В помощь школьнику. Литература в помощь учителю

Введение.

Арбат в романе А.Н. Рыбакова «Дети Арбата».

Арбат и «стихия истории» А.Н. Рыбакова;

Топос Арбат в обновляющейся Москве;

Краткие выводы.

Арбат в творчестве писателей второй половины XX века.

Заключение.

Литература.

1. Введение.

Сегодня Арбат не просто одна из частей Москвы, даже не просто одна из центральных улиц. Если «сердце» России – Москва, то «сердце» столицы – именно он, Арбат. Любуясь соборами, церквями, площадями, улицами и улочками этого огромного города, человек, побывавший когда-то на Арбате, никогда его не забудет. И дело, быть может, не столько в том, что и сегодня это один из культурных центров любимого города: ежедневно здесь собираются певцы и поэты, «ваганты и барды» из народа. Нет, здесь нет «культурной интеллигенции», если она и появляется, то крайне редко: прошли, наверное, те времена, когда Окуджава пел вживую на Арбате; и, тем не менее, это все же культурный центр столицы. Эта улица постоянно отвечает исканиям людей из поколения в поколение.

Наибольший вес Арбату придает, как нам кажется, та история, которую он несет в себе: историю не столько политическую, сколько культурную. Постоянно оставаясь центром, он впитывает в себя атмосферу эпохи. Рано или поздно, сконцентрировав в себе идеи среды, он порождает творцов. Кто станет спорить с тем, что, допустим, Булат Окуджава и Анатолий Рыбаков – «дети Арбата»? А ведь это только крупнейшие величины, на самом же деле их много больше: писателей, актеров, музыкантов, поэтов…

«Дети Арбата» не забывали позднее это место, или, как мы его назвали, этот топос. В своих произведениях они отдавали ему дань, признавая его роль в истории, прежде всего в их истории – жизни этих людей, в которой Арбат занимал настолько важное место. Привязанность к нему, наверное, сохранялась навсегда.

В шестидесятые годы в литературе появилось целое течение «шестидесятников», которые работали на Арбате, встречались, писали, вращались в его среде, поэтому и не вызывает вопросов то, что эта улица так часто фигурировала в их произведениях и ей придавалось именно такое значение в творчестве, в котором она зачастую становилась одной из осей.

В этой работе мы постараемся определить значение этой «оси», выражение ее в произведениях. Для этого мы выделили несколько работ этого периода, затрагивающих данную тему: роман уже упомянутого нами А.Н. Рыбакова «Дети Арбата» и несколько рассказов и повестей Булата Окуджавы. «Дети Арбата» в свое время настолько полно выразили всю сущность этого места и показали связь с ним конкретных людей, что резонанс, последовавший за опубликованием романа, был огромным: автор в одночасье стал, можно сказать, кумиром многих москвичей, да и не только москвичей – вся страна просто зачитывалась книгой (хотя она долгое время оставалась запрещенной); читатели и критики обсуждали роман в различных кругах, «дети Арбата» выражали свою поддержку. Это произведение стало, как нам кажется, своеобразным толчком к дальнейшему развитию темы, направив в «арбатское русло» различных писателей и поэтов.

Свою поддержку выказал, как мы увидим позднее, и Булат Окуджава. Большая часть его творчества также посвящена Арбату. Конечно, в основном это относится к лирике барда, но и в прозе он не мог обойти вниманием улицу, которая его «воспитала».

Выделим сразу два основных вопроса, которые мы будем рассматривать в данной работе: во-первых, Арбат и «стихия истории» – связь этой центральной улицы с жизнью человека, народа и собственно писателя, во-вторых, топос Арбат в произведениях писателей второй половины XX века: каким видели авторы Арбат в центре меняющейся Москвы и, главное, художественный образ улицы в произведениях этих авторов.

2. Арбат в романе А.Н. Рыбакова «Дети Арбата».

Вынесем за скобки то, что уже известно любому читателю, заинтересовавшемуся творчеством А. Рыбакова. Родился писатель в 1911 году в Чернигове и лишь позднее переехал в Москву, со временем ставшую для него родной. Кроме романа «Дети Арбата» им были созданы и другие «бестселлеры» тех лет. «Водители», «Екатерина Воронина», «Лето в сосняках», «Кортик», «Бронзовая птица» – это вовсе не полный список его работ. Вернувшись с наградами с войны, в которой участвовал с первых до последних дней, он не однажды получал награды и за свои литературные труды.

Как мы понимаем, роман «Дети Арбата» - автобиографический, в образе главного героя Саши Панкратова немало от реалий судьбы самого писателя. Здесь, впрочем, потребуется некоторое уточнение. Убедительный дар Анатолия Рыбакова точно отбирать материальные и психологические детали для того, чтобы передать дух времени, чтобы придать ему практически осязаемые формы, достаточно широко известен: это могут заметить не только биографы и критики, подробно анализировавшие творчество Рыбакова разных лет, но и даже просто внимательные читатели. Однако нет сомнения, что не только лишь и не столько биографическое начало, не только реалистичность письма стали причиной успеха его романа. Понять сущность и причины этого успеха, значит, многое понять в той эпохе, где творил автор. Это эпоха пробуждения народного самосознания и общественной мысли, поисков правды о десятилетиях, прожитых страной, какой бы жесткой ни оказалась истина.… Поэтому, при обсуждении роман и даже конкретно Арбат не может не зайти речь об исторических судьбах, о связи романа и, опять же, конкретно Арбата с историей.

^ Арбат и «стихия истории» Анатолия Рыбакова.

Для Рыбакова роман «Дети Арбата» был, понятно, в большей степени описанием своей судьбы. В одном из своих интервью он высказывался так: «Что же касается Саши Панкратова, хотел бы сделать несколько пояснений. Когда говорю, что роман «Дети Арбата» – вещь автобиографическая, то имею в виду, что события в жизни героя совпадали с событиями моей жизни»1. Таким образом, в лице этого героя автор передавал свои реальные эмоции и переживания, неудачи и трагедии.

Конечно, Арбат стал здесь одной из нескольких осей повествования, но все-таки не главной. Центральной осью стала история. Свою задачу сам автор определил так: «Мне в этом романе важно было стилизовать повествование под документальную хронику времени: с одной стороны, конкретные примеры облика и жизни обновляющейся Москвы…, с другой – стихия истории, стихия характера, в котором воля, честолюбие и страсть безмерной власти приняли чудовищные, уродливые формы»2. Значит, даже не история в целом, а именно власть, тоталитарность, извращенность форм отношений между человеком и режимом так возмущали Рыбакова.

Как же на деле, в самом романе реализовывал писатель свои планы и идеи?

Если относить роман к историческим, то следует сделать оговорку, указывающую на то, что «драма идей», положенная в его основу, захватывает не меньше, чем «драмы людей» – судьбы доподлинных и вымышленных героев. То есть история приобретает в нем актуальное идеологическое и политическое звучание, и роман в целом может быть назван и политическим, и идеологическим в той же степени, как и историческим.

История, политика, идеология – все это вместе сплетено особенно в тех сценах, главным действующим лицом которых является Сталин. На глазах Сталин закладывает основы человеческой жизни, ни считаясь ни с чем, ни с людьми, ни с идеями. «На наших читательских глазах Сталин закладывает «теоретический» фундамент, возводит каркас «модели» социализма, отвечающей его эклектичным представлениям, в которых исторические и социальные реалии … самым причудливым образом перемешиваются с домыслами и «допусками» человека, взявшего точкой отсчета в решении великой, всемирного значения и масштаба задачи собственную «непогрешимость» теоретика и практика марксизма, знатока «русской души», утверждение и возвышение личной безграничной власти»,3 - пишет по поводу мотивов и поступков в романе этого героя В. Оскоцкий.

Вот, что говорит сам автор: «Вы ошибаетесь, определяя Сталина как персонажа романа. Он – один из двух главных героев. Я написал роман о Саше и о Сталине. Потому что в противостоянии этих двух личностей увидел главный конфликт времени»4. Железнова в интервью возражает писателю: «Вы говорите, что написали роман о двоих? Позвольте не согласиться: это – начало романа-эпопеи обо всех нас. Живущих и живших. О том, что судьбы людей, объединенных одним «историческим воздухом», связаны воедино, переплетены, нерасторжимы»5. Мы не можем не согласиться с Железновой, поскольку в романе все же не два героя. Противоречие же между автором и критиком разрешается просто: произведение замышлялось как роман о двух личностях (о себе и о Сталине), но получилась своеобразная драма-эпопея, в которой рушились судьбы многих людей, как это, собственно и было в ту эпоху.

Если Арбат – центр «культурной» истории в жизни и, как мы уже сказали, одна из осей романа, то как он совмещается в произведении с той политической и идеологической историей, которая была причиной его создания?

Поскольку герой романа все же простой человек, то Арбат – среда его обитания. Люди существуют в этом мире, они неразрывно связаны с ним. Больше того: именно Арбат делает из них людей, служит почвой для превращений. Этим людям (Саше, Варе и другим) чуть больше двадцати лет, то есть, можно сказать, что это первое пост октябрьское социалистическое поколение. Они не могут оглядываться на прошлое, которое бессмысленно для них, поскольку не даст никакого поучительного урока: только отрицание. Оглядываться не на что, а потому человек должен делать себя сам. Варя – сирота, но она себя так не ощущает. Все они не сироты. Они – новые люди. Как писал Лев Аннинский, «перед нами – первое советское поколение (курсив – автора статьи): не «оказавшееся» в новой реальности и не «перекованное» из старого материала, но созданное новой реальностью, вызванное к жизни новой реальностью, символизирующее новую реальность»6 Они не «лишились» прошлого – они обронили его за ненадобностью. Прошлое ничто, а будущее – все. Рыбаков исследует попытку создать нового человека, создать его из ничего – только из идеи, и утвердить на новой земле, где все старое разрушено. Арбат – почва для эксперимента, московская улица, потерявшая в 30-е годы свой старинный изыск, но приобретшая близость к центру мировой революции, к Дворцу Советов, который намечено возвести на месте взорванного храма Христа Спасителя. Дети Арбата – новая поросль нового общества и первый его человеческий результат.

Так в романе перекликаются судьба человека и политическая история, то есть история власти. Оскоцкий отмечал, что «романом «Дети Арбата» современная литература, к ее чести и достоинству, начала осуществлять свой расчет с прошлым»7. Только достоинство это не столько современной литературы, сколько конкретного произведения и конкретного автора.

^ Топос Арбат в обновляющейся Москве.

Приступим теперь уже не к идеологической функции Арбата, а его художественному образу, что не менее важно, поскольку передает отношение самого автора к изменениям, происходящим в городе, а значит, и в стране, поскольку для любого москвича Москва – не просто столица, а душа и сердце России, следовательно, какой-то перелом здесь означает ломку этой традиции по всей России.

Художественная правда образа в «Детях Арбата» многозначнее и многомернее правды строго фактологической. Писатель достигает ее разными, но взаимосвязанными путями. Один из них - поразительная и пронзительная узнаваемость эпохи через множество колоритных примет: социальных, психологических, бытовых деталей. Погружаясь вслед за героями романа в атмосферу Москвы, Арбата, арбатских переулков, домов, квартир, читатель, по замыслу автора, должен как бы заново открывать для себя потускневший в памяти довоенный мир: коммунальный, уличный, магазинный. Описание этого мира совершенно, выразительно, живописно, но, что особенно важно, насквозь просвечено временем, а что особенно важно, передает его в срезе общества. Передает автор и психологическую атмосферу эпохи: заводские сцены, институтские собрания, первомайские демонстрации, вплоть до резких контрастов богемы, молодежных вечеринок, бутырских очередей. Ощутимость и зримость всего этого также поразительны.

Реалистичность Арбата в любом из описательных моментов видна невооруженным глазом: как говорится, кажется, что можно буквально войти в этот мир. Читателю многое станет ясным уже с первых страниц романа. Стоит только привести здесь несколько первых фраз романа, который начинается именно с описания этой улицы: «Самый большой дом на Арбате – между Никольским и Денежным переулками, теперь они называются Плотников переулок и улица Веснина. Три восьмиэтажных корпуса тесно стоят один за другим, фасад первого выложен белой глазурованной плиткой. Висят таблички: «Ажурная строчка», «Отучение от заикания», «Венерические и мочеполовые болезни»… Низкие арочные проезды, обитые по углам листовым железом, соединяют два глубоких темных двора». Рыбаков сразу объясняет читателю, как Арбат выглядит, темные дворы, которые отличают это место, низкие проезды…

Автор в первом же предложении указывает на изменения, которые происходят в последнее время с Арбатом: появляются новые «конторы», переименовываются улицы – скорее всего изменения происходят уже при советской власти. Еще раз вспомним комментарий самого писателя: «Мне в этом романе важно было стилизовать повествование под документальную хронику времени: с одной стороны, конкретные приметы облика и жизни обновляющейся Москвы (помните, трамвай на Арбате сняли, гостиница Москва строится?..), с другой – стихия истории, стихия характера…»8 С этого, как мы видим, автор и начинает: дает нам конкретное бытовое описание Москвы, хотя описывает при этом Арбат, и даже не всю улицу, а лишь несколько темных дворов. Заметно, что писателя затрагивают и волнуют эти изменения, поскольку оказывается, что жизнь переворачивается прямо на глазах. Лев Аннинский, говоря о людях нового поколения, также указывал на то, что Арбат - некое поле эксперимента, что он утратил свое обаяние в 30-е годы, которое так дорого было Аннинскому9 и, что хорошо заметно, Рыбакову тоже. Напрашивается вывод, что «староарбатовцы» искренне любили свою старую улицу, не перенося даже и видимости изменений.

С самого же начала упомянув об этих изменениях, писатель следующим шагом, в следующем же абзаце, знакомит нас с людьми, находящимися на Арбате в данный момент: «Саша Панкратов вышел из дома и повернул налево – к Смоленской площади. У кино «Арбатский Арс» уже прохаживались парами девочки, арбатские девочки и дорогомиловские, и девочки с Плющихи, воротники пальто небрежно приподняты, накрашены губы, загнуты ресницы, глаза выжидающие, на шее цветная косынка – осенний арбатский шик. Кончился сеанс, зрителей выпускали через двор, толпа выдавливалась на улицу через узкие ворота, где к тому же весело толкалась стайка подростков – извечные владельцы этих мест». Люди здесь типичные: автор дает пока только собирательные названия – «девочки, подростки, зрители». И только один герой сразу выделен из общих типов – Саша Панкратов – главный герой романа. Но речь сейчас не о нем, а об Арбате. Автор очевидно дает понять, что центр Москвы – именно Арбат: сюда приходят «дорогомиловские» и «девочки с Плющихи». Здесь есть и свои правила поведения: «цветная косынка – осенний арбатский шик» – у Арбата своя мода, равно как и своя культура в целом…

После того, как читатель получил некие сведения об арбатских постройках и людях, которые являются неотъемлемой его частью, он получает от автора доказательства того, что жизнь не статична и для Арбата: каждый день и он проживает свой цикл: «Арбат кончал свой день. По мостовой, заасфальтированной в проезжей части, но еще булыжной между трамвайными путями, катили, обгоняя старые пролетки, первые советские автомобили «ГАЗ» и «АМО». Трамваи выходили из парка с одним, а то и с двумя прицепными вагонами – безнадежная попытка удовлетворить транспортные нужды великого города. А под землей уже прокладывали первую очередь метро, и на Смоленской площади над шахтой торчала деревянная вышка». Рыбаков дает весьма реалистичный урбанистический портрет города и улицы. Арбат живет, дышит… Ежедневно он принимает десятки и сотни тысяч людей, тысячи автомобилей. Именно под Арбатом прокладывают «первую очередь метро», по Арбату движутся «первые советские автомобили». Словом, это действительно центр столицы – он везде первый, неважно, касается ли это моды или техники… Кажется, что автор просто передает свою любовь к улице, доказывая читателю его первенство во всем.

Арбат – наиболее многолюдная улица, люди предпочитают приходить именно сюда, поскольку это все же центр культурной и даже, как мы только что видели, технической жизни, научно-технического прогресса: «Марк Александрович пересек Арбатскую площадь и пошел по Воздвиженке, неожиданно тихой и пустой после оживленного Арбата», - так подробно описывается путь Марка по Москве. Рыбаков, конечно, вовсе не случайно постоянно делает такие вставки: он просто хочет выразить свои эмоции и воспоминания, поскольку роман все же больше автобиографический, чем наоборот. Не раз проходил по этим местам сам автор, и здесь отражение получает его ностальгия по знаковым местам его молодости.

Рыбаков нередко противопоставляет город деревне, «чудеса урбанизации» каким-то природным явлениям. Сам он объясняет это так: «Я стремился к тому, чтобы проявлялись неожиданные монтажные стыки» в, казалось бы, несмыкающихся сюжетных и стилистических пластах романа: Москва и – деревенька Мозгова, кабинет в Кремле и – лесная глухомань, в которой пропадает от тоски и безверия в будущее мой Саша Панкратов… В противоборстве, в столкновениях и «перекличке» самых разных персонажей должны были обозначиться кольца роковых лет, стягивавшие горло нашей общей судьбы»10. Вот и в произведении встречаются такие моменты: «По Большому Савинскому переулку, мимо старых рабочих казарм, откуда слышались пьяные голоса, нестройное пение, звуки гармоники и патефона, потом по узкому проходу между деревянными фабричными заборами они [Катя и Саша – прим. автора] спустились на набережную. Слева – широкие окна фабрик Свердлова и Ливерса, справа – Москва-река, впереди – стены Новодевичьего монастыря и металлические переплеты моста Окружной железной дороги, за ними болота и луга, Кочки и Лужники…» Новодевичий монастырь находится рядом с фабриками и Окружной железной дорогой… Рыбаков неспроста ищет такие моменты. Если, как он сказал, в таком противостоянии должны обозначиться «кольца роковых колец», стягивающие горло общей судьбы народа, то что здесь эти кольца? Деревни? Фабрики? Консерватизм монастырей? Или слишком быстрый технический прогресс в виде автомобилей и железных дорог?

Ответ на этот вопрос можно дать, если вспомнить, как относился Рыбаков к такому бурному развитию. Как нам кажется, он приветствовал техническое и культурное первенство Арбата, но вот многое объясняющая цитата: «Респектабельный до революции, дом на Арбате оказался теперь самым заселенным – квартиры уплотнили. Но кое-кто сумел уберечься от этого – маленькая победа обывателя над новым строем». Дом, оказывается, был респектабельным только до революции (напоминает, пожалуй, историю с домом булгаковского профессора Преображенского). Кто-то же, сумев избежать подселения, одержал победу над новым строем. Значит, автор живет все-таки больше стариной, а не столь быстро развивающимся Арбатом. Именно это вкупе с категорически несоветским образом Сталина в романе и не позволяло долгое время произведению находиться в свободном доступе.

^ Краткие выводы.

Итак, мы рассмотрели Арбат по роману А.Н. Рыбакова «Дети Арбата» с двух точек зрения: как Арбат был вовлечен в политическую, социальную, историческую жизнь страны; и собственно топос Арбат – художественный образ, который создается в произведении. Сразу же отметим, что Арбату придается одно из центральных значений в романе – это одна из его осей. Именно Арбату принадлежит, как мы видели, роль некоего культурного, общественного, быть может, даже в какой-то степени технического центра: это постоянно многолюдное место, где существуют свои правила поведения, своя мода – «арбатский шик», ездят новые автомобили и прокладывается первая ветка метро.

Арбат динамичен: каждый день он проживает жизненный цикл вместе с людьми, ему принадлежащими в полном смысле этого слова.

Арбат динамичен еще и потому, что и сам меняется в меняющейся Москве. Только вот изменения эти не всегда в лучшую сторону, часто кажется, что они не по душе автору. Автор, похоже, любит добрый старый досоветский или, может быть, раннесоветский Арбат, по которому его охватывает ностальгия.

Если таков художественный образ Арбата, то идеологически ему придается такое значение: эта улица воспитывает новых людей, таких как Саша Панкратов, у которых нет прошлого – только настоящее и, возможно, будущее, нет «отцов» – они «дети Арбата».

Автор же говорит, что то, ради чего он начал роман – это Саша и Сталин. Саша – в большей степени потому, что роман имеет под собою автобиографическую основу, сам автор говорил, что события жизни героя совпадали с событиями его жизни. Сталин – так как должна была когда-то и в литературе начаться эпопея развенчания культа. Именно Саша и ему подобные – реальное противопоставление деспоту. Саша – юноша с арбатского двора, плоть от плоти интеллигенции. Саша – не такой, как Шарок и подобные ему, которые будут идти, не останавливаясь ни перед чем. По словам автора, в романе существуют только эти две фигуры. Все остальное – дополнения.

Отношение же между творчеством писателя и московским Арбатом может выразить следующая фраза по поводу написания «Кортика»: «Я, вернувшись в Москву после фронта. Был в трудной ситуации: устраиваться на работу – значит заполнять анкеты, где столько оскорбительных и попросту опасных вопросов… А за окнами дома на Арбате – потрясающее московское лето, запах цветущих лип, городские шумы. Это ведь понять надо: не был дома с тридцать четвертого года – двенадцать лет! Пахнуло детством, миром семьи, родным двором, где я не встретил стольких своих ровесников: кто погиб в тридцатых, кого убило на войне… И вдруг, сквозь контуры этого арбатского мира стали проступать очертания детства…»11 - Арбат служил для писателя источником вдохновения, за что автор отплатил добром, сделав улицу центром столицы и своих произведений…

3. Арбат в творчестве писателей второй половины XX века.
^ Ах, Арбат, мой Арбат… Б. Окуджава
Выход книги Рыбаков сопровождался сильным резонансом: критики и читатели обсуждали роман и писали рецензии, поэты и писатели давали свои отклики. Одним из них стал Булат Окуджава. Отзыв барда был таким: «Среди многочисленных подделок, фальсификаций, мнимо объективных «правд», которые лишь искажают нашу историю, выращивают цинизм и равнодушие, роман Анатолия Рыбакова «Дети Арбата», отмеченный ярким талантом, - точная, непредвзятая, не злобствующая, а справедливая и гуманная летопись.

Мы боремся за высокую нравственность наших молодых поколений, вспоминая трагические обстоятельства истории, в основном связанные с войной, забывая, что «чистилище» было шире по своим масштабам и многозначнее. Было. Его нельзя вытравить из сознания, оно живет в рассказах свидетелей, оно пропитывает нашу духовную жизнь, оно неминуемо присутствует в наших размышлениях об истории и судьбах отечества…» - такова его рецензия на выход романа12. В этой рецензии он отмечает не только исторические мотивы в романе, специально произведению Анатолия Рыбакова было посвящено стихотворение «Арбатское вдохновение, или воспоминания о детстве»:

Упрямо я твержу с давнишних пор:

Меня воспитывал арбатский двор,

Все в нем, от подлого до золотого.

А если иногда я кружева

Накручиваю на свои слова,

Так это от любви. Что в том дурного?

Что мне сказать? Я только лишь пророс.

Еще далече до военных гроз.

Еще загадкой манит подворотня.

Еще я жизнь сверяю по двору

И не подозреваю, что умру, как в том не сомневаюсь я сегодня.

Что мне сказать? Еще люблю свой двор,

Его убогость и его простор,

И аромат грошового обеда.

И льну душой к заветному Кремлю…13

Мы при всем желании не должны были бы обойти вниманием это стихотворение, хотя тема наша должна рассматривать Арбат в прозе. Но этот небольшой отрывок из стихотворения Булата Окуджавы позволяет нам понять и почувствовать его связь, даже любовь, с родной улицей.

