Краткое содержание княгиня лиговская. Михаил юрьевич лермонтов княгиня лиговская роман

Поди! - поди! раздался крик!

В 1833 году, декабря 21-го дня в 4 часа пополудни по Вознесенской улице, как обыкновенно, валила толпа народу, и между прочим шел один молодой чиновник; заметьте день и час, потому что в этот день и в этот час случилось событие, от которого тянется цепь различных приключений, постигших всех моих героев и героинь, историю которых я обещался передать потомству, если потомство станет читать романы. - Итак, по Вознесенской шел один молодой чиновник, и шел он из департамента, утомленный однообразной работой, и мечтая о награде и вкусном обеде - ибо все чиновники мечтают! - На нем был картуз неопределенной формы и синяя ваточная шинель с старым бобровым воротником; черты лица его различить было трудно: причиною тому козырек, воротник - и сумерки; - казалось, он не торопился домой, а наслаждался чистым воздухом морозного вечера, разливавшего сквозь зимнюю мглу розовые лучи свои по кровлям домов, соблазнительным блистаньем магазинов и кондитерских; порою подняв глаза кверху с истинно поэтическим умиленьем, сталкивался он с какой-нибудь розовой шляпкой и смутившись извинялся; коварная розовая шляпка сердилась, - потом заглядывала ему под картуз и, пройдя несколько шагов, оборачивалась, как будто ожидая вторичного извинения; напрасно! молодой чиновник был совершенно недогадлив!.. но еще чаще он останавливался, чтоб поглазеть сквозь цельные окна магазина или кондитерской, блистающей чудными огнями и великолепной позолотою. Долго, пристально, с завистью разглядывал различные предметы, - и, опомнившись, с глубоким вздохом и стоическою твердостью продолжал свой путь; - самые же ужасные мучители его были извозчики, - и он ненавидел извозчиков; «барин! куда изволите? - прикажете подавать? - подавать-с!» Это была пытка Тантала, и он в душе глубоко ненавидел извозчиков.

Спустясь с Вознесенского моста и собираясь поворотить направо по канаве, вдруг слышит он крик: «берегись, поди!..» Прямо на него летел гнедой рысак; из-за кучера мелькал белый султан, и развевался воротник серой шинели. - Едва он успел поднять глаза, уж одна оглобля была против его груди, и пар, вылетавший клубами из ноздрей бегуна, обдал ему лицо; машинально он ухватился руками за оглоблю и в тот же миг сильным порывом лошади был отброшен несколько шагов в сторону на тротуар… раздалось кругом: «задавил, задавил», извозчики погнались за нарушителем порядка, - но белый султан только мелькнул у них перед глазами и был таков.

Когда чиновник очнулся, боли он нигде не чувствовал, но колена у него тряслись еще от страха; он встал, облокотился на перилы канавы, стараясь придти в себя; горькие думы овладели его сердцем, и с этой минуты перенес он всю ненависть, к какой его душа только была способна, с извозчиков на гнедых рысаков и белые султаны.

Между тем белый султан и гнедой рысак пронеслись вдоль до по каналу, поворотили на Невский, с Невского на Караванную, оттуда на Симионовский мост, потом направо по Фонтанке - и тут остановились у богатого подъезда, с навесом и стеклянными дверьми, с медной блестящею обделкой.

Ну, сударь, - сказал кучер, широкоплечий мужик с окладистой рыжей бородой, - Васька нынче показал себя!

Надобно заметить, что у кучеров любимая их лошадь называется всегда Ваською, даже вопреки желанию господ, наделяющих ее громкими именами Ахилла, Гектора… она всё-таки будет для кучера не Ахел и не Нектор, а Васька.

Офицер слез, потрепал дымящегося рысака по крутой шее, улыбнулся ему признательно и взошел на блестящую лестницу; - об раздавленном чиновнике не было и помину… Теперь, когда он снял шинель, закиданную снегом, и взошел в свой кабинет, мы свободно можем пойти за ним и описать его наружность - к несчастию, вовсе не привлекательную; он был небольшого роста, широк в плечах и вообще нескладен; казался сильного сложения, неспособного к чувствительности и раздражению; походка его была несколько осторожна для кавалериста, жесты его были отрывисты, хотя часто они выказывали лень и беззаботное равнодушие, которое теперь в моде и в духе века, - если это не плеоназм. - Но сквозь эту холодную кору прорывалась часто настоящая природа человека; видно было, что он следовал не всеобщей моде, а сжимал свои чувства и мысли из недоверчивости или из гордости. Звуки его голоса были то густы, то резки, смотря по влиянию текущей минуты: когда он хотел говорить приятно, то начинал запинаться, и вдруг оканчивал едкой шуткой, чтоб скрыть собственное смущение, - и в свете утверждали, что язык его зол и опасен… ибо свет не терпит в кругу своем ничего сильного, потрясающего, ничего, что бы могло обличить характер и волю: - свету нужны французские водевили и русская покорность чуждому мнению. Лицо его смуглое, неправильное, но полное выразительности, было бы любопытно для Лафатера и его последователей: они прочли бы на нем глубокие следы прошедшего и чудные обещания будущности… толпа же говорила, что в его улыбке, в его странно блестящих глазах есть что-то…

В заключение портрета скажу, что он назывался Григорий Александрович Печорин, а между родными просто Жорж, на французский лад, и что притом ему было 23 года, - и что у родителей его было 3 тысячи душ в Саратовской, Воронежской и Калужской губернии, - последнее я прибавляю, чтоб немного скрасить его наружность во мнении строгих читателей! - виноват, забыл включить, что Жорж был единственный сын, не считая сестры, 16-летней девочки, которая была очень недурна собою и, по словам маменьки (папеньки уж не было на свете), не нуждалась в приданом и могла занять высокую степень в обществе, с помощию божией и хорошенького личика и блестящего воспитания.

Григорий Александрович, войдя в свой кабинет, повалился в широкие кресла; лакей взошел и доложил ему, что, дескать, барыня изволила уехать обедать в гости, а сестра изволила уж откушать… «Я обедать не буду, - был ответ: я завтракал!..» Потом взошел мальчик лет тринадцати в красной казачьей куртке, быстроглазый, беленький, и с виду большой плут, - и подал, не говоря ни слова, визитную карточку: Печорин небрежно положил ее на стол и спросил, кто принес.

