Держись за "здесь" и "сейчас"! - это призыв героя Джойса. В том-то и дело, что душа Поэта босонога, и в складках кожи - времени находим всё: песок Сахары, капли абсента, муть питерского дождя и лазурь Ментоны. Прожить день за днём по крайней мере тысячу лет. На меньшее Поэт не согласен.
Ответить УдалитьВ ответ на красоту слова о поэте и поэзии вот это чудо случайного взгляда. Тонкое и душевное напоминание о даре видения, таланте, который в каждом. Уже благо - сохранить в памяти хотя бы первую строчку: в ней этика и философия, в ней культурный опыт человечества, свернутый до микроскопической по сравнению с мирозданием малости.
Евангелие от куста жасминового,
Ответить Удалить
Дыша дождем и в сумраке белея,
Среди аллей и звона комариного
Не меньше говорит, чем от Матфея.
Так бел и мокр, так эти грозди светятся,
Так лепестки летят с дичка задетого.
Ты слеп и глух, когда тебе свидетельства
Чудес нужны еще, помимо этого.
Ты слеп и глух, и ищешь виноватого,
И сам готов кого-нибудь обидеть.
Но куст тебя заденет, бесноватого,
И ты начнешь и говорить, и видеть.Страна, как туча за окном,
Синеет зимняя, большая.
Ни разговором, ни вином
Не заслонить ее, альбом
Немецкой графики листая,
Читая медленный роман,
Склонясь над собственной работой,
Мы всё равно передний план
Предоставляем ей; туман,
Снежок с фонарной позолотой.
Так люди, ждущие письма,
Звонка, машины, телеграммы,
Лишь частью сердца и ума
Вникают в споры или драмы,
Поступок хвалят и строку,
Кивают: это ли не чудо? —
Но и увлекшись, начеку:
Прислушиваются к чему-то.
Александр КушнерУдивительное по своей красоте и звучанию стихотворение.
Ответить Удалить
Очень точно подобраны слова, описывающее состояние (и поведение) человека, которого не могут понять (и, возможно, принять) окружающие люди.То, что мы зовем душой,
Что, как облако, воздушно
И блестит во тьме ночной
Своенравно, непослушно
Или вдруг, как самолет,
Тоньше колющей булавки,
Корректирует с высот
Нашу жизнь, внося поправки;То, что с птицей наравне
В синем воздухе мелькает,
Не сгорает на огне,
Под дождем не размокает,
Без чего нельзя вздохнуть,
Ни глупца простить в обиде;
То, что мы должны вернуть,
Умирая, в лучшем виде,—Это, верно, то и есть,
Для чего не жаль стараться,
Что и делает нам честь,
Если честно разобраться.
В самом деле хороша,
Бесконечно старомодна,
Тучка, ласточка, душа!
Я привязан, ты — свободна.1969. Александр Кушнер
Звенящее, поющее о свободе человеческих мыслей стихотворение.
Ответить УдалитьВ тире, с яркой подсветкой,
С облаками, как дым,
Мы с винтовочкой меткой
Два часа простоим.Он устроен коробкой,
Светел ночью и днем,
С механической, робкой,
Сладкой музычкой в нем.Вот я выстрелю в гуся,
Что из тучки возник,
Посмотри, моя дуся,
Он головкой поник.Вот я лань обнаружу,
Вот я в башню пальну,
Все расстрою, разрушу
И отправлю ко дну.Что там, шляпа с полями?
Или пень?— Не видать.
Тирщик в белой панаме
Все настроит опять.Его птички бессмертны,
Пароходы прочны
И бессменны концерты,
Вроде вечной весны.Ты любуешься парком?
Я же здесь постою
В размалеванном, ярком,
Самодельном раю.1973, Александр Кушнер
Честное, простое стихотворение о жизни и счастье, которое для каждого свое.
Ответить УдалитьВот я в ночной тени стою
Один в пустом саду.
То скрипнет тихо дверь в раю,
То хлопнет дверь в аду.Александр Кушнер. Канва.
Противоречивый стих с глубоким и даже пугающим смыслом
Ответить УдалитьКто-то плачет всю ночь.
Кто-то плачет у нас за стеною.
Я и рад бы помочь —
Не пошлет тот, кто плачет, за мною.Вот затих. Вот опять.
— Спи,— ты мне говоришь,— показалось.
Надо спать, надо спать.
Если б сердце во тьме не сжималось!Разве плачут в наш век?
Где ты слышал, чтоб кто-нибудь плакал?
Суше не было век.
Под бесслезным мы выросли флагом.Только дети — и те,
Услыхав: «Как не стыдно?» — смолкают.
Так лежим в темноте.
Лишь часы на столе подтекают.Кто-то плачет вблизи.
— Спи,— ты мне говоришь,— я не слышу.
У кого ни спроси —
Это дождь задевает за крышу.Вот затих. Вот опять.
Словно глубже беду свою прячет.
А начну засыпать,
— Подожди,— говоришь,— кто-то плачет!Александр Кушнер.
Иногда люди не слышат друг друга, и каждый закрывается сам в себе.
Ответить Удалить* * *
Когда тот польский педагог,
В последний час не бросив сирот,
Шел в ад с детьми и новый Ирод
Торжествовать злодейство мог,
Где был любимый вами бог?
Или, как думает Бердяев,
Он самых слабых негодяев
Слабей, заоблачный дымок?Так, тень среди других теней,
Чудак, великий неудачник.
Немецкий рыжий автоматчик
Его надежней и сильней,
А избиением детей
Полны библейские преданья,
Никто особого вниманья
Не обращал на них, ей-ей.Но философии урок
Тоски моей не заглушает,
И отвращенье мне внушает
Нездешний этот холодок.
Один возможен был бы бог,
Идущий в газовые печи
С детьми, под зло подставив плечи,
Как старый польский педагог.Вопрос страшный и мучительный: где был Бог, когда... И дальше можно долго перечислять безобразные страницы человеческой истории.
А стоит ли весь мир слезинки ребенка? Где был Бог, когда эта слезинка пролилась? Почему бездействовал, не покарал «рыжих автоматчиков» в ту же секунду? Или, как Януш Корчак, не вошел во плоти в газовую печь вместе с детьми?
И, если веры недостаточно, начинается лихорадочный поиск хоть какого-то объяснения. Ну вот, например, такая идея – Бог во всем: и в детях, и в польском педагоге, и в немецком автоматчике – это все его лики.
Так Бог познает и осуществляет самого себя.
Этот мир со всеми его радостями и страданиями создан Богом, чтобы он осознал самого себя. И каждая душа – как капля воды в едином океане, и опыт, развитие каждой капли обогащает весь океан.
А если все-таки помогает только вера, то...Звезда над кронами дерев
Сгорит, чуть-чуть не долетев.И ветер дует... Но не так,
Чтоб ели рухнули в овраг.И ливень хлещет по лесам,
Но, просветлев, стихает сам.Кто, кто так держит мир в узде,
Что может птенчик спать в гнезде?Птенчик спит, и ни одно перышко не упадет с его головы. Потому что кто-то все же стоит рядом с ним и, «под зло подставив плечи», хранит его.
Ответить Удалить* * *
Крылья бабочка сложит,
И с древесной корой совпадет ее цвет.
Кто найти ее сможет?
Бабочки нет.Ах, ах, ах, горе нам, горе!
Совпадут всеми точками крылья: ни щелки, ни шва.
Словно в греческом хоре
Строфа и антистрофа.Как богаты мы были, да все потеряли!
Захотели б вернуть этот блеск - и уже не могли б.
Где дворец твой? Слепец, ты идешь, спотыкаясь
в печали,
Царь Эдип.Радость крылья сложила
И глядит оборотной, тоскливой своей стороной.
Чем душа дорожила,
Стало мукой сплошной.И меняется почерк.
И, склонясь над строкой,
Ты не бабочку ловишь, а жалкий, засохший листочек,
Показавшийся бабочкой под рукой.И смеркается время.
Где разводы его, бархатистая ткань и канва?
Превращается в темень
Жизнь, узор дорогой различаешь в тумане едва.Сколько бабочек пестрых всплывало у глаз
и прельщало:
И тропический зной, и в лиловых подтеках Париж!
И душа обмирала -
Да мне голос шепнул: "Не туда ты глядишь!"Ах, ах, ах, зорче смотрите,
Озираясь вокруг и опять погружаясь в себя.
Может быть, и любовь где-то здесь, только
в сложенном виде,
Примостилась, крыло на крыле, молчаливо любя?Может быть, и добро, если истинно, то втихомолку.
Совершённое в тайне, оно совершенно темно.
Не оставит и щелку,
Чтоб подглядывал кто-нибудь, как совершенно оно.Может быть, в том, что бабочка знойные крылья
сложила,
Есть и наша вина: очень близко мы к ней подошли.
Отойдем - и вспорхнет, и очнется, принцесса
Брамбила
В разноцветной пыли!Радость, время, жизнь, любовь, добро, «если истинны, то втихомолку» совершаются и осуществляются. Подойдешь ближе – и нарушишь грубым вниманием свидетеля некое таинство.
Ответить Удалить
Смотрите сердцем, они все здесь, как сложившие крылья и потому невидимые бабочки, – и любовь, которая веет, где хочет, и добро, которое истинно, если не требует ничего взамен, и яркая жизнь, и ускользающая радость, и время в разводах расходящихся тропок.
Но так мы устроены, что ощущение потери невыносимо, и мы хватаемся за уходящее, а ведь если коснуться крыла бабочки, она уже никогда не взлетит.
Своим навязчивым вниманием человек разрушает хрупкую структуру бытия, а потому прикасайтесь к миру бережно, сохраняйте разноцветную пыль жизни, и тогда у любви, радости и добра появится шанс «вспорхнуть и очнуться», а не превратиться в сухие мертвые листья.Всё в будущем,
за морем одуванчиков.
А. Кушнер «Два мальчика»Глядя на фотографии А. Кушнера, невольно отмечаешь взгляд поэта: он словно пытается увидеть что-то за углом, увидеть то, что только еще должно появиться…
Посмотрите в глаза Поэту, это глаза Ребенка, смотрящего на мир как на некую хаотичную картину, которая только под воздействием Слова обретает конкретные черты, проступает сквозь небытие.
И это двойственность (или тройственность?) отражается не только во взгляде, но и в стихах: А. Кушнер, как мне кажется, находится меж двух времен (совсем как герой романа Д. Финнея): современностью и Античностью (а эта особенность сближает его, вероятно, с И. Бродским — еще одним странником во времени).Кто вам сказал, что стихи я люблю? Не люблю.
А начитавшись плохих, вообще ненавижу.
Лучше стоять над обрывом, махать кораблю,
Скрыться от дождика вместе со статуей в нишу.
Как он шумел и завесой блестящей какой
Даль занавешивал, ямки в песке вырывая!
Яркий, лишенный тщеславия, вне стиховой
Длинной строки — бескорыстная радость живая.
Эй, тереби некрасивый листочек ольхи,
Прыгай по бревен неряшливо сваленной груде.
Я, признаюсь, насмотрелся на тех, кто стихи
Пишет; по-моему, лучше нормальные люди.
Можно из ста в девяноста сказать девяти
Случаях: лучше бы вы ничего не писали,
Лучше бы просто прогулки любили, дожди,
Солнце на веслах и парные кольца в спортзале.
А. Кушнер, 2001Вот здесь я и поставлю точку.
А дожди я и в самом деле люблю, как и хорошие стихи и вино из одуванчиков:)Я во времени размазан
Между пунктом "А" и "Б".А. Кушнер «Фотография»
Ответить УдалитьСуконное с витрины покрывало
Откинули — и кружево предстало
Узорное, в воздушных пузырьках.
Подобье то ли пены, то ли снега.
И к воздуху семнадцатого века
Припали мы на согнутых руках.Притягивало кружево подругу.
Не то чтобы я предпочел дерюгу,
Но эта роскошь тоже не про нас.
