангелию за то отвращение, которое мы испытываем к предательству? Образ Иуды стал нарицательным. И хотя поток доносов достаточно мощен до сих пор, но не был бы он еще более мощным, если бы люди не содрогались, уподобляя себя Иуде?
Настоящее художественное произведение не может обойтись без этического напряжения. Читая настоящую литературу, мы не только наслаждаемся красотой, но и невольно развиваем в себе нравственные мускулы. И в этом, грубо говоря, практическая польза культуры.
Но культура таит в себе свою трагедию. До тех, кому она нужнее всего, до широких народных масс, она доходит медленно, слишком медленно. Такое впечатление, что самая малая доза культуры создает в народе насыщенный раствор и все остальное выпадает в осадок. Культурой в основном пользуются культурные люди, и получается, что культура сама себя пожирает. В этом ее трагедия.
Как ее преодолеть - вопрос грандиозной сложности, который должно пытаться разрешить общество в целом и государство. Техническое развитие человеческого ума вырвалось вперед, оторвалось от культуры и грозит человечеству гибелью то ли от рук террористов, то ли от рук безумного диктатора, овладевшего атомным оружием. То ли просто от нового варварства вседозволенности псевдокультуры, которой народ пичкают глупые книги и средства массовой информации и которую народ активно поглощает и потому, что она примитивная, и потому, что она поощряет низменные человеческие инстинкты. Проявляя нравственную брезгливость, мы должны уже сегодня с этой псевдокультурой бороться более беспощадно.
Положение народа еще более драматично, чем положение самой культуры. Народы мира теряют нравственные нормы своих традиций, вырабатывавшиеся тысячелетиями, а настоящей общечеловеческой культуры, как я уже говорил, пока почти не усваивают. Не случайно терроризм в мире принял международный характер. Уверен, что лихие боевики сыграли в этом свою роль. Народы уходят от своей народной культуры и не приходят к общечеловеческой. На вопрос: «Умеешь ли ты читать?» - один из героев Фолкнера отвечает: «По-печатному могу. А так нет».
Давно замечено, что полная неграмотность нравственно выше полуграмотности. Это касается и интеллигенции.
…В связи с наступающим хамством. Небольшой пример, как любил говорить вождь. Насколько я помню из литературы, в конце восемнадцатого и начале девятнадцатого века слово «дерзость» имело отрицательный смысл.
Говорили: «Повар надерзил. Пришлось отправить его на конюшню».
Уже у Даля, конечно, в связи с развитием живого языка, это слово имеет два практически противоположных смысла. Дерзость - необычайная смелость. Дерзость - необычайная наглость и грубость.
С начала двадцатого века положительный смысл этого слова в сущности становится единственным. Чем больше хамство побеждало в жизни, тем более красивым это слово выглядело в литературе. И уже невозможно ему вернуть первоначальный смысл. Иногда люди, не замечая комического эффекта, противопоставляют это слово первоначальному смыслу. «Наглец, но какой дерзкий», - говорится иногда не без восхищения.
Таким образом, слово «дерзость» - небольшая филологическая победа большого хамства.
Вот математическое определение таланта. Талант - это количество контактных точек соприкосновения с читателем на единицу литературной площади. Онегинская строфа дает нам наибольшее количество контактных точек, и именно поэтому «Евгений Онегин» - самая гениальная поэма русской литературы.
Пушкин нам дал изумительное по точности описание самого состояния вдохновения. Но откуда оно берется, он не сказал.
Я скажу просто: вдохновение есть награда за взыскующую честность художника. Верующий уточнил бы - награда Бога. Атеист сказал бы: награда нашей нравственной природы. На что верующий мог бы спросить: а откуда взялась ваша нравственная природа? Но этот спор вечен.
Когда перед нами истинно талантливое произведение, это всегда субъективно честно, но охват истины зависит и от силы таланта, и знания предмета, и того идеала честности, который выработан данным писателем. Вдохновение вбрасывает писателя на вершину его идеала. Но вершины идеала Льва Толстого или просто хорошего писателя Писемского находятся на разном уровне, и тут наша собственная честность в измерении их достижений должна учитывать это. Толстой со своей высоты видит всех и потому виден всем. Просто одаренный писатель со своей высоты тоже видит кое-что и виден каким-то людям. Более того, какие-то части открывающегося ландшафта одаренный писатель может видеть лучше гения. Только боюсь, что это мое утешение не остановило бы Сальери. Крайность.
Вдохновение может заблуждаться, но оно не может лгать. Скажу точнее, все истинно вдохновенное всегда истинно правдиво, но адресат может быть ложным. Представим себе поэта, написавшего гениальное стихотворение о животворной разумности движения светила с запада на восток. Можем ли мы наслаждаться таким стихотворением, зная, что оно не соответствует законам астрономии? Безусловно, можем! Мы наслаждаемся пластикой описания летнего дня, мы даже наслаждаемся очарованием доверчивости поэта: как видит, так и поет!
Такие ошибки бывают, но они сравнительно редки, потому что вдохновение вообще есть одержимость истиной, и в момент вдохновения художник видит истину со всей доступной ему полнотой. Но одержимость истиной чаще всего приходит к тому, кто больше всего о ней думает.
Я скажу такую вещь: существует жалкий предрассудок, что, садясь писать, надо писать честно. Если мы садимся писать с мыслью писать честно, мы поздно задумались о честности: поезд уже ушел.
Я думаю, что для писателя, как, видимо, для всякого художника, первым главнейшим актом творчества является сама его жизнь. Таким образом, писатель, садясь писать, только дописывает уже написанное его жизнью. Написанное его личной жизнью уже определило сюжет и героя в первом акте его творчества. Дальше можно только дописывать.
Писатель не только, как и всякий человек, создает в своей голове образ своего миропонимания, но неизменно воспроизводит его на бумаге. Ничего другого он воспроизвести не может. Все другое - ходули или чужая чернильница. Это сразу видно, и мы говорим - это не художник.
