Здравствуйте, дорогие телезрители, в эфире музыкальная программа «Канон» и я, ее ведущий Александр Крузе, приветствую вас! Великий английский драматург Уильям Шекспир говорил: «Музыка глушит печаль». Друзья, сегодня у нас точно нет повода печалиться, потому что к нам специально из Соединенных Штатов Америки прилетел выдающийся виолончелист Борислав Струлев.

- Борислав, здравствуйте!

Борислав Струлев - российско-американский виолончелист. Родился в 1976 году в Москве, в семье музыкантов. Отец Борислава - певец и хоровой дирижер, мать - пианистка. С восьми лет Борислав начал профессионально заниматься музыкой, стремительно делая успехи в этом направлении, и уже в шестнадцать лет получил приглашение в США от американского пианиста Байрона Джениса и президента всемирного банка Джеймса Вулфенсона на дебют в Кеннеди-центре. После успешных выступлений в Америке музыкант поступает в Манхэттенскую школу, получив полную стипендию на обучение. Имя Борислава Струлева стало известно широкой публике после его дебюта в Карнеги-холле в 1999 году.

Сегодня Борислав - востребованный музыкант, сотрудничающий со многими оркестрами мира, среди которых Национальный симфонический оркестр итальянского радио, Кельнский симфонический оркестр, симфонический оркестр Мариинского театра, камерный оркестр «Виртуозы Москвы», Детройтский симфонический оркестр и многие другие. Борислав - частый гость различных музыкальных фестивалей. Сам является художественным руководителем и идейным вдохновителем фестиваля BelgorodMusicFest. Борислав Струлев не боится экспериментировать, смешивая музыкальные стили, играя со звуком и настоящее шоу на сцене, что делает его одним из самых ярких виолончелистов современности.

Борислав, Вы музыкант с мировым именем, живете на две страны - США и Россию. Скажите, где Вы чувствуете себя наиболее комфортно? Где Ваш дом?

Я себя чувствую комфортно в одном месте - на сцене, когда я чуть-чуть прикрыт своим дорогим инструментом - виолончелью и когда я делаю то, что люблю, для чего я предназначен. И где бы я ни находился, если есть сцена, горящие глаза, люди, которым это нужно, и если я вижу, что есть какой-то обмен - это может быть в любой точке мира, - это и есть какое-то ощущение дома, очага.

Дело музыкантов - нести миссию своим искусством. Конечно же я, родившийся в Москве, в семье музыкантов (все мои родственники - певцы и вокалисты), должен был стать певцом и вокалистом, и я стал им, но делаю это на виолончели. Весь мой подход к инструментализму, к игре на виолончели - это некая вокализация. Для меня виолончель - это частичка оперного искусства. Я даже в чем-то для себя лично придумал - и другие люди могут слышать это на новых дисках или других проектах, которых очень много, - такое соединение: виолончельная опера, когда виолончель играет главенствующую роль вместе с текстом, вместе с какими-то эффектами: экран с разными цветовыми гаммами, мистерия…

О создании виолончели. Как может быть: вот стоит пенек, и его забирает великий мастер. Страдивари - человек, который когда-то так потрясающе гениально сделал виолончель по размеру, что она стала более сольным инструментом и до сих пор ничего не поменялось в ней. Сколько уже всего! Уже шестой айфон, где все работает от прикосновения пальцем. Все изменилось: машины, строительство, дома, а у виолончели и скрипки все тот же размер. Как был смычок - волос из лошадки в тросточке,- так это и осталось. Люди пытаются скопировать эти инструменты, но…

Вернемся к шоу. Что такое опера? Это история. Люди хотят приходить и слушать историю. Тысячу раз видели «Евгения Онегина», «Тоску», «Аиду». Все знают, что такое опера, что есть либретто, о чем оно, но уже много-много сотен лет люди ходят на одно и то же. Почему? Потому что они хотят увидеть, как тот или иной артист возьмет эту ноту, побыть в этой истории, послушать музыку. Что такое оперное либретто? Это самые трогательные, нежные, воинствующие, страшные, может быть, даже в чем-то, уроки жизни, этапы. Не зря великие композиторы брали для него определенные истории.

Так почему же никто не делает этого с инструментальной музыкой? Иной раз слышишь фразы: «Ой, да вот знаете, виолончель, да не формат… вот для такого-то мероприятия…» Я говорю: «Вы видели, вы слышали?

Недаром же говорят, что главный инструмент - это человеческий голос. Поэтому все музыканты пытаются повторить его.

Все музыканты пытаются повторить. У виолончели четыре струны: нижние - это бас (шаляпинские ноты), потом баритоновые, потом теноровые и струна «ля» - диапазон, конечно же, колоссальный. Все голоса, все краски могут быть выражены на этом инструменте. Я запоминаю такие моменты, когда у меня, слава Богу, есть возможность участвовать в таких больших мероприятиях, на которых режиссер или постановщик в чем-то идут навстречу, берут не только виолончель в моих руках как главенствующую партию этого мероприятия, но и новую музыку, которая ведет за собой и дает людям возможность исполнять вокруг этого определенный танец, дает возможность художнику выбрать правильные краски.

И конечно, моя мечта. Меня часто спрашивают: «К чему Вы стремитесь»? Очень много планов, много разных программ. Но вот под номером один у меня стоит виолончельная опера, в которой история происходит от момента вырубки дерева. Знаете, однажды я присутствовал у своего ныне живущего прекрасного виолончельного мастера в тот момент, когда он при мне надевал первый раз струны на подставку. Понимаете, это как рождение ребенка. Этот первый звук: «а-а», это крик, понимаете? Это, конечно, абсолютно невероятное ощущение, и если люди этого не испытывали, не видели, то для этого и есть подобные вещи, «упакованные» в такой форме.