Сюда нынче приезжали молодая барыня с мужем, - отвечал Федька, - и велели эту карточку подать Татьяне Петровне (так называлась мать Печорина).

Что ж ты принес ее ко мне?

Да я думал, что всё равно-c!.. может быть, вам угодно прочесть?

То-есть, тебе хочется узнать, что тут написано.

Да-с, - эти господа никогда еще у нас не были.

Я тебя слишком избаловал, - сказал Печорин строгим голосом, - набей мне трубку.

Но эта визитная карточка, видно, имела свойство возбуждать любопытство… Долго Жорж не решался переменить удобного положения на широких креслах и протянуть руку к столу… притом в комнате не было свеч - она озарялась красноватым пламенем камина, а велеть подать огню и расстроить очаровательный эффект каминного освещения ему также не хотелось. - Но любопытство превозмогло, - он встал, взял карточку и с каким-то непонятным волнением ожидания поднес ее к решетке камина… на ней было напечатано готическими буквами: князь Степан Степаныч Лиговский, с княгиней. - Он побледнел, вздрогнул, глаза его сверкнули, и карточка полетела в камин. Минуты три он ходил взад и вперед по комнате, делая разные странные движения рукою, разные восклицания, - то улыбаясь, то хмуря брови; наконец он остановился, схватил щипцы и бросился вытаскивать карточку из огня: - увы! одна ее половина превратилась в прах, а другая свернулась, почернела, - и на ней едва только можно было разобрать Степан Степ …

Печорин положил эти бренные остатки на стол, сел опять в свои креслы и закрыл лицо руками - и хотя я очень хорошо читаю побуждения души на физиономиях, но по этой именно причине не могу никак рассказать вам его мыслей. В таком положении сидел он четверть часа, и вдруг ему послышался шорох, подобный легким шагам, шуму платья, или движению листа бумаги… хотя он не верил привидениям… но вздрогнул, быстро поднял голову - и увидел перед собою в сумраке что белое и, казалось, воздушное… с минуту он не знал на что подумать, так далеко были его мысли… если не от мира, то по крайней мере от этой комнаты…

"Княгиня Лиговская" «КНЯГИНЯ ЛИГОВСКАЯ» , незавершенный социально-психологич. роман Л. (1836). Место действия - Петербург 1830-х гг., основа сюжета - история отношений гл. героя гвардейского офицера Печорина с его бывшей возлюбленной кн. Верой Лиговской и конфликт между Печориным и бедным чиновником из дворян Красинским. Образ Печорина во многом автобиографичен. Сюжетная линия Печорин - Негурова воспроизводит отношения Л. с Е.А. Сушковой (ср. письмо Л. к А. М. Верещагиной, весна 1835). Прототипы Веры и кн. Лиговского - В. А. Лопухина и ее муж Н. Ф. Бахметьев (ср. те же имена в драме «Два брата», янв. 1836). Биография Печорина построена параллельно личной биографии автора: «...я вместо фрака московского недоросля или студенческого сертука, ношу мундир с эполетами...» (VI, 152). Вместе с тем Печорин - это уже и попытка создания характера, стремление к определенному обобщению. В нем отчетливы нек-рые типич. черты светского молодого человека: цинич. скептицизм, внутр. опустошенность, душевная черствость, стремление играть заметную роль в свете, к-рый он презирает. В то же время Печорин - натура незаурядная; независимость суждений, аналитич. ум, способность критич. осмысления действительности выделяют его из окружающей среды. Фигура Печорина подсказана, вероятно, «Евгением Онегиным», причем Л. намеренно подчеркивает эту связь: см. эпиграф к гл. 1 («Поди! - поди! раздался крик!»); реминисценция из Пушкина и сама фамилия Печорин, к-рая, как заметил В. Г. Белинский, «незримо» связывает его с Онегиным. В рукописи гл. 1 - характерная описка: вместо «Печорин» Л. написал «Евгений».

Рысак Печорина сбивает Красинского. Илл. Д. Н. Кардовского. Сухая кисть. 1913.

