Часовое искусство - директория часов.

В Синей спальне Зимнего дворца проходит выставка «Часовое искусство. Часы XVI — XVII веков в собрании Эрмитажа», на которой представлены уникальные первые памятники часового искусства, созданные европейскими мастерами. В составе экспозиции около ста предметов ‒ настольные, настенные, карманные механические часы, а также их предшественники — солнечные, лунные и звездные приборы для измерения времени.

Создание часов — область прикладного искусства, которая соединила в себе несколько видов деятельности: изготовление механизма — «сердца» часов и соответствующего футляра-корпуса. В ранний период часы особенно высоко ценились, они выполнялись из редких, дорогих материалов и предназначались, прежде всего, для первых лиц государства, влиятельных персон и знати.

В России часы начали использовать с XVI столетия, позднее вышедшие из употребления экземпляры стали объектом коллекционирования. На выставке можно увидеть разнообразные по форме, техническим и художественным решениям изделия, приобретенные Петром I, Елизаветой Петровной, Екатериной II, а также представителями петербургского дворянства.

Появлению первых механических часов предшествовали иные приборы измерения времени: водяные, песочные, солнечные, звездные часы. В составе экспозиции: старейшие в России солнечные часы работы аугсбургского мастера Клибера; сложнейший астрономический прибор, созданный в 1584 году другими аугсбургскими мастерами Георгом Роллем и Иоганном Рейнгольдом, ‒ астрономические часы, со звездным и земным глобусами — своеобразная система мира в представлении своей эпохи. Особое место занимают универсальные экваториальные солнечные часы, выполненные мастерами «Токарни» Петра I.

Первые механические портативные часы были настольными, в Эрмитаже они представлены, в основном, работами мастеров Германии середины и второй половины XVI века. Самые ранние экземпляры датируются первой третью XVI столетия. До нашего времени дошло всего несколько имен первых мастеров часового искусства. Их редкие произведения показаны на выставке ‒ часы немецких часовщиков Ганса Грюбера с аллегорическими гравированными сценами и часы со сценой распятия Ганса Лукаса Торна. Французская школа представлена уникальным образцом эпохи Возрождения — цилиндрическими часами, выполненными Матье Башеле.

Широкое распространение имели настольные многоугольные часы, в боковые стенки которых монтировались пластины из прозрачного горного хрусталя или стекла, позволяющие наблюдать движение колес, пружин, шестеренок и иных деталей механизма.

Первые карманные часы представлены на выставке во всем многообразии их форм: в виде книги, образка, цветочного бутона, черепа, креста. Чаще миниатюрные часы исполнялись в форме круга, овала, восьмиугольника, квадрата.

Самой популярной формой карманных часов был круг, со второй половины XVII века он стал господствующим. Разнообразны материалы круглых корпусов: золотые, серебряные, выточенные из камня, с крышками из горного хрусталя, украшенные драгоценными камнями и эмалевыми росписями.

Ещё в ранние времена, изобретя простейший часовой механизм, люди стали предавать ему огромное значение. Кто знает почему? Возможно это стремление понять необъяснимое или же человеческая жажда контролировать независящие от него силы. Так или иначе, часы из предмета необходимости давно стали показателем вкуса и социального статуса. Говоря о странах-создателях часовых брендов, первое, что приходит в голову обывателю — Швейцария. Эта страна давно стала синонимом «качества», «надёжности», «точности» в часовой индустрии. Говоря же о России, большинство скажет, что в России этот кластер отсутствует напрочь. Но так ли это?

Константин Чайкин, часовой мастер и пытливый изобретатель, фактически, в единственном лице представляющий современную российскую часовую школу на международной арене Высокой хронометрии. Работы его мануфактуры самобытны и по конструкции калибров.

Недавней премьерой стали часы «Время России. Крузенштерн». Как правило, творящий создаёт что-либо, вдохновляясь событием, предметом. В лице этого изобретения Константин Чайкин воздал должное истории отечественного военно-морского флота, в развитии которого, как и в нескольких областях наук, российский мореплаватель Иван Фёдорович Крузенштерн сыграл значительнейшую роль. Именно он совершил первое русское кругосветное путешествие на двух небольших трёхмачтовых шлюпах. Изображения легендарных судов вручную выгравированы с одной из сторон 44-мм корпуса, выполненного из 18-каратного розового золота: «Надежде» отведено место справа от заводной головки, «Неве» — слева. От заднего борта каждого из шлюпов до конца сужающихся к креплению ремешка боковин проушин выведен резной узор из переплетенных линий.

С удивлением обнаружила, что каждое творение мастера кардинально отличается от предыдущего. По словам самого изобретателя, это не выверенное решение, а следование тому, что вдохновляет его в этот период времени. «Время» — слово, имеющее особое значение для этого человека, творящего и делящегося этим с миром потому что не может иначе.

15/09/2007

Что такое часовое искусство? Для большинства его синонимом является сам часовой механизм, его сложность и красота гравировки

Что такое часовое искусство? Для большинства его синонимом является сам часовой механизм, его сложность и красота гравировки. А все остальное: корпус, циферблат, инкрустация — воспринимаются скорее как достойное оформление. Между тем не стоит забывать, что часовое искусство с самого начала появилось, так сказать, «в комплексе». Если бы дело касалось только механики, то наручные часы не будоражили бы воображение современных ценителей роскоши

Без фальши

Если мы говорим о больших часах, то механика в них тесно соседствовала с архитектурой, скульптурой и живописью. Что касается карманных, а затем и наручных часов, то ювелиры, граверы и художники?миниатюристы сделали не меньше для возвеличивания часового искусства, чем сами часовщики.

Собственно, еще неизвестно, кого в большей степени можно было бы назвать «часовщиком» в XVIII веке: безвестного мастера из королевских мастерских Версаля, который собирал безликий механизм, или придворного ювелира, придававшего этому механизму великолепный завершенный вид и создававшего уникальный и красивейший корпус.