Давайте к Вашему проекту мы вернемся чуть позже. Я все-таки хотел сказать, что Вы говорите о виолончели как о ребенке, многие говорят о ней как о женщине, к этому инструменту какое-то особенное чувство. Вы можете сказать: «Это, наверное, первая любовь»? Вы можете вспомнить свою первую встречу с этим инструментом? Как произошло это чудо?

Во-первых, к виолончели отношусь по-разному, в зависимости от музыки, которую я играю. Конечно, когда я в первый раз очутился с этим инструментом наедине, я не мог издать ни одного звука.

- А как так получилось, Вы ведь из семьи вокалистов?

Абсолютно верно. Это очень смешной случай. Я считаю, что это Божественное Провидение, абсолютно. Педагог обыкновенной музыкальной школы, где мы жили, сказал нам с мамой, когда мы к нему пришли: «Борислав, извините, но набор на фортепиано (а мы шли на фортепиано - самый популярный инструмент… «у нас дома рояль, все в порядке»… «изумительно») закончился, и у вас есть две возможности: выбрать скрипку или виолончель». Мама взяла меня за руку, и мы вот-вот уже должны были выйти. Годы поджимают, сапожник без сапог, дома «консерватория»: дедушка преподает. Мне уже семь с половиной - восемь лет. Люди уже с трех играют, а я как бы где-то болтался в подвешенном состоянии. Конечно, нужно было уже принимать решение, и мама мне сказала: «Борислав, подумай: если ты выберешь скрипку, ты будешь всегда заниматься и играть концерты стоя, а если ты выберешь виолончель, то у тебя будет возможность заниматься и играть сидя. Когда ты будешь ездить по всему миру, у тебя будет шикарный стул! Как ты думаешь?» Я посмотрел и решил: «Стоять всю жизнь? О Боже! Нет, я беру виолончель». Понимаете? Небо расступилось - и я увидел какой-то свет и какую-то правильную окраску этой фразы, потому что неизвестно, если бы я выбрал скрипку, может быть, сейчас играл бы уже на совершенно другом инструменте.

К виолончели я отношусь в зависимости от репертуара, который исполняю. У меня несколько инструментов. Есть современные инструменты, на которых лучше играть более современную или джазовую музыку. Есть «итальянец», на котором божественно звучит Бах и вообще классическая музыка.

Вы являетесь на сегодняшний день популяризатором классической музыки. Совсем недавно я стал невольным свидетелем беседы молодых людей, которые дискутировали на тему классической музыки. Причем олицетворением этой музыки был Игорь Крутой. Я очень удивился. При всем своем уважении к творчеству Игоря Яковлевича его все-таки нельзя назвать классическим композитором. Вот такая проблема невежественности, я бы сказал, существует в нашей стране. Как, на Ваш взгляд, можно прийти к пониманию классики? Как привлечь молодежь к классической музыке?

Согласен. Вы знаете, я думаю, людям нужно задуматься о том, что они любят и хотят. Потому что все можно называть классикой. Раньше Альфред Шнитке считался таким модерном, таким современным композитором! А сейчас это практически уже наш классик. Понимаете? Время меняет все! Поэтому есть люди, которым, например, нравится не задумываться о каких-то определенных брендах, а некоторые разбираются и говорят: «Я сегодня хочу послушать на своих хороших колонках “Реквием” Моцарта от начала и до конца» или: «Я хочу установить для себя “рекорд Гиннеcса” и прослушать симфонии Брамса». Знаете, должна быть какая-то тяга, как к вере, к Богу. Невозможно заставить человека любить что-то массово.

Хорошо, тогда поменяем вопрос. Что такое классика на сегодняшний день, ведь классика может быть рок-музыки, поп-музыки?

Это другое дело. Тут ваша пара, которая дискутировала, перепутала жанры. Дело в том, что Игорь Яковлевич Крутой - это практически и есть классика. Песни его поются народом, он сделал прекрасный проект с гениальным певцом Хворостовским.

- Наверное, это как раз и имелось в виду.

Сейчас время «кроссовер» (crossover) - смешивание жанров, классика выплывает с поп-именами. Это начинал когда-то великий Иегуди Менухин: и на голове стоял с индусскими йогами, и вверх ногами играл, и ездил в Индию, и с рок-звездами играл, и с Паваротти, с Бонна… Люди хотят увидеть зрелище : чтобы это было около какого-то невероятного здания, чтобы звук гремел, как, помните, в проекте «Три тенора». Я считаю, что это должно быть. Жаль, что в России мало такого продакшена. Я бы хотел такое делать, все время это пропагандирую, но иногда встречаю людей, которые говорят: «Ой, а как мы соберем народ? Ну, на классику…» Я отвечаю: «Мусоргский, Бородин, вся “Могучая кучка”…»

- На Западе такого эффекта нет?

На Западе почему-то люди не боятся слова «классика». На Западе люди почему-то сидят и радуются, улыбаются и подтанцовывают под Штрауса, а я говорю про десять-двадцать тысяч человек - стадион! Сидят и радуются: «Боже мой, это наша музыка!»

- Нам такое даже и не снилось!

У нас есть потрясающие роковый фестиваль в поле: собираются люди и играют.

- Это в России? «Нашествие»?

