По своим литературным воззрениям и связям грибоедов.  московское общество в изображении а

Всякий истый петербуржец на три месяца в год обрекает себя на нечеловеческое житье. Конечно, я говорю не о «барах», которые разъезжаются по собственным деревням и за границу, а о простых смертных, которые расползаются по дачам, потому что за зиму Петербург их задавил. Кто поэкономнее, тот забирает из задних комнат мебелишку и старую, разнокалиберную посуду, увязывает на воза, садит сверху кухарку и едет. Другие нанимают дачи с мебелью и посудою и находят обломки и черепки. Постелей нет, или такие, что привыкать надо. Вместо простора – теснота, вместо тишины – судаченье соседей, вместо воздуха – сырость, вместо восстановляющих солнечных лучей – туман и дожди.

Именно так было поступлено и со мной, больным, почти умирающим. Вместо того, чтобы везти меня за границу, куда, впрочем, я и сам не чаял доехать, повезли меня в Финляндию. Дача – на берегу озера, которое во время ветра невыносимо гудит, а в прочее время разливает окрест приятную сырость. Домик маленький, но веселенький, мебель сносная, но о зеркале и в помине нет. Поэтому утром я наливаю в рукомойник воды и причесываюсь над ним. Простору довольно, и большой сад для прогулок.

Болен я, могу без хвастовства сказать, невыносимо. Недуг впился в меня всеми когтями и не выпускает из них. Руки и ноги дрожат, в голове – целодневное гудение, по всему организму пробегает судорога. Несмотря на врачебную помощь, изможденное тело не может ничего противопоставить недугу. Ночи провожу в тревожном сне, пишу редко и с большим мученьем, читать не могу вовсе и даже – слышать чтение. По временам самый голос человеческий мне нестерпим.

Что это такое, как не мучительное и ежеминутное умирание, которому, по горькой насмешке судьбы, нет конца?

Знает ли читатель, что такое значит «пять минут»? Конечно, знает. Нет того русского человека, который многократно не отсчитал бы эти «пять минут», сидя в приемной, в ожидании нужного человека. Но вот наконец нужный человек появился в дверях, – сказал мимоходом два-три слова, – и всё забыто. Теперь помножьте эти пять минут на часы, на сутки, месяцы, на год, – что это такое? Сидишь и смотришь, как одна минута ползет за другой. Вот наконец доползла; начинаются следующие пять минут… ужасно! Нечто подобное должен испытать сидящий в одиночном заключении…

Что привело меня к этому положению? – на этот вопрос не обинуясь и уверенно отвечаю: писательство. Ах, это писательское ремесло! Это не только мука, но целый душевный ад. Капля по капле сочится писательская кровь, прежде нежели попадет под печатный станок. Чего со мною не делали! И вырезывали, и урезывали, и перетолковывали, и целиком запрещали, и всенародно объявляли, что я – вредный, вредный, вредный. Трудно поверить, а в провинции власть имущие делали гримасы, встретив где-нибудь мою книгу. «Каким образом этот „вредный“ писатель попал сюда?» – вот вопрос, который считался самым натуральным относительно моих сочинений, встреченных где-нибудь в библиотеке или в клубе. Один газетчик, которому я немало помог своим сотрудничеством при начале его журнального поприща, теперь прямо называет меня не только вредным, но паскудным писателем. Мало того: в родном городе некто пожертвовал в местный музей мой бюст. Стоял-стоял этот бюст год или два благополучно – и вдруг его куда-то вынесли. Оказалось, что я – вредный…

Надеюсь, что этого достаточно для самой богатой надгробной эпитафии…

Итак, я провел лето в Финляндии. Финляндия – это та самая страна, где, по свидетельству Пушкина, жила злая волшебница Наина и добрый волшебник Финн. Финн долго боролся с Наиной, но потом махнул рукой и уехал в Швейцарию доить симментальских коров. Наина осталась одна, и сколько она делает всяких пакостей своему отечеству – этого ни в сказке сказать, ни пером описать. Наводит тучи, из которых, в продолжение целых месяцев, льют дожди; наполняет страну ветрами, наворачивает камни на камни, зарывает деревни на восемь месяцев в снега и, наконец, в последнее время выслала сюда тьму-тьмущую русских пионеров.

Здешние русские пионеры – люди интеллигенции по преимуществу. Провозят из Петербурга чай, сахар, апельсины, табак и, миновавши териокскую таможню, крестятся и поверяют друг другу: – Вы что провезли?

– Папиросы для мужа.

– А я – целую голову сахару… Угадайте – где она у меня была?

Шепот: – Ах, проказница!

Я не имею сведений, как идет дело в глубине Финляндии, проникли ли и туда обрусители, но, начиная от Териок и Выборга, верст на двадцать по побережью Финского залива, нет того ничтожного озера, кругом которого не засели бы русские землевладельцы. И все из всех сил стараются. Деньги бросают пригоршнями, несут явные и значительные убытки, и в конце концов все-таки только и слышишь, что то один, то другой мечтают о продаже своих дач. Правда, что на место убывающих являются новые заселенны; но выйдет ли когда-нибудь из этого толк – трудно сказать. Уходит масса денег – вот всё, что до сих пор ясно. И всё – благодаря пущенным слухам о необыкновенной живительности здешнего воздуха, – репутация, далеко не на всех оправдывающаяся.

Мне кажется, что если бы лет сто тому назад (тогда и «разговаривать» было легче) пустили сюда русских старообрядцев и дали им полную свободу относительно богослужения, русское дело, вообще на всех окраинах, шло бы толковее. Старообрядцы – это цвет русского простолюдья. Они трудолюбивы, предприимчивы, трезвы, живут союзно и, что всего важнее, имеют замечательную способность к пропаганде. В настоящее время они имели бы здесь массу прозелитов, как имеют их среди зырян, пермяков и прочих инородцев отдаленного севера. Укрываясь от преследований в глубь лесов, несмотря на «выгонки», они сумели покорить сердца полудиких людей и сделать их почти солидарными с собою…

Но, вместо того чтобы воспользоваться их колонизаторскими способностями, их били кнутом, рвали ноздри, урезывали языки и вызвали (так сказать, создали) ужасный обряд самосожжения.

За это, даже на том недалеком финском побережье, где я живу, о русском языке между финнами и слыхом не слыхать. А новейшие русские колонизаторы выучили их только трем словам: «риби» (грибы), «ривенник» (гривенник) и «двуривенник». Тем не менее в селе Новая-Кирка есть финны из толстосумов (торговцы), которые говорят по-русски довольно внятно.

Финны живут разрозненно и селятся починками в два-три дома. Есть, однако, большое село – Новая-Кирка, которое, впрочем, составляет тоже груду починков. Народ трудолюбив и любит страстно свою землю. Работает неутомимо, хотя частые непогоды мешают земледельческому труду. Землю удобряют исправно и держат достаточно скота, в особенности овец и свиней. Но коровы здешние малорослы, потому что в Финляндию, по какому-то недоразумению, безусловно запрещено ввозить скот из других стран, а следовательно, и совершенствовать местную породу трудно. Нынешний год все уродилось прекрасно, но с полей убрать было нелегко: целый месяц лили дожди. Мастеровых кругом совсем нет, кроме одного пекаря, который продает вразнос выборгские крендели. Отхожих промыслов тоже нет, а стало быть, нет и бывалых людей. Финн замуровался в своей деревне, зарылся в снегах на две трети года и не двигается ни направо, ни налево. Есть, впрочем, в нашем соседстве два-три хозяина, которые скупают бруснику и ездят в сентябре в Петербург продавать ее.

О честности финской составилась провербиальная репутация, но нынче и в ней стали сомневаться. По крайней мере, русских пионеров они обманывают охотно, а нередко даже и поворовывают. В петербургских процессах о воровствах слишком часто стали попадать финские имена – стало быть, способность есть. Защитники Финляндии (из русских же) удостоверяют, что финнов научили воровать проникшие сюда вместе с пионерами русские рабочие – но ведь клеветать на невинных легко!

Есть у финнов и способность к пьянству, хотя вина здесь совсем нет, за редким исключением корчемства, строго преследуемого. Но, дорвавшись до Петербурга, финн напивается до самозабвения, теряет деньги, лошадь, сбрую и возвращается домой гол как сокол.

ВВЕДЕНИЕ

Всякий истый петербуржец на три месяца в год обрекает себя на нечеловеческое житье. Конечно, я говорю не о «барах», которые разъезжаются по собственным деревням и за границу, а о простых смертных, которые расползаются по дачам, потому что за зиму Петербург их задавил. Кто поэкономнее, тот забирает из задних комнат мебелишку и старую, разнокалиберную посуду, увязывает на воза, садит сверху кухарку и едет. Другие нанимают дачи с мебелью и посудою и находят обломки и черепки. Постелей нет, или такие, что привыкать надо. Вместо простора – теснота, вместо тишины – судаченье соседей, вместо воздуха – сырость, вместо восстановляющих солнечных лучей – туман и дожди.

Именно так было поступлено и со мной, больным, почти умирающим. Вместо того, чтобы везти меня за границу, куда, впрочем, я и сам не чаял доехать, повезли меня в Финляндию. Дача – на берегу озера, которое во время ветра невыносимо гудит, а в прочее время разливает окрест приятную сырость. Домик маленький, но веселенький, мебель сносная, но о зеркале и в помине нет. Поэтому утром я наливаю в рукомойник воды и причесываюсь над ним. Простору довольно, и большой сад для прогулок.

Болен я, могу без хвастовства сказать, невыносимо. Недуг впился в меня всеми когтями и не выпускает из них. Руки и ноги дрожат, в голове – целодневное гудение, по всему организму пробегает судорога. Несмотря на врачебную помощь, изможденное тело не может ничего противопоставить недугу. Ночи провожу в тревожном сне, пишу редко и с большим мученьем, читать не могу вовсе и даже – слышать чтение. По временам самый голос человеческий мне нестерпим.

Что это такое, как не мучительное и ежеминутное умирание, которому, по горькой насмешке судьбы, нет конца?

Знает ли читатель, что такое значит «пять минут»? Конечно, знает. Нет того русского человека, который многократно не отсчитал бы эти «пять минут», сидя в приемной, в ожидании нужного человека. Но вот наконец нужный человек появился в дверях, – сказал мимоходом два-три слова, – и всё забыто. Теперь помножьте эти пять минут на часы, на сутки, месяцы, на год, – что это такое? Сидишь и смотришь, как одна минута ползет за другой. Вот наконец доползла; начинаются следующие пять минут… ужасно! Нечто подобное должен испытать сидящий в одиночном заключении…

Что привело меня к этому положению? – на этот вопрос не обинуясь и уверенно отвечаю: писательство. Ах, это писательское ремесло! Это не только мука, но целый душевный ад. Капля по капле сочится писательская кровь, прежде нежели попадет под печатный станок. Чего со мною не делали! И вырезывали, и урезывали, и перетолковывали, и целиком запрещали, и всенародно объявляли, что я – вредный, вредный, вредный. Трудно поверить, а в провинции власть имущие делали гримасы, встретив где-нибудь мою книгу. «Каким образом этот „вредный“ писатель попал сюда?» – вот вопрос, который считался самым натуральным относительно моих сочинений, встреченных где-нибудь в библиотеке или в клубе. Один газетчик, которому я немало помог своим сотрудничеством при начале его журнального поприща, теперь прямо называет меня не только вредным, но паскудным писателем. Мало того: в родном городе некто пожертвовал в местный музей мой бюст. Стоял-стоял этот бюст год или два благополучно – и вдруг его куда-то вынесли. Оказалось, что я – вредный…

Надеюсь, что этого достаточно для самой богатой надгробной эпитафии…

Итак, я провел лето в Финляндии. Финляндия – это та самая страна, где, по свидетельству Пушкина, жила злая волшебница Наина и добрый волшебник Финн. Финн долго боролся с Наиной, но потом махнул рукой и уехал в Швейцарию доить симментальских коров. Наина осталась одна, и сколько она делает всяких пакостей своему отечеству – этого ни в сказке сказать, ни пером описать. Наводит тучи, из которых, в продолжение целых месяцев, льют дожди; наполняет страну ветрами, наворачивает камни на камни, зарывает деревни на восемь месяцев в снега и, наконец, в последнее время выслала сюда тьму-тьмущую русских пионеров.

Здешние русские пионеры – люди интеллигенции по преимуществу. Провозят из Петербурга чай, сахар, апельсины, табак и, миновавши териокскую таможню, крестятся и поверяют друг другу: – Вы что провезли?

– Папиросы для мужа.

– А я – целую голову сахару… Угадайте – где она у меня была?

Шепот: – Ах, проказница!

Я не имею сведений, как идет дело в глубине Финляндии, проникли ли и туда обрусители, но, начиная от Териок и Выборга, верст на двадцать по побережью Финского залива, нет того ничтожного озера, кругом которого не засели бы русские землевладельцы. И все из всех сил стараются. Деньги бросают пригоршнями, несут явные и значительные убытки, и в конце концов все-таки только и слышишь, что то один, то другой мечтают о продаже своих дач. Правда, что на место убывающих являются новые заселенны; но выйдет ли когда-нибудь из этого толк – трудно сказать. Уходит масса денег – вот всё, что до сих пор ясно. И всё – благодаря пущенным слухам о необыкновенной живительности здешнего воздуха, – репутация, далеко не на всех оправдывающаяся.

Мне кажется, что если бы лет сто тому назад (тогда и «разговаривать» было легче) пустили сюда русских старообрядцев и дали им полную свободу относительно богослужения, русское дело, вообще на всех окраинах, шло бы толковее. Старообрядцы – это цвет русского простолюдья. Они трудолюбивы, предприимчивы, трезвы, живут союзно и, что всего важнее, имеют замечательную способность к пропаганде. В настоящее время они имели бы здесь массу прозелитов, как имеют их среди зырян, пермяков и прочих инородцев отдаленного севера. Укрываясь от преследований в глубь лесов, несмотря на «выгонки», они сумели покорить сердца полудиких людей и сделать их почти солидарными с собою…

Но, вместо того чтобы воспользоваться их колонизаторскими способностями, их били кнутом, рвали ноздри, урезывали языки и вызвали (так сказать, создали) ужасный обряд самосожжения.

За это, даже на том недалеком финском побережье, где я живу, о русском языке между финнами и слыхом не слыхать. А новейшие русские колонизаторы выучили их только трем словам: «риби» (грибы), «ривенник» (гривенник) и «двуривенник». Тем не менее в селе Новая-Кирка есть финны из толстосумов (торговцы), которые говорят по-русски довольно внятно.

Финны живут разрозненно и селятся починками в два-три дома. Есть, однако, большое село – Новая-Кирка, которое, впрочем, составляет тоже груду починков. Народ трудолюбив и любит страстно свою землю. Работает неутомимо, хотя частые непогоды мешают земледельческому труду. Землю удобряют исправно и держат достаточно скота, в особенности овец и свиней. Но коровы здешние малорослы, потому что в Финляндию, по какому-то недоразумению, безусловно запрещено ввозить скот из других стран, а следовательно, и совершенствовать местную породу трудно. Нынешний год все уродилось прекрасно, но с полей убрать было нелегко: целый месяц лили дожди. Мастеровых кругом совсем нет, кроме одного пекаря, который продает вразнос выборгские крендели. Отхожих промыслов тоже нет, а стало быть, нет и бывалых людей. Финн замуровался в своей деревне, зарылся в снегах на две трети года и не двигается ни направо, ни налево. Есть, впрочем, в нашем соседстве два-три хозяина, которые скупают бруснику и ездят в сентябре в Петербург продавать ее.

О честности финской составилась провербиальная репутация, но нынче и в ней стали сомневаться. По крайней мере, русских пионеров они обманывают охотно, а нередко даже и поворовывают. В петербургских процессах о воровствах слишком часто стали попадать финские имена – стало быть, способность есть. Защитники Финляндии (из русских же) удостоверяют, что финнов научили воровать проникшие сюда вместе с пионерами русские рабочие – но ведь клеветать на невинных легко!

Есть у финнов и способность к пьянству, хотя вина здесь совсем нет, за редким исключением корчемства, строго преследуемого. Но, дорвавшись до Петербурга, финн напивается до самозабвения, теряет деньги, лошадь, сбрую и возвращается домой гол как сокол.

Талантливы ли финны – сказать не умею. Кажется, скорее, что нет, потому что у громадного большинства их вы видите в золотушных глазах только недоумение. Да и о выдающихся людях не слыхать. Если бы что-нибудь было в запасе, все-таки кто-нибудь да создал бы себе известность.

О финских песнях знаю мало. Мальчики-пастухи что-то поют, но тоскливое и всё на один и тот же мотив. Может быть, это такие же песни, как у их соплеменников, вотяков, которые, увидев забор, поют (вотяки, по крайней мере, русским языком щеголяют): «Ах, забёр!», увидав корову – поют: «Ах корова!» Впрочем, одну финскую песнь мне перевели. Вот она:

Давидовой корове бог послал теленка,

Ах, теленка!

А на другой год она принесла другого теленка.

Ах, другого!

А на третий год принесла третьего теленка,

Ах, третьего!

Когда принесла трех телят, то пастор узнал об этом,

Ах, узнал!

И сказал Давиду: ты, Давид, забыл своего пастора,

Ах, забыл!

И за это увел к себе самого большого теленка,

Ах, самого большого!

А Давид остался только с двумя телятами,

Ах, с двумя!

Я, впрочем, не ручаюсь за верность перевода. Может быть, даже самый текст вымышлен, но, во всяком случае, он близок к «перлу создания» и характеризует роль, которую играют здесь пасторы.

О науке финской я ничего не знаю; ей отгорожено место в Гельсингфорсе, а что она там делает – неизвестно.

Исправников и становых здесь днем с огнем не сыщешь. Но паспорты у русских дачников с некоторого времени начали требовать.

…………………………………………………………………………………………………………………………………

Но обращаюсь к «мелочам жизни».

Напрасно пренебрегают ими: в основе современной жизни лежит почти исключительно мелочь. Испуг и недоумение нависли над всею Европой; а что же такое испуг, как не сцепление обидных и деморализующих мелочей?

Вот уже сколько лет сряду, как каникулярное время посвящается преимущественно распространению испугов. Съезжаются, совещаются, пьют «молчаливые» тосты. «Граф Кальноки был с визитом у князя Бисмарка, а через полчаса князь Бисмарк отдал ему визит»; «граф Кальноки приехал в Варцин, куда ожидали также представителя от Италии», – вот что читаешь в газетах. Король Милан тоже ездит, кланяется и пользуется «сердечным» приемом. Даже черногорский князь удосужился и съездил в Вену, где тоже был «сердечно» принят.

Что все это означает, как не фабрикацию испугов в умах и без того взбудораженных простецов? Зачем это понадобилось? с какого права признано необходимым, чтобы Сербия, Болгария, Босния не смели устроиваться по-своему, а непременно при вмешательстве Австрии? С какой стати Германия берется помогать Австрии в этом деле? Почему допускается вопиющая несправедливость к выгоде сильного и в ущерб слабому? Зачем нужно держать в страхе соседей?

Добрые гении пролагают железные пути, изобретают телеграфы, прорывают громадные каналы, мечтают о воздухоплавании, одним словом, делают всё, чтоб смягчить международную рознь; злые, напротив, употребляют все усилия, чтобы обострить эту рознь. Политиканство давит успехи науки и мысли и самые существенные победы последних умеет обращать исключительно в свою пользу.

Потом: «немецкие фабриканты совсем завладели Лодзем»; «немецкие офицеры живут в Смоленске»; «немецкие офицеры генерального штаба появились у Троицы-Сергия, изучают русский язык и ярославское шоссе, собирают статистические сведения, делают съемки» и т. д. Что им понадобилось? Ужели они мечтают, что германское знамя появится на ярославском шоссе и село Братовщина будет примежевано к германской империи?

Вот какие постыдные мелочи наполняют современную жизнь…

Это по части немцев; а по части россиян еще лучше.

«Фабриканты и заводчики рассчитываются с рабочими купонами девяностых годов…»

«Фабриканты и заводчики ходатайствуют об увеличении ввозных пошлин…»

«Фирма X проникла в земство и распоряжается по произволу выборами мировых судей…»

«Фирма Z скупила чуть ли не целую губернию…»

«Леса наши гибнут, реки мелеют…»

«Крестьяне год от году беднеют, помещики также; а рядом с этим всеобщим обеднением вырастают миллионы, сосредоточенные в немногих руках».

Это уж мелочи горькие, но покуда никто их еще не пугается; а когда наступит очередь для испуга, – может быть, дело будет уже непоправимо.

Все мы каждодневно читаем эти известия, но едва ли многим приходит на мысль спросить себя: в силу чего же живет современный человек? и каким образом не входит он в идиотизм от испуга?

