Множество карет, дрожек и колясок стояло перед подъездом дома, в котором производилась аукционная продажа вещей одного из тех богатых любителей искусств, которые сладко продремали всю жизнь свою, погруженные в зефиры и амуры, которые невинно прослыли меценатами и простодушно издержали для этого миллионы, накопленные их основательными отцами, а часто даже собственными прежними трудами. Таких меценатов, как известно, теперь уже нет, и наш XIX век давно уже приобрел скучную физиономию банкира, наслаждающегося своими миллионами только в виде цифр, выставляемых на бумаге. Длинная зала была наполнена самою пестрою толпой посетителей, налетевших, как хищные птицы на неприбранное тело. Тут была целая флотилия русских купцов из Гостиного двора и даже толкучего рынка, в синих немецких сюртуках. Вид их и выраженье лиц были здесь как-то тверже, вольнее и не означались той приторной услужливостью, которая так видна в русском купце, когда он у себя в лавке перед покупщиком. Тут они вовсе не чинились, несмотря на то что в этой же зале находилось множество тех аристократов, перед которыми они в другом месте готовы были своими поклонами смести пыль, нанесенную своими же сапогами. Здесь они были совершенно развязны, щупали без церемонии книги и картины, желая узнать доброту товара, и смело перебивали цену, набавляемую графами-знатоками. Здесь были многие необходимые посетители аукционов, постановившие каждый день бывать в нем вместо завтрака; аристократы-знатоки, почитавшие обязанностью не упустить случая умножить свою коллекцию и не находившие другого занятия от 12 до 1 часа; наконец, те благородные господа, которых платья и карманы очень худы, которые являются ежедневно без всякой корыстолюбивой цели, но единственно, чтобы посмотреть, чем что кончится, кто будет давать больше, кто меньше, кто кого перебьет и за кем что останется. Множество картин было разбросано совершенно без всякого толку; с ними были перемешаны и мебели, и книги с вензелями прежнего владетеля, может быть, не имевшего вовсе похвального любопытства в них заглядывать. Китайские вазы, мраморные доски для столов, новые и старые мебели с выгнутыми линиями, с грифами, сфинксами и львиными лапами, вызолоченные и без позолоты, люстры, кенкеты все было навалено, и вовсе не в таком порядке, как в магазинах. Все представляло какой-то хаос искусств. Вообще ощущаемое нами чувство при виде аукциона страшно: в нем все отзывается чем-то похожим на погребальную процессию. Зал, в котором он производится, всегда как-то мрачен; окна, загроможденные мебелями и картинами, скупо изливают свет, безмолвие, разлитое на лицах, и погребальный голос аукциониста, постукивающего молотком и отпевающего панихиду бедным, так странно встретившимся здесь искусствам. Все это, кажется, усиливает еще более странную неприятность впечатленья.
Аукцион, казалось, был в самом разгаре. Целая толпа порядочных людей, сдвинувшись вместе, хлопотала о чем-то наперерыв. Со всех сторон раздававшиеся слова: «Рубль, рубль, рубль», не давали времени аукционисту повторять надбавляемую цену, которая уже возросла вчетверо больше объявленной. Обступившая толпа хлопотала из-за портрета, который не мог не остановить всех, имевших сколько-нибудь понятия в живописи. Высокая кисть художника выказывалась в нем очевидно. Портрет, по-видимому, уже несколько раз был ресторирован и поновлен и представлял смуглые черты какого-то азиатца в широком платье, с необыкновенным, странным выраженьем в лице; но более всего обступившие были поражены необыкновенной живостью глаз. Чем более всматривались в них, тем более они, казалось, устремлялись каждому вовнутрь. Эта странность, этот необыкновенный фокус художника заняли вниманье почти всех. Много уже из состязавшихся о нем отступились, потому что цену набили неимоверную. Остались только два известные аристократа, любители живописи, не хотевшие ни за что отказаться от такого приобретенья. Они горячились и набили бы, вероятно, цену до невозможности, если бы вдруг один из тут же рассматривавших не произнес:
Позвольте мне прекратить на время ваш спор. Я, может быть, более, нежели всякий другой, имею право на этот портрет.
Слова эти вмиг обратили на него внимание всех. Это был стройный человек, лет тридцати пяти, с длинными черными кудрями. Приятное лицо, исполненное какой-то светлой беззаботности, показывало душу, чуждую всех томящих светских потрясений; в наряде его не было никаких притязаний на моду: все показывало в нем артиста. Это был, точно, художник Б., знаемый лично многими из присутствовавших.
Как ни странны вам покажутся слова мои, продолжал он, видя устремившееся на себя всеобщее внимание, но если вы решитесь выслушать небольшую историю, может быть, вы увидите, что я был вправе произнести их. Всё меня уверяют, что портрет есть тот самый, которого я ищу.
Весьма естественное любопытство загорелось почти на лицах всех, и самый аукционист, разинув рот, остановился с поднятым в руке молотком, приготовляясь слушать. В начале рассказа многие обращались невольно глазами к портрету, но потом все вперились в одного рассказчика, по мере того как рассказ его становился занимательней.
Вам известна та часть города, которую называют Коломною. Так он начал. Тут все непохоже на другие части Петербурга; тут не столица и не провинция; кажется, слышишь, перейдя в коломенские улицы, как оставляют тебя всякие молодые желанья и порывы. Сюда не заходит будущее, здесь все тишина и отставка, все, что осело от столичного движенья. Сюда переезжают на житье отставные чиновники, вдовы, небогатые люди, имеющие знакомство с сенатом и потому осудившие себя здесь почти на всю жизнь; выслужившиеся кухарки, толкающиеся целый день на рынках, болтающие вздор с мужиком в мелочной лавочке и забирающие каждый день на пять копеек кофию да на четыре сахару, и, наконец, весь тот разряд людей, который можно назвать одним словом: пепельный, людей, которые с своим платьем, лицом, волосами, глазами имеют какую-то мутную, пепельную наружность, как день, когда нет на небе ни бури, ни солнца, а бывает просто ни се ни то: сеется туман и отнимает всякую резкость у предметов. Сюда можно причислить отставных театральных капельдинеров, отставных титулярных советников, отставных питомцев Марса с выколотым глазом и раздутою губою. Эти люди вовсе бесстрастны: идут, ни на что не обращая глаз, молчат, ни о чем не думая. В комнате их не много добра; иногда просто штоф чистой русской водки, которую они однообразно сосут весь день без всякого сильного прилива в голове, возбуждаемого сильным приемом, какой обыкновенно любит задавать себе по воскресным дням молодой немецкий ремесленник, этот удалец Мещанской улицы, один владеющий всем тротуаром, когда время перешло за двенадцать часов ночи.
