Михаил Шац и Татьяна Лазарева на съемках программы "Хорошие шутки".

материалы пресс-служб.

Михаил Шац: «Я - типичный подкаблучник»

Известный телеведущий является сильной половиной творческого и семейного дуэта с Татьяной Лазаревой. Телевизионная карьера пары сделала новый вираж: на экран вернулись «Хорошие шутки».

Известный телеведущий является сильной половиной творческого и семейного дуэта с Татьяной Лазаревой. В последнее время его имя чаще появляется на страницах газет в связи с заметками об оппозиции, но повод поговорить о ТВ у нас тоже есть: на экран вернулись «Хорошие шутки».

— Михаил Григорьевич, я вас прекрасно помню еще со времен «О. С. П.-студии», но с тех пор многое изменилось. Вы стали большим теленачальником, продюсером, и вместо актерства теперь в благородном костюме издеваетесь над нашими звездами. Как вы считаете: вследствие всех этих перемен вы для себя что-то приобрели или потеряли?
— Во-первых, я не очень согласен с вашим определением моего статуса. Я не считаю свою должность большой и прежде всего остаюсь телеведущим. Хотя, наверное, приобретя за эти годы опыт, я пользуюсь им, пытаясь производить те программы, которые мне нравятся. И я ни в коем случае не издеваюсь над нашими звездами. Более того, не склонен согласиться, что наличие статуса позволяет это делать. Во-вторых, наверное, я просто стал старше. А вся логика изменений в моей жизни продиктована любопытством, которое меня ведет вперед. Из любопытства я стал врачом, потом из любопытства стал заниматься КВН, также из любопытства затем стал телеведущим. И вот сейчас — в некоторой степени функционером.

— Но чувства юмора при этом никак не растеряли?
— Об этом судить не мне, а людям, которые со мною общаются. Иронию к жизни я не потерял, это точно. А уж чувство юмора — как бог даст.

— Не жалеете, что теперь нет возможности заниматься актерской профессией на ТВ, как это было в «О. С. П.-студии»?
— В свое время в «О. С. П.» мы переиграли все, что возможно было для нас на тот момент, и накопилась некая усталость от этого. Опять же возник вопрос: а можно ли делать программу, не играя во что-то? Так появились передачи, основанные на импровизации, что позволяет нам не готовиться к ним заранее. А во-вторых, ни во что не играть.

— С кем-то из коллег по «О. С. П.» поддерживаете отношения?
— Не могу сказать, что мы поддерживаем отношения. Мы редко видимся, редко общаемся; скорее, у каждого из нас — своя жизнь. Но мы приблизительно понимаем, где кто находится в данный момент. Кто-то в Интернете, кто-то на телевидении, кто-то между телевидением и Интернетом. Всех далеко разбросало по жизни в разных направлениях.

— Я читала, что при подготовке новой серии «Хороших шуток» вы испытали практически все конкурсы на себе. Не хотели бы пригласить бывших оэспэшников, разделиться на две команды и всем вместе принять участие в программе?
— Не знаю, что бы из этого получилось! Боюсь, мне пришлось бы участвовать во всех конкурсах одному. (Смеется.)

— А вообще насколько охотно звезды соглашаются валять дурака у вас в программе?
— По-разному. Никто не воспринимает ее как нечто обязательное. Это достаточно давнее шоу, и в нем, по-моему, уже перебывали все кто угодно. Те люди, которые приходят к нам сейчас, делают это потому, что они получают от этого удовольствие. А не потому, что испытывают желание «засветиться в ящике», чтобы их помнили.

— А что в вашем понимании действительно хороший юмор? Уж очень название у вашей программы «говорящее».
— Меня так часто об этом спрашивают, что мне уже даже стыдно стало из-за названия. Наверняка многим оно режет слух, потому что в этой фразе сквозит какая-то самоуверенность. Но это название придумали не мы: нам его дали, и мы забыли об этом. Хорошие шутки для меня — это те шутки, от которых испытываешь удовольствие ты и окружающие. Сложно сказать, что такое хороший или плохой юмор. Каждый определяет это для себя сам, без чьих-либо советов. Советы в юморе — это последнее дело. Я могу вам посоветовать фильм с хорошим актером. А говорить о юморе достаточно сложно.

— Но вы следите за тем, что появляется в этом жанре?
— Конечно, я что-то смотрю. Не являюсь фанатом какой-то программы, кроме футбола. Но если появляется что-то новое — я посматриваю. Не могу сказать, что меня что-то поразило в последнее время.

— А к анекдотам как относитесь?
— Ужасно! (Смеется.) Когда меня просят рассказать анекдот, я чувствую себя полным идиотом. А хорошие анекдоты забываю быстро.

— КВН, как ветеран движения, смотрите?
— Ветераны движения уже практически не двигаются! Я очень редко смотрю КВН, по большим праздникам. Вот, к примеру, на 50-летие КВН смотрел, потому что в нем участвовал. С тех пор не смотрел ничего. А в жюри там я уже был — моя мечта исполнилась, и этого достаточно. Если меня будут приглашать часто, я могу превратиться в Гусмана. А я не хочу этого. (Смеется.)

— Дорожите имиджем?
— Меньше всего, когда я что-то делаю, я думаю об имидже. Это последнее, что возникает у меня в голове. Возможно, это неправильно. Воспитание, окружение, дети — вот то, что, пожалуй, влияет на мои поступки.

— Но вам важно, что пишет о вас пресса?
— Естественно, особенно в последние месяцы. Наконец-то я могу сказать, что поучаствовал в каких-то скандалах. Прямо вот было настоящее ощущение! Конечно, я что-то читаю и смотрю, но далеко не всегда на это реагирую. Да, что-то откладывается в голове, но не это ведет меня по жизни. Иногда бывает обидно, иногда возникает недоумение. Не это главное.

— В последнее время ваше имя стало появляться в газетах в связи с политическими событиями. Неожиданно для вас.
— Неожиданно для вас. (Смеется.) А для меня — почему же? Я это делаю в здравом уме, не пьяным, не под влиянием наркотических средств. И для меня все абсолютно ожидаемо.

— Раньше вы не были замечены ни в чем подобном. Что подтолкнуло пойти на баррикады?
— Думаю, возраст. Если и дальше откладывать все на будущее: мол, со следующей недели я начну говорить то, что думаю… Так можно и до следующей недели не дожить. Поэтому не нужно ничего откладывать, так я для себя решил.

— Думаете, вы в силах что-то изменить?
— Я абсолютно уверен, что я в силах что-то сказать. Это уже первый шаг. А когда ты уверен, что можешь что-то сказать, у тебя все чаще появляется ощущение, что ты можешь что-то изменить.

