Собиранием фольклора на профессиональном уровне занимается специальная наука - фольклористика, наука о фольклоре, включающая собрание, публикацию и изучение произведений народного творчества.
Возникновению фольклористики предшествовал многовековой опыт собирания (записи) произведений фольклора и обработки их в творчестве писателей, драматургов, композиторов разных стран.
Собирательской деятельностью занимаются различные организации - научные, учебные, творческие. Собирательством занимаются любительские фольклорные объединения с целью формирования репертуара. Фольклорная экспедиция - поход группы лиц с целью собирания фольклора. Фольклорная экспедиция может протекать в виде учебных занятий, выступлений, праздничных гуляний. Фольклорная экспедиция - лучшее условие для самореализации любителя, интересующегося фольклором.
Типы фольклорно-экспедиционной деятельности:
1 - экспедиция-собирание, сбор эмпирического материала с научным изучением: нотирование, анализ, систематизация, публикация результатов. Вопросы обучения и пропаганды носят второстепенный характер.
Экспедиция-обучение, тесно связана с «жизнью» фольклора, с использованием разных форм его пропаганды в различных ситуациях.;
- «устная» экспедиция. Тренировка индивидуальной памяти, сравнение с памятью коллективной, поиск «личной» песни, совершенствование творческих способностей.
Методика собирания фольклора.
Опыт собирательской деятельности показывает, что существуют определенные правила собирания фольклора. Их соблюдение значительно облегчает работу собирателя, делает ее более успешной. Однако знание методики собирания фольклора не исключает личной инициативы собирателя, его выдумки, умения приноровиться к исполнителю и к конкретным условиям записи фольклорного произведения.
Одно из основных правил собирателя- фольклориста- заранее узнавать о том, какие талантливые исполнители живут в деревне. Слава о хороших певцах и сказителях обыкновенно выходит за пределы деревни. В практике полевой фольклористики существует хорошее правило: обращаться за сведениями о талантливых исполнителях к местной интеллигенции: к учителям, к клубным работникам, к руководителям художественной самодеятельности.
Чем талантливее певец или сказитель, тем охотнее он делится своим искусством с собирателями.
Одним из правил работы собирателя является требование не злоупотреблять временем и физическими возможностями исполнителей. Так как среди знающих традиционный фольклор многие исполнители - люди преклонного возраста.
Лучше всего для установления хороших контактов не начинать беседу с прямых вопросов о фольклоре. Исполнители-мужчины, как правило, любят поговорить о международных событиях, о производственных делах, исполнительницы-женщины охотнее вступают в разговор, когда речь заходит о семье, о каких-нибудь бытовых проблемах. Почти все любят вспоминать о наиболее примечательных событиях в своей жизни. Такие беседы полезны не только для установления контактов, но и сбора сведений для биографии исполнителя, его творческого портрета.
Существует при этом и одно общее правило: непосредственную запись фольклора необходимо начинать с просьбы к исполнителям рассказать или спеть их самые любимые произведения. Когда же исполнитель, как ему кажется, исчерпает репертуар, собиратель должен продолжить с ним работу, помня, что хороший информатор знает много больше того, что он вспомнил в первую беседу.
Очень существенно в работе с исполнителем и то. Как собиратель формулирует вопросы. Вопросы должны быть заданы в такой форме, чтобы исполнитель, с одной стороны, их понял, с другой,- чтобы они подсказывали ему детали содержания или сферу бытования фольклорного произведения. Следующее требование методики записи фольклорных произведений -записывать фольклор только в момент его исполнения.
Существует еще одно важное методическое указание: нельзя прерывать информанта во время исполнения произведений устного народного творчества, нельзя вмешиваться собирателю в этот творческий акт. Все вопросы по тексту задаются после его исполнения. Если же собиратель не успевает записывать, оставляет в записи свободные места, куда после исполнения вписывает пропущенные слова. Эту проблему помогут решить технические средства: магнитофон, видеокамера, диктофон.