Жизнь в Коломне страх уединенна: редко покажется карета, кроме разве той, в которой ездят актеры, которая громом, звоном и бряканьем своим одна смущает всеобщую тишину. Тут всё пешеходы; извозчик весьма часто без седока плетется, таща сено для бородатой лошаденки своей. Квартиру можно сыскать за пять рублей в месяц, даже с кофием поутру. Вдовы, получающие пенсион, тут самые аристократические фамилии; они ведут себя хорошо, метут часто свою комнату, толкуют с приятельницами о дороговизне говядины и капусты; при них часто бывает молоденькая дочь, молчаливое, безгласное, иногда миловидное существо, гадкая собачонка и стенные часы с печально постукивающим маятником. Потом следуют актеры, которым жалованье не позволяет выехать из Коломны, народ свободный, как все артисты, живущие для наслажденья. Они, сидя в халатах, чинят пистолет, клеют из картона всякие вещицы, полезные для дома, играют с пришедшим приятелем в шашки и карты, и так проводят утро, делая почти то же ввечеру, с присоединеньем кое-когда пунша. После сих тузов и аристократства Коломны следует необыкновенная дробь и мелочь. Их так же трудно поименовать, как исчислить то множество насекомых, которое зарождается в старом уксусе. Тут есть старухи, которые молятся; старухи, которые пьянствуют; старухи, которые и молятся и пьянствуют вместе; старухи, которые перебиваются непостижимыми средствами, как муравьи таскают с собою старое тряпье и белье от Калинкина мосту до толкучего рынка, с тем чтобы продать его там за пятнадцать копеек; словом, часто самый несчастный осадок человечества, которому бы ни один благодетельный политический эконом не нашел средств улучшить состояние.
Я для того привел их, чтобы показать вам, как часто этот народ находится в необходимости искать одной только внезапной, временной помощи, прибегать к займам; и тогда поселяются между ними особого рода ростовщики, снабжающие небольшими суммами под заклады и за большие проценты. Эти небольшие ростовщики бывают в несколько раз бесчувственней всяких больших, потому что возникают среди бедности и ярко выказываемых нищенских лохмотьев, которых не видит богатый ростовщик, имеющий дело только с приезжающими в каретах. И потому уже слишком рано Убирает в душах их всякое чувство человечества. Между такими ростовщиками был один... но не мешает вам сказать, что происшествие, о котором я принялся рассказать, относится к прошедшему веку, именно к царствованию покойной государыни Екатерины Второй. Вы можете сами понять, что самый вид Коломны и жизнь внутри ее должны были значительно измениться. Итак, между ростовщиками был один существо во всех отношениях необыкновенное, поселившееся уже давно в сей части города. Он ходил в широком азиатском наряде; темная краска лица указывала на южное его происхождение, но какой именно был он нации: индеец, грек, персиянин, об этом никто не мог сказать наверно. Высокий, почти необыкновенный рост, смуглое, тощее, запаленное лицо и какой-то непостижимо страшный цвет его, большие, необыкновенного огня глаза, нависнувшие густые брови отличали его сильно и резко от всех пепельных жителей столицы. Самое жилище его не похоже было на прочие маленькие деревянные домики. Это было каменное строение, вроде тех, которых когда-то настроили вдоволь генуэзские купцы, с неправильными, неравной величины окнами, с железными ставнями и засовами. Этот ростовщик отличался от других ростовщиков уже тем, что мог снабдить какою угодно суммою всех, начиная от нищей старухи до расточительного придворного вельможи. Пред домом его показывались часто самые блестящие экипажи, из окон которых иногда глядела голова роскошной светской дамы. Молва, по обыкновению, разнесла, что железные сундуки его полны без счету денег, драгоценностей, бриллиантов и всяких залогов, но что, однако же, он вовсе не имел той корысти, какая свойственна другим ростовщикам. Он давал деньги охотно, распределяя, казалось, весьма выгодно сроки платежей; но какими-то арифметическими странными выкладками заставлял их восходить до непомерных процентов. Так, по крайней мере, говорила молва. Но что страннее всего и что не могло не поразить многих это была странная судьба всех тех, которые получали от него деньги: все они оканчивали жизнь несчастным образом. Было ли это просто людское мнение, нелепые суеверные толки или с умыслом распущенные слухи это осталось неизвестно. Но несколько примеров, случившихся в непродолжительное время пред глазами всех, были живы и разительны.
Из среды тогдашнего аристократства скоро обратил на себя глаза юноша лучшей фамилии, отличившийся уже в молодых летах на государственном поприще, жаркий почитатель всего истинного, возвышенного, ревнитель всего, что породило искусство и ум человека, пророчивший в себе мецената. Скоро он был достойно отличен самой государыней, вверившей ему значительное место, совершенно согласное с собственными его требованиями, место, где он мог много произвести для наук и вообще для добра. Молодой вельможа окружил себя художниками, поэтами, учеными. Ему хотелось всему дать работу, все поощрить. Он предпринял на собственный счет множество полезных изданий, надавал множество заказов, объявил поощрительные призы, издержал на это кучи денег и наконец расстроился. Но, полный великодушного движенья, он не хотел отстать от своего дела, искал везде занять и наконец обратился к известному ростовщику. Сделавши значительный заем у него, этот человек в непродолжительное время изменился совершенно: стал гонителем, преследователем развивающегося ума и таланта. Во всех сочинениях стал видеть дурную сторону, толковал криво всякое слово. Тогда, на беду, случилась французская революция. Это послужило ему вдруг орудием для всех возможных гадостей. Он стал видеть во всем какое-то революционное направление, во всем ему чудились намеки. Он сделался подозрительным до такой степени, что начал наконец подозревать самого себя, стал сочинять ужасные, несправедливые доносы, наделал тьму несчастных. Само собой разумеется, что такие поступки не могли не достигнуть наконец престола. Великодушная государыня ужаснулась и, полная благородства души, украшающего венценосцев, произнесла слова, которые хотя не могли перейти к нам во всей точности, но глубокий смысл их впечатлелся в сердцах многих. Государыня заметила, что не под монархическим правлением угнетаются высокие, благородные движенья души, не там презираются и преследуются творенья ума, поэзии и художеств; что, напротив, одни монархи бывали их покровителями; что Шекспиры, Мольеры процветали под их великодушной защитой, между тем как Дант не мог найти угла в своей республиканской родине; что истинные гении возникают во время блеска и могущества государей и государств, а не во время безобразных политических явлений и терроризмов республиканских, которые доселе не подарили миру ни одного поэта; что нужно отличать поэтов-художников, ибо один только мир и прекрасную тишину низводят они в душу, а не волненье и ропот; что ученые, поэты и все производители искусств суть перлы и бриллианты в императорской короне: ими красуется и получает еще больший блеск эпоха великого государя. Словом, государыня, произнесшая сии слова, была в эту минуту божественно прекрасна. Я помню, что старики не могли об этом говорить без слез. В деле все приняли участие. К чести нашей народной гордости надобно заметить, что в русском сердце всегда обитает прекрасное чувство взять сторону угнетенного. Обманувший доверенность вельможа был наказан примерно и отставлен от места. Но наказание гораздо ужаснейшее читал он на лицах своих соотечественников. Это было решительное и всеобщее презрение. Нельзя рассказать, как страдала тщеславная душа; гордость, обманутое честолюбие, разрушившиеся надежды все соединилось вместе, и в припадках страшного безумия и бешенства прервалась его жизнь.