— О каком-то логичном продолжении задумываетесь? Может быть, вступите в партию?
— Я задумываюсь только о том, чтобы мои слова не расходились с делом. И в этом смысле не исключаю для себя любого продолжения этой истории, потому что мне очень хочется, чтобы это не оказалось просто яркой развлекательной зимой, которую мы все провели на улице.

— На все митинги вы ходили вместе с Татьяной…
— Да, это был наш общий выбор.

— То есть вы единомышленники в этом вопросе?
— Абсолютно.

— А насколько часты для вас вообще разногласия в семье?
— Конечно, они возникают. Мы обычная, нормальная семья. Хотя, наверное, не совсем обычная и не совсем нормальная. (Смеется.) Поскольку у нас трое детей, то эти разногласия возникают каждый день. Это абсолютно типично для всех. Меня часто спрашивают: «А шутите ли вы дома?» или «Вы вместе работаете, потому что вы одна семья?» Я уже столько раз отвечал на все эти вопросы, что даже не знаю правильный ответ. Так вышло, так у нас с Таней получилось.

— Говорят, за время долгого брака супруги становятся похожи друг на друга…
— Внешне? Надеюсь, Таня не прочитает этого. (Смеется.) А по поводу внутреннего сходства… Во всяком случае, мы стали друг другу больше прощать. А раз мы прощаем — значит, понимаем наше различие. Все логично.

— Когда история вашего знакомства только начиналась, вы долго добивались Татьяны, ухаживали, можно даже сказать, ждали ее. То есть инициатива исходила от вас, что, наверное, опровергает стереотип, что выбор обычно делает женщина. Вы своим поведением показали, что может быть по-другому.
— Я рад, что кому-то что-то доказал. И в первую очередь, видимо, Татьяне. Так что, если кто-то воспользуется моим методом и добьется успеха, пусть пришлет мне цветы. (Смеется.) У нас получилось так. Уверен, что существует еще несколько миллиардов способов, как добиться своей цели. И что несколько миллиардов человек их найдут.

— Если инициатива в отношениях исходила от вас, наверное, вы и должны быть в семье однозначно главным?
— Нет, в этом смысле я являюсь типичным примером подкаблучника. Вообще большинство решений у нас принимает Татьяна со словами: «Миша, давай посоветуемся!»

— И дети тоже вьют веревки?
— Скорее, они просто живут. Дети очень разные, хорошие, и вызывают только положительные чувства. Каждый в своем возрасте, у каждого свои плюсы и минусы, проблемы. Но в целом они, конечно, доставляют радость, что и должны делать дети. Это их единственная обязанность.

— Кому из детей приходится уделять больше внимания?
— У каждого сейчас какие-то переломные моменты в жизни. Естественно, младшая, Антонина, у нас сейчас лидер по вниманию. Она много и смешно говорит, смешно двигается. Собственно, делает то, что должен делать человек в пять лет. Старший сын, Степан, находится на пороге взрослой жизни, у средней Софьи — своя подростковая история. Каждому нужно что-то сказать, что-то от них выслушать — это обычная история.

— На вас лежат какие-то определенные обязанности как на отце? Что, например, делаете только вы?
— Их, как ни странно, не очень много. Например, я читаю детям на ночь. С этим они обращаются только ко мне. Во всех остальных случаях ходят мимо с криками: «Мама! Мама!». Так что в этом смысле у меня довольно мало обязанностей.

— А читаете вы Антонине журнал «Красная Бурда», кажется?
— Да, у нас был такой период. (Смеется.) Тоня всегда ждала новых выпусков. А сейчас мы прочитали «Волшебник Изумрудного города», «Урфин Джюс и его деревянные солдаты» и начали «Семь подземных королей». Антонина очень много слушает и, мне кажется, уже прослушала больше книг, чем ее старшие брат и сестра за всю жизнь. Я этому только рад.

— Смотря на детей, вспоминаете свое детство? Оно сильно отличается от детства ваших наследников?
— Конечно. Жизнь у них бурлит и проходит в таком информационном потоке, что они уже изначально впереди нас. Это не обсуждаемо. Они гораздо больше нас знают, больше ездят, путешествуют. Правда, к чему это приведет — большой вопрос. Наверное, каждое поколение заслуживает своего детства. Я как-то спокойно все это анализирую, без выводов.

— А у вас какие самые яркие воспоминания остались об этом периоде?
— Детство я всегда вспоминаю с теплотой. Оно было прекрасным, и я безумно благодарен и маме, и папе. Это нормальное детство типичного советского мальчика, в семье врача и преподавателя. С детским садом, со школой, с кружком во Дворце пионеров, с поездками в Эстонию. Было хорошо, светло, тепло, не голодно.
— Кружок во Дворе пионеров — это секция бокса?
— Я ходил в кружок авиамоделирования, но недолго. Секция бокса была отдельно.

— Какие-то навыки остались?
— Боксом я занимался недолго, чуть больше полугода, пока меня не исключили оттуда за то, что я толкнул мальчика в коридоре у себя в школе. Тренер у нас был не простой, а советский, с моралью. И посчитал, что, раз я толкнул мальчика, значит, больше боксом заниматься не буду. Потом еще были шахматы. Но, честно говоря, не могу сказать, что мне что-то пригодилось из того, что я узнал в кружках и секциях. Не там, видимо, формировались мои навыки и умения.

— Зато от профессии врача осталось умение делать уколы. Если вдруг заболеют дети, укол сможете сделать?
— Мне кажется, у меня стерлось все. Как будто была какая-то специальная кнопка, которая отключилась, когда я снял белый халат и повесил его на крючок. Либо ты врач и должен следовать клятве Гиппократа, либо ты не врач. Я предпочитаю второе. Я работал в достаточно специфических областях медицины, где очень важны квалификация, умения и знания. И если ты понимаешь, что все это не соответствует уровню, то лучше их вообще не употреблять и не использовать. Но, естественно, если что, оказать первую медицинскую помощь — посчитать пульс, измерить давление — я смогу.

— А когда вы обращаетесь за помощью к врачам, бывает, что те, кто знает вашу биографию, смотрят на вас как на коллегу?
— В Питере большей частью. Если я там бываю в больницах, то иногда встречаю своих однокурсников, которые уже завотделениями, есть профессора, но их мало. Окончание нашего курса совпало с катастрофой в советской медицине, и многие были вынуждены уйти из профессии и заниматься чем-то другим.

— Сейчас самым большим вашим увлечением остается футбол.
— Из игр, пожалуй, да.

