Е.И.Богомолова, Т.К.Жаров, М.М.Кедрова «Пособие по литературе для слушателей подготовительных отделений высших учебных заведений – М., Высшая школа, 1986.
О некоторых особенностях системы образов, сюжета и композиции романа «Евгений Онегин»
«Евгений Онегин», несмотря на очень своеобразный, нетрадиционный для эпического произведения конец (конец «без конца»), представляет собой «целостный, замкнутый и законченный в себе художественный организм». Художественное своеобразие романа, его новаторский характер определил сам поэт. В посвящении П. А. Плетневу, которым открывается роман, Пушкин назвал его «собраньем пестрых глав». В другом месте читаем: «И даль свободного романа я сквозь магический кристалл еще не ясно различал». Заканчивая первую главу, поэт признается:
Я думал уж о форме плана И как героя назову; Покамест моего романа Я кончил первую главу; Пересмотрел все это строго: Противоречий очень много, Но их исправить не хочу.
Что значит «свободный роман»? От чего «свободный»? Как надо понимать авторское определение: «собранье пестрых глав»? Какие противоречия имеет в виду поэт, почему не хочет исправить их? Какой оказалась «форма плана», выступающая как конструктивный элемент произведения? В. Г. Белинский, имея в виду эти особенности романа, писал: «...„Онегин" со стороны формы есть произведение, в высшей степени художественное, а со стороны содержания самые его недостатки составляют его величайшие достоинства». Чтобы разобраться во всех этих особенностях романа, необходимо вчитаться в его текст, сделать некоторые наблюдения над особенностями его структуры.
Роман «Евгений Онегин» «свободен» от тех правил, по которым создавались художественные произведения во времена Пушкина, он «в противоречии» с ними. Сюжет романа включает в себя две фабульные линии: историю отношений Онегина и Татьяны, Ленского и Ольги. В плане композиционном их можно рассматривать как две параллельные событийные линии: романы героев той и другой линии не состоялись.
С точки зрения развития основного конфликта, на котором держится сюжет романа, фабульная линия Ленский - Ольга не образует своей сюжетной линии, хотя бы и побочной, поскольку их отношения не развиваются (где нет развития, движения, там нет и сюжета). Трагическая развязка, гибель Ленского, обусловлена не их отношениями. Любовь Ленского и Ольги - это эпизод, помогающий Татьяне понять Онегина. Но почему же тогда Ленский воспринимается нами как один из главных героев романа? Потому что он не только романтичный юноша, влюбленный в Ольгу. Образ Ленского - составная часть еще двух параллелей: Ленский - Онегин, Ленский - Повествователь.
Вторая сюжетно-композиционная особенность романа: главным действующим лицом в нем является Повествователь. Он дан, во-первых, как спутник Онегина, то сближающийся с ним, то расходящийся; во-вторых, как антипод Ленского-поэта, т. е. как сам поэт Пушкин, с его взглядами на русскую литературу, на собственное поэтическое творчество; в-третьих, как защитник, попечитель «Татьяны милой». Композиционно Повествователь представлен как действующее лицо лирических отступлений. Поэтому лирические отступления следует рассматривать как составную часть сюжета. Лирические отступления выполняют сюжетную функцию еще и потому, что они точно обозначают границы романного времени.
Конфликт, развитие которого составляет сюжет романа, основан на том, что Татьяна, наделенная тонкой интуицией, с первого взгляда «узнала» в Онегине человека, предназначенного ей судьбой, и полюбила его на всю жизнь. Онегин «увидел» Татьяну такой, какой она была на самом деле, только в кульминационный момент их отношений. Любовь Онегина и Татьяны развивается напряженно, драматично. В самые критические моменты их отношений Повествователь и выступает как защитник Татьяны.
Третья композиционно-сюжетная особенность романа состоит в том, что образ Повествователя раздвигает границы личного конфликта и в роман входит русская жизнь того времени во всех ее проявлениях. И если фабула романа укладывается в рамки отношений всего лишь четырех лиц, то развитие сюжета выходит за эти рамки, благодаря тому что в романе действует Повествователь.
Перечитаем роман, останавливая свое внимание на предметно-реальном содержании каждой главы и отмечая, как взаимодействуют в романе сюжет, композиция, система образов, стилевая манера.
Первая глава романа посвящена характеристике героя. Онегин едет в деревню. Автор-повествователь оставляет своего героя в пути и рассказывает: кто Онегин по своему положению в жизни и как он воспитывался; каков круг его интересов; каким был образ жизни Онегина в Петербурге; как разочаровался Онегин в светской жизни; чем занялся Онегин, разочаровавшись в свете; о своем отношении к Онегину; о приезде Онегина в деревню, о его первых деревенских впечатлениях. Таким образом, в начале романа Онегин дан на фоне петербургского большого света. Поставленный автором в самые разнообразные жизненные ситуации, он раскрывается в них полно и глубоко.
Но уже в первой главе ярко и разносторонне показано отношение к нему Повествователя. Отношение это очень сложно. Повествователь то приближает к себе Онегина, то отдаляет его от себя. Во всех случаях, когда есть опасность, что читатель воспримет Онегина как «типичного представителя» большого света, Повествователь сейчас же сближает его с собой и с передовой частью дворянской молодежи. Так, он подробнейшим образом рассказывает о читательских интересах своего спутника. На книги, которые читал Онегин, Повествователь обратит наше внимание и в последних главах романа. И здесь он хочет показать, что по кругу своих интересов Онегин принадлежал к передовой части дворянского общества. Если обратимся к реальной жизни, то вспомним, что такие же книги были в библиотеках Пушкина, Чаадаева, Катенина, братьев Тургеневых. Разумеется, Онегин в отличие от Повествователя менее глубоко и полно воспринимает эти книги: тут сказываются и личные, субъективные читательские особенности того и другого, и тот факт, что Онегин учился «понемногу чему-нибудь и как-нибудь».
Повествователь, сближая Онегина с собой рассказом о своем былом пристрастии к светским удовольствиям (строфы 29-34 - так называемое лирическое отступление), снисходительно относится к увлечению своего героя театром, балами, женщинами. И уж совсем они стали неразлучны, когда Онегин разочаровался в свете:
Условий света свергнув бремя, Как он, отстав от суеты, С ним подружился я в то время. Мне нравились его черты, Мечтам невольная преданность, Неподражательпая странность И резкий, охлажденный ум. Я был озлоблен, он угрюм; Страстей игру мы знали оба; Томила жизнь обоих нас; В обоих сердца жар угас; Обоих ожидала злоба Слепой Фортуны и людей
На самом утре наших днейИ поведав читателю в лирическом отступлении (строфы 49, 50) о своем желании «покинуть скучный брег» «неприязненной стихии», он далее говорит:
Онегин был готов со мною Увидеть чуждые страны; Но скоро были мы судьбою На долгий срок разведены.
Однако здесь уже намечается и та грань, которая разделяет их. Во-первых, разочаровавшись в свете, Онегин пытается писать, т. е. заняться каким-нибудь делом, литературной работой. Но «труд упорный ему был тошен; ничего не вышло из пера его». А Повествователь в это самое время закончил первую главу своего романа:
Покамест моего романа Я кончил первую главу; Пересмотрел все это строго: Противоречий очень много, Но их исправить не хочу. Цензуре долг свой заплачу И журналистам на съеденье Плоды трудов моих отдам. Иди же к невским берегам, Новорожденное творенье, И заслужи мне славы дань: Кривые толки, шум и брань.
Здесь - налицо «плоды трудов», причем таких, которые ввергнут автора-Повествователя в горячую литературную борьбу.
И во-вторых, нет у Онегина той тонкой восприимчивости к поэтическим сторонам жизни, какая свойственна Повествователю. Вот отношение Онегина к деревенской природе:
Два дня ему казались новы Уединенные поля, Прохлада сумрачной дубровы, Журчанье тихого ручья; На третий роща, холм и поле Его не занимали боле. А вот что говорит о деревне Повествователь: Я был рожден для жизни мирной, Для деревенской тишины; В глуши звучнее голос лирный. Живее творческие сны. (...) Цветы, любовь, деревня, праздность, Поля! я предан вам душой. Всегда я рад заметить разность Между Онегиным и мной.
Постепенно это различие будет углубляться и наиболее полно проявится в различном восприятии ими поэтической натуры Татьяны.
Так уже в первой главе романа наметился тот принцип композиционного параллелизма, который выступает не только как принцип построения романа в целом, но и как принцип группировки действующих лиц, и как принцип построения отдельного образа-персонажа, и как принцип сложения сюжета, и в известном смысле он определяет отдельные стилистические параллели.