Другой разительный пример произошел тоже в виду всех: из красавиц, которыми не бедна была тогда наша северная столица, одна одержала решительное первенство над всеми. Это было какое-то чудное слиянье нашей северной красоты с красотой полудня, бриллиант, какой попадается на свете редко. Отец мой признавался, что никогда он не видывал во всю жизнь свою ничего подобного. Все, казалось, в ней соединилось: богатство, ум и душевная прелесть. Искателей была толпа, и в числе их замечательнее всех был князь Р., благороднейший, лучший из всех молодых людей, прекраснейший и лицом, и рыцарскими, великодушными порывами, высокий идеал романов и женщин, Грандисон во всех отношениях. Князь Р. был влюблен страстно и безумно; такая же пламенная любовь была ему ответом. Но родственникам показалась партия неровною. Родовые вотчины князя уже давно ему не принадлежали, фамилия была в опале, и плохое положенье дел его было известно всем. Вдруг князь оставляет на время столицу, будто бы с тем, чтобы поправить свои дела, и спустя непродолжительное время является окруженный пышностью и блеском неимоверным. Блистательные балы и праздники делают его известным двору. Отец красавицы становится благосклонным, и в городе разыгрывается интереснейшая свадьба. Откуда произошла такая перемена и неслыханное богатство жениха, этого не мог наверно изъяснить никто; но поговаривали стороною, что он вошел в какие-то условия с непостижимым ростовщиком и сделал у
него заем. Как бы то ни было, но свадьба заняла весь город, и жених и невеста были предметом общей зависти. Воем была известна их жаркая, постоянная любовь, долгие томленья, претерпенные с обеих сторон, высокие достоинства обоих. Пламенные женщины начертывали заранее то райское блаженство, которым будут наслаждаться молодые супруги. Но вышло все иначе. В один год произошла страшная перемена в муже. Ядом подозрительной ревности, нетерпимостью и неистощимыми капризами отравился дотоле благородный и прекрасный характер. Он стал тираном и мучителем жены своей и, чего бы никто не мог предвидеть, прибегнул к самым бесчеловечным поступкам, даже побоям. В один год никто не мог узнать той женщины, которая еще недавно блистала и влекла за собою толпы покорных поклонников. Наконец, не в силах будучи выносить долее тяжелой судьбы своей, она первая заговорила о разводе. Муж пришел в бешенство при одной мысли о том. В первом движенье неистовства ворвался он к ней в комнату с ножом и, без сомнения, заколол бы ее тут же, если бы его не схватили и не удержали. В порыве исступленья и отчаянья он обратил нож на себя и в ужаснейших муках окончил жизнь.
Кроме сих двух примеров, совершившихся в глазах всего общества, рассказывали множество случившихся в низших классах, которые почти все имели ужасный конец. Там честный, трезвый человек делался пьяницей; там купеческий приказчик обворовал своего хозяина; там извозчик, возивший несколько лет честно, за грош зарезал седока. Нельзя, чтобы такие происшествия, рассказываемые иногда не без прибавлений, не навели род какого-то невольного ужаса на скромных обитателей Коломны. Никто не сомневался о присутствии нечистой силы в этом человеке. Говорили, что он предлагал такие условия, от которых дыбом поднимались волоса и которых никогда потом не посмел несчастный передавать другому; что деньги его имеют прожигающее свойство, раскаляются сами собою и носят какие-то странные знаки... словом, много было всяких нелепых толков. И замечательно то, что все это коломенское население, весь этот мир бедных старух, мелких чиновников, мелких артистов и, словом, всей мелюзги, которую мы только поименовали, соглашались лучше терпеть и выносить последнюю крайность, нежели обратиться к страшному ростовщику; находили даже умерших от голода старух, которые лучше соглашались умертвить свое тело, нежели погубить душу. Встречаясь с ним на улице, невольно чувствовали страх. Пешеход осторожно пятился и долго еще озирался после того назад, следя пропадавшую вдали его непомерную высокую фигуру. В одном уже образе было столько необыкновенного, что всякого заставило бы невольно приписать ему сверхъестественное существование. Эти сильные черты, врезанные так глубоко, как не случается у человека; этот горячий бронзовый цвет лица; эта непомерная гущина бровей, невыносимые, страшные глаза, даже самые широкие складки его азиатской одежды все, казалось, как будто говорило, что пред страстями, двигавшимися в этом теле, были бледны все страсти других людей. Отец мой всякий раз останавливался неподвижно, когда встречал его, и всякий раз не мог удержаться, чтобы не произнести: «Дьявол, совершенный дьявол!» Но надобно вас поскорее познакомить с моим отцом, который, между прочим, есть настоящий сюжет этой истории.
Отец мой был человек замечательный во многих отношениях. Это был художник, каких мало, одно из тех чуд, которых извергает из непочатого лона своего только одна Русь, художник-самоучка, отыскавший сам в душе своей, без учителей и школы, правила и законы, увлеченный только одною жаждою усовершенствованья и шедший, по причинам, может быть, неизвестным ему самому, одною только указанною из души дорогою; одно из тех самородных чуд, которых часто современники честят обидным словом «невежи» и которые не охлаждаются от охулений и собственных неудач, получают только новые рвенья и силы, и уже далеко в душе своей уходят от тех произведений, за которые получили титло невежи. Высоким внутренним инстинктом почуял он присутствие мысли в каждом предмете; постигнул сам собой истинное значение слова «историческая живопись»; постигнул, почему простую головку, простой портрет Рафаэля, Леонардо да Винчи, Тициана, Корреджио можно назвать историческою живописью и почему огромная картина исторического содержания все-таки будет tableau de genre, несмотря на все притязанья художника на историческую живопись. И внутреннее чувство, и собственное убеждение обратили кисть его к христианским предметам, высшей и последней ступени высокого. У него не было честолюбия или раздражительности, так неотлучной от характера многих художников. Это был твердый характер, честный, прямой человек, даже грубый, покрытый снаружи несколько черствой корою, не без некоторой гордости в душе, отзывавшийся о людях вместе и снисходительно и резко. «Что на них глядеть, обыкновенно говорил он, ведь я не для них работаю. Не в гостиную понесу я мои картины, их поставят в церковь. Кто поймет меня поблагодарит, не поймет все-таки помолится Богу. Светского человека нечего винить, что он не смыслит живописи; зато он смыслит в картах, знает толк в хорошем вине, в лошадях, зачем знать больше барину? Еще, пожалуй, как попробует того да другого да пойдет умничать, тогда и житья от него не будет! Всякому свое, всякий пусть занимается своим. По мне, уж лучше тот человек, который говорит прямо, что он не знает толку, нежели тот, который корчит лицемера, говорит, будто бы знает то, чего не знает, и только гадит да портит». Он работал за небольшую плату, то есть за плату, которая была нужна ему только для поддержанья семейства и для доставленья возможности трудиться. Кроме того, он ни в каком случае не отказывался помочь другому и протянуть руку помощи бедному художнику; веровал простой, благочестивой верою предков, и оттого, может быть, на изображенных им лицах являлось само собою то высокое выраженье, до которого не могли докопаться блестящие таланты. Наконец постоянством своего труда и неуклонностью начертанного себе пути он стал даже приобретать уважение со стороны тех, которые честили его невежей и доморощенным самоучкой. Ему давали беспрестанно заказы в церкви, и работа у него не переводилась. Одна из работ заняла его сильно. Не помню уже, в чем именно состоял сюжет ее, знаю только то на картине нужно было поместить духа тьмы. Долго думал он над тем, какой дать ему образ; ему хотелось осуществить в лице его все тяжелое, гнетущее человека. При таких размышлениях иногда проносился в голове его образ таинственного ростовщика, и он думал невольно: «Вот бы с кого мне следовало написать дьявола». Судите же об его изумлении, когда один раз, работая в своей мастерской, услышал он стук в дверь, и вслед за тем прямо вошел к нему ужасный ростовщик. Он не мог не почувствовать какой-то внутренней дрожи, которая пробежала невольно по его телу.
