«Двойники» героя и его «идеи» в романе «Преступление и наказание»
Образ Родиона Раскольникова, пожалуй, не был бы так полно раскрыт без помощи двух других образов молодых людей, олицетворявших молодое, перспективное и прогрессивное начало общества. Это Лебезятников и Разумихин. Они выступают в качестве альтернативы поведению Раскольникова. Они также находятся в поиске идеи, и также как Раскольников терпят поражение в этом поиске.
Имя Лебезятникова появляется на первых же страницах романа - в пьяной, униженной и патетической исповеди Мармеладова. Мармеладов рассказывает о Лебезятникове, не понимая толком, что он собой представляет, не имея достаточно ясных представлений о дифференциации общественных направлений. Мармеладов хватается только за кончики фактов, но факты эти характеризуют Лебезятникова весьма не лестно. Лебезятников - «нигилист», он следит за «новыми мыслями», он отказывается ссужать Мармеладова деньгами на водку не потому, что их у него нет (а у него их действительно нет, и Достоевский об этом еще скажет в конце романа), а по «науке», согласно требованиям «политической экономии».
Он приносит Сонечке «Физиологию» Льюиса (весьма распространенную в шестидесятых годах естественнонаучную популяризацию) с тайными мыслями не только просветить, но и «воспользоваться» распропагандированной Сонечкой. Лебезятников потерпел неудачу, но, когда Сонечка пошла по своему вынужденному скорбному пути, он отвернулся от нее, оскорбленный и ревнивый, и потребовал вместе с хозяйкой-сводней, чтобы она ушла из Ноева ковчега, в котором они все жили. Лебезятников мелок в своих страстях,- он «собственноручно» избил Катерину Ивановну, попытавшуюся защитить Соню, избил беззащитную, когда супруг ее лежал «пьяненький-с».
Таков ввод героя в роман. Характеристика Лебезятникова идет еще дальше вниз. Он оказывается «молодым другом» Петра Петровича Лужина, Когда Лужин излагает свое уже известное нам кредо, он как бы повторяет то самое, что Мармеладов услышал от Лебезятникова, когда попросил у него взаймы.
В последующем изложении, в скандальной и трагической сцене поминок, Лебезятников приобретает весьма существенную роль в развитии сюжета «Преступления и наказания». В связи с этим Достоевский уточняет его характеристику, но вместе с тем и ограничивает его значение, как образа или типа нигилиста. «Этот Андрей Семенович, - читаем мы в романе, - был худосочный и золотушный человек, малого роста, где-то служивший и до странности белокурый, с бакенбардами, в виде котлет, которыми он очень гордился... Сердце у него было довольно мягкое, но речь весьма самоуверенная, а иной раз чрезвычайно даже заносчивая, - что, в сравнении с фигуркой его, почти всегда выходило смешно». Андрей Семенович «был глуповат». «Это был один из того бесчисленного и разноличного легиона пошляков, дохленьких недоносков и всему недоучившихся самодуров, которые мигом пристают непременно к самой модной ходячей идее, чтобы тотчас же опошлить ее, чтобы мигом окарикатурить все, чему они же иногда самым искренним образом служат». Переверзев В. Творчество Достоевского. - М.: Госиздат, 1922. - С.68.
По словам самого Достоевского, Лебезятников принадлежал не к породе Базаровых, а к породе Eudoxie Кукшиных. Он был из числа вульгаризаторов, а не из последователей, исповедовавших идеи направления в их полноценном содержании.
Достоевский подчеркнуто отделяет Лебезятникова от основных кадров движения, если выразиться современным языком. Лебезятников все знал понаслышке, с третьего голоса. Да и то, что слышал или даже читал, понять не мог и, естественно, не мог и выразить членораздельно.