Булат Шалвович Окуджава родился в Москве в двадцать четвертом году, именно на Арбате. После Великой Отечественной войны стал печататься. Первыми вышли его сборники стихотворений «Острова» (1959), «Март великодушный» (1967) и другие сборники. В них присутствовали фронтовые впечатления, романтика повседневных отношений. В этих, как и других сборниках, много места уделялось также Арбату, который «воспитал» поэта. Затем пришло увлечение исторической прозой: «Это было восхитительно – погружаться в минувшие времена, перевоплощаться»14, - пишет об этом автор. И продолжает далее: „Уже мне было довольно много лет, когда неведомая сила заставила меня написать автобиогафический рассказ. Я писал и наслаждался“15. Все эти автобиографические рассказы опубликованы в книге „Заезжий музыкант“. Название ее сам автор объясняет так: „Я даже название придумал ко всей книге: „Заезжий музыкант“. Я действительно „заезжий“. Как приехал в этот мир, так и уеду из него, словно побывал в командировке“16. Окуджава действительно ушел уже из этого мира, оставив нам свою прозу, великолепные стихи и песни.

Посмотрим же теперь, как представлен Арбат в автобиографических произведениях Б. Окуджавы. Если честно, то не очень широко. Гораздо большее внимание автор почему-то уделяет своим поездкам за границу, ментальности и поведению иностранцев, чем родным местам и людям. Но и столь близкий в жизни и стихах, Арбат изредка упоминается, иногда даже в какие-то особые моменты.

В целом, улица эта упоминается лишь в нескольких рассказах: „Подозрительный инструмент“, „Выписка из давно минувшего дела“ и „Около Риволи, или Капризы фортуны. Это цикл рассказов про Ивана Ивановича, в образе которого представляется читателю сам Окуджава, о чем он незамедлительно и сообщает: „Кстати, я позабыл сказать, что Ивана Ивановича на самом деле звали не Иван Иваныч, а Отар Отарович, так как он был по происхождению грузин, но родился он на Арбате, родной язык его был русский, а в детстве у него была нянька с тамбовщины Акулина Ивановна, и она многое вложила в него, что уже в последующие годы нельзя было вытравить, и, наверное, потому многие из специалистов теперь находили в его так называемых песнях элемент русского фольклора и старинного русского городского романса. Когда и как это произошло с переменой имени, но себя он ощущал Иваном Иванычем“, - так автор описывает своего героя в „Подозрительном инструменте“. Прекрасно заметно, что это автопортрет. Хочется выделить здесь два момента: во-первых, герой, а значит, и сам Булат Окуджава ощущает себя русским по духу, „Иван Иванычем“; во-вторых, это связано с тем, что „Иван Иваныч“ знает русский язык и русские обычаи, которые вложила в него нянька, но, самое главное, ведь он родился на Арбате. Обратим еще раз внимание на это противопоставление: „Он был по происхождению грузин, но родился он на Арбате“. Грузин – только по происхождению, но русский по духу, рожденный к тому же именно на той улице, которая символизирует собою столицу и Россию в целом.

Иван Иваныч, как и Окуджава: „фронтовик с гитарой, поет, носит усики“. Постепенно он входит в культурную среду: „Иван Иваныч потихоньку входил в литературные круги, то есть уже был своим человеком среди литераторов. В его списках был и совсем молодой Женя Евтушенко, и Давид Самойлов, и Женя Рейн, и Толя Нейман, и Женя Храмов, и Юлий Даниэль, и Белла Ахмадулина, и Юрий Левитанский, и многие другие начинающие и уже сложившиеся поэты“.

Наибольшее значение для нашей темы имеет один определенный момент из рассказа „Около Риволи, или Капризы фортуны“. Иван Иваныч должен дать свой концерт в „Мютюалитэ“ в Париже. Французы не понимают его искусства, поэтому желающие – только русская эмиграция. Окуджава не много рассказывает про свой концерт, но выделяет следующее место: „Ах, Арбат, мой Арбат, ты – мое отечество…“ – пел он … и вдруг увидел, что некоторые плачут. „А что это они плачут?“ – подумал он и сам в первую минуту даже решил, что это его исполнение столь трогательно и впечатляюще, что это он своим искусством вызывает у них слезы, но тут же, к счастью, представил себе их судьбы, и этот Арбат, который был и их отечеством, вечным и недосягаемым по каким-то там не очень справедливым установлениям…“ Как можно еще более емко показать, что Арбат – это символ России? Под какую еще песню могут зарыдать эмигранты, которых отделяет теперь от России „железный занавес“? „Арбат – отечество“ – так именует его бард. Не Россия, не Москва, а именно Арбат… При этих рыданиях, как говорит писатель, он сразу представил себе судьбы этих людей, покинувших Родину, возможно, и по независящим от них причинам, и не имеющих возможности вернуться назад.

Итак, мы видим, в чем характерный признак представлений об Арбате у Булата Окуджавы: его символичность и идеологизированность, ибо так все оно и есть, по Окуджаве: Арбат для него не только символ, но и идеология.

4.Заключение.

Мы рассмотрели Арбат по двум разным источникам, которыми для нас стали произведение Анатолия Рыбакова „Дети Арбата“ и рассказы Булата Окуджавы. Главная параллель между этими произведениями даже не в том, что они написаны почти в одно время, в одну эпоху. Эта параллель выражается, на наш взгляд в автобиографичности работ. У обоих автор сам предстает в облике героя, не только не укрывая сходства с собой, но и, наоборот, всячески выпячивая их. В конце концов, оба писателя (Окуджава в данном случае тоже писатель, прозаик, хотя и весьма необычно видеть его в таком ракурсе) в конкретных высказываниях (Окуджава – во введении, Рыбаков – в интервью), признают и подчеркивают, что именно автобиографичность свойственна этим произведениям. И если уж они действительно отражают реальную жизнь автора, то и мышление его также должны отражать, во всяком случае, существует надежда на это и она сильнее,чем надежда на искренность в любом другом литературном жанре.

Объединяет этих авторов и предмет описания – Арбат – одна из центральных улиц Москвы. Если у Рыбакова все напрямую закручено вокруг власти и режима, то выражение идей у Окуджавы более притупленное. Как мы видели с помощью критиков, для Рыбакова все же цель написания романа – разрушить миф об идеальности власти, этого своеобразного „чистилища“. Для этого автор использует конкретных героев, общество в целом, типичные в ту эпоху бытовые ситуации, просто даже описание Москвы и Арбата. Но Арбат в его произведении служит не только для этого. Арбат в данном случае является просто центром эпохи, поскольку он сам, равно как и Саша Панкратов, вырос в этом месте в это время. Арбат Анатолия Рыбакова кроме роли некоего центра и оси выполняет еще и формирующую функцию: Саша, Варя, Нина, Макс, Лена, Вадим, Вика, Юра – все они „дети Арбата“, созданные режимом и средой. Ведь они – новые люди. Кто-то из них честен и прям, как Саша, кто-то гадок, как Широка. Но все равно, они уже мыслят по-новому, по-новому смотрят на жизнь…

У Окуджавы несколько иной взгляд на реалии, хотя и не вступающий ни в какие противоречия со взглядом Рыбакова: он также выделяет Арбат из всех московских улиц, но придает ему, на наш взгляд, несколько своеобразное значение: Окуджава все же смотрит на Арбат глазами иностранца. Он понимает, что Арбат – духовный центр России. Невозможно родиться здесь и быть не русским по духу человеком. Лучше всего это понимают, как видим, эмигранты, которые, возможно, никогда больше не попадут на Родину. То, что они плачут именно под песню „Ах, Арбат, мой Арбат, ты – мое отечество“, является неким символическим, знаковым даже моментом.

Вероятно, про эту улицу писали не два и не три писателя – уж настолько значимым является это место, но эти два автора не затеряются среди них: ни Рыбаков со своей эпопеей, ни даже Булат Окуджава, более известный своими стихами, которые также небольшие, но выразительные и очень емкие. То, что иной автор не сможет объяснить целой книгой, Булат скажет несколькими строками или споет, как он спел тогда „Ах, Арбат, мой Арбат…“

Про Арбат писали и будут писать, и напишут еще много, настолько важна эта улица для русской, советской, российской культуры. Рыбаков пытался показать изменения на Арбате, но это постоянный процесс: эта улица впитывает все и постоянно меняется, отклоняет один из своих обликов, чтобы принять какой-то другой. Неизменно только, наверное, будет то, что всегда она будет оставаться духовным центром, всегда на ней будут собираться поэты и певцы „из народа“.

Ну, а режим, тот режим, который описывали Рыбаков и Окуджава, и с которым и тогда так тесно был связан Арбат, он безвозвратно ушел в прошлое, доказав еще раз, что культура более устойчива, что тот же Арбат и подтверждает, поскольку вожди приходят и уходят, а улица живет (для Арбата это слово – самое подходящее)…

5.Литература.

А. Рыбаков. Дети Арбата. – Ташкент, 1988. – 543 с.

Окуджава Б.Ш. Заезжий музыканат: проза. – М.: Олимп, 1993. – 384 с.

А. Рыбаков. Н. Железнова. „Это, согласитесь, поступок“ // „Дети Арбата“ Анатолия Рыбакова с различных точек зрения / Сост. Ш.Г. Умеров. – с. 3 – 25.

Л. Аннинский. Отцы и дети Арбата // „Дети Арбата“ Анатолия Рыбакова… - с. 25 – 46.

Б. Окуджава. Меня воспитывал арбатский двор // „Дети Арбата“ Анатолия Рыбакова… - с.127 – 130.

В. Оскоцкий. На плацдармах народной истории // „Дети Арбата“ Анатолия Рыбакова… - с.183 – 220.

Ковский Е.В. Литературный процесс 60-70-х годов. – М.: Наука, 1983. – 335с.

Русская литература: писатели XX века / Ред. Е.Г. Лущенко и Т.А. Никонова. – Воронеж, 1996.

1 А. Рыбаков. Н. Железнова. «Это, согласитесь, поступок» // „Дети Арбата» Анатолия Рыбакова с разных точек зрения. – М., 1990. – Стр.13.

2 Там же, стр. 20.

3 В. Оскоцкий. На плацдармах народной истории // „Дети Арбата» Анатолия Рыбакова…, стр. 188.

4 А. Рыбаков. Н. Железнова. «Это, согласитесь, поступок», стр.18.

5 Там же, стр. 19.

6 Л. Аннинский. Отцы и дети Арбата // „Дети Арбата“ Анатолия Рыбакова…, стр. 27.

7 В. Оскоцкий. Указанная работа, стр.186.

8 А. Рыбаков. Н. Железнова. Указанная работа, стр. 20.

9 См. Л. Аннинский. Указанная работа.

10 А. Рыбаков. Н. Железная. Указанная работа, стр. 20.

11 А.Н. Рыбаков. Н. Железнова. Указанная работа, стр. 17.

12 Б. Окуджава. Меня воспитывал арбатский двор // „Дети Арбата“ Анатолия Рыбакова… , стр.127.

13 См. ту же статью.

Самый большой дом на Арбате - между Никольским и Денежным переулками. В нем живут четверо бывших одноклассников. Трое из них: Саша Панкратов, секретарь комсомольской ячейки школы, сын лифтёрши Максим Костин и Нина Иванова - составляли в школе сплочённую группу активистов. К ним ещё примыкала дочь известного дипломата, большевика с дореволюционным стажем Лена Будягина. Четвёртый - Юра Шарок, сын портного. Этот лукавый и осторожный парень политику ненавидит. В его семье новых хозяев жизни язвительно называют «товарищами».

Школа окончена. Теперь Нина учительница, Лена - переводчица. Максим кончает пехотное училище, Саша учится в техническом вузе, а Юра - в юридическом. К их компании примыкает ещё Вадим Марасевич, сын известного врача, он метит в литературные и театральные критики. Школьница Варя, сестра Нины. Красавица Вика Марасевич, сестра Вадима. Они сидят за столом, встречая новый, 1934 г. Они молоды, не представляют себе ни смерти, ни старости, - они рождены для жизни и счастья.

Но у Саши неприятности. Собственно говоря, из института и из комсомола его исключили. Неприятная история, мелочь: к годовщине революции выпустили стенгазету, и кое-кто из факультетского начальства расценил помещённые в ней эпиграммы как враждебную вылазку.

Саша побывал в ЦКК, и его восстановили и в институте, и в комсомоле. Но вот - ночной звонок в два часа, красноармейцы, понятые... Арест и Бутырская тюрьма.

«За что вы здесь сидите?» - спросил его следователь Дьяков на первом допросе. Саша теряется в догадках. Чего от него хотят? У него нет разногласий с партией, он честен перед ней. Может, дело в Марке Рязанове, брате матери, - он влиятелен, первый металлург страны...

Марк тем временем поговорил о Саше с высокопоставленными людьми. Будягин ясно понимает: «они» знают, чей Саша племянник. Когда человека вводят в состав ЦК, не могут не знать, что его племянника арестовали.

Березин, заместитель Ягоды (главы ОПТУ), лучше Будягина и лучше Рязанова знает, что Панкратов ни в чем не виноват. Честный, идейный парень. Его дело тянется много дальше и выше, выходя через замдиректора Сашиного института Криворучко на Ломинадзе, замнаркома тяжёлой промышленности (а нарком Орджоникидзе). Но даже Березин, член коллегии НКВД, не знает и не может, конечно, знать, что думает об Орджоникидзе, человеке своего ближайшего окружения, Сталин. А думает Сталин вот что: они давно знакомы, слишком давно. Начинали в партии вместе. А у вождя нет единомышленников, есть только соратники. Серго после капитуляции оппозиционеров не захотел уничтожить их. Хочет сохранить противовес Сталину? И чем, какими политическими целями объясняется нежная дружба Серго и Кирова?

Софье Александровне велели прийти в Бутырку на свидание с сыном. С собой взять тёплые вещи, деньги и продукты. Значит, приговор Саше вынесен. Все это время ей помогала Варя Иванова: ходила за продуктами, возила передачи. Но в тот вечер не зашла - на следующий день они провожали Максима и ещё одного курсанта на Дальний Восток.

На вокзале Варя увидела Сашу: он покорно шёл между двумя красноармейцами с чемоданом в руке и заплечной сумкой, бледный и с бородой.

Итак, Саша выслан. Что осталось от их компании? Макс на Дальнем Востоке. А Шарок - и это для многих дико - работает в прокуратуре. Юрка Шарок - вершитель судеб, а чистый, убеждённый Саша - ссыльный!

Варя как-то встретила на Арбате красавицу Вику Марасевич с франтоватым мужчиной. Вика пригласила звонить и заходить, хотя Варя никогда ей не звонила и к ней не заходила. Но тут пошла. И попала в совершенно другой мир. Там - стоят в очередях, живут в коммуналках. Здесь - пьют кофе с ликёрами, любуются заграничными модами.

Для Вари началась новая жизнь. «Метрополь», «Савой», «Националь»... Коренная москвичка, она прежде лишь слышала эти притягательные названия. Только одета она плоховато...

Масса новых знакомств. И среди них - Костя, знаменитый бильярдист. Он родом из Керчи, а Варя никогда не была на море. Узнав об этом, он сразу предлагает ехать. Костя - независимый, могущественный человек, он никому не покорится, не потащит под конвоем свой чемодан по перрону...

Вернувшись из Крыма, Варя и Костя поселяются у Сашиной мамы, Софьи Александровны. Варя не работает. Костя даже не разрешает ей готовить. Она одевается у лучших портных, причёсывается у самых модных парикмахеров, они постоянно бывают в театрах, ресторанах...

Первую телеграмму маме Саша отправил из села Богучаны Канского округа. Товарищ по ссылке, Борис Соловейчик, ввёл его в курс местной жизни: в здешних местах можно увидеть кого угодно - меньшевиков, эсеров, анархистов, троцкистов, национал-уклонистов. И действительно, в пути до места Саша знакомится с самыми разными людьми, и далеко не всех из них интересует политика или идеология.

Местом ссылки Саше определяют деревню Мозгову, в двенадцати километрах от Кежмы вверх по Ангаре. За квартиру с питанием он платит деньги, иногда приносит сметаны - чинит общественный сепаратор. Сепаратор изготовлен в конце прошлого века, резьба сносилась, и несколько раз Саша передаёт председателю, что надо нарезать новую. Сепаратор в очередной раз ломается, председатель обвиняет Сашу в умышленной порче, и они крупно ругаются на людях.

Объяснения приходится давать уполномоченному НКВД Алферову. Тот растолковывает: аппарат вышел из строя, председателю насчёт резьбы никто ничего не передавал - да бабы слов «резьба», «гайка», «валик» просто не знают... В общем, за вредительство Саше дадут минимум десять лет. Кроме того, дискредитация колхозного руководства.

Сразу после ареста Саша надеялся, что все скоро разъяснится и его освободят, - он чист, а невиновных партия не наказывает. Теперь он хорошо понимает, что бесправен, но сдаваться не хочет. Решил отвечать на оскорбление оскорблением, на плевок - плевком. Конфликт с сепаратором как-то замят. Надолго ли? Сашей овладевает тоска: он рос в убеждении, что будет строить новый мир, теперь у него нет ни надежды, ни цели. Идеей, на которой он вырос, завладели бездушные карьеристы, они попирают эту идею и топчут людей, ей преданных. Учительница Нурзида, с которой у него роман, предлагает ему вариант будущей жизни: после ссылки они зарегистрируются, Саша возьмёт фамилию жены и получит чистый паспорт, без отметок о судимости. Тараканья, запечная жизнь? Нет, на такую Саша не согласится никогда! Он чувствует, что меняется, да и товарищ по ссылке говорит ему, что не стоит из осколков прежней веры лепить новую. Можно или вернуться к прежним убеждениям, или оставить их навсегда.

Березин предлагает Шароку поступить в Высшую школу НКВД. Тот отказывается, так как Запорожец берет его в ленинградский аппарат НКВД. Это подтверждает подозрение Березина: в Ленинграде готовится какая-то акция. Сталин недоволен положением в городе, требует от Кирова репрессий против так называемых участников зиновьевской оппозиции, хочет развязать в Ленинграде террор. Для чего? Как детонатор для террора по всей стране? Запорожец должен организовать такое, перед чем Киров должен будет отступить. Но что? Диверсия, взрыв - Кирова на этом не проведёшь. Убийство одного из соратников Кирова? Позвончее, но не то.

Березин хорошо помнит, как в 1918 г. в Царицыне Сталин поучительно сказал ему: «Смерть решает все проблемы. Нет человека, и нет проблем».

Вечером Березин впервые зашёл к Будягину и в разговоре мельком сообщил, что Запорожец под строжайшим секретом подбирает в Питере своих людей. Будягин оценил сказанное в полной мере и утром передал Орджоникидзе.

Но Орджоникидзе и Будягину в голову не пришло то, о чем сразу догадался кадровый чекист Березин.

У Вари сложности с Костей - ведь, в сущности, сближаясь с ним она его не знала. Выясняется, что он женат, хотя якобы женился из-за прописки. Он игрок, сегодня богат, завтра станет беднее всех. Может проиграть и её саму. Хватит! Ей пора идти работать. Приятели устраивают её в Бюро по проектированию гостиницы «Москва» чертёжницей.

С Костей все хуже. Они чужие люди, и самое лучшее - разойтись. С Софьей Александровной и её соседями по коммуналке Варя все чаще говорит о Саше, все чаще думает о нем. Да, она ценит свою и чужую независимость, решает все сама, не осторожна, не умеет отказывать себе в удовольствиях - на этом и попалась. Ну что ж, с Костей покончено, ещё не поздно изменить свою жизнь. В письме Софьи Александровны, адресованном Саше, она делает приписку от себя.

Прочитав Варины строки, Саша испытывает острое, щемящее чувство любви и влечения к этой девочке. Все ещё впереди! Но пришедший к нему в гости товарищ-ссыльный хмур и озабочен. Он принёс плохие новости - 1 декабря в Ленинграде убит Киров. И кто бы это ни сделал, можно сказать с уверенностью: наступают чёрные времена.

В современной литературе нашей страны отчетливо проявляется связь с традициями литературы предшеству-ющих десятилетий. В поле зрения пи-сателей оказались такие проблемы, как личность и коллектив, формирова-ние человека, осмысление «связи вре-мен» — настоящего и прошлого, а также ряда других проблем. В печати появля-лись и продолжают появляться горькие по своей сути произведения о массовых репрессиях, связанных с именем Стали-на. Почему по-прежнему в центре вни-мания тридцатые годы, самые тяжелые, самые драматичные в истории нашего общества? Я думаю, что это не случай-но: мы не хотим повторения подобных мрачных страниц нашей истории, а еще потому, что проблемы того времени мы во многом ощущаем как имеющие са-мое непосредственное отношение к се-годняшнему дню.

На волне «перестройки» большой ин-терес вызывал роман Рыбакова «Дети Арбата». Повышенный интерес к этому произведению объясняется тем, что писатель впервые в нашей литературе подробно и правдиво описал психоло-гию Сталина в качестве государствен-ного деятеля, человека, у которого сли-лись воедино представления о благе народном и благе собственном. Под собственным подразумевалась без-граничная власть, которая беспощадно убирала со своего пути всех, кто был не согласен с режимом. «Дети Арбата» — это роман о столичной молодежи трид-цатых годов, чья юность проходила в атмосфере культа личности Сталина. Автор рассказывает о том, как по-раз-ному проявлялись люди в тяжелых ис-пытаниях. В романе мы видим картину жестокости и страха; каждое слово, сказанное против, могло решить судь-бу человека, поэтому каждый боялся высказать свое мнение, поддержать товарища на собрании. Сегодня нам легко судить людей того времени, теперь нам многое известно о Стали-не, а каково было им, жившим в период тотального поклонения вождю, ведь для большинства Сталин был в то вре-мя больше, чем икона.

Сталин — страшная фигура. Неисчис-лимы его жертвы. Сам лично он знал очень малую часть, но вся вина его за-ключается в том, что он был одержим идеей безмерного могущества. Люди для него — только материал для до-стижения цели. Сталин считал, что только страдания вызывают величай-шую энергию. Мы ясно видим те объяс-нения и оправдания, которые позволяли ему с легкой душой обречь на страдания и смерть миллионы людей. По его мне-нию, народ надо силой заставить пойти на жертвы во имя будущего, а для этого нужна сильная власть, которая способна внушить страх. Это людоедская теория лишь прикрывает главное — желание беспредельной власти.

Как тут не вспомнить теорию Раскольникова из романа Достоевского «Преступление и наказание» о «силь-ных мира сего» и «тварях дрожащих». В России возникает целая плеяда пала-чей, где главной фигурой становится следователь. В «Детях Арбата» следо-ватель Дьяков верил «не в действи-тельную виновность, а в общую версию виновности». Он запутывает Сашу Пан-кратова, то играет на его честности, то запугивает, то обещает освобожде-ние. Ведь «хорош» тот следователь, ко-торый уговорами, пытками, угрозами расправы над близкими, чем угодно заставит подписать признание несу-ществующих преступлений. У Рыбако-ва на примере одноклассника Саши, Юрия Шарока, мы видим, как люди ста-новятся такими палачами.

Другим произведением, посвящен-ным теме сталинизма, является роман Замятина «Мы», созданный в 1921 году. Ведущая тема книги — драматическая судьба личности в условиях тоталитар-ного общественного устройства. Роман написан в жанре антиутопии. Замятин, по специальности инженер-кораблест-роитель, лучше других знал, как со-здается механизм, в котором винтики нужны для создания единого целого. Но люди, общество — это не просто «винтики» в сложной государственной машине, а живые существа, у которых своя, одна-единственная жизнь. Когда человека превращают в «винтик», он те-ряет свою яркую, неповторимую инди-видуальность и деградирует как лич-ность.

В романе «Мы» предстает перед нами возможный вариант будущего общест-ва, где показывается мечта «сильных мира сего» о людях-роботах. Перед на-ми разворачивается «математически совершенная жизнь» Единого Государ-ства. Это мир без любви, без души, без поэзии. Человеку-«нумеру», ли-шенному имени, было внушено, что «наша несвобода» есть «наше счастье», а это «счастье» — в отказе от своего «я» и растворении в безличном «мы». Ин-тимная жизнь тоже рассматривается как государственная обязанность, вы-полняемая согласно «табелю сексуаль-ных дней».