Ты художник? сказал он без всяких церемоний моему отцу.
Художник, сказал отец в недоуменье, ожидая, что будет далее.
Хорошо. Нарисуй с меня портрет. Я, может быть, скоро умру, детей у меня нет; но я не хочу умереть совершенно, я хочу жить. Можешь ли ты нарисовать такой портрет, чтобы был совершенно как живой?
Отец мой подумал: «Чего лучше? он сам просится в дьяволы ко мне на картину». Дал слово. Они уговорились во времени и цене, и на другой же день, схвативши палитру и кисти, отец мой уже был у него. Высокий двор, собаки, железные двери и затворы, дугообразные окна, сундуки, покрытые старинными коврами, и, наконец, сам необыкновенный хозяин, севший неподвижно перед ним, все это произвело на него странное впечатление. Окна, как нарочно, были заставлены и загромождены снизу так, что давали i нет только с одной верхушки. «Черт побери, как теперь хорошо осветилось его лицо!» сказал он про себя и принялся жадно писать, как бы опасаясь, чтобы как-нибудь не исчезло счастливое освещенье. «Экая сила! повторил он про себя. Если я хотя вполовину изображу его так, как он есть теперь, он убьет всех моих святых и ангелов; они побледнеют пред ним. Какая дьявольская сила! он у меня просто выскочит из полотна, если только хоть немного буду верен натуре. Какие необыкновенные черты!» повторял он беспрестанно, усугубляя рвенье, и уже видел сам, как стали переходить на полотно некоторые черты. Но чем более он приближался к ним, тем более чувствовал какое-то тягостное, тревожное чувство, непонятное себе самому. Однако же, несмотря на то, он положил себе преследовать с буквальною точностью всякую незаметную черту и выраженье. Прежде всего занялся он отделкою глаз. В этих глазах столько было силы, что, казалось, нельзя бы и помыслить передать их точно, как были в натуре. Однако же во что бы то ни стало он решился доискаться в них последней мелкой черты и оттенка, постигнуть их тайну... Но как только начал он входить и углубляться в них кистью, в душе его возродилось такое странное отвращенье, такая непонятная тягость, что он должен был на несколько времени бросить кисть и потом приниматься вновь. Наконец уже не мог он более выносить, он чувствовал, что эти глаза вонзались ему в душу и производили в ней тревогу непостижимую. На другой, на третий день это было еще сильнее. Ему сделалось страшно. Он бросил кисть и сказал наотрез, что не может более писать с него. Надобно было видеть, как изменился при этих словах странный ростовщик. Он бросился к нему в ноги и молил кончить портрет, говоря, что от сего зависит судьба его и существование в мире, что уже он тронул своею кистью его живые черты, что если он передаст их верно, жизнь его сверхъестественною силою удержится в портрете, что он чрез то не умрет совершенно, что ему нужно присутствовать в мире. Отец мой почувствовал ужас от таких слов: они ему показались до того странны и страшны, что он бросил и кисти и палитру и бросился опрометью вон из комнаты.
Мысль о том тревожила его весь день и всю ночь, а поутру он получил от ростовщика портрет, который принесла ему какая-то женщина, единственное существо, бывшее у него в услугах, объявившая тут же, что хозяин не хочет портрета, не дает за него ничего и присылает назад. Ввечеру того же дни узнал он, что ростовщик умер и что собираются уже хоронить его по обрядам его религии. Все это казалось ему неизъяснимо странно. А между тем с этого времени оказалась в характере его ощутительная перемена: он чувствовал неспокойное, тревожное состояние, которому сам не мог понять причины, и скоро произвел он такой поступок, которого бы никто не мог от него ожидать. С некоторого времени труды одного из учеников его начали привлекать внимание небольшого круга знатоков и любителей. Отец мой всегда видел в нем талант и оказывал ему за то свое особенное расположение. Вдруг почувствовал он к нему зависть. Всеобщее участие и толки о нем сделались ему невыносимы. Наконец, к довершенью досады, узнает он, что ученику его предложили написать картину для вновь отстроенной богатой церкви. Это его взорвало. «Нет, не дам же молокососу восторжествовать! говорил он. Рано, брат, вздумал стариков сажать в грязь! Еще, слава Богу, есть у меня силы. Вот мы увидим, кто кого скорее посадит в грязь». И прямодушный, честный в душе человек употребил интриги и происки, которыми дотоле всегда гнушался; добился наконец того, что на картину объявлен был конкурс и другие художники могли войти также с своими работами. После чего заперся он в свою комнату и с жаром принялся за кисть. Казалось, все свои силы, всего себя хотел он сюда собрать. И точно, это вышло одно из лучших его произведений. Никто не сомневался, чтобы не за ним осталось первенство. Картины были представлены, и все прочие показались пред нею как ночь пред днем. Как вдруг один из присутствовавших членов, если не ошибаюсь, духовная особа, сделал замечание, поразившее всех. «В картине художника, точно, есть много таланта, сказал он, но нет святости в лицах; есть даже, напротив того, что-то демонское в глазах, как будто бы рукою художника водило нечистое чувство». Все взглянули и не могли не убедиться в истине сих слов. Отец мой бросился вперед к своей картине, как бы с тем, чтобы поверить самому такое обидное замечание, и с ужасом увидел, что он всем почти фигурам придал глаза ростовщика. Они так глядели демонски-сокрушительно, что он сам невольно вздрогнул. Картина была отвергнута, и он должен был, к неописанной своей досаде, услышать, что первенство осталось за его учеником. Невозможно было описать того бешенства, с которым он возвратился домой. Он чуть не прибил мать мою, разогнал детей, переломал кисти и мольберт, схватил со стены портрет ростовщика, потребовал ножа и велел разложить огонь в камине, намереваясь изрезать его в куски и сжечь. На этом движенье застал его вошедший в комнату приятель, живописец, как и он, весельчак, всегда довольный собой, не заносившийся никакими отдаленными желаньями, работавший весело все, что попадалось, и еще веселей того принимавшийся за обед и пирушку.
Что ты делаешь, что собираешься жечь? сказал он и подошел к портрету. Помилуй, это одно из самых лучших твоих произведений. Это ростовщик, который недавно умер; да это совершеннейшая вещь. Ты ему просто попал не в бровь, а в самые глаза залез. Так в жизнь никогда не глядели глаза, как они глядят у тебя.
А вот я посмотрю, как они будут глядеть в огне, сказал отец, сделавши движенье швырнуть его в камин.
Остановись, ради Бога! сказал приятель, удержав его, отдай его уж лучше мне, если он тебе до такой степени колет глаз.
Отец сначала упорствовал, наконец согласился, и весельчак, чрезвычайно довольный своим приобретением, утащил портрет с собою.
