Земская больница. За отсутствием доктора, уехавшего жениться, больных принимает фельдшер Курятин, толстый человек лет сорока, в поношенной чечунчовой жакетке и в истрепанных триковых брюках. На лице выражение чувства долга и приятности. Между указательным и средним пальцами левой руки - сигара, распространяющая зловоние.
В приемную входит дьячок Вонмигласов, высокий, коренастый старик в коричневой рясе и с широким кожаным поясом. Правый глаз с бельмом и полузакрыт, на носу бородавка, похожая издали на большую муху. Секунду дьячок ищет глазами икону и, не найдя таковой, крестится на бутыль с карболовым раствором, потом вынимает из красного платочка просфору и с поклоном кладет ее перед фельдшером.
Ааа... мое вам! - зевает фельдшер. - С чем пожаловали?
С воскресным днем вас, Сергей Кузьмич... К вашей милости... Истинно и правдиво в псалтыри сказано, извините: "Питие мое с плачем растворях". Сел намедни со старухой чай пить и -? ни боже мой, ни капельки, ни синь-порох, хоть ложись да помирай... Хлебнешь чуточку - и силы моей нету! А кроме того, что в самом зубе, но и всю эту сторону... Так и ломит, так и ломит! В ухо отдает, извините, словно в нем гвоздик или другой какой предмет: так и стреляет, так и стреляет! Согрешихом и беззаконновахом... Студными бо окалях душу грехми и в лености житие мое иждих... За грехи, Сергей Кузьмич, за грехи! Отец иерей после литургии упрекает: "Косноязычен ты, Ефим, и гугнив стал. Поешь, и ничего у тебя не разберешь". А какое, судите, тут пение, ежели рта раскрыть нельзя, все распухши, извините, и ночь не спавши...
Мда... Садитесь... Раскройте рот!
Вонмигласов садится и раскрывает рот.
Курятин хмурится, глядит в рот и среди пожелтевших от времени и табаку зубов усматривает один зуб, украшенный зияющим дуплом.
Отец диакон велели водку с хреном прикладывать - не помогло. Гликерия Анисимовна, дай бог им здоровья, дали на руку ниточку носить с Афонской горы да велели теплым молоком зуб полоскать, а я, признаться, ниточку-то надел, а в отношении молока не соблюл: бога боюсь, пост...
Предрассудок... (Пауза. ) Вырвать его нужно, Ефим Михеич!
Вам лучше знать, Сергей Кузьмич. На то вы и обучены, чтоб это дело понимать как оно есть, что вырвать, а что каплями или прочим чем... На то вы, благодетели, и поставлены, дай бог вам здоровья, чтоб мы за вас денно и нощно, отцы родные... по гроб жизни...
Пустяки... - скромничает фельдшер, подходя к шкафу и роясь в инструментах. - Хирургия - пустяки... Тут во всем привычка, твердость руки... Раз плюнуть... Намедни тоже, вот как и вы, приезжает в больницу помещик Александр Иваныч Египетский... Тоже с зубом... Человек образованный, обо всем расспрашивает, во все входит, как и что. Руку пожимает, по имени и отчеству... В Петербурге семь лет жил, всех профессоров перенюхал... Долго мы с ним тут... Христом-богом молит: вырвите вы мне его, Сергей Кузьмич! Отчего же не вырвать? Вырвать можно. Только тут понимать надо, без понятия нельзя... Зубы разные бывают. Один рвешь щипцами, другой козьей ножкой, третий ключом... Кому как.
Фельдшер берет козью ножку, минуту смотрит на нее вопросительно, потом кладет и берет щипцы.
Ну-с, раскройте рот пошире... - говорит он, подходя с щипцами к дьячку. - Сейчас мы его... тово... Раз плюнуть... Десну подрезать только... тракцию сделать по вертикальной оси... и все... (подрезывает десну ) и все...
Благодетели вы наши... Нам, дуракам, и невдомек, а вас господь просветил...