Лебезятников, как прямо говорится о нем в романе, «и дела-то своего пропагандного, может, не знает порядочно, потому что-то уж слишком сбивается...». Лебезятников вносил в «пропагандное дело» свою природную глупость - он приписывал Лужину готовность способствовать будущему и скорому устройству новой «коммуны», он полагал, что Дунечка с первого же месяца брака заведет любовников, не будет крестить детей и проч. и проч. Он постоянно сбивается, путается - и «уж куда ему было быть обличителем».
Лебезятников был задуман не только как пародия. О серьезности намерений писателя свидетельствует важное изменение в характеристике типа, внесенное в роман по сравнению с журнальной полемикой 1862-1863 годов. Тогда, три года тому назад, Достоевский обвинил «дохленьких недоносков» и недоучек нигилизма в корысти, в карьеризме, в свисте из-за «хлеба», он придумал им кличку «хлебных свистунов». Сейчас, после поражения, когда жизнь показала, что приверженность к левому лагерю приносит только бичи и скорпионы, он отмечает, что Лебезятников был «нигилистом» по убеждению, по страсти. Жил Лебезятников в аккуратной бедности, у него «никогда почти не было денег», никаких «хлебных» результатов увлечение «нигилизмом» ему не принесло.
В Лебезятникове Достоевский хотел дать сатиру на «нигилизм» и «нигилистов», но постоянно сбивается на карикатуру, притом довольно поверхностную. Лебезятников постоянно, ни к селу и ни к городу, употребляет слова «протест», «протестовать», он жалеет, что его отец и мать умерли, а то он бы «их огрел протестом!», он уверяет, что в будущем обществе роль женщины будет та самая, которая теперь выпала на долю Сонечки Мармеладовой, и что именно с этой своей «подготовкой» она и должна вступить в коммуну.
Достоевский теряет свободу художественного воображения. Все, что он вкладывает в уста Лебезятникова, взято из враждебной революционно-демократическому лагерю критики, он формирует образ по взглядам «антинигилистов». Он с жаром повторяет все низкопробные клеветы, которые консервативно-либеральная улица приписывала Чернышевскому, его «Что делать?», Фурье, Фейербаху. Лебезятников ко всему прочему бестактен. Он не замечает, что пошлые его разговоры никак не вяжутся с благородным и трагическим образом Сони.
Лебезятников подверстывает в свою болтовню и Писарева, не замечая различия, существующего между философскими и эстетическими взглядами Чернышевского и Писарева. Чтобы оправдать крайности карикатуры, Достоевский вдруг вкладывает в уста Лебезятникова слова, заимствованные чуть, что не прямым образом из статей Писарева: «Мы пошли дальше в своих убеждениях. Мы больше отрицаем! Если бы встал из гроба Добролюбов, я бы с ним поспорил. А уж Белинского закатал бы».
Лебезятннков лебезит перед всем, что носит на себе авторитет «прогресса», не будучи в состоянии разобраться в том, что такое прогресс. Он пошл, глуп - и наивен. Он пытается совратить Соню, не понимая, что делает, желая ей добра. Он не придает никакого значения живой личности, человеку. «Все зависит,- уверяет он,- в какой обстановке и в какой среде человек. Все от среды, а сам человек есть ничто». Ни Чернышевский, ни Добролюбов, ни Писарев не придавали среде фаталистического значения. Лебезятников снова вульгаризирует.
Если б Лебезятников исчерпывался измерениями Достоевского, то образ оказался бы полной неудачей. Мало того, он стал бы одним из проявлений того страшного и неправедного мира, против которого восстал Раскольников и наиполнейшим выражением которого в романе является Лужин. Но Достоевский был слишком большим художником, чтобы ограничиться голой предвзятостью. Достоевский заботливо проводит водораздел между Лебезятниковым и Лужиным. Лужин принадлежит к социальным антропофагам, Лебезятников болтается, как щепка, на поверхности взбаламученного общественного моря, никому не причиняя вреда. Лужин циничен, Лебезятников, пропагандирующий «Физиологию» Льюиса, не циничен. Как это ни неожиданно, в отношении Лебезятникова к Соне проглядывает и достоинство и человечность. Быть может, он даже влюблен в нее. Лужин советует Лебезятникову купить любовь Сони--ведь такова ее профессия! Ответ Лебезятникова показывает, что он не только не Лужин - что он альтернатива Лужину.