Еще одна характеристическая мелочь. В последнее время многие огульно обвиняли нашу интеллигенцию во всех неурядицах и неустройствах и предлагали против нее поистине неслыханные, по своей нелепости, меры. В числе их немалую роль играл самосуд живорезов московского Охотного ряда, а некоторые не отступали даже перед топлением в Москве-реке. Разумеется, все это было говорено на ветер, но все-таки дает понятие о степени злопыхательства. И никому не пришло на мысль сказать во всеуслышание хотя бы умеренное слово в защиту интеллигенции. Хотя бы то, например, что единичные факты следует судить единично же; что обобщения в подобных случаях неуместны и вредны; что, наконец, если и можно забить интеллигенцию в грязь – что же тогда останется?

Не будь интеллигенции, мы не имели бы ни понятия о чести, ни веры в убеждения, ни даже представления о человеческом образе. Остались бы «чумазые» с их исконным стремлением расщипать общественный карман до последней нитки.

Идет чумазый, идет! Я не раз говорил это и теперь повторяю: идет, и даже уже пришел! Идет с фальшивою мерою, с фальшивым аршином и с неутолимою алчностью глотать, глотать, глотать…

Интеллигенция наша ничего не противопоставит ему, ибо она ниоткуда не защищена и гибнет беспомощно, как былие в поле…

Скучно и тяжело смотреть, как умы, вместо того чтобы питаться здоровою пищею, постепенно заполоняются испугом. Испуг до того въелся в нас, что мы даже совсем не сознаем его. Это уже не явление, приходящее извне, а вторая природа. Мы перечитываем всевозможные загадочности и безусловно верим, что таинственная их сила управляет миром и что судьбы истории всецело отданы им во власть. Но еще мучительнее думать, что этому мыслительному плену не предвидится конца, потому что и подрастающее поколение, прислушиваясь к непрерывному голошению старших, незаметно заражается им. Простую мелочь, которая исчезла бы от одного дуновения здорового, освежающего воздуха, мы сумели превратить в мелочь изнуряющую.

Стоит прислушаться к говору невольных пленников, возвращающихся из душного Петербурга на дачи, чтобы убедиться, до какой степени всеми овладела вера в загадочность будущего.

– Слышали? – раздается в вагонах, – граф Кальноки был с визитом у Бисмарка?

– А через полчаса князь Бисмарк отдал визит Кальноки, и спять оба имели продолжительное совещание…

– И при сем присутствовал итальянский министр Лампопо…

– Ну, уж и Лампопо?..

– Все они там Лампопо… всех бы их…

– А слышали вы, что прусские офицеры у Сергия-Троицы живмя живут!

– Зачем их нелегкая принесла?

– Утереть бы им нос, этим паршивцам немцам, – вот и вся недолга…

– То-то, что платков нет…

– А слышали вы, как купец Z с рабочими купонами девяностого года рассчитался?

– Вот так с праздником сделал!

– Крестьяне, разумеется, жаловаться; однако…

– А слышали вы, как купец X всё земство в своем уезде своими людьми заполонил?

– Неужто? а я еще его дворовым мальчиком помню…

– Да, батюшка, нынче хамы – сила!

– Станция Териоки! – провозглашает кондуктор. Пленники вскакивают с мест и разбегаются по дачам.

А на даче мать семейства, встречая своего главу, сообщает:

– А ведь граф-то Кальноки… каков! Вот «наши» так не умеют… У Троицы, сказывают, немца видели…

– Ну, ну, ладно, матушка! Какие такие там «наши»! Тоже… туда же… Вели-ка подавать суп, и будем обедать!

А с Баттенбергом творится что-то неладное. Его начали «возить». Сначала увезли, потом опять привезли. С какою целью? для чего лишний расход? чего смотрел майор Панов?

Бедный майор Панов! Сдается мне, что долго не быть ему подполковником. Разве новый Баттенберг приедет и напишет:

«В воздаяние ваших заслуг по увозу Баттенберга 1-го жалую вас…» Да и тут навряд ли отдадут ему старшинство, потому что ведь эти Баттенберги подозрительны. Скажет: одного уж увез, – пожалуй, увезет и другого…

И зачем Баттенберг воротился? Пожил в княжеском конаке, пожуировал – и будет. Наконец совсем было уехал – вдруг телеграмма: «Возвращайтесь! нашли надежную прислугу». И он возвратился. Даже не спросил себя: достаточно ли надежна прислуга и долго ли ему придется опять пожуировать. Жить бы да поживать ему где-нибудь в Касселе или Гомбурге, на хлебах у нескольких монархов -

А он, мятежный, ищет бури,

Как будто в бурях есть покой!..

Вот где нужно искать действительных космополитов: в среде Баттенбергов, Меренбергов и прочих штаб– и обер-офицеров прусской армии, которых обездолил князь Бисмарк. Рыщут по белу свету, теплых местечек подыскивают. Слушайте! ведь он, этот Баттенберг, так и говорит: «Болгария – любезное наше отечество!» – и язык у него не заплелся, выговаривая это слово. Отечество. Каким родом очутилось оно для него в Болгарии, о которой он и во сне не видал? Вот уж именно: не было ни гроша – и вдруг алтын.

А болгары что? «Они с таким же восторгом приветствовали возвращение князя, с каким, за несколько дней перед тем, встретили весть об его низложении». Вот что пишут в газетах. Скажите: ну, чем они плоше древних афинян? Только вот насчет аттической соли у них плоховато.

Конечно, Баттенберг может сказать: моему возвращению рукоплескали. Но таких ли рукоплесканий я был свидетелем в молодости! Приедешь, бывало, в Михайловский театр, да выйдет на сцену Луиза Майер в китайском костюме (водевиль «La fille de Dominique»), да запоет:

как весь театр Михайловский словно облютеет. «Bis! bis!» – зальются хором люди всех ведомств и всех оружий. Вот если бы эти рукоплескания слышал Баттенберг, он, наверное, сказал бы себе: теперь я знаю, как надо приобретать народную любовь!

И находятся еще антики, которые уверяют, что весь этот хлам история запишет на свои скрижали… Хороши будут скрижали! Нет, время такой истории уж прошло. Я уверен, что даже современные болгары скоро забудут о Баттенберговых проказах и вспомнят о них лишь тогда, когда его во второй раз увезут: «Ба! – скажут они, – да ведь это уж, кажется, во второй раз! Как бы опять его к нам не привезли!»

Помните ли вы, читатель, Наполеона III? – наверное, позабыли! Между тем он почти 20 лет сряду срамил не одну Францию, но и всю Европу – и никто не замечал праха, который до краев наполнял этого человека. Все преклонялось перед ним, все считало его серьезною силою. Новогодние приемы его представляли собой как бы политическую программу на целый год, – программу, которая принималась безоговорочно к исполнению. Но наконец пробил-таки час, когда гноище, на котором он возлежал, раскрылось само собой. И что же? С последним громом пушек – всё смолкло, точно ничего и не было! Несмотря на его падение и смерть, события продолжали идти своим чередом, как будто он никогда никаким «концертом» не дирижировал. И теперь имя его до того погрузилось в мрак, что не только никто о нем не говорит, но даже и не помнит его существования. Концерты европейские продолжают разыгрываться без него, как разыгрывались при нем, а жизнь народная продолжает по-прежнему свое течение, особо от концертов.

Имена Ньютонов, Франклинов, Галилеев, Ломоносовых будут переходить из века в век; имена Наполеонов и других концертантов потонут в болотных топях. Таков закон вещей, и никакое насилие не может его обойти. Не обойдет его и история.

Правда, что Наполеон III оставил по себе целое чужеядное племя Баттенбергов, в виде Наполеонидов, Орлеанов и проч. Все они бодрствуют и ищут глазами, всегда готовые броситься на добычу. Но история сумеет разобраться в этом наносном хламе и отыщет, где находится действительный центр тяжести жизни. Если же она и упомянет о хламе, то для того только, чтобы сказать: было время такой громадной душевной боли, когда всякий авантюрист овладевал человечеством без труда!

Скажет она это потому, что душевная боль не давала человечеству ни развиваться, ни совершать плодотворных дел, а следовательно, и в самой жизни человеческих обществ произошел как бы перерыв, который нельзя же не объяснить. Но, сказавши, – обведет эти строки черною каймою и более не возвратится к этому предмету.

Ах, эти мелочи! Как чесоточный зудень, впиваются они в организм человека, и точат, и жгут его. Сколько всевозможных «союзов» опутало человека со всех сторон; сколько каждый индивидуум ухитряется придумать лично для себя всяких стеснений! И всему этому, и пришедшему извне, и придуманному ради удовлетворения личной мнительности, он обязывается послужить, то есть отдать всю свою жизнь. Нет места для работы здоровой мысли, нет свободной минуты для плодотворного труда! Мелочи, мелочи, мелочи – заполонили всю жизнь.

Возьмем для примера хоть страх завтрашнего дня. Сколько постыдного заключается в этой трехсловной мелочи! Каким образом она могла въесться в существование человека, существа по преимуществу предусмотрительного, обладающего зиждительною силою? Что придавило его? что заставило так безусловно подчиниться простой и постыдной мелочи?

Встречаете на улице приятеля и видите, что он задумчив и угнетен.

– Что так задумались?

– Да как-то не по себе… Боюсь.

– Боитесь? чего же?

– Да завтрашнего дня. Все думается: что-то завтра будет! Не то боязнь, не то раздраженье чувствуешь… смутное что-то. Стараюсь вникнуть, но до сих пор еще не разобрался. Точно находишься в обществе, в котором собравшиеся все разбрелись по углам и шушукаются, а ты сидишь один у стола и пересматриваешь лежащие на нем и давно надоевшие альбомы… Вот это какое ощущение!

– Ах, пустяки какие!

– Пустяки – это верно. Но в том-то и сила, что одолели нас эти пустяки. Плывут со всех сторон, впиваются, рвут сердце на части.

– Но что же может быть завтра такого страшного?

– То-то, что ничего не известно. Будет – не будет, будет – не будет? – только на эту тему и работает голова. Слышишь шепоты, далекое урчанье, а ясного – ничего.

– Все-таки я не вижу, что же тут общего с завтрашним днем?

– И завтра, и сегодня, и сейчас, сию минуту, – разве это не все равно? Голова заполонена; кругом – пустота, неизвестность или нелепая и разноречивая болтовня: опускаются руки, и сам незаметно погружаешься в омут шепотов или нелепой болтовни… Вот это-то и омерзительно.

И действительно, кругом слышатся только шепоты да гул какой-то загадочной работы при замкнутых дверях. Поневоле вспомнятся стихи Пушкина:

Смутно всюду, темно всюду.

Быть тут чуду! Быть тут чуду!

Только не «чудо» является в результате, а простой изнуряющий вздор.

Возьмем теперь другой пример: образование. Не о высшей культуре идет здесь речь, а просто о школе. Школа приготовляет человека к восприятию знания: она дает ему основные элементы его. Это достаточно указывает, какая тесная связь существует между школой и знанием.

Известно и даже за аксиому всеми принято, что знание освещает не только того, кто непосредственно его воспринимает, но, через посредство школы, распространяет лучистый свет и на темные массы. Известно также, что люди одаряются от природы различными способностями и различною степенью восприимчивости; что ежели практически и трудно провести эту последнюю истину во всем ее объеме, то, во всяком случае, непростительно не принимать ее в соображение. Наконец, признано всеми, что насильственно суживать пределы знания вредно, а еще вреднее наполнять содержание его всякими случайными примесями.

Посмотрим же, в какой мере применяются эти истины к школьному делу.

Прежде всего, над всей школой тяготеет нивелирующая рука циркуляра. Определяются во всей подробности не только пределы и содержание знания, но и число годовых часов, посвящаемых каждой отрасли его. Не стремление к распространению знания стоит на первом плане, а глухая боязнь этого распространения. О характеристических особенностях учащихся забыто вовсе: все предполагаются скроенными по одной мерке, для всех преподается один и тот же обязательный масштаб. Переводный или непереводный балл – вот единственное мерило для оценки, причем не берется в соображение, насколько в этом балле принимает участие слепая случайность. О личности педагога тоже забыто. Он не может ни остановиться лишних пять минут на таком эпизоде знания, который признает важным, ни посвятить пять минут меньше такому эпизоду, который представляется ему недостаточно важным или преждевременным. Он обязывается выполнить букву циркуляра – и больше ничего.

Но, в таком случае, для чего же не прибегнуть к помощи телефона? Набрать бы в центре отборных и вполне подходящих к уровню современных требований педагогов, которые и распространяли бы по телефону свет знания по лицу вселенной, а на местах содержать только туторов, которые наблюдали бы, чтобы ученики не повесничали…

Мало того: при самом входе в школу о всяком жаждущем знания наводится справка.

Дворянин или мещанин?

Какого вероисповедания: православный, католик или, наконец, еврей?

Для последних, в особенности, школа – время тяжкого и жгучего испытания. С юношеских лет еврей воспитывает в себе сердечную боль, проходит все степени неправды, унижения и рабства. Что же может выработаться из него в будущем?

Нет ни общей для всех справедливости, ни признания человеческой личности, ни живого слова. Ничего, кроме задачника Буренина и Малинина и учебников грамматики всевозможных сортов.

Что может дать такая школа? Что, кроме tabula rasa и особенной болезни, к которой следует применить специальное наименование «школьного худосочия»?

Сонливые и бессильные высыплют массы юношей и юниц из школ на арену жизни, сонливо отбудут жизненную повинность и сонливо же сойдут в преждевременные могилы.

А вот и третий пример. Представьте себе, что студент Хорьков женился на Липочке Вольтовой (известные лица из комедий Островского). Липочка вышла замуж, потому что случайно отдалась Хорькову, и надо же «прикрыть грех»; Хорьков женился, потому что принял Липочкину наглость за «святую простоту». При этом, само собой разумеется, старик Большов надул Хорькова и не дал за Липочкой никакого приданого, кроме тряпок. И вот они невдолге опознали друг друга. Липочка уверилась, что Хорьков не в состоянии дарить ей трепрашельчатых платьев; Хорьков убедился, что мечты его о «святой простоте», при первом же столкновении с действительностью, разбились в прах.

Что может выйти из этого сожития? Что, кроме клетки, в которой сидят два зверя, прикованные каждый к своему углу и готовые растерзать друг друга при первой возможности?

И, наконец, четвертый пример. Перед вами человек вполне независимый, обеспеченный и культурный. Он мог бы жить совершенно свободно, удовлетворяя потребностям своей развитости. Но его так и подмывает отдать себя в рабство. Он чует своим извращенным умом, что есть где-то лестница, которая ведет к почестям и власти. И вот он взбирается на нее. Скользит, оступается и летит стремглав назад. Это, однако ж, не останавливает его. Он вновь начинает взбираться, медленно, мучительно, ступень за ступенью, и наконец успевает прийти к цели. Тут его встречают щелчки за щелчками, потому что он чуженин в этой среде, чужого поля ягода. Тем не менее руководители среды очень хорошо понимают, что от этого чуженина отделаться не легко, что он упорен и не уйдет назад с одними щелчками. Его наконец пристроивают, дают приют и мало-помалу привыкают звать «своим». В ответ на это вынужденное радушие он ходко впрягается в плуг и начинает работать с ревностью прозелита. Идеалы, свобода, порывы души – все забыто, все принесено в жертву рабству. А через короткое время в результате получается заправский раб, в котором все сгнило, кроме гнуткой спины и лгущего языка во рту.

Довольно ли этих примеров?

Я не знаю, как отнесется читатель к написанному выше, но что касается до меня, то при одной мысли о «мелочах жизни» сердце мое болит невыносимо.

Несомненно, что весь этот угар, эта разнокалиберная фантасмагория устранится сама собой; но спрашивается: сколько увлекут за собой жертв одни усилия, направленные с целью этого устранения?

Мне скажут, быть может, что я смешал в одну кучу «мелочи» совсем различных категорий: Баттенберговы приключения со школою и т. д. Я и сам понимаю, что, в существе, это явления вполне разнородные, но и за всем тем не могу не признать хотя косвенной, но очень тесной связи между ними. Дело в том, что Баттенберговы проказы не сами по себе важны, а потому, что, несмотря на свое ничтожество, заслоняют те горькие «мелочи», которые заправским образом отравляют жизнь. Под шум всевозможных совещаний, концертов, тостов и других политических сюрпризов прекращается русловое течение жизни, и вся она уходит внутрь, но не для работы самоусовершенствования, а для того, чтобы переполниться внутренними болями. И умственный, и материальный уровень страны несомненно понижается; исчезает предусмотрительность; разрывается связь между людьми, и вместо всего на арену появляется существование в одиночку и страх перед завтрашним днем. Всё это, конечно, равносильно доброй войне.

Войну клянут; собирают митинги, пишут трактаты об устранении поводов к ней или о замене ее другим судом, менее бесчеловечным. Но забывают, что прелиминарии войны гораздо мучительнее, нежели самая война. Война открывает доступ самым дурным страстям (одни подрядчики и казнокрады чего стоят!); она изнуряет страну материально; прелиминарии к войне производят в стране умственное и нравственное разложение, погружают ее в мрак ничтожества. Все дурное, неправое и безнравственное назревает под влиянием смуты, заставляющей общество метаться из стороны в сторону без руководящей цели, без всякого сознания сущности этих беспорядочных метаний.

Общество, не знающее иного содержания, кроме сплетен и насильственно созданных пут, может быть способно лишь к прозябанию. Спрашивается, однако ж: возможно ли бессрочное прозябание и не должно ли оно постепенно перейти в гниение?

Признаюсь откровенно; как ни мучителен для меня утвердительный ответ, но я вынужден сказать: да, прозябание не бессрочно.

Чтобы вполне оценить гнетущее влияние «мелочей», чтобы ощутить их во всей осязаемости, перенесемся из больших центров в глубь провинции. И чем глубже, тем яснее и яснее выступит ненормальность условий, в которые поставлено человеческое существование.

В губернии вы прежде всего встретите человека, у которого сердце не на месте. Не потому оно не на месте, чтобы было переполнено заботами об общественном деле, а потому, что все содержание настоящей минуты исчерпывается одним предметом: ограждением прерогатив власти от действительных и мнимых нарушений.

Прерогативы власти – это такого рода вещь, которая почти недоступна вполне строгому определению. Здесь настоящее гнездилище чисто личных воззрений и оценок, так что ежели взять два крайних полюса этих воззрений, то между ними найдется очень мало общего. Все тут неясно и смутно: и пределы, и степень, и содержание. Одно только прямо бросается в глаза – это власть для власти, и, само собой разумеется, только одна эта цель и преследуется с полным сознанием.

В спокойное время на помощь к этой разнокалиберщине является циркуляр. Он старается съютить противоположные полюсы личных воззрений, приводит примеры, одно одобряет, другое порицает и в заключение все-таки взывает к усмотрению. Но ведь в спокойное время человек, у которого сердце не на месте, и сам сидит спокойно. Он равнодушно прочитывает полученную рацею и говорит себе: «У меня и без того смирно – чего еще больше?..» «Иван Иванович! – обращается он к приближенному лицу, – кажется, у нас ничего такого нет?» – И есть ли, нет ли, циркуляр подшивается к числу прочих – и делу конец.

Совсем в другом виде представляется дело в так называемые переходные эпохи, когда общество объято недоумениями, страхом завтрашнего дня и исканием новых жизненных основ. Это – время «строгости и скорости». Тут циркуляр не только теряет свое разъяснительное значение, но положительно запутывает. Что такое: «а посему»? Почему «посему»? – беспокойно спрашивает себя адресат. И вот начинаются утягиванья, натягиванья, и наконец личное усмотрение вступает в свои права. «Строгость и скорость» – только и всего. Власть для власти, подозрительность, вмешательства – все призывается на помощь, лишь бы успокоить встревоженное сердце.

Наступает истинный переполох. И у себя дома, и в канцеляриях, и в гостях у частных лиц, и в общественных местах – везде чудятся дурные страсти, безначалие и подрывы основ, под которыми, за неясностью этого выражения, разумеются те же излюбленные прерогативы власти. Пускаются в ход благосклонные или язвительные улыбки (смотря по обстоятельствам), нахмуренные брови, воркотня; поднимается сам собой указательный палец и грозит в пространство. Уже не циркуляр является руководителем, а газета с ее толками и инсинуациями…

Все это я не во сне видел, а воочию. Я слышал, как провинция наполнялась криком, перекатывавшимся из края в край; я видел и улыбки, и нахмуренные брови; я ощущал их действие на самом себе. Я помню так называемые «столкновения», в которых один толкался, а другой думал единственно о том, как бы его не затолкали вконец. Я не только ничего не преувеличиваю, но, скорее, не нахожу настоящих красок.

Я не говорю уже о том, как мучительно жить под условием таких метаний, но спрашиваю: какое горькое сознание унижения должно всплыть со дна души при виде одного этого неустанно угрожающего указательного перста?