— Когда-то вы мечтали снять комедию о футболе.
— Такую комедию уже кто-то снял. Я ее посмотрел и перестал об этом мечтать.

— Зато сами недавно снялись в фильме «Чапаев, Чапаев». Съемки закончились?
— Да, сейчас приступаю к озвучанию. Но это была достаточно стремная работа. Не просто андеграунд, а даже еще ниже. (Смеется.) Хотя мне очень понравилось. «Митьков» я знаю еще с института, помню выставки, которые они делали. Любопытство к этим людям осталось, и когда я получил от них предложение — мне было лестно и приятно. Потом, я же согласился сниматься не за гонорар, а из интереса. Пополнил свою коллекцию работ, не более того.

— Недавно вас спросили, чего еще можно ждать от вашего дуэта с Татьяной, и вы сказали: либо новый телевизионный проект, либо четвертый ребенок. Что вероятнее?
— Вероятнее, новый четвертый телевизионный проект. То есть что-то среднее. (Смеется.) У меня есть несколько новых телепроектов, которые я сейчас продюсирую и которые должны выйти осенью. Есть еще ряд задумок, которые нужно будет где-то реализовать. Честно говоря, я вполне доволен своей телевизионной судьбой.

— Когда-то вы сказали, что в 60−70 лет представляете себя на белой яхте, качающейся на волнах в какой-то красивой бухте. Ваши представления о будущем не изменились?
— Я не отказываюсь от того, что сказал, и такой вариант меня устраивает. Хотя в последнее время я понял, что могут быть и другие. В зависимости от того, как сложится ситуация в стране, это может быть совершенно противоположная история, связанная с не очень красивыми пейзажами в других регионах. Так что в последнее время мысль о яхте стала ускользать от меня.

— Другие регионы страны — я надеюсь, нашей? Или в связи с оппозиционными настроениями вы намерены покинуть Россию? У вас ведь, кажется, есть дом в Испании?
— Нет, мы просто снимаем там часто жилье, любим отдыхать в Марбелье. Мысли уехать навсегда из страны у меня нет. А путешествовать — да, мы любим. Этим летом планируем помимо Испании большое путешествие в Штаты с детьми. Пока вся семья еще может собраться, старшие дети еще не посылают нас подальше, мы хотим воспользоваться такой возможностью.

Телеведущий откровенно ответил на вопросы гендиректора телеканала "Дождь".

Известный телеведущий и шоумен Михаил Шац побывал на съемках интервью у Натальи Синдеевой на канале "Дождь" и рассказал о своих отношениях с женой - Татьяной Лазаревой, об уходе с ТВ и своих планах на будущее.

В беседе с гендиректором телеканала он подчеркнул, что не разошелся с Татьяной, хотя их семейная жизнь действительно сильно изменилась - супруга с младшей дочкой сейчас живет в Испании, а Михаил остался в Москве.

"Тане хочется инткббээ жить там... Мне хочется жить здесь, потому что меня устраивает больше динамизм этого города. Какие-то возможности, которые он предоставляет. Там мне скучно", - сказал Шац.

По признанию знаменитости, серьезные изменения в их с Татьяной жизни начались после того, как они потеряли работу.

"Это был и бизнес, и творчество. Все вместе. Это скрепляло нас в одно целое. И потом это все рухнуло. И мы остались каждый с ощущением того, что надо что-то менять, и надо что-то делать новое. И в этом смысле каждый из нас решил делать что-то свое", - пояснил он.

Шац пояснил, что после жесткого увольнения с телеканала СТС в его жизни наступила "пустота", которую он сначала частично закрыл работой на канале "НТВ+". Затем он съездил на Олимпиаду, а по возвращении "началась Украина", после которой он "получил оглоблей по голове" за пост в Facebook.

За все время после увольнения ему поступило всего два предложения о работе - от ныне отбывающего срок экс-губернатора Кировской области Никиты Белых и главного редактора радиостанции "Эхо Москвы" Алексея Венедиктова. По словам Михаила за это он им безмерно благодарен. Однако оба предложения Шац отклонил, так как оба варианта были "из разряда не для нас".

Также Михаил вспомнил свою недавнюю встречу с Сергеем Светлаковым из-за которой у него произошло "последнее выгорание" его "болезненной страсти", связанной с возвращением на телевидение. По его словам, не так давно канал СТС решил вернуть в свой эфир шоу "Слава Богу, ты пришел!", ведущим которого Шац был 4 года. По его словам, в обновленном релизе нигде не упоминается его фамилии, что, безусловно, сильно задело телеведущего.

"Я вылетаю из Шереметьево и вдруг встречаюсь в дверях со Светлаковым (одним из продюсеров шоу "Слава Богу, ты пришел!" - прим. ред.). Мы поздоровались и даже обнялись. Он говорит: "Миш, я давно хотел тебе позвонить - телефона не было". Я ему отвечаю: "Ну, о чем ты говоришь!" Диктую телефон. Он набирает меня, и у него высвечивается - "Михаил Шац"", - вспоминает он.

Шоумен, продюсер, член Академии Российского телевидения, муж телеведущей Татьяны Лазаревой Михаил Шац в большом интервью Радио Свобода рассказывает о том, как складывается его жизнь после участия в протестном движении и ухода из большого федерального эфира.

– Мы все прекрасно знаем, кто такой Михаил Шац. Но тебя очень давно не видно в телевизоре и не слышно по радио. Думаю, многим интересно, чем ты сейчас занимаешься.

– У меня очень интересные занятия сейчас. Во-первых, я занимаюсь благотворительным фондом "Созидание" , с которым я лет пятнадцать уже сотрудничаю. Началось все с обычной корпоративной вечеринки, а закончилось все тем, что я, Таня (Лазарева) и Саша Пушной вошли в попечительский совет. А я, более того, с апреля возглавляю его. И занимаюсь этим довольно активно. Это интересная и очень предметная задача, что мне нравится.

– Во-вторых?

– Второй предмет моей деятельности – это ТСЖ. Это тоже очень интересно.

– Сережа Белоголовцев после существенного перерыва на телевидении, в котором он занимался театральной антрепризой, вернулся в эфир сразу в нескольких программах. На НТВ он есть в сатирическом "Салтыков-Щедрин шоу". О ЖКХ, кстати, в основном высказываются они. И еще он ведет викторину про кино на телеканале "Че". Есть еще загадочный Паша Кабанов , она же Клара Захаровна. Вот чем занимается Паша, я не знаю. Но он жив. Жив и самодостаточен. Он много путешествовал. Но чем конкретно он занимается, чем зарабатывает, я не знаю.

– Что происходит с юмористическим развлекательным телевидением в России? Следишь за этим?