Печорину в романе противостоит Красинский. Возможно, существовал какой-то прототип и этого образа: в период работы над романом Л. постоянно встречался с приятелями и сослуживцами С.А. Раевского - чиновниками департамента гос. имуществ. В результате этих общений, вероятно, и возник образ мелкого чиновника и был найден социальный по своей природе сюжетный конфликт - столкновение обедневшего и фактически лишенного сословных привилегий дворянина с блестящим гвардейцем-аристократом. Описан Красинский контрастно образу Печорина: последний невысок и некрасив, Красинский же «высокого роста» и «удивительно хорош собою» (VI, 132). Напряженное мироощущение Красинского и его интенсивная эмоциональность роднят его с «неистовыми» героями раннего Л. Однако в худож. системе социально-бытового реализма «неистовые» порывы неизбежно утрачивали свой масштаб и трансформировались в «мелочную ненависть» (VI, 183) или же в социальный эгоизм с весьма ограниченными жизненными целями: «Деньги, деньги и одни деньги, на что им красота, ум и сердце? О, я буду богат непременно, во что бы то ни стало, и тогда заставлю это общество отдать мне должную справедливость» (VI, 182-83). Это признание обнаруживает в Красинском не столько родство с «маленьким» гоголевским чиновником, сколько с тем протестующим против унижения, стремящимся пробраться «наверх» жителем большого города, к-рый впоследствии будет описан Ф. М. Достоевским. Наметившаяся в этом образе тенденция к измельчанию «неистового» героя, по-видимому, противоречила намерениям автора в отношении Красинского; во всяком случае, Л. принимает меры, чтобы помешать развенчанию своего героя, подчеркнуть его значительность. Этой задаче служит, в частности, прием замедленного раскрытия характера Красинского, создающий вокруг него ореол нек-рой таинственности. Печорин почти полностью охарактеризован в первой главе: автор дает ему время приехать домой и немедленно представляет читателю; дальнейшее - его биография и характеризующие его эпизоды в развитии действия - лишь дополняет «заданную» с первых же шагов характеристику. Иначе с Красинским: сначала он показан неполно - незаметная жертва уличного происшествия, бедный чиновник без индивидуальных черт характера. Описание внешности дается при его втором появлении (гл. 2), но и здесь это пока «незнакомец», «какой-то молодой человек». Имя его всплывает в гл. 7, и лишь в следующих главах он вовлекается в круг действ. лиц романа, уже связанный с ними определенной ролью. Постепенной экспозиции характера Красинского соответствует динамика нарастания сюжетного конфликта. Взаимная вражда, возникшая из случайного происшествия, неотвратимо разрастается как результат социального неравенства и психол. несовместимости героев. По-видимому, гл. роль Красинского намечалась в последующем; в написанных главах есть признаки того, что социальному конфликту должно было сопутствовать любовное соперничество двух гл. действ. лиц. «Княгиня Лиговская» - шаг вперед по пути Л. к реалистич. прозе. До этого Л. написал лишь одно прозаич. произв. - «Вадим»; вместе с тем он уже обладал богатым опытом лирич. поэта и драматурга. Именно в этих сферах, особенно в прозаич. драматургии, формировались творч. принципы, к-рые Л. предстояло развить в социально-психол. повествовании: методы объективации действ. лиц, способы психол. обрисовки характера, формы диалога, а в известной мере и сюжетно-композиц. организация произведения. Становление повествоват. техники протекало чрезвычайно интенсивно, потребность перехода к новой худож. системе возникала у Л. прежде, чем он успевал исчерпать тот или иной сюжетный замысел (см. Проза). Отсюда незавершенность прозаич. опытов Л., за исключением «Героя нашего времени», в к-ром его стиль обрел, наконец, свою законченность. Определяющим для «Княгини...» явился отказ Л. от романтич. символизма образов, слабо связанных с обстановкой и развитием сюжета, как это имело место в «Вадиме». Теперь характеры обусловлены обстановкой и средой, определяющими их психику и поступки. Вместе с тем эта тенденция еще далека от завершения. На всей системе образов лежит печать переходности; это особенно относится к центральному герою: в отличие от «Вадима» это уже не исключит. герой, в отличие от «Героя...» - он еще не наделен ясно выраженными чертами социальной психологии. В Печорине немало признаков, унаследованных от Вадима, хотя и в сильно ослабленном виде. Вадим - гротескно уродлив, Печорин только некрасив и «нескладен»; Вадим - исключителен, Печорин всего лишь необычен, но необычность эта восходит к демонизму его предшественника: «в свете утверждали, что язык его зол и опасен...», в его лице - «глубокие следы прошедшего и чудные обещания будущности... толпа же говорила, что в его улыбке, в его странно блестящих глазах есть что-то...» (VI, 124; характеризуя Вадима, Л. не раз обращал внимание читателя на «взор» своего героя). Романтич. элемент, вплоть до нек-рых признаков «демонизма», определенно присутствует в характеристике Печорина. Но пропорция патетич. романтизма в «Вадиме» и в «Княгине...» несоизмерима: Вадим противостоит всей группе бытовых персонажей; Печорин охарактеризован в том же стилевом ключе, что и др. действ. лица, в силу этого он входит в общую среду, не выделяясь из нее. В повествоват. технике романа заметны разнообразные средства социально-психол. раскрытия характера. Л. отказывается от введения исповеди и др. форм лирич. самоизлияния героя и широко пользуется приемами внешнего обнаружения внутр. состояний (см. Психологизм). Пагубным влиянием «света» обусловлены мн. сложные эмоционально-психологич. комплексы героев. В мире деформированных социальных отношений «самая чистая любовь наполовину перемешана с самолюбием», любовь переплетена с ненавистью, сострадание - с садизмом, непосредств. порывы чувств - с мелочным расчетом.

Столкновение в ресторане. Автолитография И. В. Шабанова. 1941

Второстепенные участники действия романа даны как «галерея» типов при помощи коротких эпиграмматич. зарисовок. Их характеристики преим. не психологические, а карикатурные, осн. на внешнем описании наружности, символизирующей внутр. содержание образа. Эта массовая характеристика персонажей особенно ясна в сцене бала в доме баронессы Р** (гл. 9). Сатирич. изображение «света» - отличит. особенность романа. Массовость и нек-рая типологич. «стадность» персонажей иронически передана однотипностью синтаксич. отрезков, к-рые вводятся столь же однотипным зачином: «тут было все, что есть лучшего в Петербурге...», «тут было пять или шесть наших доморощенных дипломатов...» и т.д. Здесь стилевая манера Л. откровенно сближается с пушкинской (ср.: «Тут был однако цвет столицы... / Тут были дамы пожилые...» - «Евгений Онегин», гл. 8) и гоголевской («Невский проспект»).