По уходе его отец мой вдруг почувствовал себя спокойнее. Точно как будто бы вместе с портретом свалилась тяжесть с его души. Он сам изумился своему злобному чувству, своей зависти и явной перемене своего характера. Рассмотревши поступок свой, он опечалился душою и не без внутренней скорби произнес:
Нет, это Бог наказал меня; картина моя поделом понесла посрамленье. Она была замышлена с тем, чтобы погубить брата. Демонское чувство зависти водило моею кистью, демонское чувство должно было и отразиться в ней.
Он немедленно отправился искать бывшего ученика своего, обнял его крепко, просил у него прощенья и старался сколько мог загладить пред ним вину свою. Работы его вновь потекли по-прежнему безмятежно; но задумчивость стала показываться чаще на его лице. Он больше молился, чаще бывал молчалив и не выражался так резко о людях; самая грубая наружность его характера как-то умягчилась. Скоро одно обстоятельство еще более потрясло его. Он уже давно не видался с товарищем своим, выпросившим у него портрет. Уже собирался было идти его проведать, как вдруг он сам вошел неожиданно в его комнату. После нескольких слов и вопросов с обеих сторон он сказал:
Ну, брат, недаром ты хотел сжечь портрет. Черт его побери, в нем есть что-то странное... Я ведьмам не верю, но, воля твоя: в нем сидит нечистая сила...
Как? сказал отец мой.
А так, что с тех пор как повесил я к себе его в комнату, почувствовал тоску такую... точно как будто бы хотел кого-то зарезать. В жизнь мою я не знал, что такое бессонница, а теперь испытал не только бессонницу, но сны такие... я и сам не умею сказать, сны ли это или что другое: точно домовой тебя душит, и все мерещится проклятый старик. Одним словом, не могу рассказать тебе моего состояния. Подобного со мной никогда не бывало. Я бродил как шальной все эти дни: чувствовал какую-то боязнь, неприятное ожиданье чего-то. Чувствую, что не могу сказать никому веселого и искреннего слова; точно как будто возле меня сидит шпион какой-нибудь. И только с тех пор, как отдал портрет племяннику, который напросился на него, почувствовал, что с меня вдруг будто какой-то камень свалился с плеч: вдруг почувствовал себя веселым, как видишь. Ну, брат, состряпал ты черта!
Во время этого рассказа отец мой слушал его с неразвлекаемым вниманием и наконец спросил:
И портрет теперь у твоего племянника?
Куда у племянника! не выдержал, сказал весельчак, знать, душа самого ростовщика переселилась в него: он выскакивает из рам, расхаживает по комнате; и то, что рассказывает племянник, просто уму непонятно. Я бы принял его за сумасшедшего, если бы отчасти не испытал сам. Он его продал какому-то собирателю картин, да и тот не вынес его и тоже кому-то сбыл с рук.
Этот рассказ произвел сильное впечатление на моего отца. Он задумался не в шутку, впал в ипохондрию и наконец совершенно уверился в том, что кисть его послужила дьявольским орудием, что часть жизни ростовщика перешла в самом деле как-нибудь в портрет и тревожит теперь людей, внушая бесовские побуждения, совращая художника с пути, порождая страшные терзанья зависти, и проч., и проч. Три случившиеся вслед за тем несчастия, три внезапные смерти жены, дочери и малолетнего сына почел он небесною казнью себе и решился непременно оставить свет. Как только минуло мне девять лет, он поместил меня в Академию художеств и, расплатясь с своими должниками, удалился в одну уединенную обитель, где скоро постригся в монахи. Там строгостью жизни, неусыпным соблюдением всех монастырских правил он изумил всю братью. Настоятель монастыря, узнавши об искусстве его кисти, требовал от него написать главный образ в церковь. Но смиренный брат сказал наотрез, что он недостоин взяться за кисть, что она осквернена, что трудом и великими жертвами он должен прежде очистить свою душу, чтобы удостоиться приступить к такому делу. Его не хотели принуждать. Он сам увеличивал для себя, сколько было возможно, строгость монастырской жизни. Наконец уже и она становилась ему недостаточною и не довольно строгою. Он удалился с благословенья настоятеля в пустынь, чтоб быть совершенно одному. Там из древесных ветвей выстроил он себе келью, питался одними сырыми кореньями, таскал на себе камни с места на место, стоял от восхода до заката солнечного на одном и том же месте с поднятыми к небу руками, читая беспрерывно молитвы. Словом, изыскивал, казалось, все возможные степени терпенья и того непостижимого самоотверженья, которому примеры можно разве найти в одних житиях святых. Таким образом долго, в продолжение нескольких лет, изнурял он свое тело, подкрепляя его в то же время живительною силою молитвы. Наконец в один день пришел он в обитель и сказал твердо настоятелю: «Теперь я готов. Если Богу угодно, я совершу свой труд». Предмет, взятый им, было Рождество Иисуса. Целый год сидел он за ним, не выходя из своей кельи, едва питая себя суровой пищей, молясь беспрестанно. По истечении года картина была готова. Это было, точно, чудо кисти. Надобно знать, что ни братья, ни настоятель не имели больших сведений в живописи, но все были поражены необыкновенной святостью фигур. Чувство божественного смиренья и кротости в лице Пречистой Матери, склонившейся над Младенцем, глубокий разум в очах Божественного Младенца, как будто уже что-то прозревающих вдали, торжественное молчанье пораженных божественным чудом царей, повергнувшихся к ногам Его, и, наконец, святая, невыразимая тишина, обнимающая всю картину, все это предстало в такой согласной силе и могуществе красоты, что впечатление было магическое. Вся братья поверглась на колена пред новым образом, и умиленный настоятель произнес: «Нет, нельзя человеку с помощью одного человеческого искусства произвести такую картину: святая, высшая сила водила твоею кистью, и благословенье небес почило на труде твоем».
В это время окончил я свое ученье в Академии, получил золотую медаль и вместе с нею радостную надежду на путешествие в Италию лучшую мечту двадцатилетнего художника. Мне оставалось только проститься с моим отцом, с которым уже двенадцать лет я расстался. Признаюсь, даже самый образ его давно исчезнул из моей памяти. Я уже несколько наслышался о суровой святости его жизни и заранее воображал встретить черствую наружность отшельника, чуждого всему в мире, кроме своей кельи и молитвы, изнуренного, высохшего от вечного поста и бденья. Но как же я изумился, когда предстал предо мною прекрасный, почти божественный старец! И следов измождения не было заметно на его лице: оно сияло светлостью небесного веселия. Белая, как снег, борода и тонкие, почти воздушные волосы такого же серебристого цвета рассыпались картинно по груди и по складкам его черной рясы и падали до самого вервия, которым опоясывалась его убогая монашеская одежда; но более всего изумительно было для меня услышать из уст его такие слова и мысли об искусстве, которое, признаюсь, я долго буду хранить в душе и желал бы искренно, чтобы всякий мой собрат сделал то же.