Совершенно верно. Я несколько раз участвовал и поддерживал Марию Сёмушкину с фестивалем «Усадьба- Jazz», единственным в своем роде опен-эйр, который в этом году проходит в Москве, в «Архангельском» и в других городах, в Воронеже, сейчас в Санкт-Петербурге. Я делал с оркестром проект на открытом воздухе «От Гайдна до АВВА»: виолончель - классика, потихонечку переходящая в специально для меня написанное попурри, чтобы можно было расслабить народ и добавить ударных, сделать из этого массовое шоу. Я считаю, что нужна пропаганда, в хорошем смысле, нашего великого, уже сделанного, уже написанного, уже проверенного, со штампом «Сделано в России»! (Как у сгущенки ГОСТ стоит, понимаете?) Нет ничего лучше, чем Рахманинов, чем Чайковский, чем Мусоргский, чем Бородин. Это наше всё! Люди, которые этого не испытывали и не видели, может быть, не хотят и боятся потому, что не та подача? Скучноватые лица, сидят люди, стоит спиной дирижер. Понимаете? Нужно поменять форму, подачу.

Я считаю, что в классах, в школах должен быть урок - поход на такую огромную «гала» всем школам Москвы. Это уже огромная масса. Я в разных странах мира перед концертом хожу в школы, сажусь с виолончелью, играю Баха. И вот те, кто только что орали, визжали (думал: «Господи, меня сейчас тут затопчут, сломают и инструмент и смычок пополам об колено, Господи!» Знаете, какие бывают хулиганы?), видят виолончель первый раз в жизни, и у них это вызывает огромные эмоции, интерес. Может, из трех тысяч таких учеников сто понесут в себе этот месседж, но если этого не делать, то ничего не получится и мы будем терять их, и, к сожалению это невозместимо.

Понятно, что сейчас очень удобно: нажал на кнопку и скачал в MP3, в ужасном качестве сжатый трек за двадцать рублей. А что до этого было? Процесс! Композитор написал, живой музыкант сыграл, снимали студию, писали, выравнивали баланс… Понимаете? С одной стороны, все стало очень доступно, а с другой - у музыканта очень мало ресурса, чтобы «быть в телевизоре». Продюсеры говорят, что это нерентабельно.

- Да, Вы говорили в интервью, что без спонсора нет искусства.

Знаете, это должно быть как пожертвование на церковь: разные люди, проекты. Есть абсолютная обязанность государства просто заботиться о молодых - не то что дарованиях, а о молодой публике. Молодая публика - это те люди, которые несут в себе наше будущее и вообще искусство. Они будут по-другому созидать.

Если водитель в машине будет слушать хотя бы один час какую-то классическую музыку, то это будет как лекарство: будет меньше аварий, будет больше концентрация. Потому что в этой музыке просто другая духовность. Это как работа, молитва. Да, нужно встать с утра, да, нужно пойти в храм, несмотря на погоду, поставить свечу… Понимаете? Нужно прочесть, наизусть выучить… Для чего все делается? Для того, чтобы человек очеловечился, стал ближе к тому, ради чего он создан. Музыка, молитва, отношение к Богу - это едино.

Читать полностью > > >

Борислав, за эти 15 минут, которые есть и у Вас и у нас, хотелось бы узнать историю Вашей жизни. Давайте начнем с дня рождения, места рождения, детства. Ну, а там уже, как получится.
Меня зовут Борислав Струлев. Я родился в Москве, 21 августа 1976-го года, в семье музыкантов. Мой дядя - Олег Анофриев, знаменитый певец и артист. Все знают его по «Бременским музыкантам» и по супер хитам.
Мой дед, Борис Гаврилович Струлев - первый исполнитель песен Соловьева-Седова, и то, что мы сейчас слышим на радио «Маяк» в России позывные - «Не слышны в саду даже шорохи» - это было первое исполнение и запись моего деда.
Он исполнял вместе с Соловьевым-Седым для наших бойцов, с танка, очень много песен.
Я родился в семье музыкантов. Моя мать пианистка, отец - певец. Мой прадедушка второй, по папиной линии, Максимиллиан Сергеевич Гликман - основатель российских железных дорог.
Это был тот человек, который дал Рахманинову вагон с роялем. Дед играл потрясающе, тоже на рояле, любил музыку. Эти люди очень много отдали в жизни времени именно музыке.
Конечно, когда я родился, вопросов никаких не было: я должен был быть певцом. И дело в том, что, как сапожник без сапог: консерватория, дома студенты, а для Борислава времени не хватает.
И уже семь лет, уже восемь, а я все бегаю и музыкой не занимаюсь.
Конечно, моя мама стала бить «SOS» и повела меня в простую, обыкновенную, районную музыкальную школу, где мы опоздали с набором на фортепиано, хотя это был самый близкий нам инструмент.
Все остальное было немного чуждо, как скрипка или виолончель, но дело в том, что мне 8 лет, а следующий год ждать набора - это уже 9 лет - очень поздно.
И, посмотрев на меня, директор музыкальной школы района Москвы в Отрадном сказал: «Борислав, у тебя есть две возможности: первая - это скрипка, а вторая - это виолончель. Если ты выберешь скрипку, то будешь заниматься и играть всегда стоя. А если выберешь виолончель, то будешь играть и заниматься, сидя на стуле».
С тех пор я выбрал, конечно, вот так банально, потрясающий, уникальный этот инструмент, который для меня, с тех минут, стал моим голосом и воплощением того или иного жизненного накопленного опыта, который я передаю через свою игру. Виолончель - это тот инструмент, который может выразить и бас, и баритон, и сопрано и.т.д. И, конечно, началась моя эпопея с занятиями на этом инструменте. И вся моя жизнь отдана до сегодняшнего дня этому делу.
Проучился в Центральной Музыкальной Школе, в самой великой школе для одаренных детей. Это специальная музыкальная школа, где был набор по 50, 60, а то и 100 человек на место, куда невозможно было совершенно поступить, но мы это сделали с моими родителями, которые отдали почти полностью на этом свою жизнь.
И я начал учиться, начал ездить чуть-чуть по России, представлять эту школу на разных сборах, на разных концертных площадках.
Со временем мой педагог, Мария Юрьевна Журавлева, привела меня в то время к гуру музыкантов, к человеку, который был директором Дома композиторов очень много лет, - к Тихону Николаевичу Хренникову.
Я к нему пришел, у меня была возможность ему поиграть. Он меня послушал, одобрил и дал две партитуры: Виолончельный концерт и свою сонату.
Для ребенка и ученика Центральной Музыкальной школы современной, такой советский язык музыки был невероятно большой сенсацией, потому что после обыкновенного репертуара перейти и вдруг прочувствовать и понять вот эту музыку, для меня, конечно, был физический и моральный шок.