Не рассуждайте, ежели у вас рот раскрыт... Этот легко рвать, а бывает так, что одни только корешки... Этот - раз плюнуть... (Накладывает щипцы. ) Постойте, не дергайтесь... Сидите неподвижно... В мгновение ока... (Делает тракцию. ) Главное, чтоб поглубже взять (тянет )... чтоб коронка не сломалась...
Отцы наши... Мать пресвятая... Ввв...
Не тово... не тово... как его? Не хватайте руками! Пустите руки! (Тянет. ) Сейчас... Вот, вот... Дело-то ведь не легкое...
Отцы... радетели... (Кричит. ) Ангелы! Ого-го... Да дергай же, дергай! Чего пять лет тянешь?
Дело-то ведь... хирургия... Сразу нельзя... Вот, вот... Вонмигласов поднимает колени до локтей, шевелит пальцами, выпучивает глаза, прерывисто дышит... На багровом лице его выступает пот, на глазах слезы. Курятин сопит, топчется перед дьячком и тянет... Проходят мучительнейшие полминуты - и щипцы срываются с зуба. Дьячок вскакивает и лезет пальцами в рот. Во рту нащупывает он зуб на старом месте.
Тянул! - говорит он плачущим и в то же время насмешливым голосом. - Чтоб тебя так на том свете потянуло! Благодарим покорно! Коли не умеешь рвать, так не берись! Света божьего не вижу...
А ты зачем руками хватаешь? - сердится фельдшер. - Я тяну, а ты мне под руку толкаешь и разные глупые слова... Дура!
Сам ты дура!
Ты думаешь, мужик, легко зуб-то рвать? Возьмись-ка! Это не то, что на колокольню полез да в колокола отбарабанил! (Дразнит. ) "Не умеешь, не умеешь!" Скажи, какой указчик нашелся! Ишь ты... Господину Египетскому, Александру Иванычу, рвал, да и тот ничего, никаких слов... Человек почище тебя, а не хватал руками... Садись! Садись, тебе говорю!
Света не вижу... Дай дух перевести... Ох! (Садится. ) Не тяни только долго, а дергай. Ты не тяни, а дергай... Сразу!
Учи ученого! Экий, господи, народ необразованный! Живи вот с этакими... очумеешь! Раскрой рот... (Накладывает щипцы. ) Хирургия, брат, не шутка... Это не на клиросе читать... (Делает тракцию. ) Не дергайся... Зуб, выходит, застарелый, глубоко корни пустил... (Тянет. ) Не шевелись... Так... так... Не шевелись... Ну, ну... (Слышен хрустящий звук. ) Так и знал!
Вонмигласов сидит минуту неподвижно, словно без чувств. Он ошеломлен... Глаза его тупо глядят в пространство, на бледном лице пот.
Было б мне козьей ножкой... - бормочет фельдшер. - Этакая оказия!
Придя в себя, дьячок сует в рот пальцы и на месте больного зуба находит два торчащих выступа.
Парршивый черт... - выговаривает он. - Насажали вас здесь, иродов, на нашу погибель!
Поругайся мне еще тут... - бормочет фельдшер, кладя в шкаф щипцы. - Невежа... Мало тебя в бурсе березой потчевали... Господин Египетский, Александр Иваныч, в Петербурге лет семь жил... образованность... один костюм рублей сто стоит... да и то не ругался... А ты что за пава такая? Ништо тебе, не околеешь!
Дьячок берет со стола свою просфору и, придерживая щеку рукой, уходит восвояси...
Уже более 100 лет почитатели русской литературы имеют возможность наслаждаться чтением юмористических и сатирических рассказов А. П. Чехова. «Хирургия», «Хамелеон», «Толстый и тонкий», «Смерть чиновника» и многие другие произведения показывают отношение писателя к нравственному уродству, потере в человеке человеческого. А. П. Чехов в своих рассказах часто высмеивает глупость, невежество и другие людей. При этом писатель умело направляет жало сатиры не только на главного героя своего произведения, но и на тех людей, которые вступают с ним в конфликт, будучи не в состоянии мудро выйти из неприятной ситуации.