При записи фольклорного произведения необходимо также добиваться естественности окружающей исполнителя обстановки и самого акта исполнения фольклорного произведения. Хорошо, если собирателю удается записать фольклор в реальном его бытовании: в праздник, на свадьбе, во время проводов в армию и т.д. Но таких счастливых ситуаций бывает не так уж много. Поэтому чаще всего приходится воспроизводить естественные формы исполнения фольклора. В связи с этим можно обратить внимание на значение слушателей. Появляется желание исполнить как можно лучше. И возгласы поощрения или порицания важны сами по себе. Они самые яркие показатели того, в каком положении, как бытует здесь данное произведение, как относится к нему народ, верит или не верит.
Но не всегда слушатели необходимы. При собирании заговоров рекомендуется работать наедине с исполнителем.
Для собирания разных видов фольклора также выработаны определенные методические приемы. Чаще всего предстоит записывать песни, частушки, малые жанры фольклора (пословицы, поговорки, загадки), детский фольклор.
П е с н и записываются с пометками об их естественном исполнении. Если песня хоровая, то ее необходимо зафиксировать от хора, если сольная - то от одного певца; если песня хороводная или плясовая, следует описать, как водился хоровод, какие были пляски.
Определенная трудность записи песен объясняется их жанровой сущностью. Песни частые (плясовые, шуточные, сатирические) записывать трудно из-за быстрого ритма. Поэтому лучше всего производить магнитофонную запись.
Песня - один из самых продуктивных жанров современной народной культуры, поэтому необходимо тщательно фиксировать все факты ее живого бытования. Собиратель не должен брать на себя задачу критика и судьи: его дело взять от народа то, что создано народом.
Методика записи частушек не отличается сложностью. Частушки - один из активно бытующих жанров современного фольклора. Студентам не следует забывать о том, что существуют различные типы частушек: есть четырехстрочные, двухстрочные - «страдания», типа «Семеновна» и др. Можно использовать прием организации «соревнования» между частушечниками.
Пословицы и поговорки не обязательно собирать методом активного опроса. Рекомендуется в процессе общения внимательно прислушиваться к речи, выделяя и записывая пословицы и поговорки.
При собирании загадок продуктивен метод активного опроса. Собиратель и здесь может выступить в качестве «соревнователя».
Собирая детский фольклор, необходимо помнить, прежде всего, о том, что его знают не только дети, но и взрослые. Записывать фольклор от детей и трудно, и легко. Во многом успех работы по собиранию детского фольклора зависит от личности самого собирателя, который должен быть сам артистом, обладать способностью перевоплощения, уметь перейти незаметно для детского коллектива возрастной барьер, отделяющий взрослых от детей, войти равным в детскую среду, ничем не выделяться, вместе с детьми спорить, огорчаться, радоваться. При собирании детского фольклора следует учитывать его внетекстовые связи. Особенно это касается игрового и обрядового детского фольклора.
Таковы общие, главные методические приемы записи фольклора, они представляют собой, прежде всего основу для первоначальной деятельности собирателя. Вполне возможно, что после накопления определенного опыта у собирателя сформируются и индивидуальные методические приемы записи.
Основные требования к записи фольклора.
Фиксация фольклорного произведения должна максимально отражать услышанный собирателем текст.
Произведение необходимо записывать без каких-либо изменений, поправок, дополнений, редактирования.
Фиксируя народное произведение, собиратель должен постараться сохранить все восклицания исполнителя, повторения, обращения, вставные слова, объяснения, комментарии в тексте и к тексту, и даже диалектические особенности речи.
Во время записи произведения необходимо обращать внимание на манеру, особенности исполнения: реплики, паузы, жесты, мимику. Все это удобно зафиксировать видеозаписью.
Если произведение фиксируется с помощью магнитофона, необходимо начать запись с указания его названия и ФИО исполнителя.
Зафиксировав фольклорное произведение, собиратель должен также записать сведения об информаторе, т.е. заполнить своеобразный паспорт, подтверждающий достоверность бытования записанного образца.Только при наличии паспорта запись считается полноценной.
