Последнее лето второй мировой. Уже предрешен её исход. Отчаянное сопротивление оказывают фашисты советским войскам на стратегически важном направлении - правом берегу Днестра. Плацдарм в полтора квадратных километра над рекой, удерживаемый окопавшейся пехотой, денно и нощно обстреливается немецкой минометной батареей с закрытых позиций на господствующей высоте.
Задача номер один для нашей артиллерийской разведки, укрепившейся буквально в щели откоса на открытом пространстве, - установить местоположение этой самой батареи.
С помощью стереотрубы лейтенант Мотовилов с двумя рядовыми ведут неусыпный контроль над местностью и докладывают обстановку на тот берег командиру дивизиона Яценко для корректировки действий тяжелой артиллерии. Неизвестно, будет ли наступление с этого плацдарма. Оно начинается там, где легче прорвать оборону и где для танков есть оперативный простор. Но бесспорно, что от их разведданных зависит многое. Недаром немцы за лето дважды пытались форсировать плацдарм.
Ночью Мотовилова неожиданно сменяют. Переправившись в расположение Яценко, он узнает о повышении - был взводным, стал командиром батареи. В послужном списке лейтенанта это третий военный год. Сразу со школьной скамьи - на фронт, потом - Ленинградское артиллерийское училище, по окончании - фронт, ранение под Запорожьем, госпиталь и снова фронт.
Короткий отпуск полон сюрпризов. Приказано построение для вручения наград нескольким подчиненным. Знакомство с санинструктором Ритой Тимашовой вселяет в неискушенного командира уверенность в дальнейшее развитие неуставных отношений с ней.
С плацдарма доносится слитный грохот. Впечатление такое, будто немцы пошли в наступление. Связь с другим берегом прервана, артиллерия бьет «в белый свет». Мотовилов, предчувствуя беду, сам вызывается наладить связь, хотя Яценко предлагает послать другого. Связистом он берет рядового Мезенцева. Лейтенант отдает себе отчет в том, что питает к подчиненному непреодолимую ненависть и хочет заставить его пройти весь «курс наук» на передовой. Дело в том, что Мезенцев, несмотря на призывной возраст и возможность эвакуироваться, остался при немцах в Днепропетровске, играл в оркестре на валторне. Оккупация не помешала ему жениться и завести двоих детей. А освободили его уже в Одессе. Он из той породы людей, считает Мотовилов, за которых все трудное и опасное в жизни делают другие. И воевали за него до сих пор другие, и умирали за него другие, и он даже уверен в этом своем праве.
На плацдарме все признаки отступления. Несколько спасшихся раненых пехотинцев рассказывают о мощном вражеском напоре. У Мезенцева возникает трусливое желание вернуться, пока цела переправа… Военный опыт подсказывает Мотовилову, что это всего лишь паника после взаимных перестрелок.
НП тоже брошен. Сменщик Мотовилова убит, а двое солдат убежали. Мотовилов восстанавливает связь. У него начинается приступ малярии, которой здесь страдает большинство из-за сырости и комаров. Неожиданно появившаяся Рита лечит его в окопе.
Следующие трое суток на плацдарме тишина. Выясняется, что пехотный комбат Бабин с передовой, «спокойный, упорный мужик», связан с Ритой давними прочными узами. Мотовилову приходится подавлять в себе чувство ревности: «Ведь есть же в нем что-то, чего нет во мне».
Далекий артиллерийский гул выше по течению предвещает возможный бой. Ближайший стокилометровый плацдарм уже занят немецкими танками. Идет передислокация соединений. Мотовилов посылает Мезенцева проложить связь по болоту в целях большей безопасности.
Перед танковой и пехотной атакой немцы проводят массированную артподготовку. При проверке связи погибает Шумилин, вдовец с тремя детьми, успевая лишь сообщить, что Мезенцев связь не проложил. Обстановка значительно осложняется.
Наша оборона устояла против первой танковой атаки. Мотовилову удалось устроить НП в подбитом немецком танке. Отсюда же лейтенант с напарником стреляют по танкам противника. Горит весь плацдарм. Уже в сумерках наши предпринимают контратаку. Завязывается рукопашная.
От удара сзади Мотовилов теряет сознание. Придя в себя, видит отступающих однополчан. Следующую ночь он проводит в поле, где немцы достреливают раненых. К счастью, Мотовилова отыскивает ординарец и они переходят к своим.
Ситуация критическая. От двух наших полков осталось так мало людей, что все помещаются под обрывом на берегу, в норах в откосе. Переправы нет. Командование последним боем принимает на себя Бабин. Выход один - вырваться из-под огня, смешаться с немцами, гнать не отрываясь и взять высоты!
Мотовилову поручено командование ротой. Ценой невероятных потерь наши одерживают победу. Поступает информация, что наступление велось на нескольких фронтах, война двинулась на запад и перекинулась в Румынию.
Среди всеобщего ликования на отвоеванных высотах шальной снаряд убивает Бабина на глазах у Риты. Мотовилов остро переживает и гибель Бабина, и горе Риты.
А дорога снова ведет к фронту. Получено новое боевое задание. Между прочим, в пути встречается полковой трубач Мезенцев, гордо восседающий на коне. Если Мотовилов доживет до победы, ему будет что рассказать сыну, о котором он уже мечтает.
Идейно-эстетическое своеобразие фронтовой лирической повести. На анализе одной из повестей (Г. Бакланов «Пядь земли», Ю. Бондарев «Последние залпы», К. Воробьев «Крик», «Убиты под Москвой» и др.).
Формирование фронтовой лирической повести шло бурно и динамично. Буквально в течение шести-семи лет (с 1957 по 1963 год) увидели свет «Батальоны просят огня» (1957) и «Последние залпы» (1959) Ю. Бондарева, «Южнее главного удара» (1957) и «Пядь земли» (1959) Г. Бакланова, «Повесть о моем ровеснике» (1957) Ю. Гончарова, «До свидания, мальчики» (1961) Б. Балтера, «Журавлиный крик» (1961), «Третья ракета» (1962) и «Фронтовая страница» (1963) В. Быкова, «Звездопад» (1961) В. Астафьева, «Один из нас» (1962) В. Рослякова, «Крик» (1962) и «Убиты под Москвой» (1963) К. Воробьева. Эти произведения вызвали большой резонанс - от самого резкого неприятия до полного и восторженного согласия. Они сразу же стали неотъемлемым компонентом литературного процесса. Причина - в закономерном характере этого явления: по исторической горизонтали «лейтенантская проза» находится в родстве с современной ей «исповедальной прозой» (тип героя, лирическая доминанта), а по исторической вертикали она пребывает в преемственной связи с тенденцией «психологического натурализма», наиболее ярким выражением которой была повесть Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда».