Вы говорите в негативном смысле или в позитивном?
Нет, в позитивном. Я приобрел совершенно новый опыт и узнал другую сторону музыки, современную, в очень раннем возрасте, начиная с современного языка Тихона Николаевича Хренникова.
Занимаясь с моей мамой, бросив все, за 3 недели я поднял и концерт, и сонату. Мы пришли и поиграли. И с тех пор у меня была возможность, на фоне других учеников, стать артистом и ездить по всей России, где меня Тихон Николаевич представлял со сцены. Я имел возможность выступать с оркестрами.

Это были школьные годы?
Это были еще школьные годы. Объехав почти все главные филармонии, стал быть я замечен разными людьми. Началась, что называется, карьера в России. У меня было много разных телевизионных эфиров, разных концертов, регулярные выступления в Большом зале консерватории, в зале Чайковского и.т.д.
В этот момент я начинаю дружить с только что приехавшим в Москву из Иркутска, нынче моим другом, потрясающим гениальным пианистом и человеком - Денисом Мацуевым. И так получается, что мы едем с ним в уникальную поездку, по всему Дальнему Востоку. Проезжаем огромное количество городов, включая Магадан, Южно-Сахалинск, Комсомольск-на-Амуре, Читу, Благовещенск и.т.д.

Какой это год?
Это был 1991-й год. И, конечно, нас везут смотреть «Эйфелеву башню» в Магадане - мы встречаемся с тогда еще живым Вадимом Козиным, который нам поет. В валенках, на красном рояле играя, и.т.д.
С нами был, конечно, незаменимый, Святослав Игоревич Бэлза, который вел еще тогда, как раз, музыку в эфире. И мы, конечно, никогда не забудем эту поездку, до сих пор всегда с ним вспоминаем.
Ну, а после моего выступления в Большом зале консерватории с концертом Сен-Санса, играя с американским дирижером Джоэлем Шпигельманом, который приехал с внучкой знаменитого писателя Шалома Алейхема, и со знаменитой писательницей, которая написала бестселлер-книгу об Израиле Джоан Питерс из Чикаго.
Это была огромная такая лепта - американский визит. И они все присутствовали на моем концерте. Подошли к моей маме после и сказали: «Мы хотим пригласить, и думаем, что Ваш сын должен жить в Америке и учиться и.т.д.».
В 1992-м году, после концерта, мы передали кассету этого концерта Джоан Питерс, которая, уже вернувшись в Америку, совершенно случайно ехала в лифте, с легендой и знаменитым музыкантом, идеалом скрипки, - Исааком Стерном. Он принял ее у себя дома, послушал эту кассету, она настаивала. И он был одним из тех, кто пригласил меня в Америку.
Я получил приглашение на дебют с моей мамой в Кеннеди-центре от, в то время, президента Кеннеди-центра, а в будущем директора Всемирного банка Джеймса Д. Вулфенсона, и легендарного пианиста, ученика Владимира Горовица, Байрона Джениса, который также услышал мою видеокассету.
В то время, как раз 1992-й год - 1991-й конец, - приезд Ростроповича великого Мстислава Леопольдовича. И меня к нему ведут на встречу. Я ему играю и говорю, что у меня будет дебют, в то время, когда он уже был директором Кеннеди-центра, как дирижер оркестра национального в Вашингтоне.
И я еду на свой дебют, остаюсь в Америке. Я играю и иду специально на встречу к вдове Пабло Казальса и Юджина Истомина, Мартите Истомин-Казальс. В то время она была директором Manhattan School of Music - консерватории.
Я играю для нее, она меня принимает, и выделяет полную стипендию на обучение. Поэтому я вернулся в Нью-Йорк с моей мамой, которая взяла с собой только ноты. Две сумки и, практически, только какие-то надежды.
Благодаря Марине Струлевой, моей маме, потрясающему человеку, божественному музыканту, моему педагогу, которая со мной, всю жизнь, всегда партнер на сцене, мы проиграли очень много концертов по всему миру.
Благодаря ее невероятной воле и характеру моей бабушки, которая ее воспитала и имела невероятную совершенно энергетику, мы смогли, начиная с какого-то нуля, с нулевого знания языка, закрепиться в Нью-Йорке и начинать играть, путешествовать, ездить по всему миру: в Токио, в Колумбию, во Францию, в Италию, и играя в Америке.
Самое такое кульминационное, набор того, что я говорил, - это мой дебют в Карнеги-холле. Байрон Дженис, великий пианист, только вернулся на сцену после того, как он не играл 30 лет. Женой Байрона Джениса является дочка Гарри Купера, великого американского актера, и мы с ним играли на юбилей сонату Шопена.
Это было незабываемо, до сих пор, конечно.
И после 12 лет отсутствия в России, сейчас я гость у Дениса Мацуева на фестивале «Крещендо», поддерживающегося правительством России. Я гость на разных площадках, на разных сценах. Я приезжаю, и сейчас, за многие годы моей жизни на Западе, и некоей работы, которую я делаю в России, я сдружился со многими людьми: артистами, художниками, актерами, музыкантами. Я бы сказал, с великими именами, которые мы все хорошо знаем.
И пришел к выводу, что, конечно, помимо только классической музыки, виолончель в XXI-м веке должна обрести некое новое видение, звучание и возможности. Это то, что я тоже пропагандирую и делаю на фоне серьезных классических концертов. Я гость на площадках и музыкальных олимпах, там, где виолончель еще не появлялась.
Помимо того, что для меня есть музыканты и композиторы знаменитые, великие, которые пишут современные произведения, я также еще делаю очень много авангардных, интересных, джазовых проектов.