Короткие и содержательные рассказы - основная стезя А. П. Чехова
Рассказ Чехова «Хирургия» еще раз подчеркивает мнение многочисленных литературных критиков относительно того, что писатель является мастером написания новелл-миниатюр. В пользу этого мнения говорит и ряд фраз, использованных в свое время писателем: «Искусство писать - это искусство сокращать», «Краткость - сестра таланта», «Язык должен быть прост и изящен» и пр. Чехов, как никто другой, умел коротко говорить о глобальных вещах. Он с помощью нескольких штрихов мог дать исчерпывающую характеристику любому человеку.
А. П. Чехов никогда не знакомил читателей с предыдущей биографией героев своих рассказов, их родителями или предками до того, как они начинали совершать какие-либо действия, описанные в новелле. Автор всегда начинал рассказы с самого поведения человека, его слов, мыслей и чувств, связанных с тем или иным совершаемым им действием. Описание внешнего вида главных героев или обстановки - это самое большее, что можно найти в рассказах Чехова. «Хирургия» не является исключением из этого правила. Однако эти описания не выходят за рамки того, что может увидеть любой человек, то есть собственное мнение автора в них не фигурирует, благодаря чему читателю предоставляется возможность сформировать собственное мнение о том или ином месте, герое или ситуации.
Свой рассказ «Хирургия» Чехов начинает с упоминания о том, что врач уехал жениться, а его обязанности по приему больных взял на себя фельдшер Курятин.
Первым пациентом фельдшера становится дьячок Вонмигласов, который страдает от сильной зубной боли и искренне уповает на знания и умения первого. Курятин, в свою очередь, заверяет пациента в том, что хирургия - дело пустяковое, нужны только знания и правильный подход.
Однако, после того как он увидел зуб больного и принял решение об его удалении, уверенности существенно поубавилось. Этот факт подчеркивается описанием колебаний фельдшера относительно того, какой инструмент использовать. Он не знает, выбрать ли ему щипцы, ключ или козью ножку. Сначала герой долго смотрит на инструменты, затем, взяв козью ножку, подходит к больному, но через несколько секунд возвращается и меняет ее на щипцы. Именно на это обращает внимание А. П. Чехов. Хирургия в результате оказывается не таким простым делом, как показалось фельдшеру на первый взгляд. Взяв щипцы, он долго возился с зубом дьячка, однако так и не смог его вырвать. Рассказ заканчивается тем, что дьячок, натерпевшийся боли и злой, уходит от фельдшера, попрекая его.
Образ фельдшера в рассказе
Курятин является одним из главных героев рассказа «Хирургия». Чехов содержание рассказа наполнил описанием не только поведения героя, но и его внешнего вида. Стоит отметить, что выглядит фельдшер далеко не безупречно. Негативный образ дополняет дурно пахнущая сигарета, которую Курятин держит в руке.
Что же касается внутреннего мира фельдшера, то здесь на первый план выходит его самохвальство и пустословие. Таким способом он прикрывает свое неумение и незнание. Он хвастает перед дьячком знакомством с помещиком Александром Иванычем Египетским, который был у него на приеме и не жаловался (в отличие от теперешнего пациента). В результате дьячок уходит с сильной болью, а фельдшер так и не понимает своей ошибки, а вместо того, чтобы извиниться, он еще и называет его невежей.
Образ дьячка в «Хирургии»
Не менее важное место занимает дьячок Вонмигласов - второй герой, о котором повествует рассказ «Хирургия». Чехов подчеркивает малограмотность и глупость Вонмигласова. Ведь дьячок вместо того, чтобы сразу обратиться к доктору, слушал разнообразные советы таких же невежд, как и сам.
В рассказе подчеркивается подхалимство дьячка, которым в те времена отличались низшие слои населения. Вначале он крестился, просфору принес, нахваливал фельдшера - словом, вел себя очень «набожно». Однако не прошло и получаса, как его поведение изменилось на противоположное, он начал желать Курятину всего наихудшего и даже просфору с собой забрал.
Прототипы героев «Хирургии»
Произведение Чехова «Хирургия» имеет реальных прототипов. Брат А. П. Чехова неоднократно рассказывал о том, как писатель во время своей врачебной практики в Воскресенской больнице наблюдал один случай, который и лег в основу рассказа.