5. Роман в стихах «Евгений Онегин». Часть 1
Человек своего круга
Обращаясь к роману в стихах «Евгений Онегин», прежде всего полезно будет напомнить, что это одно из самых сложных произведений русской литературы. Вечные разговоры о том, что ах, как Пушкин прост, как он понятен – все это, что называется, мимо. Потому что вся сложность «Онегина» выявляется даже не только исследованием, но даже просто глубоким, внимательным прочтением. И далеко не первым. А поверхность действительно, быть может, общепонятна, и в этом одна из сторон великой популярности Пушкина.
История создания романа восходит к кишиневской ссылке, к поздней весне 1823 года. Я люблю представлять себе, как однажды майской ночью Пушкину явился герой, Онегин, и стал его спутником на долгие-долгие годы, почти на десятилетие. Почему это произошло? Наверное, потому что здесь большую роль играли обстоятельства ссылки.
У Пушкина не было круга общения в Кишиневе. Ему приходилось жить среди кишиневских чиновников, круг соображения которых был весьма узок и малоинтересен, переписка была затруднена. И, видимо, Пушкин придумал себе собеседника, человека своего круга из Петербурга, которому можно было доверять свои мысли, чувствования, свои соображения. Не будем настаивать на том, что это единственная причина появления Онегина в пушкинском кругу, но не исключено, что это одна из главных причин, один из главных мотивов.
Вот в первой главе как возникает Онегин? Как собеседник Пушкина. И, видимо, это собеседничество продолжается и дальше, и в Кишиневе, и в Одессе, и в Михайловском.
И с этой точки зрения, может быть, даже не так важно общераспространенное соображение Белинского из школьной программы о том, что «Евгений Онегин» – это у нас энциклопедия русской жизни. Но ведь что такое энциклопедия? Это собрание хорошо проверенных, общезначимых, общераспространенных сведений. И достаточно статичное собрание. Именно этого нельзя сказать об «Онегине». Потому что независимо от своего состояния, своего положения в творчестве и русской культуре это далеко не статичная вещь, которая все время поворачивается к нам разными сторонами своих смыслов.
Русское время
Ну, вот простейший вопрос: на протяжении последних полутора сотен лет люди задаются совершенно смешным вопросом, сколько лет Онегину, какого он года рождения? И даже очень серьезные исследователи занимаются чисто хронологическими подсчетами. Да Онегину ровно столько лет, сколько нужно в этот момент Пушкину! Т.е. речь идет не о конкретном отрезке времени между, скажем, 1819 годом и 1825, 1827. Речь идет не об исторической хронологии «Онегина», а о гораздо более серьезной вещи: о русской истории.
Ведь если даже принять «Онегина» как энциклопедию, то он ведь и историческая энциклопедия, далеко не замыкаемая в хронологические рамки формального действия, формальной фабулы. И тогда мы вдруг замечаем, что онегинский брегет в Петербурге звучит тогда же, когда дева прядет при лучине в деревенской избе, что поклонник Канта Ленский проводит вечер у провинциального русского самовара, что «негоциантка молодая» слушает Россини тогда, когда мужики справляют церковный праздник в деревне. Т.е. оказывается, что вся русская история спрессована именно в «Онегине».
В одном из своих писем Пушкин даже прямо пишет, что «нет ничего более похожего на русскую деревню XVII века, чем русская деревня века XIX. Тот же ветхий забор, та же сосна, это тавро северной природы, тот же снег, дождь, метель – все то же самое». Т.е. русское время как бы отчасти стоит на месте. И с этой точки зрения «Онегин» как раз и есть памятник этой медленности России, этого жития по другим канонам, по другому темпу. И вот поэтому из романа исчезают конкретные события времени.
Ну хорошо, во времена действия «Онегина» происходит, например, бунт Семеновского полка или, например, революция в Испании. Ничего этого нет. И когда речь идет о Парни, о генерале Жомини, о других каких-то персонах и реалиях, то, в общем, они выходят за пределы романа и становятся отдельными лирическими выплесками. И это тоже один из признаков того, что здесь происходит. И оказывается, что «Онегин» – это случай естественного движения человеческих характеров, на которые никак не действуют внешние большие исторические события.
По законам большой истории
Если бы этим исчерпывалась суть дела, то «Онегин» стал бы просто провинциальным анекдотом, каких много. Если излагать фабулу «Онегина», то ничего проще или даже, если угодно, пошлее не будет. Два человека встретились, и их роман не состоялся, потому что сначала была отвергнута она, а потом был отвергнут он, чего проще. Но ведь роман-то не об этом!
Роман-то ведь приводит нас действительно к такой глубине русской истории, которую трудно подозревать даже в исторических трудах. Нетрудно заметить, что провинциальные анекдот, рассказанный в «Онегине», бытовой, жизненный случай, построен по законам большой истории. И проговорки здесь иногда очень странные, иногда выглядят случайными, но тем не менее очень важны. Вот мы, например, спокойно читаем о матери Татьяны, старшей Лариной, что она научается «супругом самодержавно управлять». Конечно, здесь есть поэтический образ, она никакая не самодержица, но тем не менее слово сказано. И вот уже оказывается, что русское помещичье имение есть аналогия страны, государства, державы.
Когда Онегин «ярем барщины старинной оброком легким» заменяет, в этом ведь тоже есть некая общественная, если угодно, державная сторона. И так далее, и так далее. И здесь важно понять, что, скажем, когда Онегин совершает свою «государственную», «общественную» реформу, все окрестные помещики прекращают дружбу с ним. «Увидев в этом страшный вред, его расчетливый сосед»… Ну, и так далее. Т.е. получается, что взаимоотношения помещиков становятся некоторой аналогией международных отношений, если угодно. Т.е. большая международная история разыгрывается на частном случае маленького имения.
И здесь Пушкин, я бы сказал, даже не во всем оригинален. Дело в том, что «Онегин» начинается тогда, когда Пушкин еще под большим обаянием французской культуры, когда он большой поклонник французской энциклопедии Дидро и Д’Аламбера. А вот в этой энциклопедии, среди других статей, очень хорошо известных Пушкину, есть статья под названием «Политическая власть», где Дидро рассказывает о том, что международная история, большая история страны, очень часто строится как история семейная, история отдельного человека.
Т.е. Дидро пишет о том, что короли, папы, великие исторические деятели живут по тем же законам, что и частные люди, а потому и история страны всегда тоже есть естественная история, аналогия того, что происходит в частной жизни человека. И приводит в пример беседу Генриха IV, французского короля, с подданными, которая происходит как беседа отца с детьми.
То же самое и в русской истории. И когда Пушкин рассказывает о том, как все дружбу прекратили с Онегиным, это, несмотря на понятное преувеличение, можно полагать, скажем, аналогией континентальной блокады, в которую попадает Англия во время наполеоновских войн. «Все дружбу прекратили с ним» – вот вам блестящая изоляция. Все это – другое и о другом, но тем не менее так это и строится.
И, может быть, единственным персонажем «Онегина», кто живет по другим законам, кто не поддерживает вот этой державной стороны отношений между людьми, является Татьяна. Мы помним, что «с послушной куклою дитя // приготовляется шутя // к приличию – закону света», а вот Татьяна в куклы не играла. Т.е. она к этим отношениям сразу не готова и не имеет никакого отношения.
А вот как раз Евгений антипод в данном случае, Онегин играет в наполеоновскую куклу – «столбик с куклою чугунной» у него стоит на столе, и этим определяется его отношение к миру, к государству, к международным отношениям. Т.е. они противоположны с самого начала по характеру своего воспитания. И совершенно ясно, что роман не склеивается, не складывается.
Отсылки к легенде Иоганна Шписа о Фаусте
«Онегин» – весьма многослойный рассказ. Он далеко не исчерпывается поверхностью того, о чем рассказывается, об этом уже шла речь. Но вот возьмем самое его начало. Все его знают. «Мой дядя самых честных правил, // Когда не в шутку занемог»… и т.д. «Так думал молодой повеса, // летя в пыли на почтовых»… Для того чтобы понять всю сложность «Онегина», достаточно будет привести хотя бы этот пример. Ведь в этих строчках очень много заимствований из русской и мировой культуры. Ну, довольно хорошо известно, что строчка стоит отчасти на басне Крылова, в которой осел «был самых честных правил…», что уже некоторым образом намекает на недалекий ум дяди.