Но главным творческим импульсом, вызвавшим к жизни прозу фронтового поколения, была полемическая установка - протест против идеологических стереотипов, которыми была оказенена и изолгана «тема войны», активное неприятие господствовавших и официально одобряемых псевдоромантических клише и шаблонов, которые превращали кровавую правду войны в помпезно-театральное представление. Но для того чтобы оформить свой, выстраданный и выношенный взгляд, писателям-фронто- викам приходилось разрабатывать другую поэтику.
Война глазами юности
Центральный персонаж фронтовой лирической повести - это либо бывший студент, либо вчерашний школьник.
Авторы фронтовых повестей искали пути наиболее непосредственного, предельно откровенного изображения того, что же происходит в душе молодого солдата-фронтовика под пулями и бомбежками, в горячке боя, среди стонов и крови, как он переживает то, что происходит вокруг него и с ним самим, как формируется его собственное отношение к миру и какие истины он открывает, какие уроки извлекает «на всю оставшуюся жизнь». Такая творческая установка обусловила тяготение всей художественной структуры повести к лирическому «полюсу».
Сила лирического «полюса» особенно явственно сказалась на субъектной организации художественного мира. Центральное место в ней занимает персонаж, которого можно назвать лирическим героем, чтоб подчеркнуть, что он выступает единственным носителем авторской точки зрения как в идейно-оценочном, так и в структурно-композиционном смыслах. Автор растворен в своем главном герое. Поэтому в лирико-психологической повести, как правило, господствует повествование от первого лица, от лица главного героя- лейтенанта Мотовилова.
Г. Бакланов «Пядь земли» АНАЛИЗ
Так, в главе III «Пяди земли», переправа Мотовилова и Васина с плацдарма на правый берег описывается следующим образом:
Через Днестр мы переправляемся под проливным дождем, он по-летнему теплый. Пахнут дождем наши гимнастерки, которые столько дней жарило солнце. Теперь дождь вымывает из нас соль и пот. Пахнет просмоленная дощатая лодка, сильно пахнет река. И нам весело от этих запахов, оттого, что мы гребем изо всех сил, до боли в мускулах, оттого, что соленые от пота струи дождя бегут по лицу.
А вот в главе IX картина возвращения на плацдарм, где наших сильно потеснили и они едва держатся за кромку берега, выглядит совсем иначе:
Я вышел первый при общем молчании; Шумилин - за мной. Молча шли мы с ним к берегу, молча сели в лодку, молча гребли на ту сторону. На середине реки что-то сильно и тупо ударило в лодку. Придержав весла, я глянул за борт. Близко на черной воде качалось белое человеческое лицо. Мертвец был в облепившей его гимнастерке, в обмотках, в красноармейских ботинках. Волна терла его о борт, проволакивая мимо…
Все эти соположения натуралистической пластики и лирической экспрессии становятся эстетическим выражением немыслимо противоречивого состояния мира. Здесь, на фронте, соседствуют прекрасное и ужасное, здесь каждый миг чреват гибелью и оттого еще более ценен в своей живой данности, здесь люди вынуждены ненавидеть и убивать, но здесь же к ним приходит любовь и рождается жажда отцовства.
Парадоксальная острота коллизий во фронтовой лирической повести состоит в том, что молодой герой открывает чудо жизни в ситуации, в принципе противоестественной - когда сама жизнь висит на волоске. Вот описание, которым начинается повесть Бакланова «Пядь земли»: Жизнь на плацдарме начинается ночью. Ночью мы вылезаем из щелей и блиндажей, потягиваемся. С хрустом разминаем суставы. Мы ходим по земле во весь рост, как до войны ходили по земле люди, как они будут ходить после войны. Мы ложимся на землю и дышим всей грудью. Роса уже пала, и ночной воздух пахнет влажными травами. Наверное, только на войне так по-мирному пахнут травы.
Такое обостренное, внимчивое восприятие жизни родилось у лейтенанта Мотовилова на фронте и уже ни на минуту не оставляет его. Читаем в другом месте:
Какие стоят ночи! Теплые, темные, тихие южные ночи. И звезд над головой сколько!.. Я читал, что в нашей галактике примерно сто миллионов звезд. Похоже на это. Наклонишься над бомбовой воронкой, а они глядят на тебя со дна, и черпаешь котелком воду вместе со звездами.
укрытые с головой брезентом молодые парни, они уже никогда не поднимутся, не станут мужьями, не будут нянчить своих ребят - «этих детей уже никогда не будет».
в одном из внутренних монологов лейтенанта Мотовилова есть такая мысль: «Пуля, Убивающая нас сегодня, уходит в глубь веков и поколений, убивая и там еще не возникшую жизнь». Впоследствии этот мотив всплыл в повести Бориса Васильева «А зори здесь тихие…» (1968). Держа на руках убитую ножом Соню Гурвич, старшина Васков думает о необозримости утраты, которую несет жизнь с гибелью этой девочки, будущей матери, что могла бы дать начало «маленькой ниточке в бесконечной пряже человечества».
Если в начале сюжетного события баклановский лейтенант Мотовилов, глядя в ночное небо, с какой-то детской непосредственностью задается вопросом: «А может быть, правда, есть жизнь на какой-то из этих звезд?», - то после кровавого боя, после гибели своего старшего друга, капитана Бабина, Мотовилов уже воспринимает мир с горькой умудренностью: «Всю ночь над высотами все так же впереди нас ярко горит желтая звезда, и я смотрю на нее. Наверное, ее как-то зовут, Сириус, Орион… Для меня это все чужие имена, я не хочу их знать…»
Нравственный вектор конфликта: «правый» и «левый» берег.
У Бакланова в повести «Пядь земли» есть образ «правый и левый берег Днестра»: правый берег - это плацдарм, за который зацепились передовые части, перепаханный бомбами и снарядами, обстреливаемый со всех сторон, пропитанный кровью; а левый берег - это тыл, там спокойней, тише, меньше вероятность погибнуть. «Правый и левый берег» - это некая обобщенная формула нравственного размежевания людей. Есть те, кому совесть не позволяет отсиживаться за спиной других, и они всегда оказываются на правом берегу, а есть те, кто всеми правдами и неправдами исхитряются окопаться на левом берегу. И антагонизм между ними непримирим. «На войне всегда между нами Днестр», - говорит лейтенант Мотовилов. А «Третья ракета» Быкова завершается тем, что Лозняк, отбившийся напоследок от набегавших немцев двумя выстрелами из ракетницы, последнюю, третью ракету выпалил в своего, Лешку Задорожного - «свой» шкурник ничуть не лучше откровенных врагов.