Участниками реальной ситуации были студент-медик, заменяющий врача, и пациент, обратившийся в больницу с зубной болью. В ходе приема неопытный студент долго пытался однако смог лишь сломать коронку. В результате разгневанный пациент выругался и ушел.
Анализ «Хирургии»
Рассказ построен на общении всего лишь двух людей, встретившихся по воле судьбы в сельской больнице, - фельдшера Курятина и дьячка Вонмигласова. Однако их оказалось вполне достаточно, чтобы подчеркнуть такие негативные человеческие черты, как невежество и самодовольство, что и сделал А. П. Чехов. «Хирургия» является произведением, в котором самой яркой характеристикой героев является их речь. Вонмигласов, стараясь показать свою «набожность», множество обычных слов переделывает на церковный лад. Фельдшер Курятин в свою очередь подчеркивает собственную значимость, употребляя огромное количество медицинских терминов, естественно, не понятных для простого дьячка.
Однако, как только дело доходит до удаления зуба, становится понятным, что Курятин совсем не такой опытный врач, каким представил себя вначале. Более того, создается впечатление, что попал работать в больницу он совершенно случайно и доверять ему нельзя. Заканчивается рассказ Чехова «Хирургия», как и можно было ожидать, нанесением вреда другому человеку, который, кстати, в результате также оказывается не настолько набожным. Невежество обоих героев подчеркивается их речью в конце рассказа, которая от взаимноуважительного тона перешла к обвинениям и ругательствам.
Земская больница. За отсутствием доктора, уехавшего жениться, больных принимает фельдшер Курятин, толстый человек лет сорока, в поношенной чечунчовой жакетке и в истрепанных триковых брюках. На лице выражение чувства долга и приятности. Между указательным и средним пальцами левой руки - сигара, распространяющая зловоние.
В приемную входит дьячок Вонмигласов, высокий коренастый старик в коричневой рясе и с широким кожаным поясом. Правый глаз с бельмом и полузакрыт, на носу бородавка, похожая издали на большую муху. Секунду дьячок ищет глазами икону и, не найдя таковой, крестится на бутыль с карболовым раствором, потом вынимает из красного платочка просфору и с поклоном кладет ее перед фельдшером.
А-а-а… мое вам! - зевает фельдшер. - С чем пожаловали?
С воскресным днем вас, Сергей Кузьмич… К вашей милости… Истинно и правдиво в псалтыри сказано, извините: «Питие мое с плачем растворях». Сел намедни со старухой чай пить и - ни боже мой, ни капельки, ни синь-порох, хоть ложись да помирай… Хлебнешь чуточку - и силы моей нету! А кроме того, что в самом зубе, но и всю эту сторону… Так и ломит, так и ломит! В ухо отдает, извините, словно в нем гвоздик или другой какой предмет: так и стреляет, так и стреляет! Согрешихом и беззаконновахом… Студными бо окалях душу грехми и в лености житие мое иждих… За грехи, Сергей Кузьмич, за грехи! Отец иерей после литургии упрекает: «Косноязычен ты, Ефим, и гугнив стал. Поешь, и ничего у тебя не разберешь». А какое, судите, тут пение, ежели рта раскрыть нельзя, всё распухши, извините, и ночь не спавши…
М-да… Садитесь… Раскройте рот!
Вонмигласов садится и раскрывает рот.
Курятин хмурится, глядит в рот и среди пожелтевших от времени и табаку зубов усматривает один зуб, украшенный зияющим дуплом.
Отец диакон велели водку с хреном прикладывать - не помогло. Гликерия Анисимовна, дай бог им здоровья, дали на руку ниточку носить с Афонской горы да велели теплым молоком зуб полоскать, а я, признаться, ниточку-то надел, а в отношении молока не соблюл: бога боюсь, пост…
Предрассудок… (пауза). Вырвать его нужно, Ефим Михеич!