Дремучая глупость Лебезятникова отступает в тень, на первый план выдвигается и ему свойственное отношение к существующему как к извращенной действительности, в которой факт проституции оказывается не прообразом дурацки представляемого будущего, а злым укором условиям, в которых человек вынужден поступать противоположно своей натуре. «Н-ничего-то вы не понимаете, я вам сказал! - повто-ряет он. - Оно, конечно, таково ее положение, но тут другой вопрос! совсем другой! Вы просто ее презирае-те. Видя факт, который по ошибке считаете достой-ным презрения, вы уже отказываете человеческому существу в гуманном на него взгляде. Вы еще не знаете, какая это натура!» «Вы еще не знаете, какая это натура!» -- это мог сказать, пожалуй, и Расколь-ников.
Лебезятников верит в человека, верит даже в Лужина, верит, что даже скаредный Лужин может протянуть руку погибающему в жизненной пучине, да еще с тактом и деликатностью. Он не понял, что это провокация. А когда понял, то, не раздумывая, встал на защиту Сони.
Лебезятников смешон, но он не принадлежит к страшному миру, от которого отказывается Раскольников. Он глуп, он пытается забросить доброе семя в кремнистую душу Лужина, которого Раскольников постиг с первого слова, с первого шага. В основе представлений Лебезятникова лежит иная концепция мира, чем у Раскольникова, но когда нужно протянуть руку семье Мармеладовых, он действует вместе с Раскольниковым.
Начатый как карикатура, образ Лебезятникова оказался несоответствующим канонам антинигилистического романа. Вопреки бестолочи его речей, все же нельзя не отметить, что Лебезятников читал Чернышевского, Писарева, Вагнера.
Опровержение первооснов искаженных Лебезятниковым теорий Достоевский поручил в романе Разумихину, выступающему нередко в качестве рупора «почвеннических» взглядов самого Достоевского.
Лебезятников - образ отрицательный, Разумихин - образ положительный, Лебезятников, по роману, лакей чужих мыслей, Разумихин по роману, мыслит самостоятельно. Лебезятников пародиен, Разумихин довлеет самому себе, и все же он не менее полемичен, чем Лебезятников.
В черновых записях к роману Достоевский в одном месте написал «Рахметов» вместо «Разумихин». Это- описка, однако описка не случайная, Создавая образ Разумихина, Достоевский помнил о Рахметове из «Что делать?» Чернышевского. По авторскому замыслу Разумихин должен был явиться тем спасительным героем, каким в «Что делать?» выступает Рахметов. Разумихин, как и Рахметов, тип современного русского «богатыря», что-то вроде нереволюционного Никитушки Ломова. Рахметов останавливает понесшую лошадь, ухватившись за заднюю ось шарабана, Разумихин валит с одного удара полицейского-исполина. Чернышевский прибегает к гиперболическим описаниям, Достоевский, художественный почерк которого исключал количественное преувеличение, вводит Разумихина в круг нормальных по внешности персонажей. Но в набросках к его портрету сильно чувствуются приметы, подобранные у Чернышевского. Разумихин, как и Рахметов,- студент. «Разумихин был все тот же: добрый, высокий... иногда буянил и слыл за силача... Разумихин был еще тем замечателен, что мог неизвестно по скольку времени совсем не есть и терпеть необыкновенный холод как ни в чем не бывало. Однажды он целую зиму совсем не топил свою комнату и говорил, что так даже лучше спится».