Даже сам Авраам-Луи Бреге испытывал не меньшую гордость от изобретения им гравировки гильоше на циферблате, знаменитых стрелок, впоследствии получивших его имя, и довольно хитрого способа ставить собственную подпись, которую было видно только под определенным углом (все это делалось ради защиты от подделок), чем от изобретения того же турбийона.

И, в конце концов, если заслуги мастера как механика известны в первую очередь все-таки знатокам и коллекционерам, то его достижения гравера и ювелира знает каждый, кто просто хоть раз в жизни покупал себе хорошие . Потому что при слове «часы» человек все- таки в первую очередь представляет себе не механизм, а циферблат.

И здесь не последнюю роль играет материал, без которого невозможно представить себе современные наручные часы, но которому в истории часового искусства уделяется незаслуженно мало внимания. Эмаль — это неотъемлемая часть Haute Horlogerie, о которой известно, наверное, меньше, чем о бриллиантах в инкрустации, которые уж точно — элемент факультативный.

Между тем сегодня все больше престижных марок выпускают часы не просто с эмалевым циферблатом, а возрождают традиционное искусство эмальерных миниатюр, украшающих корпус и циферблат. И на часовых салонах из уст представителей швейцарских компаний наряду с уже привычными терминами Tourbillon, Reserve de Marche и Grand Sonnerie звучат не менее интригующие Cloisonne, Champleve или Grand Feu.

А все потому, что чем сильнее в часовое искусство возвращаются традиционные, можно даже сказать, средневековые ценности, и в первую очередь ручная работа мастера, тем больше внимания уделяется техникам, которые действительно можно выполнять только вручную.

В этом отношении эмальерная живопись очень похожа на часовую механику, а в чем- то даже выигрывает. Как и создание механизма, эмальерная миниатюра — это кропотливый труд человека в течение многих часов, требующий точности каждого движения, чтобы получился практически шедевр.

Как и часовая механика, эмальерная миниатюра является ценнейшим произведением искусства и человеческой мысли. Но в отличие от тех же механизмов, миниатюра на эмали практически не испытала на себе влияние технического прогресса.

И если сегодня часовым мастерам приходится чуть ли не насильно возвращать себя в прошлое, то эмальеры пользуются теми же инструментами, художественными техниками и даже материалами, что и их предшественники 300 лет тому назад.

К тому же, если механизм в часах может внушать сомнения относительно аутентичности (не случайно же швейцарские часовщики так упорно борются за ужесточение правил маркировки Swiss Мade), то эмальерная миниатюра — вещь на 100 процентов подлинная.

Вы приобретаете реальную ценность, которая сохранится еще долгие годы. Кстати, долговечность — еще одно из уникальных свойств эмальерной живописи. В отличие от обычной, она не старится, не распадается под воздействием света и влажности, не меняет цвет и не выцветает. И, наконец, если красота механики постигается не сразу, то эмальерная живопись — это фасад часового искусства, то, что окружающие видят в часах в первую очередь.

К сожалению, мы знаем об эмальерном искусстве крайне мало, поскольку довольно долгое время оно встречалось столь редко, что многие считали его едва ли не утерянным.

Расплавленное стекло

Вначале стоит уяснить, что такое эмаль сама по себе. Это ближайшая родственница стекла и фарфора — похожий на стекло материал, получаемый в результате обжига смеси кристаллов кремния, буры (тетрабор? нокислотного натрия) и магния. Ее можно окрашивать в различные оттенки путем добавления окислов металлов (кобальта, меди или серебра).

При интенсивном нагревании она плавится подобно стеклу. Вначале художники освоили то, что сегодня называется Grand Feu, (гранфё — «горячая эмаль»), то есть нанесение порошка эмали на металл с последующим обжигом, которая позволяла создавать цветные вставки, схожие с инкрустацией драгоценными камнями. Эмалевые вставки в украшения и посуду Grand Feu использовались уже

Революция и китайцы

Возрождению эмалевой миниатюры способствовало налаживание торговых отно? шений с Китаем. Китайским императорам до безумия нравились «европейские штучки», особенно расписные часы. Коллекция императорского двора, пока ее не разворовали во время Гоминдановских войн, включала тысячи часов, шкатулок и табакерок с эмалевыми миниатюрами.

Центром этого искусства в XVII — XIX вв. стала все та же Женева. Революция и наполеоновские войны вынудили последних оставшихся во Франции мастеров?художников переехать в нейтральную Швейцарию. В этот период в Женеве работали примерно 80 художников?миниатюристов, среди которых такие знаменитости, как Тюрке де Мейнн, Лиотар, Птито и Франсуа Тэнгю.

А крупнейшим мастером XIX века считается Жан-Луи Рихтер, создавший множество миниатюр для швейцарских часовых компаний, в том числе и для самой активной на китайском рынке Bovet Freres & Cie. Особенно стоит выделить часы с изображениями, носящими эротический характер: такие часы на восточный рынок поставляли Blancpain и другие известные часовые дома.

Наконец, с середины XVIII века в Москве также осваивают школу Блуа: первыми известными живописцами, рисовавшими миниатюрные портреты на эмали, стали Григорий Муссикийский и Андрей Овсов. К 80?м годам XVIII века это становится популярным видом искусства.

В Академии художеств России учреждается эмальерный класс, которым с 1790?го руководил Петр Жарков, чьи работы сохранились до наших дней. В своих произведениях активно использовал миниатюры на эмали и поставщик императорского двора Карл Густав Фаберже.

Второй раз миниатюра «умерла» с появлением Нового искусства и массового производства. Учитывая, что только одно нанесение рисунка на поверхность в этой технике занимает порядка 250 часов, неудивительно, что подобные изображения могли изготавливаться лишь в штучном варианте.