Вам лучше знать, Сергей Кузьмич. На то вы и обучены, чтоб это дело понимать как оно есть, что вырвать, а что каплями или прочим чем… На то вы, благодетели, и поставлены, дай бог вам здоровья, чтоб мы за вас денно и нощно, отцы родные… по гроб жизни…
Пустяки… - скромничает фельдшер, подходя к шкапу и роясь в инструментах. - Хирургия - пустяки… Тут во всем привычка, твердость руки… Раз плюнуть… Намедни тоже, вот как и вы, приезжает в больницу помещик Александр Иваныч Египетский… Тоже с зубом… Человек образованный, обо всем расспрашивает, во всё входит, как и что. Руку пожимает, по имени и отчеству… В Петербурге семь лет жил, всех профессоров перенюхал… Долго мы с ним тут… Христом-богом молит: вырвите вы мне его, Сергей Кузьмич! Отчего же не вырвать? Вырвать можно. Только тут понимать надо, без понятия нельзя… Зубы разные бывают. Один рвешь щипцами, другой козьей ножкой, третий ключом… Кому как.
Фельдшер берет козью ножку, минуту смотрит на нее вопросительно, потом кладет и берет щипцы.
Ну-с, раскройте рот пошире… - говорит он, подходя с щипцами к дьячку. - Сейчас мы его… тово… Раз плюнуть… Десну подрезать только… тракцию сделать по вертикальной оси… и всё… (подрезывает десну) и всё…
Благодетели вы наши… Нам, дуракам, и невдомек, а вас господь просветил…
Не рассуждайте, ежели у вас рот раскрыт…
Этот легко рвать, а бывает так, что одни только корешки… Этот - раз плюнуть… (накладывает щипцы). Постойте, не дергайтесь… Сидите неподвижно… В мгновение ока… (делает тракцию). Главное, чтоб поглубже взять (тянет)… чтоб коронка не сломалась…
Отцы наши… Мать пресвятая… Ввв…
Не тово… не тово… как его? Не хватайте руками! Пустите руки! (тянет). Сейчас… Вот, вот… Дело-то ведь не легкое…
Отцы… радетели… (кричит). Ангелы! Ого-го… Да дергай же, дергай! Чего пять лет тянешь?
Дело-то ведь… хирургия… Сразу нельзя… Вот, вот…
Вонмигласов поднимает колени до локтей, шевелит пальцами, выпучивает глаза, прерывисто дышит… На багровом лице его выступает пот, на глазах слезы. Курятин сопит, топчется перед дьячком и тянет… Проходят мучительнейшие полминуты - и щипцы срываются с зуба. Дьячок вскакивает и лезет пальцами в рот. Во рту нащупывает он зуб на старом месте.
Тянул! - говорит он плачущим и в то же время насмешливым голосом. - Чтоб тебя так на том свете потянуло! Благодарим покорно! Коли не умеешь рвать, так не берись! Света божьего не вижу…
А ты зачем руками хватаешь? - сердится фельдшер. - Я тяну, а ты мне под руку толкаешь и разные глупые слова… Дура!
Сам ты дура!
Ты думаешь, мужик, легко зуб-то рвать? Возьмись-ка! Это не то, что на колокольню полез да в колокола отбарабанил! (дразнит). «Не умеешь, не умеешь!» Скажи, какой указчик нашелся! Ишь ты… Господину Египетскому, Александру Иванычу, рвал, да и тот ничего, никаких слов… Человек почище тебя, а не хватал руками… Садись! Садись, тебе говорю!
Света не вижу… Дай дух перевести… Ох! (садится). Не тяни только долго, а дергай. Ты не тяни, а дергай… Сразу!
Учи ученого! Экий, господи, народ необразованный! Живи вот с этакими… очумеешь! Раскрой рот… (накладывает щипцы). Хирургия, брат, не шутка… Это не на клиросе читать… (делает тракцию). Не дергайся… Зуб, выходит, застарелый, глубоко корни пустил… (тянет).
Не шевелись… Так… так… Не шевелись… Ну, ну… (слышен хрустящий звук). Так и знал!
Вонмигласов сидит минуту неподвижно, словно без чувств. Он ошеломлен… Глаза его тупо глядят в пространство, на бледном лице пот.