Поэтому настоящий художник интуитивно, а потом и сознательно строит свое миропонимание, как волю к добру, как бесконечный процесс самоочищения и очищения окружающей среды. И это есть наращивание этического пафоса, заработанное собственной жизнью. И другого источника энергии у писателя просто нет.
Виктор Шкловский где-то писал, что обыкновенный человек просто физически не смог бы за всю свою жизнь столько раз переписать «Войну и мир». Конечно, не смог бы, потому что у обыкновенного человека не было такого первого грандиозного акта творчества, как жизнь Толстого, породившая эту энергию.
Живому человеку свойственно ошибаться, спотыкаться. Естественно, это же свойственно и писателю. Может ли жизнь писателя, которая в первом акте самой жизни прошла как ошибка и заблуждение, стать предметом изображения во втором акте творчества на бумаге?
Может, только в том случае, если второй акт есть покаянное описание этого заблуждения. Искренность покаяния и порождает энергию вдохновения. Я бы ничего не имел и против заранее запланированного заблуждения, но это пустой номер, при этом не выделяется творческой энергии.
В России жил один из самых гармонических поэтов мира - Пушкин. Больше никогда не повторившееся у нас - великое и мудрое пушкинское равновесие. Однако гармония в российской жизни пока никак не удается. И никогда не удавалась. Был, говорят, Петр Великий. Может быть, гений, но как человек воплощение самых крайних крайностей. И не было ни одного гармонического царя, не говоря о генсеках.
Впрочем, кажется, при Екатерине наметилось какое-то равновесие: извела мужа, но ввела картошку. Эта наша ученая Гретхен очень любила военачальников и сильно приближала их к себе. Вообще при Екатерине каждый храбрый военный человек имел шанс быть сильно приближенным. Может быть, поэтому, говорят, Россия при Екатерине вела самые удачные войны. Она ввела в армии принцип личной заинтересованности. Нет, мудрого пушкинского равновесия и здесь не получается.
Как же так? В России был величайший гармонический поэт, а гармонии никогда не было. Но раз Пушкин был в России, значит, гармония в России в принципе возможна. Почему же ее нет? Выходит, мы плохо читали Пушкина. Особенно политики.
Я бы предложил в порядке шутки, похожей на правду, будущим политическим деятелям России, положив руку на томик Пушкина, давать клятву народу, что перед каждым серьезным политическим решением они будут перечитывать Пушкина, чтобы привести себя в состояние мудрого пушкинского равновесия.
АКАДЕМИЯ НАУК СССР
ОРДЕНА ДРУЖЕН НАРОДОВ ИНСТИТУТ МИРОВОЙ ЛИТКРАТУГН ик. А. М. ГОРЬКОГО
На правах рукописи
ХЮИНЬ НЬЫ ФЫОНГ
КРИТИЧЕСКАЯ НАПРАВЛЕННОСТЬ, _ И ГУМАНИСТИЧЕСКИЙ ПАФОС СОВРЕМЕННОЙ СОВЕТСКОЙ И ВЬЕТНАМСКОЙ ЛИТЕРАТУ ГЫ (НА МАТЕРИАЛЕ ПРОЗЫ 80-х ГОДОВ)
Специальноть 10.01.08 - теория литературы
диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук
МОСКВА - 1990
Работа Ешюлнена в отделе теория литературы Института мировой литературы им. А.м.Горького.
Научный руководитель - доктор филологических наук Н.л.Ге:
Официальные оппоненты: доктор филологических наук,
про£ессор ¿.¡¿.Крупчанов
доктор филологических наук, профессор Н.И.Никулин"
Будущая организация: Московский государстве нни:1 ушшер-
ситет им.;.;.Б.Ломоносова, кафедра теории ли те рагу ри.
Защита состоится " "_ 1930 г. на заседании
специализированного совета д 002.44.01 по филологически« наукам при Институте кироЕой литературы им.А. ¡..Горького АН СССР по адресу: Москва, ул.Ьоровского, д.25-а.
С диссертацией мокно ознакомиться в библиотеке ¿л ют ".тута мировой литературы им.А.;.,.Горького АН СССР,
Учении секретарь специализированного совета
1. (-имя XArAKTiii: Г"!1..:i/,.,. ;;
" Актуальность тыл: iv с". _. „ >.."¿¡я;;. Ufv:.7i«wt здигоческоь направленности я гуглпыппт.чисмп-о ни. i.ta и литературе в последнее врел"л визш&ет:: иеОь а.ыхт.чльнии пнтеиес со сторон» советских асгстиьоь, л-гл-ритуi о:-сдоьг атикш», с«:д..с нкпите-ле:к Ь этом ватер.-;;; iздао ст^клиши; моОратьоя в тех новвх чертах, которне po.yiavT сс|«|-„-&лй«."м: ;а-.аь ¡1 познает соьро.\:е fill ая советская ли то ¿■ату га.
Как утнерыдает акадьанк a.!....iaa ow "гукаяnew является идеей но сниа."у оощьсквишшку ос/аа. ааа:^, ко.хст бить, важнейшей из всех ььхбккх идеи. ¡¡и;iaa;y и.х ч>!,.оиачсстьом на протяжении (.".¡¡огкх тысяче аа" а! aac kctoj:ai. ¡.двд гуглаазка - результат огромного «сторисо:. чо опыт;: в ¡"о налболье глубоком восприятии, результат 1л:оаиа»йя чьлоа^кси ь процессе талого опита самого себя, своих собстксяш.х задач. Ьдсд vi-t.atiU3.va есть высшая по свое;: оо«сстьснноа aaaaaaocia уг.аа алая категория"^.