Я ждал тебя, сын мой, сказал он, когда я подошел к его благословенью. Тебе предстоит путь, по которому отныне потечет жизнь твоя. Путь твой чист, не совратись с него. У тебя есть талант; талант есть драгоценнейший дар Бога не погуби его. Исследуй, изучай все, что ни видишь, покори всё кисти, но во всем умей находить внутреннюю мысль и пуще всего старайся постигнуть высокую тайну созданья. Блажен избранник, владеющий ею. Нет ему низкого предмета в природе. В ничтожном художник-создатель так же велик, как и в великом; в презренном у него уже нет презренного, ибо сквозит невидимо сквозь него прекрасная душа создавшего, и презренное уже получило высокое выражение, ибо протекло сквозь чистилище его души. Намек о божественном, небесном рае заключен для человека в искусстве, и по тому одному оно уже выше всего. И во сколько раз торжественный покой выше всякого волненья мирского; во сколько раз творенье выше разрушенья; во сколько раз ангел одной только чистой невинностью светлой души своей выше всех несметных сил и гордых страстей сатаны, во столько раз выше всего, что ни есть на свете, высокое созданье искусства. Все принеси ему в жертву и возлюби его всею страстью. Не страстью, дышащей земным вожделением, но тихой небесной страстью; без нее не властен человек возвыситься от земли и не может дать чудных звуков успокоения. Ибо для успокоения и примирения всех нисходит в мир высокое созданье искусства. Оно не может поселить ропота в душе, но звучащей молитвой стремится вечно к Богу. Но есть минуты, темные минуты...
Он остановился, и я заметил, что вдруг омрачился светлый лик его, как будто бы на него набежало какое-то мгновенное облако.
Есть одно происшествие в моей жизни, сказал он. Доныне я не могу понять, что был тот странный образ, с которого я написал изображение. Это было точно какое-то дьявольское явление. Я знаю, свет отвергает существованье дьявола, и потому не буду говорить о нем. Но скажу только, что я с отвращением писал его, я не чувствовал в то время никакой любви к своей работе. Насильно хотел покорить себя и бездушно, заглушив все, быть верным природе. Это не было созданье искусства, и потому чувства, которые объемлют всех при взгляде на него, суть уже мятежные чувства, тревожные чувства, не чувства художника, ибо художник и в тревоге дышит покоем. Мне говорили, что портрет этот ходит по рукам и рассевает томительные впечатленья, зарождая в художнике чувство зависти, мрачной ненависти к брату, злобную жажду производить гоненья и угнетенья. Да хранит тебя Всевышний от сих страстей! Нет их страшнее. Лучше вынести всю горечь возможных гонений, нежели нанести кому-либо одну тень гоненья. Спасай чистоту души своей. Кто заключил в себе талант, тот чище всех должен быть душою. Другому простится многое, но ему не простится. Человеку, который вышел из дому в светлой праздничной одежде, стоит только быть обрызнуту одним пятном грязи из-под колеса, и уже весь народ обступил его, и указывает на него пальцем, и толкуют об его неряшестве, тогда как тот же народ не замечает множества пятен на других проходящих, одетых в будничные одежды. Ибо на будничных одеждах не замечаются пятна.
Он благословил меня и обнял. Никогда в жизни не был я так возвышенно подвигнут. Благоговейно, более нежели с чувством сына, прильнул я к груди его и поцеловал в рассыпавшиеся его серебряные волосы. Слеза блеснула в его глазах.
Исполни, сын мой, одну мою просьбу, сказал он мне уже при самом расставанье. Может быть, тебе случится увидеть где-нибудь тот портрет, о котором я говорил тебе. Ты его узнаешь вдруг по необыкновенным глазам и неестественному их выражению, во что бы то ни было истреби его...
Вы можете судить сами, мог ли я не обещать клятвенно исполнить такую просьбу. В продолжение целых пятнадцати лет не случалось мне встретить ничего такого, что бы хотя сколько-нибудь походило на описание, сделанное моим отцом, как вдруг теперь, на аукционе...
Здесь художник, не договорив еще своей речи, обратил глаза на стену, с тем чтобы взглянуть еще раз на портрет. То же самое движение сделала в один миг вся толпа слушавших, ища глазами необыкновенного портрета. Но, к величайшему изумлению, его уже не было на стене. Невнятный говор и шум пробежал по всей толпе, и вслед за тем послышались явственно слова: «Украден». Кто-то успел уже стащить его, воспользовавшись вниманьем слушателей, увлеченных рассказом. И долго все присутствовавшие оставались в недоумении, не зная, действительно ли они видели эти необыкновенные глаза или это была просто мечта, представшая только на миг глазам их, утружденным долгим рассматриванием старинных картин.
/ / «Портрет»
История начинается возле одной из лавок на Щукинском дворе, где один молодой художник Чартков любовался картинами. Из всех картин ему приглянулся портрет старика азиатской внешности. Казалось, что картина не дописана. Чартков решает купить портрет старика за последние деньги.
За время отсутствия художника дома, к нему приходил квартальный и хозяин квартиры, ведь пришло время вносить квартирную плату. В случае неуплаты, Чартков рисковал остаться на улице. В тот момент художник пожалел, что отдал последние деньги за незаконченную картину. Чартков был из тех художников, которые ценили само искусство, он не писал фальшивых картин, его работы были реалистичными. В один миг Чарктов почувствовал, как пронзительные глаза старика на картине смотрят на него. Его охватил ужас. Художник решил пойти спать, закрывшись ширмой. Ему казалось, что старик все равно смотрит на него. Чарткову привиделось, что освещенный луной портрет ожил и старик сошел с него. Он присел у ног художника и начал доставать какие-то свертки. Один из свертков незаметно упал, на нем была надпись «1000 червонных». Чартков незаметно схватил сверток и крепко сжал его в своей ладони.
Когда художник проснулся, то заметил, что он стоит перед портретом, его рука все еще чувствует тяжесть свертка, а пронзительные глаза старика смотрят на него.
Позже к Чарткову снова пришли хозяин квартиры и квартальный. Так как у художника денег не было, он предложил рассчитаться своими работами. Хозяину квартиры приглянулся портрет старика. Когда квартальный хотел его забрать, из-под рамы вывалился свиток, который был во сне Чарткова. С той минуты жизнь молодого художника резко изменилась. Он купил себе новую одежду, снял шикарную квартиру на Невском проспекте, дал объявление в газету и начал принимать заказы.
Первым его заказом стал портрет молодой девушки. Чарктов старался максимально естественно изобразить девушку. Но работа пришлась не по нраву заказчику. Выработав единый шаблон, Чарктов исправил портрет. Все дальнейшие свои работы он делал по намеченному шаблону. Это принесло ему огромное богатство и признание в обществе. Когда-то ни кем не узнаваемый молодой художник, стал самым модным живописцем.
В один из дней, Чарткова попросили оценить одну из картин, присланную из Италии. Взглянув на картину, художник понял, как она прекрасна. Он корил себя за то, что писал только в угоду заказчику. Он начинает скупать все мировые шедевры и уничтожать их. В конечном итоге, Чартков сходит с ума, промотав все свое состояние. Он умирает, оставляя после себя только истерзанные картины.
В следующий раз с портретом старка мы встречаемся на аукционе. Когда торги были в самом разгаре, а цена возросла в несколько раз, один молодой художник заявил свои права на эту картину, рассказав всем присутствующим историю портрета.
На картине был изображен один ростовщик. Он давал деньги под небольшой процент и бедным, и богатым. Но всех, кто получал деньги от ростовщика, постигала страшная судьба.