Роман Замятина — это предупреж-дение об огромной опасности, грозя-щей человечеству: власти машин и власти государства. Писатель пред-сказал многие события истории нашей страны. Но и в обществе, где все на-правлено на подавление личности, где игнорируется человеческое «я», где единоличная власть является неогра-ниченной, возможен бунт. Способ-ность и желание чувствовать, любить, быть свободным в мыслях и поступках толкают людей на борьбу. Но у челове-ка при помощи операции удаляют фан-тазию — последнее, что позволяло чувствовать себя людьми. Все же ос-тается надежда, что человеческое до-стоинство не умрет при любом режи-ме. Замятин считает, что построение идеального общества невозможно и ненужно. Жизнь — это стремление к идеалу. И если этот идеал осущест-виться, наступит полный застой.

Наш народ пережил и горькие уро-ки коллективизации, и сталинизм, и репрессии, и всеобщий страх, и за-стой, и разгул преступности, кото-рый продолжается сейчас. Произве-дения, подобные романам А. Рыбакова и Е. Замятина, пробившиеся к нам из небытия, позволят по-новому взгля-нуть на события истории, осмыслить роль человека в них. Эти произведе-ния — предостережение против отка-за сопротивляться, если человечес-кое общество хотят превратить в «винтики». Такие книги несут свет в нашу жизнь.

Среди художественных произведений о непростых тридцатых годах особое значение имеет роман «Дети Арбата». После своей первой публикации (1988 год) он единодушно был выделен и читателями, и критикой. Он получил большее количество откликов, но как хвалебных, так и ругательных. Причем интерес к произведению был обусловлен не только художественными качествами, о них, как правило, речь не идет. Впервые после стольких лет молчания в центре сюжета большого эпического произведения поставлена фигура государственного деятеля, бывшего вершителем судеб миллионов на протяжении целого исторического периода в жизни страны и в то же время - фигурой загадочной, хотя имя его было у всех на устах. Да и поныне до нас, в сущности, доходят лишь обрывки сведений, отдельные эпизоды, черточки портрета и черточки характера, разноречивые оценки тех или иных слов и поступков этого человека, взятых в мемуарах различных деятелей сталинской эпохи. Ведь, по сути, в нашей стране не было выпущено настоящей обобщающей и аналитической работы о Сталине, если, конечно, не считать официальной парадной биографии, выпущенной сразу после войны.

После первой же публикации произведения А. Рыбаков был буквально атакован журналистами и критикой. Из многочисленных его интервью известно, что роман был задуман четверть века тому назад как широкое повествование о судьбе первого поколения советских людей. Его героями стали те, кто родился около 1914 года и чья сознательная жизнь началась уже после революции и гражданской войны, кто, пройдя через рубежи тридцатых годов, в возрасте физической и духовной зрелости встретил Великую Отечественную.

Этому поколению принадлежал и сам писатель, который в полной мере разделил и горькое, и светлое в судьбе первых советских людей.

Ноябрь 1933-го — декабрь 1934-го. Так определены временные рамки первого романа из широко задуманного А. Рыбаковым эпического полотна. Критик Бочаров написал статью о «Детях Арбата», где утверждал, что писатель «в основу сюжета... положил обычный «бессобытийный год», но, возможно, это не совсем так.

Много событий произошло в этом году. Если перелистать подшивки газет, то можно прочитать о спасении «челюскинцев», о первом съезде писателей и так далее. Но не это важное для Рыбакова, у него своя правда, позволившая ярко отразить противоречия времени, которые отчетливее и яснее видны ему.

И все-таки 1934-й называли особым, рубежным годом в предвоенном периоде истории страны.

Всего десять лет прошло после скорбного января 1924 года, еще живо в людях то чувство сплочения, которое охватило весь народ в час прощания с Ильичом.

И жива атмосфера ожесточенной борьбы с оппозициями, развернувшейся сразу после смерти вождя. Борьбы, в которой так вырос авторитет генерального секретаря ЦК Сталина, продолжившего ленинскую идею единства партии большевиков.

Еще в почете бойцы «железной гвардии ленинской выковки», закален- ные в подполье, прошедшие революцию и гражданскую войну, а затем какое- то время занимавшие ключевые посты в партийном, государственном и хозяйственном руководстве.

Но уже приходят им на смену новые руководители «сталинской школы», аппарата, создавшегося в годы первых пятилеток.

Таким образом, из семи членов политбюро ЦК состава 1924 года к началу 30-х годов в нем остался лишь генеральный секретарь.

Совсем недавно Сталин совершил поездку по только что открытому Беломорско-Балтийскому каналу. Он был построен трудом десятков тысяч заключенных, в подавляющем большинстве своем «подкулачниками» и «чуждыми элементами», и назван сразу же именем Сталина. Это своеобразные пережитки, осколки нэпа, ликвидация которого происходила крайне жестко.

В январе 1934 года собирается XVII съезд ВКП (б), названный «съездом победителей». На одном из его заседаний произошел эпизод, воспринятый всеми очень весело, а оказавшийся на деле страшным пророчеством. Рабочие Тульского оружейного завода преподнесли Сталину образец новой снайперской винтовки. Приподнявшись над столом президиума и чуть улыбнувшись в усы, он шутливо прицелился в аплодирующий ему зал заседаний.

В декабре того же 1934-го убит Киров, а спустя годы о XVII партсъезде будут говорить как о «съезде расстрелянных».

Таким остался в истории 1934 год. А каким же он был для современников? Что видели, чувствовали и понимали в это «бессобытийное» время непосредственные участники происходящего, герои романа «Дети Арбата»? «Самый большой дом на Арбате между Никольским и Денежным переулками, теперь они называются Плотников переулок и улица Веснина»... Такой фразой открывается роман А. Рыбакова.

На выбор места действия немалое влияние оказали личный и жизненный опыт автора произведения: он неоднократно упоминал о том, что его детство и юность прошли на этой самой улице, на этом самом дворе. Но такова лишь внешняя сторона выбора.

Арбат и весь район Арбата - это особые места не только для бедной части населения, но и для богатой прослойки жителей Москвы тридцатых годов. Вспомним роман М. Булгакова. Он тоже поселил своих героев, Мастера и Маргариту, в арбатских переулках! Что же значила эта часть Москвы? Деловая и торговая улица, занимающая центральное положение между тогдашней периферией города и его центром. Совсем рядом - Воздвиженка, Манеж, Кремль. Но рядом и Смоленский рынок, а там рукой подать до Дорогомилова и Девичьего поля - московских окраин. А стоит ступить в сторону от шумной улицы, попадешь в тихие, почти провинциальные переулки: Столовый, Ска- терный. Староконюшенный, Собачью площадку, с зелеными островками и особняками, сохранившими атмосферу прошлого века.

«На Арбате прекращено трамвайное движение, улица заасфальтирована». - узнает Саша из писем во время ссылки и с трудом пытается представить себе изменившиеся места своего детства. Да, Арбат становится в начале тридцатых годов режимной улицей. Здесь проходит путь от Кремля на ближнюю дачу Сталина, и по только что заасфальтированной мостовой по нескольку раз в сутки проносятся спецавтомобили.

Хочу обратить особое внимание на это весьма знаменательное начало. Кажется, первые строки носят чисто информационный характер, но именно здесь, указывая на реально существующий дом, автор утверждает как бы реальность самих детей Арбата. Возникает атмосфера некого исторического повествования. Герои Рыбакова, жильцы этого дома, возможно, действительно существовали. Все, что с ними происходит на страницах романа, вполне вероятно, реальные события. Но, кроме этого, писатель уточняет координаты дома, которые возникли уже в годы публикации произведения. То есть, уже в самом начале протягивается ниточка связи времен: прошлое не умирает и не подлежит забвению!

В доме живут, учатся в одной школе, вырастают очень разные молодые люди, и по происхождению (для того времени - очень важный признак!) и по взглядам на жизнь. Саша Панкратов из интеллигентной семьи, сын портного (по анкете - рабочего) Юра Шарок, профессорские дети Вика и Вадим Мора- севичи. сестры-сироты Нина и Варя Ивановы, сын истопника Максим Костин. Подчеркивание происхождения, указание занятий и прошлого молодых людей - в этом заключается особый авторский замысел. Именно поэтому один из критиков романа даже присвоил дому на Арбате библейское название - «Ноев ковчег»: Рыбаков поместил в свой дом совершенно разных людей, «чистых» и «нечистых», и показал в их судьбах судьбу всей страны.

А рядом существуют и иные слои жизни, к которым протянуты нити через тех же детей Арбата: с ними дружит соученица по школе Лена Будягина - дочь члена ЦК, крупного дипломата, а ныне замнаркома, друга Сталина еще по ссылке. А у Саши Панкратова дядя - крупный хозяйственник, которого очень ценит Орджоникидзе.

Но первые страницы повествования еще ничего строгого, а тем более черного не сулят.

Предпраздничный, беззаботный московский вечер. «У кино «Арбатский Арс» уже девочки прохаживались парами, арбатские девочки и дорогомиловские, и девочки с Плющихи, воротники пальто небрежно приподняты, накрашены губы, загнуты ресницы, глаза выжидающие, на шее цветная косынка - осенний арбатский шик». С одной из таких девочек. Катей, и произойдет у героя произведения студента Саши Панкратова любовное и в то же время какое-то уж очень приземленное свидание в комнатке ее подруги где- то на рабочей окраине, неподалеку от Новодевичьего монастыря. Все описано очень буднично и как-то стерто. Героев почти не видишь. Возможно, таков и был замысел автора, сосредоточившего внимание на подробностях быта. Небогатый праздничный стол, пироги с соей, с картошкой, с капустой, бутылка водки. Теснота перенаселенной «коммуналки». Детей, чтоб не мешали, отправляют к соседям...

Но читатель встретит в романе описания и других квартир. Та же коммуналка, но уже населенная жильцами другого круга. Квартира в видном доме на Арбате, где Потаповы занимают две комнаты, а по тем временам - почти роскошь! А. Рыбаков покажет отдельную квартиру семьи замнаркома в правительственном доме, где стены бронированы книжными полками, а на круглом столе под широким низким абажуром лежит раскрытая коробка мармелада.

Детали, выписанные подробно или мимоходом оброненные, не только воссоздают картину жизни начала 30-х годов, но и служат своеобразными сигналами уже начавшихся перемен, сигналами, которые несравненно острее воспринимаются сегодняшними читателями, нежели самими персонажами романа.

Вот Марк Александрович Рязанов, Сашин дядя, идет с Арбата в Деловой дом на площади Ногина. По дороге его взор скользит по такой привычной картине: «Большая толпа ожидала открытия магазина Военторга, а другая, поменьше, жалась возле приемной Калинина».

А умиротворенным летним днем группа молодых людей в Серебряном бору слышит, как над притихшим дачным поселком старых большевиков и ответработников звучит приятный баритон:

«И за что я люблю тебя, тихая ночь...

Хорошо поет, - сказал Юра, - кто это?

Наш сосед, - ответила Лена, - работник ЦК. Николай Иванович Ежов.

Вадим покачал головой в знак того, что впервые слышит эту фамилию.

А уж он-то знаЛ все фамилии.

Кто такой, не знаю, - сказал Юра, - но поет хорошо.

Очень хороший человек,- сказала Лена».

Стоит обратить внимание, что здесь автор, стремясь к сильному эффекту, как отметили исследователи творчества Рыбакова, допускает определенную натяжку. Н. И. Ежов к 1934 году был достаточно известен не только в руководящих кругах. Слава о нем уже тогда была не из лучших. В 1928-1930 годах Ежов - заместитель наркома земледелия - ревностно проводил по указаниям Сталина линию сплошной коллективизации и ликвидации кулачества как класса. После публикации статьи «Головокружение от успехов» не только не был привлечен к партийной ответственности, как ряд руководителей Наркомзема, но назначен заведующим Распредотделом и Отделом кадров ЦК ВКП(б). К лету 1934-го Ежов уже четыре года первый помощник Сталина в проведении его кадровой политики, о которой выразительно сказано в романе А. Рыбакова: «Все время надо разбивать эти сложившиеся аппараты, эти обоймы спевшихся людей, тасовать, тасовать, тасовать».

Вот такие разные герои Рыбакова, но судьба и жизнь каждого будут или прямо, или косвенно связаны с «вершителем судеб», со Сталиным, и автору важно разобраться в истоках и последствиях трагедии тридцатых годов. В центр романа поставлена судьба Саши Панкратова.

После открывающей роман очень спокойной, даже несколько замедленной сцены любовного свидания Саши Панкратова и Кати следует главка о заседании партийного бюро института, где должно обсуждаться дело студента Панкратова. Саша выразил публичное недовольство тем, что преподаватель бухгалтерского учета вместо изложения основ предмета «разоблачает буржуазные взгляды на экономику». Но главный вопрос на заседании - это дело заместителя директора института Криворучко, члена партии с 1914 года, человека с легендарной военной биографией. Не завершено в срок строительство студенческого общежития. Не давали для стройки материалов, все фонды выбрал Магнитострой, но... Но ответ на все это очевиден: «Объективные причины нас не интересуют! Фонды переброшены на ударные стройки? Вы отвечаете не за Магнитку, а за институт. Почему не предупредили, что сроки нереальны? Ах, сроки реальны... Почему не выполнены? Вы двадцать лет в партии?.. За прошлые заслуги в ножки поклонимся, а за ошибки будем бить».

И отношение к Саше и его делу сейчас полностью зависит от того, какую позицию он займет по отношению к Криворучко, поддержит или не поддержит обвинение. Саша не поддержал, и его вопрос передан на обсуждение в комсомольскую организацию: пусть молодежь сама разберется. Казалось бы, демократично? Но здесь вступают в силу правила «иной игры», о которой Саша поначалу и не подозревает. Одно дело - осудить в узком кругу и наказать от имени партбюро, другое - добиться публичного покаяния или публичного же осуждения, после чего вынести решение, опираясь на «ярость масс» (была в те годы такая формулировка).

«- Янсона! Янсона! Пусть Янсон скажет!..

Товарищи, вопрос, который мы обсуждаем, очень важен.

Это мы и без тебя знаем, - закричали из зала.

Но следует отделить объективные результаты от субъективных побуждений.

Одно и то же!

Не философствуй!

Нет, это не одно и то же. Но позвольте мне довести свою мысль до конца...

Не позволим! Хватит!..

Панкратов занял позицию аполитическую и, следовательно, обывательскую.

Мало! Мало!

Слушать нечего!»

А затем масштабы действия расширяются и укрупняются. Вызванный в Москву Марк Александрович Рязанов собирается поговорить о Сашином деле со своим давним знакомым - заместителем Орджоникидзе и членом ЦК ВКП(б) Будягиным. «Эти рабочие интеллигенты, сменившие шинель комиссара на посольский фрак, кожанку председателя губчека на костюм директора треста, всегда олицетворяли для Марка Александровича грозный дух Революции. всесокрушающую силу Диктатуры».

Но Сашина судьба в разговоре между старыми знакомыми, не главная - решается судьба четвертой домны на металлургическом комбинате, который строит Рязанов. Домна должна быть задута к XVII съезду партии, через пять месяцев, а не через восемь, как предусматривалось планом. То, что «хозяйственная целесообразность приносится в жертву политической необходимости», понимают и Рязанов, и Будягин, но такова воля Сталина.

Но Сталин при личной встрече вдруг неожиданно поддержал Рязанова. Ему понравилась фраза, что начальник строительства металлургического комбината - не технический авантюрист. «Значит, в ЦК технические авантюристы?» - вдруг весело спросил Сталин». И невдомек Марку Александровичу, восхитившемуся мудростью и дальновидностью вождя, что тот, фразой о «техническом авантюризме», уже метит в замнаркома Будягина, а через него и в Орджоникидзе. Равно как невдомек было Саше, что с Криворучко расправляются, в сущности, не за общежитие, а за то, что он когда-то состоял в оппозиции, «подписывал письма», «примыкал к платформам» и лишь формально признал ошибки, но «не разоружился».

А конец разговора Рязанова со Сталиным бросает еще один отсвет на складывающуюся атмосферу 30-х годов. Оброненное Рязановым замечание, что его подводит с поставками один из смежных заводов, приводит к следующему:

«Сталин спросил, кто директор этого завода. Услышав ответ, сказал:

Неумный человек, все провалит.

Глаза его стали желтоватыми, тяжелыми, тигриными, в них мелькнула злоба к человеку, которого Марк Александрович знал как хорошего человека, попавшего в трудные условия»,в любой обстановке верен своей комсомольской этике. На заводе или в институте, в Бутырках или на Ангаре.

И как ни странно, сила его заключается в идеализме, в романтическом представлении нового, совершенного общества. Именно поэтому не удается Дьякову сломить Сашу и заставить подписать показания о наличии в институте контрреволюционной организации. Не срабатывают хитроумные уловки следователя на этом студенте, живущем по нормам настоящих революционеров.

Кроме истории в институте, я ничего за собой не знаю.

Значит, вас арестовали ни за что ни про что? Мы сажаем невинных людей? Вы даже здесь продолжаете контрреволюционную агитацию, а ведь мы не жандармерия, не Третье отделение, мы не просто карательные органы. Мы вооруженный отряд партии. А вы двурушник, Панкратов, вот вы кто!

Вы не смеете так меня называть!

Дьяков ударил кулаком по столу.

Я вам покажу, что я смею и чего я не смею! Думаете, в санаторий приехали? У нас тут есть и другие условия для таких, как вы. Двурушник! Вы всю жизнь просидели на шее у рабочего класса и до сих пор сидите на шее у государства, оно вас учит, платит вам стипендию, а вы его обманываете!»

Действительно, Панкратов опирается на пример большевиков, которые стояли за правду в царских тюрьмах несмотря ни на что. Подобно им, он бунтует на допросах, демонстрирует стойкость, как они, старается заниматься самообразованием даже в камере.

«Днем явился незнакомый надзиратель с листком бумаги и карандашом в руках.

Пишите требование в библиотеку-

Библиотека разрешена!

Саша не знает, сколько книг и на какой срок можно взять. Но ничем не выдавал своей неосведомленности. С опытным заключенным персонал считается больше, чем с неопытным.

Толстой - «Война и мир», Гоголь - «Мертвые души», Бальзак - «Утраченные иллюзии»... Последние номера журналов «Красная новь». Новый мир». «Октябрь». «Молодая гвардия», «Звезда»... Он писал, не задумываясь, думать было некогда, человек ждал, заключенный должен заранее решить, что ему требуется, он писал то, что приходило в голову, важно получить книги, книги потолще, чтобы хватило до следующего раза, который неизвестно когда будет.

Только одно он потребовал обдуманно - «Уголовно-процессуальный кодекс». Он не получит его. И все же написал: «Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР», выразив хоть этим протест против своего положения».

Позже, в ссылке, он будет бескорыстно помогать колхозникам, несмотря на то, что является там фактически политическим изгоем. Он же откажется от предлагаемого ему плана «уйти в подполье»: вступить в фиктивный брак, сменить фамилию и паспорт, отказаться от своего прошлого. «Она предлагает ему вариант заячьей жизни, под чужой фамилией, с чужим паспортом. И если он где-нибудь когда-нибудь встретит знакомого, то должен будет объяснять ему, что он уже не Панкратов, а Исхаков, он, видите ли, вышел замуж. И если дьяковы все же доберутся до него, то будут злорадствовать и торжествовать: попытался укрыться за жениной спиной, нет, дружок, от нас ни за чьей спиной не спрячешься. И не случайно ты живешь с фальшивым паспортом, честному советскому человеку не нужен фальшивый паспорт, честный советский человек не меняет фамилию.

Хватит, - сказал Саша, - разговор становится бессмысленным. С этой фамилией я родился, с ней и умру. Перемен не будет».

Через весь роман проходит это внутреннее противоборство между двумя персонажами, которые никогда не встретятся друг с другом, Сталиным с его режимом и простым студентом, Сашей Панкратовым. В романе они воплощают своеобразные идейные и нравственные эпицентры произведения. Автор использует противопоставление этих двух героев не только в самом сюжете, но и отдельными фразами. «В то самое время, когда москвичи шли через освещенную прожекторами Красную площадь, приветствуя стоящего на мавзолее Сталина, в Бутырской тюрьме наступил час ужина».

Это возвращает нас к традициям Л. Толстого. Его приемы письма основаны на разоблачении отрицательных персонажей через детали. Так же у Рыбакова. Примером служит «державная трубка» Сталина. Она фигурирует в многочисленных литературных произведениях, кинокартинах, полотнах художников как символ мудрости вождя. Но в «Детях Арбата» она оборачивается совсем другой деталью: гнилыми, насквозь прокопченными зубами заядлого курильщика. И «золотистый цвет глаз», упоминающийся в мемуарах, получает совсем иное осмысление: «Сталин исподлобья, в упор смотрел на Кирова, глаза его были желтые, тигриные». Это весьма важная деталь, передающая внутреннюю суть характера вождя, впечатление, которое он производил на собеседников.

Сцены пребывания Саши Панкратова в тюрьме самые сильные в романе и по точности деталей. Кроме того, они открывают духовный мир героя, раскрывают процесс мужания и вызревания характера молодого человека. Именно здесь рушатся основополагающие силы, определяющие общественное поведение человека: страх и расчет. И самое главное, пропадает слепая, безоговорочная вера в мудрость политики вождя. «Такой тоски Саша не испытывал ни в Бутырке, ни на пересылке, ни на этапе. В Бутырке была надежда - разберутся, выпустят, на этапе была цель - дойти до места, обосноваться, терпеливо переждать свой срок. Надежда делала его человеком, цель помогала жить. Здесь нет ни надежды, ни цели. Он хотел помочь людям пользоваться сепаратором, его обвинили во вредительстве. Алферов с железной логикой ему это доказал. И Алферов в любую минуту может раздавить его, пустив в ход заявление Ивана Парфеновича. Разве можно так жить? К чему учебники французского языка, которые он ждет из Москвы, книги по политэкономии и философии? Кому он будет их излагать, с кем говорить по-французски? С медведями в тайге? Даже если Алферов его не тронет, то как и на что ему тут жить? Подшивать валенки - этому он может научиться. Вот его удел. Забыть, все забыть! Идеей, на которой он вырос, овладели баулины, лозгачевы, столперы, они попирают эту идею и топчут людей, ей преданных. Раньше он думал, что в этом мире надо иметь сильные руки и несгибаемую волю, иначе погибнешь, теперь он понял: погибнешь именно с сильными руками и несгибаемой волей, ибо твоя воля столкнется с волей еще более несгибаемой, твои руки с руками еще более сильными - в них власть. Для того чтобы выжить, надо подчиниться чужой воле, чужой силе, оберегаться, приспособляться, жить, как заяц, боясь высунуться из-за куста, только такой ценой он может сохранить себя физически. Стоит ли жить?»

Критик В. Кожинов говорил: «Панкратов по самой своей сути - дитя той системы, с которой он оказался в конфликте... Все основные вопросы бытия для него как бы заранее решены, и он готов беспощадно отстаивать свою непререкаемую правоту».

Думаю, что критик в данном случае не совсем прав. Да, Панкратов - дитя времени. Он подхватывает эстафету первых лет революции - времени жарких, бескомпромиссных схваток. А вот дитя ли складывавшейся на рубеже 20-30 годов системы? Сомнительно! Судя по его судьбе, он именно «выламывается» из ее гнетущего режима.

Среди молодого поколения особую неприязнь вызывает Юрий Шарок. «Когда Шарока принимали в комсомол, Саша произнёс короткое «не доверяю» и воздержался при голосовании». И в этом случае Панкратов оказался прав. Его недоверие основывается не на догадках и подозрениях: он видел, как Юре ищет обходные места в жизни. Достаточно вспомнить практику на заводе.