Отчего так бескомпромиссно проводят авторы фронтовых лирических повестей нравственное размежевание между своими персонажами? Люди, прошедшие школу фронта, они рассматривают проблему совестливости и бессовестности как ключевую социальную проблему. Война их научила, что за бессовестность одних всегда расплачиваются другие, совестливые, ото лжи одних обязательно страдают другие, честные; те, кто трусливо оберегают себя, всегда подставляют других, тех, что, может, и не храбрей, зато порядочней. Эти истины доказываются во фронтовых повестях множеством сюжетных коллизий. Вот хотя бы одна из них. Повесть Бакланова «Пядь земли». Перед боем, пока затишье, Мотовилов посылает связиста Мезенцева проложить связь с батареей. Тот струсил, отсиделся где-то, но доложил, что связь установлена. А когда начался бой и связь не заработала, Мотовилов вынужден послать по линии находящегося с ним на НП пожилого солдата Шумилина, отца троих сирот. И тот смертельно ранен, сцена гибели Шумилина - одна из самых трагических в повести:
Глаза, горячечные, сухие, потянулись ко мне исступленно:
Помощь мне, товарищ лейтенант! Жена умерла, получил письмо… Нельзя умирать мне… Детишек трое… Помощь мне надо!..
И рвется встать, словно боясь, что, лежачего, смерть одолеет его.
Сейчас перевяжу! Лежи!
А вижу, что ему уже ничего не поможет. Руки, ребра - все перебито. Даже голенища сапог исполосованы осколками. Он истекает кровью. Снаряд, видно, разорвался рядом. Как он жив до сих пор? Одним этим сознанием, что нельзя ему умирать, жив.
Жуткая пластика этой сцены - самое убедительная демонстрация той цены, которую платят люди честные за бесчестность других. Но уроки-то из этого опыта извлекает третий - лейтенант Мотовилов. Свои нравственные принципы он не получает в готовом виде, а добывает в кровавых университетах войны, которые на многое открывают ему глаза.
Например, он обнаруживает, что не так-то просто вывести на чистую воду труса и шкурника. Ибо наш, родной, шкурник советского производства умело камуфлируется патриотической фразой и героической позой. Мезенцев, например, сменил двадцатикилограммовую рацию на легкую валторну в полковом оркестре согласно приказу начальства, и теперь, гарцуя на сытом коне, он уже веско говорит: «Я побыл с винтовкой, знаю». Глядя на него, Мотовилов думает: «А старика Шумилина нет в живых». Но Мезенцева и ему подобных не ухватишь - они склизкие, они всегда защищены броней из нужных справок, частоколом казенных формулировок, апелляциями к святым для каждого фронтовика понятиям. Оценку таким, как Мезенцев, дает в повести (журнальная редакция) начштаба Покатило, «мягкий, культурный человек, умница»: «о самом дорогом, о чем всегда как-то неловко говорить вслух, они кричат и бьют себя в грудь. Им легко, они никакими моральными категориями не связаны. Вы что, не встречали таких, которые уже четвертый год грозятся кровь пролить за родину?».
Лейтенант Мотовилов из повести Бакланова только сейчас, когда сам вместе со своими однополчанами удерживает маленький плацдарм на левом берегу Днестра, где каждый клочок пропитан кровью, постигает веский смысл, заключенный в фразе «Не отдадим врагу ни одной пяди нашей земли», которую так легко выговари вал в школе. Иначе говоря, герои фронтовой лирической повести не отказались от высоких понятий, им, участникам Отечественной войны, дороги гражданские ценности.
абсолютно безоговорочной ценностью в художественном мире фронтовой лирической повести выступает Добро как Доброта - как скрытое тепло человечности в отношениях между солдатами, в повседневном окопном быту, в жизни под бомбами и пулями, в бою, среди криков, стонов, ругани, крови и смерти. Такая доброта получает концентрированное выражение в фронтовом братстве, которое объединило разных людей в единую семью. Этим глубоко интимным чувством сплочены люди на фронте: именно это чувство побуждает капитана Новикова отчаянно пробиваться к отрезанным на огневой позиции артиллеристам («Последние залпы»), именно оно заставляет Мишку Панченко искать своего лейтенанта, раненого или убитого, на поле боя («Пядь земли»): «Из всех людей в эту ночь он один не поверил, что я убит. И, никому не сказав, полез за мной. Это мог бы сделать брат. Но брат - родная кровь. А кто ты мне? Мы породнились с тобой на войне. Будем живы - это не забудется», - и это одно из главных душевных обретений лейтенанта Мотовилова на войне.
Внутренний монолог как форма самоанализа переходит в обращение к земле родной и людям добрым. Это обращение уже выходит за пределы внутренней жизни героя, оно связывает его с народом и родиной. И это тоже составляло в фронтовой повести важную фазу нравственного становления героя. Одновременно такие ассоциации уже раздвигали локальные рамки хронотопа.
Рефлектируя на то, что происходит в окопе, на пяди земли, герой фронтовой повести сам начинает протягивать связи к прошлому и будущему, к жизни всего мира. Но далеко не всегда эти ассоциации психологически мотивированы. Когда они тесно связаны с душевным состоянием героя, их включение и добавляет новый штрих в характер героя, и раздвигает рамки художественного события. Таковы, например, размышления лейтенанта Мо- товилова о будущем - о том, что память войны будет постоянно бередить душу фронтовиков («Можно забыть все, не вспоминать о прошлом годами, но однажды ночью на степной дороге промчится мимо грузовая машина с погашенными фарами, и вместе с запахом пыльных трав, бензина, вместе с обрывком песни, ветром, толкнувшим в лицо, почувствуешь: вот она промчалась, твоя фронтовая юность»), его тревога, сохранят ли люди после войны чувство фронтового братства («Будет ли каждый из них всегда чувствовать, что его, как раненного в бою солдата, не бросят в беде люди?»), его мечты о будущем сыне («Мне хочется, чтобы после войны был у меня сын, чтобы я посадил его на колено, родного, теплого, положил руку на голову и рассказал ему обо всем»).