Обед у Печориных. Илл. Д. Н. Кардовского. Тушь. 1914

В описании петерб. быта и общества Л. следует отчасти поэтике повестей Гоголя и «физиологии», отчасти традиции «светской повести». Не подлежит сомнению его интерес к изображению бытовых реалий николаевской столицы. Не страшась кричащих социальных контрастов, он ведет читателя в бальные залы и грязные дворы петерб. окраин, в каморку чиновника и в гостиную аристократа, но при этом Л. лишь отчасти предвосхищает худож. практику натуральной школы. Он не стремится к нагромождению и обнажению деталей быта; не замедляет ритма повествования, не останавливается на микроанализе окружающей натуры, а побуждает читателя увидеть наиболее характерные черты нарисованной картины. Нек-рые принципы «светской» повести, с ее повышенным интересом к протокольной достоверности, сказались в том, что время действия романа определено с точностью до дня и минуты, оно связывается с известными читателю событиями светской хроники. Точно обозначено начало действия: «В 1833 году, декабря 21-го дня в 4 часа... заметьте день и час...» (VI, 122). Далее сообщается: «Давали Фенеллу (4-е представление)» (VI, 130); или «...картина Брюллова: «Последний день Помпеи» едет в Петербург» (VI, 164; картина была привезена в нач. 1834). В том же ряду точных сведений - забота Л. о топографии действия: «по Вознесенской улице», «поворотили на Невский, с Невского на Караванную, оттуда..., потом направо по Фонтанке» (VI, 122-23). Наконец, с традициями «светской» повести связана наметившаяся в романе сказовая манера повествования: она характеризуется более широким использованием разговорной лексики и более заметной примесью синтаксич. конструкций живой устной речи с ее бытовыми интонациями, большей экспрессией, чем в стиле книжно-описат. повествования той поры. В «Княгине...» в основном сложилась та повествоват. техника и стиль, наметились нек-рые конфликты и ситуации, к-рые Л. использовал в «Герое...». Петерб. жизнь Печорина внешне выглядит как предыстория «Героя...», где есть неск. намеков на нее в тексте. Однако это не единая биография одного и того же лица: связь между произв. не сюжетная, а генетич., и «Княгиню...» следует рассматривать как этап формирования замысла романа о совр. Л. герое. Начало рукописи «Княгини...» - автограф Л.; с сер. гл. III она писана рукой Раевского; в гл. IV часть текста - рукой Л.; затем снова почерк Раевского. Так меняется неск. раз - до конца, за исключением двух отрывков в гл. VII и IX, написанных рукой А. П. Шан-Гирея. В тексте, написанном Раевским и Шан-Гиреем, - правка рукой Л. Всего рукой Л. написано 19 рукописных листов из общего числа - 57. «Роман, который мы с тобою начали, - писал он Раевскому в 1838, - затянулся и вряд ли кончится, ибо обстоятельства... переменились, а я, знаешь, не могу в этом случае отступить от истины» (VI, 445). Судя по эпизодам автобиографич. характера, роман начат в 1836 после драмы «Два брата». Раевский в ту пору жил вместе с Л. в петерб. квартире у Е. А. Арсеньевой на Садовой. Работа над романом была прервана арестом и ссылкой обоих в нач. 1837 в связи со стих. Л. на смерть Пушкина. К тому времени было написано 9 глав; как видно из письма, работа над романом не возобновлялась. В. Х. Хохряков расспрашивал в 50-х гг. Раевского о степени его участия в создании романа и записал: «С Аф говорит, что писал только под диктовку Лермонтова». Это согласуется с объективным анализом стиля, поэтики и идеологич. особенностей романа. Повесть иллюстрировали В. Г. Бехтеев, Н. В. Зарецкий, Д. Н. Кардовский, В. И. Комаров, М. В. Ушаков-Поскочин, И. В. Шабанов. Автограф - ГПБ, Собр. рукописей Л., № 5, лл. 1-57. Заглавие «Княгиня Лиговская» приписано, по-видимому, позже: сначала вместо заглавия Л. написал большими буквами: «Роман». На полях автографа - рисунки Л. Впервые - «РВ», 1882, т. 157, янв., с искажениями.

Лит.: Белкина , с. 516-51; Виноградов В. В., с. 542-64; Томашевский Б. В., с. 484-95, 507; Мануйлов (7), с. 310-12; Мануйлов (9), с. 169-88; Михайлова Е. Н. (2), с. 129-202; Андроников И. Л., День Л..., «ЛГ», 1964, 15 сент.; Эйхенбаум (12), с. 69-72; Фридлендер , с. 37-49; Федоров (2), с. 200-207; Удодов (2), с. 539-42.

И. А. Кряжимская, Л. М. Аринштейн Лермонтовская энциклопедия / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом); Науч.-ред. совет изд-ва "Сов. Энцикл."; Гл. ред. Мануйлов В. А., Редкол.: Андроников И. Л., Базанов В. Г., Бушмин А. С., Вацуро В. Э., Жданов В. В., Храпченко М. Б. - М.: Сов. Энцикл. , 1981

Смотреть что такое ""Княгиня Лиговская"" в других словарях:

Княгиня Лиговская - неоконченный роман в девяти главах. Работа над романом относится к 1835 г. и представляет первую попытку Лермонтова создать тот тип, который нашел полное выражение в Герое нашего времени. Роман имеет автобиографическое значение. Отношения… … Словарь литературных типов

Лиговская, княгиня Вера Дмитриевна ("Княгиня Лиговская") - Смотри также Женщина, двадцати двух лет, среднего женского роста, блондинка, с черными глазами. Она была не красавица, хотя черты ее были довольно правильны. Овал лица совершенно аттический и прозрачность кожи необыкновенна. Беспрерывная… … Словарь литературных типов

Вера ("Княгиня Лиговская") - Смотри также. княгиня … Словарь литературных типов

Барон ("Княгиня Лиговская") - Смотри также >> Толстый, лысый господин в мундирном фраке, с огромными глазами, налитыми кровью, и бесконечной широкой улыбкой, Барон по какому то случаю плохо понимал по русски, хотя родился в России; подробно объяснил Лиговским свои… … Словарь литературных типов

Браницкий ("Княгиня Лиговская") - Смотри также Артиллерийский офицер, приятель Печорина. Ловкий молодой человек; приметно отличал сестру Печорина; умел искусно оживлять общество непринужденной болтовней, но разговор Б. с приятелем были бессвязен и пуст, как разговоры всех… … Словарь литературных типов

Горшенков ("Княгиня Лиговская") - Смотри также Фамилия его была малороссийская, хотя вместо Горшенко он называл себя Горшенков. Он был порядочного роста и так худ, что английского покроя фрак висел на плечах его, как на вешалке. Жесткий атласный галстук подпирал его угловатый… … Словарь литературных типов

Роман «Княгиня Лиговская» (некоторые литературоведы определяют жанр произведения как повесть) был начат М.Ю.Лермонтовым в 1836 году и остался незаконченным (всего написано девять глав).

В центре повествования - жизнь петербургского общества 1830-х годов.

Большинство героев - столичные аристократы, поэтому изображению званых обедов, театров, балов в романе отводится значительное место. Однако «Княгиню Лиговскую» никак нельзя отнести к светским повестям, которые одна за другой публиковались в то время, и прежде всего потому, что автор отнюдь не восхищается жизнью высшего света, а относится к изображаемому скорее с иронией.

Одна из сюжетных линий романа, связанная с чиновником Красинским, повествует о судьбе «маленького человека» - тема уже зазвучавшая тогда в творчестве Гоголя (повесть «Записки сумасшедшего» впервые напечатана в 1835 году, примерно к этому времени относится и первоначальный замысел «Шинели»).

Роман во многом автобиографичен. За отношениями Печорина и Лизы Негуровой легко увидеть юношескую влюблённость Лермонтова в Е.А.Сушкову, а отношения поэта с В.А.Лопухиной нашли воплощение во второй сюжетной линии романа - «Печорин - княгиня Лиговская».

Важные сведения о жизни и нравах петербургского чиновничества Лермонтов черпал из бесед со своим близким другом С.А.Раевским (1808-1876), который служил в Департаменте государственных имуществ.