Гушш:"зы д;:тера":уга.: а,ч-.аао;:ага-.-г угьср-адеше человеческих ЦЬННОС"Гс/. I! OAHiHii fct.CiiHO Oi-оиоадл"нуо KJiiTUKy VOX ЛВЛбййй, которые кевкыт ьсютороньбру {¿3i::i?;:»< человеческой личности, общества. Как » советской литератур., та»- и но вьетнамской ш наблюдаем се:ч.дия зиичтельник рос: jiicitnnccKOii направленности - это естестгааапп:, ¡¡¿:«ос>с:«ша я ¿¿обход;:,пгй процесс,
й конце ЧО~х а пичял. --0-х годов появн...:сь произведения, посташ;в1сие са.\:ые ис.ооле ыь»".. а i"pei>o:ait:e вопросы: "сакон вечности" Н.Думбадге, "алаха" 4.пк"П.:атова, "Карьер" В.Быкова, "Печальней детектив" и.Астапьева, ";,одар" b.i«юпуvaua... Эти произведения свадогьльоглулл", что критическое отношение к действительности реализуется в социаднетической литературе и благодаря отоад литература внесла весомый вклад в подготовку нрав-
1^Конрад Н.К. Избранные труди. 1,стор:ш.Ц., Ьаука,13?4, С.321.
ствепвоЛ к психологической перестройки оОцества.
Проблему критической направленности нельзя считать новой в критике и литературоведении. Б работах советских учены критическая направленность признается одним из основных сост вляедих uaicropob худоЕествешшх произведений нового времени.
Советская проза £-0-х годов с с".-дала широкую галерею от рицательных образов люде/, с чертами делячества и карьеризма, бюрократического чванства и властолюбия, скопидомства" и прио ретательства. Литература показывает зло - враждебное человек; уродующее его, чтобы за;хигать боли, уничтолсать постыдние мер зости казна. При этом литература стремится поддер;:сать и разв. гать е человеке подлинную человечность, поднимать свой голос в его защиту, говорить о своей хреЕоге за человеческую душу: "ьак трудно раздалось в человеке человеческое" (Ч.Айтматов)* Ьо Вьетнаме долгое всеет имела место недооценка рол критического начала в литературе, и это не активизировало ра боту писателей в области всестороннего анализа негативных яв^ лешш.¿изяя. Б своем днс-внике вьетнамский писатель Нгуен Мал Тяу писал: "Гл, писатели, а точнее те из нас, кто всегда был покладист, безобиден и знал лишь одно - прославлять, за всю сбою кизнь, случалось, никому не сделали ничего дурного. Одн) ко величайшая нака ошибка е том, что мы своей -"Покладистости а сктически попросту пасовали перед злом, перед теш уродства" мл, которых так немало в зяопа, особенно тогда, когда и зло j уродства эти обретали власть, кало-помалу получалось так, чт< мы их уже не видели, не различали, а они мезду тем калечили человеческие судьбы"*^.
■^АЛтматоз Ч. Плало.й., иолодая гвардия, I9&7, С.63. 2)l,TEuyor. I.".inh Cliau. l."c"oi buon viSt iaa clidi// Van nghe quah doi. Ha:ioi, 1939, ЗЛ, T.8.
Поворот вьетнамской литературы к крктйчест.у отга:-::е-вию действительности происходит в Ю-х года:-:, когда перед страной остро ставится задача декократизагда всех с^ер общественной жизни. Неприукрашенная правда:::пзнн, современная действительность представлены на страницах тг::ах пдопзведеш?, как "денщика в скором поезде" (19ЬЗ) Г.гуен;.лиь Тяу, "Встреча в конце года" (19Ы) и "Время человеческое" ШЬ1) лгуен Кхая, "Когда в саду облетают листья" (1965) Ь.а Еан Нханга, "Стоя у моря" (1ЭБ2) и "Остров чам" (19Ь5) Нгуен:.лнь Туана, "давним -давно" (1966) Ле Дну. В романе "По ту сто-сну иллюзий" (.1087) Зионг Тху Хнонг устами своего героя Пгуепа высказывает свое кредо: "Тне хотелось бы сказать, что миссия интеллигенции отнюдь не в угодничестве народу, лс в елейном восхвалении его, а в глубоко;.! понимании его недостатков, выявления их ранее,
не;;:ели это сделает кто-то другой.
Читая советскую и вьетнамскую прозу ЬО-х годов, иг приходим к тому, что проблема взаимоотношения критической направленности и гуманистического пафоса в литературе, безусловно, стала самой острой, ягучей и нуждается в еце белее глубоких решениях.
Рель работы - проследить своеобразие взаимоотношения критической направленности и гуманистического пафоса и его воплощения в литературе на материале произведений современных советских и вьетнамских писателей, осветить комплекс сло:«шх вопросов: художественную правда, активность и демократизацию литературы.
диссертант стремится не иллюстрировать теоретические вопроси образам! литературы, а рассмотреть, как епп существу-
I) Ва"опе Т1ги 1Шп£. Веп к!а Ьд ао уопе. Тзо"а «гиуГЧ. Иш. пи". На N51, 1987, Т.75.
>зт в самом про:13Рс;;с.
?.:его.г.ологк,ч а мопу.пкг. лсследог-чигл. ¡..етодолох"Ическу *> основу асслс човшнш состовллл припаяли маркспсгско-ленмнскоЙ теории г;г":-.ча.ч::л, гскроко и успешно црконяеаыв в советском ллторатурозбдеааг.. Оскох-ополагашес значснке имеют принципы диалектического едино т. г. содог.-иг«« к (Тора а прклдапн конкретного не торизма.
Ь данной работе ш используем испытанный и плодотворный е советской науке ксторико-типологический метод. Он позволяет, с одной стороны, спрэцедить критическую направленность как разновидность а кр^/г-лекис гуманнетаческого пафоса литератур:.. С другой стороны, этот метод позволяет установить общие, сходные черты критической направленности и гуманистического пафоса в советской п вьетнамской литературе и вместе с тек его черты, обусловленные национальными особенностями.