Но есть в ряду внутренних монологов Мотовилова и такие, которые несут на себе печать идеологической заданное™. Это некие «общие места», которые положено произносить советскому воину: «С первых сознательных дней никто из нас не жил ради одного себя. Я никогда не видел индийского кули, китайского рикшу. Я знал о них только по книгам, но их боль была мне больней моих обид. Революция, светом которой было озарено наше детство, звала нас думать обо всем человечестве, жить ради него…» Еще более декларативен монолог Мотовилова, обращенный к далекому австралийскому ровеснику. С одной стороны, подобные монологи характеризуют определенную «зашоренность» сознания героя (что вообще-то вполне отвечало комсомольскому менталитету молодых фронтовиков), с другой - здесь также можно усмотреть дань автора «правилам игры», принятым в советской литературе об Отечественной войне. Но на фоне живого, безыскусного, предельно личного слова, господствующего в повествовательном дискурсе, эти монологи, состоящие из стандартных официальных идеологем, выглядят ненатуральными, искусственными связками между «окопом» и большим миром, а это выдает умозрительность самих идей, оглашаемых в монологах.
В поэтике фронтовой лирической повести, наряду с прямыми ассоциациями, принадлежащими сознанию героя, существенную роль приобрели ассоциации скрытые, ориентированные на со знание читателя, на его домысливание. Они образуют широкое поле сверхтекста, который окружает непосредственно изображенное пространство и время (собственно внутренний мир произведения), создавая некий избыток видения, размывая горизонты «окопного мира».
©2015-2019 сайт
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-06-11
Юрий БЕЗЕЛЯНСКИЙ, Россия
Григорий Бакланов писал правдиво о войне и смерти. Без прикрас и барабанного пафоса. Его «окопная правда» многим читателям и критикам была не по нутру. Но врать и фальшивить Бакланов не умел. Он был мужественным и стойким человеком…
Многие мои герои — это персоны ушедших лет, а то и веков, как Шекспир или Адам Смит. А некоторые были моими современниками, например, писатель Григорий Бакланов. Я с придыханием читал его военные произведения, а однажды даже сидел с ним за одним обеденным столом во время какого-то семинара-совещания президентского Совета по культуре и науке в период президента Ельцина.
Бакланов запомнился как очень спокойный, уверенный человек. Держался он с большим достоинством. Говорил скупо, весомо, аргументированно, и его было интересно слушать. Но это, как говорится, на людях. А так, кто знал, что творилось в его душе, какие мысли жгли его сердце? Все это оставалось за кадром. Писатель-фронтовик. Он выжил на войне и опубликовал все, что вышло из-под его пера. Писал правдиво о войне и смерти. Без прикрас и барабанного пафоса. Его «окопная правда» многим читателям и критикам была не по нутру. Но врать и фальшивить Бакланов не умел. Он был мужественным и стойким человеком. О таких, как Бакланов, о его поколении, ушедшем на фронт со школьной скамьи, Твардовский писал, что они «выше лейтенантов не поднимались и дальше командира полка не ходили» и «видели пот и кровь войны на своей гимнастерке».
А теперь немного биографии. Григорий Яковлевич Бакланов (Фридман) родился 11 сентября 1923 года в Воронеже. Вырос в интеллигентной семье, но рано лишился родителей: отец умер, когда мальчику было 10 лет, затем не стало и матери. Бакланов оказался в семье родственников. Учился в школе, затем в авиационном техникуме. Во что верил? Писатель вспоминал: «Многие годы на улице перед нашим окном висел огромный портрет Сталина. И каждое утро, днем и вечером я видел его…» От сталинизма Бакланов освобождался не сразу, а по мере того как познавал жизнь и видел, что происходит вокруг.
Когда разразилась война, старший брат, студент Московского университета Юрий Фридман, добровольцем пошел на фронт, как и другой близкий родственник — Юрий Зелкинд. Оба они погибли в боях с захватчиками. Рвался на фронт и 18-летний Григорий, и вскоре он там оказался. Бакланов был зачислен рядовым в гаубичный полк на северо-западном направлении и считался самым молодым в полку. Через год его направили в артиллерийское училище, после окончания которого (ускоренный выпуск) ему доверили командовать взводом управления артиллерийской батареей на Юго-Западном и 3-м Украинском фронтах.
В одном из поздних интервью Бакланова спросили, каким был его самый первый день на войне. «Нас привезли зимой. Это было начало 42-го года, Морозы жуткие, за сорок, — рассказал он. — Выгрузили на какой-то станции, и мы пошли пешком. Куда идем, не знаем. Дали нам по сухарю ржаному и по тонкому ломтику мороженой колбасы. Вот я ее согревал во рту и помню до сих пор этот мясной вкус от шкурки. Шли всю ночь. Валенок не дали, шли в сапогах. На привале на костре сушил портянки, вдруг: «Подъем! Выходи строиться!», а у меня портянки еще не просохли. Я к старшине, а он говорит: «Тебя что, война будет ждать?!» Замотал сухим концом и, слава Б-гу, ноги не отморозил. Вот, собственно, и первый мой день. Война — штука суровая…» Ну, а далее: «Мы окружали 16-ю немецкую армию, окружали ее, но сделать с ней ничего не могли, она все время пробивала проход, и шли бесконечные бои…»
Не воевавший корреспондент допытывался, а воевать было страшно или нет? Бакланов ответил так: «Страха не было, во-первых, потому что ты молод, а во-вторых, не представляешь, что это такое. У Юлии Друниной есть строки: «Я только раз видала рукопашный, раз наяву и сотни раз во сне. Кто говорит, что на войне не страшно, тот ничего не знает о войне». Просто одни люди умеют побороть страх. Стыд сильнее страха. А другие не могут через это переступить…» Были, конечно, единицы, кого хранил Б-г и кто не получил ни царапины, в основном — смерть или ранения. Не избежал этого и Бакланов. В 1944 году медкомиссия в госпитале признала его негодным к строевой, то есть инвалидом. А он, вопреки врачам, вернулся в свой полк, в свою батарею, в свой взвод и продолжал ратное дело (слово «подвиг» — не из лексикона писателя). Добивал врага в Румынии, Венгрии, Австрии. «В январе 1945-го, — вспоминал Бакланов, — мы брали венгерский Секешфехервар и отдавали, и снова брали, и однажды я даже позавидовал убитым. Мела поземка, секло лицо сухим снегом, а мы шли сгорбленные, вымотанные до бесчувствия. А мертвые лежали в кукурузе — и те, что недавно убиты, и с прошлого раза, — всех заметало снегом, ровняло с белой землей. Словно среди сна очнувшись, я подумал, на всех глядя: они лежат, а ты еще побегаешь, а потом будешь лежать так».
Только пережив подобное, можно затем, уже в мирные годы, вернуться к теме войны и рассказать о том, что было на душе молодого офицера, умиравшего на поле боя, «под зимними звездами» (выражение Эренбурга из его «Летописи мужества»).