Кроме того, миниатюры на эмали, хотя и отличаются особой точностью в воспроизведении деталей, портретов, u1094 цветов и пейзажей, но малопригодны для изображения вошедших повсеместно в моду абстрактного или импрессионистического рисунка. Одно их преимущество неоспоримо — со временем они не деформируются, а краски не тускнеют. В общем, тогда казалось, что эмальерной живописи самое место только в коллекциях антиквариата.

Хорошо потерянное искусство

Если полистать специализированные антикварные издания еще, скажем, пятилетней давности, то создастся впечатление, что все эмальерные техники считаются сегодня забытыми. Мол, не делают такого больше, и все тут — секрет утерян. Что на самом деле весьма далеко от истины. Технологии и пропорции известны всем, публикуются в журналах и в Интернете.

Утеряно было другое — мастерство. Вот его-то восстановить оказалось труднее всего. Однако часовые марки, поставившие себе задачу в короткие сроки вернуться к истокам, кажется, постепенно исправляют ситуацию, находят и воспитывают мастеров.

Более того, если посмотреть на новые модели, представленные в этом и прошлом году на выставках в Базеле и Женеве, то можно сказать, что эмальерный рисунок на циферблате стал явным трендом (если, конечно, можно употребить слово «тренд» применительно к единичным экземплярам ручной работы).

Появление работ в технике Champleve, Cloisonne или Grand Feu у многочисленных мастерами прикладного искусства Древнего Египта, Индии и Китая, особой популярностью пользовалась смесь магния и кобальта, разогретая до температуры 1200 градусов, которая после застывания превращалась в мерцающий однородный материал глубокого синего цвета.

Впоследствии в Византии появилась своя разновидность Grand Feu, которая вместо темно-синей была ярко?голубой, сегодня этот вид эмали получил название Tourquise (туркуаз). Она фактически заменила столь популярные в ближневосточном мире вставки из бирюзы. Художниками древнего мира были также освоены техники выемчатой Champleve (шамплеве) и перегородчатой Cloisonne (клуазон) эмали, известные нам и сегодня.

В первом случае в металле отпечатывается рисунок, который потом заливается разноцветной эмалью, а во втором — контур рисунка создается с помощью тончайших перегородок из нитей металла, чаще всего золота. В основном эмалевый рисунок использовался для украшения кубков, ваз и прочей интерьерной утвари. Наибольшего совершенства техника выемчатой и перегородчатой эмалей достигла в произведениях прикладного искусства Византии (X - XV вв.). С усилением роли церкви расширился круг применения изделий с горячей эмалью.

Благодаря своим свойствам, она была легче в обработке, чем ювелирные камни, а выглядела не менее роскошно и красочно, поэтому, кроме ювелирных изделий и посуды, эмалью начали украшать предметы церковного обихода: иконы, оклады, церковные книги и другие предметы культа. Именно в таком качестве эмаль Grand Feu, известная у нас под названием «финифть», пришла и в Россию.

Как прямые наследники греческой культуры, мы вначале (XIV — XV вв.) использовали эмаль как фон на литых и чеканных изделиях, а к XVI веку освоили и рисунок перегородчатой (сканной) эмали, которым покрывали всю ту же церковную утварь.

Пока восточные традиции декоративного искусства отводили эмали роль чисто оформительского материала (скорее схожего с чеканкой или инкрустацией — ведь не случайно эмалевые вставки ценились русскими царями не меньше, чем драгоценные камни), в Европе эмаль превратилась в полноценную художествен- ную отрасль. И произошло это благодаря появлению первых карманных часов.

Картина на шее

История карманных часов берет свое начало приблизительно в 1510 году. На самом деле, их в то время никто не носил в кармане, как это стали делать почти два века спустя. Они висели на цепочке, которую надевали на шею. Поэтому более правильным в данном случае будет английский термин pendant watches, что буквально переводится как «часы-подвески».

Вначале часы имели шарообразную форму и только к 1630 году приобрели знакомый нам вид: круглый корпус с крышкой, предохраняющей циферблат. Естественно, при достаточно сомнительной точности механизмов и штучном производстве часы на шее воспринимались в первую очередь как украшение и признак статуса. Поэтому над их оформлением трудились не меньше, чем над наградными знаками.

Вначале часовые мастера использовали для инкрустации корпусов и циферблатов уже хорошо знакомые техники клуазон и шамплеве (Cloisonne и Champleve). В принципе, они обе сохранились до наших дней и пользуются большой популярностью у современных часовых марок класса люкс.

В техническом плане оба вида рисунка невероятно сложны и требуют кропотливой точной работы, особенно, когда речь идет о небольшом пространстве циферблата. Для рисунка Champleve мастер тончайшим лезвием вырезает в золотой основе миниатюрные ячейки, куда затем слой за слоем заливает разные оттенки горячей эмали.

Cloisonne еще сложнее, поскольку в его основе лежит «сетка» из золотой нити, длина которой иногда превышает 100 метров, а толщина не больше волоска. В эту сетку также заливаются отдельные разноцветные фрагменты эмали, которые создают целый рисунок. Саму золотую нить после этого в изображении можно разглядеть только под лупой, поэтому рисунок Cloisonne получается более детальным и натуралистичным, чем Champleve.

Чтобы сравнить оба вида эмальерного изображения, достаточно взглянуть на модели Santos 100 Facon от Cartier и St. Basil от Ulysse Nardin. В первом случае изображение сокола на циферблате Cartier выглядит очень «ювелирным» и претендует на красочность и роскошь, а не на достоверность.

А храм Василия Блаженного у Ulysse Nardin прорисован до мельчайших деталей. Но даже Cloisonne по степени художественной выразительности не может соперничать с настоящей живописью, поскольку не передает ни глубину изображения, ни оттенки, ни игру светотени.

Эмальерное искусство так и осталось бы в категории прикладных ювелирных техник, если бы в XVII веке не появилась поистине революционная эмальерная миниатюра — полное воспроизведение настоящей живописи на небольшом пространстве эмалевого циферблата. Эмальерная миниатюра появилась одновременно с часами и стала их «вторым лицом».