Вообще Шарок лишь имитирует убеждённость и «одержимость идеей». Расчётливо, напористо и цинично. «Он не знал, в чем именно ущемила его революция, но с детства рос в сознании, что ущемила. Не представлял, как бы жилось ему при другом строе, но не сомневался, что лучше». Из скрытого, осторожного кандидата в юрисконсульты он превращается в следователя - садиста, ловца душ, особо изощренного, вдвойне коварного. Он умел располагать к себе, втираться в доверие, прикидываться понимающим, входящим в положение.

И среди обитателей Арбата таких, как он, много: та же Вика Морасевич и её брат Вадим. Все они живут себе на уме, выжидают, выгадывают. И, возможно, они никогда не смогут понять чистоту и бескорыстность, искреннюю радость и гордость за Магнитку и Кузнецк таких, как Саша, Лена, Максим Костин и других. Им далеко до тех, о которых говорят: «Вот она, их страна, ударная бригада мирового пролетариата, оплот грядущей мировой революции. Да, они живут по карточкам, отказывают себе во всем, зато они строят новый мир».

Вся беда в том, убедительно показывает А. Рыбаков, что поступок, даже самый прямой и честный, может быть истолкован системой. И вот тут время накладывает свой пресс и на сознание всех людей, в том числе и Панкратова. Уже в тюрьме он думает: «А почему он должен скрывать слова Криворучко о «поваре, который готовит острые блюда»? Пусть сам товарищ Криворучко объяснит, что он имел в виду. И не понимает Саша, что такое признание обернется доносом. Однако прямой донос о наличии в институте вражеской организации Саша не подписал, отчетливо понимая, что значит отказ от самого себя.

Это же сопротивление страху и расчету руководит всем поведением Саши в ссылке. И в его противоборстве с Тимофеем, готовым убить ссыльного только потому, что тот беззащитен. И в его нравственном поединке с уполномоченным НКВД Алферовым.

И все-таки... Сцены в ссылке вызывают чувство неудовлетворенности и приводят к раздумьям. Саша Панкратов, попав в Сибирь в качестве ссыльного, неизбежно сталкивается с новым для себя миром. Но как же убог и бездушен этот мир! Конечно, прокатившаяся по Сибири волна коллективизации и раскулачивания, насаждение политики страха наложили свой отпечаток, но не убили в сибирской деревне все живое! Достаточно вспомнить, что сибирский крестьянин всегда особо относился к ссыльным.

Никогда не встретятся Сталин и простой студент Саша Панкратов. Но они противопоставлены друг другу: один - тем страшным режимом, подавляющим все вокруг, другой - честностью, искренностью, любовью, высокой нравственностью, благородством. Что же характерно для Сталина?

Одна из самых выразительных сцен романа - внутренний монолог Сталина, в котором он дает оценку своим сподвижникам. Все почти так же, как когда-то это сделал Ленин в «Письме к съезду», но логика Сталина совсем другая. Он отыскивает в каждом или темное пятно в биографии, или хоть какую-то слабинку, которая может обернуться прямой виной перед Сталиным, а следовательно, и перед партией. И ход рассуждений Сталина оказывается сходен строю мыслей одного из рядовых исполнителей его линии, следователя НКВД. «Дьяков верил не в действительную виновность людей, а в общую версию виновности. Эту общую версию надо применить к данному лицу и создать версию конкретную». При этом Дьяков отнюдь не представлен в романе законченным негодяем, в отличие от его помощника Юрия Шарока. Следователь искренне у6ежден в стройности, логичности и правильности своих рассуждений.

Такая система основывается на полном подчинении режиму. Действия могут происходить только по заданному механизму взаимоотношений. Ничто личное в человеке не учитывается. И поэтому при появлении любых отклонений от установленной «схемы» неизбежно возникает вопрос о том, кто стоит за спиной совершившего поступок?

Сталин вообще не любил, когда у него хоть что-то делают за спиной. Кстати, в подтверждение этому автор указывает на весьма интересную деталь. Сцена общения вождя с зубным врачом Липманом показывает в полной мере недоверчивость, настороженность и мнительность Сталина. Врач устанавливает кресло перед глазами больного, а затем объясняет ему каждое свое действие.В любой подозрительной ситуации, выходящей за рамки логики, он тут же ищет привычное: кто послал? Чью позицию излагает? Чего хотят они от товарища Сталина?

Именно поэтому не может быть объяснена только мгновенным капризом его реакция в эпизоде с зубным врачом. Дело не в том, что врач перекинулся на пляже несколькими фразами с Кировым, отношения с которым испорчены и, видимо, навсегда. Тут цепь поступков. Врач - хороший специалист, но... Во-первых, он может не согласиться с желанием товарища Сталина и при этом не испугаться прямо высказанного им недовольства.

Я вас прошу, товарищ Сталин, проходить в этом протезе только один день. Посмотрите, какой удобнее, и сами все решите.

Сталин в изумлении поднял брови. Ведь он ему сказал, что предпочитает золотой, даже ударил кулаком по креслу, и у врача душа в пятки ушла. И все же упорно настаивает на своем. Черт его знает, может быть, так и надо.

Хорошо,- нехотя согласился Сталин».

Во-вторых, он способен, если не на обман, то на сокрытие от товарища Сталина причин задержки с выполнением задания. Здесь вновь очевиден логический ход мыслей Сталина: «Так вот,- выразительно сказал Сталин,- имейте виду: товарищу Сталину все МОЖНО говорить, товарищу Сталину все НУЖНО говорить, от товарища Сталина ничего НЕЛЬЗЯ скрывать. И еще: от товарища Сталина НИЧЕГО НЕВОЗМОЖНО СКРЫТЬ». Сказанные с напором ключевые слова этой фразы: можно, нужно, нельзя, невозможно - определяют логику отношения Сталина к людям. А логика пусть упрощенная всегда была сильным местом в его рассуждениях.

В-третьих: Липману предложили поработать над книгой, а он идет на пляж. Зачем? Чтобы установить за спиной товарища Сталина контакты с Кировым? За хорошо сделанную работу он получил свое решето винограда, но держать его рядом не только с собой, но и с ближайшим окружением товарища Сталина нельзя. Он потенциально опасен, поэтому вопрос с ним решен: «Зубного врача Липмана заменить другим... из кремлевской больницы его уволить, но не трогать».

За логикой отношений Сталина с зубным врачом прослеживается его основная линия взаимоотношений с людьми. Наибольший интерес, на мой взгляд, представляет оставшаяся пока на периферии повествования фигура Рязанова. Молодой, энергичный, знающий свое дело «капитан новой индустрии» импонирует Сталину. И Рязанов восхищен мудростью и волей вождя, искренне усваивает его стиль работы. Достаточно обратить внимание на его отношение к товарищу Сталину. Чего стоит краткая сцена в парикмахерской. «Он был спокоен и невозмутим. Ему мешал только чужой, парикмахерский запах. Нелепо явиться в Кремль, к Сталину, таким свеженьким. Он снова зашел в парикмахерскую, вымыл лицо и голову. Парикмахер, оставив сидевшего в кресле клиента, стоял перед ним с полотенцем в руках. Того благодушного Марка Александровича, который полчаса назад шутил с ним насчет лысеющих мужчин, уже не существовало. Властное лицо, особенно теперь, когда он снял очки, казалось беспощадным».

Однако Рязанов близок к Орджоникидзе и Будягину, имеет свой взгляд на строительство комбината, способен на самостоятельные, подчас непредсказуемые поступки. Пока это устраивает Сталина, так как, сам не подозревая. Рязанов помогает ему в противодействии Орджоникидзе, поэтому он не спешите Рязановым, более того - приближает его к себе, несмотря на арест племянника.

Проследим еще раз, как перекликаются мысли Сталина и Рязанова.

«Чтобы в кратчайший срок страну крестьянскую превратить в страну индустриальную, нужны неисчислимые материальные и человеческие жертвы. Если при этом погибнет несколько миллионов человек, история простит это товарищу Сталину».

А вот реакция Рязанова на слова своего попутчика в поезде, бельгийского социалиста: «Бельгиец заметил, что эта грандиозная программа (индустриализации) - выполнима только за счет других отраслей, прежде всего за счет сельского хозяйства. Марк Александрович знал эти меньшевистские аргументы...»

И чем ближе Рязанов к Сталину, тем прочнее усваивает логику его мыслей и действий. Марк Александрович внутренне одобрил вывод Будягина из ЦК, потому что настало время общих руководителей, а на специалистов прошло. Также он принимает как данное судьбу племянника: если посадили, то, значит, виноват. Хотя ранее и говорил о его судьбе с Будягиным и согласился с услышанным о том, что «комсомольцев сажаем».

Казалось бы, Рязанов и как работник, и как лично преданный ему человек более всего устраивает Сталина, утверждающего, что «партии не нужно щеголять оттенками мыслей. Партии нужна деловая работа. Тот, кто этого не понимает, не нужен партии!»

Однако близость к Сталину не спасет Рязанова. Слишком самостоятельным окажется Марк Александрович, и конец его предугадан. Отрекшись от племянника, он предает самого себя. И вскоре сбудутся пророчества сестры.

Не шуми, не волнуйся, - спокойно продолжала она [Софья Александровна, мать Саши], - вот что я тебе скажу, Марк: ты мне деньги предлагал, деньгами не откупишься. Подняли меч на невинных, на беззащитных, и сами от меча погибнете!

Она наклонила седую голову, исподлобья посмотрела на брата, вытянула палец.

И, когда придет час, Марк, ты вспомнишь Сашу, подумаешь, но будет поздно. Ты не защитил невинного. Тебя тоже некому будет защищать».

Дети Арбата пройдут, проверят и прочувствуют эту сталинскую систему, утвердившуюся к середине тридцатых. Время разбрасывает некогда дружную, шумную, арбатскую компанию, хотя формальные отношения еще сохраняются. Произведение как будто распадается на отдельные истории с теми или иными героями. Так появляется своеобразный любовный треугольник: набирающий силу сотрудник НКВД Юра Шарок, тайная осведомительница Вика Морасевич и дочь бывшего дипломата Лена Будягина. Почти «театральный» роман Вари Ивановой с «загадочным» злодеем и авантюристом Костей, а потом ее растущее влечение к Саше Панкратову, находящемуся в далекой ссылке. Здесь же история Нины Ивановой и Максима Костина.

Роман «Лети Арбата» повествует не только о распадении связей между поколениями, как о самой тяжелой драме эпохи, но и утверждает эстафету поколений.

Новый всплеск интереса к трилогии "Дети Арбата" можно было ожидать после выхода в 2004 г. на телеэкраны сериала, снятого по трилогии А. Рыбакова, но этого не произошло: сериал оказался слабее книги, и даже участие в нем знаменитых актеров ситуацию не изменило. Все это дает нам право предположить, что наиболее целесообразно рассматривать роман «Дети Арбата», ставший объектом нашего исследования, с точки зрения социокультурного подхода, что обуславливает и цель работы: выявить и объяснить причины популярности романа на момент его публикации.

Выпускная квалификационная работа по специальности «русский язык и литература»

Скачать:

Предварительный просмотр:

Трилогия А.Н. Рыбакова «Дети Арбата»: социокультурный аспект

Выпускная квалификационная работа по специальности «русский язык и литература»

Выполнила:

Студентка 502 группы

Максимовская Анна Сергеевна

Научный руководитель:

Кандидат педагогических наук

Садовникова Татьяна Валерьевна

Челябинск

2012

Ведение ……………………………………………………………………с.4

Глава I . «Дети Арбата» в социокультурной атмосфере 1980-х годов.с.7

Глава II. "Дети Арбата" как знаковое произведение перестроечного периода…………………………………………………………………...с.19

2.1 Приметы социально-политической и культурной жизни 1930-х гг.в структуре романа………………………………………………………..с.19

1. Арбат как социокультурное явление………………………...с.21
2. Феномен ссылки как отражение социально-политической жизни страны…………………………………………………………..с.26

2.2. Система образов как отражение социального среза общества 1930-х годов……………………………………………………………………....с.30

2.2.1. Образ молодого поколения ………………………………....с.30

2.2.2. Психологизация образа Сталина ………………………..…с.38

2.3. Ключевые проблемы эпохи и их отражение в романе………......с.43

2.3.1. Проблема творческой интеллигенции……………………....с.43

2.3.2. Проблема существования человека в обществе…………....с.46

2.3.3. Амбивалентность категории «палач» и «жертва в романе.с.50

2.3.4. Вера в общечеловеческие ценности как основа противостояния человека эпохе…………………………………………………………...с.54

Глава III . Методические рекомендации по изучения романа Рыбакова «Дети Арбата» в школе……………………………………………........с.58

Заключение …….………………………………………………………...с.70

Список литературы …….……………………………………………....с.74

Введение

В истории советской России 30-е годы считаются наиболее сложными и противоречивыми. Это время бурных успехов индустриализации, время спортивных праздников, воздушных парадов, время неуклонного роста военной мощи СССР. И все-таки именно эти годы мы считаем самым кровавым и страшным временем. Правда о событиях тех лет скрывалась. Только сейчас мы многое узнаем о трагизме этого периода нашей истории.

Роман А. Рыбакова «Дети Арбата» был одним из первых произведений о страшной эпохе сталинизма. Не было, наверное, такого человека, кто остался бы равнодушным к этому тексту. Писатель сосредотачивает свое внимание на очень молодых героях. Это Саша Панкратов, его бывшие одноклассники Лена Будягина, Юра Шарок, Вадим Марасевич, Нина Иванова, ее сестра Варя. Роман начинается со вступления в жизнь молодых людей. Все они исполнены радостными надеждами на будущее, и страна, в которой они живут, так же бодра и молода. «Дети Арбата» особенно дороги автору, так как трилогия автобиографична: в образе главного героя Саши Панкратова немало от судьбы самого писателя.

Вышедший в 1987 году в журнале «Дружба народов», роман произвел ажиотаж (более подробно эта ситуация рассмотрена в первой главе работы). Но, несмотря на такую популярность, о романе было написано мало; в основном авторами статей о нем были люди, прочитавшие текст сразу после опубликования (конечно, публикация вызвала шквал писем, но эти отклики нельзя считать профессиональными). Любопытно, что интерес к роману не пригасило даже указание на отсутствие в нем художественности (такую точку зрения высказывает, к примеру, В. Кожинов). Среди наиболее принципиальных работ о романе можно назвать статьи Л. Аннинского и Л. Теракопяна. Названные авторы, сосредоточив внимание на образной системе произведения, пытаются понять причины популярности книги. Отметим попутно, что после выхода активно обсуждалась только первая часть трилогии, романы «Страх» и «Прах и пепел», увидевшие свет в 90-е годы, интереса у читателей не вызвали.

Новый всплеск интереса к произведению можно было ожидать после выхода в 2004 г. на телеэкраны сериала, снятого по трилогии А. Рыбакова, но этого не произошло: сериал оказался слабее книги, и даже участие в нем знаменитых актеров ситуацию не изменило. Все это дает нам право предположить, что наиболее целесообразно рассматривать роман «Дети Арбата», ставший объектом нашего исследования, с точки зрения социокультурного подхода, что обуславливает и цель работы: выявить и объяснить причины популярности романа на момент его публикации.

Для достижения поставленной цели необходимо решить ряд задач :

1. Охарактеризовать социокультурную атмосферу 1980-х годов, в которую попал роман «Дети Арбата», опубликованный в 1987 г. в журнале «Дружба народов».
2. Осмыслить новые или актуализированные А. Рыбаковым явления и темы.
3. Охарактеризовать систему образов романа, особое внимание уделив образу молодого поколения и новаторским для 1980-х гг. подходам в изображении Сталина.
4. Осмыслить комплекс поднимаемых в романе проблем, позволяющих А. Рыбакову точно представить эпоху 1930-х гг., но ставших актуальными и для 1980-х гг.
5. Разработать методические рекомендации по изучению романа в школе.

Таким образом, предметом исследования оказываются уровни организации повествования, позволяющие выявить причины популярности романа на момент его публикации.

Теоретическую базу работы составили исследования в области социологии литературы Л. Гудкова, Б. Дубина, В. Страда, обращенные к проблемам взаимосвязи литературы и общества.

В основе методов исследования лежит сравнительно – исторический, типологический и социокультурный подход к художественным реалиям.

Работа состоит из введения, трех глав и заключения. Библиографический список насчитывает 31 наименование.

Глава I. «Дети Арбата» в социокультурной атмосфере 1980-х годов.

Уже первые шаги демократических реформ, и в первую очередь – «гласность», а затем и полная отмена политической цензуры, привели к резкой активизации литературной жизни в конце 1980 – начале 1990-х годов. Главным фактором литературного подъема стал масштабный процесс возвращения литературы, находившейся под цензурным запретом. «Возвращенная» литература была очень неоднородной, в ней можно выделить следующие составляющие:

1. произведения классиков ХХ века, по тем или иным политическим причинам запрещенные советским режимом: это русская религиозная философия начала ХХ века, поэзия Н. Гумилева, «Окаянные дни» И.Бунина, «Несвоевременные мысли» М. Горького, «Мы» Е. Замятина, «Собачье сердце» и «Роковые яйца» М. Булгакова, «Самоубийца» и «Мандат» Н.Эрдмана, «Котлован» и «Чевенгур» А. Платонова, «Реквием» А. Ахматовой, многие стихотворения О. Мандельштама, «Доктор Живаго» Б. Пастернака;
2. произведения периода «оттепели», вышедшие за пределы «оттепельного» либерализма: «Жизнь и судьба» и «Все течет» Гросмана, романы Солженицына и его «Архипелаг ГУЛАГ», «По праву памяти» А. Твардовского, мемуары Н.Я. Мандельштам и Л.К. Чуковской; «фантастические повести» А. Синявского и Ю. Даниэля. К этому же ряду примыкают и произведения, начатые в период «оттепели» (или вдохновленные «оттепельными» надеждами), но завершенные уже тогда, когда публикация произведений о сталинщине или же просто антитоталитарных по своему пафосу была невозможна по политическим причинам, - здесь в первую очередь должны быть названы «Дети Арбата» А. Рыбакова, «Белые одежды» В. Дудинцева, «Новое назначение» А. Бека, «Факультет ненужных вещей» Ю. Домбровского, «Крутой маршрут» Е. Гинзбург, «исторические новеллы В. Тендрякова, «Московская улица» Б. Ямпольского, «Исчезновение» Ю. Трифонова, поэзия А. Галича и В. Высоцкого, полный текст «Сандро из Чегема» и «Кролики и удавы» Искандера, «Пушкинский дом» Андрея Битова;
3. литература русской эмиграции – в первую очередь наследие В.Набокова, Вл. Ходасевича, Г. Иванова, Б. Поплавского, Г. Газданова, а также литература «третьей волны», представленная в основном произведениями И. Бродского и А. Солженицына, В.Аксенова («Ожог» и «Остров Крым») и Ю. Алешковского, Г. Владимова («Верный Руслан»), В. Войновича, А.Гладилина, Ф. Горенштейна, С. Довлатова, А. Зиновьева, Э. Лимонова, Саши Соколова, Б. Хазанова («Час короля») и многих других;
4. наконец, публикации произведений, в основном написанных в 1970 – 1980-е годы, но запрещенных в силу их «авангардистского», экстремального характера, - это прежде всего проза Вен. Ерофеева, поэзия Вс. Некрасова, И. Холина, Г. Сапгира, Д. Пригова, Л. Рубенштейна, И. Жданова, А. Еременко, Е. Шварца, А. Паршикова, драматургия Н. Садур.

Конечно, это деление достаточно условно, так как, например, публикация стихов Иосифа Бродского и романов Саши Соколова (формально представляющих эмиграцию) сыграли огромную роль в становлении и развитии современного модернизма и постмодернизма. А возвращение произведений Солженицына было одновременно актом культурного сближения литературы «метрополии» и «эмиграции».

Многие из этих книг приняты читателем и критикой неоднозначно. Это неопровержимый факт. Но ведь без них сегодня невозможно в полной мере представить современный литературный процесс.

Но характерно, что критические дискуссии завязывались не вокруг сложных и эстетически новаторских произведений (как романы Платонова или Набокова, Битова или Соколова), а вокруг тех текстов, которые в достаточно традиционной манере обсуждали острые политические вопросы и которые предлагали популярную антитоталитарную модель советской истории. Образцовым в этом плане представляется роман Анатолия Рыбакова «Дети Арбата», побивший в годы «перестройки» все рекорды по популярности.

Роман «Дети Арбата» как бы завершил практически одновременную публикацию «Нового назначения» А. Бека, «Исчезновения» Ю. Трифонова, «Васьки» С. Антонова, в которых нам открывалась новая зона правды о тридцатых годах, о людях тех лет. Некоторые детали, характеры, мотивировки в этих произведениях выглядят похожими, но такие непроизвольные перекрестия лишь свидетельствуют о достоверности деталей и проницательности авторов в познании жизненных процессов.

Время действия первого романа вошедшего в трилогию Рыбакова ноябрь 1933-го – декабрь 1934-го.

С. Антонов в повести «Васька», где действие проходит в том же 1934 году, рассказал об одном из ярчайших событий, имевших мировой резонанс, - спасение челюскинцев, когда так ярко проявлялись лучшие черты нового общества. И если перелистать подшивки газет 1934 года, можно найти немало сообщений о значительных событиях разного масштаба, свидетельствующих в первую очередь о победах страны. То, о чем писали газеты, чем в тот год жил народ, - в подавляющем большинстве фактов правда истории. Но А. Рыбаков избирает иную точку зрения, при которой, как верно заметил А. Бочаров, оказывается возможным сказать о «Съезде победителей» мельком, а о съезде писателей словечком не обмолвиться!». (4;179) И в таком взгляде есть своя правда, позволившая писателю ярко высветить противоречия времени, которые все отчетливее просматриваются сейчас, в исторической перспективе.

1934-й – особый, рубежный год в предвоенном периоде истории страны.

Всего десять лет прошло после скорбного января 1924 года, еще живо в людях то чувство сплочения, которое охватило весь народ в час прощания с Ильичем.

И жива атмосфера ожесточенной борьбы с оппозициями, развернувшейся сразу после смерти вождя, борьбы, в которой так вырос авторитет генерального секретаря ЦК Сталина, последовательно отстаивавшего ленинскую идею единства партии большевиков.

Еще в почете бойцы «железной гвардии ленинской выковки»(5;192), закаленные в подполье, прошедшие горнило революции и гражданской войны, а затем какое-то время занимавшие ключевые посты в партийном, государственном и хозяйственном руководстве.

Но уже приходят им на смену новые руководители «сталинской школы»(5;192), создавшегося в годы первых пятилеток аппарата, и из семи членов политбюро ЦК состава 1924 года к началу 30-х годов в нем остался лишь генеральный секретарь.

Страна набирает темпы социалистического строительства, она «встает со славою навстречу дня» - так пелось в популярнейшей «Песне о встречном» Б. Корнилова и Д. Шостаковича. Казалось, навсегда позади остались перегибы и «головокружения от успехов в сельском хозяйстве и уже почти забыт (по крайне мере официально) вызванный ими страшный голод 1931-1932 годов на богатейших черноземных землях. На рубеже 1934 и 1935-го будут отменены продовольственные карточки. Вскоре на всю страну прозвучат сталинские слова о том, что «жить стало лучше, жить стало веселей»(12;160), искренне и с энтузиазмом подхваченные миллионами.

Но и совсем недавно Сталин совершил поездку по только что открытому Беломорско – Балтийскому каналу, сразу же названному его именем и построенному трудом десятков тысяч заключенных, в подавляющем большинстве своем так называемыми «подкулачниками» или «чуждыми элементами» - осколками ликвидированного нэпа.