Главного героя зовут Григорием Александровичем Печориным, как и героя написанного впоследствии гениального романа. Однако Печорин из «Княгини Лиговской» (Жорж) отличается от своего знаменитого однофамильца. Во-первых, он моложе, чем можно во многом объяснить это отличие. Во-вторых, как человек он гораздо мельче, хотя постиг уже многие законы из тех, что правят жизнью светского общества.

Внешность Жоржа Печорина не очень привлекательна, и он похож на Лермонтова:
«...Он был небольшого роста, широк в плечах и вообще нескладен...
Лицо его смуглое, неправильное, но полное выразительности...»

В самом начале романа происходит событие, которое можно назвать знаковым, хотя на первый взгляд оно кажется весьма заурядным.

Итак, «в 1833 году, декабря 21-го дня в 4 часа пополудни» в центре Петербурга молодого чиновника Красинского сбили сани, запряжённые гнедым рысаком. Чиновник не пострадал, но душа его преисполнена горечи, ведь богатый офицер умчался, даже не поинтересовавшись, жив или нет попавший под сани человек.

Красинский понимает, что всему виной его бедность, что именно из-за недостатка средств он должен многое терпеть, от много отказываться. Вынужден будет стерпеть и эту обиду.

Между тем офицер, приехав домой, о случившемся тут же забывает, потому что такое событие для него совершенно незначительно.

Лермонтов подробно описывает богато и оригинально обставленный кабинет героя, знакомит нас с его милой шестнадцатилетней сестрой, и здесь же, в первой главе, мы узнаём, что у Жоржа есть сердечная тайна и эта тайна связана с молодой женщиной, которая уже замужем.

Вечером Жорж едет в Александринский театр, где встречает многих знакомых людей своего круга. Во время антракта за чаем он рассказывает о недавнем происшествии как об очень забавном, пострадавшего чиновника называет франтом, высмеивает его бедную одежду. И надо же такому случиться, что этот самый чиновник оказывается рядом и слышит весь разговор.

В душе Красинского всё переворачивается, он провоцирует ссору с Печориным, пытается что-то объяснить, пробудить совесть в богатом повесе. Однако слишком разные они люди и слишком по-разному понимают жизнь. Жорж, как и подобает молодому человеку его круга, сразу предлагает дуэль: к душеспасительным беседам он не привык. Молодой чиновник, который является единственной опорой своей матери, не может позволить себе рисковать жизнью, что и пытается объяснить собеседнику:

« - Чего ж, наконец, вы от меня хотите? - сказал Печорин нетерпеливо.
- Я хотел вас заставить раскаяться.
- Вы, кажется, забыли, что не я начал ссору.
- А разве задавить человека ничего - шутка - потеха!
- Я вам обещаюсь высечь моего кучера...
- О, вы меня выведете из терпения!..
- Что ж? Мы тогда будем стреляться!..»

Очень трудно молодому столичному аристократу, баловню судьбы, «повелителю трёх тысяч душ и племяннику двадцати тысяч московских тётушек» выйти за очерченный его жизнью круг: сытый плохо разумеет того, кто не очень сыт. Однако волнение Красинского не оставляет Жоржа равнодушным: «Печорин с сожалением посмотрел ему вслед».

В третьей главе автор знакомит нас с ещё одной героиней романа - перезрелой девицей Негуровой. Жорж когда-то, выражаясь языком XIX века, волочился за ней, а теперь просто высмеивает. Для светского общества такое поведение вполне обыденно.

«Полтора года назад Печорин был ещё в свете человек довольно новый: ему надобно было, чтоб поддержать себя, приобрести то, что некоторые называют светской известностью, то есть прослыть человеком, который может делать зло, когда ему вздумается; несколько времени он напрасно искал себе пьедестала, вставши на который, он бы мог заставить толпу взглянуть на себя; сделаться любовником известной красавицы было бы слишком трудно для начинающего, а скомпрометировать девушку молодую и невинную он бы не решился, и потому избрал своим орудием Лизавету Николаевну, которая не была ни то, ни другое. Как быть? В нашем бедном обществе фраза: он погубил столько-то репутаций - значит почти: он выиграл столько-то сражений».

В дальнейших главах мы знакомимся с Верой, ныне княгиней Лиговской, женой немолодого и неинтересного человека, да к тому же не петербуржца, а москвича, то есть почти провинциала. С Жоржем Веру связывала юношеская любовь, о которой он не забыл. Потому что, «Печорин имел самый несчастный нрав: впечатления, сначала лёгкие, постепенно врезывались в его ум всё глубже и глубже, так что впоследствии эта любовь приобрела над его сердцем право давности, священнейшее из всех прав человечества».

Жорж хочет знать, как теперь относится к нему Вера, но, к своему недоумению, ничего не может «прочитать» на её лице.

Чтобы иметь возможность чаще бывать в доме Лиговских, Жорж берётся помочь князю в давнишней судебной тяжбе. Князь, совсем недавно приехавший в Петербург и почти никого здесь не знающий, искренне благодарен.

Чиновником, «у которого в столе разбираются» дела князя Лиговского, по какой-то прихоти судьбы оказывается Красинский, тот самый «франт», которого сбили сани Печорина и с которым он имел «историю», едва не закончившуюся дуэлью.

Разыскивая его квартиру, Жорж попадает в дом, где нашли приют очень небогатые люди, и по контрасту с роскошью его собственной жизни всё вызывает у него удивление: и грязный двор, и тёмные лестницы, и царящие здесь неприятные запахи, и наконец гостиная в квартире Красинского, «если можно так назвать четырёхугольную комнату, украшенную единственным столом, покрытым клеёнкою, перед которым стоял диван и три стула...»

Однако живущие в бедности люди тоже имеют ум и чувство собственного достоинства, что Печорину поначалу трудно принять, ведь он мало что видел, кроме богатых гостиных, театров и ресторанов. Кроме того, он, как мы помним, имеет весьма непривлекательную внешность и просто не может не позавидовать Красинскому, который «был высокого роста, блондин и удивительно хорош собою; большие томные голубые глаза, правильный нос, похожий на нос Апполона Бельведерского, греческий овал лица и прелестные волосы, завитые природою...»

Новая встреча с Жоржем, которого бедный чиновник называет своим смертельным врагом, производит на него большое впечатление. Но Красинский верит, что когда-нибудь он сможет отплатить Печорину за пережитые унижения.