Научная новизна работы ссотоит в ток, что в ней впер-" вые ставится задача провести типологическое исследование двух литератур - советской и вьетнамской под углом зрения соединяющего их нового типа гуманизма. В диссертации делается попытка осмыслить своеобразие критической направленности советской и вьетнамской прозы ЫЗ-х годов, которое проявилось в том, чте ее гуманистический пас"ос, отражая процесс демократизации в ми ре, стал Бее более обогащаться острой критичностью.
Практическая значимость диссертации заключается в следующем: ее материалы мокно использовать при чтении курса лекции по теории литературы в вузе, при проведении спецкурсов и спецсеминаров по советской и вьетнамской литературе.
Апробация. Ь своей законченном Еиде работа была обсун-депа в отделе теории литературы Института мировой литературы имени А.¿.Горького Академии наук СССР.
По мате риалам диссертации íihtojc.v б."."ли прочитаны лекция для студентов II курса ййлолоппсскон; факультета Хоши-минского университета (19Ы-Д9Ь6 гг.), оиуйдкяошш статьи на страницах "ban нге" ("Хитература и искусство") и "Tan ти вая хок" ("Литературный ¡журнал").
Объем п стгуктуг-л работи. двссертаад"л состоит кз введения, трех глав и яаплкчеиия.
Объем диссертации 151 страница. К расоте приложен список литературы.
П. СОйьКйНИК РЛБи"ГЬ
Бо вводе ии!". рас к pu cae тс я актуальное т;-, работы,предварительно анализируется научная литература по те.г.в исследования.
В гладе попкой, nur.i-дгло:: "критическая направленность _ как теоретпко-дгте»атугя{Ц;н:о*)лег.:п", предполагайтся уточнить поечтия оцоиочио!: илкраглспзостг. и пафоса, вцясшгь соотношение критической и утверчкаш-б;: направленности в литературе.
Б первом параграфе "Оц":н.уп:.Ч"! sntipaibv. г.чость и пакоо латегатущ"." показано, что "воспроизведение" :.-азш1 в литературе представляет coooù ссеру яудочестзеалого познания, которая всегда органически связана с "сочленение:,:" "/дзнп и "приговором" (Н.Г.ЧерпытсЕскиЫ над не;:.
Гегель впервые преддо:.-:л определение пас]оса:судо:шика и ввел его в систем основных эстетических категории, видя в нем "подлинное сосредоточение, подлинное царство искусства,"^ фактор эмоционального взаимодействия кехду творцом худо>::ест-венного произведения л субъектом его восприятия.
. -^Гегель. Сочинения в 14-ти тт., Т.12, LÍ.,Гос.изд.,I9£9,С.327
кает из его об^ей. концепции искусства как "чувственного изображения идей". Это и есть, по Гегелю, своеобразие искусству как особой сорг.ы достижения "абсолютной истины". Философ выдвинул на первый тан всеобадаость искусства и рассматривал ее в гносеологическом аспекте. Высшее достоинство художественного произведения Гегель видел в его "истинной объективности", для которой от автора требуется "серьезное отношение" к предмету изображения. "Пафос, - разъясняет Гегель, - те всеобщие силы, которые выступают не только сам; по себе, в своей самостоятельное гл, но также навут в чедоьеческой груди и двинут человеческой душой в ее сокровеннейших глубинах"^.
В.Г.Белинский связал понятие пафоса с идеей - страстью. "В истинно поэтических произведениях, - пишет он, - мысль не является отвлеченным понятием, Еыраженным догматически, но составляет их душу, разлитую в них, как СЕет в хрустале. Гйасль в поэтических созданиях - это их лас ос иди патос. Что такое пафос? - Страстное проникновение и увлечение какой-нибудь адеею""" Пафос - условие того, что творческий процесс протекает с наибольшей интенсивностью и плодотворностью. Такое поникание па-■ фоса делает нужным изучение пафоса писателей как важнейшего свойства отражения художником действительности, а такле особенностей его творчестьа.
В рао"о^.х советских ученых, таких как Г.Н.Поспелов, Н.К.Гей, Е.Г.Тудкева, Ь.А.Дмитриев, Б.Е.Ковский, научный интерес к проблеме пафоса обусловлен стремлением искать и совер-шенстгоьать принципы анализа идейно!: направленности как отдельного произведения, так и творчества писателя в целом в тесной
^Гегель. Эстетика. Б 4-х тт. Т.1, к.,Искусство,1968, С.244.
"""Белинский Б.Г.Болн.собр.соч. в 13-ти тт. Ы.,изд.АН СССР, 19о5, Т.?, С.65?.
связи с общезначимыми явлениями и закономерностями художественного развития., в соотношении с определяющими тенденциями.
Пафос пронизывает произведение и сообщает ег.гу единое дыхание. В пафосе чувство и ммсль писателя составляют единое целое; в нем - ключ к идее произведения. Паоос немыслим без глубокой внутренней убежденности художника, которая заставила его взяться за перо.
Понятие папоса в диссертации раскрыто в анализе "Плахи" Ч.Айтматова. Гражданская боль за трагическую судьбу человека звучит в этом романе. Его пасос определяет глубокое потрясение происходящим вокруг, тот внутренний "взгнв", который приносит в себе так называемая "голая.правда" об окружающем tape, то есть активное неприятие мира такого, каким он предстает сегодня. Гуманистически;; па£ос романа не в торжестве добра над злом| человечности над жестокостью, а пре:зде Есего в передаче процесса пробуждения совести в человеке. Пас ос романа неразрывно связан с активной.-лизненноЛ позицией писателя, которая прояв-. ляется и в постановке актуальнейших проблем, и в художественном осмыслении нравственных искании современного человека, и в принципиальной оценке многих негативных явлений.
Второй параграф посвящен "Соотношению критической и ут-верыдающей fianравленности". Обе эти стороны пафоса органически присущи как всей лите;[атуре, так и творчеству одного писателя, и произведению. Б историческом плане они равно значи-. тельны дм мировой литературы. Ко в конкретных исторических условиях определенная направленность приобретает доминантное звучание. Например, критическая направленность реалистической литературы XIX века проявляется главным образом, в беспощадном отрицании эксплуататорского общества, в изображении.драматической судьбы человека. Благодаря углублению историзма, а
также соцкально-нразхтзехпг.:: проблематики, критическая направленность пасателех-рваялотов обретает больную, чем в иных художественных сасгьмах глубину, .ястштссть, многогранность и действенноет:..