– Иван Иванович! кажется, к нам затесался анархист… Вот этот, черноватый, с длинными волосами… И вид у него такой, точно съесть хочет…

– Это у него от природы-с, – робко пытается разубедить Иван Иванович.

– Природа! знаем мы эту природу! Не природа, а порода. Природу нужно смягчать, торжествовать над ней надо. Нет, знаете ли что? лучше нам подальше от этих лохматых! Пускай он идет с своей природой, куда пожелает. А вы между тем шепните ему, чтоб он держал ухо востро.

Указательный палец поднимается сам собой, а «лохматый», к немалому своему испугу и удивлению товарищей, обязывается исчезнуть с лица земли.

– А ведь у вас, Федор Федорович, в ведомстве не совсем-то благополучно.

– Что такое? – озабоченно спрашивает Федор Федорович.

– Да так… не скажу, чтоб явное противодействие, а душок проявляется-таки. И при этом не без иронии…

– Помилуйте-с!

– А вы припомните, как вы мне ответили на мой запрос о необходимости иметь в сердцах страх божий? Конечно, я вас лично не обвиняю, но письмоводитель ваш – шпилька!

– Но что же я такое ответил?

– А ответили: «В моем ведомстве страха божия очень достаточно»… н-да-с…

К счастию, в это время подвертывается Емельян Семенович с колодой карт.

– Повинтить-с?

– С удовольствием.

Человек, у которого сердце не на месте, усаживается в винт; но когда кончается условленное число робберов, он все-таки не преминет напомнить Федору Федоровичу:

– А насчет письмоводителя вы все-таки имейте в виду. Я давно в нем замечаю. Нет у него этой теплоты чувства, этой, так сказать…

Таков человек, у которого сердце не на месте; а за ним следует целая свита людей, у которых тоже сердце не на месте, у каждого по своему ведомству. И опять появляются на сцену лохматые, опять слышатся слова: «противодействие», «ирония». Сколько тут жертв!

Мне скажут, что все это мелочи, что в известные эпохи отдельные личности имеют значение настолько относительное, что нельзя формализироваться тем, что они исчезают бесследно в круговороте жизни. Да ведь я и сам с того начал, что все подобные явления назвал мелочами. Но мелочами, которые опутывают и подавляют…

Таким образом, губерния постепенно приводится к тому томительному однообразию, которое не допускает ни обмена мыслей, ни живой деятельности. Вся она твердит одни и те же подневольные слова, не сознавая их значения и только руководствуясь одним соображением: что эти слова идут ходко на жизненном рынке.

Канут ли эти мелочи в вечность бесследно или будут иметь какие-нибудь последствия? – не знаю. Одно могу сказать с некоторою достоверностью, что есть мелочи, которые, подобно снежному шару, чем дальше катятся, тем больше нарастают и наконец образуют из себя глыбу.

Ежели мы спустимся ступенью ниже – в уезд, то увидим, что там мелочи жизни выражаются еще грубее и еще меньше встречают отпора. Уезд исстари был вместилищем людей одинаковой степени развития и одинакового отсутствия образа мыслей. Теперь, при готовых девизах из губернии, разномыслие исчезло окончательно. Даже жены чиновников не ссорятся, но единомышленно подвывают: «Ах, какой циркуляр!»

Была минута, когда мировые и земские учреждения внесли некоторое оживление в эту омертвелую среду, но время это памятно уже очень немногим современникам. Нынче и мировые, и земские деятели одинаково погрузились в общую пучину единомыслия и одинаково твердят одни и те же заветные слова. Пришли новые люди и принесли с собой сознание о вреде так называемых пререканий и о необходимости безусловно покориться веяниям минуты. А ежели и остались немногие из недавних «старых», то они так легко выдержали процесс переодевания, что опознать в них людей, которые еще накануне плели лапти с подковыркою, совсем невозможно.

Главная цель, к которой ныне направлены все усилия уездной административной деятельности, – это справляться дома, своими средствами, и как можно меньше беспокоить начальство. Но так как выражение «свои средства» есть не что иное, как вольный перевод выражения «произвол», то для подкрепления его явилось к услугам и еще выражение: «в законах нет». Целых пятнадцать томов законов написано, а все отыскать закона не могут! Стоят эти томы в шкапу и безмолвствуют; а ключ от шкапа заброшен в колодезь, чтоб прочнее дело было.

Соберутся уездные деятели на воскресном пироге у соборного протоиерея (ныне и он играет очень немаловажную роль) и ведут единомысленную беседу.

– Я в своем участке одного человека заприметил, – ораторствует мировой судья, – надо бы к нему легонечко подойти.

– А у нас тут мещанинишко в городе завелся, – подхватывает непременный член, – газету выписывает, книжки читает… да и поговаривает. В базарные дни всякий народ около его лавчонки толпится, а он сидит и газету в руках держит… долго ли до греха!

Исправник слушает и безмолвствует, только усами шевелит.

– Сократить бы! – изрекает отец протопоп.

– Всенепременно-с, – подтверждает председатель земской управы, – и я за одним человеком примечаю… Я уж и говорил ему: мы, брат, тебя без шуму, своими средствами… И представьте себе, какой нахал: «Попробуйте» – говорит!

– Что ж, попробовать можно! – вставляет свое слово городской голова, усмехаясь в бороду.

– И попробуем! – решает предводитель.

– И по-про-бу-ем! – восклицает исправник, вставая из-за стола.

Пирог съеден, гости разошлись по домам, а на другой день «свое средство» уже в ходу.

Так, изо дня в день, течет эта безрассветная жизнь, вся поглощенная мелочами, чего-то отыскивающая и ничего не обретающая, кроме усмотрения. Сегодня намечается одна жертва, завтра уже две и так далее в усиленной прогрессии.

Недаром же так давно идут толки о децентрализации, смешиваемой с сатрапством, и о расширении власти, смешиваемом с разнузданностью. Плоды этих толков, до сих пор, впрочем, остававшихся под спудом, уже достаточно выяснились. «Эти толки недаром! в них-то и скрывается настоящая интимная мысль!» – рассуждает провинция и, не откладывая дела в долгий ящик, начинает приводить в исполнение не закон и даже не циркуляр, а простые газетные толки, не предвидя впереди никакой ответственности…

Но и за всем тем, какое бессилие! одиночные жертвы да сетования и слезы близких людей – неужели это бесплодное щипанье может удовлетворять и даже радовать?

Спустимся еще ступенью ниже – в деревню, и мы найдем ее всецело отданною в жертву мелочам. Тут мы прежде всего встретимся с «чумазым», который, всюду проник с сонмищами своих агентов. Эти агенты рыщут по деревням, устанавливают цены, скупают, обвешивают, обмеривают, обсчитывают, платят неосуществившимися деньгами, являются на аукционы, от которых плачет недоимщик, чутко прислушиваются к бабьим стенам и целыми обществами закабаляют людей, считающихся свободными. Словом сказать, везде, где чуется нужда, горе, слезы, – там и «чумазый» с своим кошелем. Мало того: чумазый внедрился в самую деревню в виде кабатчика, прасола, кулака, мироеда. Эти уж действуют не наездом, а постоянно и не торопясь. Что касается до мирских властей, то они беспрекословно отдались в руки чумазому и думают только об исполнении его прихотей.

Затем мы встречаемся с общиной, которая не только не защищает деревенского мужика от внешних и внутренних неурядиц, но сковывает его по рукам и ногам. Она не дает простора ни личному труду, ни личной инициативе, губит в самом зародыше всякое проявление самостоятельности и, в заключение, отдает в кабалу или выгоняет на улицу слабых, не успевших заручиться благорасположением мироеда. Было время, когда надеялись, что община обеспечит хоть кусок хлеба слабому члену, но нынче и эти надежды рассеялись. Оставленные наделы, покинутые и заколоченные избы достаточно свидетельствуют о сладостях деревенской жизни. Куда делались обитатели этих опустелых изб? Увы! скоро самая память о них исчезнет в деревне. Они получили паспорта и «ушли» – вот все, что известно; а удастся ли им, вне родного гнезда, разрешить поставленный покойным Решетниковым вопрос: «Где лучше?» – на это все прошлое достаточно ясно отвечает: нет, не удастся.

Наконец: мы встречаемся с крестьянской избой, переполненной сварой, семейными счетами и непрестанным галдением. В этом миниатюрном ковчеге нередко ютится несколько поколений от грудного младенца до ветхого старика, который много лет, не испуская жалобы, лежит на печи и не может дождаться смерти. Всевозможные насекомые ползут по стенкам и сыплются с потолка; всевозможные звуки раздаются с утра до вечера: тут и крик младенца, и назойливое гоношенье подростков, и брань взрослых, и блеяние объягнившейся овцы, и мычание теленка, и вздохи старика. Целый ад, который только летом, когда изба остается целый день пустою, несколько смягчает свои сатанинские крики.

Ах, этот жалкий старик! Помнится, читал я в одном из сборников Льва Толстого сказку о старом коршуне. Вздумалось ему переселиться из родной стороны за море – вот он и стал переносить по очереди своих коршунят на новое место. Понес одного, долетел до середины морской пучины и начал допрашивать птенца: «Будешь ли меня кормить?» Натурально, птенец испугался и запищал: «Буду». Тогда старый коршун бросил его в пучину водную и возвратился назад. Полетел он с другим коршуненком, и опять повторилась та же сцена. Опять вопрос: «Будешь ли меня кормить?» – и ответ: «Буду!» Бросил старый коршун и этого птенца в пучину и полетел за третьим. Но третий был настоящий коршун, беспощадный и жестокий. На вопрос: «Будешь ли меня на старости лет кормить?» – он отвечал прямо: «Не буду!» И старый коршун бережно донес его до нового места, воспитал и улетел прочь умирать.

Точно то же и тут. Выкормил-выпоил старый Кузьма своих коршунов и полез на печку умирать. Сколько уж лет он мрет, и всё окончания этому умиранию нет. Кости да кожа, ноги мозжат, всего знобит, спину до ран пролежал, и когда-то когда влезет к нему на печь молодуха и обрядит его.

– Долго ли, батюшка, нам с тобой маяться? – нетерпеливо спрашивает его большак-коршун.

– Видно уже, пока смерть… – чуть слышно вздыхает в ответ старик. – Тюрьки бы мне… поесть хочется!

В такой обстановке человек поневоле делается жесток. Куда скрыться от домашнего гвалта? на улицу? – но там тоже гвалт: сход собрался – судят, рядят, секут. Со всех сторон, купно с мироедами, обступило сельское и волостное начальство, всякий спрашивает, и перед всяким ответ надо держать… А вот и кабак! Слышите, как Ванюха Бесчастный на гармонике заливается?

…………………………………………………………………………………………………………………………………………..

Как живут массы при таких условиях? Еще недавно на этот вопрос я отвечал бы: они живут особливою жизнью, независимою от культурных ухищрений. Но теперь, разобравшись ближе в тине мелочей, я не могу остаться при прежнем объяснении. Культурный человек сделался проницателен; он понял свою зависимость от жизни масс и потому приспособляет последнюю так, чтобы будущее было для него обеспечено. Отсюда такая бесконечная масса проектов, трактующих об упрощении и устранении. Семейная жизнь крестьянина, его отношение к земле, к промыслам, к нанимателю, к начальству – все выступило на арену, и всему предполагается учинить отчетливую и безвыходную регламентацию. Конечно, все это покуда «толки», но, как я сказал выше, в известной среде «толкам» дается даже большее значение, нежели ясно высказанному слову. Культурный глаз проникнет в мельчайшие подробности крестьянской жизни, а культурные намерения, несомненно, дадут ей соответствующую окраску. Самая возможность самостоятельного развития исчезнет надолго, а сумма мелочей не только не умалится, но увеличится. И будет катиться эта глыба вперед и вперед, покуда не застрянет среди дороги и не сделает ее непроходимою.

И много породит несчастливцев эта глыба, много – в своем нарастании – увлечет она жертв в могилы.

Вот настоящие, удручающие мелочи жизни. Сравните их с приключениями Наполеонов, Орлеанов, Баттенбергов и проч. Сопоставьте с европейскими концертами – и ответьте сами: какие из них, по всей справедливости, должны сделаться достоянием истории и какие будут отметены ею. Что до меня, то я даже ни на минуту не сомневаюсь в ее выборе.

Говорят, будто Баттенберг прослезился, когда ему доложили: «Карета готова!» Еще бы! Все лучше быть каким ни на есть державцем, нежели играть на бильярде в берлинских кофейнях. Притом же, на первых порах, его беспокоит вопрос: что скажут свои? папенька с маменькой, тетеньки, дяденьки, братцы и сестрицы? как-то встретят его прочие Баттенберги и Орлеаны? Наконец, ему ведь придется отвыкать говорить: «Болгария – любезное отечество наше!» Нет у него теперь отечества, нет и не будет!

Но все эти тревоги скоро пройдут. Забудется Болгария, забудется война с Сербией, и начнет Баттенберг переходить из кофейни «Золотого Оленя» в кофейню «Золотого Рога», всюду, где в окне вывешено объявление: «Продается пиво прямо из бочки». Русскую ли партию он будет играть на бильярде – с засаживанием шаров в лузу, или немецкую – с одними карамболями? Нужно полагать, что, несмотря на неудачный конец, он все-таки сохранит благодарную память и предпочтет русскую партию всякой другой. А впрочем… кто может измерить глубину будущего? кто может сказать заранее, оснуется ли Баттенберг навсегда в кофейне «Золотого Оленя» или… А вдруг состоится новый концерт, и привезут его опять в Болгарию, и опять он обретет «любезное отечество».

Случайно или не случайно, но с окончанием баттенберговских похождений затихли и европейские концерты. Визиты, встречи и совещания прекратились, и все разъехались по домам. Начинается зимняя работа; настает время собирать материалы и готовиться к концертам будущего лета. Так оно и пойдет колесом, покуда есть налицо человек (имярек), который держит всю Европу в испуге и смуте. А исчезнет со сцены этот имярек, на месте его появится другой, третий.

«Паны дерутся, а у хлопов чубы болят», – говорит старая малороссийская пословица, и в настоящем случае она с удивительною пунктуальностью применяется на практике. Но только понимает ли заманиловский Авдей, что его злополучие имеет какую-то связь с «молчаливым тостом»? что от этого зависит война или мир, повышение или понижение курса, дороговизна или дешевизна, наличность баланса или отсутствие его?

– А ну-тко, Авдей, отвечай, знаешь ли ты, что такое баланс?

Вспомним сравнительно недавнее прошлое – и мы почувствуем себя среди целой сети самых вопиющих мелочей.

Я вырос на лоне крепостного права, вскормлен молоком крепостной кормилицы, воспитан крепостными мамками и, наконец, обучен грамоте крепостным грамотеем. Все ужасы этой вековой кабалы я видел в их наготе.

Самые разнообразные виды рабской купли и продажи существовали тогда. Людей продавали и дарили, и целыми деревнями, и поодиночке; отдавали в услужение друзьям и знакомым; законтрактовывали партиями на фабрики, заводы, в судовую работу (бурлачество); торговали рекрутскими квитанциями и проч. В особенности жестоко было крепостное право относительно дворовых людей: даже волосы крепостных девок эксплуатировали, продавая их косы парикмахерам. Хотя закон, изданный, впрочем, уже в нынешнем столетии, и воспрещал продажу людей в одиночку, но находили средства обходить его. Не дозволяли дворовым вступать в браки и продавали мужчин (особенно поваров, кучеров, выездных лакеев и вообще людей, обученных какому-нибудь мастерству) поодиночке, с придачею стариков, отца и матери, – это называлось продажей целым семейством; выдавали девок замуж в чужие вотчины – это называлось: продать девку на вывод. Женский персонал помещичий был по преимуществу выдумчив по этой части. Не в редкость было в то время слышать такие разговоры:

– Что же, сударыня, продадите, что ли, девку-то? – спрашивал сосед-помещик помещицу-кулака, чересчур дорожившуюся живым товаром.

– Да дешево уж очень даете.

– Помилуйте! шестьдесят рублей (на ассигнаций) их нынче по сорока рублей за штуку – сколько угодно!

– А вы за кого ее замуж хотите отдать?

– Есть у меня, видите ли, вдовец. Не стар еще, да детей куча, тягла править не в силах. Своих девок на выданье у меня во всей вотчине хоть шаром покати, – поневоле в люди идешь!

– Вот видите ли, за вдовца! За шестьдесят рублей я девку несчастною должна сделать!

– Да прибавь ей, сударь, пять рубликов? – вступается муж помещицы-кулака.

– Ну, видно, нечего с вами делать. Извольте шестьдесят пять рублей.

– Хорошо, я согласна. Хоть и дешевенько, да для соседа.

Торг заключался. За шестьдесят рублей девку не соглашались сделать несчастной, а за шестьдесят пять – согласились. Синенькую бумажку ее несчастье стоило. На другой день девке объявляли через старосту, что она – невеста вдовца и должна навсегда покинуть родной дом и родную деревню. Поднимался вой, плач, но «задаток» был уже взят – не отдавать же назад!

То же проделывалось с рекрутчиной, которая представляла уже серьезную статью дохода. Торговать рекрутами закон не дозволял, но продавать зачетные рекрутские квитанции было разрешено. Главный контингент для этого рода эксплуатации доставляли те же дворовые люди. В старину помещики охотно переводили крестьян в дворовые, особливо ежели крестьянское семейство приходило почему-либо в упадок. Дворовые люди представляли несомненную выгоду. Во-первых, им не нужно было давать «дней» для работы на себя, а можно было каждодневно томить на барской работе; во-вторых, при их посредстве можно было исправлять рекрутчину, не нарушая целости и благосостояния крестьянских семей.

Я помню, как еще при первых слухах о предстоящем наборе помещичьи гнезда наполнялись шушуканьем. Помещики и помещицы, во время обеда, чая и ужина, начинали говорить по-французски; лакеи настороживали уши, усиливаясь понять, на кого падет жребий. Вообще весь воздух, начиная от конюшен и кончая барскими хоромами, наполнялся томительным ожиданием. За всем тем нужно заметить, что в крестьянской среде рекрутская очередь велась неупустительно, и всякая крестьянская семья обязана была отбыть ее своевременно; но это была только проформа, или, лучше сказать, средство для вымогательства денег. Зажиточные семьи в большинстве случаев откупались, и тут-то вот и шли в ход зачетные квитанции. Большая часть их расходилась между своими, излишние – продавались на сторону.

Перед отвозом людей в рекрутское присутствие сохранялась глубокая тайна относительно назначенных в рекруты. Последних даже приголубливали, выказывали им удовольствие («Ванька! да, никак, ты уж и пить перестал! Молодец, брат!»). Но некоторые чутьем угадывали ожидающую их участь и скрывались, несмотря на строгий надзор. Большинство не уходило дальше своего же леса и скиталось там, несмотря на зимний холод, все время, покуда длилась процедура отвоза. Тем, которых застигали врасплох или излавливали, набивали на ноги колодки, надевали железные поручни или приковывали к «стулу» (так называлось толстое бревно, сквозь которое продета была железная цепь, оканчивавшаяся железным ошейником). Я думаю, что в некоторых старинных помещичьих гнездах эти орудия пытки сохранились и поднесь, во свидетельство прошлого.

Самая барщина представляла ряд распоряжений, которые даже в то не знавшее законов время считались беззаконными. Закон требовал, чтобы три дня в неделю крестьянин работал на помещика, а остальные три дня предоставлял ему для собственных работ. Но у редких помещиков барщина отбывалась «брат на брата»; у большинства – совсем не велось никакого учета, или же последний велся смотря по состоянию погоды и по другим хозяйственным соображениям. При продолжительном ненастье первые ведреные дни отдавались исключительно барщине, причем предполагалось, что крестьяне уже воспользовались «своими днями» прежде, и т. д. Словом сказать, нельзя не только было разобраться в этом хаосе, но и определить, как изворачивается крестьянин, как он устраивается на зиму и чем живет. Но он жил – это считалось достаточным.

И было время, когда все эти ужасающие картины никого не приводили в удивление, никого не пугали. Это были «мелочи», обыкновенный жизненный обиход, и ничего больше; а те, которых они возмущали, считались подрывателями основ, потрясателями законного порядка вещей.

Да, видно, каждая эпоха имеет свои мелочи, свой собственный мучительный аппарат, при посредстве которого люди без особых усилий доводятся до исступления.

Но что всего замечательнее: даже тогда, когда само правительство обращало внимание на злоупотребления помещичьей власти и подвергало их исследованию, – даже тогда помещики решались, хоть косвенным образом, протестовать в пользу «мелочей». При так называемых повальных обысках соседи-помещики заявляли, что поступки злоупотребителя не выходят из категории действий, без которых немыслимы ни порядок, ни доброе хозяйство; а депутатское собрание, основываясь на этих отзывах, оставляло дело без последствий. Таким образом, и те редкие попытки, которые предпринимались для смягчения крепостных уз, пропадали даром.