Было б мне козьей ножкой… - бормочет фельдшер. - Этакая оказия!
Придя в себя, дьячок сует в рот пальцы и на месте больного зуба находит два торчащих выступа.
Парршивый чёрт… - выговаривает он. - Насажали вас здесь, иродов, на нашу погибель!
Поругайся мне еще тут… - бормочет фельдшер, кладя в шкап щипцы. - Невежа… Мало тебя в бурсе березой потчевали… Господин Египетский, Александр Иваныч, в Петербурге лет семь жил… образованность… один костюм рублей сто стоит… да и то не ругался… А ты что за пава такая? Ништо тебе, не околеешь!
Дьячок берет со стола свою просфору и, придерживая щеку рукой, уходит восвояси…
Добавить комментарий
]. За отсутствием доктора, уехавшего жениться, больных принимает фельдшер Курятин, толстый человек лет сорока, в поношенной чечунчовой жакетке и в истрепанных триковых брюках. На лице выражение чувства долга и приятности. Между указательным и средним пальцами левой руки – сигара, распространяющая зловоние.
В приемную входит дьячок Вонмигласов, высокий коренастый старик в коричневой рясе и с широким кожаным поясом. Правый глаз с бельмом и полузакрыт, на носу бородавка, похожая издали на большую муху. Секунду дьячок ищет глазами икону и, не найдя таковой, крестится на бутыль с карболовым раствором, потом вынимает из красного платочка просфору и с поклоном кладет ее перед фельдшером.
– А-а-а... мое вам! – зевает фельдшер. – С чем пожаловали?
– С воскресным днем вас, Сергей Кузьмич... К вашей милости... Истинно и правдиво в псалтыри сказано, извините: "Питие мое с плачем растворях". Сел намедни со старухой чай пить и – ни боже мой, ни капельки, ни синь-порох, хоть ложись да помирай... Хлебнешь чуточку – и силы моей нету! А кроме того, что в самом зубе, но и всю эту сторону... Так и ломит, так и ломит! В ухо отдает, извините, словно в нем гвоздик или другой какой предмет: так и стреляет, так и стреляет! Согрешихом и беззаконновахом... Студными бо окалях душу грехми и в лености житие мое иждих... За грехи, Сергей Кузьмич, за грехи! Отец иерей после литургии упрекает: "Косноязычен ты, Ефим, и гугнив стал. Поешь, и ничего у тебя не разберешь". А какое, судите, тут пение, ежели рта раскрыть нельзя, всё распухши, извините, и ночь не спавши...
– М-да... Садитесь... Раскройте рот!
Вонмигласов садится и раскрывает рот.
Курятин хмурится, глядит в рот и среди пожелтевших от времени и табаку зубов усматривает один зуб, украшенный зияющим дуплом.
– Отец диакон велели водку с хреном прикладывать – не помогло. Гликерия Анисимовна, дай бог им здоровья, дали на руку ниточку носить с Афонской горы да велели теплым молоком зуб полоскать, а я, признаться, ниточку-то надел, а в отношении молока не соблюл: бога боюсь, пост...
– Предрассудок... (пауза). Вырвать его нужно, Ефим Михеич!
– Вам лучше знать, Сергей Кузьмич. На то вы и обучены, чтоб это дело понимать как оно есть, что вырвать, а что каплями или прочим чем... На то вы, благодетели, и поставлены, дай бог вам здоровья, чтоб мы за вас денно и нощно, отцы родные... по гроб жизни...
– Пустяки... – скромничает фельдшер, подходя к шкапу и роясь в инструментах. – Хирургия – пустяки... Тут во всем привычка, твердость руки... Раз плюнуть... Намедни тоже, вот как и вы, приезжает в больницу помещик Александр Иваныч Египетский... Тоже с зубом... Человек образованный, обо всем расспрашивает, во всё входит, как и что. Руку пожимает, по имени и отчеству... В Петербурге семь лет жил, всех профессоров перенюхал... Долго мы с ним тут... Христом-богом молит: вырвите вы мне его, Сергей Кузьмич! Отчего же не вырвать? Вырвать можно. Только тут понимать надо, без понятия нельзя... Зубы разные бывают. Один рвешь щипцами, другой козьей ножкой, третий ключом... Кому как.