Про Ришелье, сгубившего Сен-Мара.
Воротничок на плахе вроде пара.
Сними его — казнят тебя сейчас.А все-таки как дышится! На свете
Нет ничего прохладней этих петель,
Сквожений этих, что ни назови.
Узорчатая иглотерапия.
Но и в стихах воздушная стихия
Всего важней, и в грозах, и в любви.Стих держится на выдохе и вдохе,
Любовь — на них, и каждый сдвиг в эпохе.
Припомните, как дышит ночью сад!
Проколы эти, пропуски, зиянья,
Наполненные плачем содроганья.
Что жизни наши делают? Сквозят.Опомнимся. Ты, кажется, устала?
Ответить Удалить
Суконное накинем покрывало
На кружево — и кружево точь-в-точь
Песнь оборвет, как песенку синица,
Когда на клетку брошена тряпица:
День за окном, а для певуньи — ночь.Что делать с первым впечатленьем?
Ответить Удалить
Оно смущает и томит.
Оно граничит с удивленьем
И ни о чем не говорит.
Оно похоже на границу,
И всё как будто бы за ней
Трава иначе серебрится,
А клюква слаще и крупней.
Что делать с первым впечатленьем
В последующие часы?
Оно проходит дуновеньем
Чужой печали и красы.
И повторится вряд ли снова,
И проживет не много дней,
Но настоящего, второго,
Оно и ярче, и милей.
А. Кушнер
Стихотворение о первом впечатлении, которое хоть и обманчиво, но прекрасно, потому что дает дает почву для размышлений, фантазии и поэзии.
Что делать с первым впечатленьем,
Когда душа огнем горит?
Сравнить с отчаянным томленьем
Иль небеса благословить?
Оно пройдет, но только снова
Во тьме сверкнет его свеча.
Пускай оно уже не ново -
Но с ним душа так молода!«Они, начав издалека,
Давали повод не спеша,
Собраться с мыслями, пока
Бог знает где была душа» –
Что делать мне?» –«Разделены неведомой стеной,
Достаточно «глубины»?
Ответить Удалить«Шестидесятые» для меня - это солнце. Солнце, лучи которого проникают куда-то глубоко-глубоко, даря тепло: тепло понятных слов, знакомых образов, тепло удивления способностью художника увидеть, пропустить через себя и показать обычное необычным.
Импульсом к написанию стихотворения для Александра Кушнера становятся привычные явления и предметы, на которых, обыкновенно, мы не задерживаем внимания. Например, наблюдая за вводными словами, поэт ловко схватывает и рифмует те мысли, на которых изредка ловим себя и мы, мысли, улетающие из головы так же быстро, как и прилетели, лишь только попробуешь поймать и развить их:
«Они, начав издалека,
Давали повод не спеша,
Собраться с мыслями, пока
Бог знает где была душа» –«Да ведь так и есть!» - воскликнет в удивлении читатель, пусть даже краем ухом слышавший о вводных словах. Ну а если не слышал о них, то уж точно улыбнется при упоминании того, что каждым зимним утром будит его – звуку дворницкого скребка, доносящегося с морозной улицы. И какое родное тепло исходит от строк о «прелестном друге», которая не дремлет, а «щеки варежкою трёт»! Не рукавицей, не перчаткой, а варежкой! («Декабрьским утром черно-синим…»). А кто из нас не тосковал вдали от дома или родных людей?.. Но как выразить это гнетущее чувство?
«Жить в городе другом – как бы не жить.
При жизни смерть дана, зовется – расстоянье…» –языком, понятным каждому, утверждает поэт, в очередной раз давая возможность читателю узнать себя.
«Вода в графине – чудо из чудес,
Прозрачный мир, задержанный в паденье!» –«Ну да, здорово! Но нет ли чего-нибудь «поглубже»? – спрашивает уже искушенный кушнеровским взглядом на мир читатель, только начавший знакомство со стихотворением «Графин». «Читайте дальше!» - звучит ответ. Читает…
«А сам графин плывет из пустоты,
Как призрак льдин, растаявших однажды,
Как воплощенье горестной мечты
Несчастных тех, что умерли от жажды.
Что делать мне?» –ассоциации, возникающие при взгляде на графин, погружают мысль поэта на философскую глубину, из которой в финале она «выныривает» к тому, с чего всё началось:
«Разделены неведомой стеной,
Вода и воздух смотрят друг на друга»Достаточно «глубины»?
Для меня Александр Кушнер такой. Конечно, я знаком и с поздними его стихотворениями… Но почему-то хочется оставить его в весенних «шестидесятых» и поставить на одну полку вместе с Николаем Глазковым.
Ответить УдалитьДва мальчика
A. Битову
Два мальчика, два тихих обормотика,
ни свитера,
ни плащика,
ни зонтика,
под дождичком
на досточке
качаются,
А песенки у них уже кончаются,
Что завтра? Понедельник или пятница?
Им кажется, что долго детство тянется.
Поднимется один, другой опустится.
К плечу прибилась бабочка
капустница.
Качаются весь день с утра и до ночи.
Ни горя,
ни любви,
ни мелкой сволочи.
Всё в будущем, за морем одуванчиков.
Мне кажется, что я — один из мальчиков.
1962Лето. Мне шесть. И у меня серьезная проблема. Как сильно нужно раскачаться на качелях, чтобы достать ногами вооооот до той большущей ветки?!
Раз за разом я взлетаю все выше и выше, раскачиваюсь все сильнее и сильнее и наконец достаю носками до заветной ветки. Кажется, что большего счастья в жизни быть не может. Но затем я замечаю, что чуть выше есть еще одна ветка. Забыв обо всем на свете, я снова лечу, пытаясь осуществить задуманное. Так незаметно проходит день...
И неважно, "понедельник или пятница", неважно, что "песенки кончаются". Тебе шесть лет, и твои качели летят навстречу небу. Все выше и выше...
Потом появятся совсем другие проблемы, новые песенки, понедельники и пятницы. Но и в двадцать шесть, и в тридцать шесть, и в сорок шесть внутри каждого из нас шестилетний ребенок с нетерпением ждёт нового полета.
Ответить Удалить
Это стихотворение каким-то волшебным образом заставляет поверить в то, что детство все еще рядом. И вновь пробуждает желание посильнее раскачаться на качелях и достать ногами вооооот до той большущей ветки.
В каждой строчке магия детства. В такую магию я верю. И А.С. Кушнеру - верю. Потому что он - "один из мальчиков".ТРОЯ
Т. Венцлове— Поверишь ли, вся Троя — с этот скверик, —
Сказал приятель, — с детский этот садик,
Поэтому когда Ахилл-истерик
Три раза обежал ее, затратил
Не так уж много сил он, догоняя
Обидчика... — Я маленькую Трою
Представил, как пылится, зарастая
Кустарничком, — и я притих, не скрою.
Поверишь ли, вся Троя — с этот дворик,
Вся Троя — с эту детскую площадку...
Не знаю, что сказал бы нам историк,
Но весело мне высказать догадку
Соизмеримо с сердцем, чем громадно, —
При Гекторе так было, Одиссее,
И нынче точно так же, вероятно.Признаться честно, вчера вечером я впервые познакомилась с творчеством Александра Семеновича Кушнера. Я не прочитала всех его стихотворений (не хватило то ли желания, то ли времени, то ли любви к поэзии), но зато нашла для себя небольшое по объему, но, как мне кажется, достаточно емкое по смыслу стихотворение «Троя».
Первым, что привлекло меня, было название. Оно, конечно, не поражает своей оригинальностью, броскостью или яркостью метафоры, положенной в основу, однако, интерес к истории древнего мира и мифам Древней Греции не обошел стороной и меня. Стихотворение с таким названием, написанное в 90е, скорее всего, должно содержать в себе что-то глобальное и в то же время личное. Сравнение древнего города-государства с «двориком», «детским садиком» с первых строк подталкивает читателя к мысли, которая напрямую будет высказана чуть позже. Сравнение огромного, великого, знаменитого на весь мир и маленького, неизвестного, но дорогого сердцу, сравнение с первого взгляда абсолютно не равных понятий в контексте стихотворения обретает новый смысл. У каждого есть места (и не только места, вещи, люди, эмоции), которые не представляют для всемирно истории никакой ценности, но при этом являются безмерными и великими для него самого.О том, что всё великое скорее
Соизмеримо с сердцем, чем громадноСтихотворение о смысле величия, о том, что простые вещи, маленькие радости жизни тоже могут иметь огромное значение, обретать особый смысл, если они затрагивают душу. Стихотворение о том, что не стоит забывать о мелочах, к которым мы все так привыкли, что не видим их ценности, о том, что собственное, личное, пережитое ничем не хуже, не проще исторического, известного, общепринятого.
Ответить Удалить
Именно строки этого стихотворения, такие простые, но такие, если уж не великие, то уж точно значимые, кажутся мне актуальными во все времена: во времена до н.э., в XX веке, в XXI веке. Думаю, это стихотворение может найти отклик у любого читателя, ведь его строки, написаны для всех абсолютно и для каждого по отдельности.ШАШКИ
Я представляю все замашки
Тех двух за шахматной доской.
Один сказал: "Сыграем в шашки?
Вы легче справитесь с тоской".Другой сказал: "К чему поблажки?
Вам не понять моей тоски.
Но если вам угодно в шашки,
То согласитесь в поддавки".Ах, как легко они играли!
Как не жалели ничего!
Как будто по лесу плутали
Вдали от дома своего.Что шашки? Взглядом умиленным
Свою скрепляли доброту,
Под стать уступчивым влюбленным,
Что в том же прятались саду.И в споре двух великодуший
Тот, кто скорее уступал,
Себе, казалось, делал хуже,
Но, как ни странно, побеждал.С творчеством А.С.Кушнера раньше я не была знакома, но после получения задания написать эссе, прочитала несколько стихотворений с интригующими (лично меня) названиями и выделила одно – «Шашки». Я люблю эту игру, и поэтому мне стало интересно, о чем же может говориться в этом произведении.
Ответить Удалить
Прочитав стихотворение, я задалась вопросом: только ли об игре в шашки идет речь или «поддавки» - метафора модели человеческих отношений?
В любых отношениях, как и в игре в шашки, всегда участвуют двое, и именно от их поступков зависит дальнейшее развитие событий, даже если люди и поступают бездумно, безжалостно и легко жертвуя фигурами. А ведь все для того, чтобы развеять свою тоску.
Особенно меня поразили слова последнего катрена:
«И в споре двух великодуший
Тот, кто скорее уступал,
Себе, казалось, делал хуже,
Но, как ни странно, побеждал.»
Сказано просто, но очень верно. Разве не в этом состоит залог успеха взаимоотношений? Ведь мы выигрываем очень много, когда уступаем даже в мелочах!
Да и в «дамки» пробиться, порой, возможно только пожертвовав многим и многое преступив. А иногда смыслом выигрыша является сам проигрыш. Шашки. «Поддавки».Александр Кушнер. Строки, написанные для меня.
Совсем недавно я открыла для себя удивительный мир поэзии Александра Кушнера.
Первой «точкой удивления» стало осознание того факта, что перу поэта принадлежит текст любимой мною песни Сергея Никитина «Времена не выбирают, в них живут и умирают», которая трогает глубиной содержания при кажущейся внешней простоте и легкости формы.
Прочитав некоторое количество текстов Кушнера, становится ясно, что это есть одна из черт идиостиля поэта, делающая его стихи не элитарной философской поэзией, а достоянием широкого круга современных читателей. Тебе не обязательно быть вхожим в филологическую среду, разбираться в культуре и искусстве, чтобы начать читать Кушнера. Достаточно быть человеком мыслящим, стремящимся понять жизнь. Пусть ты ничего не знаешь о великой Трое (см. «Троя»), да и имя «Ахилл» звучит чуждо, но разве содержание текста, его философия недоступны тебе? «Все великое скорее соизмеримо с сердцем, чем громадно». Кажется, ты давно именно так для себя и определил, вот только сформулировать не умел.