В январе 1934 года собирается ХVII съезд ВКП(б), названный «съездом победителей». На одном из его заседаний произошел эпизод, воспринятый всеми очень весело, а оказавшийся на деле страшным пророчеством. Рабочие Тульского оружейного завода преподнесли Сталину образец новой снайперской винтовки. Приподнявшись над столом президиума и чуть улыбнувшись в усы, он шутливо прицелился в аплодирующий ему зал заседаний.

В декабре того же 1934-го убит Киров, а годы спустя о XVII партсъезде будут говорить как о «съезде расстрелянных»…

Именно так видится 1934 год в исторической перспективе.

Роман Рыбакова воссоздает это время наиболее полно, подробно, эпично. Анатолий Наумович пробует уловить дух 30-х годов, беря пробы в разных слоях жизненного потока, на разных его глубинах.

Своих героев он зачерпнул словно бы наудачу – самых простых юношей и девушек с московского Арбата, а уже через их судьбы попытался уловить грозовую общественную атмосферу эпохи, то внутреннее напряжение, которое возникло между триумфом «съезда победителей» и трагедией убийства Кирова.

Замысел «Детей Арбата» постепенно превращался в реальность в те самые годы, когда создавалась трилогия о Кроше, первая книга которой датирована 1960 годом, да и по словам самого автора, «роман предназначался читателям, входившим в жизнь еще в 60-х…»(10;6), вторая («Каникулы Кроша») вышла в том самом 1966 году, когда «Дети Арбата» уже лежали в редакции «Нового мира». В сентябрьском номере 1966 года анонс на 1967-й: «Журнал опубликует роман Анатолия Рыбакова «Дети Арбата».(10; 8) С Рыбаковым заключили договор, заплатили аванс. Но даже Александру Трифоновичу Твардовскому не удалось напечатать роман. Не удалась и вторая попытка: еще один анонс – журнал «Октябрь» обещает роман читателям в 1979 году, но вновь роман был запрещен как антисоветский. Ни один из литературных чиновников не пожелал брать на себя ответственность за публикацию такой взрывоопасной книги. От отчаяния писатель предполагал даже издать роман на Западе, чего ему очень не хотелось, и лишь подоспевшая горбачевская перестройка позволила книге увидеть свет. Осенью 1986 года объявление о публикации появилось на обложке «Дружбы народов». Рыбаков держит в руках верстку апрельского номера и нежно ее поглаживает. Когда в журнале «Дружба народов» принимали решение о том, чтобы печатать роман, они знали, что уже есть огромная поддержка Генерального секретаря ЦК М.С. Горбачева. В то время на Политбюро касательно литературы вопросы поднимали только дважды: о «Детях Арбата» и о возвращении Солженицыну гражданства и публикации его произведений. И «Дети Арбата», и книги Солженицына – это были огромные шаги к освобождению общества, поэтому Горбачеву было важно, чтобы они дошли до людей. И только в апреле 1987 года роман «Дети Арбата» появился в журнале "Дружба народов", пролежав в столе у автора около 20 лет.

Как отмечает сам Рыбакова: « Безусловно, публикация «Детей Арбата» является знамением времени. Не было бы марта 1985-го, не было бы у читателей этого романа»(10; 15). Если бы публикация состоялась значительно раньше, то роман не имел бы такой многомиллионной аудитории в стране и за рубежом. Достоверно известно, что еще в апреле, когда только выходил четвертый номер «Дружбы народов», 60 крупнейших издательств мира запросили разрешение на право публикации. А главное: вне обстановки гласности у «Детей Арбата» не было бы такого могучего общественного резонанса: народ-то книгу бы понял, но говорил бы о ней между собой, да и то вполголоса.

Интерес к «Детям Арбата» был таким, что тираж «Дружбы народов» в 1987 году взлетел до 1,8 млн экземпляров. Роман печатается. Рабочие типографии берут себе по десять экземпляров. На почте тревога: журнал воруют из ящиков в подъездах. В библиотеках очередь на роман на год вперед. На «черном рынке» - астрономические цифры стоимости журнала. «Книжное обозрение» провело опрос читателей: «Дети Арбата» по популярности вышли на первое место. Тираж романа - вместе с изданием в «Роман-газете» - десять с половиной миллионов. Но глава Госкомиздата заявляет: «чтобы удовлетворить спрос на роман, его надо издать тиражом минимум 30 миллионов». (19;90) В связи с популярностью романа Рыбаков даже попал на обложку журнала Time в 1988 году. Книгу опубликовали в 52 странах. Президент США Рональд Рейган сказал: "Мы рукоплещем Горбачеву за то, что он вернул Сахарова из ссылки, за то, что опубликовал романы Пастернака "Доктор Живаго" и Рыбакова "Дети Арбата"". (16; 225) Так роман стал политическим фактором, частью мировой разрядки.

Еще до публикации, давая роман читателям, Рыбаков, по совету своего друга Евтушенко, ставил условие: письменный отзыв - обязательно. Тогда на публикацию очень большое влияние имело общественное мнение, на которое - такая началась пора - можно будет опереться. Пришло около шестидесяти восторженных отзывов - их прислали знаменитые писатели, артисты, режиссеры.

А вот отрывок из письма, адресованного А. Рыбакову известнейшим литературным критиком Львом Аннинским: «Я считаю, что опубликование такой книги о Сталине и о ситуации, его породившей, могло бы стать событием нашей жизни. Я не знаю, насколько это возможно: о Сталине не пишут сейчас не потому, что кто-то „не велит“, а потому, что у нас нет сил вынести ту правду о Сталине, которую нам предстоит вынести: правду того, что Сталин выразил и довел до предела великие и страшные черты, которые были тогда в самом народе. Но рано или поздно эту правду о Сталине придется сказать и выслушать. Потому что история этого так не оставит, она к этому вернется, она эту дырку в памяти не потерпит – слишком опасно». (1; 184)

И действительно, история к этому вернулась, не в последнюю очередь, благодаря книгам Рыбакова.

Размышляя о книге как феномене человеческой памяти, автор, устами одного из персонажей романа, Михаила Юрьевича, говорит: «…книга – самое великое, изо всех людей на земле писатель – явление самое удивительное…. Что бы знали об истории человечества без Библии? О Франции без Бальзака, Стендаля, Мопассана? Слово – единственное, что живет вечно». (23; 656)

Но помимо соратников у романа Рыбакова много противников, гораздо больше, чем можно было судить по печатным изданиям. Советский и российский критик Вадим Кожинов ядовито заметил, что «тайные разговоры Сталина с Ягодой напоминают заговорщические беседы кардинала Ришелье с коварной Миледи в романах Дюма-отца…». (13; 167)

Литературовед Александр Лацис в своей работе «С точки зрения современника» пишет, что «романист не задерживается на подробностях быта, не озабочен ни речевой, ни психологической характеристикой второстепенных персонажей. Он их привлекает попутно, в качестве подсобных рабочих сюжета. Видимо, полагая, что обо всем не расскажешь, чем-то приходится поступиться».(17;122)

Читателей романа привлекало не его художественная ценность, а образ вождя, ведь не так давно все было под завесой тайны, а сейчас рассекречиваются архивы, возвращаются с мест ссылки свидетели случившегося, человечество пытается объяснить причины войны, найти ответы в прошлом. Многие видят в героях Рыбакова себя, заново переживают события, пытаются осмыслить случившееся.

Читатели активно отреагировали на выход романа «Дети Арбата», что являлось символом всенародной признанности. Редакция «Дружбы народов», где было напечатано произведение, получала огромные бумажные мешки писем, шквал откликов, оценки полярно острые, страстные. Нашлись и желающие «принять меры». Бдительная ленинградка сообщила, что своими мыслями она поделится с КГБ. Против романа все, кто заражен сталинскими предрассудками и иллюзиями.

« Гражданин Рыбаков!

Л. Стрижакова, служащая, Ленинград» (8; 80)

Можно было встретить и такой отклик: «Возмущает меня больше всего то, что не только Сталин показан недалеким, мнительным человеком. Врагов Советской власти, по роману, нет, Сталин выдумывает их, а кто же тогда убивал лучших людей страны? В 1939 г. в Орджоникидзе сколько людей погибло, это что, Сталин сделал? Как же мы социализм построили, фашистов разгромили? Ведь в романе народ наш показан отсталым, а сибиряки даже глупыми (иначе не скажешь). Пусть бы А. Рыбаков показал Сталина жестоким, допустившим ошибки, но умным, с которым считались главы государств». Есть более категоричные письма: "...русскому народу повезло - в Политбюро нашелся т. Сталин, который сумел отгрызть левакам (Зиновьеву и Каменеву) их собачьи головы и сделать относительный прагматизм официальной линией партии». (8; 178).

Подобные высказывания возможны потому, что долгое время история нашего государства представлялась в недосказанной форме: намеки, аллегория в освещении остросоциальных и политических проблем считались нормой.

Действительно, были те, кто писали письма в КГБ, ЦК, кто обвинял Рыбакова в искажении фактов, но все же тех, кто роман принял, было намного больше.

Современники Саши Панкратова, разделившие в 30-х годах его судьбу, пишут автору письма, в которых благодарят за правдивое изображение эпохи.

«Спасибо за правду, хотя горько ее было читать, плакала, представляя, как терзали отца. А он член КПСС с 1905 г., 11 лет отсидел в Александровском Централе Иркутска как политкаторжанин.

Н. Волохова». (8; 259).

«С 1935 г. наш отец подвергался беспрерывным издевательствам, был отстранен от работы, лишен пенсии, а с 1937 г. безвинно ушел в безвестность и был предан забвению на многие годы. Реабилитирован посмертно в 1955 г. Семья Касьяна испытала все последствия преследований, гонений, голода, нужды, моральных издевательств. Даже сына-школьника, комсомольца принуждали к ответу за несуществующие "грехи" отца. А старшая дочь, комсомольский работник, была исключена из партии, изгнана с пятого курса института и безвинно репрессирована. Благодарим за Ваш прекрасный труд. Касьян Р. С.». (8; 180).

«Теперь я торжествую – наконец мы печатаем то, что было под запретом ранее. И все эти би-би-си – теперь мусор для меня, их передачи о нашем прошлом не стоят слова Вашего романа.

П.Пархоменко, электрик 6-го разряда, г. Джамбул.»(8;80)

Прикасаясь к читательской почте, ощущаешь себя в мощном вихревом потоке людских судеб. Многим автор роман «Дети Арбата» сумел помочь, рассказав правду – о времени сложном, противоречивом, вобравшем в себя надежды и дерзости помыслов, веру в торжество идей и в непогрешимость вождя.

Нужно помнить, что «Дети Арбата» - трилогия. Журнал «Дружба народов» напечатал только первую часть. Вторая часть под названием «Страх» вышла в 1990-м году, но уже не вызвала такого интереса среди читателей. Повествование в этой части затянуто, большая часть романа посвящена историческим деятелям. Текст местами вял, иллюстративен. Еще одна подробность из жизни вождя, еще один пример его вероломства, бесцеремонности.

В 1994 год выходит в свет заключительная, третья часть трилогии Рыбакова - романа «Прах и пепел».

Опубликованная в начале перестройки книга Рыбакова подошла к завершению в другую эпоху. Колесо истории сделало свой оборот. Романтический хмель ожиданий повыветрился и сменился апатией. Наступило «новое» время со своими проблемами и предпочитаниями, с присущими 90-ым ложными обещаниями, повальным надувательством, распродажей национального достояния, потоком махинаций.

Мои книги не памятник, а такие могильные плиты

на необозримом кладбище, которое мы именуем

человеческой историей.

А. Рыбаков

Глава II. «Дети Арбата» как знаковое произведение перестроечного периода

2.1. Приметы социально-политической и культурной жизни 1930-х годов в структуре романа

Книга Рыбакова писался в «темные времена», а подоспел к «светлым». Писалась – в 1966 году, а к читателю прорвалась – в 1987-м: в момент, которого долго, почти неверя, ждала наша культура и которой вот уже несколько десятилетий не забывается. Перед нами литературное событие огромной важности, роман читался миллионами людей. Последнее словосочетание, венчающее роман Рыбакова и произнесенное, как помнит читатель, сибирским сильнопоселенцем в декабре 1934-го в связи с сообщением о злодейском убийстве товарища Кирова, имеет прямое отношение к теме романа: к изображенным в нем временам и и к тому, как в эти времена жить человеку.

А жить приходится, и быть человеком – надо. Каждый раз по-новому, каждый раз рискуя. Каждый раз «не зная броду». Потому что времена меняются, а черное и белое оборачиваются, счастье и беда меняются значениями. Однако о человеке, о его Лице, о воздании и возмездии думать приходится.

Эта моральная сверхзадача в романе Рыбакова не менее важна, чем его конкретные писательские открытия, прорывы в неведомое, запретное, делающее «Детей Арбата» сенсацией в 80-е.

Одно из таких открытий – заглавная группа героев: молодые люди, выросшие в московских арбатских переулках и вошедшие в возраст ответственности к середине 30-х годов: дети Арбата – символ, впервые прозвучавший в нашей словесности, кажется, с песнями Окуджавы, но у Рыбакова переосмысленный и обновленный. Это не только первое советское поколение, но и поколение, вынесшее на своем хребте войну.

Следующее открытие – ссылка. Волею судеб и автор трилогии, и главный герой объявлены врагами народа, и в наказание получили по три года ссылки. И на страницах произведения разворачиваются картины ссыльнопоселенцев 30-х годов.

Еще более важным является образ Сталина, который создал Анатолий Рыбаков. Образ прежде всего художественный. Впервые в нашей художественной литературе суть сталинского характера извлечена не из «портретных черточек», а выделена из его внутренней логики, из хода его рассуждений.

Рыбаков написал книгу огромного гражданского значения. Он прошел новыми путями, он разработал кардинально важные темы, он выступил с романом «сенсационным».

2.1.1. Арбат как социокультурное явление

По словам Рыбакова сначала появилось название книги «Дети Арбата», а затем само произведение. Роман был задуман еще в 60-е годы xx века как широкое повествование о судьбе первого поколения советских людей, тех, кто родился около 1914 года и чья сознательная жизнь началась уже после революции и гражданской войны, кто, пройдя через рубежи 30-х годов, в возрасте физической и духовной зрелости встретил Великую Отечественную. Это поколение, к которому принадлежит и сам автор романа, в полной мере разделивший и горькое, и светлое в его судьбе.

На выбор места действия немалое влияние оказал личный жизненный опыт автора произведения: он неоднократно упоминал о том, что его детство и юность прошли на этой самой улице, на этом самом дворе. Но такова лишь внешняя сторона выбора (ибо перенес же А. Рыбаков события своего предыдущего романа «Тяжелый песок» из реальной Таврии в вымышленный Ревск).

Арбат – уникальная часть Москвы: его воспринимают как визитную карточку столицы. Историческое понятие Арбат – это не только улица. И когда мы говорим об Арбате, то имеем в виду не просто административную единицу, а, скорее, несколько улиц с переулочьем, некую социокультурную общность, средоточие людей, занятых по преимуществу интеллектуальным трудом, которая сложилась здесь на протяжении двух последних веков и придала этому району Москвы то значение в истории культуры, какое и породило словосочетание «феномен Арбата». Это единственная из улиц района, сохранявших всегда - и в годы советской власти - неизменным свое название.

Район Арбат как система улиц и переулков сложился во второй половине XVIII века и сохранился без изменений до наших дней.

Век XIX возвестил об «арбатском буме»: было модно поселиться и жить непременно тут, и обильнее всего селилась интеллигенция – университетская профессура, писатели и художники. Арбат и его переулки заселяются Толстыми, Растопчиными, Кропоткиными, Долгорукими, Гагариными. Арбат можно было величать и пушкинским, и герценовским. Это было дворянское гнездо и одновременно - профессорское гнездо, гнездо врачей, юристов, писателей, философов…

В системе исторического ядра Москвы район Арбат является классическим примером сложившейся старомосковской городской среды, включающей значительное количество памятников истории, культуры, архитектуры. Своеобразная ткань застройки района и сегодня носит отпечаток сложившейся городской планировки с живописной сетью улиц, переулков, проездов, развитым внутренним пространством дворов.

С конца XIX века Арбат стал не только местом жительства многих, чья жизнь и творческое наследие вошли в золотой фонд культуры, но и местом действия произведений русской классической литературы. Описание Арбата встречается у известных русских писателей - в романах Тургенева, Л. Толстого, в произведениях Андрея Белого, Бунина, Зайцева, Цветаевой, Булгакова.

Сегодня Арбат не просто одна из частей Москвы, даже не просто одна из центральных улиц. Если «сердце» России – Москва, то «сердце» столицы – именно он, Арбат.

И вот этот Арбат становится в начале тридцатых годов режимной улицей: здесь проходит путь от Кремля на ближнюю дачу Сталина и по только что освобожденной от трамвайных путей и заасфальтированной мостовой по нескольку раз в сутки проносятся спецавтомобили.

Время, как сказано в начале романа, строгое. А в самом конце его прозвучит: «Наступают черные времена». (23; 703)

Но первые страницы повествования еще ничего строгого, а тем более черного не сулят. Открывается роман панорамой Арбата: «Самый большой дом на Арбате между Никольским и Денежным переулками, теперь они называются Плотников переулок и улица Веснина. Три восьмиэтажных корпуса тесно стоят одно за другим, фасад первого выложен белой глазурованной плиткой…»(23;5) Начало, несмотря на его кажущийся чисто информационный характер, сразу же указывает на реально существующий дом, утверждаются как бы реальность детей Арбата – жильцов этого дома, реальность того, что с ними произойдет на страницах произведения. А уточнение нынешних координат дома протягивает первую ниточку связи времен. Прошлое не умирает и не подлежит забвению.

В интервью московской газете А. Рыбаков отметил: «Мне в этом романе важно было стилизовать повествование под документальную хронику времени: с одной стороны, конкретные приметы облика и жизни обновляющейся Москвы (помните, трамвай на Арбате сняли, гостиница «Москва» строится), с другой – стихия истории, стихия характера…». (10;17) С этого, как мы видим, автор и начинает: дает нам конкретное бытовое описание Москвы, хотя описывает при этом Арбат, и даже не всю улицу, а лишь несколько дворов. Заметно, что писателя затрагивают и волнуют эти изменения, поскольку оказывается, что жизнь переворачивается прямо на глазах. Лев Аннинский, говоря о людях нового поколения, также указывал на то, что «Арбат - некое поле эксперимента, что он утратил свое обаяние в 30-е годы» (1; 190), которое так дорого было Аннинскому и, что хорошо заметно, Рыбакову тоже. Напрашивается вывод, что «староарбатовцы» искренне любили свою старую улицу, не перенося даже и видимости изменений.

С самого же начала упомянув об этих изменениях, писатель следующим шагом, в следующем же абзаце, знакомит нас с людьми, находящимися на Арбате в данный момент: «Саша Панкратов вышел из дома и повернул налево – к Смоленской площади. У кино «Арбатский Арс» уже прохаживались парами девочки, арбатские девочки и дорогомиловские, и девочки с Плющихи, воротники пальто небрежно приподняты, накрашены губы, загнуты ресницы, глаза выжидающие, на шее цветная косынка – осенний арбатский шик. Кончился сеанс, зрителей выпускали через двор, толпа выдавливалась на улицу через узкие ворота, где к тому же весело толкалась стайка подростков – извечные владельцы этих мест» (23;5). Люди здесь типичные: автор дает пока только собирательные названия – «девочки, подростки, зрители». И только один герой сразу выделен из общих типов – Саша Панкратов – главный герой романа. Он на протяжении всего повествования будет выделяться из толпы, будет особенным, не таким как все. Автор очевидно дает понять, что центр Москвы – именно Арбат: сюда приходят «дорогомиловские» и «девочки с Плющихи». Здесь есть и свои правила поведения: «цветная косынка – осенний арбатский шик» – у Арбата своя мода, равно как и своя культура в целом…

После того, как читатель получил некие сведения об арбатских постройках и людях, которые являются неотъемлемой его частью, он получает от автора доказательства того, что жизнь не статична и для Арбата: каждый день и он проживает свой цикл: «Арбат кончал свой день. По мостовой, заасфальтированной в проезжей части, но еще булыжной между трамвайными путями, катили, обгоняя старые пролетки, первые советские автомобили «ГАЗ» и «АМО». Трамваи выходили из парка с одним, а то и с двумя прицепными вагонами – безнадежная попытка удовлетворить транспортные нужды великого города. А под землей уже прокладывали первую очередь метро, и на Смоленской площади над шахтой торчала деревянная вышка» (23;5). Рыбаков дает весьма реалистичный урбанистический портрет города и улицы. Арбат живет, дышит… Ежедневно он принимает десятки и сотни тысяч людей, тысячи автомобилей. Именно под Арбатом прокладывают «первую очередь метро», по Арбату движутся «первые советские автомобили». Словом, это действительно центр столицы – он везде первый, неважно, касается ли это моды или техники.

Дети Арбата – первая поросль нового общества и первый его человеческий результат. Рыбаков повернул понятие «Арбат» новой гранью: он открыл этот коллективный психологический образ, он дал этим людям новую художественную прописку, дал имя: «Дети Арбата», и под этим именем они начинают жить в нашей литературе.

1. Феномен ссылки как отражение социально-политической жизни страны

Где-то в конце шестидесятых, Анатолий Наумович Рыбаков собрался в поездку по Красноярскому краю. Дело понятное, если вспомнить какие чудеса вершились в ту пору на берегах Ангары. Лауреата Государственной премии, отметившей его первый роман «Водители», автора «Кортика» и «Бронзовой птицы», острыми сюжетами которых зачитывались девчонки и мальчишки от Бреста до Братска, встречали уважительно: на трассах путешествия писателя ожидал обкомовский газик…

Маршрут, правда, московский гость выбрал не самый понятный: его интересовал заштатный районный центр Кежма, заброшенные деревеньки на Ангаре. А что там показывать в этой Мозгове или даже в Богучанах, если из двенадцати деревень, которые указаны в командировочном маршруте, жизнь теплится лишь в нескольких?! Молодежь ушла в город, о промыслах, которыми славились эти края (об охоте на белок да на другого пушного зверя), вспоминают нынче одни старики….

Но приезжего человека вроде бы не удивляли безлюдье улиц, заросших бурьяном, тишина домов с крест-накрест заколоченными окнами. Долгие часы он проводил на берегах Ангары, да разве можно дважды вступить в одни и те же воды? В те, например, что текли здесь в тридцать четвертом году, унося с собой надежды вчерашнего студента МИИТа, арбатского паренька, на возвращение в жизнь, где остались Москва, состарившаяся за одну ночь мама, опустевший дом…

Так, десятилетия спустя, Анатолий Рыбаков вновь шел путем, который уже пришлось пройти однажды.

В 1987 году, когда роман Рыбакова «Дети Арбата» наконец, через многие годы после завершения работы над ним, пришел к читателю, - понимаешь, почему автору так важно было окунуться в стихию минувшего, опереться на те реальности прошлого, которые не должны остаться без осмысления. Потому что драматические десятилетия нашей общей истории задели своим крылом каждого из живущих сегодня, «след старых судеб» впечатался в жизнь и молодых поколений…

Рыбаков одним из первых показывает на страницах своего повествования все тяготы ссыльной жизни. До него еще никто так точно и во всех подробностях не описывал жизнь ссыльных. Во времена сталинских репрессий, наверное, не было такого человека, которого они не коснулись. У каждого был знакомый, близкий, родной, кто побывал в ссылке. Но об этом не говорилось вслух. Не печаталось в газетах.

Волею судеб из-за ничтожной стенгазеты Саша Панкратов вышиблен из института. Той же волею он играет роль звена в очередной политической интриге: Ягода копает под Ламинадзе. Это дела большой политики. Саша о них не ведает, но раз он попал в «дело», то уже не вырвется. Саше дают три года ссылки, и мы получаем написанную Рыбаковым картину жизни ссыльнопоселенцев 30-х годов, какой еще не было в нашей литературе.