Это до такой степени верно, что в позднейшие времена мне случалось слышать от некоторых помещиков, уже захудалых и бесприютных, такого рода наивные ретроспективные жалобы:

– Кабы мы в то время были умнее да не мирволили бы своим расходившимся собратам, так, может быть, и теперь крепостное право существовало бы по-прежнему!

Как же, дожидайтесь!

Накануне крестьянского освобождения, когда в наболевшие сердца начал уже проникать луч надежды, случилось нечто в высшей степени странное. Правительственные намерения были уже заявлены; местные комитеты уже начали свою тревожную работу; но старые порядки, даже в самых вопиющих своих чертах, еще не были упразднены. Благодаря этому упущению, несмотря на неизбежность грядущей «катастрофы», как тогда называли освобождение, крепостные отношения не только не смягчались, но еще более обострились.

Помещики потеряли всякую почву под ногами и взамен того приобрели дар прозорливости. Провидели будущих грубиянов и смутителей, припоминали прежние провинности, следили за выражением физиономий, истолковывали телодвижения и улыбки, видели тревожные сны, верили в гаданья и т. д. Словом сказать, образовался целый помещичий бред, имевший целью обеспечить спокойствие в будущем. И так как старый закон не был упразднен, то обеспечение представлялось делом легким и удобоисполнимым. А именно, в распоряжении помещика находилось два очень простых средства: рекрутчина и ссылка в Сибирь «по воле помещика» (так эта операция и называлась).

На этот раз помещики действовали уже вполне бескорыстно. Прежде отдавали людей в рекруты, потому что это представляло хорошую статью дохода (в Сибирь ссылали редко и в крайних случаях, когда уже, за старостью лет, провинившегося нельзя было сдать в солдаты); теперь они уже потеряли всякий расчет. Даже тратили собственные деньги, лишь бы успокоить взбудораженные паникою сердца.

Это было уже в 1859 году, и я служил тогда в одной из ближайших к Москве губерний. В то же время в одном из уездных городов процветал и имел громадную фабрику купец Чумазый. Он очень ловко воспользовался паникою, овладевшею помещичьей средою, и предлагал желающим очень выгодную сделку. Сделка состояла в том, что крестьянам и дворовым людям, тайно от них, давалась «вольная», и затем, тоже без их ведома, от имени каждого, в качестве уже вольноотпущенного, заключался долгосрочный контракт с хитроумным фабрикантом. Все это за дешевую плату легко оборудовал местный уездный суд, несмотря на то, что в числе закабаливших себя были и грамотные. И вольная и контракты прямо отданы были в руки фабриканту; закабаленные же полагали, что над ними проделываются остатки старых порядков и что помещик просто отдал их в работы, как это делывалось и прежде. Затем, разумеется, они надеялись, что завтрашняя свобода сама собой снимет с них оковы сегодняшнего рабства и освободят от насильственных обязательств.

Для помещиков эта операция была, несомненно, выгодна. Во-первых, Чумазый уплачивал хорошую цену за одни крестьянские тела; во-вторых, оставался задаром крестьянский земельный надел, который в тех местах имеет значительную ценность. Для Чумазого выгода заключалась в том, что он на долгое время обеспечивал себя дешевой рабочей силой. Что касается до закабаляемых, то им оставалась в удел надежда, что невзгода настигает их… в последний раз!

Однако же дело раскрылось раньше, нежели на это рассчитывали. Объявлена была девятая народная перепись, и все так называемые вольные немедленно обязаны были приобрести себе права состояния и приписаться к мещанскому обществу города Z.

– Мы не вольноотпущенные! – возопили они в один голос, – мы на днях сами будем свободные… с землей! Не хотим в мещане!

И вслед за этим нагрянули целой толпой в губернский город с жалобами на то, что накануне освобождения их сделали вольными помимо их желания.

Началось следствие, и тут-то раскрылись поползновения Чумазого, в то время только что начинавшего раскидывать сети на всю Россию.

Дело наделало шума; но даже в самый разгар эмансипационных надежд редко кто усмотрел его вопиющую сущность. Большинство культурных людей отнеслось к «нему как к „мелочи“, более или менее остроумной.

В клубе раздавался неудержимый хохот.

– Однако догадлив-таки Петр Иванович! – говорил один про кого-нибудь из участвовавших в этой драме: – сдал деревню Чумазому – и прав… ха-ха-ха! – Ну, да и Чумазому это дело не обойдется даром! – подхватывал другой, – тут все канцелярские крысы добудут ребятишкам на молочишко… ха-ха-ха! – Выискивались и такие, которые даже в самой попытке защищать закабаленных увидели вредный пример посягательства на освященные веками права на чужую собственность, чуть не потрясение основ.

– Шутка сказать! – восклицали они, – накануне самой „катастрофы“ и какое дело затеяли! Не смеет, изволите видеть, помещик оградить себя от будущих возмутителей! не смеет распорядиться своею собственностью! Слава богу, права-то еще не отняли! что хочу, то с своим Ванькой и делаю! Вот завтра, как нарушите права, – будет другой разговор, а покуда аттанде-с!

Чумазый тоже горько жаловался на постигшее его злоключение.

– Помилуйте! – говорил он, – мы испокон века такие дела делали, завсегда у господ людей скупали – иначе где же бы нам работников для фабрики добыть? А теперь, на-тко, что случилось! И во сне не гадал!

Само начальство, возбудившее преследование, едва ли не раскаивалось: все-таки хлопоты.

Чем кончилось это дело, я не знаю, так как вскоре я оставил названную губернию. Вероятно, Чумазый порядочно оплатился, но затем, включив свои траты в графу: „издержки производства“, успокоился. Возвратились ли закабаленные в „первобытное состояние“ и были ли вновь освобождены на основании Положения 19-го февраля, или поднесь скитаются между небом и землей, оторванные от семей и питаясь горьким хлебом поденщины?

Рассказывая изложенное выше, я не раз задавался вопросом: как смотрели народные массы на опутывавшие их со всех сторон бедствия? – и должен сознаться, что пришел к убеждению, что и в их глазах это были не более как „мелочи“, как искони установившийся обиход. В этом отношении они были вполне солидарны со всеми кабальными людьми, выросшими и состаревшимися под ярмом, как бы оно ни гнело их. Они привыкли.

Было время, когда люди выкрикивали на площадях: „слово и дело“, зная, что их ожидает впереди застенок со всеми ужасами пытки. Нередко они возвращались из застенков в „первобытное состояние“, живые, но искалеченные и обезображенные; однако это нимало не мешало тому, чтобы у них во множестве отыскивались подражатели. И опять появлялось на сцену „слово и дело“, опять застенки и пытки… Словом сказать, целое поветрие своеобразных „мелочей“.

Правда, что массы безмолвны, и мы знаем очень мало о том внутреннем жизненном процессе, который совершается в них. Быть может, что продлившееся их ярмо совсем не представлялось им мелочью; быть может, они выносили его далеко не так безучастно и тупо, как это кажется по наружности… Прекрасно; но ежели это так, то каким же образом они не вымирали сейчас же, немедленно, как только сознание коснулось их? Одно сознание подобных мук должно убить, а они жили.

Поколения нарастали за поколениями; старики населяли сельские погосты, молодые хоронили стариков и выступали на арену мучительства… Ужели все это было бы возможно, ежели бы на помощь не приходило нечто смягчающее, в форме исконного обихода, привычки и представления о неизбывных „мелочах“?

Шли в Сибирь, шли в солдаты, шли в работы на заводы и фабрики; лили слезы, но шли… Разве такая солидарность со злосчастием мыслима, ежели последнее не представляется обыденною мелочью жизни? И разве не правы были жестокие сердца, говоря: „Помилуйте! или вы не видите, что эти люди живы? А коли живы – стало быть, им ничего другого и не нужно“…

Я мог бы привести здесь примеры изумительнейшей выносливости, но воздерживаюсь от этого, зная, что частные случаи очень мало доказывают. Общее настроение общества и масс – вот главное, что меня занимает, и это главное свидетельствует вполне убедительно, что мелочи управляют и будут управлять миром до тех пор, пока человеческое сознание не вступит в свои права и не научится различать терзающие мелочи от баттенберговских.

Когда наступит пора для этого различения? – кто может это угадать! Но сдается, что придется еще пережить эпоху чумазовского торжества, чтобы понять всю глубину обступившего массы злосчастия. А что Чумазый будет держаться за свое торжество упорно – за это ручаются его откровенно-нахальные замашки и самоуверенная бессовестность.

Нет опаснее человека, которому чуждо человеческое, который равнодушен к судьбам родной страны, к судьбам ближнего, ко всему, кроме судеб пущенного им в оборот алтына. Таков современный чумазый. Повторяю то, что я уже сказал в предыдущей главе: русский чумазый перенял от своего западного собрата его алчность и жалкую страсть к внешним отличиям, но не усвоил себе ни его подготовки, ни трудолюбия. Либо пан, либо пропал, – говорит он себе, и ежели легкая нажива не удается ему, то он не особенно ропщет, попадая вместо хором в навозную кучу.

Русский крестьянин, который так терпеливо вынес на своих плечах иго крепостного права, мечтал, что с наступлением момента освобождения он поживет в мире и тишине и во всяком благом поспешении; но он ошибся в своих скромных надеждах: кабала словно приросла к нему. Чумазый преподнес ее ему на новоселье в новой форме, но с содержанием горшим против старой. Старая форма давала раны, новая – дает скорпионы; старая – томила барщиной и произволом (был, впрочем, очень значительный разряд помещичьих имений, оброчных, где крестьянин не знал барщины и жил, сравнительно, довольно льготно). Новая – донимает голодом, Чумазый вторгся в самое сердце деревни и преследует мужика и на деревенской улице, и за околицей. Обставленный кабаком, лавочкой и грошовой кассой ссуд, он обмеривает, обвешивает, обсчитывает, доводит питание мужика до минимума и в заключение взывает к властям об укрощении людей, взволнованных его же неправдами. Поле деревенского кулака не нуждается в наемных рабочих: мужик обработает его не за деньги, а за процент или в благодарность за „одолжение“. Вот он, дом кулака! вон он высится тесовой крышей над почерневшими хижинами односельцев; издалека видно, куда скрылся паук и откуда он денно и нощно стелет свою паутину.

Хиреет русская деревня, с каждым годом все больше и больше беднеет. О „добрых щах и браге“, когда-то воспетых Державиным, нет и в помине. Толокно да тюря; даже гречневая каша в редкость. Население растет, а границы земельного надела остаются те же. Отхожие промыслы, благодаря благосклонному участию Чумазого, не представляют почти никакого подспорья.

Период помещичьего закрепощения канул в вечность; наступил период закрепощения чумазовского…

И нельзя сказать, чтобы не было делаемо усилий к ограждению масс от давления жизненных мелочей. Конечно, не мелочей нравственного порядка, для признания которых еще и теперь не наступило время, а для мелочей материальных, для всех одинаково осязаемых и наглядных. И за то спасибо.

Вспомните дореформенное административное устройство (я не говорю о судах, которые были безобразны), и вы найдете, что в нем была своего рода стройность. Нe скажу, чтобы в результате этого строя лежала правда, но что вся совокупность этого сложного и искусственно-соображенного механизма была направлена к ограждению от неправды – это несомненно. Жандарм утирал слезы; прокурор с целою армией стряпчих собирал слезы в урны. Затем и платки и урны отсылались по начальству; начиналась переписка, запросы; требовались объяснения; нередко оказывались и видимые последствия этих объяснений в форме увольнений, отдачи под суд и т. д. Самая администрация имела организацию коллегиальную, каждый член которой тоже утирал слезы и собирал их в урну. Не больше как лет тридцать тому назад даже было строго воспрещено производить дела единолично и не в коллегии. Словом сказать, сказывалось бесспорное усилие оградить провинцию от скверны личного произвола.

Сколько тогда одних ревизоров было – страшно вспомнить! И для каждого нужно было делать обеды, устраивать пикники, катанья, танцевальные вечера. А уедет ревизор – смотришь, через месяц записка в три пальца толщиной, и в ней все неправды изложены, а правды ни одной, словно ее и не бывало. Почесывают себе затылок губернские властелины и начинают изворачиваться.

– Это в благодарность за мои обеды! – молвит один.

– А я еще ему на дорогу целый коробок с провизией послал! – отзовется другой.

Но, делать нечего, отписываться все-таки приходилось. И отписывались…

Каждые два года приезжал к набору флигель-адъютант, и тоже утирал слезы и подавал отчет. И отчеты не об одном наборе, но и обо всем виденном и слышанном, об управлении вообще. Существует ли в губернии правда или нет ее, и что нужно сделать, чтоб она существовала не на бумаге только, но и на деле. И опять запросы, опять отписки…

Я не говорю уже о сенаторских ревизиях, которые назначались лишь в крайних случаях и производили сущий погром. Ни одна метла не мела так чисто, как мел ревизующий сенатор. Камня на камне не оставалось; чины, начиная от губернатора до писца низших инстанций, увольнялись и отдавались под суд массами, хотя обеды, вечера и пикники шли своим чередом. Сенатор приезжал с целою свитою, и каждый член этой свиты старался что-нибудь заприметить, кого-нибудь подсидеть. Иногда даже без особенной надобности, а только чтобы выполнить задачу утирания слез… и, может быть, чтобы положить основание своей будущей карьере.

И вдобавок в те времена не было речи ни о благонамеренности, ни об образе мыслей, ни о подрывании основ и т. д. Ничего подобного и не подозревали. Просто прислушивались, не плачет ли кто, и ежели до слуха доходило нечто похожее на плач, то поспешали на помощь. "Рекрутство сопровождается несправедливостями и подкупом; повинности выполняются неправильно и беспорядочно; следственные дела представляют картину сплошного взяточничества" – вот и все, о чем тогда говорилось и писалось. Но разве этого мало? Помилуйте! да если бы ко всему этому прибавить еще «неблагонадежность», то вышло бы настоящее вавилонское столпотворение…

Однако ж все-таки оказывалось, что мало, даже в смысле простого утирания слез; до такой степени мало, что нынче от этой хитросплетенной организации не осталось и воспоминаний. Ревизоры приезжали и уезжали; на место их приезжали другие ревизоры и тоже уезжали; губернские чиновные кадры убывали и вновь пополнялись, а слезы все капали да капали… Ныне и платки и урны сданы в архивы, где они и хранится на полках, в ожидании, что когда-нибудь найдется любитель, который заглянет в них и напишет два-три анекдота о том, как утирание слез постепенно превращалось в наплевание в глаза. Словно белка в колесе, вертелся этот взаимный административный контроль, ничего не защищая и не обеспечивая, кроме форм и обрядов. В результате оказывалось нечто вроде игры в casse-tete, где каждая фигурка плотно вкладывается в другую, покуда не образуется нечто целое, долженствующее выполнить из кучи кусочков нарисованную в книжке фигуру, не имеющую никакого значения вне процесса игры. Кончилась игра, надоела; спрятали кусочки в коробку – и будет.

Я слишком достаточно говорил выше (III) о современной административной организации, чтобы возвращаться к этому предмету, но думаю, что она основана на тех же началах, как и в былые времена, за исключением коллегий, платков и урн. К последним административным приемам ныне относятся уже иронически, предпочитая строгость и скорость и оправдывая это предпочтение нарождением неблагонадежных элементов. Но так как закон упоминает о татях, разбойниках, расхитителях, мздоимцах и проч., а неблагонадежные элементы игнорирует, то можно себе представить, каким разнообразным и нежданным толкованиям подвергается это новоявленное выражение.

Впрочем, я отнюдь не хочу утверждать, чтобы нынешняя администрация была плоха, нерасторопна и не способна к утиранию слез; я говорю только, что она, подобно своей предшественнице, лишена творческой силы.

Не утверждаю также, что так называемые неблагонадежные элементы существуют только в взбудораженных воображениях охранителей. Всякий порядок вещей хранит в своих недрах и споспешествующие элементы, и неспоспешествующие. Первые прозываются – благонадежными; вторым присвоивают наименование неблагонадежных. Все это не только не противоречит истине, но и вполне естественно. Поэтому примириться с этим явлением необходимо, и вся претензия современного человека должна заключаться единственно в том, чтобы оценка подлежащих элементов производилась спокойно и не чересчур расторопно. Недостаточно сказать: вот (имярек) неблагонадежный элемент! – надо еще доказать, действительно ли он неблагонадежен и по отношению к чему.

Урок 21

Хроника жизни и творчества А.С.Грибоедова

Цель – изучение биографии А.С.Грибоедова, контроль знаний

1 Вступительное слово

В 1816 г. появилась статья, автор которй резко критиковал знаменитую Балладу Жуковского «Людмила». Имя же самого автора статьи стало известным в литературном мире. Это был А.С.Грибоедов. Кто он был: критик, драматург, военный, дипломат, музыкант, политик?

Судьба Г. трагична, прекрасна и таинственна. Достоверно не извесно в каком году он родился (1795|1794|1790 год), и погиб при загадочных обстоятельствах.

2 Проверка ДЗ – опровергните или подтвердите инфомацию

Грибоедов родился в обедневшей дворянской семье

Нет , Грибоедов родился в обеспеченной дворянской семье, отец был отставным военным, мать умная женщина и деспотичная помещица

Первыми учителями Грибоедова были библиотекарь Московского университета Петрозилиус и гувернер Богдан Иванович Ион, закончивший геттингенский университет в Германии

Да

В 13 лет поступил в университет

Мы не можем с точностью ответить на этот вопрос, так как точная дата рождения Грибоедова не известна, но в период с 1806 по 1812 г он обучался в университете

Закончил за 6,5 лет у факультета

Да, он заканчивает философский и юридический факультеты Московского университета. Закончить третий факультет математики и естественных наук, а также сдать экзамены на получение ученой степени доктора юридических наук помешала Отечественная 1812 г.

Знал четыре языка: английский, французский, немецкий, итальянский

Нет , он знал перечисленные языки, латинский, греческий, также занимался изучением восточных языков

Грибоедов – замечательный композитор

Да , известны 2 его вальса

Грибоедов – известный дипломат

Да, он долгие годы работал в Персии, на Кавказе, вел дела по дипломатическим отношениям с Турцией, участвует в военном походе на Эриван, отправляется в персидский лагерь для переговоров, формирует ряд статей Туркманчайского мирного договора и в 1828 г. привозит его в Петербург для утверждения. Был выдающимся дипломатом, но не все его предложения и планы были одобрены правительством Николая I. Грибоедов тяготился государственной службой, мечтал о другом поприще, но его заставили служить, упрятав в политическую ссылку

Щедро награжден правительством за подписание мирного договора с Персией

Да , Грибоедов с почетом был принят императором, награжден чином статского советника, орденом и четырьмя тысячами червонцев, был назначен на пост полномочного министра в Персии

Участвовал в войне 1812 г

Нет , несмотря на слабое зрение, он поступил добровольцем в Московский гусарский полк. Непосредственно в военных действиях ему участвовать не пришлось, о чем он очень сожалел

В период службы в армии в журнале «Вестник Европы» вышли его первые произведения

Да , это были очерки «Письмо из Брест-Литовского к издателю «Вестника Европы» и статья «О кавалерийских резервах»

Пушкин, Грибоедов и Кюхельбекер познакомились на вечере в литературном салоне

Нет , они познакомились 15 июня 1817 г. в здании Министерства иностранных дел, где находились по служебным делам

В Персию сослан за причастность к восстанию декабристов

Нет, общеизвестна идейная близость Грибоедова к декабристам, но непосредственного участия в востании он не мог принимать, т.к. был на Кавказе, причина же его переезда в Персию в следующем. В 1817 г. произошла дуэль А.П.Завадского с В.В.Шереметьевым, закончившаяся гибелью последнего. Развязкой этой дуэли стала дуэль между секундантами – Грибоедовым и А.И.Якубовичем, где в руку был ранен Грибоедов. Он решил изменить свою жизнь, т.к. тяжело переживал последствия этой дуэли, и принял предложение стать секретарем русской дипломатической миссии в Персии, и в 1818 г. выезжает на Восток

- «Горе от ума» - трагедия, написанная в 1826 г.

Нет , комедия, написанная в 1824 г.