Тем и поразительна поэзия Кушнера: философия пропитывает каждое из стихотворений насквозь, но она не тенденциозно кричит в рупор строк, а спрятавшись в чашках и блюдцах, смешавшись с крошками, сметаемыми со стола «тряпкой влажной» (см. «Мне кажется, что жизнь прошла»), шепчет тебе о вечном, приглядывается, робко протягивает ключ от жизни.
К чему подойдет этот ключ – решай сам. Главное знать, как велики его возможности. Богатейший культурный контекст, связь времен и поколений, литературные реминисценции и аллюзии – лишь малая часть того, что способна открыть тебе поэзия Кушнера.
Я же особо хочу отметить стихотворение «Снег подлетает к ночному окну», которое глубоко и уж, будь уверен, навсегда запало мне в душу.
Снег подлетает к ночному окну,
Вьюга дымится.
Как мы с тобой угадали страну,
Где нам родиться!
Вьюжная. Ватная. Снежная вся.
Давит на плечи.
Но и представить другую нельзя
Шубу, полегче.
Гоголь из Рима нам пишет письмо,
Как виноватый.
Бритвой почтовое смотрит клеймо
Продолговатой.
Но и представить другое нельзя
Поле, поуже.
Доблести, подлости, горе, семья,
Зимы и дружбы.
И англичанин, что к нам заходил,
Строгий, как вымпел,
Не понимал ничего, говорил
Глупости, выпив.
Как на дитя, мы тогда на него
С грустью смотрели.
И доставали плеча твоего
Крылья метели.«Как мы с тобой угадали страну, где нам родиться!» Кажется, я давно для себя именно так и определил, вот только сформулировать не умел.
Ответить УдалитьАлександр Кушнер
С. В. ВолковуХудожник напишет прекрасных детей,
Двух мальчиков-братьев на палубной кромке
Или дебаркадере. Ветер, развей
Весь мрак этой жизни, сотри все потемки.В рубашечках белых и синих штанах,
О, как они розовы, черноволосы!
А море лежит в бледно-серых тонах
И мглисто-лиловых… Прелестные позы:Один оглянулся и смотрит на нас,
Другой наглядеться не может на море.
Всегда с ними ласкова будь, как сейчас,
Судьба, обойди их, страданье и горе.А год, что за год? Наклонись, посмотри,
Какой, — восемьсот девяносто девятый!
В семнадцатом сколько им лет, двадцать три,
Чуть больше, чуть меньше. Вздохну, соглядатай,Замру, с ними вместе глядящий на мел,
И синьку морскую, и облачность эту…
О, если б и впрямь я возможность имел
Отсюда их взять на другую планету.В 1899 году художник В. Серов написал картину «Дети». Спустя век поэт Александр Кушнер, глядя на эту картину сочинил стихотворение. Что же так поразило поэта в ней? На полотне нет особого сюжета, выразительности красок, композиция проста, да и написана картина крупными грубыми мазками. И действительно, В. Серов не был академистом, огромные полотна которых изображали библейские или античные сюжеты. От этой картины складывается впечатление, что перед нами не все полотно, а лишь фрагмент. Она передает больше состояние души, какой-то определенный, неповторимый момент, выхваченный из непрерывного течения жизни. Это общая черта художников-мирискуссников.
Ответить Удалить
Мальчики, по-видимому братья, стоят «на палубной кромке» и смотрят на море. Их позы просты и непринужденны. «Один оглянулся и смотрит на нас, другой наглядеться не может на море». От картины веет спокойствием, ветром, криками чаек и солеными морскими брызгами. Прохладно, мальчики стоят в синих рубашках и светлых штанах.
Картина написана на рубеже веков. Да, тогда ни художник, ни сами дети не знали, что их ждет. Кажется, что это умиротворение, это размеренное течение жизни будут всегда. Но судьба обманет. Мальчики вырастут, в рассвете лет встретит их выстрелами революция 1917 года, гражданская война и Великая Отечественная. Смена власти, голод, репрессии. Сколько горя! Если не погибнут, судьба закалит их, сделает сильными духом, или, наоборот, сломает. Разве мог кто-то тогда представить, что ждет этих детей, как и миллионы детей во всей стране?
Это и поразило А. Кушнера – пропасть между прошлым и будущим, невозможность предотвратить страдания: «О, если б и впрямь я возможность имел // Отсюда их взять на другую планету…»Валентин Серов, написав картину «Дети», хотел показать счастье, радость и безоблачность детства. В 1899 году он не мог и предположить страшное будущее этих детей. Наш современник поэт Александр Кушнер увидел в картине иной смысл. Ведь если в конце позапрошлого века мальчикам по семь-восемь лет, то их юность, взросление придутся на очень тяжелое для России время.
Ответить Удалить
В 14 году мальчикам будет по девятнадцать лет, может, чуть больше. И если не лягут они в теплую землю Польши или Галиции, пронзенные австрийской пулей или осколком немецкого снаряда, то кто знает, не придется ли им схлестнуться друг с другом в 18-м, когда «брат пошел на брата».
Не сгноят ли братьев на Колыме или Соловках? А если доживут они до 41-го, то наверняка будут драться с захватчиками на фронте или в партизанском отряде. Или будут работать под девизом «Все для фронта, все для победы!» на заводах Ленинграда или Челябинска.
Мне почему-то кажется, что эти детские годы, годы мира и радости, станут единственно счастливыми в их жизни.А. Кушнер пишет, что каждому из нас необходима поддержка друзей. Иногда достаточно всего несколько простых фраз, сказанных с любовью, чтобы ободрить. Хорошо, что Бог создал такую прекрасную вещь, как дружба.
Когда я очень затоскую,
Ответить Удалить
Достану книжку записную,
Я позвоню кому-нибудь.
О голоса моих знакомых!
Спасибо вам, спасибо вам
За то, что вы бывали дома
По непробудным вечерам,
Любви и горя своего
Вы забывали, как живете,
Вы говорили: «Ничего».
И за обычными словами
Была такая доброта,
Как будто Бог стоял за вами
И вам подсказывал тогда.Прозаик прозу долго пишет.
Он разговоры наши слышит,
Он распивает с нами чай
При этом льет такие пули!
При этом как бы невзначай
Летит домой, не чуя ног,
И там судьбой своих героев
Распоряжается, как бог.То судит их, то выручает,
Им зонтик вовремя вручает,
Сначала их в гостях сведет,
Потом на улице столкнет,
Изобразит их удивленье.
Не верю в эти совпаденья!
Сиди, прозаик, тих и нем.
Никто не встретился ни с кем.А.Кушнер рассказывает нам о том, что в поэзии каждый сам распоряжается судьбой героев, но зачастую в своих произведениях мы обыгрываем те моменты, о которых часто думаем в жизни. Как, например, о случайных встречах, столкновениях, необдуманно брошенных фраз и т.д.
Ответить УдалитьКак мы в уме своем уверены,
Что вслед за ласточкой с балкона
Не устремимся, злонамеренны,
Безвольно, страстно, исступленно,
Нарочно, нехотя, рассеянно,
Полуосознанно, случайно...
Кем нам уверенность навеяна
В себе, извечна, изначальна?
Что отделяет от безумия
Ум, кроме поручней непрочных?
Без них не выдержит и мумия
Соседство ласточек проточных:
За тенью с яркой спинкой белою
Шагнул бы, недоумевая,
С безумной мыслью — что я делаю? —
Последний, сладкий страх глотая.В этих строках известного поэта Александра Кушнера выражена тонкая граница между умом и безумием.
"Что отделяет от безумия
Ум, кроме поручней непрочных?"Граница настолько слаба, что каждому хоть раз в жизни хотелось преступить ее, хотелось сделать свой шаг навстречу сладкому страху. Однако, любой из нас уверен в своем уме, здравомыслии, ведь без этих хлипких поручней не выдержит даже мумия. Что уж говорить о человеке?
Ответить УдалитьДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Чтоб двадцать семь свечей зажечь
С одной горящей спички,
Пришлось тому, кто начал речь,
Обжечься с непривычки.Лихие спорщики и те
Следили, взяв конфету,
Как постепенно в темноте
Свет прибавлялся к свету.Тянулся нож во мгле к лучу,
И грань стекла светилась,
И тьмы на каждую свечу
Все меньше приходилось.И думал я, что жизнь и свет -
Одно, что мы с годами
Должны светлеть, а тьма на нет
Должна сходить пред нами.Сидели мы плечо к плечу,
Казалось, думал каждый
О том, кто первую свечу
В нас засветил однажды.Горело мало, что ли, свеч,
Туман сильней клубился,
Что он еще одну зажечь
Решил - и ты родился.И что-то выхватил из мглы:
Футляр от скрипки, скрипку,
Бутыль, коробку пастилы,
А может быть, улыбку.
1966Рождение человека - это дар Бога. Нужно ценить такой подарок. И в каждый следующий день рождения, ты должен испытывать чувство радости, что ты смог прожить ещё больше на один год, а не думать о том что скоро тебе умирать. Ты не должен бояться 27 свечей на своем торте, а должен радоваться, что их может быть 80. И в этот момент зажжения 80 свечей ты не был одинок!
Ответить УдалитьПотому что больше никто не читает прозу,
Потому что наскучил вымысел: смысла нет
Представлять, как робеет герой, выбирая позу
Поскромней, потому что смущает его сюжет,
Потому что еще Толстой в дневнике заметил,
Что постыло писать, как такой-то придвинул стул
И присел. Потому что с компьютером дружат дети,
И уныл за стеной телевизора мерный гул.
Потому что права тетя Люба: лишившись мужа
И томясь, говорила: к чему это чтенье ей,
Если все это можно из жизни узнать не хуже.
Что? Спроси у нее. Одиночество, мрак ночей...
Потому что когда за окном завывает ветер...
Потому что по пальцам количество важных тем
Можно пересчитать... Потому что темно на свете.
А стихи вообще никому не нужны: зачем?
Потому что всего интереснее комментарий
К комментарию и примечания. Потому,
Что при Ахеменидах: вы знаете, Ксеркс и Дарий —
Не читали, читали, — неважно — сошли во тьму,
Потому что так чудно под ветром вспухает штора
И в широкую щель пробивается звездный свет,
Потому что мы, кажется, сможем проверить скоро,
Рухнет мир без романов и вымысла или нет?Александр Кушнер в этом стихотворении захватывает проблему общества ⅩⅩⅠ века, проблему молодежи: мы мало читаем, мы не стремимся к самопознанию, "мы ленивы и нелюбопытны" А. С. Пушкин
Ответить УдалитьПрозаик прозу долго пишет.
Он разговоры наши слышит,
Он распивает с нами чай.
При этом льет такие пули!
При этом как бы невзначай
Глядит, как ты сидишь на стуле.Он, свой роман в уме построив,
Летит домой, не чуя ног,
И там судьбой своих героев
Распоряжается, как бог.То судит их, то выручает,
Им зонтик вовремя вручает,
Сначала их в гостях сведет,
Потом на улице столкнет,
Изобразит их удивленье.
Не верю в эти совпаденья!
Сиди, прозаик, тих и нем.
Никто не встретился ни с кем.
1962Александр Кушнер в своём стихотворении объяснил нам, что писатель сам распоряжается судьбой своих героев. Он может писать своё произведение по прототипам, а может сам придумать персонажей. Может придумать ситуации, может описать случившиеся, а может начать описывать случившееся и закончить своими мыслями. Он может убить персонаж, а может и воскресить его. Может поставить его в такую ситуацию, из которой, кажется, нет выхода, а может вытащить из этой ситуации, и всё в одно мгновенье. Автор – Бог своего произведения.