При составлении паспорта необходимо указать следующее:
Лицо, от которого осуществляется запись данного произведения (информатор): ФИО, год рождения, национальность, образование, профессию, место работы, место проживания. Если информатор переехал с др. населенного пункта, то указать конкретно когда и откуда;
Дату записи (год, месяц, число);
Место записи (область, район, село, город);
При каких условиях производилась запись (во время праздника, свадьбы и др.);
Сведения о собирателе (ФИО, год рождения, национальность, образование).
Интересен и представителен список источников, который включает разновременные произведения с 1893 по 1994 год. Жаль, что в него не вошли книга М. Липовецкого "Поэтика литературной сказки" (Свердловск, 1992) и книга М. Петровского "Книги нашего детства" (М.} 1986). Первая могла иметь для спецкурса значение историко-теоретического исследования по жанру сказки XX века, а вторая помочь увидеть новые тенденции в литературной сказке в начале века, ибо в ней рассматриваются новые виды литературно-фольклорных связей у писателей-сказочников и не только у них (А. Блок), когда идет синтез культур - высокой с фольклорной, массовой и даже кичевой.
Несомненно, появление книги Т.В. Кривощаповой - это еще один шаг к созданию полной истории русской литературной сказки, а также к восстановлению картины сложного пути эстетических, идейных, философских поисков писателей и поэтов рубежа веков ХЗХ и XX.
Т.А. Екимова
СОБИРАТЕЛЬ УРАЛЬСКОГО ФОЛЬКЛОРА
Однажды Владимир Павлович Бирюков признался, что до середины 1930-х годов он, будучи убежденным краеведом, мало интересовался народными песнями, сказками, частушками, хотя и записывал их при случае. Лишь после Первого съезда советских писателей, где
A.М. Горький произнес всем памятные слова («Собирайте ваш фольклор, изучайте его»), когда собирание фольклора стало в нашей стране поистине массовым движением, а не только занятием специалистов,
B.П. Бирюков увлекся этой деятельностью. В сущности, первым выступлением его в качестве фольклориста была статья «Старый Урал в народном творчестве», опубликованная в газете «Челябинский рабочий» 24 ноября 1935 года. Вскоре же вышел в свет известный сборник «Дореволюционный фольклор на Урале» (1936), и о В.П. Бирюкове сразу заговорили в среде фольклористов Москвы и Ленинграда. Помню, как в 1937 году, нам, студентом первого курса Московского института истории, философии и литературы, академик Ю.М. Соколов на лекции, посвященной рабочему фольклору, заявил, что сборник В.П. Бирюкова - большое научное открытие. И тут же, вместо традиционной лекции стал выразительно читать и увлеченно комментировать тексты из книги. Он восторженно отметил выделявшиеся своей художественностью сказы П.П. Бажова (впервые опубликованные в этом сборнике). Сразу же после лекции я бросился в институтскую библиотеку и с жадностью «проглотил» книгу, поразившую меня своей не-
обычайностью, Вскоре я стал работать в специальном фольклористическом семинаре Ю.М. Соколова и помню, как весной 1938 года мой учитель однажды объявил нам, что в Ленинграде, в Институте этнографии состоялась научная конференция, на которой В.П. Бирюков выступил с сообщением о своей собирательской деятельности.
Вот счастливый человек! - сказал Ю.М. Соколов. - На золотую жилу напал! Мы, фольклористы, по старинке думаем, что народное творчество надо собирать в крестьянской среде, направляем экспедиции в глухомань. А вот Бирюков со товарищи прошелся по старым уральским заводам и всем нам преподал урок. Отправляйтесь-ка, голубчики, и вы на какой-нибудь московский завод, пошците-ка там песни. Ведь московский пролетариат заслуживает такого же внимания фольклористов как и уральские рабочие.