Басню «Осел и мужик» мы находим во всех комментариях, но вот что еще интересно: оказывается, в этих строчках мерцает «Фауст». Но «Фауст» не тот, что сочинен Гёте, а легенда о Фаусте, средневековая легенда Германии. В конце XVI века Иоганн Шпис издал по-немецки легенду о докторе Фаусте, чародее и чернокнижнике, продавшем душу дьяволу. И эта легенда, которая, кстати, стоит у Пушкина на книжной полке в его кабинете на Мойке, хорошо знакома поэту.
И вот смысл начала немецкой легенды. У студента Фауста, который еще ни в чем не грешен, не повинен, есть, оказывается, дядя, который в самом начале умирает. И Фауст мчится, чтобы вступить в наследство. Но, кажется, в отличие от Онегина он застает дядю живым и наследует его дом. И дальше все действие этой легендарной драмы разворачивается именно в доме этого благочестивого дяди, который наследует Фауст. Именно туда он вызывает чертей, именно там ставит свои безбожные опыты и ведет образ жизни, невозможный в той среде, в которой он существует. И в легенде буквально есть строчка о соседях Фауста. «Все дружбу прекратили с ним» – это не только цитата из «Онегина», это еще и исходная ситуация немецкой средневековой легенды о Фаусте. И это один из многих, многих примеров.
Оказывается, что «Онегин» вбирает в себя едва ли не всю европейскую, а может быть, и мировую культуру. Достаточно сказать, что в черновиках «Фауста», например, упоминается Конфуций, который учит «молодость и старость уважать». Достаточно сказать, что речь идет о наполеоновских войнах, о шляпе «боливар», которая ведет нас к Латинской Америке, или, по тогдашней терминологии, к Испанской Америке, и т.д. Т.е. роман оказывается энциклопедией далеко не только русской жизни. Это скорее зеркало культуры по срезу начала XIX века. И очень многое из античной мифологии, из средневековой истории мы получаем не прямо, а именно из «Онегина», потому что он нам гораздо доступнее, чем та великая культура на разных языках, которой пользуется Пушкин.
Отсылки к «Истории Петра» Голикова
Вот еще один пример. В «Онегине» есть некое вставное действие под названием «Альбом Онегина». Текст, который в этой строфе, воспроизведен в черновиках «Онегина» дважды. И там есть, в частности, и такая строфа, которая как бы направлена на оправдание образа жизни Онегина. Там сказано, что происходит: «…Пылких душ неосторожность // Самолюбивую ничтожность // Иль оскорбляет, иль смешит, // Что ум, любя простор, теснит…». И это как раз и есть позиция Онегина по отношению к свету, и петербургскому, и уездному. И очень интересно наблюдать, как строится эта история. Откуда вдруг Онегин становится носителем ума, который теснит глупых современников, недалеких людей вокруг?
И как только мы ставим этот вопрос, мы сразу приходим к русской истории. Пушкин хорошо знал многотомник Голикова «История Петра», у нас еще пойдет о нем речь. И вот там есть эпизод вражды между Петром Великим и адмиралом Кикиным, вице-президентом Морской коллегии. Не будем вдаваться в то, чем провинился Кикин перед Петром, там есть все, начиная от участия в деле царевича Алексея и кончая воровством на хлебных подрядах. Кикин – фигура очень противоречивая, и наряду с политическими провинностями у него есть и просто уголовные. Короче говоря, Петр его сначала милует, потом сажает второй раз, и вот накануне казни этого Кикина Петр приходит к нему в тюрьму и спрашивает: «Зачем ты пошел против меня? Чего тебе не хватало? Высокая должность, большое жалование, почет, ордена, имения. Почему?» Петру хочется узнать причину этой вражды. И Кикин ему отвечает: «Дело в том, что ум простор любит, а около тебя ему было тесно». Вот причина, по которой Кикин выступил против Петра.
Не надо думать, что Пушкин здесь становится на сторону Кикина против государя. Нет. Здесь гораздо интереснее противостояние двух крупных исторических фигур, у каждой из которых своя правда. И вот правда Кикина состоит в том, что ему нужна та самая свобода, которой на Руси не было, нет и еще не скоро будет, если будет вообще. Вот это обстоятельство наполняет, казалось бы, простое неприятие Онегина его окружением опять-таки историческим глубоким смыслом. И вот здесь действительно возникает русская история в самом концентрированном виде, разыгранная на, казалось бы, внеисторических персонах.
Библейские мотивы
Очень часто «Онегин» построен на библейских мотивах. Ну, вот со времен школьной программы, которую мы проходили по литературе, я знаю, что в «Онегине» очень часто предъявляются прекрасные пейзажные куски, и это трудно отрицать. Например, он описывает Михайловское. Я помню, как мы заучивали наизусть в школе: «Но там и я свой след оставил, // Там, ветру в дар, на темну ель // Повесил звонкую свирель». И вот было представление о лесных массивах Михайловского, о ветре, о реке Сороти, которая упоминается в этой же строфе. А между тем смысл-то совсем не в этом!
Смысл в том, что в одном из псалмов есть эпизод о вавилонском пленении избранного народа. И там поэты народа сидят при реках вавилонских и не могут петь, потому что это неволя, а поэты не могут петь в неволе. И это так называемый «плач на реках вавилонских», упоминаемый в одном из писем Пушкина из Кишинева. Таким образом, Михайловское и история о том, что мы вешаем свою свирель – но не арфу древнюю, а свою русскую свирель на русскую же ель – это просто образ неволи, ссылки. А нам, детям, рассказывают о пейзажной лирике. Вот вам дистанция между значением «Евгением Онегиным» и его восприятием даже в учебной программе. Это обстоятельство преследует каждого, кто более или менее внимательно читает «Онегина» и ищет некие связи текста с мировой культурой.
«Бранил Гомера, Феокрита»
Очень интересно следить за рассказом Пушкина о своем герое. Вот Онегин первой главы. Он, так сказать, полузнайка, он хранит «молчанье в важном споре», пока не выяснена фактическая сторона дела, и только тогда вмешивается в спор. Все понятно. И, казалось бы, так же легко проходят строки о его суждении о древности. Все хорошо помнят, это учили наизусть: «Бранил Гомера, Феокрита; // Зато читал Адама Смита // И был глубокой эконом, // То есть умел судить о том, // Как государство богатеет…» и т.д. Но вот «бранил Гомера, Феокрита». Отчего вдруг такая нелюбовь Пушкина к Гомеру и сладостному пасторальному Феокриту? Древние поэты, к которым, казалось бы, у Онегина не могло быть никаких претензий. Их и нет, потому что вся строфа не об этом.
История этой строфы возвращает нас от онегинских времен к 1809 году, когда с подачи реформатора Сперанского Александр I подписывал так называемый «Указ об экзаменах». Только что были созданы русские университеты, и по этому указу человек, который претендовал на высокую должность 6-го класса и выше, коллежский асессор , должен был либо положить на стол диплом об окончании университета, русского или зарубежного, или же сдать экзамен за курс университета.
В этом указе было очень большое ущемление чиновничества: выше 6-го класса без университетского диплома ни шагу. И антагонистом Сперанского был Карамзин, который полагал, что это невозможное требование, потому что надо знать свое дело, свои налоги или свои специальные знания в той или иной области, в войне, во флоте и т.д., а общее образование не нужно. Вот две позиции.
Пушкин очень хорошо знал всю эту историю с экзаменами, потому что и сам служил после лицея, и он даже в «Путешествии в Арзрум» выявляет тонкости обращения чиновничества с этим указом, потому что на Кавказе, где не было университетов, этот указ не действовал, и ездили за карьерой на Кавказ, о чем он и пишет. Но что любопытно: Карамзин полагал, что достаточно знать узкое дело вне университетских дипломов. И в одном из его пассажей, направленных против Сперанского, в «Записке о древней и новой России», он прямо пишет – что же теперь получается, какой-нибудь надзиратель в сумасшедшем доме, имеющий классный чин, должен знать пифагорову фигуру или свойства кислорода? А какой-нибудь маленький губернский чиновник теперь должен учить Гомера и Феокрита?
Т.е. оказывается, Пушкин демонстрирует не просто знание этого указа Александра I, но еще и две позиции выявляются по поводу того, что должен знать чиновник, т.е. как разделять русское просвещение среди чиновников и дворянских недорослей. И, кстати, Пушкин даже демонстрирует знание того, как чиновники обходили этот указ Александра. Вот на Кавказе университета не было, если ты выслужил на Кавказе несколько лет, то ты можешь получить чин 6-го класса без экзамена и возвратиться в Россию – это Пушкин знает. И вот все это стоит за этими строчками: «бранил Гомера, Феокрита…». Нам-то кажется, что это просто момент онегинского невежества, а это остроактуальная ситуация.