Ответить Удалить
Когда приходит вдохновение, и мы начинаем писать, нас может остановить только уход мысли. Бывают моменты, когда мы не можем тут же записать наше произведение, а в голове оно продолжает выстраиваться. Тогда мы торопимся, бежим, «Летим домой, не чуя ног», чтобы поскорей записать его и продолжить распоряжаться судьбой своих героев. Прозаик - наблюдатель. Он наблюдает, вылавливает каждую мелочь из разговора, поведения, каких-то моментов жизни, ведь зачастую в своих рассказах мы описываем именно то, что нас волнует, беспокоит, то, что не дает нам спать, то, о чём мы думаем день и ночь. И мы не перестаем об этом думать, пока нам не надоест…или пока мы не напишем об этом рассказ.В ТИРЕ
В тире, с яркой подсветкой,
С облаками, как дым,
Мы с винтовочкой меткой
Два часа простоим.
Он устроен коробкой,
Светел ночью и днем,
С механической, робкой,
Сладкой музычкой в нем.
Вот я выстрелю в гуся,
Что из тучки возник,
Посмотри, моя дуся,
Он головкой поник.
Вот я лань обнаружу,
Вот я в башню пальну,
Все расстрою, разрушу
И отправлю ко дну.
Что там, шляпа с полями?
Или пень?— Не видать.
Тирщик в белой панаме
Все настроит опять.
Его птички бессмертны,
Пароходы прочны
И бессменны концерты,
Вроде вечной весны.
Ты любуешься парком?
Я же здесь постою
В размалеванном, ярком,
Самодельном раю.В этом стихотворении тир - это рай для лирического героя. Скорее всего этот герой ребёнок, и он счастлив. Дети любят мечтать: представлять себя супергероями и бегать по дому в плаще, спасать мир от злодеев. И в тире он может исполнить некоторые свои мечты: пострелять по гусям, подстрелить лань. Там он погружается в волшебный мир, в мир где ему хорошо.
Ответить УдалитьКогда я очень затоскую,
Достану книжку записную,
И вот ни крикнуть, ни вздохнуть —
Я позвоню кому-нибудь.
О голоса моих знакомых!
Спасибо вам, спасибо вам
За то, что вы бывали дома
По непробудным вечерам,
За то, что в трудном переплете
Любви и горя своего
Вы забывали, как живете,
Вы говорили: «Ничего».
И за обычными словами
Была такая доброта,
Как будто Бог стоял за вами
И вам подсказывал тогда.В данном стихотворенни А.Кушнер повествует нам о такой замечательной вещи как дружба, как она может спасти в трудную минуту, как она ценна.
Но дружба невозможна без друзей, я уверен, что у каждуого человека есть такой друг, который может выслушать, понять тебя, поддержать в такой момент жизни когда ты впадаешь в отчаяние. У каждого есть хотя бы один друг, иногда этого вполне достаточно.
Но дружба должна быть настоящей, если же дружба фальшивая, то она становится уже не "даром божьим", а грехом.Настоящий друг никогда не предаст он всегда готов тебя выслушать, об этом нам и рассказывает А.Кушнер
Ответить УдалитьТо, что мы зовем душой,
Что, как облако, воздушно
И блестит во тьме ночной
Своенравно, непослушно
Или вдруг, как самолет,
Тоньше колющей булавки,
Корректирует с высот
Нашу жизнь, внося поправки;То, что с птицей наравне
В синем воздухе мелькает,
Не сгорает на огне,
Под дождем не размокает,
Без чего нельзя вздохнуть,
Ни глупца простить в обиде;
То, что мы должны вернуть,
Умирая, в лучшем виде,—Это, верно, то и есть,
Для чего не жаль стараться,
Что и делает нам честь,
Если честно разобраться.
В самом деле хороша,
Бесконечно старомодна,
Тучка, ласточка, душа!
Я привязан, ты — свободна.1969. Александр Кушнер
Свобода. Каждый мечтает о свободе. Свобода — это полёт. Очень часто я мечтаю о том, чтобы уметь летать. Я очень часто летают во сне. Мне кажется, каждый хочет почувствовать это лёгкое и приятное ощущение. Парить. Быть свободным. Это достойная цель для жизни.
Как будто Бог стоял за вами
И вам подсказывал тогда.
Когда ты понимаешь, что тебе остаётся жить считанные часы, а может и минуты, что ты будешь вспоминать? Как ты работал бухгалтером иль мастерил динамик? Нет, совсем нет. К этому времени ценности поменяются и то, из-за чего ты так убивался в молодости окажется совершенным пустяком.
Сейчас люди «живут» так, как будто бы они никогда не умрут. «Смерть – это то, что происходит с другими». И ведь правда. Мы не задумываемся о том, что нас когда то не станет.
Хотя многие думают, что они живут. Но нет, они в этом мире они как туристы. Наблюдают за жизнь, но сами даже не могут ощутить ее на половину.
Я надеюсь, что из нас вырастут люди, которые сделают в течение жизни то, чем будут гордиться перед смертью. Скажут слова, которые потом пронесутся через поколения.
Ответить Удалить На ремешке стоит постыдно.Я позвоню кому-нибудь.
О голоса моих знакомых!
Спасибо вам, спасибо вам
За то, что вы бывали дома
По непробудным вечерам,
За то, что в трудном переплете
Любви и горя своего
Вы забывали, как живете,
Вы говорили: «Ничего».
И за обычными словами
Была такая доброта,
Как будто Бог стоял за вами
И вам подсказывал тогда.Замечательный поэт Александр Кушнер, написавший это стихотворение. Я как никогда соглашаюсь со словами автора, повествующими о такой прекрасной вещи в нашей жизни как дружба. Кто же такой настоящий друг? Тот, кто всегда поддержит, придёт на помощь в трудную минуту. При слове "дружба" каждому человеку приходит на ум лишь тот, кто бессприкословно выслушает, поможет успокоиться и просто вытащит из грусти. Иногда достаточно лишь крепких объятий друга, что бы прийти в себя и начать улыбаться.
Александр Кушнер прекрасно описал дружбу, изложив это в стихотворную форму.Прочитав стихотворение, я поняла, что в нем говорится и обо мне в том числе. Мой папа часто, когда дает мне советы повторяет фразу "Лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть". Я думаю, её смысл поэт и заключил в стихотворную форму. Сколько бы раз папа не вдалбливал мне это в голову, чаще всего я отступаю и делаю что-то более мне привычное. Потом же я жалею о том, чего я не сделала. Пора бы уже собраться и хотя бы раз в жизни рискнуть.
Я хочу поблагодарить Александра Кушнера за его талант донести мысль до читателя в простой, доступной форме.Чайкова Лиза��
Ответить УдалитьВ тот год я жил дурными новостями,
Бедой своей, и болью, и виною.
Сухими, воспаленными глазами
Смотрел на мир, мерцавший предо мною.И мальчик не заслуживал вниманья,
И дачный пес, позевывавший нервно.
Трагическое миросозерцанье
Тем плохо, что оно высокомерно.Ведь у каждого есть такой год... Страданий, боли, вины, когда одна лишь горечь стоит в сердце, нет ей выхода. Ты весь сосредотачиваешься лишь на своих ощущениях, одержим свои несчастьем. Тяжело мне было осмыслить это стихотворение, ведь самые ужасные времена пролетают перед глазами, становится тяжко на душе, холодная дрожь проходит по ней, но и стыдно за свое высокомерие, эгоизм, за нежелание прислушиваться к другим, твоим близким.
Ни горя,
ни любви,
ни мелкой сволочи.
Все в будущем за морем одуванчиков.
Мне кажется, что я - один из мальчиков.«Ну вот мы встретились снова»-адресовала бы я стихотворению и Александру Кушнеру. С произведением «Два мальчика» я познакомилась несколько недель назад на олимпиаде по литературе. Когда предложили выбрать между этим стихотворением и прозой, я без сомнения указала на лирическое произведение. Стихотворение показалось таким близким для моего возраста. Оно представилось ступенью, на которой я стою на данном этапе жизни. В произведении описывается та грань, через которую проходит любой человек, путь от детства к взрослой жизни. А что помогает нам понять, что автор говорит об этом моменте жизни. Конечно, множество метафор и олицетворений. К примеру, мелкие проблемы становятся дождиком, бабочка, присевшая на плечо к мальчику-проблема, которая кажется такой незначительной в детстве, что детвора ее даже не замечает; но самым главным объектом становится море одуванчиком, именно оно представляет то пространство, которое мы переходим в нашей жизни. Интересно, а я «перепрыгнула» это пространство? Дума, да, ведь я стала задумываться о будущей карьере, о проблемах в жизни, стала искать пути их решения, а не просить помощи у посторонних людей. И пусть рядом будут верные друзья и любящая семья, но главное-это верить в себя, верить в свои силы и знать свои возможности.
Вообще, стихотворения Александра Кушнера близки для людей моего возраста. В его произведениях отражаются проблемы дружбы, одиночества, непонимания в семье, а также рассказывается о тех временах, когда ты начинаешь осознавать все вокруг, пытаешься понять смысл жизни.
Думаю, что многим подросткам да и взрослым я порекомендовала бы познакомиться с творчеством талантливого поэта, ведь только в развитии своего кругозора ты начинаешь смотреть на мир другими глазами. И я очень рада, что у меня есть такой человек, мой преподаватель, который предоставляет мне такую возможность.
Не ленитесь, знакомьтесь с творчествами различных великих писателей, только тогда вы сможете мыслить и говорить, так чтобы вас не только слушали, но и слышали. Не позволяйте становиться себе примитивным и ленивым. Будьте любопытными в изучениях наук, культур и творчеств, лишь тогда вы сможете познать себя.
Бывает так, что поэтические строки живут, пульсируют в тебе еще до явления самого поэта. Так случилось с этими: «Времена не выбирают, // В них живут и умирают».
Времена не выбирают,
В них живут и умирают.
Большей пошлости на свете
Нет, чем клянчить и пенять.
Будто можно те на эти,
Как на рынке, поменять.
Что ни век, то век железный.
Но дымится сад чудесный,
Блещет тучка; я в пять лет
Должен был от скарлатины
Умереть, живи в невинный
Век, в котором горя нет.
Ты себя в счастливцы прочишь,
А при Грозном жить не хочешь?
Не мечтаешь о чуме
Флорентийской и проказе?
Хочешь ехать в первом классе,
А не в трюме, в полутьме?
Что ни век, то век железный.
Но дымится сад чудесный,
Блещет тучка; обниму
Век мой, рок мой на прощанье.
Время - это испытанье.
Не завидуй никому.
Крепко тесное объятье.
Время - кожа, а не платье.
Глубока его печать.
Словно с пальцев отпечатки,
С нас - его черты и складки,
Приглядевшись, можно взять.
Читаешь и ловишь себя на ностальгии по старым, добрым временам, на мечте о светлом будущем, а живем-то только здесь и сейчас. Есть какая-то монументальность в этих стихах. Нести время на своих плечах не каждому под силу, поэтому и думается о тех, кого жернова истории перемалывали, но в прах не превратили.
Вещь среди других вещей и в совокупности с ними образует содружество независимых вещей, каждая из которых может свободно собой распоряжаться. Неповторимость, самодостаточность и самосоотнесенность вещей, феноменологическая множественность бытия – вот другой аспект метафорической интенции. Иначе говоря, в метафоре как средстве поэтики мы прозреваем не столько реальность Единого, сколько реальность множественного бытия. В этом случае метафора является ярчайшим феноменологическим подтверждением персоналистической структуры мира. Не случайно за героями в искусстве закрепилось название персонажа.
Стихотворение Введенского «Мне жалко, что я не зверь» выражает эту двухаспектную, разнонаправленную интенцию метафорирования:
«Мне страшно, что я при взгляде на две одинаковые вещи не замечаю, что они различны, что каждая живет однажды.
Мне страшно, что я при взгляде на две одинаковые вещи не вижу, что они усердно стараются быть похожими» (51. С.184).
«Мне страшно» – следствие конечности человеческого существования.
«Мы сядем с тобою ветер на этот камушек смерти...
Мне трудно, что я с минутами, меня они страшно запутали» (51. С.183).