После первой смерти

Родоначальником этой миниатюры стал французский город Лимож. Два лиможских мастера Пенико (Penicauds) и Реймон (Reymonds) предложили технику нанесения оксидов на уже покрытую белой или чермарок, начиная от Cartier и заканчивая Milus и Van Cleef & Arpels, объяснить можно.

У этих брэндов они и не исчезали, просто на время «засыпали». А вот обилие настоящих миниатюр у марок Jaeger-LeCoutre, Bovet, Patek Philippe и уж совсем далекой от эмальерного искусства Corum вызывает только один вопрос — а где они нашли мастеров? Неужели подняли из могил? На самом деле, все действительно довольно печально.

Эмальерное искусство — удел энтузиастов и держится в основном на мастерах, которые освоили его самостоятельно, разведав секреты у сохранившихся художников по эмали. (Между прочим, главным специалистом по «перегородчатой эмали» Cloisonne в Советском Союзе в 60?е годы был не кто иной, как Зураб Церетели, создававший, правда, в этой ювелирной технике отнюдь не миниатюры, а вполне в своем стиле монументальные фрески.)

Техника довольна схожа с росписью по фарфору, только требует еще более мелкого и точного мазка и значительно большего числа обжигов каждого оттенка. Но никакой специализированной школы или даже кур- сов во всей Швейцарии и в бывшем центре эмальерной живописи Женеве больше нет.

И действующих художников, расписывающих циферблаты, сейчас в стране всего шесть. Что же касается многочисленных эмальерных миниатюр, которые явно не могли за столь короткий срок создать столь мало мастеров, то у марок есть собственные «секреты мастерства», позволяющие сэкономить на процессе.

Например, создание шаблона, когда один элемент (например, цветок или птичка) на светлый фон эмали не наносится кисточкой, а просто штампуется. В таком случае обычно видно, что рисунок композиционно простой — настоящий мастер-эмальер до такого никогда не снизойдет.

Второй вариант более тонкий: на циферблат наносится тончайшая гравировка Champleve. Она только намечает контуры будущего рисунка, и мастеру все равно приходится многое прорисовывать вручную. Однако среди истинных ценителей эта техника никак не может сравниться с подлинной миниатюрой, где мастер оперирует только тончайшей кистью и горячей печью.

Работа адская, каждую секунду эмаль грозит потечь и испортить десятки u1095 часов работы, однако в результате получается «вечное» изображение с неограниченной художественной ценностью. Согласно психологическому профилю творческих профессий, художники-миниатюристы — люди очень закрытые, нервные и ранимые, настоящие эскаписты, за микроскопом создающие свой идеальный мир в противовес грубой и некрасивой реальности.

Неудивительно, что таких людей осталось немного, ведь для работы им необходим полный душевный комфорт и спокойствие. Пожалуй, лишь эти мастера и шедевры, которые они кропотливо создают, — это единственное, что сохранилось в часовом искусстве без изменений на протяжении пятисот лет. ной эмалью поверхность металла с последующим постепенным обжигом, что позволяло создавать несколько схематичные, но все же отчетливые и сложные по композиции рисунки.

Лиможские миниатюры использовались для украшения большинства парижских карманных часов XVI века и известны сегодня не меньше, чем лиможский фарфор. Кстати, именно лиможская эмаль первой добралась до России — в последней четверти XVII века.

В этой технике работали мастера- эмальеры Оружейной палаты Московского Кремля, а также Великого Устюга и Сольвычегодска. Однако звание центра миниатюрной живописи в итоге досталось регионам Луар- э-Ше и Эр-э-Луар и их столице — городу Блуа.

Случилось это во многом благодаря войне между католиками и гугенотами. В результате Нантского эдикта, объявленного Генрихом IV в 1598 году, сотни парижских художников и часовщиков переехали из Парижа и других католических городов в оплот протестантизма Блуа, который таким образом превратился в передовой культурный центр, оппозиционный столице.

Устремился в Блуа и честолюбивый 26- летний ювелир Жан Тутэн (Jean Toutin). Именно он придумал технику живописи по эмали, по качеству и глубине изображения не уступающую письму маслом. Суть ее — в пуантилистской манере нанесения эмали, когда на блестящей, уже обожженной белой поверхности художник создает миниатюрный портрет или пейзаж, нанося с помощью тонкой кисточки (или даже одного волоска) крошечные пунктирные точки цветной эмали.

Затем светлые тона обжигаются в печи, и художник снова наносит рисунок — теперь уже более темные цвета. Таким образом, путем последовательного рисования и обжига автор добивается высочайшей точности изображения и тончайших цветовых нюансов.

В самом конце накладывается последний слой прозрачной эмали — так называемый фондан (fondant), который после обжига и полировки придает рисунку мерцающую глубину. У Тутэна очень быстро появилось множество учеников, которые и составили впоследствии школу Блуа.

Среди них такие имена, как Кристоф Мольер, Пьер Шартье, Дюби, а также известный более как художник и чеканщик Исаак Грибелин. В 1622 году Тутэн вернулся в Париж, где постепенно стал приобретать международную известность, оформляя карманные часы французских, немецких и даже английских мастеров.

Так миниатюры на крышках и циферблатах перебрались через Ла-Манш, и уже в 1635 году Саймон Хаккет изготовил с пейзажем на крышке, выполненном в стиле школы Тутэна. Газета Journal des Savants 14 сентября 1676 года писала: «Ювелир Тутэн, родом из Шатодана, достиг совершенства в рисовании по эмали, добившись в портретах и исторических сценах искусства, сравнимого с живописью маслом».

Правда, признание заслуг школы Блуа к этому времени уже несколько запоздало. Изгнание гугенотов в Швейцарию привело к тому, что центр часового и ювелирного дела переместился в Женеву. Конец XVII века в принципе можно обозначить как «первую смерть» миниатюры: после изобретения в 1675 году Кристианом Гюйгенсом маятникового регулятора и баланс-спирали часы стали более точным, а, следовательно, более утилитарным предметом.