«Евгений Онегин» как телесериал
Онегинская традиция живет сегодня в самых разнообразных, иногда совершенно неожиданных формах. В истории романа в стихах исследователи отмечают некую прерывность, некую дискретность выхода отдельных глав к читателю. Ну вот первая глава была опубликована отдельной брошюрой в 1825 году, мгновенно разошлась, стала предметом обсуждений. А следующая глава вышла на год позже, еще следующая на полтора года и т.д. и т.д. То есть все те традиционные восемь глав, которые мы знаем, выходили на протяжении второй половины двадцатых годов, начала тридцатых, когда и было прервано все это.
И здесь возник очень интересны эффект. По выходе очередной главы остро заинтересованные читатели обсуждали каждую вышедшую песнь, как отдельное произведение. И у них была полная возможность обращаться к автору, беседовать с ним об этом, советовать. Ну вот, например, известно, что в одной из дворянских усадеб к Пушкину подошла взрослая барышня и сказала: «Александр Сергеевич, для чего Вы убили Ленского? Моя сестра сегодня всю ночь проплакала. Ну нельзя так!»
«А что бы Вы сделали?» – спросил Пушкин. «Неет, я бы, конечно, поступила иначе. Я бы не стала убивать Ленского. Я бы, например, ранила Онегина, а Татьяна бы за ним ухаживала. Они полюбили бы друг друга, и кончилось бы свадьбой.» То есть персонажи романа как бы жили рядом с читателями и вместе с ними. Кстати сказать, Пушкин ведь последовал совету барышни, но только уже не в «Евгении Онегине», а в «Капитанской дочке», где на дуэли Гринев ранен, и Маша за ним ухаживает, и кончается все свадьбой. Нельзя гарантировать, что это исполнение совета барышни, но может быть какой-то составляющей этой истории и был <тот> разговор Пушкина.
Сегодня то, о чем идет речь, выражено в нашей культуре совершенно иначе. Речь идет о больших телевизионных сериалах вроде «Санта Барбары», где тоже одно действие от другого отделено неким временем, и за это время зритель что-то забывает, что-то ему врезается в память накрепко, идут обсуждения и, самое интересное, идут прогнозы как будет развиваться действие. Это очень хорошо известно не только киноведам, но и всей публике. Только вот никто не связывает это с традицией романа в стихах, с традицией Пушкина, который это все и начал в нашей литературе.
Дело ведь идет о том, чтобы отделить один эпизод от другого каким-то реальным временем, в которое и виденное преображается и то, что еще предстоит увидеть, прогнозируется. То есть между высокими искусством пушкинского романа в стихах и, так сказать, низким искусством телевизионного сериала возникает очень инетерсная перекличка, очень славные сходства, которые нуждаются, во-первых, в понимании, а, во-вторых, и в дальнейшем осмыслении.
Коллежский асессор – должность 8-го класса. (Прим. ред.)
Литература
- Альми И.Л. Статьи о поэзии и прозе. Кн. 1. Владимир, 1998, с.48 – 86. – Из содерж.: Сентенция как речевой жанр в структуре романа «Евгений Онегин». Татьяна в кабинете Онегина. Приём перенесения вставок в романтических поэмах и в романе «Евгений Онегин».
- Баевский В.С. Тематическая композиция «Евгения Онегина» (природа и функции тематических повторов) // Пушкин. Исследования и материалы. Т., Х111. Л., «Наука», 1989 с. 33 – 44.
- Бонди С. Новые страницы Пушкина. Стихи, проза, письма. М., Книга, 2012. 209 с.
- Васильев Н. Л. Из наблюдений над рифмами в романе А.С. Пушкина «Евгений Онегин» // Болдинские чтения, Большое Болдино, 2012, с. 107 – 120.
- Глушкова Т. Искушение счастьем. Национально-духовный идеал в «Евгении Онегине». //. Московский пушкинист. Ежегодный сборник. Сост. В.С. Непомнящий. М., Наследие, 2000, с. 303 – 251.
- Кошелев В.А. «Онегина воздушная громада». Монография. Изд. 2-ое. Большое Болдино – Арзамас, АГПИ, 2009. 382 с.
- Листов В.С. Интерференция голоса автора и голоса героя в «Евгении Онегине» и «Капитанской дочке» // Болдинские чтения, Большое Болдино, 2014, с. 113 – 130.
- Листов В.С. К истолкованию содержания пушкинского четверостишия «Он видит башню Годунова» в черновой строфе «Отрывков из путешествия Онегина» // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2013, № 1, часть 2. С. 151 – 156.
- Лотман Ю.М. Пушкин. Биография писателя. Статьи и заметки 1960 – 1990. «Евгений Онегин». Комментарий. СПб, Искусство, 1995. 847 с.
- Маркович В.М. О значении «одесских строф» в «Евгении Онегине». // Пушкин и другие. Сб. статей к 60-летию проф. С.А. Фомичева. Новгород, НовГУ им. Ярослава Мудрого, с. 80 – 92.
- Михайлова Н.М. «Собранье пёстрых глав». М., Имидж, 1994. 191 с.
- Набоков В.В. Комментарий к роману А.С. Пушкина «Евгений Онегин». Перевод с английского. СПб, «Искусство», «Набоковский фонд», 1998. 928 с.
- Онегинская энциклопедия. В 2 тт. Т.1 (А-К). Т. 2 (Л-Я, А-Z); Под общ. редакцией Н.И. Михайловой. М., Русский путь, 1999, 2004. Т. 1 – 576 с.; Т. 2 – 339 с.
- Попович Т. Внутренняя и внешняя хронология текста «Евгения Онегина» А.С. Пушкина. // Болдинские чтения, Большое Болдино, 2013, с. 149 – 160.
- Ростова Н.В. Дискретность первой публикации «Евгения Онегина» и некоторые особенности современного телевидения. // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского, 2013, № 1. с. 136 – 142.
- Сидяков Л.С. «Евгений Онегин», «Цыганы» и «Граф Нулин» (К эволюции пушкинского стихотворного повествования. //Пушкин. Исследования и материалы. Т. VIII. Л. , Наука, 1978, с. 5-21.
- Тойбин И.М. «Евгений Онегин»: поэзия и история. // Пушкин. Исследования и материалы. Т. 1Х. Л., Наука, 1979. с. 83-99.
- Тархов А.Е. Комментарий.// Пушкин А.С. «Евгений Онегин». Роман в стихах. М., 1970, с. 200 – 239.
- Томашевский Б.В. Десятая глава «Евгения Онегина». // Литературное наследство, М, Журнально-газетное объединение, 1934, с 397 -420. Репринт: М., ИМЛИ, - Наследие -1977. 760 с.
- Чудаков А. К проблеме тотального комментария «Евгения Онегина» // Пушкинский сборник. М., Три квадрата, 2005, с. 210 – 237.
- Эткинд Е.Г. Рецепция Пушкина … Слева направо. «Евгений Онегин»: История его интерпретаций в советскую эпоху. Социологизм. Божественный глагол. Историко-социологический метол. Онегин и декабристы. Антиреволюционность Онегина.. «Евгений Онегин» как христианский текст. Внутри авторской души…/ / Эткинд Е.Г. Божественный глагол. Пушкин, прочитанный в России во Франции. М. Языки русской культуры, 1999, с. 455 – 469.
И жить торопится, и чувствовать спешит.
Князь Вяземский Эпиграф взят из стихотворения П. А. Вяземского «Первый снег».
«Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Он уважать себя заставил
И лучше выдумать не мог.
Его пример другим наука;
Но, боже мой, какая скука
С больным сидеть и день и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!
Какое низкое коварство
Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же черт возьмет тебя!»
Так думал молодой повеса,
Летя в пыли на почтовых,
Всевышней волею Зевеса
Наследник всех своих родных. -
Друзья Людмилы и Руслана!
С героем моего романа
Без предисловий, сей же час
Позвольте познакомить вас:
Онегин, добрый мой приятель,
Родился на брегах Невы,
Где, может быть, родились вы
Или блистали, мой читатель;
Там некогда гулял и я:
Но вреден север для меня Писано в Бесарабии. .
Служив отлично-благородно,
Долгами жил его отец,
Давал три бала ежегодно
И промотался наконец.
Судьба Евгения хранила:
Сперва Madame за ним ходила,
Потом Monsieur ее сменил;
Ребенок был резов, но мил.