У ростовщика не было наследников, и тогда он решил увековечить свой образ на картине. Он обратился к художнику, который был отцом рассказчика. Художник старался максимально точно изобразить ростовщика. Но чем более точны были детали портрета, тем более живыми казались глаза старика. Портрет изматывал художника. Он не раз бросал работу, но все время возвращался к ней вновь. В конечном итоге, он бросил работу. Ростовщик не стал платить за незаконченный портрет. К вечеру художнику принесли весть о смерти ростовщика. После этой новости злоба и ненависть наполнили художника, он хотел уничтожить портрет, но ему помешал друг, который забрал портрет себе. Тогда художник решил уйти в монастырь, а сына отправил обучаться искусству. Когда сын вернулся, художник поведал ему историю с портретом и завещал уничтожить его.
Как только рассказчик обратил свой взгляд на портрет, его не было на своем месте. Может быть его украли.
Как писатель – личность очень мистическая. И произведения, соответственно, под стать творцу. Необычные, фантастические и таинственные события вокруг персонажей нередко оставляют читателей в недоумении. Что хотел сказать автор? В чём суть? Разберёмся с одним из произведений Н.В. Гоголя “Портрет”. Для начала вспомним, о чём говорится в повести.
Первая часть повести
Молодой талантливый художник с фамилией Чартков
покупает портрет старика в азиатской одежде. Произведение старое и незаконченное. На нём чётко изображены глаза, они словно живые. Чартков мечтает о богатстве и славе. Однако, старается не тратить попусту свой талант и достаточно искусно пишет свои работы. Но при этом живёт в бедности, Чарткову не хватает даже на оплату квартиры, за что хозяин грозится выгнать его.
Художник приходит домой и засыпает, ему снится, что старик подходит к нему с мешком. В мешке свитки с надписью “1000 червонных”. Старик пересчитывает свитки, а Чартков незаметно крадёт один из них. Когда наутро художник просыпается, к нему приходит хозяин с целью забрать деньги за жилье. Тогда художник находит рядом с портретом старика свиток, который украл у того во сне.
Он расплачивается с долгами
, одевается в приличную одежду, переезжает на новую квартиру на Невском проспекте и подаёт в газету объявление о том, что он – гениальный художник. Позже он получает заказ на портрет одной молодой женщины и её дочери. Работа заинтересовывает Чарткова, но заказщице не нравится правдивость картины. Тогда, ради денег, Чартков приукрашивает ее. Теперь он совершенно не похож на внешность заказщицы, однако, ей нравится и художник получает свои деньги. Тогда Чартков понимает, что писать картины в точности нет необходимости – достаточно изобразить клиента так, как он пожелает, не передавая его истинного лица.
Вскоре Чартков становится модным, популярным художником, все хвалят его талант, пишут о нём в статьях, за которые он, по правде говоря, платит из своего кармана, чтобы похвастать перед друзьями и потешить своё самолюбие. Теперь у него есть лакеи и даже ученики.
Однажды Чарткова попросили оценить одну картину в Италии, увидев её, художник понял, что растратил весь свой талант и по сравнению с этим произведением искусства все его работы – бездарность, а сам он ничтожен.
Молодой художник сходит с ума
, уничтожая все произведения искусства, которые только попадаются ему под руку. Он тратит все свои богатства, скупая самые дорогие картины, бережно принося их в свою мастерскую и “с бешенством тигра на неё кидался, рвал, разрывал ей, изрезывал на куски и топтал ногами”. При этом Чарткову постоянно мерещатся глаза того старика с портрета, о котором уже знаменитый художник напрочь забыл. Он впадает в горячку. К концу своих мучений художник не мог уже внятно говорить, издавая ужасные вопли. “Труп его был страшен”, – сообщает Гоголь, принимая во внимание то, что Чартков скончался от душевного заболевания, а труп был страшен физически.
Вторая часть повести
На аукционе продавали тот самый портрет старика-азиата. Вокруг него было множество споров, так как очень многие собирались купить его.
Черноволосый художник Б. тридцати пяти лет рассказал спорящим историю о том, что некогда жил один ростовщик-азиат
. К старости у так и не появилось детей. Сам ростовщик был известен тем, что давал в долг большие суммы и нищим, и богатым, но все, кто получал от него деньги умирали странной смертью. Ростовщик пришёл к художнику, отцу художника Б., чтобы тот написал его портрет. Старик сказал: “Я, может быть, скоро умру, детей у меня нет; но я не хочу умереть совершенно, я хочу жить. Можешь ли ты нарисовать такой портрет, чтобы был совершенно как живой?”.
И отец художника Б. принялся за работу. Он терзал сам себя, пока писал эту работу, но передал-таки глаза старика через бумагу. На следующий день после завершения работы над глазами старый ростовщик умер. А художник, писавший портрет, стал завистливым интриганом.
Когда же его картину отвергли на конкурсе в пользу его ученика, отец художника Б. хотел сжечь портрет, но друг остановил его, забрав портрет себе
, потом перепродал его, объясняя это тем, что портрет мешал ему спокойно жить и сам он чувствовал, будто сходит с ума. Автора портрета ростовщика задела история его друга и он решил уйти в монастырь. Узнав его историю, монахи сказали, что художнику следовало бы написать картину для церкви, но он ответил, что ещё недостоин этого. После двенадцати лет одиночества и монашеской строгости он всё же написал образ и, встретившись со своим сыном, благословил его на истребление портрета ростовщика, чтобы больше он не очернял ничьих помыслов.
Пока художник Б. рассказывал эту историю покупателям на аукционе, сам портрет бесследно исчез. Кто-то посчитал его украденным, а кто-то, что он испарился сам по себе.
Краткий анализ произведения
Характеристика Чарткова
Молодой художник Чартков – жертва не только дьявольского влияния портрета, но и своего безволия
. Трагедия Чарткова в том, что он сам погубил свой талант, обменяв его на деньги и славу, а когда понял, что именно сделал – было уже поздно. Чарткова можно сравнить с Пискарёвым, героем “Невского проспекта”. Оба мечтательны, оба – талантливые художники, жившие в бедности. Отступив от истины в творчестве, Чартков встал на путь самоуничтожения себя не только как художника, но и как человека.
Роль Невского проспекта в повести
Невский проспект уже не первый раз предстаёт перед читателем в сборнике “Петербургские повести”. В любом произведении Н.В. Гоголя, где содержится описание Невского проспекта, происходит какая-то мистика. Невский проспект участвует в произведениях:
Идея повести
С точки зрения Н.В. Гоголя, искусство – это Божий дар
, который не должен касаться зла, а содержание портрета ростовщика – демонично. В данной повести талант Чарткова был загублен меркантильностью общества – деньги считаются главной прелестью жизни, а истинное искусство уходит на второй план. Отец художника Б., в свою очередь, смог остановиться, хотя его целью было не богатство, а вызов своему таланту. Сможет или не сможет он написать портрет так реалистично, как этого требует заказчик?
Гоголь видит избавление от слепых страстей решением проблем главных героев, в частности, при помощи церкви. Ведь, если талант дан человеку Богом, то и очищение таланта от ненужных страстей тоже может быть произведено с Божьей помощью. Главной же темой данного произведения является тема добра и зла в искусстве. Гоголь считает, что тот, кому даётся талант, “должен быть чище всех душою”.