Гибель его была случайной

Нет, Гибель Грибоедова была результатом продуманного плана, хотя персидское правительство уверяло, сто это трагическая случайность, в свою очередь российское правительство не сделало ничего, чтобы восстановить истину., оно было опознано по шраму на кисти руки, прострелянной во время дуэли

Погиб в Тегеране

Да, 30 января 1829 г. огромная толпа, вооруженная чем попало, подстрекаемая религиозными фанатиками, напала на здание русского посольства. Все русское посольство (37 человек) было буквально растерзано. По некоторым данным растерзанное тело Грибоедова в течение трех дней таскали по улицам Тегерана, а потом бросили в яму. Русское правительство потребовало выдачи тела. 11 июня 1829 г. А.С.Пушкин, направлявшийся в действующую армию, по дороге из Тифлиса в Каре, встретил простую арбу в сопровождении нескольких грузин. «Откуда вы?» - спросил Пушкин. «Из Тегерана». – «Что везете?» - «Грибоеда...»Так Пушкин узнал, что пророческие слова Грибоедова о собственной гибели, сказанные им в Петербурге при расставании, сбылись

Похоронен в Тифлисе, в монастыре Давида

Да, незадолго до отъезда в Персию Грибоедов, как бы предвидя свою гибель,говорил жене: «Не оставляй моих костей в Персии: если умру там, то похорони меня в Тифлисе, в монастыре Давида». Там он и похоронен

Да, Грибоедов женился в Тифлисе на дочери грузинского поэта и генерала русской службы А.Г.Чавчавадце, княжне Нине Александровне в 1828 г., они пробыли вместе около 4 месяцев, и Грибоедов снова уехал в Персию, где был убит

- «Грибоедов принадлежит к самым могучим проявлениям русского духа» считал В.Г.Белинский

Да

Грибоедов многое сумел сделать за свою недолгую жизнь. Из его литературного наследия самая долгая творческая жизнь суждена была комедии «Горе от ума».

Основными художественными принципами писателя стали «народность» и «истинность» в их нераздельности. Он ратовал за освобождение русской литературы от элемента подражательности, от механического перенесения на русскую почву заимствованный идей и сюжетов. Грибоедов считал необходимым искать литературный материал прежде всего в жизни современного русского общества, в истории, в народном быте. В противовес возвышенно-вычурному языку произведений сентименталистов и классицистов писатель обращается к городскому просторечию, к тому живому языку, на котором говорили люди того времени.

ДЗ чтение комедии «Горе от ума»

Чтение статьи в уч. «О комедии «Горе от ума» (1824)» с.147-156, конспект

(особое внимание на историю создания и характеристику образов)

Ответить на вопросы устно – 1, 2, 12 с. 164

Начать учить монолог Фамусова или Чацкого

Урок 22

Знакомство с персонажами комедии «Горе от ума» (Iдействие)

Цель – анализ списка действующих лиц, характеристика героев произведения, изучение истории создания комедии Грибоедова

«Горе от ума» - феномен, какого мы не видели от времен «Недоросля»,

Полна характеров, обрисованных смело и резко;

Живая картина московских нравов, душа в чувствованиях,

Ум и остроумие в речах, невиданная доселе беглость

И природа разговорного языка в стихах.

Все это завлекает, поражает, приковывает внимание

А.Бестужев

1 Вступительное слово

Грибоедов – человек одной книги. Если бы не «Горе от ума»,

Грибоедов не имел бы в русской литературе совсем никакого места

В.Ф.Ходасевич

Действительно, Грибоедов вошел в историю русской литературы как автор комедии «Горе от ума», хотя его перу принадлежат и другие произведения («Молодые супруги», «Студент» и др.), он – автор первой русской реалистической комедии.

2 История создания

Замысел комедии возник в 1816-20 гг., по некоторым данным в 1812 г., но активная работа над текстом начинается в Тифлисе после возвращения из Персии.

С.Н.Бегичев, друг Грибоедова писал: «...план этой комедии был сделан у него еще в Петербурге в 1816 г. и даже написаны были несколько сцен, но не знаю, в Персии или в Гризии Грибоедов во многом изменил его и уничтожил некоторых действующих лиц».

Существует версия, что сюжет комедии приснился автору: «Я пробудился...ночная стужа развеяла мое беспамятство, затеплил свечку в своей храмине, сажусь писать, и живо помню свое обещание: во сне дано, на яву исполнится!»

Комедия была завершена к 1824 г., тогда же возникает и новый вариант названия «Горе от ума», ранее было название «Горе уму». Комедия переписывалась от руки, отрывки напечатали только в 1825 г. в искаженном цензурой виде. Успех был потрясающий. Комедия вышла в сокращенном виде в 1833 г. уже после смерти автора, а в 1862 г вышла полностью.

3 Знакомство с персонажами комедии «Горе от ума»

Прочитаем указатель действующих лиц. Назовите фамилии героев, которые дают нам представление о характере и качествах их обладателей

Фамусов – (от лат fama – молва, сплетня) – крупный и влиятельный чиновник, «благородный отец», поучает, наставляет на путь истинный молодое поколение, вдовец. В блистательном автопортретном монологе рекомендует себя как образец добродетели, но сам себя и разоблачает. «Монашеским известен поведением», тем не менее заигрывает со служанкой и говорит о крестинах у докторши. Обится всего нового. Главный враг – учение, ибо оно нарушает неподвижность мира, мечта – «забрать все книги, да и сжечь»

Молчалин – (он бессердечен, душа его молчит) – амплуа глупого любовника, сердечный друг Софьи, в душе ее презирающий, мечтает о Лизе, чинах и наградах. Его девиз – «угождать всем людям без изъятья», его главные качества «умеренность и аккуратность), «муж-мальчик, муж слуга, изжениных пажей – высокий идеал московских всех мужей

Скалозуб – образ идеального московского жениха, грубоват, доволен собою, богат, стремится к генеральскому чину, прикрывает свою глупость мундиром

Репетилов – от лат repeto – повторять, не имеет своего мнения

Тугоуховские – мотив глухоты, не желание слушать, воспринимать противоположную точку зрения

Хлестова – резкие суждения

Чацкий – Чадский – Чаадаев – это зашифрованный намек на имя Петра Яковлевича Чаадаева. Совей комедией Грибоедов предугадал его судьбу. Чаадаев издал трактат «Философские мысли» в 36 лет. Его система мировоззрения оказалась настолько неприемлемой для николаевской России, что сам император провозгласил его сумасшедшим.

Молодой дворянин, наследник 300-400 душ, является связующим звеном двух сюжетных линий – сатирически обличает московское общество, оказывается втянутым в любовный треугольник

Горич - (от горе) – бывший сослуживец Чацкого, изменившийся после женитьбы, ставший типичным московским мужем, подчинившимся мнению жены и света

Софья – (значение имени «мудрая») – 17 лет, увлекается французскими романами и во время отсутствия Чацкого стала жертвой фамусовской Москвы, ее частью

Лиза – амплуа субретки, кокетка

Способы создания образов в комедии

Рассматривая особенности построения системы персонажей и раскрытия характеров, необходимо иметь ввиду следующие обстоятельства:

Б) отказался от традиционного деления персонажей на положительных и отрицательных. Противопоставил традиционному способу создания персонажей, основывавшемуся на классических амплуа и гиперболизации какой-либо одной черты характера, способ изображения общественныъ типов, прорисованными через индивидуальную детализацию и многомерность характеров. Основную черту личности, которую автор считал главной, он обозначает приемом «говорящие фамилии». Важными средствами создания персонажей являются их поступки, их взгляды на существующие жизненные проблемы; характеристика данная другим лицом, самохарактеристика, сопоставление героев друг с сдругом, их противопоставление, ирония, сарказм.

Классификация героев драматургических произведений

Главные герой – герои, взаимодействие которых друг с другом развивает, определяет сюжет, ход действия событий (Софья, Чацкий, Фамусов, Молчалин)

Второстепенные герои – участвуют в развитии сюжета, но не имеют прямого отношения к нему. Их образы разработаны менее глубоко, чем образы главных героев (Скалозуб, Загорецкий, Лиза, Горич)

Эпизодические – Хлестова, Тугоуховские, Хрюмины, Репетилов

Герои-маски – их образы предельно обобщены, это образы-приметы времени, вечные человеческие типы (Скалозуб – тип солдафона, Загорецкий – «мастер услужить»)

Внесценические персонажи – герои, чьи имена называются, но сами они на сцене не появляются и участия в действии не принимают (Князь Федор, Кузьма Петрович, МаксимПетрович). Какова их роль? (расширяют рамки конфликта)

А теперь обратимся непосредственно к тексту комедии. На первом плане изображена барская Москва, но в разговорах и в репликах возникает и образ столичного министерского Петербурга, и Саратовская глушь. В комедии выступают люди разного общественного положения

4 Беседа по содержанию I действия

Какие?

Чем являются 1-5 явления в плане развития сюжета? (экспозиция)

Какова атмосфера в жизни дома Фамусова и сами его обитатели

Как Грибоедов создает их характеры?

Какую информацию и как мы получаем о героях, еще не появившихся на сцене?

С какого момента начинается завязка действия? (С 7 явл., когда появляется Чацкий)

Как и каким появляется Чацкий?

Как его встречает Софья?

Что раздражает Софью в Чацком? (желчный язык Чацкого)

Какие чувства у Чацкого к Софье?

Против чего направлена его ирония?

5 Подведение итогов

Т.О, анализируя содержание 1 действия, мы охарактеризовали персонажей комедии

ДЗ Словарная работа – сюжет, комедия, конфликт, композиция

Ответить на вопросы устно – 8, 9,10,12 с. 164

Выписать из I и II действия цитаты, в которых употребляются слова «ум, умный, филосов»

Что, как и кого они характеризуют?

Урок 23

Смысл названия комедии. Основные сюжетные линии произведения

Цель – анализировать произведение с учетом особенностей художественного метода и жанрового своеобразия

В моей комедии 25 глупцов на одного здравомыслящего человека,

И этот человек, разумеется в противуречии собществом его оуружающим,

Его никто не понимает, никто простить не хочет,

Зачем он немножко повыше прочих

А.С.Грибоедов

1 Повторение пройденного, проверка ДЗ

Комедия – один из видов драматического произведения.

Особенности:

Ограничение действия пространственными и временными рамками

Раскрытие характера персонажа через моменты противоборства (роль конфликта)

Организация речи в форме диалогов и монологов

В системе жанров классицизма – относится к низшему стилю. Одна из основных сюжетных линий – борьба двух претендентов за руку девушки, положительный герой беден, но наделен высокими моральными качествами, счастливый финал

Комедия «Горе от ума» - произведение в котором точно воспроизводятся сиюминутные идейно-политические споры и одновременно обозначаются проблемы общенационального и общечеловеческого характера. Эти проблемы рождены столкновением яркой личности с костным укладом.

Такое столкновение, «противоречие между характерами, или характерами и обстоятельствами, или внутри характера, лежащее в основе действия» называется конфликтом . Конфликт обеспечивает развитие сюжета.

Сюжет – это «цепь событий, изображенная в литературном произведении, т.е. жизнь персонажей в ее пространственно временных изменениях, в сменяющих друг друга положениях и обстоятельствах». Сюжет не только воплощает конфликт, но и раскрывает характеры героев, объясняет их эволюцию.

Какие элементы сюжета вы знаете? Чем они характеризуются? (экспозиция, завязка, развитие действия, кульминация, развязка)

Какие можно выделить 2 конфликта и соответственно 2 сюжетных линии? (любовная и общественная; любовный конфликт, который завязывается в начале пьсы, осложняется противостоянием героя обществу)

Обе линии развиваются параллельно, достигая кульминации (распространение сплетни о сумасшествии), любовная интрига получает развязку, а решение общественного конфликта вынесено за рамки произведения.

2 Смысл названия

Грибоедов-комедиогаф ставит перед собой иные цели, нежели осмеяние пороков и развлечение публики. Для их понимания следует обратиться к смыслу названия пьесы. Центральный вопрос, поставленный Грибоедовым в его произведении, можно сформулировать так: почему умный человек оказывается отвергнут и обществом, и любимой?

Проблема ума – это идейно-эмоциональный стержень, вокруг которого группируются остальные вопросы философского, социально-политического, национально-исторического и нравственного характера.

Первоначально Грибоедов назвал комедию «Горе уму», в чем отличие этих двух названий?

Назвав Чацкого умным, а остальных герое – глупцами, Грибоедов недвусмысленно выразил свою точку зрения. Каждая из противоборствующих сторон считает себя умной, а безумный тот, кто не разделяет ее мнение. Возникает тема различных умов:

Ум Фамусова и персонажей его круга – умение приспосабливаться к любым жизненым условиям и извлекать материальную выгоду. Жизненный успех выражается в умении нажить душ, чинов, наград, удачно выйти замуж. Кто этого достиг, тот умный.

Ум по Чацкому – умение свободно и непредвзято оценить сами условия жизни с точки зрения здравого смысла и изменить эти условия, если они здравому смыслу не соответствуют.

Ум, только приспосабливающийся, Грибоедов склонен считать глупостью.

3 Анализ II действия комедии

Какова роль I действия в развитии сюжета?

Завязка какого конфликта происходит во II действии?

Какова роль монологов Чацкого и Фамусова

Кто является инициатором спора?

Это люди одной или разных веков?

Какие жизненные идеалы отстаивает каждый из героев?

Кто такой Скалозуб? Как к нему относятся в доме Фамусова?

В какой момент он появляется? Каковы его взгляды на карьеру и службу?

К какому поколению по возрасту ближе Скалозуб, а по взглядам?

Как ведет себя Чацкий?

С 7 по 14 яление развивается любовная тема, получается ни один, а нескольео любовных треугольников: Софья – Молчалин – Чацкий

Софья – Лиза – Молчалин

Лиза – Петруша – Молчалин...

Т.О., во втором действии начинает развиваться общественный конфликт и усложняется любовная линия пьсы

4 Чтение монолог наизусть

ДЗ Ответить письменно на вопр. 3, 5, 6 стр. 164

Урок 24

Анализ сцены бала. Третье действие как кульминация основного

конфликта

Цель – обучение анализу эпизода-сцены

1 Вступительное слово для обучения анализу эпизода сцены нам необходимо:

Определить взаимоотношения персонажей

Уяснить, что дает сцена для понимания характеров действующих лиц

Показать, с помощью каких приемов расрываются характеры

Показать роль данной сцены в развитии действия и конфликта пьсы

Понять значение сцены в раскрытии идейного содержания всего произведения

2 Беседа:

Какие события предшествуют сцене бала

Вспомните, что приводит Чацкого в дом Фамусова во II действии?

В III действии Чацкий снова в доме Павла Афанасьевича, с какой целью на этот раз? (Добиться признания Софьи)

Какие слова Софьи возвращают нас к проблеме ума?

Почему Чацкий делает вывод «Она его не любит» Прав ли он? (Молчалин не достоин любви Софьи, так как жалок)

Действительно ли Софья любит Молчалина?

Как ведет диалог Чацкий и Молчалин?

Связан ли этот диалог с диалогом Чацкого и Фамусова во II действии, со сценой бала?

Каким вам видится Молчалин?

С 5 явл. В доме Фамусова появляются гости. Зачитать сцены появления гостей

Как Грибоедов вводит новых героев?

Кто появляется сначала?

Почему Чацкий едва узнает своего бывшего сослуживца Горича, что с ним произошло?

Что важно для князей Тугоуховских?

Какой принцип изображения этих героев? (сатирическое изображение через речь, позы, жесты, оговоренные автором в ремарках; говорящими фамилиями)

Почему всех представленных героев принято объединять понятием «фамусовская Москва»?

Как она распространяется?

Почему все подхватывают эту сплетню? (связывает любовный и социальный конфликт)

Проследите по тексту масштабы распростанения сплетни

Возникновение сплетни основано на собственных речах героя.

А) Чацкий примирятся с концом любви, иронизирует над ней и сам называет сумасшествием.

Б) Софья: «Вот нехотя с ума свела!», затем с обидой повторяет «Он не в своем уме»

Г. N «Ужель с ума сошел?»

Г. D «С ума сошел»

Г) Загорецкий – Его в безумие упрятал дядя – плут. Он сумасшедший. Да, он сумасшедший. В горах изранен лоб, сошел с ума от раны. Безумный по всему. В уме сурьезно поврежден

Д) Хлестова – Уж кто в уме расстроен

Е) Фамусов – Сама его безумным называла

Выдумка приобретает характер сговора, заговора, превращается в донос

В чем гости видят причины сумасшествия Чацкого? (в учености, в ране, в пьянстве, в любви)

Чем заканчивается столкновение Чацкого и «больного» общества

В чем трагизм (поднимает важные вопросы) и комизм (его никто не слушает) Чацкого

Подведение итогов

Третье действие кульминационное, четвертое – развязка. Гости разъезжаются, но социальный конфликт не находит развязки, он продолжается.

Что обличает Чацкий в своем последнем монологе?

Любовный конфликт исчерпан.

ДЗ Ответить устно на вопрос 4 с. 164

Выписать цитаты, характеризующие разное отношение представителей

«века нынешнего» и «века минувшего» к основным вопросам, затрагиваемым автором

Урок 25

Чацкий и «фамусовское общество».

Цель – обобщение и рассмотрение ключевых вопросов в конфликте «века нынешнего» и «века минувшего»

Обсуждение по плану

1 Эпоха, отраженная в произведении

2 Фамусов и характеристика московского света

3 Характеристика воззрений Чацкого

Основной конфликт в комедии – общественный – столкновение «века нынешнего» и «века минувшего». Исторический рубеж «века нынешнего» и «века минувшего» - война 1812 г. Именно после войны сложилось 2 политических лагеря – передовой дворянской молодежи и консервативный феодально-крепостнический лагерь. Их столкновение воплотилось в конфликте «века нынешнего» и «века минувшего»

Почему?

Кто является идеологом (выразителем идей) «века нынешнего» , а кто - «века минувшего»?

Как ведет себя Чацкий в свете?

А) появляется после трехлетнего отсутствия

Б) дает желчные характеристики людям

В) говорит то, что думает

Г) его не вступать в противоборство, он приехал повидаться с Софьей

Д) уязвленный холодностью Софьи и задетый наставлениями ее отца, Чацкий не выдерживает напряжения и излагает свои убеждения в обществе Фамусова

Е) жизнь московского света оценивает со стороны, поэтому он объективен и критичен

З) высказвывания героя сближают его с позицией передовых людей того времени –декабристами

И) веками сложившиеся жзненные устои изжили себя, но они устраивают Фамусова и людей его круга, поэтому они ничего не хотят менять

К) Чацкий, объявленный сумасшедшим, покидает Москву

Как ведет себя Фамусов?

По каким вопросам происходит противопоставление?

Комментированное чтение

Т.О., мы можем сделать вывод о различных системах мировоззрения как основе общественного конфликта в комедии «Горе от ума»

ДЗ выписать из текста афоризмы

Домашнее сочинение:

«Век нынешний» и « век минувший», Проблема ума в комедии Грибоедова

Каким я вижу А.А.Чацкого?, Чацкий и Молчалин, Образ Софьи Фамусовой

Традиции и новаторство Грибоедов –драматурга

Урок 26

Мастерство и новаторство Грибоедова – драматурга

Цель – рассмотрение комедии «Горе от ума» как новаторской на всех уровнях организации текста

Будущее оценит достойно сию комедию

И поставит ее среди первых творений народных

А.Бестужев

1 Вступительное слово

Комедия «Горе от ума» - произведение замечательное и великолепное по замыслу и исполнению.

Комедия была написана во времена господствования классицизма, хотя в целом в литературе развивился романтизм и появлялись реалистические тенденции. Эта ситуация сильно повлияла на определение художественного метода произведения: комедия обладает традиционными классическими чертами, так и чертами романтизма и реализма.

2 Беседа

Какие факты говорят о принадлежности комедии к различным художественным методам ?

А) Черты классицизма. Какие?

Соблюдается принцип единства времени и места – действие укладывается в одни сутки, происходит в доме Фамусова, но не соблюдается принцип единства действия – два конфликта, две сюжетные линиии: Софья – Чацкий – Молчалин

Чацкий – фамусовская Москва

Писатель показал, что, завязавшись поначалу как любовный, конфликт осложняется противостоянием обществу, затем обе линии развиваются параллельно, достигая кульминации, любовный конфликт получает свое разрешение, а общественный – выходит за рамки произведения. Чацкий изгнан из фамусовского общества, но остается верен совим убеждениям. Общество не намерено менять своих взглядов – следовательно, дальнейшее столкновение неизбежно. В такой открытости финала, и даже в отказе показать торжество добродетели проявляется новаторство Грибоедова.

Выявленная Гончаровым, сюжетная двуплановость «Горя от ума», долгое время рассматиривалась как новаторская черта, определившая своеобразие комедии. Но сам Грибоедов в письме П.А.Катенину подчеркиваел единство личного и общественного в комедии. Общественно-сатирические и любовно-комедийные сцены не чередуются, что соответсвует традициям этого жанра XVIII века, а выступают как продуманное целое. Т.о., Грибоедов переосмыслил знакомые сюжетные схемы, наделив их новым содержанием.