Что помимо мужества, отваги и терпения было важным на войне? Солдатская интернациональная дружба, когда все национальности Советского Союза были соединены в единый кулак. «В моем взводе, — рассказывал Бакланов, — был интернационал: большинство русских, два украинца, армянин, азербайджанец, двое грузин-мингрелов, татарин, еврей. И никаких раздоров не было…»
А после событий в Чечне Бакланов предупреждал: «Стоит только расшевелить национальные чувства, понадобятся столетия, чтобы изжить вражду…» Читатель сам может перекинуть мостик к нынешним русско-украинским отношениям. А мы вернемся к рассказу о победном 9 мая 1945 года. Для Бакланова этот день (да разве для одного него?!) стал лучшим и самым счастливым в жизни. Звонок телефониста об окончании войны застал Бакланова в австрийской деревне Лоосдорф недалеко от Дуная. «Мы выскочили из окопов, стали стрелять вверх от радости. Тут, на беду, оказалось — выпить нечего. Старшина тут же погнал куда-то коней и привез бочку вина. И вот мы и пили, и плакали. Потому что с нами не было тех, кто погиб на этой войне. И впервые мы поняли, что это уже навсегда».
Примечательно, что Бакланов никогда не ходил на встречу фронтовиков-ветеранов в Москве к скверу Большого театра. Все эти ахи-охи, вздохи и слезы он переплавлял в страницы своих военных произведений. Это одна причина, а была и другая: не все участники войны прозрели и не хотели выйти из плена прежних иллюзий. Бакланов из тех, кто прозрел в первые послевоенные годы. «Мы были молоды. И, к счастью, слепы. Мы многого не знали. Мы шли добровольцами, но мы думать не думали, что этим укрепляем ту власть, которая не лучше власти, против которой мы воевали…» («Известия», 13 февраля 1997).
В повести «Навеки — девятнадцатилетние» (1979) главный герой лейтенант Мотовилов рассуждает: «Мы не только с фашизмом воюем — мы воюем за то, чтоб уничтожить всякую подлость, чтобы после войны жизнь на земле была человечной, правдивой, чистой…» Так думали многие вернувшиеся молодые офицеры и солдаты, поколение победителей, и этого поколения испугался «вождь и отец»: а вдруг они захотят свободы?! И тут же мгновенно стали закручивать гайки. Почти сразу же после 1945 года снова начались политические репрессии и карательные кампании. Был отменен День Победы как праздничный день.
И как ко всему этому отнесся Григорий Бакланов? В одном из интервью он признавался: «Я тогда верил, что жизнь будет другой, а увидел, что вся нечисть вылезла наверх и занимает высшие посты. Начались кампании против космополитов и безродных, против низкопоклонства перед Западом. А еще постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград», о Зощенко и Ахматовой. Мы вернулись после войны победителями, а в своей стране стали побежденными. Дело в том, что на войне мы узнали, как много от каждого из нас зависит. Люди разогнулись. А такие были не нужны. Я видел, кто становится любимыми сыновьями власти…»
Все прелести жизни при Сталине Бакланов постиг на собственной шкуре. В 1946 году он поступил в Литературный институт им. Горького, который окончил в 1951-м. И попал в положение гонимого: в конце учебы был исключен из партии за то, что назвал фашистом своего однокурсника Владимира Бушина. Не пустили за границу в Венгрию, и вместо студентов послали туда охранника из Кремля. После института у Бакланова, по его словам, не было ни кола ни двора. Он снимал угол. Пытался найти работу, обошел 25 редакций газет и журналов и везде получал отказ в отделе кадров. Фронтовик — замечательно, но вот еврей!.. Не помогла и смена фамилии Фридмана на Бакланова…
Бакланов много писал — очерки, рассказы, ездил по стране. В 1954 году вышла его первая повесть «В Снегирях». В 1957-м увидела свет первая военная книга «Южнее главного удара», в 1959-м — повесть «Пядь земли», которая стала событием литературной жизни и одновременно вызвала шквал критики: «окопная правда», «ремаркизм», «дегероизация», «абстрактный гуманизм» и т.д. Многих возмутила правда без прикрас, без привычной победной лакировки, да и манера повествования, стиль изложения — исповедальная проза не пришлась по душе.
Но Бакланов не изменял себе ни на йоту и продолжал писать драматические страницы войны — «Навеки — девятнадцатилетние», «Мертвые сраму не имут», «Июль 41 года», «Карпухин» и т.д. В этих военных произведениях, а также в последующих — «Друзья», «Меньший среди братьев», «Свой человек» и других — Бакланов прослеживает судьбу своего поколения и то, как она сложилась в мирное время, кто остался верен своим фронтовым идеалам, а кто озабочен карьерой и рвется по ступенькам наверх.
За роман «И тогда приходят мародеры» Бакланов был удостоен Государственной премии России. Это самая горькая книга писателя, в ней он подводит итог жизни своего поколения — тяжелый, печальный итог. Это убитое поколение юношей 1941 года. Согласно статистике, из него остались живыми лишь три процента. А среди оставшихся в живых сколько было инвалидов! Поколение лейтенанта Бакланова и таких, как он, добыло победу, но победой воспользовались мародеры, озабоченные лишь тем, чтобы побольше хапнуть денег и благ с помощью чинов и постов.
Еще Бакланов написал несколько книг зарубежных очерков, пьес. По его сценариям и книгам снято восемь фильмов. Лишь один из них — «Был месяц май», поставленный Марленом Хуциевым, — понравился Бакланову: он и к фильмам был предельно взыскателен и совсем не признавал фальши. О военной литературе в целом Бакланов часто сетовал, что «генеральская литература» ему чужда, ибо ее авторы «безбожно врут»: в своих воспоминаниях они выигрывают сражения, которые проиграли на поле боя. «Читать невозможно!..» По мнению Бакланова, настоящих произведений о войне чрезвычайно мало — честных, правдивых и искренних. В одном из интервью писателя спросили: «Что такое фашизм для вас?» Бакланов ответил: «Это гораздо больше, чем идеология агрессивного национализма. Это полное удушение жизни. Полное удушение личности. Восторг рабов. 
Они все готовы в ярмо! Чтобы был фюрер и каждому было место — как патрону в обойме. И каждому рабу дана власть по отношению к низшим. А низшие всегда найдутся. Фашизм в человеческом обществе существовал всегда, но не всегда назывался фашизмом…» («Вечерний клуб», 24 июня 1995).