Monsieur l’Abbe€, француз убогой,
Чтоб не измучилось дитя,
Учил его всему шутя,
Не докучал моралью строгой,
Слегка за шалости бранил
И в Летний сад гулять водил.
Когда же юности мятежной
Пришла Евгению пора,
Пора надежд и грусти нежной,
Monsieur прогнали со двора.
Вот мой Онегин на свободе;
Острижен по последней моде;
Как dandy Dandy, франт. лондонский одет -
И наконец увидел свет.
Он по-французски совершенно
Мог изъясняться и писал;
Легко мазурку танцевал
И кланялся непринужденно;
Чего ж вам больше? Свет решил,
Что он умен и очень мил.
Мы все учились понемногу
Чему-нибудь и как-нибудь,
Так воспитаньем, слава богу,
У нас немудрено блеснуть.
Онегин был, по мненью многих
(Судей решительных и строгих),
Ученый малый, но педант Педант – здесь: «человек, выставляющий напоказ свои знания, свою ученость, с апломбом, судящий обо всем». (Словарь языка А. С. Пушкина.) .
Имел он счастливый талант
Без принужденья в разговоре
Коснуться до всего слегка,
С ученым видом знатока
Хранить молчанье в важном споре
И возбуждать улыбку дам
Огнем нежданных эпиграмм.
Латынь из моды вышла ныне:
Так, если правду вам сказать,
Он знал довольно по-латыни,
Чтоб эпиграфы разбирать,
Потолковать об Ювенале,
В конце письма поставить vale Vale – будь здоров ( лат. ). ,
Да помнил, хоть не без греха,
Из Энеиды два стиха.
Он рыться не имел охоты
В хронологической пыли
Бытописания земли;
Но дней минувших анекдоты,
От Ромула до наших дней,
Хранил он в памяти своей.
Высокой страсти не имея
Для звуков жизни не щадить,
Не мог он ямба от хорея,
Как мы ни бились, отличить.
Бранил Гомера, Феокрита;
Зато читал Адама Смита
И был глубокий эконом,
То есть умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота ему,
Когда простой продукт имеет.
Отец понять его не мог
И земли отдавал в залог.
Всего, что знал еще Евгений,
Пересказать мне недосуг;
Но в чем он истинный был гений,
Что знал он тверже всех наук,
Что было для него измлада
И труд, и мука, и отрада,
Что занимало целый день
Его тоскующую лень, -
Была наука страсти нежной,
Которую воспел Назон,
За что страдальцем кончил он
Свой век блестящий и мятежный
В Молдавии, в глуши степей,
Вдали Италии своей.
……………………………………
……………………………………
……………………………………
Как рано мог он лицемерить,
Таить надежду, ревновать,
Разуверять, заставить верить,
Казаться мрачным, изнывать,
Являться гордым и послушным,
Внимательным иль равнодушным!
Как томно был он молчалив,
Как пламенно красноречив,
В сердечных письмах как небрежен!
Одним дыша, одно любя,
Как он умел забыть себя!
Как взор его был быстр и нежен,
Стыдлив и дерзок, а порой
Блистал послушною слезой!
Как он умел казаться новым,
Шутя невинность изумлять,
Пугать отчаяньем готовым,
Приятной лестью забавлять,
Ловить минуту умиленья,
Невинных лет предубежденья
Умом и страстью побеждать,
Невольной ласки ожидать,
Молить и требовать признанья,
Подслушать сердца первый звук,
Преследовать любовь и вдруг
Добиться тайного свиданья…
И после ей наедине
Давать уроки в тишине!
Как рано мог уж он тревожить
Сердца кокеток записных!
Когда ж хотелось уничтожить
Ему соперников своих,
Как он язвительно злословил!
Какие сети им готовил!
Но вы, блаженные мужья,
С ним оставались вы друзья:
Его ласкал супруг лукавый,
Фобласа давний ученик,
И недоверчивый старик,
И рогоносец величавый,
Всегда довольный сам собой,
Своим обедом и женой.
……………………………………
……………………………………
……………………………………
Бывало, он еще в постеле:
К нему записочки несут.
Что? Приглашенья? В самом деле,
Три дома на вечер зовут:
Там будет бал, там детский праздник.
Куда ж поскачет мой проказник?
С кого начнет он? Всё равно:
Везде поспеть немудрено.
Покамест в утреннем уборе,
Надев широкий боливар Шляпа а la Bolivar. ,
Онегин едет на бульвар,
И там гуляет на просторе,
Пока недремлющий брегет
Не прозвонит ему обед.
Уж темно: в санки он садится.
«Пади, пади!» – раздался крик;
Морозной пылью серебрится
Его бобровый воротник.
К Talon Известный ресторатор. помчался: он уверен,
Что там уж ждет его Каверин.
Вошел: и пробка в потолок,
Вина кометы брызнул ток;
Пред ним roast-beef Roast-beef (ростбиф) – мясное блюдо английской кухни. окровавленный
И трюфли, роскошь юных лет,
Французской кухни лучший цвет,
И Страсбурга пирог нетленный
Меж сыром лимбургским живым
И ананасом золотым.
Еще бокалов жажда просит
Залить горячий жир котлет,
Но звон брегета им доносит,
Что новый начался балет.
Театра злой законодатель,
Непостоянный обожатель
Почетный гражданин кулис,
Онегин полетел к театру,
Где каждый, вольностью дыша,
Готов охлопать entrechat entrechat (антраша) – фигура в балете ( фр.). ,
Обшикать Федру, Клеопатру,
Моину вызвать (для того,
Чтоб только слышали его).
Волшебный край! там в стары годы,
Сатиры смелый властелин,
Блистал Фонвизин, друг свободы,
И переимчивый Княжнин;
Там Озеров невольны дани
Народных слез, рукоплесканий
С младой Семеновой делил;
Там наш Катенин воскресил
Корнеля гений величавый;
Там вывел колкий Шаховской
Своих комедий шумный рой,
Там и Дидло Черта охлажденного чувства, достойная Чальд-Гарольда. Балеты г. Дидло исполнены живости воображения и прелести необыкновенной. Один из наших романтических писателей находил в них гораздо более поэзии, нежели во всей французской литературе. венчался славой,
Там, там под сению кулис
Младые дни мои неслись.
Мои богини! что вы? где вы?
Внемлите мой печальный глас:
Всё те же ль вы? другие ль девы,
Сменив, не заменили вас?
Услышу ль вновь я ваши хоры?
Узрю ли русской Терпсихоры
Душой исполненный полет?
Иль взор унылый не найдет
Знакомых лиц на сцене скучной,
И, устремив на чуждый свет
Разочарованный лорнет,
Веселья зритель равнодушный,
Безмолвно буду я зевать
И о былом воспоминать?
Театр уж полон; ложи блещут;
Партер и кресла, всё кипит;
В райке нетерпеливо плещут,
И, взвившись, занавес шумит.
Блистательна, полувоздушна,
Смычку волшебному послушна,
Толпою нимф окружена,
Стоит Истомина; она,
Одной ногой касаясь пола,
Другою медленно кружит,
И вдруг прыжок, и вдруг летит,
Летит, как пух от уст Эола;
То стан совьет, то разовьет,
И быстрой ножкой ножку бьет.
Всё хлопает. Онегин входит,
Идет меж кресел по ногам,
Двойной лорнет скосясь наводит
На ложи незнакомых дам;
Все ярусы окинул взором,
Всё видел: лицами, убором
Ужасно недоволен он;
С мужчинами со всех сторон
Раскланялся, потом на сцену
В большом рассеянье взглянул,
Отворотился – и зевнул,
И молвил: «Всех пора на смену;
Балеты долго я терпел,
Но и Дидло5) мне надоел».
Еще амуры, черти, змеи
На сцене скачут и шумят;
Еще усталые лакеи
На шубах у подъезда спят;
Еще не перестали топать,
Сморкаться, кашлять, шикать, хлопать;
Еще снаружи и внутри
Везде блистают фонари;
Еще, прозябнув, бьются кони,
Наскуча упряжью своей,
И кучера, вокруг огней,
Бранят господ и бьют в ладони:
А уж Онегин вышел вон;
Домой одеться едет он.
Изображу ль в картине верной
Уединенный кабинет,
Где мод воспитанник примерный
Одет, раздет и вновь одет?