Сохраняется традиционная система амплуа: сюжет основан на любовном треугольнике, обманутый отец, образ служанки

Но традиционные рамки амплуа расширены: Чацкий терпит фиаско, Молчалин явно негативно изображен автором, Фамусов еще и является идеологом фамусовского общества

а) фамилии, указывающие на какую-либо черту – Репетилов

б) оценивающие фамилии - Молчалин

в) ассоциативные фамилии – Чацкий

Комедия построена по классическим канонам трагедии – 4 действия, в III – кульминация, в IV- развязка. Необычность содержания и сюжетных решений с закономерностью привела к необычной композиционной структуре.

Б) Черты реализма:

Отступление от классических пьес – нет счастливого финала: добродетель не торжествует, порок не наказан. Количество персонажей выходит за рамки классических пьес – более 20 лиц

Социальная и психологическая типизация: типичные характеры в типичных обстоятельствах, точность в деталях

Каких героев считать главными, каких - второстепенными, эпизодическими, зависит от их роли в конфликте, в постановке проблем, в сценическом действии. Так, общественное противостояние выстраивается по линиям Чацкий-Фамусов, любовный конфликт - Софья – Чацкий –Молчалин, становится очевидным, что из четырех главных героев Чацкий несет основную нагрузку, кроме того он выражает образ мыслей автора, т.е. несет в себе черты героя-резонера.

Комедия написана разностопным ямбом (ранее писалась александрийским стихом), передающим живую разговорную речь, особенности речи отдельных персонажей.

Комедия написана «не книжным языком, на котором никто не говорил, а живым, легким разговорным русским языком». Такой язык давал возможность создавать подлинно реалистические типы героев. Каждый из них говорит своим, присущим только ему языком, котрый становится средством речевой характеристики персонажей. Например, язык Фамусова выдержан в старинном стиле, речь Чацкого – книжная, с включением ораторских приемов, порой эмоциональна-лирическая, порой – сатирически-обличительная.

Немало аффоризмов вошло в современную речь, как говорил Пушкин «О стихах я и не говорю, половина должна войти в пословицу».

Проверка ДЗ – афоризмы

«Вольный стих» «Горе от ума» подготавливал переход русской драматургии к прозаическому реалистическому языку, языку Гоголя, пушкина и др.

В) Черты романтизма. Какие?

Романтический характер конфликта

Наличие трагического пафоса

Мотив одиночества, изгнания главного героя

Путешествие как спасение от прошлого

Традиционно «Горе от ума» считается первой русской реалистической комедией . Грибоедов нарушил целый ряд жанровых и сюжетно-композиционных канонов, которые мешали ему отразить новое, не характерное для традиционных комедий, содержание.

Грибоедов поднимает проблемы социально-политического устройства России; вреда бюроратии и чинопочитания, проблемы воспитания и образования молодежи, честного служения долгу и Отечеству, национальной самобытности русской культуры.

К числу философских проблем можно отнести проблему ума, смысла жизни, саястья, свободы личности, проблему судьбы.

Среди социально-политических можно выделить проблему глубокого размежевания внутри дворянства. Большинство дворян устраивает та жизнь, которой они живут и они не хотят ее менять. Меньшинство же, напротив, стремится преобразовать современную им действительность. Завершая анализ содержания, необходимо обратить внимание на абсолютный характер противостояния действующих сил по всем вопросам: ни одна их сторон не только не способна на компромисс, но, напротив, совершенно убеждена в том, что истина принадлежит только ей. Это особенность национального сознания, в переломные моменты общество всегда раскалывается на сторонников нового и старого, люди не способны поставить себя на противоположную точку зрения. В связи с этим особое внимание приобретает мотив глухоты, проявляющийся как на общественном, так и на межличностном уровне (например, отец оказывается глух к шалостям дочери, старается их не замечать, дочь не слушает предостережений горничной, Чацкий не слышит Софью, которая говорит ему о своей любви к Молчалину...). Глухота обыгрывается с помощью сатирических приемов, соотносящих нежелание слушать с глухотой в реальном смысле (образ Тугоуховских).

В названии произведения ставится не только проблема ума, там есть еще и слово «горе», котрое отсылает нас к драме героя, с ним происходит то, что мы называем драмой – он не понят ни любимой, ни обществом, объявлен сумасшедшим, изгнан. Но почему же мы определяем жанр как комедию? Автор в заметках назвал произведение «сценической поэмой», а различные исследователи предлагают диапазон от - поэтической лирики до повести и романа. Так или иначе перед нами комедия, но новаторская, не случайно ее не поняли многие современники Грибоедова.

3 Подведение итогов. Заполнение таблицы

Т.о., и содержание, и все уровни формы произведения были решены Грибоедовым в новаторском ключе, приближавшем, насколько это было возможно, художественное произведение к действительности, что послужило одной из основ долголетия комедии.

Урок 27

Критика о комедии. И.А.Гончаров «Мильон терзаний»

Цель – обучение конспектированию и работе с критической литературой

1 Вступительное слово

В комедии «Горе от ума» было поставлено множество вопросов, на которые не мог быть дан однозначный ответ, многое для современников было новым и в структуре организации произведения, поэтому вокруг комедии развернулась серьезная полемика.

А.С.Пушкин из Письма Бестужеву А.А.:

Не осуждаю ни плана, ни завязки, ни приличий комедии Грибоедова. Цель его – характеры и резкая критика нравов. В этом отношении Фамусов и Скалозуб превосходны. Софья начерчена неясно...Молчалин не довольно резко подл.. В комедии «Горе от ума» кто умное действующее лицо? Ответ: Грибоедов. А знаешь ли что такое Чацкий? Пылкий, благородный и добрый малый, проведший несколько времени с очень умным человеком (именно с Грибоедовым) и напитавшийся его мыслями, остротами и сатирическими замечаниями.

Первый признак умного человека – с первого взгляду знать, с кем имеешь дело, и не метать бисера перед Репетиловыми и т.п.

О стихах я и не говорю - половина должны войти в пословицу.

В.К.Кюхельбекер из дневника

Дан Чацкий, даны прпочие характеры, он сведены вместе и показано, какова непременно должна быть встреча этих антиподов, - и только...но в сей-то именно простоте – новость, смелость, величие...

А.А.Григорьев ст. «По поводу нового издания старой вещи»

Единственное произведение, представляющее художественную сферу нашего так называемого светского быта, а с другой стороны- Чацкий Грибоедова есть единственное истинно героическое лицо нашей литературы...Грибоедов казнит хамство и невежество...во имя высших законов христиарнского и человечески-народного взгляда.

Чацкий...честная и деятельная натура бойца,... то есть натура в высшей степени страстная...имеет еще и значение историческое. Он – порождение первой четверти русского XIX столетия.

Ю.Н.Тынянов ст. «Сюжет «Горе от ума»

Центр комедии – в комичности положения самого Чацкого, и здесь комичность является средством трагического, а комедия – видом трагедии...

Грибоедов был человеком двенадцатого года «по духу времени и вкусу». В общественной жизни для него был бы возможен декабрь 1825 г. Он относился с лирическим сожалением к падшему Платону Михайловичу, с авторской враждебностью к Софье Павловне...с личной, автобиографической враждой к той Москве, которая была для него тем, чем была старая Англия для Байрона...В комедии с особой силой дан послевоенный равнодушный карьеризм... Фигура Скалозуба в «Горе от ума» предсказывает гибель николаевского военного режима.

Ю.М.Лотман ст «Декабрист в повседневной жизни»

Мы ощущаем Чацкого декабристом...Речь Чацкого резко отличается от слов других персонажей именно своей книжностью. Он говорит, как пишет, поскольку видит мир в его идеологических, а не бытовых проявлениях

Статья А.И.Гончарова «Мильон терзаний» (1871 г) - лучший критический разбор комедии, был написан через 50 лет после появления самой комедии. Критический этюд Гончарова поставил точку во многих спорах о произведении «Горе от ума», хотя и писал «мы здесь не претендуем произнести критический приговор...мы, в качестве любителя, только высказываем свои размышления».

2 Выступления и обсуждение по плану (2 и 3 могут быть параллельными или последовательными)

А) Что такое вообще «Горе от ума»?

Комедия «Горе от ума» есть и картина нравов, и галерея живых типов, и вечно острая, жгучая сатира, и вместе с тем и комедия...Полотно ее захватывает длинный период русской жизни – от Екатерины до императора Николая. В группе 20 лиц отразилась, как луч света в капле воды, вся прежняя Москва, ее рисунок, тогдашний ее дух, исторический момент и нравы..

В ней местный колорит слишком ярок, и обозначение самых характеров так строго очерчено и обставлено такой реальностью деталей, что общечеловеческие черты, едва выделяются из-подобщественных положений, рангов, костюмов и т.д.

Две комедии как будто вложены одна в другую: одна, так сказать, частная, мелкая, домашняя, между Чацким, Софьей, Молчалиным и Лизой, это интрига любви, вседневный мотив всех комедий. Когда первая прерывается, в промежутке неожиданно другая, и действие завязывается снова, частная комедия разыгрывается в общую битву и связывается в один узел.

Б) «Соль, эпиграмма, сатира, этот разговорный стих, кажется, никогда не умрут»

Соль, эпиграмма, сатира, этот разговорный стих, кажется, никогда не умрут, как и сам, рассыпанный в них острый и едкий, живой русский ум, который Грибоедов заключил, как волшебник духа какого-нибуд, в свой замок, и он рассыпается там злобным смехом...

Проза и стих слились здесь во что-то нераздкльное, затем, кажется, чтобы их легче было удержать в памяти и пустить опять в оборот весь собранный авторский ум, юмор, шутку и злость русского ума и языка...

В) «Давно привыкли говорить, что нет движения, т.е. нет действия в пьесе. Как нет движения?»

Есть – живое, непрерывное, от первого появления Чацкого на сцене до последнего его слова: «Карету мне, карету!»

Это – тонкая, умная, изящная и страстная комедия...верная в психологических деталях...замаскирована типичными лицами героев, гениальной рисовкой, колоритом места, эпохи, прелестью языка...

Г) «Чацкого роль – роль страдательная...хотя она в то же время и всегда победительна

Главная роль, конечно – роль Чацкого, без которой не было бы комедии, а была бы, пожалуй, картина нравов. Но Чацкий не только умнее всех прочих лиц, но и положительно умен. Речь его кипит умом, остроумием. У него есть и сердце, и притом он безукоризненно честен...Он искренний и горячий деятель...Чацкий начинает новый век – и в этом все его значение и весь «ум»...Чацкий...готовился серьезно к деятельности...путешествовал не даром, учился, читал, принимался...за труд, был в сношениях с министрами и разошелся – не трудно догадаться почему...Он любит серьезно, видя в Софье будущую жену.

Между тем Чацкому досталось выпить до дна горькую чашу – не найдя ни в ком «сочувствия живого», и уехать, увозя с собой только «мильон терзаний».

Цайкий вбегает к Софье...Его поразили две перемены: она необыкновенно похорошела и охладела к нему...Он терпит от нее одни холодности, пока, едва задев Молчалина, он не задел за живое и ее...С этой минуты между ней и Чацким завязалсягорячий поединок, самое живое действие, комедия в тесном смысле...

«А судьи кто?» и т.д. Тут уже завязывается другая борьба, важная и серьезная, целая битва...

Образовалось два лагеря, или с одной стороны, целый лагерь Фамусовых и всей братии «отцов и старших», - с другой один пылкий и отважный боец, «враг исканий». Фамусов хочет быть «тузом»...Чацкий рвется к «свободной жизни», «к занятиям наукой и искусством» и требует «службы делу, а не лицам»...

Роль Чацкого – роль страдательная...Такова роль всех Чацких, хотя она в то же время и всегда победительная. Но они не знают о своей победе, они сеют только, а пожинают другие – и в этом их главное страдание, т.е. в безнадежности успеха...У него есть уже и единомышленники...Чацкий породил раскол

Живучесть роли Чацкого состоит не в новизне неизвестных идей, блестящих гипотез, горячих и дерзкихутопий...Чацкий больше всего обличитель лжи и всего, что отжило, что жаглушает новую жизнь, «жизнь свободную»

Он очень положителен в своих требованиях и заявляет их в готовой программе, выработанной не им, а уже начатым веком. Его идеал...- свобода от всех этих исчисленных цепей рабства, которыми оковано общество...

Чацкий сломлен количеством старой силы, нанеся ей в свою очередь смертельный удар качеством силы свежей.

Он вечный обличитель лжи, запрятавшийся в пословицу: «один в поле не воин». Нет, воин, если он Чацкий,и притом победитель, но передовой воин, застрельщик и – всегда жертва.

Чацкий неизбежен при каждой смене одного века другим.

Каждое дело, требующее обновления, вызывает тень Чацкого...

Чацкий – по нашему мнению – из всех наиболее живая личность, и как человек, и как исполнитель указанной ему Грибоедовым роли...натура его сильнее и глубже прочих лиц и потому не могла быть исчерпана в комедии.

Д) «Софья – смесь хороших инстинктов с ложью...путаница понятий, умственная и нравственная слепота»

Все шито да крыто...Это ее мораль, и мораль отца, и всего круга. А между тем Софья Павловна индивидуально не безнравственна: она грешит грехом неведения, слепоты, в которой жили все...Софья никогда не прозревала от нее и не прозрела бы без Чацкого – никогда за неимением случая. После катострофа, с минуты появления Чацкого – оставаться слепой уже невозможно. Его суда ни обойти забвением, ни подкупить ложью, ни успокоить – нельзя. Она не может не уважать его, и он будет вечно ее «укоряющим свидетелем», судьей ее прошлого. Он открыл ей глаза.

Это смесь хороших инстинктов сложью, живого ума с отсутствием всякого намека на идеи и убеждения, - путаница понятий, умственная и нравственная слкпота – все это не имеет в ней характера личный пороков, а является, как общие черты ее круга...в ней есть сильные задатки недюжинной натуры, живого ума, страстности и женской мягкости. Она загублена в духоте...Недаром любит ее и Чацкий...ей достается свой «мильон терзаний».

3 Беседа (проверка восприятия, перессказать своими словами)

В чем видит Гончаров особое положение «Горя от ума» в литературе?

Каковы достоинства комедии?

В чем горе, которое приносит Чацкому ум?

Чацкий – победитель или побежденный?

Какова оценка критиком образа Софьи?

На какие спорные для вас вопросы ответил Гончаров? Насколько убедительно он это сделал?

ДЗ подготовиться к тестовой работе по творчеству Грибоедова

Александр Сергеевич Грибоедов уже в юные годы был сторонником романтизма, рамки классицизма ему мешали. Почему же в своей комедии «Горе от ума» он сохранил эти рамки? Сохранил старое завещание классицизма - единство времени и места, герои его также как будто отвечают традиционному распределению ролей в комедии.

А. С. Грибоедов. Портрет работы И. Крамского.

Иллюстрация Д. Кардовского к комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума».

Иллюстрация Н. Кузьмина к комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума».

Рама, солидная, тяжелая, может подчеркивать статичность картины, застывшую торжественность самого изображения. Но рама может быть использована и по‑другому: своей статикой, своей массивной неподвижностью она по контрасту позволяет острее воспринять движение, динамическое напряжение картины. Именно такую роль играют классицистские традиции у Грибоедова. Читатель и зритель видят живое и динамичное преобразование классицистской схемы в романтически-напряженное, жизненно-полнокровное действие.

Чацкий - резонер? Он - передатчик мнений автора? Так многие и поняли этот образ. Тогда он должен свои умные идеи высказывать умному собеседнику. Так, Стародум заветные мысли Фонвизина высказывает Правдину. Было бы издевательством над этими мыслями, их профанацией, если бы он раскрывал их перед Митрофаном и Простаковой. Но именно так делает Чацкий, он мечет бисер перед обществом Фамусовых! Многие современники не поняли образа Чацкого, меряя его меркой резонера, «идеального героя». Но Чацкий - не резонер. Он - живой человек, влюбленный, переживающий муки ревности, негодующий, мучительно страдающий.

Чацкий ослеплен любовью - и не видит, как изменилась Софья. В сопоставлении этих двух характеров - Чацкого и Софьи - раскрыта важная тема. Чацкий и Софья провели детство и отрочество в одном мире. Чацкий вырвался из этого мира, нашел в себе силы отторгнуть от себя этот мир, Софья же была вовлечена в него, она усвоила его взгляды и привычки.

Становится ясным единство всего замысла комедии: это комедия об омертвляющих рамках, готовых сковать честную и горячую молодость, и о героизме тех, кто вырывается из этих рамок.

Для воплощения замысла найден достойный способ изображения: на глазах читателя классицистская основа преодолевается, «рама» традиционной комедии разрушается всем действием пьесы. В преодолении классицистской схемы огромную роль играет язык «Горя от ума».

В комедию Грибоедова врывается самая живая, предельно динамичная, реальная речь. Полная чувства и таящая в себе драматическое напряжение, она - прямой разрыв с классицистской скованностью; такой речью говорят все персонажи пьесы: «Молчалин на лошадь садился, ногу в стремя, / А лошадь на дыбы, / Он об землю н прямо в темя…»; «…Послушайте, не вам - чему же удивляться?»; «…Вот рыскают по свету, бьют баклуши, / Воротятся, от них порядка жди…»; «Не спи, покудова не свалишься со стула…»

Речь воспроизводится в той беглой фонетической форме, которая как раз и делает её реальной, действительной речью: «Куда? - К парикмахеру…»; «Да в полмя из огня…»; «Сергей Сергеич, к нам сюда-с…»; «Пожалоста, сударь, при нем остерегись…»

Этот живой язык создавал возможности гораздо более тонкого психологического рисунка, чем искусственная речь классицистов.

Образы «Горя от ума», которые, казалось бы, отвечают привычному распределению персонажей в комедии XVIII - начала XIX в., на самом деле выходят за пределы схемы, и средство преодоления её - язык.

Фамусов наставителен, ироничен, заботлив, когда говорит с дочерью, он добродушно приветлив, и резок, и груб, когда говорит с Чацким. Властно и строго, бесцеремонно отчитывает слуг; игриво, тайком любезничает с Лизой… И вдруг - новая языковая краска - Фамусов, оказывается, умеет согнуться вперегиб перед значительным лицом, на которое имеет виды. Например, перед Скалозубом: «Прозябли вы, согреем вас, / От душничек отвернем поскорее…»

Все время меняется речь Чацкого - и все время остается верной самой сути этого характера. Вот он вспоминает, полон нежности и любви: «Ах! Боже мой! ужли я здесь опять, / В Москве! у вас! да как же вас узнать?! / Где время то! где возраст тот невинный, / Когда, бывало, в вечер длинный / Мы с вами явимся, исчезнем тут и там, / Играем и шумим по стульям и столам…»

А вот он в исступлении любви, ревности, надежды: «Пускай в Молчалине - ум бойкий, гений смелый, / Но есть ли в нем та страсть, то чувство, пылкость та, / Чтоб, кроме вас, / ему мир целый / Казался прах н суета? / Чтоб сердца каждое биенье / Любовью ускорялось к вам? / Чтоб мыслям были всем и всем его делам / Душою вы - вам угожденье?»

Иного тона, иного стиля его гневные обличения: «Теперь пускай из нас один / Из молодых людей найдется враг исканий, / Не требуя ни мест, ни повышенья в чин, / В науки он вперит ум, алчущий познаний - / Или в душе его сам бог возбудит жар / К искусствам творческим, высоким и прекрасным, / Они тотчас, разбой! пожар! / И прослывешь у них мечтателем! опасным"»

Комедия «Горе от ума» написана вольным ямбом: свободно чередуются двух-, трех-, четырех-, пяти- и шестистопные строки. Стиховые строки, границы между которыми резко обозначены рифмой, постоянно разбиваются, разделяются между разными персонажами, и наоборот, синтаксически целостные единицы прерываются стиховыми переносами, «раздвинуты» рифмами. Все это осложняет и обогащает стиховую организацию текста, преодолевает инерционность привычной ямбической строки.

Современники удивлялись живости, естественности, богатству языка грибоедовской комедии. Удивляемся и мы, через много лет после её создания «Мы во всяком случае можем утверждать,- писал выдающийся советский языковед Г. О. Винокур,- что рукой Грибоедова как автора «Горя от ума» в известном смысле водил сам русский язык в его скрытых в нем бесконечных возможностях».

Как реалистическая басня Крылова явилась итогом длительного развития басенного жанра в нашей литературе XVIII-XIX веков, так и первая реалистическая комедия, созданная гением Грибоедова, была завершением целой полосы литературного развития, характеризуемой накоплением сатирических приемов и навыков изображения действительности и такими замечательными проявлениями живой и яркой сатиры, как комедии Фонвизина и басни Крылова. Комедия Грибоедова открывала перспективы, создавала основы для новых завоеваний реализма в русской литературе вообще, в драматургии - в особенности. Она воздействовала на всю русскую литературу XIX века как идейно, так и эстетически. "Комедия Грибоедова появилась под конец царствования Александра I,- говорит Герцен.- Своим смехом она связывала самую блестящую эпоху тогдашней России, эпоху надежд и возвышенной юности, с темными и безмолвными временами Николая" * .