Отсюда – опыт трансценденции, точнее, попытка трансценденции, желание быть другим, стать каждой вещью, то есть обнаружить в себе другого, стать другим собой.
«Еще есть у меня претензия, что я не ковер, не гортензия» (там же).
Метафора как способ бытия вещей в художественном опыте знает свои онтическиконкретные формы и приемы. Так, в романе герои обособляются и отождествляются, актуализируются в метафорических отношениях контакта и дистанции, они интерпретируют друг друга, повторяют и в тоже время уходят в себя, замыкаются, персонализируются. В частности, провоцирование смысловой целостности «главного героя» в романе (или нескольких главных героев) только в системе персонажей происходит за счет их метафорического соотнесения с второстепенными персонажами, персонажамидвойниками или, наоборот, персонажамиантагонистами, со специальным персонажамипосредниками, наконец, с прямой точкой зрения автора (60. С.73131). Есть также и живописные, пластические, музыкальные метафоры. Схему визуальной метафоры приводит Людвиг Витгенштейн в «Философских исследованиях», называя ее «ЗУ головой» (38. С.278). Это рисунок головы, в которой можно увидеть и голову зайца, и голову утки. «Два в одном» – схема визуальных превращений и различий. Живописная метафора более наглядно, чем литературная, вскрывает не пространственный, а темпоральный характер метафоры. Взаимосоотнесенность вещи с другими вещами и с самой собой имеет не пространственную, а временную природу. Вступить в метафорические отношения – значит попасть в определенное время, время переживания. Игра различий и подобий, в которые оказывается втянут предмет в метафоре есть способ выяснения предметом своего собственного, поиска собственной целостности. Как пишет Г.Амелин, «метафора как целостное событие имеет дело не с отождествлением разных предметов, а с различием внутри одного предмета, отличением предмета от самого себя. Точнее, точка уподобления двух разных предметов является точкой расподобления предмета с самим собой... Предмет начинает длиться, времениться, делает шпагат во времени» (39. С.268).
По принципу «ЗУ головы» построены такие известные картины Сальвадора Дали, как «Невидимый человек», «Рынок рабов и невидимый бюст Вольтера», «Портрет Мэй Уэст», «Метаморфоза Нарцисса», картина «Женщинабутылка» Рене Магритта, «Библиотекарь» Д.Арчимбольдо (XVI в.) и множество других картин. Но это не единственный способ живописного метафорирования. Диалогическая метафорическая провокация вещи на полотне осуществляется разными способами: перенесением в чуждый ей предметный контекст, с которым она вступает в синтаксические отношения, например, «Шесть появлений Ленина на рояле» Дали или некогда скандальное полотно «Завтрак на траве» Э.Мане, в непривычную световую и цветовую среду, трансформированием контуров вещи, деформациями, системой сдвигов. По сути сдвиг – другое название метафоры, поскольку предполагает движение, передвижение вещи из модуса «про» в модус «пере», где она предстает неизвестной и непредвиденной (50). Даже на первый взгляд такой неметафорический жанр живописи, как натюрморт, в своем историческом развитии отражает судьбу вещи в ее антиномической художественной реализации – становиться между общим и индивидуальным, универсальным и неповторимым (40). Везде, где вещь вступает в тесные синтаксические отношения с окружением, она живет повторениями и различиями, превращениями и отсылками.
Кино знает свою «тесноту стихового ряда» (Ю.Тынянов), свои приемы метафорирования. Монтаж позволяет переносить действие или состояния с предметов на предметы, игра планами устанавливает чисто кинематографическую соотносительность, где вещи идут не друг за другом, а как бы вместо друг друга, вставая на чужое место, тем самым провоцируя смысловое становление. Классический пример – монтаж избиения рабочей демонстрации с кадрами бойни в фильме «Стачка» С.М.Эйзенштейна. Тынянов так описывает кинометафору: «Теперь, если после кадра, на котором крупным планом дан человек на лугу, будет следовать крупным планом же кадр свиньи, гуляющей тут же, – закон смысловой соотносительности кадров и закон вневременного, внепространственного значения крупного плана победит такую, казалось бы, натуралистическую мотивировку, как одновременность и однопространственность прогулки человека и свиньи; в результате такого чередования кадров получится не временная или пространственная последовательность от человека к свинье, а смысловая фигура сравнения: человексвинья» (41. С.334).
Необычный ракурс переносит вещь со своего места, ракурсы меняются непрерывно – вещь непрерывно перемещается, соотношения вещей и людей на экране непрерывно перестраиваются. Перестраивается смысл. Смысл входит во время «пере». У кино есть более, чем у любого другого искусства, возможностей перемещать, смещать, переносить, замещать – провоцировать вещи на самоакуализацию.
Мы привыкли употреблять устойчивые искусствоведческие термины, типа аллегории и символа, гротеска и сравнения, сегодня наперебой говорят о симулякре. Но все эти тропы имеют одно онтологическое основание – отношение, структуру «от... к...», а последняя и есть «переход», «перенос» смысла от чегото к чемуто, одним словом, метафора. Именно метафора как ноэтический способ бытия художественного опыта, как учредитель отношения является онтологическим основанием, фундаментом всего множества художественных тропов.
В частности, символ есть такая метафора, конечный пункт которой неизвестен. Метафора – перенесение места на другое место, передислокация, перестановка, перетаскивание, вечный переезд с места на место. Человек, переносящий ношу на своих плечах, например, мебель при переезде на другую квартиру, живет в это время в состоянии метафоры. Куда он ее переносит, просматривается довольно отчетливо, однако это не устраняет всю неуместность происходящего и не дает надежды на окончательную оседлость. Новое место заранее дано как новая точка переноса. Символ усиливает метафору. Он тоже есть перенос, но куда именно – совершенно не ясно. Это перенос сразу во все стороны. Символ всегда символизирует чтото, но это чтото неизвестно. Поэтому мы пытаемся разгадать, дешифровать символ. Симулякр же отличается от символа тем, что он есть перенос в никуда, отсылка в ничто. Поэтому он совершенно не требует расшифровки. Симулякр – апофатическая конструкция, о которой нельзя сказать, что она ничего не обозначает. Она обозначает именно ничего, символизирует ничего, она может быть всем, то есть ничем. Симулякр – это абсолютная метафора и абсолютный способ жизни в модусе «пере».
Если с символом, сравнением, симулякром, метаморфозой метафора находится, так сказать, на одной горизонтальной оси, будучи ее фундирующим основанием, то с метонимией она образует как бы перпендикуляр. В терминах лингвистики это оси селекции и субституции. Роман Якобсон придал метафоре и метонимии принципиально полярный характер взаимоотношений, пронизывающих не только речь и язык, но также искусство и вообще любой смысловой процесс в индивидуальном или коллективном сознании (54). Именно метафора делает метонимию художественной. Метонимия выделяет предмет, окликает целое по его части. Но становление целого в его части, поиск вещи своего «истинного лица», своей «другости» обеспечивается метафорой. Метафора в художественном опыте провоцирует метонимически представленную вещь на представление непредставимого, вводит вещь в различение самой себя, осуществляет с ней диалог.
В истории метафорирования поражает постоянство одного онтическиконкретного типа метафоры. Оно заслуживает упоминания, хотя бы уже потому, что имеет эту историю, а также, потому что в ней художественный опыт открывается с непредвиденной стороны. Назовем этот тип метафоры «культурнатурным». Он характерен для всех искусств, для архитектуры с ее растительными орнаментами, для живописи с ее био и зооморфизмом, для скульптуры, черпающей источник формы в природе, для литературы и кино. Так, например, огромное количество поэтических метафор имеют один постоянный, уходящий корнями в прошлое тип образования – перенос состояний и свойств, принадлежащих «миру природы» в «мир культуры» и наоборот, точнее, обнаружения одного в другом, так что границы их проблематизируются. Этот тип метафоры настолько постоянен, что вся сложная динамика нерасчлененной поэтической работы, напряженная и возвышенная игра в уме словесными переборами, реальное переживание, естественно, не подразделяющее предметы на классы, могут даже показаться шокирующе стереотипной реализацией лежащей в основании примитивной схемы. Причем, судя по различным автобиографиям поэтов, такие реализации приносят им глубочайшее удовлетворение. Александр Кушнер, произнеся «Евангелие от куста жасминового...» (35. С.172), наверно, испытал колоссальное удовлетворение. Или Заболоцкий, когда ему почудилось, что «Как маленький Гамлет, рыдает кузнечик» или «Уже умолкла лесная капелла» (42. С.191, 183) («культурнатурный» тип метафоры пронизывает все творчество Заболоцкого). Или Пастернак, оказавшийся свидетелем «Идущего бурно собранья // Деревьев над кровельной дранью» (31. С.180). Или Хлебников, разглядевший в морже голову Ницше, а в носороге – Ивана Грозного, и для которого «чайки с длинным клювом и холодным голубым, точно окруженным очками, оком имеют вид международных дельцов, чему мы находим подтверждение в прирожденном искусстве, с которым они подхватывают на лету брошенную тюленям воду» (43. С.186187). Или, наконец, Гораций, заключив, что «Как листы на ветвях изменяются вместе с годами, // Прежние ж все облетят, – так слова в языке» (44. С.344). И Гораций в этом ряду не будет самым древним автором. Причем то, что сравнивают, и то, с чем сравнивают могут меняться местами. Если Заболоцкий сравнивает лес с капеллой, то Мандельштам орган сравнивает с лесом: «Стрельчатый лес органа», хотя и у него «Стволы извилисты и голы, // Но все же арфы и виолы».
У Мандельштама одновременно и «колоннада рощи», и «роща портиков» (19. С.67, 38, 230). У тех или иных художников в те или иные эпохи частотность и мера оригинальности в осуществлении такого типа метафоры различны. Но принципиально то, что он почти везде есть, к какому бы направлению автор не принадлежал, какую бы эстетику не исповедывал.
Сегодня Александру Кушнеру исполняется 75 лет
Андрей АРЬЕВ
Если, по примеру Марины Цветаевой, разделить стихотворцев на «поэтов с историей» и «поэтов без истории», то Александр Кушнер явит собой идеальный пример творца последнего типа. Что для русского ХХ века необычно - не по усадьбам сидели. Даже Бориса Пастернака (согласно Цветаевой, главного у нас «поэта без истории»), с его дачным отшельничеством, в «историю», в конце концов, вписали - врагу не пожелаешь. С Кушнером этого проделать не удалось. И вряд ли уже удастся.
Отказу от претензий на личную выламывающуюся из времени биографию Кушнер придал характер чеканный:
Времена не выбирают,
В них живут и умирают.
Размышляя о Кушнере, Иосиф Бродский заметил: «Поэтическими биографиями - преимущественно трагического характера - мы прямо-таки развращены, в этом столетии в особенности. Между тем биография, даже чрезвычайно насыщенная захватывающими воображение событиями, к литературе имеет отношение чрезвычайно отдаленное...»
Свой взгляд на провозглашаемые в публичной сфере человеческой деятельности «жизненные цели» Кушнер выразил с веселой простотой, как будто рисуя детскую картинку:
Танцует тот, кто не танцует,
Ножом по рюмочке стучит.
Гарцует тот, кто не гарцует,
С трибуны машет и кричит.
А кто танцует в самом деле
И кто гарцует на коне,
Тем эти пляски надоели,
А эти лошади - вдвойне!
Но я не холоден. Мне твой чертополох
Мигнет с обочины лилово-синим оком -
И лед растаял мой, и влажный гнев
подсох,
И гневный жар остыл -
в сомненье одиноком, -
Хватает окриков, быть может,
нужен вздох? -
Стою, задумавшись: всех жаль мне
ненароком.
А мир твой горестный, хорош он
или плох?
Быть человеком в нем труднее,
чем пророком.
Во всех отношениях программное заявление. Куст - основная метафора жизни. Из куста, как Бог с Моисеем, говорит с ним сама Поэзия:
Евангелие от куста жасминового,
Дыша дождем и в сумраке белея,
Среди аллей и звона комариного
Не меньше говорит, чем от Матфея.