Григорий Яковлевич занимал пост главного редактора журнала «Знамя» с 1986 по 1994 год. Но не столько руководил коллективом вверенной ему редакции, сколько занимался поиском того, чтобы появилось на страницах то, что талантливо. Бился за публикацию, преодолевал последствия запретов и табу. С цензурой Бакланов бился по-фронтовому и часто ее побеждал. Благодаря бесстрашию и усилиям Бакланова на страницах «Знамени» появились «Собачье сердце» Михаила Булгакова, «Новое назначение» Александра Бека, запрещенная поэма Александра Твардовского «По праву памяти», автобиографическая повесть Анатолия Жигулина «Черные камни» и другие замечательные произведения.
Бакланов славно потрудился в своем журнале, но поставил себе рубеж: как исполнится 70 лет, он должен уйти с должности. И ушел. За кресло не цеплялся, чем еще раз удивил всех. Уйдя на пенсию, занялся мемуарами, и в 1999 году на свет родилась книга «Жизнь, подаренная дважды». Второй подарок, что не был убит на войне и стал одним из немногих, кто прожил много лет после боев.
Григорий Яковлевич Бакланов ушел из жизни в декабре 2009 года, в возрасте 86 лет…
Юрий БЕЗЕЛЯНСКИЙ, Россия
Григорий Яковлевич Бакланов (настоящая фамилия - Фридман; 11 сентября 1923, Воронеж - 23 декабря 2009) - русский прозаик еврейского происхождения.
Вырос в интеллигентной семье. Рано осиротел, его и старшего брата (студент Московского университета, погиб в октябре 1941 под Москвой в ополчении) вырастили родственники. В 1940 перешёл из школы в авиационный техникум, в 1941 после начала войны сдал экстерном экзамены за среднюю школу - разнёсся слух, что в армию сначала будут брать тех, кто закончил десятилетку. Осенью 1941 ушёл добровольцем в армию, служил рядовым в гаубичном полку на Северо-Западном фронте, был самым молодым солдатом в полку. В ноябре 1942 Бакланова направили в артиллерийское училище. После окончания училища в августе 1943 (это был ускоренный выпуск) командовал взводом управления артиллерийской батареи на Юго-Западном и Третьем Украинском фронтах - воевал в Украине, Молдове, Румынии, Венгрии, Австрии. Был тяжело ранен, имеет военные награды. Как хорошо сказал однажды Александр Твардовский о писателях этого поколения, ушедших на фронт прямо со школьной скамьи, они "выше лейтенантов не поднимались и дальше командира полка не ходили" и "видели пот и кровь войны на своей гимнастёрке" (Кондратович А. "Я люблю белорусскую поэзию...": Из воспоминаний об А.Т.Твардовском // Неман. 1975. №1. С.153).
Первый рассказ Бакланов написал после войны, ожидая демобилизации; в 1946 был принят в Литературный институт имени Максима Горького, который окончил в 1951. Публиковаться начал в 1950. Писал очерки и рассказы, много ездил по стране, в основе первой повести "В Снегирях" (1954) - впечатления от этих поездок. Через несколько лет писатель обращается к жизненному материалу Великой Отечественной войны, и основанные на нём произведения принесли ему широкую известность. Бакланов много работал в кино: по его сценариям поставлено 8 кинофильмов (часть из них - экранизации его сочинений), самая большая удача - "Был месяц май" (1970), снятый Марленом Хуциевым по рассказу "Почём фунт лиха". Работал и для театра - следует отметить пьесу "Пристегните ремни" (1975), поставленную в Театре на Таганке Юрием Любимовым. В 1986-1993 возглавлял журнал "Знамя", сыгравший заметную роль в духовно-нравственной перестройке общества, в преодолении укоренившегося в литературе в сталинские и "застойные" времена идейного и эстетического догматизма, в разрушении возводившегося годами частокола запретов и табу.
В январе 1945 Илья Эренбург писал: "Если нашим детям повезёт, будущий Толстой покажет душу молодого советского офицера, который сейчас умирает под зимними звёздами" (Эренбург И. Летопись мужества. М., 1974. С.355). В эти январские дни, вспоминал Бакланов, "мы брали Секешфехервар, и отдавали, и снова брали, и однажды я даже позавидовал убитым. Мела позёмка, секло лицо сухим снегом, а мы шли сгорбленные, вымотанные до бесчувствия. А мёртвые лежали в кукурузе - и те, что недавно убиты, и с прошлого раза, - всех заметало снегом, ровняло с белой землёй. Словно среди сна очнувшись, я подумал, на них глядя: они лежат, а ты ещё побегаешь, а потом будешь лежать так". Только пережив подобное, можно рассказать о том, что было на душе молодого офицера, умиравшего на поле боя под зимними звёздами.
Первая военная повесть Бакланова "Южнее главного удара" (1957; первоначальное название - "Девять дней") и рассказывает об этом сражении за Секешфехервар. Тяжёлые бои с превосходящими силами врага, бои, когда в победном 45-м приходится и отступать, и прорываться из окружения, - это шло вразрез с официальной историографией войны. А то, как они изображены в повести, - без замалчивания жестоких батальных, бытовых, психологических подробностей, то, какими предстают её герои - не чудо-богатырями, которым всё нипочём, а обыкновенными смертными, чью жизнь в любой момент может оборвать пуля или осколок, которые страдают от голода, холода, усталости, - всё это не укладывалось в господствовавшую тогда, поддерживаемую властями фанфарно-парадную эстетику. Василь Быков, тоже бывший офицер-артиллерист, участник тех же боёв за Секешфехервар, свидетельствовал, что в повести правдиво запечатлена "неприкрашенная военная действительность". Однако эта повесть Бакланова во многом ещё была пробой пера, ей не хватало худож. выразительности.
Последовавшая за ней повесть "Пядь земли" (1959) стала событием лит. жизни: она имела большой успех у читателей и громкий резонанс в критике. Это произв. послужило благодарным материалом для осознания своеобразия, существенных особенностей литературы фронтового поколения (или, как её ещё называли, "лейтенантской литературы"), вызвало продолжавшиеся больше четверти века споры о "некрасовском направлении" в современной отечественной словесности (имеется в виду Виктор Некрасов и его повесть "В окопах Сталинграда"), "окопной правде", "ремаркизме", "дегероизации", "абстрактном гуманизме". Если первая повесть Бакланова представляла собой авторское описание событий, то "Пядь земли" написана от первого лица, это рассказ о том, что происходит здесь и сейчас, на небольшом плацдарме на правом берегу Днестра, который у противника как кость в горле, и он стремится выбить оттуда не слишком многочисленных его защитников. Это рассказ о том, что наполняло повседневную жизнь на переднем крае. Происходящее столь приближено к читателю, что в сущности перестаёт быть лишь созерцаемой им картиной, - возникает эффект присутствия, более глубоким становится сопереживание. "Пядь земли" - исповедальная проза: "на виду" не только каждый поступок и каждое слово героя - лейтенанта-артиллериста Мотовилова, но и его мысли и чувства, затаённые движения души. В сущности повесть представляет духовный портрет поколения, к которому принадлежит Мотовилов. "Это было, - говорил Бакланов, - поколение достойное, гордое, с острым чувством долга... Когда разразилась война, поколение это в большинстве своём шло на фронт добровольцами, не дожидаясь призыва, считая, что главное дело нашей жизни - победить фашизм, отстоять Родину. И почти всё оно осталось на полях битв".