Так, задолго до нашего знакомства, В.П. Бирюков, сам того не ведая, определил начало моей работы собирателя фольклора. Я отправился на завод «Богатырь» и всю весну 1938 года записывал там среди потомственных московских рабочих народные песни.
С быстрым вхождением В.П. Бирюкова в фольклористику связано одно забавное недоразумение. На заседании нашего семинара обсуждались новые работы советских фольклористов. Студент, которому было поручено сделать обзор фольклорных сборников тех лет, начал бойко: «Молодой уральский фольклорист Бирюков...». Ю.М. Соколов залился смехом и прервал докладчика: «Да знаете ли вы, что этому молодому уже... пятьдесят лет!» Мы в то время не знали, что за плечами В.П. Бирюкова был уже большой опыт и авторитет краеведа. И только тогда мы поняли, что составитель сборника «Дореволюционный фольклор на Урале» - не просто счастливчик, из молодых да ранних, напавший случайно на золотую жилу, а старатель, исходивший вдоль и поперек родной край и пришедший в фольклористику не со студенческой скамьи, как мы, а из «низовой» науки, теснейшим образом связанной с жизнью народа.
Прошло несколько лет, и мое поколение фольклористов-фронтовиков немало походило по родной земле, прежде чем смогло отправиться в экспедиции, о которых мечталось в мирные предвоенные годы... И хотя в передышках между боями мы не забывали записывать солдатские песни и рассказы, но по-настоящему, естественно, наша профессиональная деятельность возобновилась после войны.
Демобилизовавшись из Советской Армии, я получил назначение на работу в Челябинский педагогический институт, где стал читать курс фольклора и древней русской литературы. Самым сильным моим желанием было познакомиться с В,П. Бирюковым, который уже в то время оказался полулегендарной личностью. Со всех сторон я слышал о нем
самые разноречивые суждения. Одни отзывались о нем как об эрудите, подавляющем собеседника своими универсальными знаниями. Другие -как о нелюдиме-отшельнике, неприступном хранителе несметных богатств, которые он держит за семью замками. Третьи - как о чудаке и бродяге, неразборчивом собирателе всякой всячины. Не обходилось без анекдота о том, как В.П. Бирюков однажды потерял свою шапку и с тех пор в любую пору года и при всякой погоде ходит с непокрытой головой... Я сохранил в душе то впечатление, какое произвела на меня в студенческие годы его книга, и потому в моем сознании представал совсем иной образ - этакого уральского патриарха, сгарца-подвижника. Но уже при первой нашей встрече я понял, как далеки от истины были и поверхностные иронические характеристики В.П. Бирюкова и мое собственное идеализированное, иконописное представление о нем.
В.П. Бирюков жил в те годы в тихом Шадринске, преподавал фольклор в местном педагогическом институте и изредка наезжал по своим делам в Челябинск. В один из своих приездов он зашел к Г. А. Турбину, когда и я оказался у него в гостях (мы готовились к нашей первой совместной фольклорно-диалекгологической экспедиции), и мое знакомство с В.П. Бирюковым началось с делового разговора.
В нашем полку прибыло! - обрадовался В.П. Бирюков и тут же стал щедро делиться со мной своими советами и адресами, Я поразился его простоте в обхождении, даже неожиданной для меня простоватости. И позже я замечал, что человек, впервые встречавший В.П. Бирюкова, не сразу догадывался, что он имеет дело с интеллигентом, окончившим два высших учебных заведения, знающим иностранные языки и сотрудничавшим с академическими институтами. В его манере держаться и говорить ничего не было такого, что могло бы быть принято за чувство превосходства, и в этом проявлялись свойственные ему житейская мудрость и такт. Тогда, в доме Г. А. Турбина, он не поучал меня и не демонстрировал свои знания в области фольклора и этнографии, напротив, как мне показалось, даже старался умалить свой профессиональный опыт. А ведь перед ним находился всего-навсего начинающий педагог и совсем еще никому не известный фольклорист. Эта душевная его мягкость и деликатность сразу же позволила и мне доверчиво потянуться к нему. Нисколько не утратив почтения, я почувствовал в нем не только наставника, но и товарища по общему делу. И еще поразила меня его внешность. Я не удивился его более чем скромному наряду (в те первые послевоенные годы никто не щеголял), но я ожидал встретиться с маститым старцем, а передо мной сидел бодрый и моложавый человек, со спадающими чуть не по плечи русыми кудрями, с задорно поблескивающими серыми глазами и не сходящей с губ, хотя и упрятанной в низко спускавшиеся усы, улыбкой. Я легко представил его бодро и неутомимо
шагающим с походной сумкой по уральским дорогам и, несмотря на разницу в летах, почувствовал себя его «сопутником».