Так бел и мокр, так эти гроздья светятся,
Так лепестки летят с дичка задетого.
Ты слеп и глух, когда тебе
свидетельства
Чудес нужны еще, помимо этого.
Ты слеп и глух, и ищешь виноватого,
И сам готов кого-нибудь обидеть.
Но куст тебя заденет бесноватого,
И ты начнешь и говорить, и видеть.
Эта проповедь произнесена в счастливую минуту жизни, которых у Кушнера больше, чем у других поэтов, но не беспредельно. Смерть у него, как у каждого мыслящего создания, тоже «всегда с собой». Никто не осознает трагедию глубже, чем счастливый человек. Даже сравнив поэта со звездой, Кушнер подумал - с мишенью.
«Земное » в стихах Александра Кушнера успешно соперничает с «небесным» - эта неувядающая правда современного лиризма позволила поэту сказать о преображении жизни искусством, о ее культурном качестве неотразимее всех:
Что однажды блеснуло в чернилах,
То навеки осталось в крови.
Последние новости Санкт-Петербурга по теме:
Что однажды блеснуло в чернилах...
Санкт-Петербург
15 сентября в редакции журнала «Звезда» состоялось чествование петербургского поэта Александра Кушнера.
16:14 16.09.2011
Конкретно.Ру
Что однажды блеснуло в чернилах... - Санкт-Петербург
Сегодня Александру Кушнеру исполняется 75 лет
Андрей АРЬЕВ
Если, по примеру Марины Цветаевой, разделить стихотворцев на «поэтов с историей» и «поэ
00:47 14.09.2011
С.-Петербургские ведомости
13.03.2019 ИА Невские Новости Круглый стол на тему «Скульптура как необходимый элемент жизни мегаполиса.
13.03.2019 ИА Невские Новости Режиссером ленты выступил Роман Прыгунов Фото: кадр из фильма «Миллиард» Копания Central Partnership на своем официальном канале в YouTube опубликовала первый трейлер комедии «Миллиард»,
13.03.2019 Петербургский дневник
9 марта в Юношеской библиотеке им. А. П. Гайдара (Большой пр., 18А) прошел праздничный концерт.
13.03.2019
Петроградский район
Где стол, где кресло, где букет.
В кафтане, с пышными усами,
Мужчина с розой полумертвой
Глядит, не зная, что с ней делать.
Вдохнуть тончайший аромат
Ему и в голову, конечно,
Прийти не может (то ли дело -
Сорвать и даме поднести!).
Так и должны себя вести,
Так и должны чуть-чуть небрежно
Мужчины к жизни относиться,
К ее придушенной красе,
Как этот славный офицер
(тут нету места укоризне) -
Чуть-чуть неловко, неумело,
Затем что нечто кроме жизни
Есть: долг и доблесть, например.
"Любил – и не помнил себя, пробудясь…"
Любил – и не помнил себя, пробудясь,
Но в памяти имя любимой всплывало,
Два слога, как будто их знал отродясь,
Как если бы за ночь моим оно стало;
Вставал, машинально смахнув одеяло.И отдых кончался при мысли о ней,
Недолог же он! И опять – наважденье.
Любил – и казалось: дойти до дверей
Нельзя, раза три не войдя в искушенье
Расстаться с собой на виду у вещей.И старый норвежец, учивший вражде
Любовной еще наших бабушек, с полки
На стол попадал и читался в беде
Запойней, чем новые; фьорды, и елки,
И прорубь, и авторский взгляд из-под челки.Воистину мир этот слишком богат,
Ему нипочем разоренные гнезда.
Ах, что ему наш осуждающий взгляд!
Горят письмена, и срываются звезды,
И заморозки забираются в сад.Любил – и стоял к механизму пружин
Земных и небесных так близко, как позже
Уже не случалось; не знанье причин,
А знанье причуд; не топтанье в прихожей,
А пропуск в покои, где кресло и ложе.Любил – и, наверное, тоже любим
Был, то есть отвержен, отмечен, замучен.
Какой это труд и надрыв – молодым
Быть; старым и всё это вынесшим – лучше.
Завидовал птицам и тварям лесным.Любил – и теперь еще… нет, ничего
Подобного больше, теперь – всё в порядке,
Вот сны еще только не знают того,
Что мы пробудились, и любят загадки:
Завесы, и шторки, и сборки, и складки.Любил… о, когда это было? Забыл.
Давно. Словно в жизни другой или веке
Другом, и теперь ни за что этот пыл
Понять невозможно и мокрые веки:
Ну что тут такого, любил – и любил.Куст
Евангелие от куста жасминового,
Дыша дождем и в сумраке белея,
Среди аллей и звона комариного
Не меньше говорит, чем от Матфея.Так бел и мокр, так эти грозди светятся,
Так лепестки летят с дичка задетого.
Ты слеп и глух, когда тебе свидетельства
Чудес нужны еще, помимо этого.Ты слеп и глух, и ищешь виноватого,
И сам готов кого-нибудь обидеть.
Но куст тебя заденет, бесноватого,
И ты начнешь и говорить, и видеть.«Какое чудо, если есть…»
Какое чудо, если есть
Тот, кто затеплил в нашу честь
Ночное множество созвездий!
А если всё само собой
Устроилось, тогда, друг мой,
Еще чудесней!Мы разве в проигрыше? Нет.
Тогда всё тайна, всё секрет.
А жизнь совсем невероятна!
Огонь, несущийся во тьму!
Еще прекрасней потому,
Что невозвратно.Сложив крылья
Пиры
Андрею Смирнову
Шампанское – двести бутылок,
Оркестр – восемнадцать рублей,
Пять сотен серебряных вилок,
Бокалов, тарелок, ножей,
Закуски, фазаны, индейки,
Фиалки из оранжерей, -
Подсчитано всё до копейки,
Оплачен последний лакей.И давнего пира изнанка
На глянцевом желтом листе
Слепит, как ночная Фонтанка
С огнями в зеркальной воде.
Казалось забытым, но всплыло,
Явилось, пошло по рукам.
Но кто нам расскажет, как было
Беспечно и весело там!Тоскливо и скучно!
Сатира
На лестнице мраморный торс.
Мне жалко не этого пира
И пара, а жизни – до слез.
Я знаю, зачем суетливо,
Иные оставив миры,
Во фраке, застегнутом криво,
Брел Тютчев на эти пиры.О, лишь бы томило, мерцало,
Манило до белых волос…
Мне жалко не этого бала
И пыла, а жизни – до слез,
Ее толчеи, и кадушки
С обшарпанной пальмою в ней,
И нашей вчерашней пирушки,
И позавчерашней, твоей!«На скользком кладбище, один…»
На скользком кладбище, один,
Средь плит расколотых, руин,
Порвавших мраморные жилы,
Гнилых осин, -
Стою у Тютчевской могилы.Не отойти.
Вблизи Обводного, среди
Фабричных стен, прижатых тесно,
Смотри: забытая почти
«Всепоглощающая бездна».Так вот она! Нездешний свет,
Сквозь зелень выбившийся жалко?
Изнанка жизни? Хаос? – Нет.
Сметенных лет
Изжитый мусор, просто свалка.Какие кладбища у нас!
Их запустенье -
Отказ от жизни и отказ
От смерти, птичьих двух-трех фраз
В кустах оборванное пенье.В полях загробных мы бредем,
Не в пурпур – в рубище одеты,
Глухим путем.
Резинку дай – мы так сотрем:
Ни строчки нашей, ни приметы.Сто наших лет
Тысячелетним разрушеньям
Дать могут фору: столько бед
Свалилось, бомб, гасивших свет,
Звонков с ночным опустошеньем.Уснуть, остыть.
Что ж, не цветочки ж разводить
На этом прахе и развале!
Когда б не Тютчев, может быть,
Его б совсем перепахали.И в этом весь
Характер наш и упоенье.
И разве Царство Божье здесь?
И разве мертвых красит спесь?
В стихах неискренно смиренье?Спросите Тютчева – и он
Сквозь вечный сон
Махнет рукой, пожмет плечами.
И мнится: смертный свой урон
Благословляет, между нами.«Быть классиком – значит стоять на шкафу…»
Быть классиком – значит стоять на шкафу
Бессмысленным бюстом, топорща ключицы.
О Гоголь, во сне ль это всё, наяву?
Так чучело ставят: бекаса, сову.
Стоишь вместо птицы.Он кутался в шарф, он любил мастерить
Жилеты, камзолы.
Не то что раздеться – куска проглотить
Не мог при свидетелях, – скульптором голый
Поставлен. Приятно ли классиком быть?Быть классиком – в классе со шкафа смотреть
На школьников; им и запомнится Гоголь -
Не странник, не праведник, даже не щеголь,
Не Гоголь, а Гоголя верхняя треть.Как нос Ковалева. Последний урок:
Не надо выдумывать, жизнь фантастична!
О юноши, пыль на лице, как чулок!
Быть классиком страшно, почти неприлично.
Не слышат: им хочется под потолок.«И после отходно́й, не в силах головы…»
И после отходно́й, не в силах головы
Поднять с подушки, всё еще узнать пытался
Подробности о взятии Хивы.
Зачем они ему? Ведь он переселялся
В ту область, где Хива – такой же звук пустой,
Как Царское Село.
В окне шумели липы,
И жизни сладкий бред, умноженный листвой,
Смерть заглушал ему, ее тоску и хрипы.А мы, прочтя о том, как умер кто-нибудь,
Примериваем смерть тайком к себе чужую:
Не подойдет ли нам? Пожалуй, эта жуть
Могла пожутче быть, попробуем другую.
Я столько раз в других мерцал и умирал,
Что собственную смерть сносил наполовину:
Помят ее рукав и вытерт матерьял.
В ночь выходя, ее, как старый плащ, накину.«Ребенок ближе всех к небытию…»
Ребенок ближе всех к небытию.
Его еще преследуют болезни,
Он клонится ко сну и забытью
Под зыбкие младенческие песни.Его еще облизывает тьма,
Подкравшись к изголовью, как волчица,
Заглаживая проблески ума
И взрослые размазывая лица.Еще он в белой дымке кружевной
И облачной, еще он запеленут,
И в пене полотняной и льняной
Румяные его мгновенья тонут.Туманящийся с края бытия,
Так при смерти лежат, как он – при жизни,
Разнежившись без собственного «я»,
Нам к жалости живой и укоризне.Его еще укачивают, он
Что помнит о беспамятстве – забудет.
Он вечный свой досматривает сон.
Вглядись в него: вот-вот его разбудят.«Контрольные. Мрак за окном фиолетов…»
Контрольные. Мрак за окном фиолетов,
Не хуже чернил. И на два варианта
Поделенный класс. И не знаешь ответов.
Ни мужества нету еще, ни таланта.
Ни взрослой усмешки, ни опыта жизни.
Учебник достать – пристыдят и отнимут.
Бывал ли кто-либо в огромной отчизне,
Как маленький школьник, так грозно покинут!Быть может, те годы сказались в особой
Тоске и ознобе? Не думаю, впрочем.
Ах, детства во все времена крутолобый
Вид – вылеплен строгостью и заморочен.
И я просыпаюсь во тьме полуночной
От смертной тоски и слепящего света
Тех ламп на шнурах, белизны их молочной,
И сердце сжимает оставленность эта.И все неприятности взрослые наши:
Проверки и промахи, трепет невольный,
Любовная дрожь и свидание даже -
Всё это не стоит той детской контрольной.
Мы просто забыли. Но маленький школьник
За нас расплатился, покуда не вырос,
И в пальцах дрожал у него треугольник.
Сегодня бы, взрослый, он это не вынес.Посещение
Я тоже посетил
Ту местность, где светил
Мне в молодости луч,
Где ивовый настил
Пружинил под ногой.
Узнать ее нет сил.
Я потерял к ней ключ.
Там не было такой
Ложбины, и перил
Березовых, и круч -
Их вид меня смутил.Так вот оно что! Нет
Той топи и цветов И никаких примет,
И никаких следов.