Позднее в повести "Навеки - девятнадцатилетние" (1979, Государственная премия СССР, 1982) Бакланов снова вернётся к судьбе этого поколения. У героя повести лейтенанта Третьякова много общего с лейтенантом Мотовиловым - и в короткой биографии (родительский дом, школа, фронт), и в житейских правилах и представлениях, неизменно справедливых, и в складе мыслей и чувств. Но теперь автор стремится показать, что его герой, на которого всей страшной тяжестью обрушилась война, ещё мальчик, лишь ступивший на порог юности, мало что видевший в жизни, незащищённый. "Навеки - девятнадцатилетние" - реквием по скошенному войной поколению, не щадившему себя, сражаясь с захватчиками.
Если в первых двух военных повестях Бакланова авторское внимание сосредоточено на духовных, нравств. истоках сопротивления, то позднее в его произв. на первый план выступают и др. проблемы, выходящие за пределы войны. "Мы не только с фашизмом воюем, - мы воюем за то, чтоб уничтожить всякую подлость, чтобы после войны жизнь на земле была человечной, правдивой, чистой", - уверен Мотовилов. От книги к книге этот мотив звучит у Бакланова всё сильнее и сильнее, острее и глубже становится критика бездушия и шкурничества, безнравственности и приспособленчества, демагогии и беззакония. В повести "Мёртвые сраму не имут" (1961) начальник штаба артиллерийского дивизиона Ищенко, равнодушный служака, занятый лишь своей карьерой, благополучием, в трудную минуту, спасая свою жизнь, бежит с поля боя, предав товарищей и подчинённых и свалив потом свою вину на погибших. В романе "Июль 41 года" (1964), повествуя о горьких событиях начала войны, автор стремится проникнуть в коренные, глубинные причины наших сокрушительных поражений. Они сфокусированы писателем (герои знают и понимают ещё меньше) на том, что стали называть "тридцать седьмым годом" (который в действительности начался много раньше и кончился много позже обозначенных выше временных рамок), на его общественных и нравств.
последствиях. Беззакония, массовые репрессии породили страх, подозрительность, смятение, воспитывали психологию "винтиков", нерассуждающих исполнителей предначертаний вождя и партии, взаимную отчуждённость, атрофию гражданского самосознания, боязнь ответственности. А чтобы выстоять в так страшно начавшейся войне, надо было прежде всего хотя бы в какой-то степени (пускай, увы, и не до конца) преодолеть эти духовно-нравственные деформации, ослабить их разрушительное действие. При военном превосходстве врага дело должен решать дух армии и народа - в этом отдают себе отчёт герои романа, мучительно размышляя над тем, что произошло, почему мы терпим такие поражения, почему нам приходится отступать. Таков круг исторических и духовно-нравственных проблем романа "Июль 41 года". Их исследование писатель продолжил уже на материале современности, ибо "тридцать седьмой год" был лишь крайним проявлением тоталитарного режима, родовые черты этого строя сохранялись и в более благополучные годы.
По-прежнему Бакланова больше всего интересуют люди военного поколения, он стремится проследить их судьбу в мирное время, показать, выдерживают ли они испытания, уготованные им гнетущими и растлевающими условиями командно-административной системы. Несправедливые и тяжкие удары судьбы преследуют героя повести "Карпухин" (1965): в войну он за чужие грехи попал в штрафную роту, а в годы послевоен. разорения за малую вину получил непомерно большой срок. И вот, когда только-только стала налаживаться его жизнь, он опять без вины под судом. И то, что с ним будет, зависит от непредвзятости, совестливости и мужества судей и свидетелей. А они повязаны служебными отношениями и очередными указаниями начальства, весы правосудия накренены в эту сторону. У всех свои заботы и интересы - карьерные и семейные, а иным и вовсе нет дела до человека, судьба которого в их руках, и не о нём они думают, а о себе. И засудили невинного. Нравственный суд, который вершит писатель над героями, происходит в традициях Льва Толстого - приверженность Бакланова этим традициям проступает тут ещё явственнее, чем в "военных" произведениях.
В романе "Друзья" (1975) охвачен более широкий диапазон социально-нравств. проблем. Жизненный успех - подлинный и мнимый, приспособленчество, сделки с совестью ради материального и карьерного преуспеяния, нравств. компромиссы и суетность, разрушающие талант, приводящие к бесплодию в творчестве, - об этом размышляет автор, описывая крушение давней дружбы двух архитекторов, бывших фронтовиков. Один из них решил добиться успеха любой ценой. Он предаёт и друга, и своё призвание. Правда, автор выписал друзей чересчур контрастными красками, здесь моралист потеснил художника. Интереснее в романе др. персонаж - маститый архитектор Немировский. Трансформация его, человека способного, умного, неплохого, но душевно нестойкого, неравнодушного к жизненным благам, а особенно к занимаемому положению, в интеллигентного чиновника, погружённого в хитросплетения бюрократических игр, показана в романе во всей её неприпядности, но без упрощений. Немировский не всегда ничтожен, он не лишён обаяния и иногда вызывает сочувствие.
Ещё один фронтовик - герой повести "Меньший среди братьев" (1981) Илья Константинович переживает духовный кризис, мучается, что живёт не так, как хотел бы, не вровень со своей военной юностью. Многое не устраивает героя и в его семейных, и в его профессорско-преподавательских делах, время и силы уходят впустую, и ему не удаётся завершить работу, в которой заключён смысл его жизни. Это исследование, цель которого доказать, что Вторая мировая война не была неизбежной, её можно было предотвратить, - таким ему видится самый важный урок войны для современности. Герой судит свою суетную жизнь, свои прегрешения без всякого снисхождения. Поэтому он вызывает уважение. Не всякий способен на такую мужественную очистительную духовную работу, без которой человеческая личность деградирует, без которой нет пути к правде и добру.