Мы легко сблизились, и вскоре наше научное сотрудничество перешло в дружбу. В 1958 году, когда отмечалось семидесятилетие Владимира Павловича, он прислал мне в Ленинград вышедшую к юбилею книгу «Урал Советский» с дорогой для меня надписью: «... в годину десятилетия нашей дружбы...». Да, то памятное десятилетие отмечено многими значительными для меня событиями нашей совместной дружной работы, взаимной поддержкой и помощью в трудные для каждого из нас дни...
Скромность и застенчивость В.П. Бирюкова превосходила всякую меру. Когда в газете «Челябинский рабочий» в 1948 году была опубликована моя статья по оводу его шестидесятилетия, он при первой же встрече «выговорил» мне: - Ну зачем же Вы о живом человеке такое написали! Уж таким святорусским богатырем меня изобразили, что мне теперь и на люди совестно показаться! И как не пытался я убедить его, что писал не столько ради его славы, сколько ради того дела, какому мы оба служим, он никак не мог успокоиться и все приговаривал: - Вам бы только похвальные слова писать! Дело само за себя говорит.
А о своем семидесятилетнем юбилее он писал мне в Ленинград (в письме от 7 августа 1958 года): «Вы давно знаете, что я вообще против юбилея живого человека и уж совсем было задумал удрать из Шадринска, как мне сказали: «Не моги! - создана областная юбилейная комиссия...». Пришлось подчиниться... Откуда, от кого пошло все это, я теряюсь в догадках. Вдруг такое внимание! Даже книжку обо мне издали. Этак только академикам везет. В чем дело?» Очень характерные для В.П. интонации недоумения и самоиронии!
Помню также, как убеждал я его написать мемуары. Он даже обиделся. - Что же, Вы считаете, что песенка моя спета? Ведь мемуары пишут тогда, когда ни на какое другое дело не годы!
Но все же однажды привез мне в Челябинск рукопись под названием «Путь собирателя (автобиографический очерк)» и шутливо потребовал у меня: - Только Вы засвидетельствуйте, что сделал я это не по своей воле, а Вами понужден был. А потом неожиданно и озорно признался: - Очерк-то этот у меня давненько готов, да я помалкивал.
«Путь собирателя» появился, как известно, в шестом номере альманаха «Южный Урал», хотя особой радости эта публикация автору не доставила. И даже несколько лет спустя (в письме, датированном так: «Утром 26 января 1957 г.») он огорченно вспоминал, что редактор «сильно исковеркал» его очерк и привел некоторые искажения и фактические неточности. Кстати, у меня сохранились первые гранки «Пути собирателя», содержащие многие интересные подробности, к
сожалению, исключенные из опубликованного текста. Биографам и исследователям деятельности В.П. Бирюкова лучше по этому поводу обращаться не к журнальному тексту, а непосредственно к рукописи его мемуаров, хранящихся в оставшемся после него архиве.