И молодости след
Растаял и простыл.
Здесь не было кустов!
О, кто за двадцать лет
Нам землю подменил?Неузнаваем лик
Земли – и грустно так,
Как будто сполз ледник
И слой нарос на слой.
А фильмов тех и книг
Чудовищный костяк!
А детский твой дневник,
Ушедший в мезозой!Элегии чужды
Привычкам нашим, – нам
И нет прямой нужды
Раскапывать весь хлам,
Ушедший на покой,
И собирать тех лет
Подробности: киркой
Наткнешься на скелет
Той жизни и вражды.В журнале «Крокодил»
Гуляет диплодок,
Как символ грозных сил,
Похожий на мешок.
Но, может быть, всего
Ужасней был бы вид
Для нас как раз того,
Чем сердце дорожит.Есть карточка, где ты
С подругой давних лет
Любителем заснят.
Завалены ходы.
Туманней, чем тот свет.
Бледней, чем райский сад.
Там видно колею,
Что сильный дождь размыл.
Так вот – ты был в раю,
Но, видимо, забыл.Я «Исповедь» Руссо
Как раз перечитал.
Так буйно заросло
Всё новым смыслом в ней,
Что книги не узнал,
Страниц ее, частей.
Как много новых лиц!
Завистников, певиц,
Распутниц, надувал.
Скажи, знаток людей,Ты вклеил, приписал?
Но ровен блеск полей
И незаметен клей.
А есть среди страниц
Такие, что вполне
Быть вписаны могли
Толстым, в другой стране,
Где снег и ковыли.
Дрожание ресниц,
Сердечной правды пыл.Я тоже посетил.
Наверное, в наш век
Меняются скорей
Черты болот и рек;
Смотри: подорван тыл.
Обвал души твоей.
Не в силах человек
Замедлить жесткий бег
Лужаек и корней.Я вспомнил москвичей,
Жалеющих Арбат.
Но берег и ручей
Тех улиц не прочней
И каменных наяд.Кто б думал, что пейзаж
Проходит, как любовь,
Как юность, как мираж, -
Он видит ужас наш
И вскинутую бровь.
Мемориальных букв,
На белом – золотых,
Экскурсоводок-бук,
Жующих черствый стих,
Не видно. Молочай
Охраны старины
Не ведает. Прощай!
Тут нашей нет вины.Луга сползают в смерть,
Как скатерть с бахромой.
Быть может, умереть -
Прийти к себе домой,
Не зажигая свет,
Не зацепив ногой
Ни стол, ни табурет.Смеркается. Друзей
Всё меньше. Счастлив тем,
Что жил, при грусти всей,
Не делая проблем
Из разности слепой
Меж кем-то и собой,
Настолько был важней
Знак общности людей,
Доставшийся еще
От довоенных днейИ нынешних старух,
Что шли, к плечу плечо,
В футболках и трусах,
Под липким кумачом,
С гирляндами в руках.
О тополиный пух
И меди тяжкий взмах!
Ведь детство – это слух
И зренье, а не страх.Продрался напролом,
Но луга не нашел.
Давай и мы уйдем
Легко, как он ушел.Ты думал удивить
Набором перемен,
Накопленных тобой,
Но мокрые кусты
Не знают, с чем сличить
Отцветшие черты,
Поблекший облик твой,
Сентиментальных сцен
Стыдятся, им что ты,
Должно быть, что любой.И знаешь, даже рад
Я этому: наш мир -
Не заповедник; склад
Его изменчив; дыр
Не залатать; зато
Новехонек для тех,
Кто вытащил в лото
Свой номер позже нас,
Чей шепоток и смех
Ты слышишь в поздний час.В вагоне
Поскрипывал ремень на чемодане,
Позвякивала ложечка в стакане,
Тянулся луч по стенке за лучом.
О чем они? Не знаю. Ни о чем.
Подрагивали пряжки и застежки.
Покачивались платья и сапожки.
Подмигивал, помаргивал плафон.
Покряхтывал, потрескивал вагон.
Покатая покачивалась полка.
Шнурок какой-то бился долго-долго
О стенку металлическим крючком.
О чем они? Не знаю. Ни о чем.
Усни, усни, усни, сгрузили бревна.
К восьми, к восьми, к восьми, нет, в девять ровно.
Всё блажь, пустяк, прости меня, всё бред.
Попробуй так: да – да, а нет – так нет.
Ах, стуки эти, скрипы, переборы,
Сдавался я на эти уговоры,
Склонялся и согласен был с судьбой,
Уговоренный пряжкой и скобой.«Я не люблю Восток, не понимаю…»
Я не люблю Восток, не понимаю
Любви к пустыням, зною и коврам,
К его камням, с орнаментом по краю,
К его цветистым, вкрадчивым речам,
К его стихам, в которых что ни слово,
То или роза, или самоцвет,
И мглой лиловой Павла Кузнецова
В музеях я тем горестней задет,
Что эти сны миражные, чужие
Не снятся мне, и втайне сознаю
Свою ущербность, видя, как другие
Находят рай при жизни в том краю,
Где я – лишь зной да пыльную мороку.
Богат Восток, и жалких этих строк
Он не прочтет, и лень, и, слава богу,
Не повредит Востоку холодок.Есть у меня приятель, он родился
В Москве, но выбрал сладкий этот плен,
Раздался в скулах, весь преобразился
И стал что твой таджик или туркмен.
Национальность – странная забота,
Она проходит. Сердце, прилепясь
К иной земле, сбивается со счета,
В другой узор уверовав и вязь.И я, к иным присматриваясь строчкам,
Ища пример себе в чужих стихах,
Смотрю: они посыпаны песочком,
Сухим, сплошным, скрипящим на зубах,
И хвалят степь, и требуют отваги.
Песчинкой стать – противится душа.
Ах, листьев ей, и облачка, и влаги,
С балкона в ночь летящего стрижа!Кружево
Суконное с витрины покрывало
Откинули – и кружево предстало
Узорное, в воздушных пузырьках.
Подобье то ли пены, то ли снега.
И к воздуху семнадцатого века
Припали мы на согнутых руках.Притягивало кружево подругу.
Не то чтобы я предпочел дерюгу,
Но эта роскошь тоже не про нас.
Про Ришелье, сгубившего Сен-Мара.
Воротничок на плахе вроде пара.
Сними его – казнят тебя сейчас.А все-таки как дышится! На свете
Нет ничего прохладней этих петель,
Сквожений этих, что ни назови.
Узорчатая иглотерапия.
Но и в стихах воздушная стихия
Всего важней, и в грозах, и в любви.Стих держится на выдохе и вдохе,
Любовь – на них, и каждый сдвиг в эпохе.
Припомните, как дышит ночью сад!
Проколы эти, пропуски, зиянья,
Наполненные плачем содроганья.
Что жизни наши делают? Сквозят.Опомнимся. Ты, кажется, устала?
Суконное накинем покрывало
На кружево – и кружево точь-в-точь
Песнь оборвет, как песенку синица,
Когда на клетку брошена тряпица:
День за окном, а для певуньи – ночь."Был туман. И в тумане…
Я. Гордину
Был туман. И в тумане
Наподобье загробных теней
В двух шагах от французов прошли англичане,
Не заметив чужих кораблей.Нельсон нервничал: он проморгал Бонапарта,
Мчался к Александрии, топтался у стен Сиракуз,
Слишком много азарта
Он вложил в это дело: упущен француз.А представьте себе: в эту ночь никакого тумана!
Флот французский опознан, расстрелян, развеян, разбит.
И тогда – ничего от безумного шага и плана,
Никаких пирамид.Вообще ничего. Ни империи, ни Аустерлица.
И двенадцатый год, и роман-эпопея, – прости.
О туман! Бесприютная взвешенной влаги частица,
Хорошо, что у Нельсона встретилась ты на пути.Мне в истории нравятся фантасмагория, фанты,
Всё, чего так стыдятся историки в ней.
Им на жесткую цепь хочется посадить варианты,
А она – на корабль и подносит им с ходу – сто дней!И за то, что она не искусство для них, а наука,
За обидой не лезет в карман.
Может быть, она мука,
Но не скука. Я вышел во двор, пригляделся: туман.Сложив крылья
Крылья бабочка сложит,
И с древесной корой совпадет ее цвет.
Кто найти ее сможет?
Бабочки нет.Ах, ах, ах, горе нам, горе!
Совпадут всеми точками крылья: ни щелки, ни шва.
Словно в греческом хоре
Строфа и антистрофа.Как богаты мы были, да всё потеряли!
Захотели б вернуть этот блеск – и уже не могли б.
Где дворец твой? Слепец, ты идешь, спотыкаясь в печали.
Царь Эдип.Радость крылья сложила
И глядит оборотной, тоскливой своей стороной.
Чем душа дорожила,
Стало мукой сплошной.И меняется почерк,
И, склонясь над строкой,
Ты не бабочку ловишь, а жалкий, засохший листочек,
Показавшийся бабочкою под рукой.И смеркается время.
Где разводы его, бархатистая ткань и канва?
Превращается в темень
Жизнь, узор дорогой различаешь в тумане едва.Сколько бабочек пестрых всплывало у глаз и прельщало:
И тропический зной, и в лиловых подтеках Париж!
И душа обмирала -
Да мне голос шепнул: «Не туда ты глядишь!»Ах, ах, ах, зорче смотрите,
Озираясь вокруг и опять погружаясь в себя.
Может быть, и любовь где-то здесь, только в сложенном виде,
Примостилась, крыло на крыле, молчаливо любя?Может быть, и добро, если истинно, то втихомолку.
Совершенное втайне, оно совершенно темно.
Не оставит и щелку,
Чтоб подглядывал кто-нибудь, как совершенно оно.Может быть, в том, что бабочка знойные крылья сложила,
Есть и наша вина: слишком близко мы к ней подошли.
Отойдем – и вспорхнет, и очнется, принцесса Брамбила
В разноцветной пыли!«…»
Сентябрь выметает широкой метлой
Жучков, паучков с паутиной сквозной,
Истерзанных бабочек, ссохшихся ос,
На сломанных крыльях разбитых стрекоз,
Их круглые линзы, бинокли, очки,
Чешуйки, распорки, густую пыльцу,
Их усики, лапки, зацепки, крючки,
Оборки, которые были к лицу.Сентябрь выметает широкой метлой
Хитиновый мусор, наряд кружевной,
Как если б директор балетных теплиц
Очнулся – и сдунул своих танцовщиц.
Сентябрь выметает метлой со двора
За поле, за речку и дальше, во тьму,
Манжеты, застежки, плащи, веера,
Надежды на счастье, батист, бахрому.Прощай, моя радость! До кладбища ос,
До свалки жуков, до погоста слепней,
До царства Плутона, до высохших слез,
До блёклых, в цветах, элизийских полей!Звуковая волна
«С той стороны любви, с той стороны смертельной…»
С той стороны любви, с той стороны смертельной
Тоски мерещится совсем другой узор:
Не этот гибельный, а словно акварельный,
Легко и весело бегущий на простор.О боль сердечная, на миг яви изнанку,
Как тополь с вывернутой на ветру листвой,
Как плащ распахнутый, как край полы, беглянку
Вдруг вынуждающий прижать пальто рукой.Проси, чтоб дунуло, чтоб с моря в сад пахнуло
Бодрящей свежестью волн, бьющихся о мыс,
Чтоб слово ровное нам ветерком загнуло -
И мы увидели его ворсистый смысл.«Там – льдистый занавес являет нам зима…»
Там – льдистый занавес являет нам зима,
Весной подточенная; там – блестит попона;
Там – серебристая, вся в узелках, тесьма;
Там – скатерть съехала и блещет бахрома
Ее стеклянная; и капает с балкона;Там – щетка видится; там – частый гребешок;
Там – остов трубчатый, коленчатый органа;
Там – в снег запущенный орлиный коготок,
Моржовый клык, собачий зуб, бараний рог;
Там – шкурка льдистая, как кожица с банана;Свеча оплывшая; колонны капитель
В саду мерещится; под ней – кусок колонны -
Брусок подмокший льда, уложенный в постель,
Увитый инеем, – так обвивает хмель
Руины где-нибудь в Ломбардии зеленой.Всё это плавится, слипается, плывет.