У Чернышевского Рахметов выходец из родовитой и богатой среды, он приучает себя к терпению, готовясь к нелегким условиям революционного подполья. Разумихин беден, он содержал себя сам, перебиваясь случайными заработками, Рахметов ограничивает свои потребности и даже мучает себя из эксперимента, Разумихин - по нужде. Но вынослив он не менее, чем специально тренировавший себя персонаж Чернышевского. В окончательном тексте это звучит так: «Разумихин был еще тем замечателен, что никакие неудачи его никогда не смущали и никакие дурные обстоятельства, казалось, не могли придавить его. Он мог квартировать хоть на крыше, терпеть адский голод и необыкновенный холод».
Достоевский обладал необыкновенным даром трансформировать чужое в свое, большей частью в полемических целях, придавая «чужому» иное значение, чем то, которое находил в нем первоавтор. Достоевский ассимилировал чужое с собственным опытом, со своими собственными наблюдениями и находками. Для обрисовки буянства, пьянства, недисциплинированности, разбросанной вольности и несколько разрушительной распущенности Разумихина Достоевский, быть может, использовал черты и Аполлона Григорьева, его соратника по журналам «Время» и «Эпоха», одного из лидеров основанного Достоевским «почвенничества». Разумихин мог «пить до бесконечности, но мог и совсем не пить», мог проказить «даже непозволительно, но мог и совсем не проказить», «иногда буянил»,- повторяет Достоевский.
Черты эти не противоречили психологической природе Рахметова, они были заложены и в натуре последнего, но герой «Что делать?» взял их под контроль и подавил во имя наложенной па себя революционной схимы.
Но вот тут-то и начинается полемическая противоположность Разумихина Рахметову. Разумихин враг всякой теории, и тем более теории исключительной, всепоглощающей и всеподавляющей. Рахметов ходит только в те круги, которые нужны ему для дела, он сходится только с теми людьми, которые разделяют его принципы. Разумихин ходит в заведение к «Лавизе», легко заводит романы, быстро сближается с самым разношерстным людом, с простонародьем, с полицейскими чиновниками. Человеку он придает значение большее, чем его принципам.
Он против доктринерства, против «теоретиков», в том самом смысле, в каком был против и сам Достоевский, автор статьи «Два лагеря теоретиков».
Может показаться, что Разумихин прагматик. На самом деле это не так. Его отрицание теории в свою очередь опирается на теорию - теорию «почвенничества», проповедовавшегося журналами Достоевского. Обстоятельство это привносит в образ Разумихина элемент схемы, что не может быть сглажено даже исключительным мастерством Достоевского.
Идеологическая позиция и идеологические взгляды Разумихина вполне «почвеннические». Он критически относится к дореформенным порядкам, к дореформенной юриспруденции, Лужин и Лужины внушают ему отвращение. Он за версту чувствует людоедский запах, исходящий от их «убеждений». В общественном подъеме шестидесятых годов Разумихин занимает особое место. Он мнит себя вне направлений, западнических и славянофильских, он хочет стать над всеми существующими лагерями.
Однако Разумихин вовсе не отходит в сторону. Он хочет объединить все лучшее и всех лучших в разошедшихся крыльях русской общественности на одной и притом своей платформе. Он любит новую молодежь, он сам к ней ходит и собирает ее у себя, «все здешних и все почти новых» людей.
Разумихин проповедует примат жизни над теорией, он считает, что материалисты и утописты убивают жизнь, умерщвляют человеческую душу.
Разумихин относится к социалистам точь-в-точь как журналы Достоевского «Время» и «Эпоха». Отношение это негативное, но оно отличается от откровенной ненависти и страха, свойственных Каткову, в журнале которого как раз и печаталось «Преступление и наказание».