Появилась минутная стрелка, стекло, мастера все усилия бросили на усовершенствование механизмов. Часы, наконец, начали убирать в специальный карман, а значит, отпала и необходимость в их ярком украшении. Эмалевые картины были почти полностью вытеснены гравировкой гильоше.

On 25 October 2016, the exhibition “Perfect Timing. Sixteenth- and Seventeenth-Century Clocks in the Hermitage” is opening in the Blue Bedroom of the Winter Palace. It will present unique early examples of the clockmaker’s art created by European craftsmen.

Франция, Париж
Середина XVII в.

Часы квадратные на цепочке, в футляре
Франция, Париж
Середина XVII в.
Часовщик Луи Баронно (Baronneau, Louis)
Золото, серебро, стекло, сталь, медные сплавы, рубины, шпинель, гранат, эмаль, кожа, шелк; чеканка, гравировка, золочение, воронение, роспись, инкрустация

Часы настольные в виде глобуса
Германия
Начало XVII в.
Неизвестный мастер

Германия, Нюрнберг
Третья четверть XVI в.

Часы солнечные равноденственные универсальные экваториальные
Вторая половина 1710-х – начало 1720-х гг.
Россия, Санкт-Петербург
Мастера «Токарни» Петра I, при участии Петра I
Дерево, слоновая кость, сталь, медь, бумага, стекло; токарная обработка

Часы солнечные универсальные горизонтальные
1556 г.
Германия, Аугсбург
Мастер Клибер (Klieber)
Медные сплавы; гравировка, золочение, серебрение

Часы настольные в виде башенки
Середина XVII в.
Польша, Гданьск
Часовщик Паулюс Хорн (Horn, Paulus)
Латунь, медь, серебро, железо; литье, штамповка, чеканка, гравировка

Часы настольные с аллегорическими изображениями
Третья четверть XVI в.
Германия, Нюрнберг
Мастер Ганс Грюбер (Gruber, Hans)
Медь, сталь, стекло; литье, чеканка, гравировка, золочение

Часы настольные цилиндрические
XVI в.
Франция
Мастер Матье Башеле (Bachelet, Matieu)
Медь, металлические сплавы; литье, чеканка, гравировка, золочение

Середина XVII в.
Франция, Париж

Часы с гризайльными орнаментами
Середина XVII в.
Франция, Париж
Часовщик Пьер де Бофр (de Baufre, Pierre)
Медь, золото, серебро, сталь, алмазы, эмаль; чеканка, золочение, воронение, роспись

The exhibition includes around one hundred timepieces – table and wall clocks and mechanical pocket watches, as well as their forerunners – sundials, lunar and stellar devices for measuring time.

The creation of timepieces is a field of applied art that combines several types of activity: making the mechanism– the “heart” of the device – and an appropriate case. Early in their history, clocks and watches were especially highly prized; they were made from rare and expensive materials and destined for use, primarily, by the leading figures in the state, influential people and the nobility. In Russia, mechanical timepieces came into use in the sixteenth century. Later, those no longer in daily use became collectors’ items. The exhibition features a whole variety of timepieces, different in shape, technical and artistic approaches, that were acquired by Peter the Great, his daughter, Empress Elizabeth, Catherine II and members of the St Petersburg nobility.

The appearance of the first clockwork timepieces was preceded by other devices for measuring the passage of time: water clocks, hourglasses, sundials and star clocks. The display includes Russia’s oldest sundial, made by the Augsburg craftsman Klieber in 1556 and a highly complex astronomical device made in 1584 by two other Augsburg craftsmen, Georg Roll and Johannes Reinhold – an astronomical clock incorporating celestial and terrestrial globes, a sort of model of the world in the understanding of the time. A special place is occupied by the universal equatorial sundial created by the craftsmen of Peter the Great’s turnery.

The first portable mechanical timepieces were table clocks: in the Hermitage they are represented mainly by the works of German clockmakers from the middle and second half of the sixteenth century. The earliest examples date from the first third of the 1500s. Only a few names of the first master clockmakers have survived. Some of their rare creations are included in the exhibition – works by the German craftsmen Hans Gruber, with engraved allegorical scenes, and Hans Lucas of Thorn, a clock with a Crucifixion scene. The French school is represented by a unique piece from the Renaissance era, a cylindrical clock made by Matieu Bachelet.

The architectural shapes of the cases of early clocks accorded with the dominant artistic style of the day, while decorative elements changed and varied. To enhance the decorative effect, the body would be embellished with columns at the corner and an ornamental base. Located on upper part of the clock was the striking bell, crowned by chased figures, little vases and balusters. There was usually a dial in the centre, sometimes two or three. The main surface of the pieces in this period was covered with a variety of engraved and chased compositions that derived from artistic prints of the time. The craftsmen would copy a composition almost in its entirety; sometimes they used individual figures or parts of ornamental patterns. Most common were allegorical figures representing Astrology, Time, Truth and Charity. The decoration of timepieces might include engraved inscriptions, such as Fugit irreharabile tempus (“Time flies irrecoverably”), Tempus fugit (“Time flies”) and Fugit aetas ut umbra (“Life flies by like a shadow”). Thinking about changes in nature that are not dependent on people and about the constant movement of the sun and the planets and advances in the scientific study of the world found reflection in the shape of timepieces, made in the form of globes with the signs of the zodiac constellations or with a dial running around the equator.

Quite common were polygonal table clocks with sheets of glass or clear rock crystal set into their side walls, making it possible to watch the wheels, springs, gears and other parts of the mechanism in motion.

Researchers believe that rounding the corners of table clocks gave rise to the first miniature timepieces, made in the shape of tambourines. By the 1570s–80s they had acquired a distinctive appearance: the mechanism was placed in a case made up of two pierced plates with chased compositions in the centre. Like the majority of “tambourines” now in museum collections, the Hermitage’s examples were made by German craftsmen.