* (А. И. Герцен. Собр. соч. в тридцати томах, т. XVIII. М., Изд-во АН СССР, 1959, стр. 179. )

Раннее творчество Грибоедова

Склонности к литературному творчеству проявились у Грибоедова еще в студенческие годы. Он писал стихотворные сатиры и эпиграммы, а в l810 году, как сообщается в воспоминаниях о писателе, им была написана пародия на знаменитого "Дмитрия Донского" Озерова под названием "Дмитрий Дрянской" (из университетской жизни). В начале 1812 года у него были отрывки из комедии, содержание которой не дошло до нас даже в пересказах современников. Вообще ничего из самых ранних опытов писателя не сохранилось. Первая работа драматурга опубликована им в 1815 году (написана за год перед тем). Это комедия "Молодые супруги" - переделка комедии "Семейная тайна" (1809) французского драматурга Крезе де Лассера. За нею последовала "Притворная неверность" - вольный перевод одноактной французской комедии. Два явления в ней (XII и XIII) переведены другом Грибоедова А. А. Жандром. Обе пьесы шли и в Петербургском и в Московском театре.

Гораздо живее и эстетически значительнее сцены, написанные Грибоедовым для комедии А. А. Шаховского "Своя семья, или замужняя невеста" (1817). Они были отдельно напечатаны автором в журнале "Сын отечества" в конце 1817 года (1, 4 и 5 явления второго акта комедии Шаховского). В этих сценах Варвара Саввишна и Мавра Саввишна, тетки героя комедии, говорят на прекрасном русском, грубоватом и интонационно богатом языке. В том же 1817 году в соавторстве с П. А. Катениным Грибоедов написал сатирическую комедию в прозе "Студент".

Литературная позиция Грибоедова

В комедии "Студент" Грибоедов и Катенин осмеяли Литературная драматурга М. Н. Загоскина и пассивно-элегический романтизм Жуковского с последователями. Бездарный, смешной поэт Беневольский без ума от романтических элегий и дружеских посланий, в то время как те, кому он их читает, относятся к ним пренебрежительно, вроде гусарского ротмистра Саблина, либо ничего в них не понимают, как "человек" Беневольского, Федька. Издевательски звучат слова Беневольского: "У нас столько своих пленительных мелодий певцов своей печали". Речь этого бесталанного существа, свихнувшегося на чтении "певцов своей печали", нашпигована цитатами из Жуковского. Злое пародирование первого в те годы поэта едва ли вызвано лишь неприятием стиля романтических элегий и посланий. Превращение Жуковского в придворного поэта, очевидно, сыграло здесь важнейшую роль, если учесть политическую позицию П. А. Катенина, в то время активного деятеля Союза Спасения и Военного общества.

И есть тонкий смысл в тех словах, которые говорит подражающий Жуковскому Беневольский о возможных благах, ожидаемых им от своей музы: "Вельможи, цари будут внимать строю моей лиры, и золото и почести рекою польются на певца" * .

* (А. С. Грибоедов. Сочинения. Л., Гослитиздат, 1945, стр. 211. )

Литературная позиция Грибоедова и Катенина в комедии "Студент" связана с их идейно-политической позицией, с их ненавистью ко всему, что льнет ко двору, к деспотизму и противоречит революционному молодому поколению.

Высмеивание Жуковского и его подражателей в комедии - продолжение борьбы, которую несколько раньше начали Катенин и Грибоедов против господства романтики привидений, туманных мечтаний и полного отрыва от национальной жизни. Катенин своими балладами "Убийца", "Ольга", "Леший" стремился подорвать исключительное влияние Жуковского на современную литературу. Переделывая, подобно Жуковскому, сюжеты немецких писателей, он стремился трактовать их в духе русских народных поверий и обычаев; вместе с тем он вводил в поэтическую ткань своих баллад много выражений, оборотов и слов, свойственных коренной русской народной речи и устной поэзии народа. В балладе "Ольга" есть, например, такие стихи, которые могли бы вызвать зависть даже у поэтов послепушкинской поры:

Так весь день она рыдала, Божий промысел кляла, Руки белые ломала, Черны волосы рвала...

В творческих опытах Катенина продолжены плодотворные поиски просветителей "Вольного общества", особенно Востокова, поиски путей слияния поэтического творчества современной России с творчеством самого народа. Прогрессивное значение баллад Катенина понято было очень немногими. Большинство читателей того времени стремление поэта ввести "в круг возвышенной поэзии язык и предметы простонародные" (Пушкин) оценило как вызов просвещенному вкусу. Даже Н. И. Гнедич резко и придирчиво раскритиковал балладу Катенина "Ольга", увлеченный противопоставлением ей "Людмилы" с ее "волшебной сладостью языка". Он проглядел самое важное в поэтическом опыте Катенина, принял этот опыт за неудачное подражание надоевшим всем балладам. Он ошибался, принимая "Ольгу" за плод шишковствующей музы. Его воображение пленено было борьбой между "Арзамасом" и "Беседой".

Грибоедов исправил ошибку Гнедича. Статья Гнедича "О вольном переводе Бюргеровой баллады "Ленора" помещена в 27 номере "Сына отечества" за 1816 год. А в 30 номере появилась статья Грибоедова "О разборе вольного перевода Бюргеровой баллады "Ленора". Как и следовало ожидать, он скрестил с анонимным автором нападок на Катенина шпаги в области филологии и указал на ряд ошибок Гнедича в трактовке немецкого текста "Леноры". Затем оправдал многие места в "Ольге", показав, что критика их несостоятельна (выражения: "под звон колоколов", "рано поутру" Гнедичем были приняты за ошибочные, либо прозаические). Потом обрушился на "Людмилу", выставленную Гнедичем в качестве непревзойденного образца русской поэзии. В ней Грибоедов не находил ни национальной специфики, ни правды человеческих чувств, ни логики во взаимоотношениях героев, ни живых красок в речах. Жених-мертвец, говорит Грибоедов, "слишком мил", а речи его слишком длинны по краткости его пребывания с невестой и слишком откровенно-загробны, чтоб можно было Людмиле следовать за ним.

Много лет спустя П. А. Катенин писал, что Н. И. Гнедич ошибся относительно его баллады "Ольга" и баллады Жуковского "Людмила", ибо Гнедич специально не занимался немецкой литературой: "Грибоедов почти шутя побеждает сего атлета, блуждающего на незнакомом поприще" * .

* (Московский телеграф, 1833, ч. LI, № 11, стр. 450-451. )

Критика Грибоедовым Жуковского велась не с позиций "архаизма", как писалось некогда в работах формалистов, не с позиций узкой группировки, которой никто не мог подобрать даже названия. Грибоедов подверг "Людмилу" Жуковского реалистической критике. Он требовал от поэзии "натуры", правды переживаний, отражения человеческих отношений, как они есть в действительности, независимо от того, что иные читатели стыдливо потупляют взоры и кричат о грубости. Жизни требовал он вместо туманных мечтаний, выводящих русскую поэзию далеко за пределы реального бытия. Мысль Грибоедова обгоняла практику поэтического творчества, впрочем так же, как и практику собственного творчества в сфере "светской" комедии. Эстетический характер и суть грибоедовских убеждений правильно понял и оценил Пушкин. Простота, даже грубость, "энергическая красота" и смелые выражения в "Ольге" "неприятно,- говорит Пушкин,- поразили непривычных читателей, и Гнедич взялся высказать их мнения в статье, коей несправедливость обличена была Грибоедовым" * . Основоположник реализма уловил главное в статье Грибоедова - ее справедливую, реалистическую установку. В этом и был ее глубоко новаторский характер. Реалистические убеждения прокладывали Грибоедову дорогу к "Горю от ума" не меньше, чем те проблески жизни и живой речи, которыми отличаются написанные им сцены в комедиях "Студент" и "Своя семья, или Замужняя невеста".

* (А. С. Пушкин. Полн. собр. соч., т. VII. М.-Л., Изд-во АН СССР, 1949, стр. 266-267. )

Как ни легко обнаружить в первых комедиях и сценах Грибоедова, хотя бы в самых удачных, зачатки будущей гениальной комедии, "Горе от ума" все-таки всегда останется приводящим в изумление "скачком" в поэтическом развитии одного из великих русских писателей.

"Горе от ума". Изображение общества в комедии

Созданием комедии "Горе от ума" Грибоедов отозвался на требования декабристов к русской литературе, чтобы она не собирала колосьев с чужого поля, а черпала вдохновение в событиях национальной жизни. Но он отозвался на эти требования по-своему, как реалист, впервые изобразивший русское общество в живых, типических образах. В неповторимых лицах, за многими из которых стоят прототипы (в Хлестовой отражены черты Н. Д. Офросимовой, в Фамусове - черты дяди писателя, А. Ф. Грибоедова, в Репетилове отражен характер Н. А. Шатилова, сослуживца Грибоедова и т. п.), писатель представил характернейшие типы своего времени, в которых, как в зеркале, видели себя современники писателя, угадывали своих знакомых, сослуживцев, начальников и подчиненных.

Грибоедовские люди живут в реальной конкретно-исторической обстановке: действие происходит в Москве, отстраивающейся после пожара 1812 года ("Пожар способствовал ей много к украшенью"). Время действия все более и более уточняется то упоминанием события, то указанием на учреждение административного органа или учебного заведения. Хлестова боится с ума сойти, между прочим, и от "ланкарточных взаимных обучений": "Общество училищ взаимного обучения" открыто в России в 1819 году. Княгиня Тугоуховская с трудом выговаривает: пе-да-го-ги-ческий институт - и возмущается тем, что в нем "упражняются в расколах и безверьи профессоры!!". Это отклик на скандальный процесс четырех профессоров Петербургского педагогического института, которым по обвинению реакционера Рунича в 1821 году правительство запретило преподавательскую деятельность.

Московское общество изображено Грибоедовым на фоне событий, совершавшихся накануне первого вооруженного восстания против царизма. Трепет современности ощущается в каждом слове, реплике, в спорах, в борьбе враждебных лагерей.

Отвечая Катенину на его замечания, Грибоедов писал: "Портреты и только портреты входят в состав комедии и трагедии, в них однако есть черты, свойственные многим другим лицам, а иные всему роду человеческому настолько, насколько каждый человек похож на всех своих двуногих собратий. Корикатур ненавижу, в моей картине ни одной не найдешь. Вот моя поэтика" * .

* (А. С. Грибоедов. Сочинения. Л., Гослитиздат, 1945, стр. 482. )

Это поэтика реализма, поэтика тщательного исследования действительности в ее наиболее значимых, характерных, типических проявлениях и отражения с возможной для искусства полнотой, правдивостью и силою непосредственного воздействия на читателя или зрителя. Картина, которая возникает из системы образов-типов, нарисованных в комедии, это картина барского, помещичьего крепостнического общества, строго подразделенного на сословия, осененного незыблемой петровской "табелью о рангах". Князь, граф, важный барин, полковничий мундир, владетель живых человеческих душ - вот господствующее сословие в государстве. Иные из этого сословия служат, как Фамусов, другие живут в полном безделье на правах верных сынов отечества и столпов его. На них работают крепостные крестьяне, которых баре продают, меняют на собак, ссылают без суда в Сибирь. Для личных услуг - служанки, "девки", "арапки", лакеи, мальчики на побегушках и т. п. Основные черты морали господствующего сословия: бесчеловечное отношение к тем, кто их кормит, поит, спасает в беде; отсутствие патриотического чувства, слепое преклонение перед всякой иностранной дрянью, несмотря на великую победу в только что минувшей войне.

Над миром Фамусовых, Молчалиных, Скалозубов, Хрюминых и Хлестовых парит ум эпохи, проницательный и дерзкий, заглядывающий в глубину помыслов, отношений, идеалов веками утверждавшегося общества и обнаруживающий везде смешное, низкое, недостойное настоящего человека. Комедия Грибоедова своей правдивой картиной московского общества, освещенного солнцем насмешливого ума, внушала отвращение к вековечной "мудрости" всех, кто стоял за этим обществом, был доволен им, оберегал его. Поэтому она служила революционным целям декабристов не меньше самых пылких романтических обличений зла и безобразия крепостнического уклада. Писатель и революционеры били в одну цель, с одной и той же позиции.

Чацкий

Верный исторической обстановке, в которой находилось фамусовское общество, Грибоедов отразил раскол в господствующем сословии, разделение общества на два лагеря. Он объективировал собственное сознание в лице Чацкого. Объективное изображение старой России, погрязшей в мерзости рабства, рабской психологии, в невежестве и дикой разнузданности нравов усиливается в комедии лирическим элементом - пылкими, протестующими монологами Чацкого, который вдвойне страдает: и как гражданин-патриот и как оскорбленный в своих интимно-человеческих привязанностях. В речах героя комедии выражены некоторые важнейшие мотивы декабристской лирики. Не изобразив отношений крепостников и крепостных в объективной картине, Грибоедов лирически выразил негодование против крепостного права, против идеологии, порожденной крепостничеством. В речах Чацкого, сквозь порывы протеста и возмущения виден страдальческий образ русского народа, попираемого диким барством.

Реакционеры от журналистики - М. Дмитриев и А. Писарев - были доведены до бешенства прежде всего образом Чацкого, его бурным революционным красноречием. "Чацкий как с цепи сорвался",- вопили они. Может быть, не столько умом, сколько классовым инстинктом поняли они сокровенную суть монологов этого обличителя. Зато Чацкий пришелся по душе декабристам. Они могли бы сказать о нем так, как сказал Рылеев о Грибоедове: "Он наш". Многие из них, пусть не в стихах, но в ярком ораторском слове говорили то же самое. А многие выразили мысли и эмоции Чацкого также и в стихах. Декабрист Беляев засвидетельствовал: "Наизусть повторялись его насмешки; слова Чацкого "все распроданы поодиночке" приводили в ярость".

Центральный образ комедии Грибоедова был таким же политическим романтиком, как и декабристы. Суд реалиста Пушкина над ним был очень остроумно обоснован; но он начисто вычеркивал из жизни определенный тип чувства, мысли и действия. Отказывать Чацкому в уме на том основании, что он рассыпается бисером перед Фамусовым и его достойным окружением так же несправедливо, как обвинять декабристов в том, что они каждую гостиную превращали в арену пропаганды и борьбы. Другой возможности у них не было, да и вся их тактика, обусловленная дворянской революционностью, вела их в гостиные, в дворянские клубы, в театр и дружеский кружок, и вся их революционная пропаганда по необходимости перемешана с вином, острословием, светскими развлечениями, стихами.

В Чацком есть однако не только типическое его времени. Он воплотил в себе важные общечеловеческие черты. На это обратил внимание И. А. Гончаров в статье "Мильон терзаний". "Чацкий,- писал Гончаров,- неизбежен при каждой смене одного века другим... Каждое дело, требующее обновления, вызывает тень Чацкого" * .

* (И. А. Гончаров. Собр. соч., т. 8. М., Гослитиздат, 1955, стр. 32. )

Но Гончаров считал Чацкого одиночкой, а источник его страстного отрицания фамусовщины видел в смене поколений, в естественном обновлении жизни. На самом деле Чацкий не одинок. У Грибоедова за каждым типом, показанным в действии, в наглядном столкновении, споре и борьбе, стоит среда, воссоздаваемая яркими, броскими, скупыми, но проникновенными красками. Среда Фамусова дорисована в филиппиках Чацкого. Среда самого Чацкого вырисовывается из обличений, злобных воспоминаний, насмешливых аттестаций, принадлежащих приверженцам старины. Это - сторонники "ланкарточных взаимных обучений", о которых раздраженно упоминает Хлестова; князь Федор, племянник княгини Тугоуховской, который в нарушение всех приличий и традиций засел за естественные науки; двоюродный брат Скалозуба, погрузившийся в книги в своем деревенском уединении, несомненный "вольтерьянец". Неспроста же Фамусов пускается в обобщения: "Вот то-то все вы гордецы!". Но обобщает и сам Чацкий: "Теперь пускай из нас один...". И ему придает смелости как раз то, что он говорит от имени целого поколения. "Это - декабрист",- сказано Герценом о Чацком.

Мысль Гончарова об общечеловеческом содержании этого образа справедлива, но в том смысле, что действительно смена социально-исторических эпох не обходилась и не обходится без того, чтобы на определенных этапах борьбы на первом плане не появлялись полные энтузиазма, непосредственности, горячности политические романтики, часто своей трагической гибелью указывающие более плодотворные пути победы нового строя над старым.

Конфликт в пьесе

Развитие событий в комедии "Горе от ума" обусловлено острейшим драматическим конфликтом представителя молодого, революционного поколения дворян, Чацкого, с закосневшим в диких понятиях барским обществом, в недрах которого взросло отрицающее поколение. Столкновение мировоззрений, нравственных принципов, идеалов происходит в пределах одной и той же классовой среды как следствие неизбежного раскола в господствующем сословии крепостнического общества. Драматический конфликт носит на себе все признаки социального конфликта определенного времени. Ничего подобного не было ни до, ни после этой эпохи. И специфичность конфликта настолько верно схвачена, настолько реалистически представлена, что сквозит в малейших деталях комедии и отражается в том, что вся острота столкновения враждебных сил выявляется в обстановке бала, а сам протестант, бунтарь-отрицатель является воспитанником семьи Фамусова и пламенным Ромео его дочери. Политические страсти разыгрываются в рельефной бытовой обстановке. На материале дворянского быта построено, говоря словами знаменитого историка В. О. Ключевского, "самое серьезное политическое произведение русской литературы XIX века" * .

* (В. О. Ключевский. Соч., М., Соцэкгиз, 1958, ч. V, стр. 248. )

Реализм комедии сказался также в том, что в социальном конфликте, противопоставившем Чацкого и его сторонников Фамусову и ему подобным, перевес сил на стороне старого общества. Правда, его сберегателям чудится везде призрак нового, общее "повреждение" умов, не желающих жить по старинке, бунт и возмущение. Но тем не менее пока они сильнее, и борцу против них в конце концов приходится "искать по свету, где оскорбленному есть чувству уголок". Морально победителем является Чацкий. Но фактический перевес сил на стороне Фамусова, Скалозуба, Молчалина, хотя в перспективе у них - неизбежная погибель. Этой перспективой комедия вселяла бодрость в умы и сердца людей.

Сюжет комедии

Конфликт воплощен в сюжете произведения. Из конфликта вырастает самодвижение комедийного содержания. Это самодвижение эстетически выражается в цепи событий и картин, с новой и новой силой раскрывающих характер действующих лиц, героев комедии. Завязка действия, нарастание противоречий, взрыв страстей и развязка стянуты узлом переживаний Чацкого. Чацкий приводит в движение все громадные силы ума и сердца, пускает в оборот послушную ему кавалерию острот, разит сарказмом все и всех, чтобы, с одной стороны, поразить неизвестные ему силы, которые оторвали от него Софью, а с другой стороны, чтобы продемонстрировать все свое человеческое достоинство перед всяким, возможным в данной среде соперником. Личность главного героя растет и развертывается во всей красе как типическое воплощение качеств положительного героя времени.

Сюжет представляет собою не интригу любви, как часто бывало в бесчисленных комедиях и в русской и в мировой литературе. Сюжет состоит в поисках героем причин, которые в течение трехлетней разлуки, когда как раз формировались убеждения и чувства возлюбленной, заглушили ее любовь. Поэтому герой Грибоедова, пламенный не меньше любого Ромео, самым серьезным образом отличается от влюбленного такого типа. Нет, он человек ума, ибо жизнь поставила перед ним загадку, ему нужно думать, наблюдать, сравнивать, исследовать, брать в соображение массу всевозможных фактов, поступков, слов, настроений и т. д. и т. п. Ни перед одним Ромео не стояли такие задачи. Там довольно было одного благородно-великого сердца. Грибоедовскому герою, помимо сердца, истерзанного муками и обидами, нужен был сосредоточенный, проницательный, светлый ум. Втянутый своим чувством в конфликт с непосредственной средой Софьи, Чацкий умом приходит в столкновение со всеми понятиями, нормами и правилами дворянского общества. Конфликт сердца углубляется конфликтом разума.

Поперек всех благороднейших чувств и стремлений его юности встали все вместе взятые типы фамусовского общества, вся совокупность понятий, нравов, идеологии и психологии русского барства. Поняв это умом, Чацкий порвал навсегда и бесповоротно свои сердечные привязанности, проклял фамусовский мир вместе с цветком этого мира, Софьей. Сердечная боль выросла в политическое отрицание, и разобравшийся в жизни проникновенный разум восторжествовал над интимнейшими движениями благородной души, страстного и пылкого человека:

Так! Отрезвился я сполна, Мечтанья с глаз долой, и спала пелена; Теперь не худо б было сряду На дочь и на отца, И на любовника глупца, И на весь мир излить всю желчь и всю досаду...