Советский ученее Б.аинограДов, д,Карпов, Б.Сучкой, Г. Ломидзе убедительно ¿о:сазала ошибочность того положения, что критический реализм Й1л и ТЛ ее. кхл только пафосом отрицания, ничего не утвесдел п не ста?::;: перед собой никаких идеалов. Литература критического ¡еалпзма отнюдь не лишена положительного общественного идеала, который выражен и в общем идейном пафосе произведена!:, и в конкретных художественных образах.
Па ново;.", переломном этапе как в советской, так и во вьетнамской литературе остро ощущается потребность в возвращении, обновлении, качественном развитии неумирающих традиций литературы критического реаяазка в исследовании отрицательных обществен::;.::-: сторон, упадка морали и деградации личности.
Вке.сг- с ".сг:, .-гя на то, что критическая накрав- ,
ленность социалист.1.-" "чей литературы блине всего к литературе критического рс: ска протерпела качественное изменение. Сущность оссго я&улшшя состоит в том, что "отрицательные явления Еоспропзио^тся здесь в процессе их исторически необходимого преодоления, путем раскрытия кх все-мирноксторг.чеспой несссгол:¿льпоста, обреченности - в отличие от лцтерагу;:: :::чоского реализма, где отрицательное в жизни лишь ссуг"чДгилсл как враэдебаое людям, но в сущности
непреодолимей-
^Волков Ьл. "."вора-сжие метода и художественные систем;, ¡тскуссгг-о, 1^-;. С,:.""!а.
В советской и вьетнамской литературе критическая направленность приобретает особое значение в борьбе с превращением человека в функциональную безличностную величину, когда в обществе обострились многие опасные негативные явления -бюрократизм, коррупция, аразерство, демагогия, клеветнпчест-во, взяточничество... Писатель особо пристрастен к тревомпоП стороне жизни и связанной с ней проблематике, что и придает его творчеству внутреннюю критическую направленность, которая может стать паа.оссм его творчества или отдельных его произведений.
В диссертации сопоставляются с точки зрения показа современного мецанства роман. В.Ьелова "Все впереди" и роман Ма Ван Кханга "Когда б саду облетают листья" (1265). Так, в романе В.Белова "Все впереди" автор подвергает критическому анализу систему псеЕдоэтических и псевдозстетичоских ценностей. Писатель критически осмыслил и вскрыл деструктивную сущность современного мещанства, предетаЕЛг.:о::"с/ю большую опасность как для одной, отдельно взятой личности, так и для общества в целом. Б.Белов увидел и показал, что современным мещанством мо;кно манипулировать.
Как и книга В.Белова "Есе вперед;:", "Когда в саду ой-■ летают листья" Ьл Ван Кханга является семейао-бнтовым романом. В романе негативные явления рассматриваются не как пере-";китки прошлого, доставшиеся от старого мира, а продукт недо-- четов, возникнувший в развитии нового,строя. Роман написан в духе времени, полон взыскующих истин, он далек от идеализации как достоинств, так и недостатков вьетнамского общества.
Гуманистический паи ос проявляется не только и ке столько в изображении зла, сколько б самом отношении писателя к злу и борьбе против него. В романах "Бее впереди" и "Когда в
саду облетают листья" осноеным предметом изображения является зло, низкое и подлое, но целью изображения - добро, высокое и прекрасное, рисуя неутешительную картину действительности, авторы верят в возможность осуществления своих общественных идеалов, в победу борьбы за всестороннюю.человеческую личность.
Советская и вьетнамская литературы 60-х годов передают подчас весьма трудные обстоятельства и ситуации общественной и личной низки человека, они;хале;от людей, попавших в сдохную зачастую трагическую обстановку, но главное," внутренне они далека от безысходности. Они и1^ут ноеых прочных оснований в самой глзни народа и в его истории,в трагическом опыте этой истории. Опираясь на гуманистические традиции мирового искусства," они пытаются найти в самом человеке, в его нравственных устоях точку опоры для утверждения высоких идеалов, не идеализируя человека, беря его во всей реальной сложности.
Во второй главе "Критическая направленность во взаимоотношении с гуманистическим пааосом", проблема критической направленности рассматривается скеозь призму гуманизма.
Первый параграф1 этой главы -"Проблема гуманистического ■ пас,оса литературы".
Гуманизм литературы есть художественное познание и от-. ра:;:ение человечных отношений, явлений реальной кизни, пропущенное через мировоззрение и художественное восприятие писателя. Г,¡яровое искусство развивалось и развивается.под знаком выработки идеала полного человека. Гуманизм, как целенаправленное утверждение внутренней ценности человеческой ¡глзни и смысла человеческой истории, становится пафосом советской литературы.
Г.о мнению А.Твардовского, литература долква взять на ссйг. задачу "нравственного обеспечения общества". Чем выше
нравственное обеспечение, тем глубже гуманистический па$ос.
Гуманистический паевое советской литературы весьма активен, ибо он опирается на глубоко гуманное убеждение в том, что для полноты СЕоего счастья человек должен реализовать заложенные в нем внутренние возможности.
Б таких произведениях советской литературы, как повести "Пожар" Б.Распутна и "Зубр" Д.Гранина, романы "Закон вечности" Н.думбадзе, "Печальный детектив" Б.Лсгааьйва и "Плаха" Ч.Айтматова, центром внимания писателей является наличие личной активности и личной ответственности как основы мироощущения и всей жизненной позиции героя. Зто один из самых существенных показателей приобщения писателя к возникающей "новизне" мира.
В советской литературе последнего десятилетия понятие об общественной активности все более связывается с духовпо-нравственными поисками. Суть гуманистического пафоса литературы состоит в бесконечном поиске решения вечных вопросов, с целью дать читателям правильный ответ о смысле человеческой жизни.