В Разумихине Достоевский - художник подвел итоги «почвенничеству», на пропаганду которого он потратил столько сил в своих недолговечных журналах. Инстинкт истины приоткрыл Достоевскому завесу будущего, он понял, кем станет его герой, носящий столь обязывающую фамилию. Великая история о наполеоновской мечте. О злодеянии, страданиях и муках Раскольникова не могла завершиться счастливой судьбой торговца книгами. Белов С.В. Роман Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание»: Комментарий /Под ред. Д.С. Лихачева. 2-е изд., испр. и доп. - М.: Просвещение, 1984. -С.83.
Таким образом, Лебезятников и Разумихин - это, как бы «двойники» Раскольникова, варианты развития событий, выбор главного героя. Автор использует их образы, чтобы показать тупиковость ситуации.
Андрей Семенович Лебезяитников — молодой человек, друг господина Лужина. Это человек прогрессивных взглядов, служащий «в министерстве». Он следит за последними событиями в Европе, новыми течениями и идеями.
«…Худосочный и золотушный человечек, малого роста, где-то служивший и до странности белокурый, с бакенбардами в виде котлет, которыми он очень гордился. Сверх того, у него почти постоянно болели глаза. Сердце у него было довольно мягкое, но речь весьма самоуверенная, а иной раз чрезвычайно даже заносчивая, - что, в сравнении с фигуркой его, почти всегда выходило смешно».
Образ Лебезятникова в романе «Преступление и наказание» это собирательный образ людей, которые во времена написания романа были носителями новых и модных тогда идей о коммунизме и жизни в коммунах, о всеобщем равенстве, феминизме и т.д.
Своими политическими взглядами Лебезятников щедро делится в своих высказываниях на страницах романа.В результате, Лебезятникова нельзя назвать ни отрицательным героем, ни положительным. Он трусоват, циничен, но при этом за свои идеалы он готов бороться и протестовать. В общем, он может быть и благороден, если это соответствует его политическим убеждениям.
История Лебезятникова
Лебезятников проявил смелость и выступил в защиту , когда Лужин оклеветал ее в день поминок ее отца, Мармеладова. Лужин обвинил Соню в краже 100 рублей. И только благодаря вмешательству Лебезятникова Соня доказала свою невиновность.Лебезятников, как известно из романа, давал книги Соне, которая та читала раньше, а последнее время перестала брать. Лебезятников пытался «просветить» ее и наставить на путь коммунизма. Соня, в силу мягкости характера, видимо, какие-то вещи с ним обсуждала, но в коммуну записываться не спешила.
Лебезятников также говорил, что ему нравится Соня как девушка и ценил ее человеческие качества. По словам Лебезятникова, он вел себя с ней более прилично, чем многие окружающие ее люди. Сама Соня действительно по-доброму относится к Лебезятникову — хотя Соня вообще по-доброму относится ко всем людям.
Бунтарский и протестный дух живет почти во всех высказываниях Лебезятникова. Вообще, слово «протест» — одно из самых ходовых слов в его речи.
Лебезятников Андрей Семёнович («Преступление и наказание»), «служащий в министерстве», «молодой друг» Петра Петровича Лужина и сосед Мармеладовых. Именно в квартире Лебезятникова (номера Амалии Людвиговны Липпевехзель) временно остановился Лужин по приезде в Петербург. Он считает себя опекуном Лебезятникова и видит в нём представителя поколения «передовой молодёжи». Через восприятие Лужина поначалу и создаётся внешний и внутренний портрет этого персонажа (и попутно добавляются штрихи в портрет самого Лужина): «Пётр Петрович презирал и ненавидел его даже сверх меры, почти с того самого дня, как у него поселился, но в то же время как будто несколько опасался его. Он остановился у него по приезде в Петербург не из одной только скаредной экономии, хотя это и было почти главною причиной, но была тут и другая причина. Ещё в провинции слышал он об Андрее Семёновиче, своём бывшем питомце, как об одном из самых передовых молодых прогрессистов и даже как об играющем значительную роль в иных любопытных и баснословных кружках. Это поразило Петра Петровича. Вот эти-то мощные, всезнающие, всех презирающие и всех обличающие кружки уже давно пугали Петра Петровича каким-то особенным страхом, совершенно, впрочем, неопределённым. Уж конечно, сам он, да ещё в провинции, не мог ни о чём в этом роде составить себе, хотя приблизительно, точное понятие. Слышал он, как и все, что существуют, особенно в Петербурге, какие-то прогрессисты, нигилисты, обличители и проч., и проч., но, подобно многим, преувеличивал и искажал смысл и значение этих названий до нелепого. <…> Вот почему Пётр Петрович положил, по приезде в Петербург, немедленно разузнать, в чём дело, и если надо, то на всякий случай забежать вперёд и заискать у “молодых поколений наших”. В этом случае надеялся он на Андрея Семёновича и при посещении, например, Раскольникова уже научился кое-как округлять известные фразы с чужого голоса...