«…К ним приближался, опираясь на палку, старик в пальто и шляпе, длинные седые волосы спускались на воротник…. Меньшевик, один из лидеров…». (23; 342)

«… На берегу лодки поджидали местные ссыльные: маленькая седая старушка – знаменитая в прошлом эсерка; анархист – тоже маленький, седенький, с веселым добрым лицом…». (23; 350)

«… Пришел священник с русой бородкой… в дождевике и сапогах, переоделся в домашнюю рясу…

Вы откуда? – спросил Саша.

Из Рязанской области, Кораблинского района, слыхали?..» (23; 540)

Ничего этого Саша не слыхал, ни о чем таком не подозревал. Да и мало кто в стране на тот момент знал о масштабах сосланных. Меньшевики, эсеры, анархисты, священнослужители – что-то книжное, из учебников истории. История их смела прочь. Это известно каждому. Но что «сметенные прочь» еще где-то доживали свой век – это разве читатели или Саше приходило в голову? Это что-то ирреальное.

Рыбаков показал нам «ирреальное». Вернул литературе. В 90-е годы XIX века ссылка была яркой ее страницей («Воскресение» Л.Н. Толстого). В литературе ХХ века, ссылка – мертвая зона. Рыбаков бросил туда луч живого света. Ссылка – нечто «среднее» между волей и лагерем. Лагерь – замкнутая система, особый мир, особая реальность, или лучше сказать, антиреальность. Ссылка – мост между нею и реальностью. Ссыльный все-таки живет «сам». Он активно переписывается с домом. И он должен себя кормить, работая либо у крестьян-единоличников, либо в организациях, подведомственных местной власти. Саша чинит колхозный сепаратор – председатель колхоза обвиняет его во вредительстве. Саша имеет возможность назвать председателя дураком – уполномоченный НКВД имеет возможность замять дело. Это не ад, это, так сказать, чистилище. Здесь еще возможна борьба. Здесь еще теплится надежда – здесь, в сибирском селе, среди недоверчивых мужиков, изработанных баб и веселых скуластых девчат, здесь, где гремят внезапные выстрелы в тайге, и грозно подступает зима, и простирается загадочный мир до горизонта.

Этот мир – важный компонент рыбаковского романа: дети Арбата соприкасаются с реальностью, весьма далекой от их Арбата. Такой горизонтальный «вынос действия» - один из факторов их самоопределения.

2.2 Система образов как отражение социального среза общества 1930-х годов

2.2.1. Образ молодого поколения в романе

Роман «Дети Арбата» - это не только книга о Саше Панкратове, это еще и книга, от имени Саши Панкратова написанная. Это Сашина версия того, что происходило в 1934 году в нашей стране – «от Москвы до самых до окраин». Нет прямого монолога, охватывающего все повествование, как в трилогии о Кроше или «Тяжелом песке», - есть точка зрения героя. И тогда все становится на свои места: понятен ровный повествовательный тон, понятны частые «невероятные» совпадения, понятна сквозная символика, понятно, почему судьба молодого человека, в общем обычного, - осмысливается как спор со Сталиным.

Были на Арбате мальчики и девочки. Одному из них выпала тяжкая доля – не редкая для тех лет. Прошли годы – и он задумался: а что было с теми, кто со мной когда-то учился, дружил, спорил? А еще он задумался о том, кто же сделал с ним и с теми сотнями людей, что он видел, и с теми миллионами, о судьбе которых знал, все то, что было сделано? И стала раскручиваться кинолента…

В 1934 году героям Рыбакова – по двадцать, по двадцать с небольшим лет. Значит, годы рождения – от 1910-го до 1914-го. Значит, время формирования – начало двадцатых годов: как раз когда жизнь впервые после гражданской войны стала входить в колею и советская власть из исторического эпизода сделалась исторической данностью. Так перед нами – первое советское поколение: не «оказавшиеся» в новой реальности и не «перекованное» из старого материала, но созданное новой реальностью, вызванное к жизни новой реальностью, символизирующее новую реальность.

В социологическом словаре дано несколько значений слова «поколение». Соответствующий нашему случаю – «совокупность людей, родившихся в один и тот же период, находящихся в любой момент в равном или почти равном возрасте».(18)

Саша, Варя, Нина, Макс, Лена, Вадим, Вика, Юра… Поначалу имена пестрят и путаются: мы плохо различаем этих школьных друзей, разлетевшихся по институтам и училищам, по конторам и заводам, по кружкам и компаниям. Они предстают в нашем сознании не столько как разные, пришедшие из разных слоев и классов люди, сколько как фигуры некоего единого, общего «братства».

Рыбаков не дает их прошлого. Из немногих ретроспекций мы узнаем: вот этот – сын портного, а та – дочь известного врача, а третья – дочь крупного партработника, а четвертая и пятая – сироты. Эти короткие «нырки» в родословие могут кое-что обозначить в характеристиках героев, но не прошлое определяет их общую психологическую структуру.

Суть в том, что оглядываться не на что: человек должен сделать себя сам. «Они новые люди. Они не лишились прошлого, они его обронили за ненадобностью. Прошлое – ничто, будущее – все». (2; 220) Рыбаков исследует психологический эксперимент мировой значимости: попытку создать нового человека, создать из «ничего», из новой идеи, из идеи как таковой, утвердить его на новой земле, где все старое разрушено до основания.

Рыбаков в «Детях Арбата» дает нам подумать не над отдельными конкретными вопросами, а над одним глобальным, духовно-практическим, нравственным вопросом: что делать человеку и что делается с человеком в «строгие времена»? Что в таких временах - от самого человека? И что – от иллюзии настоящего?

Когда история вершит судьбы, человечество не в силах задавать, а тем более решать вопросы. Но когда все уже позади, каждого интересуют причины.

Трилогия по своей природе полицентрична. Роль лидера повествования здесь словно бы переходит из рук в руки. От Саши Панкратова к Варе Ивановай, от Юрия Шарока к Вадиму Марасевичу и т.д. Сопоставление версий, аргументов, голосов. Так возникает эпическая панорама событий.

И все же Рыбаковский Саша Панкратов – точка пересечения, своеобразный узел сюжетных связей. Именно он вводит нас в круг своих ровесников, и от него же тянутся лучи к людям старшего поколения – ветеранам партии, командирам индустрии или к загнанным в Сибирь меньшевикам, эсерам. При этом писатель создает не монолог, не исповедь молодого человека, а портрет времени. Масштабный, сопрягающий индивидуальное и общее, вбирающий в себя и непосредственный душевный опыт героя, павшего в 1943 году на Курской дуге, и то, что осталось за рамками этого опыта.

Молодой герой «Детей Арбата» воспринимает социалистическую эпоху как свою. Безоговорочно, без тени сомнения.

Ведь кто такой Саша Панкратов к началу 30-х годов? Комсомольский вожак, энтузиаст, бессребреник. Его философия – быть нужным своей стране, новому обществу. Любое проявление эгоизма – постыдно, любая страсть к вещам, к барахлу – позорна, как отголосок ненавистного чувства собственничества.

Это сейчас слово «собственность» произносят с гордостью. Как-никак официальная мораль современного общества, его кредо, символ веры. Словно и не было никогда деформирующей душу власти денег, имущества, словно и не толкала общество эта власть на преступления и бесчеловечность.

За Сашей Панкратовым другая традиция - демократическая, народническая, опирающаяся на представления о равенстве и братстве людей, полагающая, что при социализме не может быть угнетенных и обездоленных. В его глазах выдвинутый на директорский пост рабочий Антонов «олицетворяет то новое, что принесла с собой революция, люди с самых низов, призванные к творческой жизни, истинная рабочая власть, народ!».(23;258)

И это убеждение не только его. Лена Будягина, дочь дипломата, замнаркомка, та тоже «не хотела отличаться от товарищей, тяготилась тем, что подчеркивало ее положения, была болезненно чувствительна ко всему, что казалось ей истинно народным, русским».(23;142)

«Мое поколение,- говорил писатель в интервью «Независимой газете», - было хорошим поколением: по-настоящему верили в светлое будущее человечества. Не в превосходство своей расы, как гитлеровцы, а в братство народов. Они верили в интернационализм, в равенство людей, социальную справедливость». (5; 200)

Да, Саша не мыслит себя вне партии, вне революции. Комсорг школы, потом, в институте, - комсорг курса, человек с ярко выраженным социальным темпераментом. Он потому и потрясен арестом, что застигнут врасплох, обескуражен, выбит из колеи. Бутырка – это нелепость, наваждение, абсурд. Его место не здесь, в заточении, а там, где друзья, единомышленники.

Они не могли и подумать, что линия партия «неправильная», что там «наверху» могут ошибаться.

Сталин мог замышлять очередной кадровый погром, но Нина Иванова, обыкновенная девчонка с Арбата, которой ничего не светило при прежнем режиме, выучилась, получила диплом педагога. И что бы там ни было, «Советская власть и партия по-прежнему оставались для Нины святыми понятиями» (23; 207)

И Саша Панкратов в своей Мозгове мечтал об Испании. Как только его освободят, «он тут же запишется в добровольцы, пусть его пошлют в Испанию, где коммунисты сражаются с фашистами, где коммунистический Пятый полк отстоял Мадрид» (23; 363).

По страницам повествования словно бы разлита ностальгия по этой вере в будущее. По тем, кто строил новый мир не ради корысти, не ради привилегий или карьеры, не для господ, а с убеждением, что лишения преходящи, что с победой социализма навсегда исчезнут гнет и несправедливость. По тем подвижникам, бессребреникам, альтруистам, которые были выбиты репрессиями и войной, которых называли «людьми идеи». Сталинский террор был вместе с прочим и преступлением против социализма. И драма утрат соединяется в трилогии с другой, о которой думает Саша Панкратов применительно к своим ровесникам, - с драмой невостребованности: «Хотели служить социалистическому отечеству, а оказались ему не нужны».(23; 53)

И именно нравственное чувство заставляет читателя отделить Юру Шарока и Вадима Марасевича от стайки детей Арбата.

Шарок вырос в том же дворе, что и Саша Панкратовв, и стал его нравственным антагонистом. Рыбаков не дает однозначного ответа, почему это происходит. В романе вообще не показано, как характеры формируются, писатель словно бы подбирает разные объяснения к людям, уже к началу повествования готовым. Читатель волен сделать акцент на той или иной версии, предложенной писателем, помня, разумеется, и об остальных.

Для того чтобы Шарок стал Шароком, нужна была эпоха, нуждающаяся в циниках, готовых податься в палачи.

Шароку помогает «выработаться» интеллигентское прекраснодушие окружающих. Лене Будягиной хочется видеть в семье Шароков настоящую простую рабочую семью, в Юре – даже после истории с прерванной беременностью – настоящего интеллигента нового типа. Она попустительствует и подыгрывает Шароку, и чем больше попустительствует и подыгрывает, тем больше он ее презирает. И Лена не одинока: «идеальный» Шарок – плод «коллективного творчества»: «Появилась грубоватость, выдаваемая за проницательность, презрение к сильно интеллигентным, принимаемое за рабочую простоту». (23; 428)

Бывшие одноклассники не слишком любят друг друга. Марасевич побаивается Шарока (и правильно делает), Шарок презирает Марасевича (и не без оснований). Впрочем, этими элементарными эмоциями не покрывается весь рисунок их взаимоотношений, в которых зависть перетекает в страх, а восхищение в брезгливость. Обойтись друг без друга они, однако, не могут. Это для дружбы честных людей необходима открытость, это дружба совестливых людей чревата сложностями. Марасевич и Шарок лишь знают, насколько они взаимно полезны.

Юре недаром нравится дом Марасевичей. Вадим витийствует о героях будущего, восхваляет новых неграмотных писателей, что путают «юрисдикцию с юриспруденцией» (23; 253)

Пройдет немного времени, и он «радостно будет вещать об упадке Эйзенштейна, о том, что музыка Шостаковича сильна народными мелодиями, захлебываясь от восхищения, станет цитировать слова Белинского о Петре 1 и о народе. И то, что было для Белинского выстраданным и больным, звучит ласковым и готовым одобрением надвигающихся репрессий». (12; 173) Вадим живет моментом, крутит слова, как хочет, налегает на семгу и телятину, льстит окружающим.

Вадим написан с почти откровенной неприязнью, шаржировано. Это простейший случай серьезной проблемы, без которой не мог обойтись автор «Детей Арбата»: проблема творческой интеллигенции.

Благополучно сложившиеся судьбы не более чем редкое и счастливое исключение в трилогии Рыбакова. Его герои - кто раньше, кто позже – сталкиваются с крушением иллюзий. Самых разнообразных – нравственных, политических или чисто житейских. Одни исчезают в пучине репрессий, другие - деформированы ими.

У каждого из героев свои упования и свои миражи. Вчитываясь в параграфы новой Конституции, Саша Панкратов верил и не верил себе. Прямо-таки сказка, конец мытарствам, конец изгнанию. Впереди скорое возвращение в Москву, потому что «никто не посмеет прибавить ему срок, его обязаны освободить… Задержка хотя бы на один день – грубое нарушение закона…». (23;448) И он был прав – Конституция такую гарантию давала. Но прав был и уполномоченный НКВД Алферов, отреагировав на восторженные триады своего поднадзорного скептической усмешкой. Ведь Сталин внятно предупреждал, что «проект новой Конституции оставляет в силе режим диктатуры пролетариата». (23; 449)

Критик Вадим Марасевич мнил себя защищенным, потому что согласился сотрудничать с органами и теперь он там свой человек – консультант по искусству, внештатный рецензент-осведомитель.

Они разнообразны, эти самоутешительные доводы. Конституция, прошлые заслуги. Но алиби не срабатывает, презумпция невиновности не действует, ставки оказываются битыми.

Конечно, Анатолий Рыбаков видит разнородность поколения «детей Арбата». Ведь рядом с романтиками, альтруистами был и готовый шагать по трупам Юрий Шарок, и занятый лишь собственным преступлением Вадим Марасевич. И все же такие, как Саша и Лена Будягина, определяли нравственную планку новой эпохи.

2.2.2. Психологизация образа Сталина в романе

Всесоюзный резонанс «Детей Арбата» был обусловлен, прежде всего самой темой Сталина.

Лавры первопроходца? Не будем преувеличивать. Рыбаков начинал отнюдь не на пустом месте. Существовали и мемуары военачальников, дипломатов, хозяйственников. Существовали и собственно писательские, прозаические наработки: «Блокада» и «Победа» А.Чаковского, «Горячий снег» Ю.Бондарева, «Кузнецкий мост» С.Дангулова, « Война» И.Стаднюка.

Все было – и апологетика, и подобострастие, и полемика. Трактовки на любой вкус: мудрый политик, проницательный стратег, коварный деспот, загадочный сфинкс. Впрочем, восторженные эпитеты не возбранялись, а критика… Критика была строго дозирована. Дескать, хватит о культе, не надо.

Парадоксальная вещь: имя, запечатленное в песнях, стихах, документах, - и невероятная закрытость, почти белое пятно. Деятельность на виду миллионов – и сплошной туман, мифы, загадки.

В трилогии Рыбакова Сталин-легенда становится Сталиным-человеком, героем психологической прозы.

Тут не почтительные «штрихи к портрету», а сам портрет. Не привычные для литературы 60-80-х годов сопоставления позитив и негатива, а попытки найти ключ, отворяющий судьбу.

Между грузинским мальчиком Сосо, бредущим по дороге в Гори, и будущим генералиссимусом – дистанция огромного размера. Но пропасти между ними нет – один и тот же, хотя о трансформирующийся характер. Герой цикла не просто генсек, полководец, политик – он прежде всего человек, стремящийся последовательно реализовать себя, подняться со дна безвестности, провинциального прозябания на вершину могущества и закрепиться на ней. Другое дело - какими средствами, нравственными или аморальными. Сталин был с Каменевым и Зиновьевым против Троцкого, он был вместе с Бухариным против Каменева и Зиновьева, а затем и против Бухарина.

Зигзаги поведения, импульсивность, непредсказуемость? Но непредсказуемость эта обманчива. Каждый ход кремлевского властителя заранее продуман и выверен. Даже перепады от гнева к послаблениям. И писатель в своей трилогии сосредоточен на постижении линии действий их последовательности, их прихотливой, озадачивающей, включающей в себя отвлекающие маневры логики. Его Сталин перетасовывал окружение, но не менялся сам. Себя он воспринимал как величину постоянную, как твердую константу. Устранению, отбрасыванию подлежали те, что могли скомпрометировать, дрогнуть, стать соперниками, нанести урон репутации.

И «Дети Арбата», и другие произведения цикла набирают и темп, и внутреннюю энергию как расследование. Точнее – как серия расследований. Продолжающих одно другое, разветвляющихся, пронизывающих всю повествовательную структуру.

Сталин открывается в цикле то одной, то другой гранью своего характера.

Он может быть обаятельным, добродушным, возвещающим, что человека надо выращивать столь же любовно, как заботливый садовник лелеет дерево, он может предстать мстительным, находящим отраду в травле соперников, выкорчевывающем эти же самые деревья под корень.

Он может афишировать скромность, предостерегать от славословий и тут же поощрять их.

Он может обличать фашизм и закулисно, конспиративно заигрывает с Гитлером.

Люди видели перед собой разного Сталина, но он всегда был верен себе. Его оружием была беззастенчивость, исходящая из ощущения неподсудности. Там, где другие терзались сомнениями, он бестрепетно переступал черту. И не сожалел о своих решениях. Ибо он сам поставил свою волю превыше добра и зла, сам был для себя арбитром, сам устанавливал, что дозволенно, а что нет.

Напряженные внутренние монологи высвечивают в трилогии психологию вождя, и лабораторию его мысли. Писатель искусно воспроизводит даже интонацию сталинской речи – растолковывающей, жалящей, склонной к назиданиям и риторике. Эта речь нарочито размеренная, неторопливая, с долгими паузами, уходящая в таинственные недра подтекста. Слово тяготеет здесь к оракульской двусмысленности, оно рассчитано на понятливого собеседника, на его способность восполнить недомолвку, безошибочно расшифровать намек или притчу.

Наивно полагать, что каждая фраза этих монологов может быть подтверждена цитатами, ссылками на источник. Реальный Сталин предпочитал не откровенничать, не оставлять улик и к тому же неусыпно пекся о том, чтобы выглядеть в глазах народа любящим отцом, мудрым и проницательным, справедливым и великодушным, скромным и бескорыстным. И культивировал именно такое представление о себе. Полувоенный френч, разношенные сапоги, неприхотливость, простота. Ничего для себя – все для рабочего, крестьянина, для блага социализма. Таков ОН на публике – пере стахановцами, летчиками, метростроевцами. Таким должна была знать и воспринимать его страна.

Писатель держит в поле своего зрения и лицо вождя, и его иконописный лик. Традиционное, хрестоматийное раздвоение характера, психологический саморазлад? Да нет, не тот случай. Как раз свидетельство цельности натуры. Герой Рыбакова убежден в своем праве быть таким, каким нужно для пользы дела. Он не оправдывается, а нападает, не кается, а наращивает удары. Его индульгенция – высшие интересы страны, им же самим выражаемые, только они первичны. И если в процессе борьбы «погибнет несколько миллионов человек, история простит это товарищу Сталину. Если же он оставит государство беззащитным, обречет его на гибель – история не простит ему никогда. Великая цель требует великой энергии, великая энергия отсталого народа добывается только великой жестокостью».(23; 567)

Помина Сталина «вершителя судеб» Рыбаков показывает нам «домашнего» Сталина. Он может болеть ангиной, пить чай с вареньем, закутывать горло в шарф.

Многие пытались писать о Сталине. Симонов, Солженицын, Гросман, Владимов… Все они пытались собирать человеческие черточки, надеясь расколдовать монстра. Получался человек, иногда мерзкий, иногда трогательный, иногда мудрый, иногда иступленный. Они дали человеческую проекцию монстра, срез представлений о нем людей, которые жили в одно время с ним, тень надежд относительного него.

«В грудах желтого чтива вождь показан нам и как любовник, и как мужчина, и как отец». (28;14)

Рыбаков не искал «засекреченных подробностей и не рвался заглянуть туда, «куда не надо», - он знал, что там ничего не найдешь. И он взял то, что уже несколько десятилетий было выставлено на всеобщее обозрение, растиражировано в миллионах томов и даже вколачивалось в головы через системы партпроса: он взял сталинскую мысль, стиль мысли, пошиб, повадку, хватку. И через интонацию речи и стиль письма вовсе не прописи агитпропа 30-х годов зазвучали, а – погребальные трубы истории.

1. Ключевые проблемы эпохи и их отражение в романе

2.3.1. Проблема творческой интеллигенции

С одним из представителей «молодого поколения», как уже было отмечено в нашей работе, входит тема творческой интеллигенции. С циничным и незадачливым Вадимом Марасевичем. Летом 1934 года, когда опера Д.Д. Шостаковича «Катерина Измайлова» прошла лишь четверть отмеренного ей срока, надо создавать хвалу. Но уже начиная с января 1936 года Вадиму придется толковать о Шостаковиче иначе и, перепевая «Сумбур вместо музыки», хаять великого композитора. Вадиму невдомек, насколько точен неискушенный в искусствах Шарок, случайно сказавший: «Возможно и Эйзенштейн станет социалистическим реалистом». (23; 398) Станет – в том самом смысле, который дали этому термину марасевичи всех мастей. Это Эйзенштейн снимет «Ивана Грозного», а затем снимет и вторую серию, где слишком даст волю своей художественной натуре и не угодит «главному специалисту по истории и кинематографу». (29;168) И серию надо будет уничтожать, а марасевичи будут гадать, кто Эйзенштейн – формалист или соцреалист, враг или друг. Саша Панкратов хотел быть историком, а пошел учиться на инженера, веря: так нужно стране. Свято место пусто не бывает – его занял Вадим Марасевич.

Одна из самых запоминающихся, на наш взгляд, и одна из самых страшных сцен романа может показаться проходной и совершенно безобидной. В ней нет арестов, допросов, безвыходности, загнанности – наоборот, всем невероятно весело и легко. Речь идет о капустнике в клубе мастеров искусств. В зале среди блистающих знаменитостей сидят герои романа: преуспевающий следователь Шарок и Лена Будягина (в недалеком будующем дочь врага народа, пока – представительница «нового дворянства»), Вадим Марасевич, присутствующий здесь почти как хозяин, и Варя Иванова, которую вводит в Клуб один из самых почитаемых здесь людей – бильярдист Костя. Творческая интеллигенция зажата между карателями и аферистом. Это в зале. Но есть еще сцена, где идет «Суд над авторами, не пишущими женских ролей» (23; 654). Взрывы хохота, фейерверк остроумия, овация зала. А параллельно, пока творческая интеллигенция играет в суды, идут и идут процессы, осуждаются и осуждаются живые безвинные люди. Судьба играет с людьми, так как судью играет Наталья Сац, которую ждут годы лагерей, а прокурора Мейерхольдц, которого ждет высшая мера.

В зале смеются. Ярон – лучший актер оперетты – перемигивается с Алексеем Толстым. Надо полагать весело Шароку и забывает грусть Лена Будягина. Вадим и Костя восторгаются увиденным. И только Варя, здесь, в таком чудесном месте, вспоминает о Саше, сосланном, униженным, оклеветанном. « Варя и Костя сидели в седьмом ряду, в этом же ряду сидели Алексей Толстой…. Мелькнула Вика Марасевич, Варя видела ее здесь впервые. А уж братец ее, Вадим, ставший литературным и театральным критиком, был тут завсегдатаем, толкался возле знаменитостей. Сейчас он шел по проходу, близоруко щурился, искал свободные места. За ним, - видимо, он их и пригласил – шли Юра Шарок и Лена Будягина. Лена узнала Варю, ласково ей кивнула, вслед за ней на Варю посмотрел и Юра, Варя отвернулась – терпеть его не могла.