– Я не то чтобы большой и пристальный телезритель. Если что-то попадает в поле зрения, то я смотрю. Я не Арина Бородина в этом смысле точно. Не отслеживаю. Но вообще, на мой взгляд, развлекательное телевидение процветает в разных формах. Есть, понятно, безусловные лидеры – Ваня Ургант. Ваня осуществил свою мечту. Он делает то самое late night show, о котором всегда мечтал. Делает профессионально, солидно.

– Вопрос про чувство юмора. За годы работы с этим самым чувством ты понял, что такое русское чувство юмора? Оно какое-то особенное? Оно отличается чем-то от английского, немецкого, американского?

– На мой взгляд, чувство юмора – это вещь безграничная. Можно посмеяться в любой компании, не важно, кто в ней: англичане, немцы, евреи или русские. Удачная фраза вызовет смех в любой компании. Главное в чувстве юмора, чтобы тебя поняли. Но я не вижу никаких национальных особенностей в этом смысле. Смешная и понятная для всех вещь вызовет смех. Юмор настолько разнообразен, в нем столько граней… Вот зачем нам говорить о радуге? Она просто есть и удовольствие доставляет. Я помню, как в "О.С.П.-студии" мы зачитывались учебниками Евгения Вагановича Петросяна: он раскладывал на графиках, как правильно подать шутку, когда надо добить ее на второй волне, третьей и, наконец, на четвертой уничтожить зал окончательно. Это все довольно забавно.

– Есть такие учебники? Азбука Петросяна?

– Были! Точно! Теория юмора. Если хочешь, почитай. Доставит тебе удовольствие, я уверен.

– Не хочу.

– Не читай.

– Ты все еще являешься членом Академии российского телевидения?

– Формально, видимо. Но я абсолютно сознательно не участвую ни в каких мероприятиях.

– Почему?

Свет от меня давно уже не исходит – мне нечего распространять, мне нечем делиться с молодыми телевизионщиками

– Потому что я не вижу в этом никакого смысла. Звание это? Должность? Не знаю, как назвать. Звание это обязывает людей, достигших определенных успехов в телевидении, нести какую-то общественную нагрузку, распространяя свет от себя на всю страну. Но так как свет от меня давно уже не исходит – мне нечего распространять, мне нечем делиться с молодыми телевизионщиками. К тому же реформа, которая произошла в Академии пару лет назад, отрезала кластер академиков от принятия конкретных решений. Я года три не получаю никаких приглашений ни на какие церемонии. Я не получаю приглашения на участие в комитетах, которые определяют номинантов. Формально меня никто не исключал, но фактически я не являюсь академиком.

– Все-таки суть членства в Академии заключается не в том, чтобы распространять свой свет, а в том, чтобы собирать кусочки света и выбирать, какой из этого света светлее.

– Это вообще довольно сложная система. Будучи активным членом этого сообщества, я плохо понимал, как это все функционирует. Были огромные проблемы, какие-то постоянные корпоративные обиды друг на друга. И вся деятельность Академии в последние годы была направлена на то, чтобы принять обратно в свое лоно ВГТРК, примириться с НТВ, дать возможность ТНТ выставить кого-то. Все это какими-то жесткими хирургическими методами произошло, но в результате этих хирургических мер мы были отрезаны и перестали являться частью того света.

– Как аппендицит.

– Или еще что похуже. Киста какая-нибудь.

– Ты хотел бы вернуться в большой телевизионный эфир? И если да, то что это был бы за эфир? Что это за программа была бы? Есть такие фантазии?

– Последние годы в связи со всем происходящим я четко понимаю, что заниматься развлекательным телевидением – простой ржакой – уже сложно. Когда мы делали такое телевидение, у нас был внутренний пофигизм, драйв. Это такая штука, когда тебя просто прет, и ты это делаешь, потому что тебе этого хочется. Это желание угасает. Если сейчас что-то и может произойти, то скорее в спорте. В общем-то, спорт – это нейтральная территория… хотя уже не совсем нейтральная. Последний год ее сильно трясет.

– Спорт в политическом авангарде находится сейчас.

– Да, но найти в спорте небольшой участочек, огороженный забором, можно. Футбол больше подходит для этого. Олимпийское движение очень сильно будоражит, туда лучше не соваться. А вот в футболе что-то сделать хотелось бы.

– Заниматься ржакой на злобу дня интересно было бы?

– Это очень крутой жанр. Года три назад я просто горел этим. Но сейчас это смех в заполненной молчащими людьми комнате. Довольно странное ощущение: ты один смеешься, а все сидят и просто смотрят на тебя. Это не очень приятно. Нет никакого смысла сейчас этим заниматься.

– Ты имеешь в виду, что сейчас нет запроса на политическую сатиру?

– Запрос, может быть, и есть. Но фидбека при этом у тебя не будет. Мы позанимались "Телевидением на коленке"…

– И почему перестали?

– Началось все с того, что был драйв после моего увольнения. Хотелось показать: подождите, мы еще ого-го! Собралась удивительная команда. В тот период как раз без работы гуляли талантливые люди, не понимая, что им делать. Мы вместе собрались на кухне, сидели и что-то обсуждали. Я никогда не мог подумать, что смогу делать передачу с Филиппом Бахтиным, например. Или с Андреем Лошаком. Почему я вдруг с Андреем Лошаком?.. Не понятно совершенно, но интересно дико. Были молодые ребята Арсений и Катя, известные по проекту "Перзидент Роиссии". Катька Гордеева какое-то время к нам ходила. Демьян Кудрявцев нас консультировал. В середине десятых никто бы никогда не поверил, что все эти люди могут вместе что-то делать. Коллектив мечты! И вот мы сляпали такую программку, которую выкинули в интернет. После выхода первого ролика я ехал в машине и слушал "Коммерсант FM": Михаил Шац с Татьяной Лазаревой выпустили новую программу, по оценкам экспертного сообщества это что-то вообще невообразимое, и мы просто не знаем, что с этим сделать. Я был в шоке, потому что просто не ожидал такой реакции.

– Вы-то просто на кухне выпивали.

– По сути – да. Это снималось на фотоаппарат. Мы платили за студию пять-шесть тысяч рублей. Еще тысячу платили монтажеру. Бюджет каждого выпуска был точно меньше десяти тысяч рублей. Потом совершенно случайно так совпало, что Путин развелся со своей женой Людмилой, а мы в эту минуту сидели и что-то пытались сочинять. Через два часа после этой новости мы сляпали выпуск и собрали порядка 800 000 просмотров. И мы поняли, что дело это серьезное. Это аудитория, сравнимая с федеральными каналами. И последствия были такие же, кстати.