Коротко о проблемах, поставленных автором
Н.В. Гоголь ставит в “Портрете” следующие социальные проблемы:
- роль художника в обществе;
- проблема истинного искусства;
- тема безнравственного выбора;
- тема судьбы.
Это было краткое содержание и краткий анализ повести “Портрет” онлайн, надеемся, что этот пересказ был информативным и полезным.
Николай Васильевич Гоголь - известный писатель, творчество которого весьма неоднозначно. Склонный к мистицизму, автор умеет внести в свои произведения некую изюминку, которая запоминается и не оставляет равнодушным никого. Какое произведение его ни возьми, везде чувствуешь недосказанное, незаконченное, загадочное. Между строк всегда можно прочесть что-то, что передает глубину души маэстро.
Например, произведение, которое насквозь пропитано фатализмом, страхом перед неизведанными и потусторонними силами - это «Портрет» (Гоголь). Краткое содержание его может передать лишь основные моменты сюжета. Но только полная версия сможет погрузить вас в мир иллюзии, в мир красивого слога и передать настроение, которое Николай Васильевич хотел донести.
«Портрет» (Гоголь). Краткое содержание
Начинается произведение с описания тяжелой судьбы молодого и талантливого художника. У него совсем нет денег, чтобы расплатиться за жилье, нет средств на еду и даже на свечи. Вот он и просиживает без работы все вечера, завидуя тем, у кого есть и заказы, и популярность. Однако на последние деньги он покупает портрет азиата с необычно живыми глазами. И потом из-за него он практически Чартков везде видит эти глаза: они ему мерещатся наяву, они ему снятся каждую ночь, они смотрят прямо в его душу. Но с картины внезапно выпадает купюра в тысячу червонцев. На этом жизнь художника вроде бы налаживается.
Повесть «Портрет» (Гоголь), краткое содержание которой способно заинтересовать читателя и побудить к прочтению полной версии, повествует о дальнейшей судьбе Чарткова. Он - востребованный художник, однако со временем становится жадным, а его талант деградирует. От зависти герой начинает скупать гениальные произведения других живописцев, на что тратит все свое состояние. Однако полотна жестоко уничтожаются в итоге, а сам персонаж умирает, в бреду вспоминая все те же глаза азиата.
Произведение «Портрет» (Гоголь), краткое содержание которого трудно описать несколькими предложениями, продолжается объяснением всей этой загадочной истории. После смерти Чарткова портрет китайца с мастерски нарисованными глазами попадает на один петербургский аукцион. Там его находит человек, отец которого и написал картину. Оказывается, на нем изображен ростовщик, который всем Однако эти средства никому не приносили удачу - все, кто брали у азиата из Коломны денежные средства, умирали страшной смертью, сходили с ума.
Продолжаем краткое содержание. Портрет Гоголь назвал изображением духа тьмы, а рисовал его художник именно с ростовщика. Но в процессе работы автора одолевает тягостное чувство, и он не хочет продолжать писать. Китаец просит закончить портрет, чтобы остаться "живым" и после смерти, однако умирает, так и не увидев эту работу. Автор хочет сжечь ее, однако отдает по просьбе другу. Дальше портрет начинает негативно влиять на каждого своего обладателя. Поэтому рассказчик ищет картину, чтобы остановить поток зла, однако она таинственно исчезает.
«Портрет» (Гоголь). Анализ повести
Эта повесть - глубокое философское произведение, которое затрагивает тему влияния потусторонних сил на человеческие судьбы. Над судьбой властен не только человек, но еще и другие обстоятельства, другие люди и даже мистика. Верить в это или нет - решать каждому читателю самостоятельно. Читая же произведение, хочется просто наслаждаться интересным сюжетом и певучим языком его создателя.
Повесть Н.В.Гоголя Портрет состоит из двух взаимосвязанных частей.
Первая часть повести рассказывает зрителю о молодом художнике по фамилии Чартков, который однажды, зайдя в картинную лавку, обнаруживает удивительный портрет. На нем изображен старик в неком азиатском костюме, а сам портрет – старый. Но Чарткова просто поражают глаза старика с портрета: обладали странною живостью; и разрушали гармонию своей реальностью. Чартков покупает портрет и несет его в свой бедный дом. Между тем, мечта Чарткова – разбогатеть и стать модным живописцем. Дома он рассматривает портрет лучше, и видит, что теперь живы не только глаза, ни и все лицо, кажется, будто старик вот-вот оживет. Молодой художник ложится спать, и ему снится, будто старик вылез из своего портрета, и показывает мешок, в котором множество свертков с деньгами. Художник незаметно прячет один из них. Утром он действительно обнаруживает деньги. А что же происходит с главным героем далее? Чартков нанимает новую квартиру, заказывает о себе в газете похвальную статью и начинает писать модные портреты. Причем сходство портретов и
заказчиков - минимальное, так как художник приукрашивает лица и убирает изъяны. Деньги текут рекой. Чартков сам удивляется, как он мог раньше придавать столько значения схожести и тратить столько времени на работу над одним портретом. Чартков становится модным, известным, его всюду приглашают. Академия художеств просит высказать его свое мнение по поводу работ одного молодого художника. Чартков собирается было раскритиковать, но вдруг видит, как великолепно творчество молодого таланта. Он понимает, что когда-то променял свой талант на деньги. И тогда им обладает зависть ко всем талантливым художникам – он начинает скупать лучшие картины с одной целью: придти и разрезать дома их на куски. При этом Чарткову постоянно мерещатся глаза старика с портрета. Вскоре он умирает, ни оставив после себя ничего: все деньги были потрачены на уничтожение прекрасных полотен других художников.
Во второй части повести Портрет автор рассказывает об аукционе, на котором продается портрет старика. Все хотят купить странную картину, но прочих один человек, говоря, что портрет должен достаться ему, ведь он искал его давно. Человек, купивший портрет, рассказывает невероятную историю. Давным–давно жил в Петербурге некий ростовщик, отличавшийся от прочих возможностей ссудить какую угодно сумму денег. Но странная особенность – все, кто получал от него деньги, заканчивали жизнь печально. Некий юноша покровительствовал искусству и разорился. Занял денег у ростовщика, и вдруг стал ненавидеть искусство, стал писать доносы, везде видел надвигающуюся революцию. Его наказывают, ссылают и он умирает. Или – некий князь влюбляется в красавицу. Но жениться на ней не может, так как разорен. Обратившись к ростовщику, жениться на ней и становится ревнивцем. Как-то даже бросается на жену с ножом, но в итоге закалывает себя. Отец человека, купившего картину художником. Однажды ростовщик попросил изобразить его. Но чем дольше он рисует, тем больше отвращения испытывает к старику. Когда портрет оказывается нарисованным, ростовщик говорит, что теперь будет жить в портрете, вечером следующего дня умирает. В самом художнике происходит перемены: он начинает завидовать таланту ученика… Когда же портрет забирает приятель, художнику возвращается покой. Вскоре выясняется, что и приятелю портрет принес несчастье, и он его продал. Художник понимает, сколько беды может принести его творенье. Приняв, постриг в монахи, завещает сыну найти и уничтожить портрет. Он говорит: Кто заключает в себе талант, тот чище всех должен быть душою. Люди, слушающие рассказ, оборачиваются к портрету, но его уже нет – кто успел украсть его. Так заканчивается повесть.