Вы считаете, что Ваша карьера удалась на Западе?
Я считаю, что карьера в каждом поколении, в каждом веке, да и ощущение этого слова, - оно абсолютно не растяжимо, и не опознано по настоящему. Рост музыканта абсолютно бесконечен, и пример великих музыкантов, моих партнеров, говорит только о том, что нужно работать, заниматься и вести свое время вперед.

Вставить в блог

Вставить в блог

Скопируйте код для вставки в свой блог:

Борислав Струлев. Жизнь под звуки виолончели...

Рост музыканта абсолютно бесконечен, и пример великих музыкантов, моих партнеров, говорит только о том, что нужно работать, заниматься и вести свое время вперед.
Читать полностью > > >

Борислав Струлёв. Фото – Наталия Тоскина

Когда один из крупнейших музыкантов современности на сцене, инструмент звучит так, как и положено звучать женщине в мужских руках, ибо виолончель – женского рода.

Эмоции и темперамент обоих настолько зашкаливают, что не имеют никакого шанса остаться незамеченными. Накал и страсть его выступлений в состоянии растопить самые холодные сердца.

Музыкант признаётся – то, что он делает с виолончелью, иногда шокирует его самого.

Накануне VII Международного фестиваля BelgorodMusicFest – «Борислав Струлёв и друзья», который пройдёт с 24 февраля по 3 марта, узнаем, как далеко Борислава Струлёва готова завести музыкальная фантазия.

Приливы классики

– Борислав, два года назад во время юбилейного, Пятого фестиваля . Как появилась идея?

– Однажды управляющий комбинатом «КМАруда» Владимир Кантемирович Тамаев после концерта в дружеском разговоре предложил: «А слабо сыграть для шахтёров в шахте?» Я говорю: «Нет».

Проходит время, мне звонят и говорят: «Борислав, приедете?» Как?! Куда?! Что играть?! Подумал… Белгородская область, город Губкин, рудник, 340 метров под землёй. Представил – низкие, как в «Бэтмене», машины-многотонники снуют туда-сюда, шахтёры, и у меня перед глазами всё соединяется в одну зрительную картину: руда – металл, металл – орган, орган – Бах.

Под концертный зал обустроили цех по ремонту машин. Стены отбелили, расставили стулья, столы, чай…

Пришли шахтёры, предполагая, что будет, наверное, звучать что-то из популярного жанра, рассаживаются, а перед ними – я, виолончелист с Бахом… Невероятно рад поддержке митрополита Старооскольского и Белгородского Иоанна, который спустился также вместе со мной и присутствовал во время моего выступления в этом месте.

Надо играть, если идёшь туда, где тебя и данного формата якобы не ждут! Не правда, что люди больше ничего, кроме привычных шлягеров, не понимают. Ростропович садился в вагон к машинисту и ехал туда, куда поезд с пассажирами не ходит, и играл.

Рихтер в Сибири отправился в глухую деревню, куда, кроме как на внедорожнике, не доедешь. Для чего? Чтобы играть народу. И мы обязаны так делать. Как к людям относишься, такую «обратку» и получаешь.

Горняки Баха восприняли легко и прекрасно. Меня снова зовут и ждут уже на новой глубине. Сейчас идёт вырубка породы на другом уровне заложения – буду выступать на глубине 500 метров. У каждого свои рекорды.

– Это что? Воспитание классикой?

– Повторю, музыка должна идти в народ. Поэтому благодаря новым коммуникационным технологиям – Skype, Instagram, Facebook и так далее, мы должны быть везде – это не скучно.

Когда-то Лист, популяризируя музыку, до и после концертов выходил в зал, чтобы зрителям рассказывать о музыке и о том, как её слушать. Если бы таких, как он, у нас в стране было бы побольше, возможно, классику привили на генетическом уровне, и человеческий слух требовал бы больше Листа, чем шансона.

Знаете, перед одним из концертов в Carnegie Hall я выступал в обычной школе Нью-Йорка. В Америке многие известные музыканты перед концертами на престижной площадке совершают подобные «походы-экскурсии» в школу, чтобы привлечь к серьёзной музыке молодое поколение. Так принято. Это, если хотите, такой правильный пиар-ход.

Я прихожу – Public school, в зале лица представителей всех рас, шум-гам-гул не смолкает ни на минуту. Выхожу на сцену, сажусь за виолончель, объявляю «Рахманинов, Вокализ». Зал замолкает. Гробовая тишина.

У меня 4 минуты. Я должен вложить, влюбить, привлечь внимание неугомонных и поймать «золотую рыбку» на крючок. И я её поймал. Кричали «браво», хлопали, но главное – потом я этих детей вместе с родителями и педагогами видел в Carnegie Hall.