Что писать о скромности В.П. Бирюкова, проявлявшейся в его отношении к юбилеям и мемуарам, если даже уговорить его выступить на заседании фольклорно-этнографического кружка Челябинского пединститута или перед участниками нашей фольклорной экспедиции было делом нелегким (он считал, будто я всему их уже научил и ему нечего сказать им). Заведуя кафедрой литературы, я решил привлечь В.П. Бирюкова к чтению лекций по фольклору для заочников. Заговаривал с ним на эту тему при всякой встрече, писал ему частные и официальные приглашения, но напрасно. Ему казалось, что он недостаточно «академичен» для «столичного вуза» (так он называл Челябинский пединститут, намекая на бывшее тогда в ходу присловие «Челябинск - столица Южного Урала»). И согласился только тогда, когда я сказал ему, что поскольку он отказывается читать курс фольклора, я должен делать это сам и потому вынужден буду пожертвовать летней экспедицией. Услышав это, он разволновался:
Нет, нет, как можно! Выручу вас - поезжайте, поезжайте!
Моя маленькая хитрость и была рассчитана на развитое у В.П. чувство товарищества - как он мог допустить, чтобы я принес в жертву экспедицию! И после этого он в течение нескольких лет провожал и напутствовал меня со студентами в экспедиции по Южному Уралу, а сам читал курс фольклора заочникам, что и увековечено теперь, к моей радости, на мемориальной доске, на одной из колонн фронтона Челябинского пединститута.
Вспоминаю еще один эпизод, характеризующий скромность В.П. Бирюкова. В января 1949 года в Свердловске торжественно отмечалось семидесятилетие прославленного П.П. Бажова. Съехались писатели, журналисты, критики. Среди самых желанных для юбиляра гостей был и В.П. Бирюков. Мне выпала честь представлять Челябинскую писательскую организацию. После конференции фотографировались. П.П. Бажов, сидевший в центре первого ряда, пригласил занять место в том же ряду и В.П. Бирюкова. Стаж его звать и другие старейшие литераторы Урала. Но В.П. Бирюков испуганно замахал руками и направился быстрыми шагами к выходу из зала. Я бросился его догонять, и он в конце концов примостился позади всех, взобравшись на стул рядом со мной (фотографию эту храню среди самых мне дорогих).
Вечером П.П. Бажов и его семья позвали небольшую группу участников конференции к себе в гости. Приглашен был, разумеется, и В.П. Бирюков. Я зашел за ним в номер гостиницы и застал его си-
дящим за столом, погруженным в свои тетрадки. Вижу, что он и не помышляет идти на званый вечер, говорю:
Пора идти.
Нездоровится, пожалуй, отлежусь...
По тону чувствую, что это - отговорка.
Не лукавьте, Владимир Павлович. Обидите ведь добрых
Они меня знают - не обидятся.
Ну, так и я не пойду без вас!
Подсел к столу, вынул из кармана свой блокнот и тоже стал что-то в него заносить. Сидим, молчим. Владимир Павлович не выдержал, вскочил и, слегка заикаясь, бросил:
На чужом коне в гости не ездят!
Я не сразу смекнул, что он этим хотел сказать, а потом догадался: мол, соберутся писатели, а нашему брату-фольклористу там делать нечего.
Да ведь Павел Петрович на том же коне в литературу въехал, - возразил я в тон ему.
Въехать то въехал, да давно лошадей перезапряг - не догнать...
Долго мы перепирались в том лее духе, но, наконец, он сдался,
убедившись, что, действительно, без него я не пойду, а лишить меня возможности провести вечер в семье П.П. Бажова он не решился.
Какой я фольклорист! - скромно заметил он в одном из разговоров со мной В.П. Бирюков. - Я вовсе не фольклорист, менее того -не ученый, я - краевед.
Действительно, В.П. Бирюков нельзя, строго говоря, назвать фольклористом в привычном смысле слова, и все-таки его имя прочно вошло в историю советской фольклористики. Занятия фольклором были лишь малой и, я бы сказал, подчиненной областью в его разнообразной, обширной краеведческой деятельности. На фольклор он смотрел как на органическую часть всей духовной культуры народа, неотделимую от труда, быта, борьбы, философии, практической морали трудящихся масс. В собирательской деятельности В.П. Бирюкова первоначально стихийно, а затем и сознательно претворялась программа русских революционных демократов - изучать фольклор как «материал для характеристики народа» (Добролюбов).