– Какие?

– Многие стали отказываться от этого проекта. Отказался Филипп Бахтин, который сказал, что у него другие планы. Он хочет растить детей, воспитывать их, собирать их в лагеря. Рядом оставалось мало людей, а мы понимали, что это не какая-то залипуха, которая просто доставляет драйв и кайф.

– А это уже ответственность, которую с вами никто не разделил.

– Это ответственность. Надо нанимать людей, искать деньги, авторов, все это ставить на поток… и выльется это все опять в какую-то скучную рутинную телевизионную картину, только другого масштаба. И все в итоге потихонечку сошло на нет. Такая история у "Телевидения на коленке". Но вообще проект приятный. Очень много хороших воспоминаний о нем.

– Как ты думаешь, случится ли в России глобальный реюнион всех этих прекрасных людей, о которых ты сказал выше, но не в масштабе твоей кухни, а в масштабе большого телеэфира?

– Я уверен, что это произойдет. У меня нет ни малейших сомнений в этом.

– Когда?

– Когда эти люди соединятся. Не спрашивай меня, пожалуйста, год и число – не надо.

– Не год и не число. Я спрашиваю про событие. Что должно произойти, чтобы случился реюнион?

– Я верю в то, что талантливые люди востребованы все равно. И когда-то это станет понятно на каком-то другом уровне. Будет другая комбинация чувств, эмоций и обстоятельств, которая позволит этим людям собраться. Я в этом не сомневаюсь. Для всех этих людей Россия, все происходящее в России – это важно. Это осталось важным. Не имеет значения, где они сейчас находятся. Все равно они мысленно здесь. И стремление попасть сюда и работать здесь останется. Для этого должно произойти что-то. Или даже что-то не одно.

– Расскажи чуть подробнее о благотворительности, которой вы с женой занимаетесь. У этого какие-то личные мотивы? Вы таким образом заполняли образовавшуюся пустоту, образовавшееся свободное время? Что вас к этому толкнуло?

– Что касается Тани, то она этому уделяла всегда много внимания. Мы с Пушным были вагончиками у этого локомотива, а Таня всегда очень много времени давала фонду и стремлению сделать что-то хорошее. Обстоятельства, изменившиеся в последнее время, таковы, что времени свободного действительно стало много. Обстоятельства эти таковы, что ты можешь вообще делать все что угодно. Благотворительность – это то, чем сейчас точно стоит заниматься. Это очень хорошее оправдание своей жизни. Я действительно могу что-то изменить: не в больших масштабах, но в масштабах конкретной жизни. Не воспользоваться такой возможностью, наверное, глупо. Если не преступно. Это очень очищает, дает смысл жизни, я всем рекомендую.

– Ты все еще интересуешься политикой? Следишь за ней?

– Я слежу. Политика бегает по стене, как слайды. Я читаю, краем глаза вижу что-то. Но политика для меня никогда не была амбицией. Я не хотел быть политиком. Вакцинация, которая у меня произошла, окончательно отбила желание туда попасть. Вообще не мое.

– А на выборы осенью пойдешь?

– Нет, на выборы я не пойду. Хотя я и был членом участковой избирательной комиссии. Съездил два года назад на выборы в Питер. Это был простой участок в средней школе в центре города. Председателем комиссии был директор школы. Это была физически тяжелая работа. Ты заходишь в семь утра и до трех часов ночи сидишь. Все, о чем пишут в СМИ, происходит на твоих глазах…

– Карусели?

Приносили пачки уже подписанных бюллетеней с внесенными данными. Это было существенное количество голосов, которое меняло результат

– Не карусели даже. Технологии все время меняются. В тот год, когда я был, происходили фантастические вещи. Приносили пачки уже подписанных бюллетеней с внесенными данными. Это было существенное количество голосов, которое меняло результат. За саму идею справедливых выборов я начинал бороться, кричать, грозить (хотя как я могу испортить жизнь члену избирательной комиссии?). И вот сейчас выборы в сентябре… Я не понимаю, ради кого я поеду на выборы? Ради того, чтобы три справоросса вошли в следующую Госдуму? Или коммунисты какие-то? Все это настолько скучно, что сейчас вообще не имеет никакого смысла. Я понимаю, что вызову какую-то негативную реакцию, но это мое мнение. Не хочу участвовать в этом.

– Перемены в России возможны не благодаря выборам?

– Ну не благодаря этим точно. Сто процентов.

– Росстат опубликовал свежую статистику, согласно которой Россия переживает существенную волну эмиграции за последние двадцать лет. Только в прошлом году из России эмигрировали 350 000 человек. Как ты считаешь, это тревожный сигнал для страны и для государства? Или не стоит эту ситуацию драматизировать: как уехали, так и обратно вернутся?

– Любой уезжающий человек из страны по каким-то причинам – это всегда тревожный сигнал. Я знаю довольно большое количество людей из моего окружения, которые уехали, я понимаю их мотивы. Это очень тревожно. Потому что уезжают ребята, которые могут изменить мир и хотят это сделать.

– Они и будут это делать. Просто в другой стране.

– Наверное. Да. Но нам-то важно, чтобы они это здесь делали. Это было бы гораздо эффективнее для нас. Эти люди меняют вокруг себя очень многое. Я не буду называть фамилии ребят, которые сейчас в Силиконовой долине творят совершенно фантастические вещи. Катя Романовская приехала в США и поучаствовала в стартапе про тревожную кнопку: как красиво и точно она это сделала! Тот же Филипп Бахтин делает свои детские лагеря не здесь, а в соседней стране: это обидно, потому что это очень важные вещи, которые закладывают характер человека, формируют взгляды на мир.

– А вот скажи, ты, как отец своих многочисленных детей, хотел бы растить их в России или за ее пределами? Как отец. Не как гражданин.

– Как отец. Я вообще поступаю чаще как отец, а не как гражданин России, если честно. Мы с Татьяной приняли достаточно простой постулат: дети должны делать то, что им хочется. Дети должны взрослеть, учиться, получать то, что они хотят – там, где они хотят. Что принципиально изменилось за последние 30 лет, так это представление о прозрачности мира, о его глобальности. Наши дети абсолютно свободные в передвижениях. Степан (старший), Софья (средняя) уже поучились и в Москве, и в Англии. И будут еще учиться. Степан уже определился, он занимается CG, это компьютерная графика. К миру телевидения и кино он будет иметь отношение. Я надеюсь. Софья пока еще не определилась. Мы пока можем обеспечить их, поэтому они учатся там, где хотят. Если они захотят вернуться в Россию, они вернутся в Россию и будут использовать свои знания здесь. Мне кажется, все отцы и матери так думают.