Понимаете, есть очень большие музыканты, личности которых своим именем и звёздностью просто засасывают аудиторию. Но для этого, конечно, нужна финансовая поддержка и, как видите, правильные пиар-ходы.

Мы с моим другом, дирижёром Аркадием Лейтушем, оркестровали сонату Рахманинова и таким образом создали новый Первый Концерт Сергея Васильевича для виолончели с оркестром. Через 100, 200, 300 лет люди будут покупать во всём мире ноты, и играть концерт для виолончели с оркестром.

Надеюсь, в этом году мы представим программу в России. К сожалению, как и прежде, интерес чаще вначале появляется на Западе и только после обкатки программы нас с ней зовут сюда, мол: «О! Это же модно!» Россия всегда переживает приливы и отливы классики. В этом смысле мои шаги – мельницы донкихотовские: они нередко намного важнее работы менеджеров.

Шок – это по-нашему

– Искусство может принадлежать народу?

– Скажите, а садиться, как Ростропович, у Берлинской стены перед тем, как её снесут, и играть Баха, разве это не быть с народом? Только музыканты могут себе позволить выразить своё отношение и быть понятными без слов. Я очень уважаю и ценю любого артиста, который в России с классикой хочет идти в народ: это движение как в пропасть, так и навстречу, потому что не вписывается в формат.

Ведь многие у нас по-прежнему думают: «Классика только для избранных». Когда-то был лом. К примеру, легендарные музыканты выступали летом на фестивале Рихтера в Тарусе при полном зале. Люди ехали на электричках, автобусах, чтобы услышать, например, Хиндемита или Берга.

Заставьте сейчас кого-нибудь купить билеты на Хиндемита или Берга! Он ответит: «Вы что, смеётесь?» Я не могу не вспомнить, как мы с Бэлзой летели из Читы в Магадан рейсом, половина которого – заключённые. И, к моему великому удивлению, они узнавали Святослава Игоревича, потому что смотрели «Музыку в эфире».

– Вот и на боксёрский ринг вышли…

– Концерт на боксёрском ринге – это дань памяти великим, которые до нас это уже делали. Клод Дебюсси! Он играл, а на соседнем ринге проходили бои. Музыкальный импрессионизм. Но, извините, степень самоотдачи в боксе не меньше, чем за виолончелью. За выступление вместе с пóтом и стрессом теряешь несколько килограммов.

Но в отличие от боксёра за моей спиной нет тренера, меня никто не накручивает – соберись с мозгами, держи кисть повыше, бери левее, вибрируй активнее, плечо ниже, фразу ярче… Мой тренер гипотетически – композитор, который умер много лет назад.

Не представляю, как моя мама находила такие слова, чтобы я, ребёнок, в 9 утра где-нибудь в Кемерове выходил с ледяными руками на репетицию в зал, и не боялся, а начинал творить. В такие мгновения всё зависит от того, что скажешь себе. Если «Победитель» – так и будешь на сцене себя вести. Никто даже не догадается, как ты доехал, сколько не спал и что у тебя на душе.

– Но после таких, не принятых в сообществе академического жанра выступлений, наверное, звучит и неодобрительная реакция?

– Знаете, всему своё время. Меня этому жизнь и книги научили. Сначала возникает расхождение во мнениях, вкусах, разная степень одобрения, разность суждения, поднимается шумиха, которая порой перерастает в некую скандальность, а проходит время и бац – гений, и то, что делаешь, признаётся классикой.

Вот пример крайне противоположных оценок – великий Даниил Шафран! В студенческие годы мне говорили: «Ты что так играешь? Это же шафранизм!» Прошло время, мы изменились и что слышим сейчас? – «Это же откровение!» Нет ни одного звука, когда ты не очарован, не окутан божественной краской гения. А раньше называлось «дурновкусием». Таких примеров много. Надеюсь, что к вещам, которыми иногда шокирую и я, со временем придёт другое отношение.

– Неужели ещё осталось, чем шокировать?

– Никогда и никто не играл на виолончели сюиты Баха звуком органа. Бах – органист, писал и мыслил за органом. Благодаря «своим», так скажем, «примочкам» и электровиолончели Yamaha я извлекаю звук органа. Музыка преображается глобально. Уходят, если так можно выразиться, проблемы якобы стилистических прочтений, нивелируется борьба между металлическими и жильными струнами.

Идёт звук органа, но я сижу за виолончелью! Всё! У людей шок! Что это? Люди выходят из зала в мурашках! Они признаются: «Мы никогда такого не слышали». Подобные открытия – таблетка для моего творчества: она даёт возможность утром просыпаться и делать что-то новое.

У Билли Джоэла в гостях

– После 15 лет жизни в Америке вы всё-таки стали чаще бывать в России. Значит, что-то меняется. Недавно Российская национальная музыкальная премия выдвинула вас в номинации «Лучший инструменталист года». На «Золотом граммофоне» вы вручали премию Филиппу Киркорову.

В 2014-м вам доверили почётную миссию – участвовать в торжественной передаче олимпийского огня на Олимпиаде в Сочи. Музыкантам классического жанра всё-таки в стране всё чаще дают зелёный свет?

– Да, никогда не забуду оказанную честь пробежать с олимпийским огнём. Было очень эмоционально. Всё расписано протоколом: взял, зажёг, сказал слова, побежал, прибежал, фотосессия… На мне было восемь одежд. Когда смотрел на себя по телевидению, думал, прямо какой-то медведь бегущий (смеётся)… Но я действительно осознал некую ответственность за сотни судеб, которые начнут бить рекорды: теперь этот факел бережно храню.