Всё, чем для прихоти обильной
Торгует Лондон щепетильный
И по Балтическим волнам
За лес и сало возит нам,
Всё, что в Париже вкус голодный,
Полезный промысел избрав,
Изобретает для забав,
Для роскоши, для неги модной, -
Всё украшало кабинет
Философа в осьмнадцать лет.
Янтарь на трубках Цареграда,
Фарфор и бронза на столе,
И, чувств изнеженных отрада,
Духи в граненом хрустале;
Гребенки, пилочки стальные,
Прямые ножницы, кривые,
И щетки тридцати родов
И для ногтей, и для зубов.
Руссо (замечу мимоходом)
Не мог понять, как важный Грим
Смел чистить ногти перед ним,
Красноречивым сумасбродом Tout le monde sut qu’il mettait du blanc; et moi, qui n’en croyais rien, je commenзai de le croire, non seulement par l’embellissement de son teint et pour avoir trouve€ des tasses de blanc sur sa toilette, mais sur ce qu’entrant un matin dans sa chambre, je le trouvai brossant ses ongles avec une petite vergette faite exprиs, ouvrage qu’il continua fiиrement devant moi. Je jugeai qu’un homme qui passe deux heures tous les matins а brosser ses ongles, peut bien passer quelques instants а remplir de blanc les creux de sa peau. Confessions J. J. Rousseau
Все знали, что он употребляет белила; и я, совершенно этому не веривший, начал догадываться о том не только по улучшению цвета его лица или потому, что находил баночки из-под белил на его туалете, но потому, что, зайдя однажды утром к нему в комнату, я застал его за чисткой ногтей при помощи специальной щеточки; это занятие он гордо продолжал в моем присутствии. Я решил, что человек, который каждое утро проводит два часа за чисткой ногтей, может потратить несколько минут, чтобы замазать белилами недостатки кожи. («Исповедь» Ж.-Ж. Руссо) (фр.).
Грим опередил свой век: ныне во всей просвещенной Европе чистят ногти особенной щеточкой.
Защитник вольности и прав
В сем случае совсем неправ.
Быть можно дельным человеком
И думать о красе ногтей:
К чему бесплодно спорить с веком?
Обычай деспот меж людей.
Второй Чадаев, мой Евгений,
Боясь ревнивых осуждений,
В своей одежде был педант
И то, что мы назвали франт.
Он три часа по крайней мере
Пред зеркалами проводил
И из уборной выходил
Подобный ветреной Венере,
Когда, надев мужской наряд,
Богиня едет в маскарад.
В последнем вкусе туалетом
Заняв ваш любопытный взгляд,
Я мог бы пред ученым светом
Здесь описать его наряд;
Конечно б, это было смело,
Описывать мое же дело:
Но панталоны, фрак, жилет,
Всех этих слов на русском нет;
А вижу я, винюсь пред вами,
Что уж и так мой бедный слог
Пестреть гораздо б меньше мог
Иноплеменными словами,
Хоть и заглядывал я встарь
В Академический Словарь.
У нас теперь не то в предмете:
Мы лучше поспешим на бал,
Куда стремглав в ямской карете
Уж мой Онегин поскакал.
Перед померкшими домами
Вдоль сонной улицы рядами
Двойные фонари карет
Веселый изливают свет
И радуги на снег наводят;
Усеян плошками кругом,
Блестит великолепный дом;
По цельным окнам тени ходят,
Мелькают профили голов
И дам и модных чудаков.
Вот наш герой подъехал к сеням;
Швейцара мимо он стрелой
Взлетел по мраморным ступеням,
Расправил волоса рукой,
Вошел. Полна народу зала;
Музыка уж греметь устала;
Толпа мазуркой занята;
Кругом и шум и теснота;
Бренчат кавалергарда шпоры;
Летают ножки милых дам;
По их пленительным следам
Летают пламенные взоры,
И ревом скрыпок заглушен
Ревнивый шепот модных жен.
Во дни веселий и желаний
Я был от балов без ума:
Верней нет места для признаний
И для вручения письма.
О вы, почтенные супруги!
Вам предложу свои услуги;
Прошу мою заметить речь:
Я вас хочу предостеречь.
Вы также, маменьки, построже
За дочерьми смотрите вслед:
Держите прямо свой лорнет!
Не то… не то, избави Боже!
Я это потому пишу,
Что уж давно я не грешу.
Увы, на разные забавы
Я много жизни погубил!
Но если б не страдали нравы,
Я балы б до сих пор любил.
Люблю я бешеную младость,
И тесноту, и блеск, и радость,
И дам обдуманный наряд;
Люблю их ножки; только вряд
Найдете вы в России целой
Три пары стройных женских ног.
Ах! долго я забыть не мог
Две ножки… Грустный, охладелый,
Я всё их помню, и во сне
Они тревожат сердце мне.
Когда ж и где, в какой пустыне,
Безумец, их забудешь ты?
Ах, ножки, ножки! где вы ныне?
Где мнете вешние цветы?
Взлелеяны в восточной неге,
На северном, печальном снеге
Вы не оставили следов:
Любили мягких вы ковров
Роскошное прикосновенье.
Давно ль для вас я забывал
И жажду славы и похвал,
И край отцов, и заточенье?
Исчезло счастье юных лет,
Как на лугах ваш легкий след.
Дианы грудь, ланиты Ланиты – щеки (устар.). Флоры
Прелестны, милые друзья!
Однако ножка Терпсихоры
Прелестней чем-то для меня.
Она, пророчествуя взгляду
Неоцененную награду,
Влечет условною красой
Желаний своевольный рой.
Люблю ее, мой друг Эльвина,
Под длинной скатертью столов,
Весной на мураве лугов,
Зимой на чугуне камина,
На зеркальном паркете зал,
У моря на граните скал.
Я помню море пред грозою:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!
Нет, никогда средь пылких дней
Кипящей младости моей
Я не желал с таким мученьем
Лобзать уста младых Армид,
Иль розы пламенных ланит,
Иль перси, полные томленьем;
Нет, никогда порыв страстей
Так не терзал души моей!
Мне памятно другое время!
В заветных иногда мечтах
Держу я счастливое стремя…
И ножку чувствую в руках;
Опять кипит воображенье,
Опять ее прикосновенье
Зажгло в увядшем сердце кровь,
Опять тоска, опять любовь!..
Но полно прославлять надменных
Болтливой лирою своей;
Они не стоят ни страстей,
Ни песен, ими вдохновенных:
Слова и взор волшебниц сих
Обманчивы… как ножки их.
Что ж мой Онегин? Полусонный
В постелю с бала едет он:
А Петербург неугомонный
Уж барабаном пробужден.
Встает купец, идет разносчик,
На биржу тянется извозчик,
С кувшином охтенка спешит,
Под ней снег утренний хрустит.
Проснулся утра шум приятный.
Открыты ставни; трубный дым
Столбом восходит голубым,
И хлебник, немец аккуратный,
В бумажном колпаке, не раз
Уж отворял свой васисдас Васисдас – игра слов: во французском языке – форточка, в немецком – вопрос «вас ист дас?» – «что это?», употреблявшийся у русских для обозначения немцев. Торговля в небольших лавочках велась через окно. То есть хлебник-немец успел продать не одну булку. .
Но, шумом бала утомленный,
И утро в полночь обратя,
Спокойно спит в тени блаженной
Забав и роскоши дитя.
Проснется за€ полдень, и снова
До утра жизнь его готова,
Однообразна и пестра,
И завтра то же, что вчера.
Но был ли счастлив мой Евгений,
Свободный, в цвете лучших лет,
Среди блистательных побед,
Среди вседневных наслаждений?
Вотще ли был он средь пиров
Неосторожен и здоров?
Нет: рано чувства в нем остыли;
Ему наскучил света шум;
Красавицы не долго были
Предмет его привычных дум;
Измены утомить успели;
Друзья и дружба надоели,
Затем, что не всегда же мог
Beef-steaks и страсбургский пирог
Шампанской обливать бутылкой
И сыпать острые слова,
Когда болела голова;
И хоть он был повеса пылкой,
Но разлюбил он наконец
И брань, и саблю, и свинец.
Недуг, которого причину
Давно бы отыскать пора,
Подобный английскому сплину,
Короче: русская хандра
Им овладела понемногу;
Он застрелиться, слава Богу,
Попробовать не захотел,
Но к жизни вовсе охладел.
Как Child-Harold, угрюмый, томный
В гостиных появлялся он;
Ни сплетни света, ни бостон,
Ни милый взгляд, ни вздох нескромный,
Ничто не трогало его,
Не замечал он ничего.
……………………………………
……………………………………
……………………………………
Причудницы большого света!