– Как с годами у тебя меняется ощущение времени? Оно стало пробегать быстрее? Ты чувствуешь, что оно бежит быстрее тебя, что не успеваешь сделать что-то ужасно важное под давлением самых разных обстоятельств?

– Скорость времени – штука не постоянная. Она меняется. На скорость времени влияет твое ощущение счастья. Обычно, когда ты счастлив, время очень быстро бежит. Ты не успеваешь его заметить: бац, и пять лет прошло, господи, а вот уже и десять.

– Бац! И дом престарелых.

– К тому идет, это правда. Я был в разных ситуациях: и когда время ужасно долго тянулось, и когда время бежало. Я уверен, что это зависит от того, какой кайф ты получаешь от жизни.

– Как у тебя сейчас со временем? Бежит оно? Или затормозилось?

– Честно говоря, сейчас оно притормозилось. Хотелось бы разогнать скорость.

– Ты планируешь свою жизнь? Представляешь, что будет с тобой через пять лет?

– Раньше я занимался такой фигней. А сейчас точно понимаю, что наибольший промежуток времени, в который я могу заглядывать, – это максимум год. Я бы даже сказал, что еще меньше. Месяцев девять-десять. Потому что много всего меняется: быстро и непредсказуемо. Дальние горизонты для меня недоступны.

– А вообще, жизнь в России предполагает планирование?

Меня сразу настораживает, когда люди говорят о каком-то русском духе, русском сознании, русском менталитете

– А почему нет? Я вообще не склонен жизни в России придавать этот уникальный оттенок. Меня сразу настораживает, когда люди говорят о каком-то русском духе, русском сознании, русском менталитете. Все это, конечно, есть. Но все мы люди с приблизительно одинаковыми достоинствами и приблизительно одинаковыми недостатками. Мы можем жить в России приблизительно точно так, как и в остальном мире. Во всяком случае в той России, которая кажется нам лучше.

– Почему нельзя планировать в России? Отвечу тебе мыслью Сергея Шнурова . Он как-то сказал, что в России все очень стремительно и кардинально меняется каждые 10 лет. Но за 200 лет в России не меняется при этом ничего.

– Ну я, кстати, со Шнуровым в этом не очень согласен. За 200 лет в России меняется многое на самом деле. Тут и за 60 лет изменилось многое. Уже людей не убивают пачками. Пандусы строят. Больше доброты стало. Больше сострадания. Больше толерантности. Об этом говорят. Это шаги, которые мы не видим, потому что находимся в течении. Но если выйти на берег и посмотреть со стороны, мы многое заметим. Многое изменилось. Еще больше изменится в ближайшие годы. Я в этом нисколько не сомневаюсь. Все это произойдет. Мы просто внутри потока, нам кажется, что ничего не движется. Но это ощущение – иллюзия. Все движется. Просто надо, как говорится, сесть на берегу, и обязательно мимо тебя проплывет тело врага. Со стороны виднее будет, но об этом нам дети расскажут.

– Какую перемену ты ждешь больше всего?

– Хороший вопрос…

– Что должно измениться, чтобы ты на своем берегу сбросил с себя одежду, прыгнул в эту реку и поплыл дальше с совершенно другим настроением?

– Мне нужна востребованность. Я должен понимать, что я нужен людям, что я могу принести им в ответ что-то. Мне бы хотелось, чтобы это соотношение как-то изменилось в моей жизни. А в остальном – пусть все будут здоровы, не более того.

– И тогда ты ко всему прочему еще и ласты наденешь.

– Ласты, костюм, возьму с собой запас кислорода и вперед.

Михаил Шац: «Мы на сцене – как на войне»

– Создается впечатление, что во время «Хороших шуток» вы беспрерывно импровизируете?

М.Ш. – В основе нашей работы на сцене, конечно, лежит импровизация. Существует небольшой, заранее написанный текст, в котором перечислены запланированные конкурсы. Так вот, пользуясь этим текстом, мы конкурсы объявляем, а затем завершаем. А то, что происходит внутри этих заданий, – импровизация.

– Как распределяются обязанности в вашем творческом дуэте?

Т.Л. – С моей точки зрения, в нашем дуэте все решает Михаил, и я с большим удовольствием на него все сваливаю.
М.Ш. – Татьяна лукавит. На самом деле все решает она, но делает вид, что отдает мне какие-то полномочия. Иначе говоря, она ведет себя как настоящая женщина по отношению к мужчине. Делает вид, что мужчина главный. А на самом деле все наоборот. В любой паре мужчина–женщина лидирует всегда только женщина.
Т.Л. – Так ты уже должен подкаблучником быть...
М.Ш. – Но внешне мне удается сохранять достоинство.
Т.Л. – А я это тоже скрываю и делаю вид, что я очень мягкая и спрашиваю у Миши, выбирая для этого наиболее многолюдное место: ты купишь хлеба или лучше мне самой зайти в булочную?

– Может, Михаил – хозяин в доме?

Т.Л. – Миша - человек без рук. Недавно провела эксперимент. В душевой кабине, которой никто, кроме Миши, не пользуется, перегорела лампа. Через две недели я его спросила: неужели он ничего не заметил? Он говорит: «А ты разве не можешь ее вкрутить?» Я возмутилась, объяснила, кто мужик в доме. Что, вы думаете, он меня спросил? «А где у нас вообще лежат лампочки?»

– Каким образом вы выбираете героев для передачи?

М.Ш. – Готовя первые выпуски программы, мы пытались найти какой-то внутренний конфликт между участниками, а потом поняли, что он просто не нужен. Мы стараемся найти тех персонажей, которые будут раскрепощены, свободны на сцене, а тем самым – интересны зрителю.

– Это легко?

М.Ш. – Ой, с этими гостями... Они приходят такие расслабленные, размякшие от собственных великих достижений. На них, как правило, маска человека всевидящего и всезнающего. Они весьма снисходительно относятся к нам. Очень мало людей, которые действительно профессионально работают для зрителя. И ходить по телепрограммам и ток-шоу – часть этой работы. Но серьезно относятся к этому – единицы. Поэтому мы на сцене – как на войне. И не только с приглашенными звездами. Но и с ситуацией. А иногда и с собой. Это ведь часть нашей профессии – радоваться «на камеру», а радоваться, сами понимаете, иногда не очень хочется.

– Вы не очень жалуете звезд шоу-бизнеса?

М.Ш. – Потому что они развращены повальным интересом к себе со стороны СМИ, со стороны обычных людей, ну и так далее, и поэтому зачастую появляются в студии не просто ленивыми, а оплывшими, у них глаза буквально склеены… Ой, прочитают, обидятся…
Т.Л. – Да не прочитают. Зачем им вообще что-то читать?!