– Почему бы не быть похожим на медведя, если нас в мире такими хотят видеть?

– Знаете, никто не запрещал Чайковского, Ойстраха, Ростроповича, Хейфеца… Американцы любят всё русское, так же как русские – американское. Приведу пример. У нас мало знают, что несколько лет назад известное американское издательство выпустило сборник «Билли Джоэл: фортепианные пьесы».

Все фанаты бросились покупать ноты вместе с диском, а на нём – классика, которую он сочинил совместно с моим другом – Ричардом Хьянг-ки Джу, очень популярным комедийным актёром, пианистом, композитором. Как раз одна из пьес – Innamorato – написана Билли и Ричардом для виолончели и фортепиано. Я её с огромным удовольствием играю.

И если вы её услышите, подумаете, что это – Григ или Шопен, а на самом деле звучит Билли Джоэл. Это некая сенсация, которая ещё потрясёт мир. И когда мы с Ричардом впервые пришли к Билли домой, в его невероятные хоромы, меня поразило одно – единственная афиша, которая висела над гигантским роялем Bösendorfer с дополнительной бас-октавой, была на русском языке и подписана Михаилом Горбачёвым.

Это афиша его концертов в Москве. За ужином он не переставал говорить о России. На Западе не хватает ежедневной пропаганды российского искусства. В Нью-Йорке живёт многомиллионная русская аудитория, а Русского дома нет. Хорошо, что он есть, например, в Берлине, но я ратую за «свой» Нью-Йорк – хочу, чтобы на Манхэттене он тоже был.

Что дитя малое

– С инструментом тяжело по свету колесить? Никто не посягал на ценность? Не пытался отнять или изъять?

– Такого не было, но однажды во время поездки на фестиваль на Украину много лет назад я не задекларировал виолончель. У меня был коллекционный инструмент Жан-Батиста Вийома из Госколлекции России. Он был, мягко говоря, в неважном состоянии, но я его чинил, холил, лелеял.

Папа платил ежегодную страховку, а я с концертами ездил по миру, прославляя Россию. И вот заканчивается чудесный фестиваль, мы с моей мамой (пианистка Марина Владимировна Струлёва – Ред.) возвращаемся, проходим паспортный контроль, а мне говорят: «Где ваша декларация на виолончель?» А я о ней даже и не думал – у меня в руках только официальный паспорт на инструмент, который абсолютно не сыграл никакой роли.

Начались непонятные разговоры, меня снимают с рейса, чуть ли не наручники на меня надевают с постановлением о том, что хочу вывезти контрабандой инструмент, принадлежащий Украине. Три дня сижу в аэропорту, оплачиваю штрафы, и никто ничего не может сделать.

Я обращаюсь в консульство России – спасайте «русский» инструмент! На следующий день меня на дипломатической машине привезли к трапу самолёта, и, пока самолёт не взлетел, консул не отходил от трапа ни на шаг. Теперь, куда бы ни приехал, бегу сразу в таможню декларировать виолончель, даже если этого не требуется.

А когда в 2005 году мой друг Денис Мацуев пригласил меня на свой первый фестиваль «Звёзды на Байкале» и я впервые после многих лет жизни в Америке приехал в Россию, вдруг из Госколлекции объявляются люди и говорят: «О, Струлёв приехал! Пока не уехал вновь, надо инструмент конфисковать!» И изымают его накануне выступления. Меня лишают моего голоса.

Звоню Денису – мол, форс-мажор: скажи, что в подъезде сломал руку, выступать не могу… Спас меня современный инструмент русского мастера Николая Стасова. У него оказалась достойная виолончель – победитель конкурса мастеров имени Петра Ильича Чайковского. Я на нём отыграл, а потом купил.

Не забуду, как позднее, на встрече участников фестиваля Дениса Мацуева «Крещендо», принимая у себя, Владимир Путин мне сказал: «Борислав, никогда не встречал виолончелиста, который играет русскую музыку на современном русском инструменте». С тех пор он звучал на многих сценах мира, удивляя меломанов своим происхождением. Теперь у меня на каждом континенте по виолончели: я научился играть на разных инструментах, как пианист на роялях. Но назревает новое поколение электровиолончели. Инструмент создаётся по моему дизайну – с новыми уникальными возможностями. Мы сейчас над ним работаем.

– С виолончелью, смотрю, как с ребёнком малым?

– Под 10 килограммов веса минимум… Плюс ноты, канифоль, струны. Набегают все 15 кг. Конечно, инструмент никому не доверишь. Только сам знаешь, как с ним обращаться. Он, как лошадь перед стартом – за уздечку подержать никому не дашь: неправильно возьмёт и твой конь не добежит.

И ведёт виолончель себя везде по-разному. Приедешь в Доминиканскую Республику, а там такая влажность, что дерево слезами источает: виолончель плачет, вода из неё вытекает, гриф опускается, пальцам больно. А потом летишь на север Швеции, где в 3 часа ночи солнце слепит.

Не то что кровь, виолончельный звук меняется, за которым ты гонишься, который чувствуешь и который живёт внутри тебя. Звук – единственное, что заставляет меня сидеть часами за инструментом и искать, находить и пытаться как-то прийти к тому, чтобы меня, кроме меня, ещё кто-то услышал.

В мире красок и открытий

– В каких случаях можете отказаться от концерта?

– Есть только один критерий – выступление должно быть интересным. Конечно, бывают туры, давно запланированные концерты, но, если просят выступить на какой-то презентации, а люди стоят спиной, едят и хотят громкой музыки, это не для Борислава.

– Даже если на ней поёт Стинг?