Фельдшер берет козью ножку, минуту смотрит на нее вопросительно, потом кладет и берет щипцы.
– Ну-с, раскройте рот пошире... – говорит он, подходя с щипцами к дьячку. – Сейчас мы его... тово... Раз плюнуть... Десну подрезать только... тракцию сделать по вертикальной оси... и всё... (подрезывает десну) и всё...
– Благодетели вы наши... Нам, дуракам, и невдомек, а вас господь просветил...
– Не рассуждайте, ежели у вас рот раскрыт... Этот легко рвать, а бывает так, что одни только корешки... Этот – раз плюнуть... (накладывает щипцы). Постойте, не дергайтесь... Сидите неподвижно... В мгновение ока... (делает тракцию). Главное, чтоб поглубже взять (тянет)... чтоб коронка не сломалась...
– Отцы наши... Мать пресвятая... Ввв...
– Не тово... не тово... как его? Не хватайте руками! Пустите руки! (тянет). Сейчас... Вот, вот... Дело-то ведь не легкое...
– Отцы... радетели... (кричит). Ангелы! Ого-го... Да дергай же, дергай! Чего пять лет тянешь?
– Дело-то ведь... хирургия... Сразу нельзя... Вот, вот...
Вонмигласов поднимает колени до локтей, шевелит пальцами, выпучивает глаза, прерывисто дышит... На багровом лице его выступает пот, на глазах слезы. Курятин сопит, топчется перед дьячком и тянет... Проходят мучительнейшие полминуты – и щипцы срываются с зуба.
Дьячок вскакивает и лезет пальцами в рот. Во рту нащупывает он зуб на старом месте.
– Тянул! - говорит он плачущим и в то же время насмешливым голосом. – Чтоб тебя так на том свете потянуло! Благодарим покорно! Коли не умеешь рвать, так не берись! Света божьего не вижу...
– А ты зачем руками хватаешь? – сердится фельдшер. – Я тяну, а ты мне под руку толкаешь и разные глупые слова.... Дура!
– Сам ты дура!
– Ты думаешь, мужик, легко зуб-то рвать? Возьмись-ка! Это не то, что на колокольню полез да в колокола отбарабанил! (дразнит). "Не умеешь, не умеешь!" Скажи, какой указчик нашелся! Ишь ты... Господину Египетскому, Александру Иванычу, рвал, да и тот ничего, никаких слов... Человек почище тебя, а не хватал руками... Садись! Садись, тебе говорю!
– Света не вижу... Дай дух перевести... Ох! (садится). Не тяни только долго, а дергай. Ты не тяни, а дергай... Сразу!
– Учи ученого! Экий, господи, народ необразованный! Живи вот с этакими... очумеешь! Раскрой рот... (накладывает щипцы). Хирургия, брат, не шутка... Это не на клиросе читать... (делает тракцию). Не дергайся... Зуб, выходит, застарелый, глубоко корни пустил... (тянет). Не шевелись... Так... так... Не шевелись... Ну, ну... (слышен хрустящий звук). Так и знал!
Вонмигласов сидит минуту неподвижно, словно без чувств. Он ошеломлен... Глаза его тупо глядят в пространство, на бледном лице пот.
– Было б мне козьей ножкой... – бормочет фельдшер. – Этакая оказия!
Придя в себя, дьячок сует в рот пальцы и на месте больного зуба находит два торчащих выступа.
– Парршивый чёрт... – выговаривает он. – Насажали вас здесь, иродов, на нашу погибель!
– Поругайся мне еще тут... – бормочет фельдшер, кладя в шкап щипцы. – Невежа... Мало тебя в бурсе березой потчевали... Господин Египетский, Александр Иваныч, в Петербурге лет семь жил... образованность... один костюм рублей сто стоит... да и то не ругался... А ты что за пава такая? Ништо тебе, не околеешь!
Дьячок берет со стола свою просфору и, придерживая щеку рукой, уходит восвояси...