– А что случилось с «ОСП-студией»?

М.Ш. – Просто она закончилась как программа. У нас нет и не было противоречий, подобных тем, что существовали в группе «Битлз». Например, у нас не было Йоко Оно…

– Татьяна не может претендовать на ее роль?

М.Ш. – Да ну что вы? И она не Йоко Оно, и я не Джон Леннон. Мы все разошлись без интриг и скандалов. Хотя определенная ревность друг к другу у нас, конечно, существует.

– А у вас в творческих взаимоотношениях с Татьяной зависти нет?

М.Ш. – Зависти нет. Ревность есть. Внутренне соревнование обязательно – без него нет саморазвития в профессии.

– Вы оба пришли на сцену со стороны…

Т.Л. – Высшего образования у меня нет. Я пришла на сцену из кавээновской команды.
М.Ш. – А я окончил Первый ленинградский медицинский институт, потом ординатуру. Работал анестезиологом-реаниматологом. А потом... покатился вниз. И докатился до программы «Хорошие шутки».

– Тот, кто профессионально занимается юмором в жизни, – серьезен и даже угрюм...

Т.Л. – Наши зрители настолько привыкли к тому, что мы всегда веселы, бодры и всегда шутим, что когда они вдруг в неподходящий момент получают от нас какую-то реальную жизненную реакцию без шуток и юмора на то или иное событие, они крайне удивляются. «Как она может не улыбаться? Способна нагрубить! Кошмар!» И у них складывается обманчивое впечатление, что мы на самом деле грубые мрачные люди. А мы самые обычные.

– Когда на супруга обращают внимание девушки, вы реагируете?

Т.Л. – Меня это страшно раздражает. Помню, на спортивной тусовке к Мише подошла девушка и начала томно щебетать. Я смела ее с лица земли одним взглядом. Потом муж объяснил, что это какая-то олимпийская чемпионка. Неудобно получилось.

– У Михаила назойливые поклонницы?

Т.Л. – Нет, мы давно себя позиционировали как муж и жена. К тому же все знают, что Лазарева может откусить голову человеку, и очень боятся. Я не раз слышала разговоры о своем тяжелом характере. Наверное, люди так думают, потому что я не люблю давать автографы. Не проблема, если зрители подходят после выступления. Но когда ты в магазине выбираешь прокладки и при этом у тебя в руках сумки... Или на выходе из туалета у меня однажды пытались взять автограф. Я им сказала: «Что же вы постеснялись, надо было прямо туда зайти». Такие моменты, конечно, ужасно раздражают. На концерте Маккартни незнакомая дама, увидев меня, закричала на всю Красную площадь: «Лазарева! Сейчас буду с тобой фотографироваться!»…

– Не возникает желание стать серьезными драматическими актерами?

Т.Л. – Нет, не возникает настолько, чтобы серьезно к этому относиться. Миш, ты по ночам не грезишь карьерой драматического актера?
М.Ш. – Меня сейчас волнуют автогонки. Пример Николая Фоменко показывает, что телеведущий может затем работать гонщиком...

– Многие относятся к развлекательным передачам нашего ТВ с брезгливостью…

Т.Л. – Действительно, существует такое пренебрежительное отношение у многих интеллектуалов и у псевдоинтеллектуалов к развлекательному телевидению. Но мы являемся абсолютными патриотами развлекательного вещания. Во-первых, мы положили на это большую часть нашей жизни! А во-вторых, развлечение и глупость далеко не синонимы.

– Может так случиться, что ваша жизнь круто изменится и вы вдруг станете ведущими программы «Вести»?

М.Ш. и Т.Л. – Ни-ког-да!
М.Ш. – Я верю в крутые виражи. Но в такой вираж – нет! Погоду читать на ТНТ я, может быть, и пойду. Но вот ведущим «Вестей» – ни за что!

– Почему такое отрицательное отношение к программе «Вести»?

М.Ш. – Это взвешенная позиция телеканала «Россия» и моя по отношению друг к другу.

– Вы сторонитесь политики?

Т.Л. – А зачем нам говорить о политике?
М.Ш. – Я не считаю себя вправе делать какие-то политические заявления. Я понимаю: приземлились инопланетяне и от меня зависит судьба планеты Земля. Обязательно выскажусь. Или, предположим, я нашел ключи от золотовалютного запаса нашей страны! Готов сделать заявление и сказать: «Товарищи, ключи у меня. Не волнуйтесь, все будет хорошо». Здесь мои политические заявления уместны. А во всем другом… Зачем я должен что-то декларировать, кого-то куда-то призывать? Чем-то возмущаться и делать громкие политические возгласы?

– Ну, может быть, какие-то новостные программы на других каналах будут приятны вам, а вы им?

М.Ш. – Мне очень нравится «Дискавери». Вот на «Дискавери» я хотел бы поработать.
Т.Л. – Ты же хотел быть гонщиком?
М.Ш. – И это я тоже хотел.
Т.Л. – Миша у нас до сих пор определяется с профессией: кем он будет, когда вырастет.

– Ваше отношение к спорту?

М.Ш. – Я хотел бы быть тренером футбольной команды «Зенит». Я болею за «Зенит».

– Татьяна тоже любит футбол?

М.Ш. – Она навсегда потеряна для него.
Т.Л. – Почему?! Я знаю некоторые фамилии…
М.Ш. – Которые я говорю во сне!
Т.Л. – И этим он меня раздражает. Я ему во сне запрещаю говорить о футболе.

– Еще вы сказали, что хотели бы стать гонщиком.

М.Ш. – Я даже не вожусь сейчас со всякими царапинами – машину, как и мужчину, шрамы только украшают! Чиню только то, что мешает нормально двигаться. Это раньше я бегал вокруг с тряпочкой, любую мелкую царапину тут же ехал замазывать. И даже примет у меня никаких нет: по колесам не стучу, пепельницу каждое утро не вытряхиваю, руль не целую.

– Кстати, о жене – вы с ней спокойно ездите?

М.Ш. – Татьяна, может быть, даже лучше меня водит, но она очень жесткий водитель, поэтому, когда я с ней езжу, единственное, что меня спасает, – спортивная газета. Я закрываюсь ею и еду, иначе не могу.

– А с нашими стражами как отношения?

М.Ш. – По-разному. Кому-то улыбнешься – пропустят, а кто-то, наоборот, захочет тебе показать, что ему все равно, кто ты. Тане легче, она женщина – можно и глазки состроить, а мне иногда приходится устраивать целый спектакль. Таня из машины наблюдает это все, как в немом кино: все эти приседания, ужимки, припрыгивания, размахивания руками – говорит, очень смешно. Хотя мне в такие моменты чаще грустно.