Понятие "личности" стало для многих советских литературоведов и критиков символом духовности, нравственной последовательности и внутренней зрелости. Об этом так говорится в кгине Г.Белой "Художественный мир современной прозы": "Сегодня... скальпель анализа пошел и внутрь - вглубь дуаш человека. И это двуединотво предопределило специфику и характер современной прозы"
Б диссертации обращается внимание на этический харак-
^Белая Г. Художественный мир современной прозы. М.,Наука, 1963, С.6-7.
тер конфликта в современной советской и вьетнамской литературе. ■
В сьое время считалось, что нравственная справедливость непременно на стороне общества, коллектива, ибо общество предегавдчлось как слоившееся моральное и политическое единство. В советском и вьетнамском обществе подобного морального и политического единства пока нет. Столкновения между обществом и переживаниями отдельной личности могут привести к страданию последней, хотя она и лишена эгоистического интереса.
Для вьетнамской литературы тема утверждения личности и человеческого счастья никогда не достигала такой степени притягательности и силы, полагает диссертант, как в романе "давным-даЕно" (1966) Ле Лыу. Именно этот роман смело сказал нашему читателю о том, что определенное время человек жил далеко не полнокровной жизнью, а наоборот, как в насмешку, ему дароЕан был некий эрзац. Человек, если можно так выразиться, прокипал не свою, а чужую, чуждую ему жизнь, а даже когда никто его не принуждал к этому, то он принуждал себя сам, по собственной, так сказать," воле.
Анализируя образ героя Зянг ¡¿инь Шая романа "Давным-давно", диссертант указывает, что его трагедия - это трагедия хорошего человека, проявившего пассивность в определенный исторический момент из-за своего инфантилизма и наивности. Роман "Давным-давно" - это крик целого поколения, потерявшего и молодость, и счастье, поскольку оно не решилось пойти на риск и утверждать"себя, бороться за свободу личности. Поведав о трагической судьбе человека, утратившего себя, "давным-давно" дает наглядный урок, раскрывает глаза на ценность личности, что и делает это произведение по-настоящему глубоким.
Писатель-гуманист все чаще и настойчиво, остро и тревожно говорит о непреходящих ценностях, об очаровании человека. Внимание именно к той нравственной субстанции, которая и выделяет его из всего нивого, - к его индивидуальности, которая ничего общего не имеет с самодавлеющим эгоцентризмом, -вот что определяет гуманизм высшей пробы в этом расколотом надвое мире. Его основой является человек, готовый жить в обществе и для общества, т.е. способный развивать, раскрывать в себе подлинно человеческие потенции.
Отражение глубинных истор1ческих процессов, связанных с -утверздением гуманизма в действительности и в художественной литературе дает для литературоведения богатейший материал как в плане сравнения художественных произведений с. самой жизнью, так и сравнения этих процессов в произведениях разных писателей, открывает широкие и еще недостаточно используемые возможности анализа конкретных произведений современной литературы.
Нравственная оценка в свете гуманистического идеала интересует диссертанта во втором параграфе.
Показ новых противоречий в человеке и обществе - именно это становится ведущей тенденцией советской и вьетнамской литературы на современном этапе. Но это требует и новой структуры произведений, нобых форм обобщения конфликтов, позволяющих вскрыть реальную диалектику жизни.
Справедливо замечает И.А.Бернштейн, что "изменения характера конфликтов и появление новых конфликтных ситуаций связаны с углублением и развитием в современной литературе концепции человеческой жизни, другими словами, эти процессы неотделимы от обогащения общей гуманистической концепции
современности"^.
Ьскрыть диалектику развития в борьбе положительного и отрицательного - вот один из важнейших признаков художественного реализма. Советская и вьетнамская литературы выявили, отработали эту диалектику в формах острых нравственных конфликтов и коллизий.
Анализ повести В.Распутина "По;хар" свидетельствует,что в ее объемной;::анровой сТорме присутствует, если не полнота жизни во всех своих позитивно-негативных связях, гранях, то яркая тенденция. Одна из блестящих идеи повести состоит в.. том, что свет переворачивается несразу, не одним махом, а вот так: было не положено, не принято, стало положено и принято, было нельзя - стало можно, считалось за позор, за смертный грех - почитается за доблесть и лоекость.
Стоит подчеркнуть, что вину за нравственное неблагополучие Б.Распутин не склонен возлагать лишь на определенную часть общества. "По&ар" создан в традициях демократической литературы прошлого. Эти традиции предполагают тщательное конкретно-историческое исследование отношений личности и об- " стоятельств.
Писатель соотносит существенные противоречия эпохи не с сиюминутным в кизни, а со всем прошлым историческим и художественным опытом. В этом - значение открытых им художественных типов.
£.авая нравственную сделку в свете гуманистического па-сроса, писатели остро ставят вопрос об ответственности личности за свое поведение ео всех сферах казна. Процесс упадка
^БернштеИн К.А. Нравственным конфликт и развитие романа в литературах социалистических стран / В кн.:"Гуманистический пафос советской литературы". Ы., Наука, 1962, С.£9.
личности стоит в прямой связи с ее безответственностью. Личность должна быть ответственной за свои поступки, поскольку сегодня она сама реализует свой выбор в ситуации, которую дает ее реальная жизнь, - будь то военная действительность или относительно мирная современность в ее сложнейших противоречиях. В условиях "выбора" вокруг личности создается зона внимания. Писатели выделяют в сбойх произведениях персонажей, язляювдх собой пример социально негативной позиции, тех,кто делает выбор в пользу эгоизма, подлости, бездушия, карьеризма.
Примерами нравственных поисков героев в диссертации выделены произведения В.ВыкоЕа "Карьер" и Нгуон Линь Тяу "Автопортрет".