The first pocket watches are represented in the exhibition in all their variety of shapes: in the form of a book, a small icon, a flower bud, a skull, a cross. The timepieces made by members of the French school – B. Magnin/Magnen, Isidore Champion and Jaques Sermand – in the shape of a cross may have belonged to clergymen. Miniature timepieces were most often made in the shape of a circle, oval, octagon or square. Particularly common in the seventeenth century was the square design, examples of which are works by the craftsmen Louys Baronneau and Johann Sigmund Schloer.

After Christiaan Huygens introduced the pendulum into the mechanism in 1657 and then in 1674 a timepiece was made to his design in which a balance wheel performed the role of the pendulum, clockmakers achieved high precision, almost as good as nowadays, in the running of their devices. From then on, makers were able to vary the shape of the mechanisms and cases of portable timepieces more freely. Geometric designs existed alongside figured ones. Timepieces appeared where the mechanism was inserted into the figure of a bird, as in works by Caspar Cameel of Strasbourg and Abel Senebier of Geneva.

The most popular shape for pocket watches was circular and from the second half of the seventeenth century it became predominant. The round cases were made of various materials: gold, silver, turned from stone, with rock crystal covers, decorated with precious stones and painted enamel. The art of decoration is strikingly demonstrated by the works of the German Johann Oldenburg, the outstanding French maker Nicolas Lemaindre and a whole constellation of craftsmen from European clock-making centres. Throughout the seventeenth century, the distinctive features of the Baroque style manifested themselves in the use of sumptuous floral ornamentation and bright colour accents. A new type of enamel decoration became widespread in France and Switzerland in the last quarter of the seventeenth century: the inner, outer and side surfaces of the case and even the dials were finished with painted enamel compositions. Examples include the magnificent watch cases with decoration created by the brothers Jean-Pierre and Amy Huaud and their followers after painted originals by contemporary artists.

The exhibition has been prepared by the State Hermitage’s Department of Western European Applied Art.

The curator and author of the concept for the exhibition is Olga Grigoryevna Kostiuk, Candidate of Art Studies, deputy head of the Department of Western European Applied Art.

A scholarly illustrated catalogue has been prepared with the same title as the exhibition. The scholarly editor of the catalogues is Olga Kostiuk, the introductory texts are by Leonid Raigorodsky and Olga Kostiuk, the catalogue descriptions by Anna Geiko, Olga Kostiuk, Olga Lokalova and Grigory Yastrebinsky.

Часовое искусство в нашей Республике

Перейдем теперь к обзору часового дела в нашей республике.

Более 50 лет тому назад у нас возникло кустарное производство простых стенных часов без боя и с боем. Этим делом занялись преимущественно подмосковные кустари.

Образцами часов, надо полагать, первоначально служили шварцвальдские кустарные изделия, но со временем наши кустари выработали типы (московские ходики) очень упрощенные и дешевые, и нельзя сказать, чтобы очень плохие.

Особенно выделялась среди других кустарных часовых мастерских, хорошей выделкой стенных часов с боем и без боя, мастерская В. И. Платова в селе Шарапове, Московской губ. Звенигородского уезда; эти стенные часы получили большое распространение.

Кустари никакой поддержки со стороны правительства не имели и потому попадали в руки кулаков, а работая в их тисках, они, конечно, не могли и думать о каких либо усовершенствованиях; часовое дело сопровождалось для них тяжелым трудом и было ремеслом, посредством которого они зарабатывали себе пропитание; об искусстве часовом не могло быть и речи. Способности и таланты глохли под игом эксплуатации. В то время, как в Германии правительство всячески поддерживало кустарей часовщиков и этим давало им возможность отдаваться любимому делу, у нас труженики кустари были забиты непосильным, плохо оплачивающимся трудом. На циферблатах часов, исполненных кустарями, значилась фирма какого либо фабриканта, но на самом деле никаких фабрик не было, а люди, изготовлявшие часы, жили в самых недопустимых условиях. Нередко кустари часовщики жили и работали в одном помещении с овцами, телятами и другим скотом.

Юнгганс из Шрамберга организовал в Варшаве сборку будильников из заготовок, производимых на его заводе.

Однако, сборкою этих будильников занимались преимущественно немецкие рабочие.

В 1900 году настала у нас новая эра в часовом деле. Министерством Финансов было открыто учебное заведение с пятигодичным курсом и двумя отделениями: механико-оптическим и часовым.

Механико-оптическое отделение было поручено организовать профессору Н. Б. Завадскому, а через пять лет ему было поручено реорганизовать и часовую школу таким образом, чтобы она вошла в состав механико-оптического отделения, как особое часовое отделение, причем первый год обучения в обоих отделениях был общий, как в отношении преподавания теоретических предметов, так и в отношении практических занятий. Специализация начиналась со второго года.

В те времена положение часовщиков рабочих у нас было крайне незавидное, так как труд их оплачивался очень низко, а рабочий день превышал 10 часов.

В виду этого пришлось дать школе такое направление, чтобы оканчивающие имели возможность работать на заводах в отделениях, где изготовлялись либо часовые механизмы, либо такие механизмы, которые по своей конструкции приближались к часовым; обучение ремонту часов стояло на втором плане.

Такое направление: изготовление часов и часовых механизмов, а не ремонт их оправдывалось как тем, что труд часовщиков, производящих починку часов, оплачивался скудно, так и тем, что в часовщиках не ощущалось особенного недостатка, а также и тем, что для организации будущих часовых фабрик требовались не только часовщики, а и механики с уклоном в часовое производство.

Насколько дело преподавания в школе было поставлено правильно, можно видеть из того, что ученики часового отделения исполняли инструменты и станки, нужные в часовом деле, а также и часы, как с маятником, так и карманные, причем работа их отличалась точностью, прочностью и изяществом, о чем свидетельствуют награды, полученные школою на выставках. Первая выставка, на которой принимала участие часовая школа была Международная выставка часов, ювелирных и механико-оптических изделий в 1909 году в Петербурге.