Ей сразу вспомнилась встреча Нового года, ссора между Сашей и Юрей. И вот Саша в ссылке, в Сибири, а Юра и Вадим, Лена Будягина и Вика Марасевич веселятся в этом прекрасном клубе». (23; 493)

Варя чувствует фальшь: « этим людям многое разрешалось». (23; 494) И с «уличной» дерзостью выговаривает свою оценку: «комедианты, вот им и разрешают кое-что болтать». (23; 494)

То, что для Мейерхольда обернулось жизненной трагедией, для Вадима Марасевича – фарс. Хотя и фарсов бывают кровавые финалы. Не случайно глава, повествующая о контактах Шарока с Вадимом, открывается вроде бы невзначай брошенным сообщением из театральной хроники 30-х годов: «В театре Вахтангова поставили «Гамлета» с маленьким и толстым Горюновым в заглавной роли». (23; 576) Знаменитый спектакль Н.П.Акимова и был фарсом, выкроенным из трагедии. Тоже – черта времени. На этот-то спектакль и хочет пойти, дабы отдохнуть душой, Шарок. На этот-то спектакль и должен провести его готовящий удары по эстетству былой поклонник Анри де Ренье Марасевич.

Исскуство должно быть светлым и гармоничным. Там не должно быть таких, как Вадим Марасевич. И «главным специалистом по истории и кинематографу» (29;168) должен быть человек искусства, а не тот кто стоит у власти и, думая, что профессионал, писать историю.

2.3.2. Проблема существования человека в обществе

В центре романа А. Рыбакова находится проблема существования человека в обществе в определенный крутой и переломный исторический период, период строительства социализма. Противоречивость эпохи, изображаемой в нем, определяет специфическую окраску судеб героев романа. Через эти судьбы и раскрывается содержание существования человека: взаимодействие субъективного и объективного, случайного и необходимого в человеческой судьбе, его стремления к счастью и столкновение с трагическими ситуациями.

В самом деле, «человеческая жизнь и субъективна, ибо направляется сознательно поставленной целью, регулируется личной волей, и в то же время объективна, так как достаточно жестоко детерминирована социальными условиями, является результатом объективных общественных процессов, так или иначе включена в противоборство социальных сил». (12;173) В романе убедительно показано, как главные общественные противоречия проходят через судьбы людей, размежевывают их, выражаются в их жизненных позициях. И общей основой этих противоречий является Великий Октябрь. Субъективные устремления героев не только разные, но и противоположные, но все они прямо или косвенно связаны с реальной борьбой между старым и новым, с объективными процессами строительства нового общества. Все герои романа показаны с точки зрения своего места в борьбе за социализм.

«Субъективность и объективность человеческого существования тесно связана с диалектикой случайного и необходимого».(12;173) Стечение обстоятельств, которое по отношению к данному человеку может выступать как благоприятная или неблагоприятная случайность, имеет вполне объективную основу, является закономерным следствие процессов, совершающихся в обществе. Но эта случайность приобретает статус необходимости с точки зрения логики характера личности, ее жизненных ценностей. Случайно то, что произошло с Панкратовым: случаен его замысел стенгазеты, сыгравший столь роковую роль «…написать эпиграммы предложил Саша и одну даже сам сочинил…Не писать передовую тоже предложил Саша. Зачем повторять то, что будет в других газетах?! Надо выпустить номер веселый, действительно праздничный, чтобы читался, а не висел уныло в коридоре.» (23; 47), случайны его встречи с Криворучко, Глинской и многими другими, трагично вошедшими в его судьбу, но именно эта совокупность случайностей реализует логику Панкратова, чистого помыслами, преданного социализму юноши. Таким же единством случайного и необходимого является и судьба Шарока. Враждебного идеалам социалистического строительства «Он не знал, в чем именно ущемила его революция, но с детства рос в сознании, что ущемила. Не представлял, как бы ему жилось при другом строе, но не сомневался, что лучше…». (23; 31) Он сознательно стремился к такой работе, чтобы быть как можно дальше от политики. «Он ненавидел политику, единственно приемлемой считал профессию инженера, - она могла дать кое-какую независимость». (23; 32) Случай, стечение обстоятельств меняют его планы. Это подмечено и автором романа. «Изменил эти планы случай, связанный опять же с арестом брата. Старик Шарок искал защитника,…наконец нашел адвоката, который согласился вести процесс за пятьсот рублей. Сумма огромная, Шарок боялся вручать ее без свидетелей, взял с собой Юрия. Адвокат деньги пересчитывать не стал, открыл ящик стола, небрежно кинул туда пачку. На этом их визит и окончился… Но еще большее впечатление на Юру адвокат произвел в суде. Этот человек…вертел грозным пролетарским судом как хотел…. Адвокат сыпал статьями законов,…язвительно препирался с судьей и прокурором. В руках у мрачного судьи и неумолимого прокурора был закон, но закон пугал их самих – открытие, определившее жизненные планы молодого Шарока». (23;32) Но неотъемлемой частью, послушным исполнителем, необходимым звеном механизма, проводящего уродливую, безнравственную политику, вытекающую из идеологии культа личности, он становится с необходимостью. Именно социальная потребность, отражающая интерес определенной социальной группы, открывает перед ним возможность реализации заложенных в нем потенций.

Это переплетение случайного и необходимого, где каждое звено в цепи событий вполне рационально, оборачивается чудовищным абсурдом: человек, преданный социализму, «На заводе… Саша вызвался идти на срочную разгрузку вагонов и на год застрял в грузчиках – стране, видите ли, нужны и грузчики.», оказывается с клеймом врага народа, а карьерист, враждебный социалистической революции, занимает место в том аппарате, который призван защищать и бороться с ее врагами. «Для Юры путь в адвокатуре лежал через вуз, дорога в вуз - через комсомол и завод. Так в девятом классе Юрий Шарок стал комсомольцем…». (23; 32) Деформация социализма порождает множество абсурдных ситуаций: абсурдна вся сцена исключения Панкратова из партии, абсурден вопрос следователя обвиняемому: «А за что вы здесь сидите?» (23; 258) И все это противоестественным образом сочетается с общим рациональным ходом процесса строительства социализма.

Проводя в своем романе художественное исследование проблемы человеческого существования с большой полнотой и во всей его разносторонности, А.Рыбаков не останавливается на внешности событий, а идет в глубину и раскрывает содержание существования: оно не складывается само собой как результат действия внешних сил. Нет, человеческое – это результат деятельности, как самого человека, так и окружающих его людей, оно формируется и существует через эту деятельность. В рамках определенных объективных условий люди сами куют свое счастье или свою беду. И здесь раскрывается суть того главного конфликта, который является, по нашему мнению, сутью идейного содержания романа: одни принимают идеалы Октября как личную жизненную программу (Саша, Нина), определяющую их существование, другие же используют эти идеалы в личных целях (Юра, Вадим), для личного самоотверждения, личной карьеры. И в том и в другом случае мы сталкиваемся с формой взаимодействия общественного и личного, но это взаимодействие ведет к разным и даже противоположным результатам. А. Рыбаков через судьбы своих героев показывает, что в первом случае личное возвышается до уровня общественного, реализуя и обогащая его, а во втором – общественное низводится до уровня средства решения личных проблем, деформируется, искажается, что оборачивается трагедиями для людей.

2.3.3. Амбивалентность категорий «палач» и «жертва» в романе

По словам Аннинского, «Палачи и жертвы – эта антиномия проходит через весь цикл рыбаковских романов». (1;185)

Проблема взаимосвязи, взаимозаменяемости палачей и жертв привлекала внимание во все времена, была, есть и будет актуальной, потому что не возможно предугадать дальнейшего развития событий, заглянуть в будущее.

И это явилось причиной читательского интереса к произведению Рыбакова.

От «Детей Арбата» до «Праха и пепла» - вся трилогия Рыбакова пронизана капиллярами единой кровеносной системы. Обособленное, автономное существование здесь мнимо, обманчиво. Все закольцовано, включено в сеть – великое и малое, эпохальное и будничное.

Писатель словно бы дает своеобразный разрез тогдашней социальной пирамиды. От самого верха, где самовластно распоряжается Сталин, до мрачных подземелий, где мыкается на допросах у следователя Дьякова не понимающий своей вины Саша Панкратов.

Верх – это большая политика, апартаменты вождей, помпезные приемы в честь архитекторов, летчиков, чекистов. Низ – захудалая подвальная прачечная, в которой прозябает после ареста сына Софья Александровна, толчея у тюремных окошек, чтобы сделать передачу.

А в промежутке между полюсами, между крайними уровнями – вся остальная жизнь, выписанная Рыбаковым щедро, красочно, в изобилии социальных и бытовых подробностей. Пестрая, суматошная предвоенная жизнь, где юная Варя Иванова ловко уклоняется от обязательного присутствия на собраниях, где Вика Марасевич искусно расставляет силки, чтобы заловить в мужья состоятельного иностранца, а ее брат Вадим делает карьеру на поприще театральной критики, где Юрий Шарок мечтает попасть в «органы», дабы стать не тем, кто боится, а тем, кого боятся.

Впрочем, категории верха и низа условны, шатки. Пирамида успеха время от времени осыпается до самого основания. И тогда победители оказываются побежденными, кумиры - изгоями, гонители – гонимыми. Обласканный и превознесенный Сталиным Марк Рязанов становится очередной жертвой. Лена Будягина переселяется из престижного дома для избранных в барак на уфимской окраине. Вчерашние наставники Юрия Шарока по работе в органах идут под расстрел. Раздувшие Сашино дело преподаватели Лозгачев и Баулин отправляются на скамью подсудимых.

Лев Каменев, которого наводящий на заключенных ужас следователь Черток (лицо отнюдь не вымышленное) сутками держал на пыточном конвейере – без движения, которого шантажировали убийством малолетнего сына, расстрелом сподвижников.

Григорий Зиновьев, для которого в камере специально включали на полную мощность батареи отопления. Знали, что астматик, что будет мучиться.

Но это – с одной стороны. А с другой…

Начинающий следователь, выдвиженец из молодых кадров Юрий Шарок, хмелеющий от вседозволенности, от безграничной власти над арестантами, входящий в раж из-за того, что они запирались, путали показания и тем самым вынуждали его заниматься рукоприкладством, марать руки о какую-нибудь Лидию Звягуро. Ведь бить – тоже работа не легкая.

Писатель воскрешает в своем цикле зловещую иерархию тогдашних «органов». От сменявших друг друга Ягоды, Ежова, Берии, от таких высокопоставленных чинов, как Абакумов, Шпигельглас, до неприметного трудяги-следователя Дьякова, усердно собравшего компромат на Сашу Панкратова и втайне мечтавшего не о таком пустяковом, а о настоящем, громком деле. Разные по повадкам, по манере обхождения, они в то же время звенья одной и той же системы, исполнители одной и той же воли.

Однако граница между палачами и жертвами в трилогии извилиста. Линия размежевания добра и зла далеко не всегда совпадает с ней. И сострадание художника не безоглядно и не безобразно. Оно отягощено трезвой исторической памятью.

Тот же Григорий Зиновьев – оклеветанный, затравленный, истерзанный допросами, «когда-то мнил себя диктатором революционного Петрограда. Он сам штамповал приговоры и бестрепетной рукой отправлял инакомыслящих на смертную казнь».(23 ;231)

А разве Пятаков незадолго до своего падения не призывал на головы Зиновьева и Каменева гром и молнии?

Все они уплатили своей головой. Кто раньше, кто позже. Жертвы? Но это теперь они жертвы – поверженные, заклейменные. А тогда они были лидерами, трибунами. И Юрий Шарок, укоренившийся в «органах», испытывал сладостное, мстительное наслаждение – он добивал тех, перед кем он недавно еще трепетал, кого молча, бессильно ненавидел отец, - «старых большевиков, так называемую «ленинскую гвардию»… Конечно, этих революционеров, коммунистов, большевиков он уничтожал именем революции, коммунистической партии, но не в этом суть, важно, что уничтожал именно их» (23;579).

Мученики? Кто спорит. Но не всегда и не обязательно безвинные. Ведь вслед за подсудимыми наставал черед и самих истязателей. Торжество справедливости? Если бы так. Скорее продолжение цепочки преступлений, попытка спрятать концы в воду.

Трилогия Рыбакова развертывается и как документально – художественная (в характерах, в образах) исследование эпохи, и как нравственный суд над ней. Причем никому из действующих лиц – и обвиняемых, и обвинителей – не дано избежать встречного иска к самому себе.

Скажем, Саша Панкратов. Уж ему-то, пожалуй, в чем каяться? Никого не предал, никого не подвел. Обычная щепка в водовороте событий. И все же… Не он ли шарахался, будто от прокаженной, от своей соседки по дому, когда узнал, что осуждена ее родственница?

А Лена Будягина? Само бескорыстие, сама кротость, само всепрощение. Однако у нее тоже свой счет к себе, своя зарубка на совести: «Ведь за эти три, вернее, четыре года я ни разу не была у Сашиной матери. Не хотела прикасаться к чужому страданию, берегла собственное спокойствие и наказана за это» (23;291).

Крохотные, незаметные постороннему взгляду компромиссы, инстинктивные шажки прочь от чужой боли, а в совокупности ощущения ускользающей из-под ног почвы, набирающая обороты инерция страха. И неотвратимое, почти библейское возмездие за это.

Анатолий Рыбаков ставит своих героев лицом к лицу с новой, неподвластной их воле реальностью. «Рыцари идеи, романтики революции, они бесцеремонно отнесены на обочину и могут лишь с недоумением и растерянностью взирать на бесчинства ими же самими вознесенного Кобы» (19;102).

Люди отважные, честные, эрудированные, они опоздали со своими предостережениями и упустили время. Оно работало уже не на них, а на того, кто по-хозяйски прибирал к рукам бразды правления.

2.3.4. Вера в общечеловеческие ценности как основа противостояния героя эпохе

Коллизии рыбаковского цикла насквозь пронизаны драматизмом военной эпохи, но обращены они к человеку, его способности выстоять. Если не физически, то духовно. И занимают писателя не только испытания на излом, на разрыв, но и воля к сопротивлению. Стихия жестокости хоть и могущественна в повествовании, но не всесильна. Она сталкивается с противодействием тех ценностей, которые принято называть общечеловеческими.

Страшные метаморфозы претерпевают не только люди, но и слова, самые простые и святые, - отец, дети, братья. Рушатся семьи. Но живет исконное, человеческое чувство: Вари к сестре, Саши к матери. Кто-то равнодушно смотрит на замерзающих спецпереселенцев, а кто-то берет к себе сироту. Есть сила зла, но есть (и Саша, и Рыбаков веруют в это твердо) сила добра и братства.

В первой части романа тяжелая сцена. Беременность Лены прерывается народным способом – горчичной ванной. «Подробно описывается мучительная экзекуция, в которой проглядывается кощунственная траверсия евангельского обряда «омовение ног» (23; 237). То, что было знаком высшей любви, превращается в убийство новой жизни и пытку одновременно. Старые истины погибли, а на месте их чудовищное, глумящееся зло.

…На этапе Саше придется встретиться со священником отцом Василием. Саша с дороги, священник советует ему попарить ноги, а затем, несмотря на протесты, начинает их намыливать. Конечно, это бытовой жест, знак того благорасположения, которым полон отец Василий, но ясно, что уж он-то «помнит описание тайной вечери в тридцатой главе Евангелия от Иоанна. Чистый евангельский образ человеколюбия освобождается от кошмарных ассоциаций» (23; 245). Вечное остается вечным.

Эпическая панорама Анатолия Рыбакова многопланова. Десятки персонажей, десятки сюжетных линий. Иные действующие лица мелькают лишь в эпизодах, иные – проходят через все повествование. Но с каждым из них связана своя тема, своя нравственная доминанта. И за этой россыпью происшествий, конфликтов, психологических состояний открывается ощущение слитности бытия, взаимозависимости индивидуального и общего, неизменно присутствующего в сцеплении событий единого знаменателя.

И совсем не случайно нравственным камертоном трилогии «Дети Арбата» становится образ Вари Ивановой.

Это вчерашняя школьница еще не слишком заметная в Сашиной компании. Ни влиятельных родственников, ни выдающихся способностей, ни общественного темперамента. Смазливое личико – вот и все преимущества.

Однако именно Варя оказалось рядом с Софьей Александровной после ареста ее сына. Не отвернулась, как другие, не прервала знакомство. Напротив, взяла под опеку. Безотказно готовила и носила передачи в тюрьму, а позже отправляла письма и посылки в Сибирь.

Романтическая влюбленность, порыв сострадания? Всего вперемежку. Но еще и протест против несправедливости.

И все-таки Варе в каком-то смысле легче. По крайней мере – психологически. Он отвергает «гения всех времен и народов» резко, категорически, подозревая в каждом его слове двойное дно, подвох, лицемерие. Для таких же, как Саша Панкратов, это отталкивание приобретало черты духовной драмы, внутреннего конфликта. Ведь имя генерального секретаря проецировалось для них на революцию, выступало ее символом и синонимом.

К концу романа нам известно одно – Саша выстоял, и не в последнюю очередь потому, что знал: «даже в этих диких условиях утверждаются высшие человеческие ценности. Сострадание – одно из них». (23; 678)

У каждого читателя есть, наверное, в этом романе свои наиболее чувствительные «точки», смысловые и эмоциональные. Одна из таких болевых точек ощущается в «проходном», незначительном эпизоде на последних страницах романа, когда читатель совместно с героями познал уже жар и холод, бездны зла и высоты мужества, политическое коварство и политическую наивность, растление душ и торжество душевного прозрения. В Мозгову прибывает ссыльная партийка с чуть ли не тридцатилетним стажем и привозит усыновленного ею сироту, сына кулаков-спецпереселенцев.

Один из ссыльных, Всеволод Сергеевич, не без ехидства говорит Саше, что это она, возможно, раскулачила и сослала родителей мальчика, а теперь сама попала в Сибирь и воспитывает их сына, терпя, во искупление былых грехов, муки и лишения. Но Саша с горячностью возражает: «Лидией Григорьевной, думаю, двигало то, что выше всех религий и идей – способность жертвовать собой ради других. И то, что это проявляется даже здесь, все это, повторяю, вселяет надежду: человеческое в человеке не убито и никогда не будет убито». (23; 635)

Реплика в споре с Всеволодом Сергеевичем произнесена по конкретному поводу, но это не отменяет ее универсальность, как и этическую весомость последних слов Саши в этом разговоре: « Человеческое в человеке не убито и никогда не будет убито». (23; 635)

С этим сознанием встречает Саша декабрь 1934 года, когда приходит долгожданная почта, где в одном из писем матери он находит приписку Вари. Приписку, к которой Варя шла так долго и понять которую Саша может тоже лишь после своего долгого пути: «Все еще впереди, черт возьми, все еще впереди! У него есть Варя, есть мама, люди вокруг, есть его думы, его мысли, все, что делает человека человеком!!! » (23; 675).

Такого рода «романтизированные герои», воплощающие оптимизм, веру, способность ни при каких условиях не поступаться совестью и честью, требовались, вероятно, автору, чтобы противопоставить злу и жестокости добро, не сломленное на тяжком пути испытаний и бед. И дело не в историческом масштабе противостоящих фигур, а в масштабе тех ценностей, которые они исповедуют и утверждают. Такие как Саша, Варя, Лидия Григорьевна, не думая о самовозвеличении, отстаивали человеческое достоинство, главное в котором – честь и сострадание.

«Дети Арбата» Рыбакова, как отражение эпохи «сталинизма».

Цели:

Обучающие: 1.Познакомить с творчеством А. Рыбакова, а именно с трилогией «Дети Арбата».

2. Показать взаимосвязь «сталинской эпохи» и молодого поколения.

3. Выявить отражение времени в образе молодого поколения.

Развивающие: 1. Развивать умение сопоставлять эпоху и поколение, анализировать, делать выводы.

Воспитывающие: 1. Воспитывать интерес к литературе, к творчеству А.Рыбакова, к истории страны.

2. Прививать любовь к Родине.

У: Здравствуйте, ребята. Обратите внимание на доску, где написан афоризм: «Нет человека, нет проблем». Как вы считаете, какому герою принадлежат эти слова? А в каком произведение они прозвучали и кто автор?

Д: Эти слова звучат в романе Анатолия Рыбакова «Дети Арбата», а герой их произнесший – это Иосиф Виссарионович Сталин.

У: Действительно, афоризм принадлежит Анатолию Рыбакову, но он настолько точно соответствует существующему в сознании большинства образу Сталина, что многие считают, что вождь действительно так говорил. Образ Сталина является одним из центральных в трилогии Рыбакова «Дети Арбата» к изучению которой мы приступим сегодня на уроке.

А сейчас во время сообщения биографии об авторе, запишите самые основные даты и события.

Биографическую справку о А. Н. Рыбакове сообщает учитель .

Рос А. Рыбаков в интеллигентной семье, мать увлекалась музыкой, хорошо пела. Отец - крупный инженер, имел прекрасную домашнюю библиотеку. На Арбате, в доме N 51 прошло пионерское детство автора. Учился в Московской опытно-показательной школе-коммуне имени Лепешинского (МОПШКа). Основной контингент ее составляли ребята, вернувшиеся с фронтов гражданской войны. Автор вспоминает, что школа учила искусству коллективизма, подлинной дружбе, искренности взаимоотношений. Как и Саша Панкратов, сам автор - двадцатидвухлетний студент Московского института инженеров транспорта, был репрессирован, три года отбывал в Сибири. В первые же дни войны А. Рыбаков ушел на фронт, воевал в 8-й гвардейской армии генерала Чуйкова рядовым. Закончил войну в звании майора, начальником автослужбы армии. Все военные годы он вел записи: "Нечто вроде дневника: из него-то (в городке Райхенбахе, в Германии, где прослужил еще год после Победы) и выросли наметки первой части «Кортика» .

Писать А. Рыбаков начал в 37 лет (А. С. Пушкин и В. В. Маяковский к этому возрасту уже ушли из жизни). В прошлом году Рыбакову исполнилось бы 100 лет. Ему удалось создать роман-эпопею обо всех живших и живущих, дать свой личный ответ на вопросы: почему такой дорогой ценой оплачена Победа? Где истоки трагедии 1941 года?

Ответы на эти вопросы требуют глубины знания эпохи, раскрытия связи исторических событий, определенных человеческих качеств. Но для того, чтобы разобраться в этих вопросах, нам очень важна история создания романа. По ходу сообщения вам следует законспектировать даты написания и публикации романа «Дети Арбата». Так же важные события способствующие выходу романа.

Сообщение ученика.

История создания «Детей Арбата».

Роман предназначался молодежи 60-х годов. А. Рыбаков в одном из интервью рассказывал: «Когда я писал «Кортик», я еще не мог взяться за такую сложную эпическую вещь, как роман о своем поколении. Время, когда сил для такого романа прибавилось, совпало с таким общественно значимым событием, как XX съезд партии, где впервые говорилось о культе личности Сталина. Наметки романа появились в 40-50-е годы. Окончен он был двадцать лет назад». Журнал «Новый мир» в 1966 году обещал вскоре опубликовать произведение А. Рыбакова, но даже А. Твардовскому не удалось осуществить это мероприятие. Не удалась и «вторая попытка» теперь уже журнала «Октябрь» в 1978 г.

«Дети Арбата» увидели свет в 1987 году и очень удачно совпали со временем: именно тогда роман был воспринят глубоко и заинтересованно. Сам А. Рыбаков в упомянутом интервью заявил: «Безусловно, публикация «Детей Арбата» является знамением времени. Не было бы марта 1985-го, не было бы у читателей этого романа». Вне обстановки гласности о «Детях Арбата» говорили б меж собой, вполголоса, а тогда авторитеты в нашей философии, социологии, экономике и истории откровенно дискутируют в различных аудиториях, исследуют причины нынешних неприятностей, публикуя интереснейшие статьи.