Конечно, он быстро успел разглядеть в Андрее Семёновиче чрезвычайно пошленького и простоватого человечка. Но это нисколько не разуверило и не ободрило Петра Петровича. Если бы даже он уверился, что и все прогрессисты такие же дурачки, то и тогда бы не утихло его беспокойство. Собственно до всех этих учений, мыслей, систем (с которыми Андрей Семёнович так на него и накинулся) ему никакого не было дела. У него была своя собственная цель. Ему надо было только поскорей и немедленно разузнать: что и как тут случилось? В силе эти люди или не в силе?..»
А уже от повествователя добавлено: «Этот Андрей Семёнович был худосочный и золотушный человечек малого роста, где-то служивший и до странности белокурый, с бакенбардами, в виде котлет, которыми он очень гордился. Сверх того, у него почти постоянно болели глаза. Сердце у него было довольно мягкое, но речь весьма самоуверенная, а иной раз чрезвычайно даже заносчивая, - что, в сравнении с фигуркой его, почти всегда выходило смешно. У Амалии Ивановны он считался, впрочем, в числе довольно почётных жильцов, то есть не пьянствовал и за квартиру платил исправно. Несмотря на все эти качества, Андрей Семёнович действительно был глуповат. Прикомандировался же он к прогрессу и к “молодым поколения нашим” - по страсти. Это был один из того бесчисленного и разноличного легиона пошляков, дохленьких недоносков и всему недоучившихся самодуров, которые мигом пристают непременно к самой модной ходячей идее, чтобы тотчас же опошлить её, чтобы мигом окарикатурить всё, чему они же иногда самым искренним образом служат. <…> Как ни был простоват Андрей Семёнович, но всё-таки начал понемногу разглядывать, что Пётр Петрович его надувает и втайне презирает и что “не такой совсем этот человек”. Он было попробовал ему излагать систему Фурье и теорию Дарвина, но Пётр Петрович, особенно в последнее время, начал слушать как-то уж слишком саркастически, а в самое последнее время - так даже стал браниться. Дело в том, что он, по инстинкту, начинал проникать, что Лебезятников не только пошленький и глуповатый человечек, но, может быть, и лгунишка, и что никаких вовсе не имеет он связей позначительнее даже в своём кружке, а только слышал что-нибудь с третьего голоса; мало того: и дела-то своего, пропагандного, может, не знает порядочно, потому что-то уж слишком сбивается, и что уж куда ему быть обличителем! Кстати заметим мимоходом, что Пётр Петрович, в эти полторы недели, охотно принимал (особенно вначале) от Андрея Семёновича даже весьма странные похвалы, то есть не возражал, например, и промалчивал, если Андрей Семёнович приписывал ему готовность способствовать будущему и скорому устройству новой “коммуны” где-нибудь в Мещанской улице; или, например, не мешать Дунечке, если той, с первым же месяцем брака, вздумается завести любовника; или не крестить своих будущих детей и проч., и проч. - всё в этом роде…»
Самый главный и благородный поступок Лебезятникова в романе, несмотря на все его глупости и нелепости, - он вывел на чистую воду негодяя Лужина, когда тот попытался представить Соню Мармеладову воровкой.