Печорин, в свою очередь, так же недоброжелательно наблюдает за Красинским, когда тот приходит в дом к Лиговским по просьбе князя. Молодой чиновник производит хорошее впечатление на княгиню и её гостью, что не может не раздражать Жоржа, переживающего из-за своей непривлекательной внешности.

Однако более всего мысли Печорина заняты Верой. Ему очень хочется получить какое-либо подтверждение тому, что она страдала в разлуке, что в её душе сохранились прежние чувства к нему. Но оба они, увы, воспитаны в обществе, где люди почти никогда не говорят того, о чём думают, и, напротив, охотно говорят то, чего не думают. Искренность, непосредственность кажутся совершенно неуместными в свете. Поэтому наш герой постоянно пытается разгадать, что же на самом деле таится за теми или иными словами его светских знакомых.

Действие последней из написанных глав, девятой, происходит на балу у богатой баронессы, родственницы Веры Лиговской. Печорин, встретив Лизу Негурову, пытается вести светскую беседу, состоящую из колкостей и намёков, однако, увидев Веру, замолкает:

«Только что княгиня и князь прошли в гостиную, Лизавета Николаевна тотчас обратилась к Печорину, чтоб возобновить прерванный разговор, - но он был так бледен, так неподвижен, что ей стало страшно.
- Появление этой дамы, - сказала она, наконец, ему, - сделало на вас очень странное впечатление!.. вы давно её знаете?
- С детства! - отвечал Печорин».

«И здесь героя моего,
В минуту, злую для него,
Читатель, мы теперь оставим,
Надолго... навсегда».

Ответы на эти вопросы могут быть различными, но абсолютно ясно одно: общество, к которому Печорин принадлежит по рождению, не отвечает запросам думающего человека и его дальнейшая жизнь будет полна конфликтов с высшим светом.

Рецензии

Спасибо, дорогая Вера, за интересное исследование. "Княгиню Лиговскую" читала давно. Теперь обязательно перечитаю. Особенно после того, как прочитала замечания Жуковой. Резко она о Лермонтове, сбрасывая его с пьедестала, отзывается! Думаю, что в "Княгине" Лермонтов рассказал о себе, а вот в "Герое" это уже образ огромной обобщающей силы! С уважением,

Княгиня Лиговская

Печатается по автографу - ГПБ, Собр. рукописей М. Ю. Лермонтова, № 5, лл. 1-57.

Рукой Лермонтова написана треть автографа (около 19 лл.): от начала произведения, кончая словами «вот как это случилось»; глава IV от слов «Княгиня разными вопросами», кончая «держа в руке газеты»; глава VI от слов «Помилуйте в ваши лета», кончая «а он чуть не засмеялся вслух»; от слов «рука ее, державшая стакан с водой», кончая словами «удалилась в комнату Вареньки»; глава VIII от начала до слов «и это была первая моя откомандировка»; от слов «и продолжал неуверенным голосом» до конца главы; от слов «Тут могли бы вы также встретить», кончая «прочитав одну его статью»; от слов «глаза покрылись какою-то» до конца произведения. Остальной текст написан, очевидно, под диктовку Лермонтова С. А. Раевским, за исключением двух небольших отрывков: глава VII от начала, кончая словами «он бы скорей нашелся, нежели теперь», и от слов «Она была одета со вкусом» до слов «вызвала краску на нежные щеки ее», написанных рукою А. П. Шан-Гирея. В тексте, написанном С. А. Раевским и А. П. Шан-Гиреем, имеются правки рукой Лермонтова. Слова «Глава IX» написаны дважды: внизу л. 51 рукописи и в начале л. 52. Автограф, по-видимому, состоял из нескольких тетрадей. На верху л. 13 рукой Лермонтова - «тетрадь II (продолж. III-ей главы)». Заглавие «Княгиня Лиговская» было, по-видимому, приписано позднее: сначала Лермонтов вместо заглавия написал большими буквами «Роман».

На полях автографа имеются рисунки Лермонтова (скачущая лошадь, л. 8 об. и голова пожилого человека с длинным носом и мрачными глазами под сросшимися бровями, л. 3 об.).

Судя по эпизодам автобиографического характера, Лермонтов начал писать «Княгиню Лиговскую» в 1836 году, после драмы «Два брата». В конце апреля или в начале мая 1836 года С. А. Раевский, принимавший участие в работе над романом (см. выше описание автографа, ср. также: Из записок Инсарского. «Русск. архив», 1879, № 1, стр. 527), временно переселился к Лермонтову и у него жил до своей ссылки в 1837 году. В это время и создавались дошедшие до нас главы произведения. В начале 1837 года (не позднее января) писание романа прервалось в связи с арестом Лермонтова за стихотворение «Смерть Поэта» и ссылкой обоих друзей. 8 июня 1838 года Лермонтов писал Раевскому: «Роман, который мы с тобою начали, затянулся и вряд ли кончится, ибо обстоятельства, которые составляли его основу, переменились, а я, знаешь, не могу в этом случае отступить от истины».

Таким образом, по собственному свидетельству Лермонтова, роман имеет до некоторой степени автобиографический характер. В лице князя Лиговского и его жены Веры (ср. те же имена в драме «Два брата», писавшейся в январе 1836 года) Лермонтов, по всей вероятности, изобразил В. А. Лопухину и ее мужа Н. Ф. Бахметева, о чем можно судить по письмам Лермонтова к А. М. Верещагиной и М. А. Лопухиной 1834–1835 годов. В письме к А. М. Верещагиной, написанном весной 1835 года, Лермонтов рассказывает историю своих отношений с Е. А. Сушковой, которая послужила прототипом для Елизаветы Николаевны Негуровой в романе «Княгиня Лиговская» (см.: Е. А. Сушкова-Хвостова. Записки. Изд. «Academia», М., 1928; Е. Н. Михайлова. Роман Лермонтова «Княгиня Лиговская». Ученые записки Института мировой литературы им. А. М. Горького, т. I, Изд. АН СССР, М., 1952, стр. 260–261).

В литературе указывалось также на прототипы некоторых других лиц. В лице Горшенкова Лермонтов изобразил дельца и афериста Н. И. Тарасенко-Отрешкова, состоявшего негласным сотрудником III Отделения (см.: Н. О. Лернер. Оригинал одного из героев Лермонтова. «Нива», 1913, № 37, стр. 731–732; М. А. Белкина. «Светская повесть» 30-х годов и «Княгиня Лиговская» Лермонтова. В кн.: «Жизнь и творчество Лермонтова», сборник 1, М., 1941, стр. 546).