Мы на развалинах зимы с тобой гуляем.
Культура некая, оправленная в лед,
В слезах прощается и трещину дает.
И воздух мартовский мы, как любовь, вдыхаем.«Не о любви – о шорохе высоком…»
Не о любви – о шорохе высоком
В листве глухой листочка одного,
Как будто бред в беспамятстве глубоком -
И не унять, не выровнять его.Не о любви – о выбившейся прядке,
О тихом вздохе, вырвавшемся вдруг;
Не о любви – о тайне и догадке,
Но так темно, так призрачно, мой друг.Не о любви – о доблести и долге.
Какой Корнель внушает нам строфу?
Не о любви – о вздохе и обмолвке,
О холодах, о рюмочке в шкафу.Уже и ночь выносят на носилках,
И звездный блеск висит на волоске,
А он всё бьется, скорченный, в прожилках,
И шелестит, как жилка на виске.«Блеск такой – не нужна никакая цветочная Ницца…»
Валерию Попову
Блеск такой – не нужна никакая цветочная Ницца.
Невозможно весной усидеть взаперти.
И скворцу говорю: «Полетай, если птица!»
И сирени: «Пожалуйста, если сирень, то цвети!»Человек недоволен: по-прежнему плохо со смыслом
Жизни; нечем помочь человеку, зато хорошо
Со скворцом и сиренью, которая шапкой нависла
И в лицо ему дышит безгрешно, бездумно, свежо.И когда б развели тех налево, а этих направо,
Всё равно, и в слезах, он примкнул бы к тому большинству,
Для которого жизнь даже если и боль, и отрава,
То – счастливая боль, так лучи заливают листву!«Как клен и рябина растут у порога…»
Как клен и рябина растут у порога,
Росли у порога Растрелли и Росси,
И мы отличали ампир от барокко,
Как вы в этом возрасте ели от сосен.
Ну что же, что в ложноклассическом стиле
Есть нечто смешное, что в тоге, в тумане
Сгустившемся, глядя на автомобили,
Стоит в простыне полководец, как в бане?
А мы принимаем условность как данность.
Во-первых, привычка. И нам объяснили
В младенчестве эту веселую странность,
Когда нас за ручку сюда приводили.
И эти могучие медные складки,
Прилипшие к телу, простите, к мундиру,
В таком безупречном ложатся порядке,
Что в детстве внушают доверие к миру,
Стремление к славе. С каких бы мы точек
Ни стали смотреть – всё равно загляденье.
Особенно если кружится листочек
И осень, как знамя, стоит в отдаленье.«Если камешки на две кучки спорных…»
Е. Невзглядовой
Если камешки на две кучки спорных
Мы разложим, по разному их цвету,
Белых больше окажется, чем черных.
Марциал, унывать нам смысла нету.
Если так у вас было в жестком Риме,
То, поверь, точно так и в Ленинграде
Где весь день под ветрами ледяными
Камни в мокром красуются наряде.Слышен шелест чужого разговора.
Колоннада изогнута, как в Риме.
Здесь цветут у Казанского собора
Трагедийные розы в жирном гриме.
Счастье – вот оно! Театральным жестом
Тень скользнет по бутонам и сплетеньям.
Марциал, пусть другие ездят в Пестум,
Знаменитый двукратным роз цветеньем.«И пыльная дымка, и даль в ореоле…»
И пыльная дымка, и даль в ореоле
Вечернего солнца, и роща в тумане.
Художник так тихо работает в поле,
Что мышь полевую находит в кармане.Увы, ее тельце смешно и убого.
И, вынув брезгливо ее из кармана,
Он прячет улыбку. За Господа Бога
Быть принятым все-таки лестно и странно.Он думает: если бы в серенькой куртке,
Потертой, измазанной масляной краской,
Он сунулся б тоже, сметливый и юркий,
В широкий карман за теплом и за лаской, -Взовьются ли, вздрогнут, его обнаружа?
Придушат, пригреют? Отпустят на волю?
За кротость, за вид хлопотливо-тщедушный,
За преданность этому пыльному полю?Волна
Волна в кружевах,
Изломах, изгибах, извивах,
Лепных завитках,
Повторных прыжках и мотивах;
Волна с бахромой,
С фронтоном на пышной вершине
Над ширью морской.
Сверкай, Борромини, Бернини!И грохот, и гул.
Привольно, нарядно, высоко.
На небо, от брызг заслонившись ладонью,
взглянул:
И в небе – барокко!
Плывут облака:
Гирлянды, пилястры, перила.
Какая рука
Причудливо так их слепила?Ученый знаток,
Твоих мне не надо усилий:
Мне ясен исток
И происхождение стилей!
Как шторм или штиль,
Тебя не спросясь, как погода,
Меняется стиль.
Искусство – свобода!От веяний в нем,
Заимствований и влияний
Еще веселей. При безветрии полном уснем,
Проснемся при грохоте.
О, исполненье желаний!
Сижу за столом.
Неровно дыханье и сбои
Сердечные – ритм заставляют ходить ходуном,
Ворочая мысли, как камни в прибое.Сюжетный костяк
Отставлен, с его несвободой
И скукой. Итак,
Мне нравится то, что «бессмысленной» названо
одой.
Крушение строк,
Поэт то могуч, то бессилен.
Но этот порок
В ней выдержан и продуктивен:Он призван явить
Растерянность и утомленье,
Чтоб мы оценить
Тем выше могли вдохновенье.
Как волны у скал,
Как рушащаяся громада.
А я так устал,
Что и притворяться не надо.Нам фора дана -
Лет десять: взрослели мы позже.
Возьми дорогие из прошлых времен имена:
Мы – старше, а сердцем – моложе И крепко струна
На грифе зажата, а всё же…
А всё же волна
И наша – на выдохе тоже.«Что, весело жить?» -
Так спросят чудно и нелепо.
«Жизнь лучше, чем быть
Могла бы, но хуже, чем мне бы
Хотелось», – у врат
Отвечу загробного края,
Где тени стоят,
Усталых гостей поджидая.Что, можно входить?
Притушат сиянья и нимбы.
Мы лучше, чем быть
Могли бы, но хуже, чем им бы
Хотелось. Гулять
Степенно, как по Эрмитажу?
По правде сказать,
Я будущей жизни не жажду.Я эти стихи
Писал, вопреки Гераклиту:
Как в те же грехи,
Входил в эти строфы, по виду
Похожие друг
На друга, хотя в Ленинграде
Заканчивал их, вспоминая на севере юг,
А начал – в Крыму, к меловой прислонясь балюстраде.Я помню: любви,
Казалось, конца не настанет,
Как жестким, в крови,
Безвыходным мукам титаньим,
И в эту волну
Кидался, ища отвлеченья.
И вдруг оказалось, что боль моя меньше в длину,
Чем стихотворенье.Я в жизни стыжусь
Признаний, в стихах же всё чаще
Себе я кажусь
Чудовищем с глазом горящим,
Испортившим жизнь
Себе и любимым и снова
Всплывающим ввысь
Для мокрого, точного слова.Читатель и друг!
Что делать с волной звуковою?
Накатит – и вдруг
Меня выдает с головою, -
И вот под рукой
Твоей, с трепыханьем и дрожью,
Мертвею и гасну на белой странице сухой
Со всей моей правдой и ложью.Что может быть тел
Застывших жалчей и желейных?
Но я пролетел
Давно, это звук мой в отдельных Разводах, витках,
Отставший от собственной жизни.
Но, видно, в стихах
Есть что-то от крови и слизи.Мне стыдно, что я
Твое занимаю вниманье.
И разве твоя
Жизнь скрытая – не содроганье,
Не смертный порыв,
Не волны в слепящем уборе?
Брезгливость смирив,
Как краба, швырни меня в море!Мы жили с тобой
В одно небывалое время,
И общий прибой
Нас бил в подбородок и темя,
И прожитых лет
Вне строк стиховых не воротишь.
Ты – книгу и плед
Под мышку – и с пляжа уходишь.Но тут, стороной
Узнав, что я гибну и стыну,
Приходит за мной
И тащит обратно в пучину -
Волна в завитках,
Повторных прыжках и мотивах,
Крутых временах,
Соленых и всё же – счастливых!Из запасника
Памяти Ахматовой
1. «Волна темнее к ночи…»"
Волна темнее к ночи,
Уключина стучит.
Харон неразговорчив,
Но и она молчит.Обшивку руки гладят,
А взгляд, как в жизни, тверд.
Пред нею волны катят
Коцит и Ахеронт.Давно такого груза
Не поднимал челнок.
Летает с криком Муза,
А ей и невдомек.Конец бесплатного ознакомительного фрагмента
Есть информация, которая как мусор засоряет мозги своей бесполезностью. Приняв в себя ненужное, человек отнимает место в голове у важного и крайне необходимого.
Поэзия - это прыжок через бездну человеческой ограниченности.
Поэтический метод познания - это узнавание вещей не извне, а изнутри.
Человечество разделено потоками устремлений.
Люди до сих пор старательно ищут кусты, в которых можно спрятаться от Бога, от жизни, как она есть, от себя, потому им так дороги лопухи лжи и обмана, мыльные пузыри иллюзий, и так ненавистна правда.
Предназначение записано внутри каждого человека песней его сердца.
Даже там, где один большой даёт, а другой малый принимает возможно равенство величий. Благодарный берущий равен бескорыстно дающему. И корыстно/кичливо дающий меньше благодарно берущего.
Дружба - это равенство величий.
Чужой правильный ответ без правильно поставленного своего вопроса - это неправильный ответ, несмотря на внешнюю правду.
Если я вам кажусь прекрасной - не верьте, я намного хуже.
Если же вы поражены моим уродством - опять не верьте, я - лучше.
Мы своими действиями или бездействием создаём реальность, в которой живём. На самом деле реальностей много, побеждает в итоге та, носители которой наиболее активны.
Зрячие - видят, а злые - ненавидят.
Поэзия - не рифмоплётство, не правила стихосложения, а разговор с Бытием. Вопрошающий всегда немножко Иов: дерзающий, имеющий онтологические основания для своего дерзания, святой и грешный в одночасье, и, главное, свято верящий в добродетельность Творца - как Авраам. Интенсивность его вопрошания предельна, и только поэтому он добывает звезду, недоступную другим, не обожжённым жаждой.
Хорошо быть дураком - всегда кажешься себе умным.
Человек похож на скворечник - он обретает свой подлинный смысл, лишь когда в нём поселится птица.
В смирение не надо рядиться, потому что в смирение человека одевает Бог. Кто обрёл истину, в том будет и нужная форма - смирение. Смирение - одежда истины. А кто самочинно рядится в одежды смирения, чтобы казаться смиренным, тот и выглядит неприглядно, и затрудняет себе восхождение к Богу.
По-настоящему Бог нужен только тому, кто не может удовлетвориться человеческим. Жажда по Богу - вот путь обретения Бога.
В Луче, откликаясь на Зов, мы рождаем свою лученосную Песню
Идущий верным путём, как только встанет на него, найдёт своих исторических попутчиков.
Странно, что некоторые вступают в сговор с диаволом, надеясь «заговорить ему зубы» и получить поблажки. Это в принципе невозможно - по природе вещей. Особенно странно, когда на это рассчитывают как бы верующие люди. Диавол жестоко посмеётся над ними. Спастись отступничеством - невозможно.
Здравомыслие - это совесть, а не интеллект. Движение к здравомыслию - это путь очищения совести.
Только впустив в сердце кого-то другого, можно войти и самому. Потому сказано: кто говорит, что любит Бога, а ближнего своего ненавидит, тот - лжец.