– Помню в Давосе, когда на сцене du Soleil, Super DJ, оперные дивы из Opéra Bastille поют под соло моей виолончели и мишленовские шеф-повара готовят, пока мы играем, а среди публики президенты, бизнесмены, королевские особы с бокалами шампанского слушают, то почему нет? Ведь им это интересно так же, как и нам.

Мною отработан и создан некий формат новых выступлений. В нём сошлись музыканты, мимы, композиторы, певцы с разными тембрами голосов, артисты балета, которые действо превращают не в оперный, а в «концертный театр».

Народ подобного жаждет. Ему надоели псевдосовременные «полуголые» постановочные оперы. Родившись в семье певцов, я не вижу виолончель только в сонатной или концертной формах. Любое произведение для меня мини-опера.

И вроде мы знаем оперы от начала до конца и то, чем они заканчиваются, но народ ходит на них уже сотни лет – плачет в одном и том же месте, страдает из-за предательства, ждёт удара кинжалом в спину, измены, смерти, потому что это в опере обязано быть.

В этом году на моём фестивале мы представим отрывок спектакля, который я неоднократно показывал в Нью-Йорке. В его основе музыка Чайковского для виолончели, скрипки, фортепиано в сопровождении оркестра. Мы реанимируем эпоху и предъявим переписку Петра Ильича и мадам фон Мекк – слёзную и трагичную.

– Почему не есенинская Рязань, не тургеневский Орёл, не вересаевская Тула, а Белгород?

– Это город, где после военных танковых побоищ в колодцах стояла кровь вместо воды. Он полон драматической истории. 7 лет назад, когда впервые оказался в Белгороде с концертом и увидел новое здание филармонии с потрясающими залами, где можно устраивать выставки, мастер-классы, конференции, сразу принял предложение от губернатора области.

– Кого увидит зритель на этот раз?

– За годы фестиваля на Белгородчину приезжали великий Дмитрий Хворостовский, великая Елена Васильевна Образцова, которая спела здесь практически последний свой сольный концерт, всеми любимый Виктор Викторович Третьяков, мощнейшие басы Владимир Маторин и Ильдар Абдразаков…

Своими учителями Борислав Струлев называет Мстислава Ростроповича, Йо-Йо-Ма, Марту Истомин-Казальс, Давида Герингаса, Валентина Берлинского.

Неделя: Вы очень много играете новаторский, неклассический репертуар.

Борис Струлев: Да, это и тандем с Гришковцом, и выступление с группой “Ума Турман”, с Тамарой Гвердцители придумали новый дуэт - “И Бог создал женщину”. Она читает стихи, поет, играет на рояле и на органе, мы играем вместе "Лебедя" Сен Санса, “Вокализ” Рахманинова, "Адажио" Альбинони. Записал музыку к сериалу “Цыганки” с моим другом Андреем Державиным из группы "Машина времени". Скоро буду играть с легендарным джазовым пианистом и композитором Дейвом Грузиным. В Америке у меня есть своя музыкальная серия “Борислав Струлев и друзья”: объединяются уникальные личности музыки и кино, и мы пытаемся создавать нечто среднее между салоном и концертной площадкой. Один раз я заменял гениального виолончелиста Йо-Йо-Ма в Филадельфии, в очень серьезной балетной труппе, которая проповедует взгляды Айседоры Дункан: музыка Баха с танцем. Сейчас я хочу показать это в России.

н: Выходит, вы занимаетесь кроссовером?

Струлев: Ни да, ни нет. Я классический музыкант, но я иду туда, куда ведет меня виолончель. Путь исполнителя - он бесконечен. Как в компьютерной игре: можно делать выбор, проходить разные уровни. Иегуди Менухин, например, махина, легенда, а ведь это он придумал кроссовер, он же играл, стоя на голове, с индусами, разве это не кроссовер?

н: Вы также много участвуете в разных фестивалях.

Струлев: Я мечтаю о создании своего фестиваля в Турции, в театре Фазелиса. Морское побережье, отсутствие всякой культуры и сотни тысяч наших туристов и иностранцев, которые утомлены анимацией в отеле и мечтают вырваться в амфитеатр, построенный до нашей эры. Чтобы просто сидеть и наслаждаться музыкой, как всегда было на разных курортах мира.

К тому же, я там планирую программы пропаганды русской культуры, показ молодых российских композиторов и исполнителей для людей, съезжающихся со всего мира. Хочу показать эту мистическую, демоническую мощь, то, о чем поэт сказал “Умом Россию не понять”. Действительно, почему такая сильная музыка, до мурашек по коже, почему октависты рождаются в России, где берут такие голоса...

н: Маэстро Плетнев как-то сказал, что он всегда чувствовал себя скорее музыкантом, чем просто пианистом. А Вы?

Струлев: Я тоже скорее музыкант, хоть и пытаюсь делать порой сумасшедшие вещи. У меня даже есть мечта, связанная с театром: хочу воплотить спектакль “Город мышей” 1983 года, построенный только на звуках, и туда свою виолончель добавить. А также привлечь Шемякина в качестве арт-директора, потому что мыши - это его тема. Это будет постановка "Made in Russia", и в то же время спектакль можно будет показывать в любой стране мира, так как он не привязан к языку.

н: У вас есть представление об идеальном слушателе?

Струлев: "Твой" слушатель – это соучастник того, что ты делаешь. За рамки сцены я как бы перебрасываю мост, это ловится, и у нас происходит, как в фильме “Аватар”, соединение, обмен. Я знаю, что мой слушатель, мои друзья, мои сторонники - они везде, некоторые просто пока еще со мной не знакомы, а некоторые уже знакомы и ждут, и мы обязательно скоро увидимся, на той или иной сцене.