Особенное внимание посетителей выставки было обращено, между прочим, на богатую коллекцию экспонатов. Знатоки механических, оптических и часовых работ любовались изделиями учеников этой школы.

И действительно, нельзя было не поражаться разнообразием и тщательностью отделки этих работ. Здесь были механизмы весьма разнообразных типов, как-то: простые гиревые часы, но весьма тщательной и прочной отделки, модели всевозможных ходов, телеграфные аппараты, счетчики, пружинные часы, стенные и столовые, регуляторы с пружинным и гиревым заводом, а также электромагнитные дорожные часы чрезвычайно тщательной и красивой работы и даже карманные часы.

Все это было выполнено учениками из сырого материала; ученики получали медь, сталь, стекло и другие нужные материалы, а затем уже сами изготовляли и колеса и шестеренки, поражающие подчас своей микроскопичностью и тщательностью отделки.

Отдал оптики и точной механики был не менее обширен. Особенное внимание заслуживала машина для изготовления математически точных винтов с автоматическими поправками на неравенство и цену шага. Эта машина была проектирована профессором Завадским и выполнена его учениками. Для выяснения точности этой делительной машины, для которой винт был изготовлен при помощи новой винторезной машины, директор училища обратился в Главную Палату Мер и Весов с просьбой подвергнуть их строго научному исследованию, что и было исполнено. Исследования Главной Палаты показали, что наибольшая случайная ошибка этих машин не достигала одной сотой миллиметра. Такое лестное удостоверение Главной Палаты, подписанное академиком Н. Г. Егоровым и инспекторами Главной Палаты, ставит эти экспонаты на ряду с изделиями лучших заграничных фирм.

Не менее лестную аттестацию от Главной Палаты получили химические весы работы учеников механико-оптического отделения. Палата констатировала, что химические весы обладали высокой чувствительностью, так что при полной нагрузке в 20 граммов на каждую чашку 0,06 миллиграмма отклоняют стрелки на одно деление. О безукоризненных качествах изделий может свидетельствовать тот факт, что такое солидное учреждение, как Обуховский сталелитейный завод, заказало названному отделению делительную машину.

Другим видным участником часового отдела на этой выставке была известная часовая фирма Августа Эриксона.

Сообщу о ней попутно несколько данных. Основанная в 1865 году, стремясь постоянно к усовершенствованию при упорном труде и энергии своих руководителей, она достигла выдающихся результатов в часовом производстве и заслужила себе редкую репутацию среди обширного круга заказчиков.

Специальностью это фирмы были хронометры, т. е. часы особой конструкции, с чрезвычайно тщательной обработкой всех частей, служащие для точного измерения времени при астрономических и других наблюдениях. Для точнейших астрономических наблюдений на постоянных обсерваториях фирма изготовляла стенные астрономические нормальные часы. Эти часы имели секундный маятник, снабженный ртутной компенсацией от влияния температуры и атмосферного давления. На выставке фирмой представлено было два хронометра: на кардановском подвесе (морской тип) и столовые без кардановского подвеса, идущие по звездному времени. Кроме того были выставлены двое нормальных часов: одни по звездному времени и другие по среднему. В 1885 году фирма была удостоена звания: часовых и хронометровых дел мастера Николаевской Главной Астрономической Обсерватории в Пулкове.

За исключением часов фирмы Эриксон часы «Механикооптической и часовой школы» имели на международной, выставке преобладающее значение. По просьбе выставочного комитета школой была организована показательная мастерская; учащиеся школы тут же, при публике изготовляли детали часовых механизмов.

Эту выставку посетил фабрикант часов Гризель из Шо-де-фон в Швейцарии, и увидев станок и приспособления к изготовлению фрез системы проф. Завадского для нарезки зубчатых колес для карманных часов, нашел этот способ работы более рациональным, чем способ, практиковавшийся в то время в швейцарских часовых фабриках и просил проф. Завадского разрешить ему снять чертежи со станка и приспособлений. В скором времени на нескольких швейцарских часовых фабриках подобного рода станки и приспособления были уже введены в употребление.

На Международной Выставке Новейших Изобретений, состоявшейся в том же году, экспонаты школы были награждены высшею наградою - большою золотою медалью.

О значительности успехов Школы свидетельствует тот факт, что в 1913 году в швейцарской прессе появились статьи, упрекавшие швейцарских фабрикантов за то, что они действуют непатриотично, показывая свое производство проф. Завадскому, и этим вредят сами себе: они помогают ему усовершенствовать постановку дела в русской часовой школе и могут, таким образом, лишить Швейцарию русского рынка.

К сожалению, тогдашнее наше правительство оказалось крайне недальновидным по отношению к той роли, которую могла сыграть Часовая Школа для нашей промышленности, так как Завадскому в 1913 году было отказано в отпуске 40.000 рублей на покупку автоматов для оборудования образцовой фабрики карманных часов при Школе. На этой фабрике можно было бы изготовлять усовершенствованным механическим способом, при незначительном числе рабочих, до 100 штук карманных часов в день, что могло бы быть большим источником дохода для Школы и, самое главное, дать мощный толчок промышленной инициативе в этом направлении.

Рис. 17. Портрет проф. Завадского, организатора первой и единственной на территории С.С.С.Р. школы, с барельефа, выполненного скульптором Харламовым по случаю 30 летнего юбилея 1/XI 1919 г.

В первые годы революции положение Школы было настолько тяжелое, что ее существование висело на волоске, но, с улучшением общего положения и материального быта сотрудников Школы, а также, благодаря организации производства при Школе, она стала возрождаться и, в настоящее время, вылилась в часовую секцию при Техникуме Точной Механики, Оптики и Часового Производства.