Всех прежде вас оставил он;
И правда то, что в наши лета
Довольно скучен высший тон;
Хоть, может быть, иная дама
Толкует Сея и Бентама,
Но вообще их разговор
Несносный, хоть невинный вздор;
К тому ж они так непорочны,
Так величавы, так умны,
Так благочестия полны,
Так осмотрительны, так точны,
Так неприступны для мужчин,
Что вид их уж рождает сплин Вся сия ироническая строфа не что иное, как тонкая похвала прекрасным нашим соотечественницам. Так Буало, под видом укоризны, хвалит Лудовика XIV. Наши дамы соединяют просвещение с любезностию и строгую чистоту нравов с этою восточною прелестию, столь пленившей г-жу Сталь (см. Dix anne€es d’exil / «Десять лет изгнания» (фр.) ) . .
И вы, красотки молодые,
Которых позднею порой
Уносят дрожки удалые
По петербургской мостовой,
И вас покинул мой Евгений.
Отступник бурных наслаждений,
Онегин дома заперся,
Зевая, за перо взялся,
Хотел писать – но труд упорный
Ему был тошен; ничего
Не вышло из пера его,
И не попал он в цех задорный
Людей, о коих не сужу,
Затем, что к ним принадлежу.
И снова, преданный безделью,
Томясь душевной пустотой,
Уселся он – с похвальной целью
Себе присвоить ум чужой;
Отрядом книг уставил полку,
Читал, читал, а всё без толку:
Там скука, там обман иль бред;
В том совести, в том смысла нет;
На всех различные вериги;
И устарела старина,
И старым бредит новизна.
Как женщин, он оставил книги,
И полку, с пыльной их семьей,
Задернул траурной тафтой.
Условий света свергнув бремя,
Как он, отстав от суеты,
С ним подружился я в то время.
Мне нравились его черты,
Мечтам невольная преданность,
Неподражательная странность
И резкий, охлажденный ум.
Я был озлоблен, он угрюм;
Страстей игру мы знали оба;
Томила жизнь обоих нас;
В обоих сердца жар угас;
Обоих ожидала злоба
Слепой Фортуны и людей
На самом утре наших дней.
Кто жил и мыслил, тот не может
В душе не презирать людей;
Кто чувствовал, того тревожит
Призрак невозвратимых дней:
Тому уж нет очарований,
Того змия воспоминаний,
Того раскаянье грызет.
Всё это часто придает
Большую прелесть разговору.
Сперва Онегина язык
Меня смущал; но я привык
К его язвительному спору,
И к шутке, с желчью пополам,
И злости мрачных эпиграмм.
Как часто летнею порою,
Когда прозрачно и светло
Ночное небо над Невою Читатели помнят прелестное описание петербургской ночи в идиллии Гнедича:
Вот ночь; но меркнут златистые полосы облак. Без звезд и без месяца вся озаряется дальность. На взморье далеком сребристые видны ветрила Чуть видных судов, как по синему небу плывущих. Сияньем бессумрачным небо ночное сияет, И пурпур заката сливается с златом востока: Как будто денница за вечером следом выводит Румяное утро. – Была то година златая. Как летние дни похищают владычество ночи; Как взор иноземца на северном небе пленяет Сиянье волшебное тени и сладкого света, Каким никогда не украшено небо полудня; Та ясность, подобная прелестям северной девы, Которой глаза голубые и алые щеки Едва оттеняются русыми локон волнами. Тогда над Невой и над пышным Петрополем видят Без сумрака вечер и быстрые ночи без тени; Тогда Филомела полночные песни лишь кончит И песни заводит, приветствуя день восходящий. Но поздно; повеяла свежесть на невские тундры; Роса опустилась; ……………………… Вот полночь: шумевшая вечером тысячью весел, Нева не колыхнет; разъехались гости градские; Ни гласа на бреге, ни зыби на влаге, все тихо; Лишь изредка гул от мостов пробежит над водою; Лишь крик протяженный из дальней промчится Где в ночь окликается ратная стража со стражей. Все спит. ………………………
И вод веселое стекло
Не отражает лик Дианы,
Воспомня прежних лет романы,
Воспомня прежнюю любовь,
Чувствительны, беспечны вновь,
Дыханьем ночи благосклонной
Безмолвно упивались мы!
Как в лес зеленый из тюрьмы
Перенесен колодник сонный,
Так уносились мы мечтой
К началу жизни молодой.
С душою, полной сожалений,
И опершися на гранит,
Стоял задумчиво Евгений,
Как описал себя пиит
Въявь богиню благосклонну Зрит восторженный пиит, Что проводит ночь бессону, Опершися на гранит.
(Муравьев. Богине Невы)
.Всё было тихо; лишь ночные
Перекликались часовые;
Да дрожек отдаленный стук
С Мильонной Мильонная – название улицы в Санкт-Петербурге. раздавался вдруг;
Лишь лодка, веслами махая,
Плыла по дремлющей реке:
И нас пленяли вдалеке
Рожок и песня удалая…
Но слаще, средь ночных забав,
Напев Торкватовых октав! Торкватовые октавы – стихи итальянского поэта эпохи Возрождения Торквато Тассо (1544-1595).
Адриатические волны,
О Брента! нет, увижу вас
И, вдохновенья снова полный,
Услышу ваш волшебный глас!
Он свят для внуков Аполлона;
По гордой лире Альбиона Гордой лирой Альбиона А. С. Пушкин называет творчество английского поэта Байрона.
Он мне знаком, он мне родной.
Ночей Италии златой
Я негой наслажусь на воле
С венецианкою младой,
То говорливой, то немой,
Плывя в таинственной гондоле;
С ней обретут уста мои
У каждого свой ум и толк:
Евгений, тяжбы ненавидя,
Довольный жребием своим,
Наследство предоставил им,
Большой потери в том не видя
Иль предузнав издалека
Кончину дяди старика.
Вдруг получил он в самом деле
От управителя доклад,
Что дядя при смерти в постеле
И с ним проститься был бы рад.
Прочтя печальное посланье,
Евгений тотчас на свиданье
Стремглав по почте поскакал
И уж заранее зевал,
Приготовляясь, денег ради,
На вздохи, скуку и обман
(И тем я начал мой роман);
Но, прилетев в деревню дяди,
Его нашел уж на столе,
Как дань, готовую земле.
Нашел он полон двор услуги;
К покойнику со всех сторон
Съезжались недруги и други,
Охотники до похорон.
Покойника похоронили.
Попы и гости ели, пили
И после важно разошлись,
Как будто делом занялись.
Вот наш Онегин – сельский житель,
Заводов, вод, лесов, земель
Хозяин полный, а досель
Порядка враг и расточитель,
И очень рад, что прежний путь
Переменил на что-нибудь.
Два дня ему казались новы
Уединенные поля,
Прохлада сумрачной дубровы,
Журчанье тихого ручья;
На третий роща, холм и поле
Его не занимали боле;
Потом уж наводили сон;
Потом увидел ясно он,
Что и в деревне скука та же,
Хоть нет ни улиц, ни дворцов,
Ни карт, ни балов, ни стихов.
Хандра ждала его на страже,
И бегала за ним она,
Как тень иль верная жена.
Я был рожден для жизни мирной,
Для деревенской тишины:
Живее творческие сны.
Досугам посвятясь невинным,
Брожу над озером пустынным,
И far niente Far niente – безделие ( ит. ). мой закон.
Я каждым утром пробужден
Для сладкой неги и свободы:
Читаю мало, долго сплю,
Летучей славы не ловлю.
Не так ли я в былые годы
Провел в бездействии, в тени
Мои счастливейшие дни?
Цветы, любовь, деревня, праздность,
Поля! я предан вам душой.
Всегда я рад заметить разность
Между Онегиным и мной,
Чтобы насмешливый читатель
Или какой-нибудь издатель
Замысловатой клеветы,
Сличая здесь мои черты,
Не повторял потом безбожно,
Что намарал я свой портрет,
Как Байрон, гордости поэт,
Как будто нам уж невозможно
Писать поэмы о другом,
Поэзии священный бред,
Петрарке шествуя вослед,
А муки сердца успокоил,
Поймал и славу между тем;
Но я, любя, был глуп и нем.
Прошла любовь, явилась муза,
И прояснился темный ум.
Свободен, вновь ищу союза
Волшебных звуков, чувств и дум;
Пишу, и сердце не тоскует,
Перо, забывшись, не рисует
Близ неоконченных стихов
Ни женских ножек, ни голов;
Погасший пепел уж не вспыхнет,
Я всё грущу; но слез уж нет,
И скоро, скоро бури след
В душе моей совсем утихнет:
Тогда-то я начну писать
Поэму песен в двадцать пять.