«Дети Арбата» - это художественное осмысление пережитого народом, это роман о правде жизни, это история семерых из поколения молодых людей посреволюционной и предвоенной эпохи. Начиная работу над романом, А. Рыбаков остановился на семерых действующих лицах (Саша Панкратов, Юра Шарок, Нина и Варя Ивановы, Лена Будягина, Максим Костин, Вадим Марасевич). Все они жили по соседству, дружили, делились сокровенными мыслями. Казалось, герои должны пройти один жизненный путь. Но драматически закончившийся убийством С. М. Кирова 1934-й год высветил главное в характерах персонажей. Кончилась безмятежная юность и несправедливая реальность обступила детей Арбата. Каждому из них предстояло сделать выбор...

У: Какими нравственными ценностями руководствуются герои, делая свой выбор?

Д: Молодые люди воспринимали жизнь по учебникам и политическим лозунгам. В конце двадцатых годов, как утверждает автор, арбатским ребятам Сталин вовсе не казался непререкаемым авторитетом. Молодежь 20-х годов сформировалась неспособной соглашаться на компромиссы ни при каких условиях, неспособной искусственно сотворить себе кумира. И в этом начало их трагической судьбы.

Они не заметили, как сложилась и укрепилась слепая преданность одному человеку. Борьбой за идеалы стали прикрывать жестокость. Наиболее эгоистичные ранее другие почувствовали надвигающиеся драматические перемены и пытались приспособиться к ним.

Сама эпоха предоставила право выбора героям. В высших кругах шла борьба, которую нельзя было не заметить. Трагическая участь постигла старую ленинскую гвардию (Орджоникидзе, Дзержинского, Луначарского, Покровского), а без них в ореоле вседозволенности властвовали исполнители Воли (Ягода, Берия, Ежов).

У:Какие общечеловеческие ценности создавало время?

Д: Честь, дружбу, благородство, нетерпимость к боли.

У: Жизнь экзаменовала каждого из семерых повзрослевших героев вариантом выбора. Но для того, чтобы узнать какой выбор делает Саша, проанализируем первую главу. (анализ фрагмента 1 главы страницы 12-15).

У: Что грозило человеку, если его мнение не совпадало с мнением партии?

Д: Такого человека ждало исключение из партии.

У: В данном эпизоде перед Панкратовым стоит выбор: рассказать все как есть, либо согласиться с мнением партии. Какой выбор делает Саша?

Д: Саша мог назвать Криворучко, спасая свою карьеру, но не сделал этого. Честный и принципиальный, Панкратов выбрал верность долгу, человечность - и стал средоточием моральной силы.

Д: - Обвинили в неудачном выпуске стенгазеты.

Упрекнули в бестактности, когда он покритиковал «мертвые лекции».

У: Как Саша воспринимает предъявленные ему обвинения?

Д: Панкратов близок по судьбе автору; вырос на Арбате, учился в МОПШКе. Среда сформировала крепкий характер прямого и честного человека, не способного на предательство ни идей, ни идеалов, ни друзей. Он из тех людей, которые не гнутся, а ломаются. Саша не мог постичь, как в свободной стране могла с ним случиться такая беда. Панкратов думал, что это ошибка, его восстановят в институте, стране нужны такие инженеры, и он должен быть рядом с такими же молодыми, полными оптимизма товарищами.

У: Почему от Саши ждут признания ошибок, хотят услышать, как он будет раскаиваться, чем будет оправдываться?

Д: Баулину, Глинской и таким, как они, не важно, раскается ли Саша, нужно чтобы он признал свою вину, и они, как за ниточку, будут разматывать клубок «преступлений» все с новой и новой силой. При этом будут страдать невинные люди, как Саша Панкратов.

У: Давайте прочитаем следующий фрагмент, после чего вы скажите какой выбор делает Юрий Шарок. (глава 3, страницы 35-37).

У: С какой просьбой Юрий идет к Ивану Григорьевичу?

Д: Для того, чтобы за него замолвили словечко, так как Шарок знает, что по распределению его отправят работать на периферию, и тогда прошай его мечта стать адвокатом. Юрий Шарок должен был работать юрисконсультом на заводе, но выбирает более престижное занятие. Он выбирал, исходя из сути своего характера: жизненная сила Шарока основана на страхе перед диктатором. Юра избирает силу власти, которая определяет его бытие, снимает с него всякую ответственность.

У: Как Иван Григорьевич ответил бы на такую просьбу Саше? Почему?

Д: Иван Григорьевич отказал бы Саше в такой просьбе, так как работать надо там, куда пошлет партия. Иван Григорьевич и Саша – это люди, которые не отделяют свою судьбу от судьбы страны.

У: Как вы думаете, а если бы Юрию пришлось, как и Саше отвечать на вопрос Баулина по поводу вины Криворучко, как бы он поступил?

Д: Скорее всего Юра бы подтвердил вину Криворучко, так как знал, если он поддержит Криворучко, то удар перейдет на него. Он не мог пожертвовать своей репутацией, ради другого.

У: На что идет Шарок ради своей цели?

Д: Он готов терпеть пренебрежение и унижение сейчас, зато потом в его руках будет власть, позволяющая вершить судьбы.

У: Как на фоне Юриного поступка выглядит Саша?

Д: Саша честный и принципиальный, он никогда не пойдет просить за себя, а будет добиваться всего сам, его не остановят трудности. Рыбаков сам отмечает, что обратись к Будягину с такой просьбой Саша Панкратов, Будягин бы ему отказал – работать надо там, куда посылает партия! А тому, кого не уважаешь, можно бросить кусок. Ведь для Юры не важно, что о нем подумают другие, главное – конечная цель, и каким путем он ее добьется, уходит на второй план. Даже среди товарищей его никто не уважал.

У: Конечно, Анатолий Рыбаков видит разнородность поколения «детей Арбата». Ведь рядом с романтиками, альтруистами был и готовый шагать по трупам Юрий Шарок. И все же такие, как Саша, определяли нравственную планку новой эпохи.

Слово учителя

Работая над романом, А. Рыбаков понял, что в канву романа все более властно стал входить Сталин: "Я все отчетливее осознавал, что без него - главной фигуры - картина эпохи не будет воссоздана во всем объеме".

И в самом деле. И. В. Сталин руководил нашей партией и государством почти тридцать лет. За это время страна преодолела немало трудностей: подавила контрреволюцию, провела коллективизацию, создала индустрию, прошла через Великую Отечественную войну к Победе. Люди привыкли связывать славу своей родины с именем Сталина. И, наверное, эта привычка толкает людей обращаться к автору "Детей Арбата" с письмами подобного толка.

Сообщение ученика.

Из писем к Анатолию Рыбакову.

"Возмущает меня больше всего то, что не только Сталин показан недалеким, мнительным человеком. Врагов Советской власти, по роману, нет, Сталин выдумывает их, а кто же тогда убивал лучших людей страны? В 1939 г. в Орджоникидзе сколько людей погибло, это что, Сталин сделал? Как же мы социализм построили, фашистов разгромили? Ведь в романе народ наш показан отсталым, а сибиряки даже глупыми (иначе не скажешь). Пусть бы А. Рыбаков показал Сталина жестоким, допустившим ошибки, но умным, с которым считались главы государств". Есть более категоричные письма: "...русскому народу повезло - в Политбюро нашелся т. Сталин, который сумел отгрызть левакам (Зиновьеву и Каменеву) их собачьи головы и сделать относительный прагматизм официальной линией партии". (Из почты журнала "Дружба народов", с. 258).

Слово учителя.

Подобные высказывания возможны потому, что долгое время история нашего государства представлялась в недосказанной форме: намеки, аллегория в освещении остросоциальных и политических проблем считались нормой. Нам известна горестная история пьесы "Дракон" Е. Шварца, а там автор только и посмел сказать, что "единственный способ избавиться от дракона - это иметь собственного". Блистательную аллегорию использовал Т. Абуладзе, создав в "Покаянии" маску тирана. О многих государственных и политических деятелях мы ничего не знали, и только сейчас едва успеваем следить за потоком реанимирующей информации.

Сообщение ученика.

Ознакомившись с некоторыми из документов прошлого, например, воспоминаниями о брате И. Т. Твардовского («Юность», 1988, N 4), размышлениями Е. Носова «Что мы перестраиваем?» («Литературная газета» от 24.IV.1999г.), письмом дипломата Ф. Раскольникова: «Бесконечен список Ваших преступлений. Бесконечен список Ваших жертв, нет возможности их перечислить. В лживой истории партии, написанной под Вашим руководством, Вы обокрали мертвых, убитых и опозоренных Вами людей и присвоили себе их подвиги и заслуги». («Огонек», 1987, N 26), начинаешь понимать, какая огромная цена была заплачена авторитету Сталина.

В отечественной художественной литературе Сталин был представлен и как исторический деятель, и как литературный персонаж впервые в «Детях Арбата». Об этом свидетельствуют письма читателей, процитируем одно из многих: «...молодежь, начитавшись бульварных исторических романов, лучше осведомлена о достоинствах фаворитов Екатерины Второй, чем о ЕГО, Сталина, соратниках и «прискорбных» деяниях этих соратников разного калибра и усердия. Взбудоражены и читатели постарше, которые воспитывались фильмами типа «Падение Берлина». (Из почты журнала «Дружба народов», с. 260).

Слово учителя.

Мужественному, не потерявшему веру писателю удалось показать исторически точно события 30-х годов, раскрыть сущность людей, руководивших государством, развенчать те судебные процессы, которые происходили над честными людьми. В «Детях Арбата» психологически обосновываются поступки героев и их мысли. Автор рассказал об эпохе, в которой обесценивалась человеческая жизнь, когда расстреливали без суда, а судили после расстрела, когда личное мнение расценивалось как измена родине. Руководитель государства рассуждал: «Смерть решает все проблемы. Нет человека и нет проблем».

У: С какой целью А. Рыбаков так подробно и последовательно исследует психологию власти?

Д: А. Рыбаков, используя архивные материалы, исторические факты и художественный вымысел пытается представить читателю «живого и действующего» Сталина.

Чтобы показать, как уверенность в собственной непогрешимости увела его от ленинских норм партийной и государственной политики,

Чтобы помочь оценить действия государственного деятеля для будущих поколений, научить выявлять «приспособленцев» и бездарей,

Чтобы не только вслед за А. Твардовским и Ю. Трифоновым подтвердить, что это было, но и объяснить, КАК ЭТО БЫЛО.

До сих пор еще находятся люди, тоскующие по твердому сталинскому типу руководства, они уверены в том, что быть сильным - удел избранных.

У: Мог ли всемогущий Сталин знать о существовании студента Панкратова?

Д: Саша оказывается в сложной системе государственного механизма. Дядя Марк осуществляет почти немыслимые экономические планы Сталина, а племянник «запачкан в политике». Судьба Панкратова вплетается в сложный узел человеческих отношений: Софья Александровна, Варя, тюремный библиотекарь - добрые начала общества; борьба добра и зла прослеживается во взаимоотношениях Лены и Шарока, Березина и Дьякова. Герои представляют ту часть народа, из среды которого Саша и ему подобные могли реально противостоять Деспоту.

У: Почему Саша не озлобился, не стал равнодушным после пережитого?

Д: Потому что живет исконное, человеческое чувство: Вари к сестре, Саши к матери. К концу романа нам известно одно – Саша выстоял, и не в последнюю очередь потому, что знал: «даже в этих диких условиях утверждаются высшие человеческие ценности. Сострадание – одно из них». « Человеческое в человеке не убито и никогда не будет убито» .

С этим сознанием встречает Саша декабрь 1934 года, когда приходит долгожданная почта, где в одном из писем матери он находит приписку Вари. Приписку, к которой Варя шла так долго и понять которую Саша может тоже лишь после своего долгого пути: «Все еще впереди, черт возьми, все еще впереди! У него есть Варя, есть мама, люди вокруг, есть его думы, его мысли, все, что делает человека человеком!!! »

У: Идеалы, которые сформировали взгляды Панкратова, оставались незыблемыми для Советской страны, и, что бы с героем ни происходило, они не менялись. Всеволод Сергеевич говорит Саше: «...из осколков своей веры вы пытаетесь слепить другой сосуд. Но не получится: осколки соединяются только в своей прежней форме. Или вернетесь к своей вере, или отвергните ее навсегда». Оппонент не понял главного, «сосуд» нравственных законов не разбивался для Панкратова, потому он с честью выходит из жизненных испытаний. Он занял место в строю рядом с героями трифоновского «Исчезновения» и с «Зубром» Гранина.

Современники Саши Панкратова, разделившие в 30-х годах его судьбу, пишут автору письма, в которых благодарят за правдивое изображение эпохи: «Спасибо за правду, хотя горько ее было читать, плакала, представляя, как терзали отца. А он член КПСС с 1905 г., 11 лет отсидел в Александровском Централе Иркутска как политкаторжанин. Н. Волохова». (Из почты «Дружбы народов», с. 263). «С 1935 г. наш отец подвергался беспрерывным издевательствам, был отстранен от работы, лишен пенсии, а с 1937 г. безвинно ушел в безвестность и был предан забвению на многие годы. Реабилитирован посмертно в 1955 г. Семья Касьяна испытала все последствия преследований, гонений, голода, нужды, моральных издевательств. Даже сына-школьника, комсомольца принуждали к ответу за несуществующие «грехи» отца. А старшая дочь, комсомольский работник, была исключена из партии, изгнана с пятого курса института и безвинно репрессирована. Благодарим за Ваш прекрасный труд. Касьян Р. С.». (Из почты «Дружбы народов», с. 264).

Рыбаков создал книгу, которая является энциклопедией и по которой мы можем судить о прошлом.

Домашнее задание. Написать сочинение на тему «человек и история в романе «Дети Арбата» А. Рыбакова».

Заключение

Во многих откликах на «Детей Арбата» А. Рыбакова один и тот же мотив: как же вовремя вышла эта книга, и хотя считается, что книги все-таки должны выходить по мере их написания, созданный в 1960-е годы роман Рыбакова смог стать событием социокультурной жизни только в 1987 год.

Теперь, когда страсти вокруг рыбаковского романа поулеглись и яростные споры о нем отошли в область истории, даже самые активные противники «Детей Арбата» вряд ли станут отрицать, что этой книге было суждено сыграть особую роль в нашем общественном развитии, о чем, в частности, свидетельствует резонанс в печати, какого не вызывало ни одно произведение литературы 80-х. Причем этот резонанс создали не профессиональные исследователи литературного процесса, а рядовые читатели журнала «Дружба народов». Даже пришлось посвятить часть очередного выпуска письмам читателей с откликами на роман. Каковы же причины повышенного читательского интереса к книге?

Во-первых, в атмосфере 1980-х годов оказались актуализированными приметы социально-политической и культурной жизни 1930-х годов. Так, Анатолий Рыбаков возвращает в русскую литературу тему ссылки, ранее звучавшую в произведениях Ф.М. Достоевского, А.П. Чехова. Ссылки и аресты – неотъемлемая часть сталинской эпохи. О масштабах репрессий и количестве заключенных в сталинское время еще никто так открыто со страниц литературы не говорил. В письмах автору люди выражали слова благодарности за сказанную «правду».

Во-вторых, когда в 1980-е год начинается открытие архивов и пересмотр самой концепции истории советского периода, возрастает интерес к любым свидетельствам, демифологизирующим события 1930-х годов, интересен становится и сам облик вождя. И роман Рыбакова стал первой книгой, где показан «Сталин-человек». Если вспомнить тот образ человека с трубкой, который еще недавно во множестве копий представал перед нами из книг, - контраст был разительным. Нестрогий, но справедливый Отец, несущий тяжкое бремя ответственности за подданных своей необъятной державы, - кровавый деспот, паук, плетущий нити заговора против своих вчерашних соратников, хладнокровно подготавливающий убийство Кирова, чтобы развязать террор. Показывая своего героя, Рыбаков раскрывает в подробных внутренних монологах его психологию и, главное, философию.

В-третьих, книга Рыбакова – свидетельство об эпохе «изнутри» (неслучайно в образе Саши Панкратова и деталях его биографии много от самого автора). Автор как бы дает срез эпохи 30-х годов, вводя в повествование молодое поколение, таких же мальчишек и девчонок, каким был читатель несколько лет назад. Это их время, каким бы они ни было. В Саше Панкратове, Нине Ивановой, Лене Будягиной каждый из читателей видел себя, заново переживал пройденное и, конечно, не мог остаться равнодушным к написанному, вследствие чего на редакцию «Дружбы нардов» посыпался шквал писем: события, произошедшие с этими арбатскими девчонками и мальчишками воспринимались как трагедия многих советских граждан (отметим попутно, что роман актуализировал и тему Арбатства в литературе, уже известную читателю по песенному творчеству Б. Окуджавы).

В-четвертых, Рыбаков обращается к вечным темам и проблемам не только в литературе, но и в обществе. К таким относятся тема человеческого существования в обществе, проблема творческой интеллигенции.

Здесь время диктует свои интересы: к моменту выхода романа в стране все без исключения слои советского общества испытывали психологический дискомфорт. В общественном сознании зрело понимание необходимости глубоких перемен, но заинтересованность в них была различной. Числено выросшей и более информированной советской интеллигенции всё труднее было мириться с подавлением свободного развития культуры, изолированностью страны от внешнего цивилизованного мира. Она остро ощущала на себе пагубность ядерной конфронтации с Западом и последствия афганской войны. Интеллигенция хотела подлинной демократии и индивидуальной свободы.

Перемен ждал мощный слой партийно-государственных чиновников, военных, обеспокоенных развалом государства. Чувствуется шаткость положения каждого. Все более растет неуверенность в завтрашнем дне. И если сегодня ты занимаешь весомое положение в обществе, гарантий, что ты завтра останешься на своем месте, нет. Такие, как Юрий Шарок, действуют исходя из собственной выгоды – получше устроится; такие, как Саша Панкратов, принимают «перестройку» как личную жизненную программу. Людей охватил страх, как и героев романа Рыбакова. Механический подход «друг – враг, добро – зло» теряет свою силу. Победители оказываются побежденными, кумиры – изгоями, гонители – гонимыми. Но, как и прежде, только вера в общечеловеческие ценности служит основой противостояния человека эпохе.

Важно отметить, что обозначенные «вечные» вопросы и ценности оказались актуализированы именно перестроечным временем, когда общество попыталось разобраться в событиях предыдущих пяти десятилетий и выстроить адекватную настоящему времени систему ценностей, и роман А. Рыбакова «Дети Арбата» в этой ситуации оказался текстом, отвечающим запросам времени.

Список литературы

1. Аннинский Л. Отцы и сыны / Л. Аннинский // Октябрь. - 1987. № 10. – с. 184-192.

2. Аннинский Л. Так это книга о Сталине / Л. Аннинский // Дружба народов. – 2001. -№ 1. – с. 219-223.

3.Бахнов Л. Версия Рыбакова: «Дети Арбата» / Л. Бахнов // Дружба народов. – 1990. - № 12. – с. 252-257.

4. Бочаров А. Противостояние / А. Бочаров // Октябрь. – 1987. № 10. – с. 179-184.

5. Волков С. Разговор с Анатолием Рыбаковым / С. Волков // Дружба народов. – 2000. -№ 1. – с. 191-202.

6. Герасимов Г. Дети Арбата возвращаются / Г. Герасимов // Новое время. – 2001. - № 1. – с. 40-41.

7. Говорят писатели // «Дети Арбата» Анатолия Рыбакова с разных точек зрения / Под ред. Ш.Г. Умерова. – М. : Советский писатель 1990. – с. 46-52.

8. Говорят читатели // «Дети Арбата» Анатолия Рыбакова с разных точек зрения / Под ред. Ш.Г. Умерова. – М. : Советский писатель 1990. – с. 77-82, 177-183, 258-261.

9. Гудков Л., Дубин Б., Страда В. Литература и общество: введение в социологию литературы / Л. Гудков, Б. Дубин, В. Страда. // М., РГГУ 1998.

10.Железнова Н., Рыбаков А. «Это, согласитесь, поступок» / Н. Железнова, А. Рыбаков // Литературное обозрение. – 1987. - № 9. – с. 5-24.

11. Золотусский И. Возвыщающее слово / И. Золотусский // Литературное обозрение. – 1988. № 6. – с.23-32.

13. Кожинов В. Правда и истина / В. Кожинов // Наш современник. – 1989. - № 4. – с. 160-175.

14. Куняев С. Размышления на старом Арбате // «Дети Арбата» Анатолия Рыбакова с разных точек зрения / Под ред. Ш.Г. Умерова. – М. : Советский писатель 1990. – с. 115-119.

15.Ланщиков А. «Мы все глядим в Наполеоны…» //«Дети Арбата» Анатолия Рыбакова с разных точек зрения / Под ред. Ш.Г. Умерова. – М. : Советский писатель 1990. – с. 52-77.

16. Латынина А. Договорить до конца // «Дети Арбата» Анатолия Рыбакова с разных точек зрения / Под ред. Ш.Г. Умерова. – М. : Советский писатель 1990. – с. 223-258.

17.Лацис А. С точки зрения современника // «Дети Арбата» Анатолия Рыбакова с разных точек зрения / Под ред. Ш.Г. Умерова. – М. : Советский писатель 1990. – с. 119-127.

18. Мир словарей – коллекция словарей и энциклопедий / (Электронный ресурс). – Режим доступа: http: // www.mirslovarei.com / soc_p

19. Немзер А. Версия Саши Панкратова // «Дети Арбата» Анатолия Рыбакова с разных точек зрения / Под ред. Ш.Г. Умерова. – М. : Советский писатель 1990. – с.82-115.

20. Новиков Вл. Те еще годы (Глазами пародиста) // «Дети Арбата» Анатолия Рыбакова с разных точек зрения / Под ред. Ш.Г. Умерова. – М. : Советский писатель 1990. – с. 220-223.

21. Окуджава Б. Меня воспитывал арбатский двор // «Дети Арбата» Анатолия Рыбакова с разных точек зрения / Под ред. Ш.Г. Умерова. – М. : Советский писатель 1990. – с. 127-130.

22. Осоцкий В. На плацдармах народной истории // «Дети Арбата» Анатолия Рыбакова с разных точек зрения / Под ред. Ш.Г. Умерова. – М. : Советский писатель 1990. – с. 183-220.

23. Рыбаков А. Дети Арбата. Книга первая. Дети Арбата. / Рыбаков А. // Санкт-Петербург. «Амфора», 2004.

24. Рыбаков А. Дети Арбата. Книга вторая. Страх / А. Рыбаков // Санкт-Петербург. «Амфора», 2004.

25. Рыбаков А. Дети Арбата. Книга третья. Прах и пепел / А. Рыбаков // Санкт-Петербург. «Амфора», 2004.

26. Сакулин П. Н. Социологический метод в литературоведении / П.Н. Сакулин // М., 1925.

27. Теракопян Л. Завершение спора, или все сначала… / Л. Теракопян // Литературное обозрение. – 1996. - № 1. – с. 39-47.

28. Устюжанин Д. Эти непростые 30-е годы: Ст. 2-я «Эстафета памяти»: Роман А. Рыбакова « Дети Арбата» / Д. Устюжанин // Литература в школе. – 1988. – № 2. – с. 12-23.

29. Федь Н. О чем спор? / Н. Федь // Наш современник. – 1988. - № 6. – с. 163-184.

30. Шик Э. «И только правда ко двору!» / Э. Шик // Сибирские огни. – 1989. - № 8. – с. 168-176.

31. Шюккинг Л. Социология литературного вкуса / Л. Шюккинг // Л., 1928.