В рассуждениях Лебезятникова о проблемах, кои обсуждаются в «их кружке» (может ли член «коммуны» входить к другому без стука, надо ли целовать руку женщине, «полезная деятельность» выше деятельности «какого-нибудь Рафаэля или Пушкина» и пр.), спародированы и окарикатурены идеи «литературных врагов» Достоевского, в первую очередь - Н. Г. Чернышевского и Д. И. Писарева.
В рассказе «Бобок» (ДП, 1873) действует персонаж с такой же фамилией: Лебезятников Семён Евсеевич, судя по имени, - как бы отец Лебезятникова из «Преступления и наказания». В черновых записях к роману значение фамилии определил сам Достоевский: «Лебезятников, лебезить, поддакивать… картина лебезятничества». И чуть далее важное уточнение: «Нигилизм - это лакейство мысли…»
» Достоевского.
Это один из наиболее отрицательных персонажей, в котором отразил мерзкий для него социальный тип. Но вместе с тем Лебезятников, наряду с Лужиным, - кривозеркальный двойник Раскольникова, необходимый автору, чтобы оттенить глубоко трагическую фигуру главного героя.
Этот приём использовался Достоевским и в других романах:
- Ставрогин и Пётр Верховенский (« »);
- Смердяков и Иван Карамазов («Братья Карамазовы»).
Образ Лебезятникова
Внешность персонажа говорит сама за себя. Это «худосочный и золотушный человечек малого роста», у которого очень белые волосы и бакенбарды «в виде котлет», которыми он особенно гордится. Это довольно молодой человек, служит он чиновником в каком-то министерстве. И как многие молодые люди того времени, он со страстью заинтересовался всякими новомодными идеями, которые даже Лужину кажутся «вольнодумными и безбожными».
Лебезятников известен в молодёжных кружках как пропагандист и «обличитель», сторонник теорий Дарвина и Фурье, противник законного брака и сторонник свободных отношений мужчин и женщин. Он считает себя образованным и просвещённым человеком. Однако при этом не знает ни одного иностранного языка, а все его знания о новейших научных и философских идеях - поверхностные. Всё, что он пытается пропагандировать и отстаивать, он на самом деле карикатурно искажает.
Образ Лебезятникова переполнен взаимоисключающими параграфами. Этот бунтарь и «обличитель» не смеет возражать любому, в ком видит реальную силу и власть, даже Лужину он предпочитает поддакивать. Мягкий и дружелюбный Лебезятников добивается выселения из дома Сонечки Мармеладовой, когда она не ответила взаимностью на его домогательства. «Образованный» Лебезятников в итоге оказывается довольно глупым и наивным человеком.
Характеристика
Лебезятникова Лебезятников - типичный «хипстер» того времени; это благополучный и пригретый системой молодой чиновник, играющийся новомодными идеями и движениями ради повышения собственного достоинства. Дело даже не в том, что сами прогрессивные идеи были противны Достоевскому-обскуранту (реальными прообразами Лебезятникова являлись литераторы из «вражеского стана» - Писарев и Чернышевский); главное состоит в том, что «прогрессивность» героя дальше громких слов не выходит.
«Я первый, я, готов вычистить какие хотите помойные ямы!» - восклицает он, рассуждая о том, что такая простая, но полезная работа куда нужнее и «благороднее» для общества, чем деятельность Рафаэля или Пушкина. Однако чистить помойные ямы в реальности он не желает, а писать стихи - не умеет. Намёк на Чернышевского явно виден в том, что Лебезятников пропагандирует «коммуны» как новый и прогрессивный тип общества.