С 1922 года Школа преобразована в Техникум, при котором имеется профессиональная техническая школа точной механики и оптики с отделением часового производства.

Рис. 18. Механическая мастерская. «Техникума точной механики и оптики»

Оканчивающие Техникум и Школу находят себе хорошие по специальности места.

Производственные мастерские при Техникуме исполняют крупные заказы для разных учреждений.

В этом отношении сильно поддерживает Техникум «Государственный трест точной механики», давая большие заказы на часовые механизмы, часы, электромагнитные и др. изделия.

Следует упомянуть, что технический директор Государственного треста точной механики, инженер Саркин, бывший воспитанник Техникума, организовал при Тресте производство будильников и ходиков.

В 1925 году, после обследования Техникума Главпрофобром, коллегия Главпрофобра признала Техникум Точной Механики и Оптики всесоюзным учебным заведением.

Я позволил себе отвести так много места нашей единственной на всей территории С.С.С.Р. часовой школе, так как история этой школы на 96 % является историей часового дела нашей республики.

Однако, нельзя ограничиться созданием только одной школы для насаждения у нас этой новой отрасли часовой промышленности; необходимо с этой целью построить целую сеть школ пониженного типа в районах, где существуют соответствующие кустарные производства, и Техникум, между прочим, должен воспитать контингент лиц, способных стать заведывающими этими школами, а также руководителями практических работ и инструкторами для обучения часовщиков-кустарей.

Рис. 19. Часовая мастерская «Техникума точной механики и оптики».

Германское правительство, в целях насаждения часового производства, а также упорядочения кустарного промысла, в свое время не останавливалось ни перед какими расходами. Еще в 1848 году выдавались большие ежегодные субсидии тем лицам, которые устраивали фабрики часов в кустарных районах с целью поднятия производительности труда кустарей. Один Ланге в Глассхютте в Саксонии получил от германского правительства в разное время субсидии на сумму около 300.000 марок; что же касается современных школ точной механики часового дела, то они там обставлены богатейшим образом.

Тоже самое в Швейцарии и отчасти во Франции.

Во время командировки проф. Завадского заграницу в 1913 году ему представилась возможность убедиться, что если наша часовая школа и уступает некоторым заграничным, то далеко не всем и не во многом; что же касается механико-оптического отделения, то оно по своим изделиям значительно выше заграничных. Проф. Завадский, чтобы подкрепить вышесказанное, приводит следующие факты:

Рис. 20.Первые карманные часы, выполненные учащимися в 1912 г. по собственно-изобретенному калибру.

1) Изделия Механико-оптического и часового отделений по части точных измерительных приборов компетентными специалистами (Главная Палата Мер и Весов, администрация Обуховского завода, профессора многих учебных заведений) признаны не уступающими таковым же изделиям, изготовляемым на наилучших заграничных заводах.

2) Что касается изготовления оптических стекол, ахроматических объективов, окуляров, призм прямого зрения и ахроматических, то такого рода работы не исполняются заграничными школами.

3) Заграницей изделия школьных мастерских по части Точной механики и оптики стоят значительно ниже таковых, исполненных на соответствующих заводах.

4) На Международной Выставке Новейших Изобретений в Петербурге в 1909 г. оптические и точные измерительные приборы механико-оптического и часового отделения были награждены большою золотою медалью, между тем как Цейсовские изделия там же были награждены малою золотою медалью.

Эти отрадные явления и факты можно проверить при осмотре Техникума Точной механики и Оптики на Демидовом пер. № 11 и убедиться в блестящих результатах, достигнутых там за эти годы.

Откуда часы до сих пор шли, главным образом, в Россию. До развития часовой промышленности это была бедная деревушка, населенная пастухами, теперь же это богатый город, жители которого не знают лишений. По имеющимся в нашем распоряжении данным о ввозе часовых механизмов можно заключить, что в Россию ежегодно поступало из заграницы часов на сумму около 20 миллионов рублей. Так например, из одной Швейцарии вывезено к нам в 1912 году часов более чем на 7 миллионов, (см. «Journal suisse d’horlogerie» 1913). Русские миллионы немало способствовали быстрому росту часовой промышленности и прочному обогащению тех стран, где укреплялась и развивалась эта отрасль промышленности.

Пора нам встряхнуться и понять, что и мы можем стать на путь серьезной конкуренции с заграницей в деле часового производства. Правда, не надо закрывать глаза на то, что в настоящее время техника часового производства заграницей стоит на такой высоте, что потребовались бы значительные усилия Для того, чтобы догнать в этом отношении заграницу. Мы опаздываем в этой отрасли промышленности и сильно опаздываем, но дело далеко не безнадежно, ибо на нашей стороне такое преимущество, как обширность внутреннего рынка.

Современное потребление наших часов и всякого рода часовых механизмов ничтожно по сравнению с ближайшим будущим, так как мы только вступаем на путь интенсивного развития нашей материальной культуры. Нашему народу нельзя отказать во врожденных способностях и талантах, необходимых для насаждений и развития столь тонкого производства, как часовое.

Среди наших кустарей не мало хороших часовщиков, следует только оказать им поддержку в смысле снабжения их современными орудиями производства и необходимыми материалами.

Государственному тресту точной механики следовало бы, в первую очередь, обслуживать часовщиков и удовлетворять их насущные нужды, снабжая их часовыми принадлежностями, без чего починка часов немыслима. В настоящее время это является самым существенным заданием.

На этом я кончаю свой скромный труд в надежде, что Соответственные органы у нас в РСФСР сделают все от них зависящее для поднятия и развития этого прекраснейшего из всех искусств.

ГЛАВА 5 К ПОСЛЕДНЕЙ РЕСПУБЛИКЕ Россия - предвестница мировой федерации республик. Герберт Уэллс. Март 1917г. 1Итак, голову Ленина повелели сделать большой.Очень большой.Настолько большой, чтобы в ней мог бы поместиться зал для конференций и съездов.К такой голове надо