Я думал уж о форме плана
И как героя назову;
Покамест моего романа
Я кончил первую главу;
Пересмотрел всё это строго;
Противоречий очень много,
Но их исправить не хочу;
Цензуре долг свой заплачу
И журналистам на съеденье
Плоды трудов моих отдам;
Иди же к невским берегам,
Новорожденное творенье,
И заслужи мне славы дань:
Кривые толки, шум и брань!
В книгу вошел роман в стихах А.С.Пушкина (1799–1837) «Евгений Онегин», обязательный для чтения и изучения в средней общеобразовательной школе.
Роман в стихах «Евгений Онегин» стал центральным событием в литературной жизни пушкинской поры. И с тех пор шедевр А.С.Пушкина не утратил своей популярности, по-прежнему любим и почитаем миллионами читателей.
Александр Сергеевич Пушкин
Евгений Онегин
Роман в стихах
Pétri de vanité il avait encore plus de cette espèce d’orgueil qui fait avouer avec la même indifférence les bonnes comme les mauvaises actions, suite d’un sentiment de supériorité, peut-être imaginaire.
He мысля гордый свет забавить,
Вниманье дружбы возлюбя,
Хотел бы я тебе представить
Залог достойнее тебя,
Достойнее души прекрасной,
Святой исполненной мечты,
Поэзии живой и ясной,
Высоких дум и простоты;
Но так и быть – рукой пристрастной
Прими собранье пестрых глав,
Полусмешных, полупечальных,
Простонародных, идеальных,
Небрежный плод моих забав,
Бессонниц, легких вдохновений,
Незрелых и увядших лет,
Ума холодных наблюдений
И сердца горестных замет.
XLIII
И вы, красотки молодые,
Которых позднею порой
Уносят дрожки удалые
По петербургской мостовой,
В романе «Евгений Онегин» первая глава (краткое содержание которой ниже) имеет огромное значение для характеристики главного героя. Статья расскажет о том, чем так важна она для понимания поступков и поведения Евгения, его образа жизни и принятых решений. Также вниманию читателя мы предоставим общее содержание всего романа и более детально - второй главы.
Роман в стихах - жемчужина русской поэзии
В статье мы предлагаем читателю краткое содержание первых двух глав «Евгения Онегина», а так же критику к ним и общее содержание произведения.
Значение «Евгения Онегина» для русской культуры, литературы, культурологи и даже истории переоценить трудно. Описание жизни дворянства, его устоев и традиций, остросюжетная любовная линия делают роман поистине ценным и познавательным. Психологизм в изображении персонажей романа передан в строфах тонко и профессионально. Эти особенности сделали произведение достоянием мировой литературы, поставив его на одну полку с мировыми гениями пера.
«Евгений Онегин» (первая глава): Краткое содержание
Первая глава произведения всецело посвящена детству и отрочеству Евгения. Начинается она с мыслей героя - «молодого повесы» - о письме от заболевшего дяди. Скрепя сердце племянник собирается и едет к нему, не в силах отказать в последней воле. Уже представляя себе безумную скуку в деревне у предсмертной постели, он отправляется в путь. А тем временем автор представляется нам «добрым другом» и знакомит читателей с Евгением, попутно рассказывая о его детстве.
Сразу становится ясно - толк такого воспитания не большой, что и видно по образу жизни молодого героя. Он все ездит на балы и развлечения, попутно разбивая сердца легковерных дам. Евгений живет удовольствиями, но такая жизнь в итоге привела его к «хандре» и беспросветной скуке. Будучи очень юным, он уже устал от всего. Мало что способно принести ему радость и моральное удовлетворение.
Значение первой главы романа
В романе «Евгений Онегин» первая глава (краткое содержание ее необходимо для понимания героя) является фундаментом всего произведения. Поступки Евгения уже не кажутся безрассудными и непонятными. Давая детальное описание зарождения моральных устоев персонажа, Пушкин будто говорит: «Он не один такой. Все мы, дворяне, воспитывались так же…».
Герой «легко мазурку танцевал и кланялся непринужденно» и «свет решил… что он умен и очень мил». То есть, убогим было воспитание не только Евгения, но и общества современного ему и автору.
Краткое содержание первой главы романа «Евгений Онегин» не может передать всю атмосферу романа и описание окружения поэта, но даже краткие моменты способны показать проблемы юного дворянства. Бездуховность, жизнь ради наслаждения и удовольствия не приведет ни к чему хорошему. Даже если герой не виновен в своих подмененных ценностях, отвечать за ошибки придется все равно ему.
Вторая глава
Евгений скучая, коротает свои дни в деревне. Он меняет законы для крепостных людей, чем вызывает недовольство и удивление соседей.
Вскоре по соседству с Онегиным поселяется молодой поэт-романтик Владимир Ленский. Они не сразу находят общий язык, но впоследствии стают неразлучными друзьями. Ленский зовет друга в семью своей невесты - Ольги Лариной, имеющей родную сестру. Автор описывает девушек. Ольга - красива, жизнерадостна, а Татьяна - меланхолична и строга. Она загадочная и метательная девушка.
Роль второй главы в развитии фабулы романа
В романе «Евгений Онегин» первая глава (краткое содержание смотрите выше) показала нам детство и юность героя в Петербурге. Вторая глава рассказывает о жизни Евгения в деревне.
Говоря о заботе героя о крепостных, уменьшении им оброка, Пушкин указывает на неустойчивость крепостного права и пророчит скорое его падение.
Описание быта Лариных в деревне - это картина жизни сельских помещиков конца XIX века. Она стабильна, течет спокойно и размеренно, немного скучно и беспросветно.
«Евгений Онегин» содержание
События романа развиваются в восьми главах. Первая - это краткий, но детальный очерк юности и детства поэта, о ней мы рассказали выше. Вторая - посвящена жизни Евгения в деревне.
В третьей главе герой знакомится с семьей Лариных. Татьяна симпатична ему. Обделенная вниманием и общением девушка влюбляется в героя и пишет письмо возлюбленному. Однако ответа не следует.
В четвертой главе рассказывается о размышлениях Евгения о письме. Он удивлен и ошарашен им. Герой дорожит своей свободой и не готов ответить девушке взаимностью. При встрече он объясняется с ней и утверждает, что если бы пришло время жениться, он бы однозначно выбрал Татьяну.
Пятая глава начинается описанием зимних праздников и мистического времени гаданий. Татьяна видит страшный сон, где Ленский гибнет от руки Евгения. Все это, к сожалению, позже сбудется.
Ленский с Евгением приезжают в гости к Лариным. Поведение Татьяны, присутствие множества гостей раздражает Евгения, и он назло другу заигрывает с Ольгой. Владимир в гневе вызывает его на дуэль.
Шестая глава посвящена дуэли. Друзья стреляют одновременно, но выстрел Евгения попадает в цель. Бывший друг мертв, а Евгений уезжает с деревни.
В седьмой главе рассказывается о том, что Ольга не стала долго грустить о погибшем женихе и вышла замуж. Татьяна случайно попав в усадьбу Евгения, читает его книги и записи. Это дает ей возможность больше узнать о внутреннем мире возлюбленного.
Мать девушки, видя, что она сохнет и грустит, отвозит ее в Москву. Здесь девушка знакомится с важным генералом.
Восьмая глава романа наиболее напряженная. Здесь любовная история достигает своего апогея. Однажды на балу Евгений встречает молодую женщину, которая поражает его своей скромной, прохладной красотой. В ней он узнает изменившуюся Татьяну. Оказывается, она жена князя, приятеля Евгения.
Чувства захлестывают нашего героя. Теперь его черед писать письма и не получать на них ответа. В конце концов, не выдержав неизвестности, Онегин без приглашения приходит в дом любимой и видит ее плачущей за его письмами. Он бросается в ноги к ней, но Татьяна холодно говорит, что уже поздно, она отдана другому и будет «век ему верна». Сюжет обрывается на этом моменте, оставив героев в таком двузначном положении.
В заключение
Роман «Евгений Онегин» (читать краткое содержание первой главы вы имели возможность ранее) - настоящий кладезь познаний о жизни дворянства, а его любовная линия даст фору любой современной драме. Это еще одно доказательство актуальности пушкинских произведений, их ценности как для литераторов, так и для простых читателей, способных почерпнуть жизненную мудрость из бессмертных строк поэта.