Чернышевский посвятил коммунам свой знаменитый огромный роман. Однако и с этой идеей, популярной в европейских и российских интеллектуальных кругах, Лебезятников, очевидно, знаком лишь поверхностно. В общем, довольно мерзкий и никчёмный персонаж. Однако взаимоисключающие параграфы на этом не заканчиваются: именно Лебезятников разоблачил своего бывшего лучшего друга - негодяя Лужина, когда тот пытался оклеветать Сонечку.
Несмотря на свою глупость, Лебезятников - в целом искренний персонаж, верящий в то, что пытается отстаивать, и это отличает его от того же Лужина - форменного злодея, который «вклинился» в прогрессивную среду из соображений личной выгоды. Поведение Лебезятникова у Достоевского - это «страсть», которая обязательно должна пройти с возрастом.
Теперь не может не вызвать сочувствия. И в романе Ивановна забывает все сноп обиды и всю свою недоброжелательность по отношению к нему.
« - Андрей Семенович! Я в вас ошиблась! - говорит она.- Защитите ее! Одни вы за нее! Она сирота, вас бог послал, Андрей Семенович, голубчик, батюшка!»
И Раскольников объясняет Соне, что ускользнула она от сетей Лужина только благодаря Лебезятникову, что спасли ее от немедленной тюрьмы он и Лебезятников.
Лебезятников первый встревожился безумной затеей Катерины Ивановны искать справедливости на улицах Петербурга, он искренне взволнован, он спешит на помощь, он разыскивает Раскольникова и опять вместе с Раскольниковым старается что-то сделать для окровавленной, не помнящей себя несчастной женщины. Даже сердобольные городовой и чиновник обращаются к Лебезятникову и Раскольникову, к обоим вместе, как к лицам наиболее заинтересованным в судьбе погибающей Катерины Ивановны.
Лебезятников смешон, по он не принадлежит к страшному миру, от которого отказывается Раскольников. Он глуп, он пытается забросить доброе семя в кремнистую душу Лужина, которого Раскольников постиг с первого же слова, с первого же шага. В основе представлений Лебезятникова лежит иная концепция мира, чем у Раскольникова, по, когда нужно протянуть руку семье Мармеладовых, он действует вместе с Раскольниковым. Осознав свою оплошность, он немедленно расплевывается с Лужиным, он прогоняет Лужина, как прежде прогнала его Дуня. «Чтобы тотчас же духу вашего не было в моей комнате,- обращается он к нему, извольте съезжать, и все между нами кончено. И как подумаю, что я же из кожи выбивался, ему излагал… целые две недели!..»
Начатый как карикатура, образ Лебезятникова оказался не соответствующим канонам антинигилистического романа, даже в высших его проявлениях, у Писемского, у Лескова, у Гончарова. Лебезятников не берет взаймы без отдачи, не ворует, не обольщает девиц. Он добр, мужествен и даже деликатен, несмотря. на кстати и некстати подсовываемую им «Физиологию» Льюиса.
Вопреки бестолочи его речей, все же нельзя не отметить, что Лебезятников читал Чернышевского, Писарева, «Общий вывод положительного метода» Пидерита и Вагнера ‘.
Может быть, Достоевский обострил карикатурные черты в Лебезятникове из-за Каткова, в журнале которого печатался роман и через узкие врата которого - он знал - не так-то легко ему будет провести все свое без уступок и скидок. Недаром Достоевский счел необходимым намекнуть, что не все прогрессисты «такие же дурачки», как Лебезятников. Но как только Лебезятников начинает играть в романе благородную и важную сюжетную роль, Достоевский уже не может отнестись к нему только как к карикатуре, только как к пародии. В черновых тетрадях Раскольников говорит Соне о Лебезятникове: «Да ведь это из глупеньких; есть гораздо умнее; по одному не судите…» Образ Лебезятникова приобретает более существенное смысловое значение, он становится альтернативой Раскольникову. Лебезятниковым Достоевский показал, почему путь, таившийся за ним, был неприемлем для Раскольникова, и мало того, еще более сосредоточил последнего на его собственной идее.