Никаких двух сюжетов или двух параллельных интриг в комедии нет. Есть один стройный сюжет, развивающийся от первой встречи Чацкого (вернувшегося из дальних странствий) с охладевшей красавицей, до гневного, полного досады, что мог на что-то надеяться в этом обществе, расчета с нею. Сюжет, естественно, вовлекает в свое движение социальные характеры и политические страсти, ибо поведение Софьи целиком объясняется не психологическими, а социальными мотивами.

Сюжет комедии таков, что он "осердечил" конфликт Чацкого с обществом. В силу этого все, что происходит в комедии, приобрело общечеловеческий интерес. В этом - одна из причин вечной молодости "Горя от ума". Метко и образно сказано М. В. Нечкиной: "Социальная коллизия охватывает любовную драму, несет ее в себе и вместе с тем движется в ее эпизодах, как кровь в сосудах организма" * .

* (М. В. Нечкина. А. С. Грибоедов и декабристы. М., Гослитиздат, 1947, стр. 220. )

Композиция комедии

Действие комедии совершается в барском доме Фамусова, управляющего в казенном месте в Москве, в течение одного дня. Чацкий приезжает сюда утром, а вечером назначен бал (впрочем, Софья говорит, что просто съедутся друзья потанцевать под фортепьяно). Гости разъезжаются под утро, и Чацкий произносит последние свои негодующие слова, решаясь покинуть Москву,- и навсегда. Действие сконцентрировано во времени до предела, и сжатость во времени подчеркнута единством места. С чисто формальной стороны эти два единства - пережитки классицизма в реалистической комедии Грибоедова. Но по существу ему не требовалось ни растягивать действие во времени, ни переносить его за пределы фамусовского дома. Так же не требовалось ему растягивать действие в пять актов. Отношения между Фамусовым и Чацким, между Чацким и Софьей, а также положение Молчалина, секретаря большого барина, проживающего в доме своего "благодетеля", подсказывали построение комедии при сохранении единства места и с таким стремительным развитием конфликта, что для полного развития сюжета не требовалось времени больше, чем с раннего утреннего часа до поздней ночи. Приметы классицистической формы Грибоедов подчинил реалистическим целям. Поэтому ни Пушкин, ни кто-либо другой из великих реалистов не упрекали автора "Горя от ума" в сохранении пережитков классицизма.

Герои комедии разделены на два лагеря, и типам отрицательным противопоставлен тип положительный. Внешне такое построение напоминает комедию Фонвизина. Но по существу это совсем иное. Во-первых, такое деление героев соответствовало реальному расколу дворянского общества периода 1812-1825 годов; во-вторых, положительный герой Грибоедова - это человек из живой плоти, страстный, энергичный, страдающий и борющийся, а не резонер, не бледный, безжизненный рупор авторских идей. Действие в комедии Фонвизина нисколько не зависит от участия резонеров; в "Горе от ума" оно представляет собой не что иное, как историю Чацкого. Чацкий - такой же тип эпохи, как и аракчеевец Скалозуб или низкопоклонник Молчалин; и наряду с тем он - выразитель отношения автора к современной действительности, выразитель его страстного и гневного протеста, делавшего его, Грибоедова, идейным соратником дворянских революционеров, независимо от того, был или не был он организационно связан с декабризмом.

Обдумывая и строя композицию своей комедии, Грибоедов не отворачивался от лучших достижений русской драматургии, прежде всего, Фонвизина, а перерабатывал уже накопленный опыт на реалистической основе, создавая невиданное еще художественное творение.

Принцип построения образа

В драматический конфликт и драматическое действие у Грибоедова втянуты не олицетворения отвлеченных человеческих пороков, не аллегорические лица или карикатуры, а живые люди. Это не такая комедия, писал Белинский, "где действующие лица нарицаются Добряковыми, Плутоватиными, Обираловыми и пр.; ее персонажи давно были вам известны в натуре, вы видели, знали их еще до прочтения "Горя от ума"... Лица, созданные Грибоедовым, не выдуманы, а сняты с натуры во весь рост, почерпнуты со дна действительной жизни" (I, 81). У каждого из этих лиц множество характерных и разнообразных качеств. Фамусов - и барин, и чиновник, и отец, и радушный хозяин, и даже добряк по отношению к "родному человечку", к Молчалину и т. п. Чацкий - страстный влюбленный, и человек политической страсти, и проницательный ум, острый на слово, отчаянно-решительный в поступках. Основные герои обрисованы в их монологах, в автохарактеристиках, в отзывах о них других, а также в отношениях с другими лицами. Грибоедов преодолел в комедии способ изображения на основе исключительного внимания к какой-нибудь одной характерной черте героя. Прав был Белинский, называя его "Шекспиром комедии".

Но рисуя образы, резко очерчивая характеры, Грибоедов не смог сдержаться в своем комическом воодушевлении и наградил чувством юмора и способностью к острому слову не только Фамусова, но даже тупоголового Скалозуба. Этот художественный недочет комедии отметили и Белинский и Чернышевский.

Стих и язык

Грибоедов отказался от "шестиногого", как презрительно выражался Белинский, александрийского стиха, с неизбежными "пиитическими вольностями", т. е. насилованием слов и выражений, и написал свою комедию вольным, разностопным ямбом, каким писались только басни. Весь опыт басенного творчества, но прежде всего и больше всех великие достижения Крылова, стали его опорой, арсеналом выразительных средств и замечательным примером. По опыту и примеру Крылова Грибоедов добился исключительной живости речи персонажей, яркой изобразительности и сжатости слова, превращающегося в поговорку. Он утвердил один из творческих принципов реализма - выявление характера изображаемого лица в неповторимом своеобразии его речи.

"Горе от ума" - это страстный протест против искажения русского языка невежественным дворянством, против смешенья французского с нижегородским, равно как и против безжизненного, приглаженно-салонного книжного языка, культивировавшегося Карамзиным и его последователями. Вслед за Крыловым и одновременно с ним Грибоедов смело вторгся в кладовые живой русской речи и на этой основе в корне преобразовал язык русской комедии. Правильно была отмечена А. Бестужевым "невиданная досель беглость и природа разговорного русского языка в стихах". Непринужденное, меткое и острое слово писателя то поражает живописной изобразительностью, то кипит политической страстью, то передает нежнейшее чувство, то сверкает остротами, как отточенный граненый штык. И полностью сбылось предсказание Пушкина: "О стихах я не говорю: половина - должна войти в пословицу" * .

* (А С. Пушкин. Полн. собр. соч., т. VII. М.-Л., Изд-во АН СССР, стр. 122. )

Жанр "Гope от ума"

Белинский назвал "Горе от ума" "истинной divina comedia". Комедией названа она и самим автором. Однако "Гope от ума" настолько необыкновенное явление в истории не только русской, но и всей мировой драматургии, что вопрос об определении ее жанра не раз вставал перед исследователями и превращался в предмет спора. Эти споры продолжаются и в наши дни. * Комедия с подлинно живым типом положительного героя времени - это, конечно, небывалое явление в истории комедии как жанра. Преобладание сил старого общества над Чацким и вследствие этого "мильон терзаний", выпавший на его долю,- это совсем не комический оборот, а, напротив, черта подлинно трагическая. Но история русской классической литературы знает немало выдающихся произведений, жанровая характеристика которых вызывает большие затруднения. Остается одно: относить к тому или иному жанру по какому-то ведущему признаку. "Горе от ума" - это панорама общественной жизни периода 1812-1825 года, взятой в основном под углом зрения сатирического осмеяния. Поэтому трагическое положение Чацкого не вызывает сомнения в том, что данное общество, хотя оно и сломило одного из пионеров борьбы с ним,- обречено, ибо внутренне несостоятельно. Внутренняя несостоятельность мира Фамусовых, Скалозубов, Молчалиных и вскрыта в грибоедовском смехе, комизме, проникающем чуть ли не в каждое слово и выражение. К тому ж еще Пушкин в жанре комедии выделял высокую комедию и говорил: "...Высокая комедия не основана единственно на смехе, но на развитии характеров... она нередко близко подходит к трагедии" ** . Наиболее правильно с этой точки зрения называть "Горе от ума" высокой комедией, редкой в истории жанра.

* (Проф. Ревякин А. И. в статье "Жанровые особенности "Горе от ума" ставит под сомнение определение этого гениального произведения как комедии. Им предлагается термин "трагикомедия". (В журн.: "Русская литература", 1961, № 4, стр. 114-127). )

** (А. С. Пушкин. Полн. собр. соч., т. X. М.- Л., Изд-во АН СССР, 1949. стр. 213. )

"Горе от ума" разошлось в списках. При жизни автора опубликованы только отрывки в альманахе "Русская талия" в январе 1825 года.

Полемика вокруг "Горя от ума"

Комедия Грибоедова вызвала страстные споры. Первый спор пришлось вести самому автору с П. А. Катениным в письме, написанном 14 февраля 1825 года.

Первый печатный отклик на произведение появился в "Московском телеграфе". Во 2 номере за 1825 год журнал выступил с рецензией на альманах Булгарина "Русская талия". Рецензия принадлежала перу самого издателя - Николая Полевого. Обращаясь к опубликованным в альманахе отрывкам из "Горя от ума", Полевой писал: "Еще ни в одной русской комедии не находили мы таких острых, новых мыслей и таких живых картин общества, какие находим к комедии "Горе от ума". Очевидно, хорошо зная, почему появился только отрывок комедии, Полевой обратился к автору комедии от лица всех читателей с просьбой "издать всю комедию". Это была рука помощи гонимому автору с его гениальным произведением! Но Полевой оказался не на высоте в оценке как раз того, что заслужило такие похвалы и верные пророчества Пушкина,- в оценке стихов, языка комедии. Он пустился в отыскания неправильных и грубых выражений и, тут же, продолжая рецензировать альманах, в отзыве о комедиях Хмельницкого утверждал: "Никто не пишет у нас стихов в комедиях приятнее г. Хмельницкого" * .

* ("Московский телеграф", 1825, ч. I, № 2, стр. 145. )

В мартовском номере "Вестника Европы" появилась статья М. Дмитриева "Замечания на суждения Телеграфа", в которой, нагромождая одну нелепость на другую, критик доказывал, что комедия Грибоедова - плохое подражание "Абдеритам" Виланда и "Мизантропу" Мольера, что главное лицо комедии, задуманное как умнейшее, выглядит смешным, что в комедии есть лишь удачные некоторые портреты, но нет знания нравов общества, которое автор "вздумал описывать".

В статье А. Бестужева "Взгляд на русскую словесность в течение 1824 и начале 1825 годов" дала свою оценку грибоедовского шедевра "Полярная звезда". (Эта статья Бестужева очень высоко оценивалась Рылеевым). В ней говорилось, что комедия Грибоедова - "Феномен, какого не видали мы от времен Недоросля" и предсказывалось: "Будущее оценит достойно сию комедию, и поставит ее в число первых творений народных" * . Мимоходом критик-декабрист отозвался о нападках на комедию как "предрассудках", которые неизбежно рассеются. Альманах В. Одоевского и В. Кюхельбекера "Мнемозина" в задержавшейся с выходом IV части (она получила цензурное разрешение еще в октябре 1824 года, но не вышла в свет по "непредвиденным обстоятельствам") откликнулся на полемику вокруг комедии небольшим примечанием к статье "Несколько слов о Мнемозине самих Издателей". Здесь говорилось: "А что новость, какая бы она ни была, всегда находит порицателей, тому могут служить доказательством нелепые нападки на Горе от ума, комедию Грибоедова, на произведение, истинно делающее честь нашему времени"... **

* ("Полярная звезда, изданная А. Бестужевым и К. Рылеевым". М.- Л., Изд-во АН СССР, 1960, стр. 496. )

** ("Мнемозина, собрание сочинений в стихах и прозе, издаваемая кн. В. Одоевским и В. Кюхельбекером". М., 1825, ч. IV, стр. 232. )

В майском номере журнала "Сын отечества" (1825) с отповедью М. Дмитриеву выступил близкий к декабристам, к Рылееву критик Орест Сомов. Его статья называлась: "Мои мысли о замечаниях г. Дмитриева на комедию Горе от ума и о характере Чацкого". Здесь суждения реакционного критикана названы "резкими и безотчетными". Как и Полевой, Сомов не допускает мысли о каком бы то ни было сходстве Чацкого с Демокритом в "Абдеритах" Виланда или с Мизантропом Мольера. И он доказал это сравнением указанных произведений. Очень высоко оценил Сомов и построение комедии, и язык ее, и характер Чацкого. И великолепно было им сказано: "У всякого есть свое стеклышко, сквозь которое он смотрит на так называемый свет. Не мудрено, что у г. Грибоедова и г-на М. Дмитриева сии стеклышки разного цвета. К этому надобно прибавить и разность высоты подзорного места, с которого каждый из них смотрел в свое стеклышко". Эти замечательные слова, возводившие спор вокруг комедии к расхождениям и столкновениям идейного, мировоззренческого порядка, наиболее верно и точно выразили декабристское понимание существа гениального произведения Грибоедова. Единодушный, дружный отпор реакционному "Вестнику Европы" (в нем, кроме статьи М. Дмитриева, были помещены две статьи А. И. Писарева, которыми журнал не столько кусал, сколько огрызался) со стороны передовых сил критики и журналистики - свидетельство того, что в этот период истории передовые люди России задавали тон, держали в своих руках общественное мнение. Под напором сформированного ими мнения о "Горе от ума" царскому правительству пришлось, в конце концов, разрешить к печати (конечно, в ослабленном цензурой виде) гениальное произведение.

Распространение "Горя от ума" в списках

Декабристы сделали все, что можно было сделать, чтобы и неизданная комедия Грибоедова стала широчайше известна просвещенным читательским кругам. А. И. Завалишин рассказал, что члены Северного общества весною 1825 года "захотели воспользоваться предстоящими отпусками офицеров для распространения в рукописи комедии Грибоедова... Несколько дней сряду собирались у Одоевского, у которого жил Грибоедов, чтоб в несколько рук списывать комедию под диктовку..." * . Такая же работа велась в Южном обществе. И произведение разошлось, действительно, по всей стране. До нашего времени открываются все новые и новые списки. Несколько лет назад найден один из первых списков комедии, сделанный в апреле 1825 года декабристом А. И. Черкасовым.

* ("А.С. Грибоедов в воспоминаниях современников". М., "Федерация", 1929, стр. 159. )

Значение комедии

Гениальное произведение Грибоедова явилось одним из краеугольных камней в здании русского реализма. Оно продемонстрировало блистательный пример того, насколько искусство способно углубляться в сущность общественных отношений и как велика его сила в социальной борьбе. Реалистическое искусство Грибоедова показало свое бесспорное превосходство перед романтизмом в понимании человеческих характеров и в раскрытии социальной подоплеки человеческих переживаний, идеалов и стремлений. Комедия "Горе от ума" придала новую силу сатирическому направлению в литературе и показала образец проникновения сатиры духом глубочайшего познания действительности в ее самых решающих противоречиях и человеческих типах, воплощающих эти противоречия. Вместе с романом Пушкина "Евгений Онегин" комедия Грибоедова закладывала твердые и прочные творческие основы для гоголевского реализма, проникнутого идеей отрицания.

"Горе от ума" обогатило русский литературный язык несметными богатствами и развязывало руки писателям в их борьбе против условного, книжного, безжизненного языка за живое, полновесное, яркое слово. Грибоедов внес свой вклад в грандиозное дело Пушкина по созданию русского литературного языка, ставшего после Пушкина одним из самых могучих в семье языков мира.

Произведение Грибоедова показало, как тесно связан реализм с животрепещущими вопросами жизни страны и как органически вплетается он своими образами, пафосом, коллизиями в социально-политическую борьбу, преследуя цель - изменение социального бытия, условий развития человека, народа, человечества к лучшему.

"Горе от ума" стало оружием политической борьбы на всем протяжении XIX века, и это оружие испытали на своих врагах и революционные демократы, и революционные народники, и марксисты во главе с Лениным. "Горе от ума" - одно из наиболее щедро использованных Лениным произведений классики.

Неосуществленные замыслы

Комедия "Горе от ума" только начинала свой триумфальный марш бессмертия, а ее автор был уже полон новыми творческими замыслами.

В исторической трагедии "Родамист и Зенобия" должно было быть изображено, как потерпел поражение заговор против тирана из-за того, что народ не участвовал в деле заговорщиков. Трагедия "Грузинская ночь", говорят, была даже написана и, судя по пересказу сюжета, проникнута антикрепостническими настроениями. Согласно воспоминаниям С. Н. Бегичева и других современников, в замысле Грибоедова было еще несколько пьес из отечественной истории.

Значительнее всего был замысел трагедии "1812 год". Сохранился план-проект драмы и одна сцена. Главное в ней - идея величия русского народа, "славы и свободы отечества". Наполеон в занятой им Москве думает о своеобразии русского народа. Его думы принимают такой оборот: "Сам себе преданный,- что бы он мог произвести?". Главное лицо трагедии - М*. Он активнейший участник народной войны и, вероятно, один из вдохновителей "всеобщего ополчения без дворян". Наряду с этим в плане трагедии записано: "Трусость служителей правительства - выставлена или нет, как случится". Затем в "Эпилоге" читаем: "Отличия, искательства; вся поэзия великих подвигов исчезает. М* в пренебрежении у военачальников. Отпускается восвояси с отеческими наставлениями к покорности и послушанию". Это происходило в Вильно. Действие переносится в русское село или на развалины Москвы. Снова М* на сцене. В плане записано: "Прежние мерзости. М* возвращается под палку господина, который хочет ему сбрить бороду. Отчаяние... самоубийство".

Грибоедов выяснял роль народа в истории России и раскрывал подлинно великую историческую трагедию, деятелем которой был народ-исполин, лишенный возможности проявить себя в историческом творчестве без указки и палки господина. Мысль писателя работала в том самом направлении, в котором пошло идейное развитие передовой реалистической русской литературы со времен Пушкина.

Источники и пособия

Первое полное издание комедии "Горе от ума" осуществлено только в 1862 году Н. Тибленом, в Петербурге. Но канонического текста комедии нет. Важнейшими "списками" комедии, по которым осуществляется ее издание, являются: "Булгаринский список". Относится к 1828 году, имеет надпись Грибоедова: "Горе мое поручаю Булгарину"; "Музейный автограф"-редакция 1823-1824 годов, на девять десятых написанная рукою самого Грибоедова. Подарена им. С. Н. Бегичеву; "Жандровская рукопись" - список, сделанный в 1824 году, принадлежавший А. А. Жандру, с поправками Грибоедова.

Первое научное издание сочинений А. С. Грибоедова вышло в 1889 году, в двух томах. Подготовил издание И. А. Шляпкин. Здесь впервые опубликована пьеса "Студент".

Академическое издание "Полного собрания сочинений" А. С. Грибоедова вышло в 1911 -1917 гг., в трех томах. Редакция И. А. Шляпкина и Н. К. Пиксанова. В этом издании "Горе от ума" представлено во всех вариантах, которые были в то время известны, и занимает весь второй том. Это лучшее издание Грибоедова до сих пор.

Новейшее издание: Грибоедов. Сочинения. Ред., вступ. статья и примечания Вл. Орлова (1940, 1945, 1959).

Впервые верная оценка комедии "Горе от ума" и ее места в истории русской литературы дана В. Г. Белинским, особенно в статье восьмой "Сочинений Александра Пушкина" и в специальной статье "Горе от ума". В последней допущены ошибки, исправленные впоследствии самим критиком.

Новейшие работы о Грибоедове: С. М. Петров. А. С. Грибоедов. Критико-биографический очерк. М., Гослитиздат, 1950; Вл. Орлов. Грибоедов. Краткий очерк жизни и творчества. М., "Искусство", 1952. Отношения Грибоедова с декабристами раскрыты с исключительной полнотой в книге М. В. Нечкиной "А. С. Грибоедов и декабристы" М., Изд-во АН СССР (1947, 1951) Удостоена Государственной премии при первом издании.

Новые материалы о Грибоедове и декабристах содержатся в публикации "Новое о Грибоедове и декабристах" в "Литературном наследстве", т. 60, кн. I. М., Изд-во АН СССР, стр. 475-506 (статьи и сообщения М. М. Медведева, В. А. Архипова и О. И. Поповой). Жанровой характеристике "Горя от ума" посвящена статья А. И. Ревякина "Жанровые особенности "Горя от ума" (журн. "Русская литература", 1961, № 4, стр. 114-127).