В "Карьере" в контакт осмысления вступают военная и сегодняшняя жизнь, идеалы и нормы" военного времени и сегодняшняя духовная реальность. Спор в сознании Агеева Еедут самооправдание и самоосуждение. И хотя самооправдание, кач у всякого честного, совестливого человека, в Агееве значительно слабее самоосуждения, оно все-таки существует - как нормальный здоровый инстинкт самосохранения, позволяющий человеку жигь, сознавая и переливая свою вину, до не обрекая его на полный распад, спасая от трагического финала.
Сходный психологический диалог внутренних голосов идет в произведении "Автопортрет" вьетнамского писателя Нгуен кинь Тяу: талантливый художник, совершивший ошибку, хочет понять как и почему он оступился. Рассказ написан от первого лица. Ьучаясь за былую ошибку, за содеянное, художник остается один на один с собой, чтобы отвечая на приведенные строки, разобраться в том, что он сделал.
Подобные сложные явления - персонажей "Карьера" и - 15 -
"Автопортрета" - А.Бочаров предлагает назвать не отрицательным! персонажами, а антигероями. В них наряду с плохими, отрицательными качествами есть нечто хорошее, привлекательное, что, собственно, и позволяет им держаться на поверхности^.
Тгетья глава диссертации "Гуманистический пафос и художественная активность литературы". В этой главе автор диссертации дает понимание художественной правды как результата критической направленности и гуманистического пафоса. Активность литературы, считает диссертант, усиливается критическим началом, стоит в прямой связи с художественной правдой.
В первом параграфе "Художественная правда и ее соотношения" подчеркивается, что литература гуманна, презде всего, своей правдой. Ь этом смысле "нравственность есть правда" (В. Пектин). Гуманистический пафос и художественная правда стоят в нераздельном, но достаточно сложном взаимодействии. Художественная правда немыслима без правды жизни, но одновременно она невозможна без отхода, трансформации, преобразования того, на что опирается, представителем чего выступает.
Здесь дается краткий обзор-разных млений писателей и критиков (С.Ф.Кузнецова, Ь.П.Толстых, П.А.Дедкова, Д.У.Уряова) о художественной правде в дискуссии на тему "Современная проза, Правда и правдоподобие", проведенной "Литературной газетой" в 19Ь5 г.
Принцип отражения жизни в искусстве включает в себя акт творения, акт пересоздания объекта изображения. На противоречивом единстве уподобления и разуподобления основана природа образного освоения жизни.
Литературный образ, разрасстаясь из микроструктуры в
^Бочаров А. Литература и время. М..ХУдожесгЕенная литература, 1966, С.119.
макроструктуру, не претендует и не ыо;кет претендовать на то, чтобы быть самостоятельной действительностью, равновеликой, равнозначной реальности человеческого бытия. Художественный мир осуществляется по своим внутренним законам, но позволяет понять закономерности жизни и человеческую сущность, лежащие вне его. Художник, создавая образное подобие жизни, вопрошает ее.
Художественная правда определяется прежде всего способностью писателя подвергнуть серьезному исследованию весь социально-нравственный разрез жизни общества, запечатлеть его в ярких запоминающихся человеческих характерах.
Анализируя роман "Печальный детектив" Б.Астафьева, диссертант учитывает мнения критиков и писателей, которые высказывались в журнале "Вопросы литературы" (Е.В.Старикова, В.П.Соколов, В.А.Коваленко, Н.Б.Кванова...). Появление "Печального детектива" В.Астафьева приковало внимание к корням сегодняшних социально-нравственных противоречий. Писатель А.Адамович относит роман Б.Астафьева, а также "Пожар" В.Распутина и "Плаху" Ч.Айтматова к произведениям, утверждающим "новое понимание художественности".
В диссертации утверждается, что поиск слова,адекватного правде времени, вывело литературу я публицистическому началу. Не случайно в произведениях критической направленности возрастает доля открытого выражения писателями своих симпатий, убеждений, взглядов в идейно-художественной структуре произведений, включенных в собственно сюжетную ткань повествования - в авторских "отступлениях", диалогах, раз"ъ-яснениях, уточнениях. Публицистическое начало составляет порой главный движущий стержень современной проблематики. Так, например, в романе "Закон вечности" Н.Думбадзе герой
Бачана открыто излагает свое понимание человеческого достоинства, чести, признания и долга. В повести "Пожар" В.Распутина и романе "Печальный детектив" В.Астафьева за раздумьями У.Еана Петровича и Сошина слышится голос авторов, их боль и тревога за общество, за человека.
Во втором параграфе исследуются проблемы "Гуманистического пас оса г. демократизации литературы."
Литература - одно из отличных орудий проверки демократичности того общества, которым она порождена. Если писатели тоскуют в своих произведениях о свободе, то, следовательно, общество, жизнь которого они рисуют, нуждается в демократизации.
Советская литература 10-х годов идет к трибуне демократизации, ибо она стремится поддержать и развить в человеке желание и умение лично вмешиваться в происходящее, повлиять на события, быть не пешкой, а инициатором, вершителем слоей и общей судьбы.
Если проследить путь развития современной советской ли тературы, то мы увидим, что советские писатели рассказывают о том, как вырастал простой, рядовой человек, для которого все современные проблемы общества становились его личной заботой. Не случайно и сегодня один за другим - и независимо друг от друга - появляются произведения, где герои, к которым мы отно симся с пониманием и симпатией, сами, не дожидаясь решений уполномоченных на то органов, как бы выносят и приводят в исполнение свой собственный приговор тем, кто живет не по-человечески, вопреки моральным нормам.
Гуманистический пафос литературы вырабатывает демократическое понимание человеческой сущности: подход к человеку как к личности, субъекту творчества, а не как продукту исторг / - 16 - * "
или ее средству, или, иными словами, "тлеющему угольку человеческих судеб", бесправной песчинке, бледному наброску к гигантской картине бытия, объемлющей и кассы, и классы, и нации, и саму историю, а революцию.