Роман «Княгиня Лиговская» - начальный этап в творческих исканиях Лермонтова на пути создания социально-психологической и реалистической прозы.

Замысел Лермонтова изобразить в лице главного героя повести Печорина типического представителя своего поколения был позднее осуществлен в «Герое нашего времени».

В духе молодой «натуральной школы» задуман Лермонтовым образ бедного чиновника Красинского. Материалы для характеристики Красинского, служившего в Департаменте государственных имуществ, могли быть получены Лермонтовым от С. А. Раевского, столоначальника в том же Департаменте, хорошо знавшего быт и нравы чиновников.

Трудно сказать, как ставил Лермонтов ударение в фамилии Лиговских. Вернее всего, что Лермонтов связывал ату фамилию с местностью Л?гово и ставил ударение на первом слоге. Поэтому отступление от привычного ударения в реплике малограмотного человека подчеркнуто особо - знаком ударения: «…жандарм крикнул, и долговязый лакей повторил за ним: „карета князя Лиговск?ва!“».

Окончание «ой» в именительном падеже фамилии Лиговской по орфографии того времени одинаково возможно как при ударении на окончании, так и при ударении на основе (ср. Красинской).

«Поди! - поди! раздался крик!». Эпиграф к роману взят из «Евгения Онегина» Пушкина (глава I, строфа XVI).

«Спустись с Вознесенского моста», «по канаве», «вдоль по каналу, поворотили на Невский, с Невского на Караванную, оттуда на Симионовский мост, потом направо по Фонтанке». Лермонтов детально описывает маршрут Печорина и Красинского от места службы к месту жительства. Печорин, служивший в лейб-гвардии Конном полку, квартировавшем недалеко от манежа на Конногвардейском бульваре, едет по Вознесенской улице (ныне пр. Майорова) через Вознесенский мост, вдоль «по канаве», т. е. по Екатерининскому каналу (ныне канал Грибоедова), по Невскому, по Караванной ул. (ныне ул. Толмачева), через Симеоновский мост (ныне мост Белинского) и направо по Фонтанке. Красинский, служивший в Департаменте государственных имуществ, который помещался в здании Главного штаба на Невском, идет со службы пешком по Вознесенской улице к Обухову мосту.

Строки «…тут остановились у богатого подъезда, с навесом и стеклянными дверьми, с медной блестящею обделкой». Печорина Лермонтов помещает в доме № 33 (ныне 32) по Фонтанке. Дом принадлежал Григорию Григорьевичу Кушелеву (род. в 1803 году), гвардейскому офицеру, участнику русско-турецкой войны, получившему в 1831 году чин полковника. Комнаты его, как и у Печорина, помещались во втором этаже, куда вела широкая лестница (см. «Русск. старина», 1901, кн. 3, стр. 561). Сохранилось воспроизведение акварели Л. О. Премацци с изображением кабинета Кушелева, в некоторых деталях напоминающего кабинет Печорина (см. «Столица и усадьба», 1916, № 51, стр. 8).

«Лицо его ~ было бы любопытно для Лафатера». Лафатер Иоганн-Каспар (1741–1801) - швейцарский писатель физиономист, определявший характер по чертам лица.

Строки «…сослуживцев, погулявших когда-то за Балканом». В 1828–1829 годах во время русско-турецкой войны русскими войсками был совершен переход через Балканы.

Строки «…на мраморном камине стояли три алебастровые карикатурки Паганини, Иванова и Россини». Паганини Никкол? (1784–1840) - итальянский скрипач и композитор, прославившийся виртуозной игрой. Россини Джоаккино (1792–1868) - популярный итальянский оперный композитор, составивший эпоху в развитии итальянской музыки. Иванов Николай Кузьмич (1810–1880) - знаменитый в Европе русский певец из крестьян. В 1830 году он уехал вместе с М. И. Глинкой для усовершенствования в Италию и не вернулся в Россию.

Строки «…он, как партизан Байрона назвал ее портретом Лары». Лермонтов изображает Печорина приверженцем (партизаном) Байрона. Лара - герой одноименной поэмы Байрона, возглавивший восстание против феодалов.

«Как угль, в горниле раскаленный». Цитата из Ломоносова (Ломоносов. Собрание разных сочинений в стихах и в прозе, ч. 1, СПб., 1803, ода № 9, стр. 29).

Строки «…я лучше этого говорю по-русски - я не монастырка». Монастырками называли воспитанниц воспитательного общества благородных девиц, которое помещалось в здании Смольного женского монастыря. Воспитанниц общества (Смольного института) заставляли говорить по-французски, и они плохо знали бытовую русскую речь.

«Давали „Фенеллу“ (4-ое представление)». Опера Обера «Немая из Портичи» шла в Петербурге в Александрийском театре под названием «Фенелла» с 18 января 1834 года (в исполнении немецкой труппы). Лермонтов имеет в виду 4-е представление не с начала постановки оперы, а с начала ее постановок в течение сезона 1836–1837 годов, т. е. 24 января. Опера была очень популярна. В Петербурге в 1834 году был издан клавир этой оперы. Лермонтов играл по клавиру увертюру оперы; приятель Печорина Браницкий насвистывает арию из «Фенеллы».

Строка «…ходят пить чай к Фениксу». Трактир «Феникс», существовавший с 1832 года, помещался «против Александрийского театра почти рядом с подъездом дирекции (на той стороне, где теперь Аничков дворец, в самом углу)… Это было нечто в роде „артистического клуба“». (Воспоминания актера А. А. Алексеева. Изд. книжного магазина журнала «Артист», М., 1894, стр. 31–32).

Строки «…вы все с громом вызывали Новицкую и Голланда». Новицкая Настасья Семеновна (1797–1822) - первоклассная танцовщица, ученица Карла-Людовика Дидло, прославившаяся легкостью в танце и выразительностью мимики. Голланд - рижский певец, тенор, исполнявший роль Фиорелло, брата немой из Портичи, в опере Обера «Фенелла». Именем Фиорелло в русской переделке оперы заменено имя Мазаньелло, действительного вождя народного восстания в Неаполе (1647 год).

«Невский монастырь» - Александро-Невская лавра.

«Такая горничная ~ подобна крокодилу на дне светлого американского колодца» - ср. «Вадим».