Если Илья Константинович судит себя судом своей фронтовой юности, то для вельможного чиновника Евгения Степановича - героя повести "Свой человек" (1990) военная молодость - не более, чем выигрышная запись в "объективке", которая может способствовать карьере и которой надо умело, не чураясь "приписок", пользоваться. Вся жизнь отдана им одной цели - пробиваться ступень за ступенью "наверх", стать там "своим человеком". Это восхождение "наверх" сопровождается нравств. падением, духовным опустошением. В соответствии с волчьими нравами номенклатурной "стаи" семья превратилась в инструмент карьеры, друзей нет - вокруг только "нужные" люди. Жизнь его пронизана постоянным страхом - как бы не "выбраковали", как бы вообще не сменилась нынешняя правящая "стая". Втайне герой тоскует по "стабильным" сталинским временам: "При нём был порядок. А сейчас что? Всё стало какое-то недолговечное". Автор изнутри показал мир тех, кто служил опорой тоталитарного режима, присвоив дорогой ценой одержанную народом победу.
Бакланов написал книги зарубежных очерков "Темп вечной погони" (1972) и "Канада" (1976), выступает и как эссеист (главная тема - война, её последствия, память о ней). В последние годы публикует мемуарные, "невыдуманные" рассказы, к ним примыкают воспоминания о писателях - Александре Твардовском, Юрии Трифонове, Сергее Орлове.
Григорий Яковлевич Бакланов. Пядь земли
Последнее лето второй мировой. Уже предрешен её исход. Отчаянное сопротивление оказывают фашисты советским войскам на стратегически важном направлении - правом берегу Днестра. Плацдарм в полтора квадратных километра над рекой, удерживаемый окопавшейся пехотой, денно и нощно обстреливается немецкой минометной батареей с закрытых позиций на господствующей высоте.
Задача номер один для нашей артиллерийской разведки, укрепившейся буквально в щели откоса на открытом пространстве, - установить местоположение этой самой батареи.
С помощью стереотрубы лейтенант Мотовилов с двумя рядовыми ведут неусыпный контроль над местностью и докладывают обстановку на тот берег командиру дивизиона Яценко для корректировки действий тяжелой артиллерии. Неизвестно, будет ли наступление с этого плацдарма. Оно начинается там, где легче прорвать оборону и где для танков есть оперативный простор. Но бесспорно, что от их разведданных зависит многое. Недаром немцы за лето дважды пытались форсировать плацдарм.
Ночью Мотовилова неожиданно сменяют. Переправившись в расположение Яценко, он узнает о повышении - был взводным, стал командиром батареи. В послужном списке лейтенанта это третий военный год. Сразу со школьной скамьи - на фронт, потом - Ленинградское артиллерийское училище, по окончании - фронт, ранение под Запорожьем, госпиталь и снова фронт.
Короткий отпуск полон сюрпризов. Приказано построение для вручения наград нескольким подчиненным. Знакомство с санинструктором Ритой Тимашовой вселяет в неискушенного командира уверенность в дальнейшее развитие неуставных отношений с ней.
С плацдарма доносится слитный грохот. Впечатление такое, будто немцы пошли в наступление. Связь с другим берегом прервана, артиллерия бьет «в белый свет». Мотовилов, предчувствуя беду, сам вызывается наладить связь, хотя Яценко предлагает послать другого. Связистом он берет рядового Мезенцева. Лейтенант отдает себе отчет в том, что питает к подчиненному непреодолимую ненависть и хочет заставить его пройти весь «курс наук» на передовой. Дело в том, что Мезенцев, несмотря на призывной возраст и возможность эвакуироваться, остался при немцах в Днепропетровске, играл в оркестре на валторне. Оккупация не помешала ему жениться и завести двоих детей. А освободили его уже в Одессе. Он из той породы людей, считает Мотовилов, за которых все трудное и опасное в жизни делают другие. И воевали за него до сих пор другие, и умирали за него другие, и он даже уверен в этом своем праве.
На плацдарме все признаки отступления. Несколько спасшихся раненых пехотинцев рассказывают о мощном вражеском напоре. У Мезенцева возникает трусливое желание вернуться, пока цела переправа… Военный опыт подсказывает Мотовилову, что это всего лишь паника после взаимных перестрелок.
НП тоже брошен. Сменщик Мотовилова убит, а двое солдат убежали. Мотовилов восстанавливает связь. У него начинается приступ малярии, которой здесь страдает большинство из-за сырости и комаров. Неожиданно появившаяся Рита лечит его в окопе.
Следующие трое суток на плацдарме тишина. Выясняется, что пехотный комбат Бабин с передовой, «спокойный, упорный мужик», связан с Ритой давними прочными узами. Мотовилову приходится подавлять в себе чувство ревности: «Ведь есть же в нем что-то, чего нет во мне».
Далекий артиллерийский гул выше по течению предвещает возможный бой. Ближайший стокилометровый плацдарм уже занят немецкими танками. Идет передислокация соединений. Мотовилов посылает Мезенцева проложить связь по болоту в целях большей безопасности.
Перед танковой и пехотной атакой немцы проводят массированную артподготовку. При проверке связи погибает Шумилин, вдовец с тремя детьми, успевая лишь сообщить, что Мезенцев связь не проложил. Обстановка значительно осложняется.
Наша оборона устояла против первой танковой атаки. Мотовилову удалось устроить НП в подбитом немецком танке. Отсюда же лейтенант с напарником стреляют по танкам противника. Горит весь плацдарм. Уже в сумерках наши предпринимают контратаку. Завязывается рукопашная.
От удара сзади Мотовилов теряет сознание. Придя в себя, видит отступающих однополчан. Следующую ночь он проводит в поле, где немцы достреливают раненых. К счастью, Мотовилова отыскивает ординарец и они переходят к своим.
Ситуация критическая. От двух наших полков осталось так мало людей, что все помещаются под обрывом на берегу, в норах в откосе. Переправы нет. Командование последним боем принимает на себя Бабин. Выход один - вырваться из-под огня, смешаться с немцами, гнать не отрываясь и взять высоты!
Мотовилову поручено командование ротой. Ценой невероятных потерь наши одерживают победу. Поступает информация, что наступление велось на нескольких фронтах, война двинулась на запад и перекинулась в Румынию.
Среди всеобщего ликования на отвоеванных высотах шальной снаряд убивает Бабина на глазах у Риты. Мотовилов остро переживает и гибель Бабина, и горе Риты.
А дорога снова ведет к фронту. Получено новое боевое задание. Между прочим, в пути встречается полковой трубач Мезенцев, гордо восседающий на коне. Если Мотовилов доживет до победы, ему будет что рассказать сыну, о котором он уже мечтает.
М. В. Чудова
Список литературы
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://briefly.ru/