Демократизация общества в реальной казни достигается не лозунгами, она может быть осуществлена лишь тогда, когда каждый составляющий этого общества поднимается до уровня демократии, ощутит себя личностью. Литература как раз и есть то прекрасное средство, которое как нельзя лучше активизирует процесс становления личности.
Критерий наиболее полного, последовательного демократизма литературы неотрывен от высоты требований эстетических. Сочетание высокого и разнообразного художественного потенциала литературы со способностью завоевывать широчайшего демократического читателя не есть результат лишь чьих-то произвольных желаний, внешних обстоятельств. Оно - результат творческой индивидуальности писателя и его труда, неповторимо-индивиду-альиого таланта, творческого поиска жапрово-стмлевых форм, отвечающего общественным потребностям.
В данном параграфе диссертанта интересуют влияние советской литературы на вьетнамских читателей а процесс взаимодействия наших литератур.
С большим интересом встретили вьетнамские читатели вн.- ,. ход на вьетнамском языке таких произведений советских писате- , лей, где проявляются критическая направленность и гуманистический паф,ос. Бо Вьетнаме до сих пор идут дискуссии вокруг таких популярных среди наших читателей произведений, как"?ай-онвые будни" В.Овечкина, "Закон вечности" Н.Думбадзе, "Пожар" В.Распутина, "Печальный детектив" В.Астафьева, "Плаха" Ч.Айтматова, "Зубр" Д.Гранина.
Вьетнамские писатели склонны усваивать творческий опыт советских писателей с тем, чтобы ответить на актуальные вопросы СЕоей литературы, ¡многие вьетнамские критики считают, что сейчас советские писатели стараются показать глуби- . ну мышления сеоих героев, развитие самосознания, и ставить головоломные вопросы, затрагивающие как отдельно взятый народ, так и все человечество нашей неспокойной планеты.
В заключении содержатся основные выводы диссертации:
1. Практика развития современной советской и вьетнамской литературы 60-х годов свидетельствует о нарастании гуманистического пайоса в произведениях ведущих писателей наших стран. На рубеже ЬО-х годов с возрастанием философской и нравственной проблематики в художественных произведениях советских и вьетнамских писателей высвечиваются новые грани гуманизма, характеризующиеся неразрывной, органической связью человека с.судьбами всего человечества, всей планеты. ,
2. Считая критическую направленность одним из ва-шей-ших имманентных сторон содержания литературного произведения, мы.подтЕер-здаем, что она вытекает из страстной устремленности писателей к возвышенным гуманистическим идеалам. Если же критическое начало развивается независимо от гуманистического пафоса, то это отрицательно влияет на ценность, значимость художественного произведения. Такой путь творчества оказывается, как правило, бесперспективным.
5."Критическое начало произведения неотрывно связано с категорией художественной правды. Сосредоточенность советской и вьетнамской прозы на отрицательных сторонах общественной жизни повышает уровень художественной правды. Углубление критической направленности литературы - это прояв-
ленив художественного исследования действительности в духе реализма. Кз опыта советской и вьетнамкой прозы 10-х годов ми можем прийти к выводу, что глубокий гуманистический пафос и истинная критическая направленность - это факторы организаций художественной правды.
4. Одна из важнейших сторон современного советского и вьетнамского литературного процесса состоит в последовательных сдвигах в сторону расширения демократической основы и поля деятельности литературы. Так, в советской и вьетнамской прозе 80-х годов качественные сдвиги в критической направленности и гуманистическом пафосе литературы тесно связаны с демократизацией содержания и языка произведений, участием литературы в демократическом движении всего общества.
Советская и вьетнамская литературы, обращаясь к урокам действительности, в напряженном поиске смысла современной жизни, в попытках осознать причины и следствия негативных явлений, стремятся сохранить "экологию человеческой культуры" (Д.С.Лихачев).
Основные полокения работы отражены в следующих публикациях (на вьетнамском языке):
1. Введение в"литературоведение. Литературное произведение (Учебное пособие). Хошимин, Хошиминский университет, 1966, 148 с. _
2. "Встреча в конце года" - диалог янтеллягентов о жизни // Бан нге, IS83, JS 3.
3. Заметки о сборнике рассказов Нгуен Минь Тяу "йенщи-на в скором поезде" // Бан нге, 1984, № 32.
4. Некоторые проблемы литературоведения и литературной критики в Хошимине //. Tan ти ван хок. 1986, К 2.
5. Роман Нгуен Кхая "Время человеческое". Отклики и
резонанс // Ban нге, 1986, № 16.
6. Литература в изменяющемся городе // Ван нге, 1987,
7. Критическая направленность литературы наших дней // Бал нге, 1988, ^ 24.
Если домашнее задание на тему: » Гуманистический пафос творчества А Солженицына оказалось вам полезным, то мы будем вам признательны, если вы разместите ссылку на эту сообщение у себя на страничке в вашей социальной сети.
Свежие новости
Категории
Новости
Сочинения по теме
- Солженицын А. И.Сочинение по произведению на тему: "Затеряться в самой нутряной России". (По рассказу А. И.Солженицына "Матрёнин двор".)
Писателя Александра Солженицына Имя Александра Солженицына, долгое время бывшее под запретом, наконец-то по праву заняло свое место в истории русской литературы советского периода.
Александр Окончание физико-математического факультета Ростовского университета и вступление во взрослую жизнь пришлось на 1941 г. 22 июня, получив диплом, Солженицын приезжает В творчестве А. И. Солженицына при всем его многообразии можно выделить три центральных мотива, тесно связанных друг с другом. Сконцентрированные К творчеству великого гения, лауреата Нобелевской премии, человека, о котором так много сказано, страшно прикасаться, но я не могу не
Ниобий в компактном состоянии представляет собой блестящий серебристо-белый (или серый в порошкообразном виде) парамагнитный металл с объёмноцентрированной кубической кристаллической решеткой.
Имя существительное. Насыщение текста существительными может стать средством языковой изобразительности. Текст стихотворения А. А. Фета «Шепот, робкое дыханье...», в свое