Строка «…несколько времени он напрасно искал себе пьедестала» - ср. в письме Лермонтова № 17 к А. М. Верещагиной.

«Серьги по большей мере стоили 80 рублей, а были заплочены 75. Печорин нарочно сказал 150, это озадачило князя». В рукописи первые две цифры зачеркнуты карандашом и вместо них неизвестной рукой надписаны 280 и 175; затем 280 переправлено в 250. В цифре 150 зачеркнута 1. Таким образом получилось: 250, 175 и 50. Исправление, по-видимому, произведено в редакции «Русск. вестника» с намерением объяснить смущение князя чрезмерно низкой оценкой его подарка.

«Он получил такую охоту к перемене мест» - реминисценция из «Евгения Онегина»: «Им овладело беспокойство, Охота к перемене мест» (глава VIII, строфа XIII).

«В Москве, где прозвания еще в моде, прозвали их „la bande joyeusе“» («веселая шайка»). Группа товарищей Лермонтова по университету получила прозвище - «la bande joyeuse».

Строки «…лазили на площадку западной башни». На площадке западной башни Симонова монастыря, основанного в XIV веке, наблюдательный пункт, с которого следили за движением крымцев по Каширской дороге.

Строки «…последний Новик открыл так поздно имя свое и судьбу свою и свое изгнанническое имя». Новиками в Петровскую эпоху назывались молодые люди из дворян либо детей боярских, начинавшие свою службу во дворце без определенного назначения и соответствующего оклада. Последний Новик - герой одноименного романа Лажечникова, сын царевны Софьи и Голицына, впоследствии изгнанник, открывший свое имя Екатерине I, («Последний Новик», часть четвертая, М., 1833, стр. 279–280).

«После взятия Варшавы». 8 сентября 1831 года русская армия под командованием Паскевича вступила в Варшаву. 20-тысячная армия польских инсургентов перешла прусскую границу.

Строка «букли a la S?vign?». Мария Севинье (1626–1696) - французская писательница, прославившаяся своим эпистолярным стилем. Прическа, как у госпожи Севинье, состояла из обруча, стягивающего волосы на темени, и из буклей, начинающихся очень пышно над ушами и падающих узкими трубочками на плечи (см.: Р. Larousse. Dictionnaire universel du XIX si?cle, t. IV. Paris, стр. 56, рис. № 17).

«У мужчин прически? la jeune France, ? la russe, ? la moyen ?ge, ? la Titus». «Молодой Францией» (jeune France) называлась в 30-х годах XVIII века группа романтически настроенных французских писателей, которые носили особый костюм и отпускали длинные волосы. Прической по-русски (? 1а russe) назывались коротко остриженные в кружок волосы. Прическа, как в средние века (? la moyen ?ge), состояла из челки и длинных до плеч волос. Прическа, как у Тита (римского императора), была в моде в начале директории. Она заменила парики и отличалась очень короткой стрижкой волос.

Строка «какая смесь одежд и лиц» - стих из поэмы Пушкина «Братья разбойники», ставший поговоркой.

Баронесса Штраль. Ср. в драме «Маскарад».

Строки «картина К. Брюлова „Последний день Помпеи“ едет в Петербург. Про нее кричала вся Италия, французы ее разбранили». Картина «Последний день Помпеи» написана художником в Италии в 1830–1833 годах. В Риме и в Милане она получила высокую оценку, и Брюллов удостоился звания члена Миланской Академии («Сев. пчела», 1834, № 13, стр. 51). В марте 1834 года картина была выставлена в Париже. Отношение французской прессы к картине было противоречиво (см. «Библ. для чтения», 1834, кн. 1, отд. «Науки и художества»; кн. 3, отд. «Смесь»; кн. 4, отд. «Смесь»; «Сев. пчела», 1834, № 184, стр. 735–736). Наряду с хвалебными отзывами, в которых отмечались грандиозность замысла и богатство колорита, картина вызвала и грубую критику. Так, например, Ф. Планш бранил художника за неверность освещения, вульгарность и бессилие кисти («Сев. пчела», 1834, № 248, стр. 992; Р. Larousse. Dictionnaire universel du XIX si?cle, t. II. Paris, стр. 13–42). В первой половине августа 1834 года картина была привезена в Петербург и выставлена в Эрмитаже.

Строка «…копия с Рембранта или Мюрилла». Рембрандт Харменс ван Рейн (1606–1669) - знаменитый голландский живописец и гравер. Мурильо Бартоломе Эставан (1617–1682) - знаменитый испанский художник, глава севильской школы. Лермонтов воспроизводит французское произношение его имени (Murillo).

Строки «…из-за галстуха его выглядывала борода? 1а St.-Simoni?nne». Сенсимонисты, последователи французского социалиста-утописта Сен-Симона (1760–1825), во главе с Анфантеном, Базаром и другими отпускали длинные волосы и носили бороду в виде узкой полоски, обрамляющей бритые щеки и подбородок.

Строка «…подобное числу 666 в Апокалипсисе». Цифра 666 в книге откровений евангелиста Иоанна толковалась как мистическое обозначение антихриста. В первые века христианства эта цифра отождествлялась с римским императором Нероном, в эпоху наполеоновских войн - с Наполеоном.

«„Легчайший способ быть всегда богатым и счастливым“ сочинение Н. П., Москва, в тип. Н. Глазунова, цена 25 копеек». Заглавие этой книжки является стилизацией популярных поучительных брошюрок с сенсационными заглавиями, которые выпускались типографией Глазунова, как, например, «Искусство быть счастливым. Соч. Дроза, СПб., 1831, 55 коп.».

Строки «…скоро ль тебе выйдет награждение? у нас денег осталось мало». Дубенский Николай Порфирьевич, управляющий Департаментом государственных имуществ в 30-е годы XIX века, имел особую систему распределения жалованья мелким чиновникам. Он не давал им сразу всего жалованья, полагающегося по штату. Из остатков образовывалась сумма, из которой он выдавал награждения особо достойным. Таким образом жалованье составляло ничтожную часть той суммы, какая требовалась для удовлетворения жизненных потребностей (см.: Из «Записок» В. А. Инсарского. Русск. архив, 1873, кн. 1, стлб. 515–516).

«Кто объяснит, кто растолкует Очей двусмысленный язык». Источник цитаты не установлен.

«Вкус, батюшка, отменная манера». Цитата из комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума» (действие II, явление V).