26.09.2018 9265

Меня привлекает то, что дает новые ощущения и вкусы жизни. Я, например, в последнее время стал часто ходить на футбол не на вип-места, а в фанатский сектор. Там совершенно другая энергетика. Жанр стендап-комедии, в котором сейчас работаю, меня тоже прет. Эта история началась сравнительно недавно, в декабре, и сейчас активно развивается.

Пришлось многому научиться. У меня большой опыт выступления перед залом, но стендап сильно отличается от телевизионных форматов, в которых я уверенно себя чувствую. В первую очередь правилами поведения, подачи материала. Да и сам материал другой. Ты говоришь не о чем-то отвлеченном, а о себе. Это похоже на какую-то тотальную психотерапию. Рассказываешь людям о себе и как будто лечишься.

Стендап коварен, можно ошибиться с материалом и не дождаться от зала никакой реакции. С вами такое бывало?

Конечно, бывало. Есть только один способ, как с этим бороться: быстро одеться после выступления и уйти. (Смеется). Зал всегда разный, и проследить какую-то логику невозможно. Все очень непредсказуемо. Бывает, выходишь на сцену и получаешь такую прекрасную отдачу, которую и не ожидал даже. А бывает наоборот. К таким моментам надо быть готовым, чтобы не остолбенеть во время выступления из-за того, что никто не смеется.

Вы как-то сказали, что КВН совсем перестали смотреть, а вот Comedy Club вам близок. Почему?

Ну, это я преувеличил. Не сказал бы, что Comedy Club мне прямо-таки близок. Но в интернете часто попадаются какие-то их выступления, и многие я с удовольствием смотрю. Особенно если выступает кто-то из моих любимцев. Гарик Харламов, например. Мне вообще импонируют юмористы, которые шутят с серьезным лицом. Я и сам такой.

А с КВН что не так?

Не возьмусь рассуждать, что с ним не так. Думаю, я просто вырос из него. Мы с КВН, так сказать, разошлись в разные стороны. КВН стал большим шоу, уже не таким искренним, как 15-20 лет назад, сильно снизилась острота шуток. В 90-е, когда я играл, было гораздо больше свободы. Шутить можно было о чем угодно, никто не загонял тебя в определенные рамки.

Скучаете по тем временам?

Ваш подход к юмору с течением времени трансформируется?

Наверное. В том же стендапе я могу себе позволить подолгу шлифовать какие-то моменты в тексте, тестировать его, обдумывать. Не приходится работать в диком конвейере, как раньше, когда мы выпускали по одной, а то и по нескольку передач в неделю. Из-за этого страдало качество. Вообще, это едва ли не главная проблема телевидения. Когда удачная идея ставится на конвейер, качество постепенно испаряется. И исправить эту ситуацию, как мне кажется, не представляется возможным.

Каким вы видите будущее телевидения?

Тяжелым. Не думаю, что оно умрет, по крайней мере в ближайшие 30-50 лет, но объем потребления будет только снижаться, причем нарастающими темпами. Телевидение в смысле стационарного ящика, который стоит в углу, уже сейчас сходит на нет. Нужны новые форматы, способы коммуникации с аудиторией. Лично я даже футбол все чаще смотрю на планшете. А телевизор включаю разве что темными вечерами, чтобы посмотреть, к примеру, интересный мне сериал.

После стольких лет на телевидении вас наверняка постоянно узнают случайные люди. Какая-то выгода от этого есть? Может, без очереди пропускают или что-то в этом роде.

Узнают, конечно. Иногда это помогает в общении с работниками сервиса, разные бытовые вопросы решаются быстрее обычного. Еще гаишники, бывает, проявляют лояльное отношение. Но чаще меня просто просят сфотографироваться, без очереди не пропускают. Мне, в принципе, в очереди не сложно постоять, я в ней нормально себя чувствую. А вообще, у этой медали, как и у любой другой, есть две стороны. Порой хочется спрятаться ото всех, а не получается.

А наоборот, с негативной реакцией на слишком смелые шутки сталкивались?

Неприятные последствия, как правило, наступают не из-за шуток, а когда ты говоришь о чем-то серьезном. У нас так с Таней и получилось. Когда мы выступили серьезно, тогда и прилетели последствия (в 2011 году Шац и Лазарева выступили на протестных митингах, из-за чего, по сути, лишились работы на телевидении – прим. Клуба). Осознавали ли мы, во что это может вылиться? Думаю, что нет. Сложно было представить масштаб этих последствий. Они стали полнейшим сюрпризом, такое будущее я никак не предполагал.

В интервью вы часто отвечаете серьезно даже на несерьезные вопросы, что довольно необычно для юмориста. В жизни с вами тоже так бывает?

На самом деле, я всегда разный. Нет какой-то постоянной манеры поведения, я не исполняю одну и ту же роль. В общении с близкими я могу быть таким, каким хочу. Это, собственно, и является преимуществом общения с близкими людьми. Но я понимаю, почему вы об этом спрашиваете. Буду ли я настоящей душой компании в нашем ? Я очень надеюсь сблизиться с людьми, которые со мной поедут. Это важнейший момент для путешествия, чтобы потом было приятно его вспоминать. Это действительно моя давняя мечта – отправиться в Южную Америку. Думаю, нам будет весело, сытно, местами пьяно и вообще свободно. Я со своей стороны все для этого сделаю.

Почему выбрали именно Аргентину?

Думаю, это желание, уходящее корнями в детство, когда я услышал знаменитую фразу Бубы Касторского про “Аргентинас шлемазл”. Далекая и, как тогда казалось, совершенно недостижимая земля. А сейчас – пожалуйста. Думаю, на меня еще повлияли восторженные рассказы друзей, которые побывали в Аргентине. К тому же мне нравится испанский язык. Обожаю слушать, как на нем говорят. Что-то даже понимаю и на базовом уровне сам могу поговорить.

Кстати, об эмиграции вы не задумывались, после того как ушли с телевидения?

Задумывался, но такие мысли отметал. Ну куда я поеду, русский язык для меня – важнейший инструмент. Не могу его на другой променять, в моей профессии важна свобода в общении.

Какие цели вы сейчас перед собой ставите?

Главная цель – работа. Я привык заниматься тем, что приносит радость. За последнее время я привык к неожиданным поворотам, так что жизнь может как угодно повернуться. Не исключаю, что появятся новые направления, не связанные с юмором. Единственное, что можно сказать точно – в бизнес я не пойду, не мое это.