Была еще одна особенность в работе В.П. Бирюкова как собирателя - хотя он в одной своей методической статье и писал, что коллективный, экспедиционный способ собирания материала является лучшим (см.: «Фольклорно-диалектологический сборник Челябинского педагогического института», Челябинск, 1953, с. 140), однако сам
он все же предпочитал индивидуальные поиски, беседы и запись. При этом он сочетал систематический стационарный метод собирания в каком-нибудь одном месте и от нескольких лиц - с длительными и отдаленными поездками с определенной тематической целью (так он объездил почти весь Урал, собирая фольклор гражданской войны).
В.П. Бирюкову помогали в работе не только огромный опыт, но и интуиция, умение расположить к себе людей, знание народной речи. Он не подделывался под манеру собеседника, но быстро схватывал особенности говора и всегда мог сойти за земляка. Он никогда и нигде не расставался с тетрадью и вел записи буквально беспрерывно, везде, в любой обстановке - на улице, в трамвае, на вокзале, даже находясь в доме или на лечении в санатории и в больнице. Он не пренебрегал ничем и никем, заносил в тетрадь любое меткое словцо, всякое поразившее его сообщение, отрывок песни, хотя бы один стих ее... Многое он воспроизводил и по памяти или конспективно, когда условия не позволяли сделать запись непосредственно в момент рассказывания или пения (ночью или под дождем), но всякий раз при этом добросовестно оговаривал это в своих рукописях, чтобы не ввести в заблуждение тех, кто будет пользоваться его материалами. Собирание фольклора стало
для него жизненно важной потребностью, и легко можно представить, каким несчастьем для него оказалась постепенно развивающаяся глухота. В декабре 1963 года он писал мне: «Помните, как я был у Вас в 1958 году. Тогда уже начиналась глухота, а теперь она усилилась... Из-за глухоты приходится оставить ведение записи фольклора».
Не удивительно, что В.П. Бирюкову одному удалось собрать такой колоссальный фольюторно-этнографический архив, которым могло бы гордиться любое научное учреждение. Его дом на Пионерской улице Шадринска был уникальным, н значившимся в официальных списках, хранилищем самых разнообразных материалов по бьггу и духовной культуре населения Урала. Архив занимал несколько шкафов и стеллажей в кирпичной кладовой его дома, специально приспособленной им для хранения рукописей. Практическая недоступность архива для специалистов доставляла В.П. Бирюкову большое огорчение. Естественно, что он стал подумывать о передаче своих собраний какой-нибудь научному учреждению или об организации на Урале, на основе его собраний, самостоятельного архива. Большие надежды возлагал он на Челябинск. Писательская организация и друзья хлопотали о переезде В.П. Бирюкова. Но по каким-то обстоятельствам это не осуществилось. В уже цитированном мною письме от 29 декабря 1963 г. В.П. Бирюков с горечью писал: «В будущем году исполнится целых 20 лет, как встал вопрос о моем переезде в Челябинск и организации там на основе моего собрания литературного архива. За истекшие 19 лет пришлось испортить крови неисчерпаемое количесгво<...> Сейчас вопрос решен окончательно и бесповоротно, так что я могу уже спокойно говорить и писать своим друзьям. С октября началась переброска нашего собрания в Свердловске...> Пока что перевезли шесть с половиной тонн и остается перевезти еще столько же». Так завершилась его Одиссея... В Свердловске, как известно, на основе собраний В.П. Бирюкова был создан Уральский Центральный Государственный архив литературы и искусства, а сам В.П. Бирюков стал первым его хранителем.
Как ни велико литературное наследие В.П. Бирюкова, но в его книги вошла лишь часть собранных им материалов по народной культуре русского населения Урала. Не всегда легкой была судьба его книг. Вспоминаю, например, подготовку сборника «Исторические сказы и песни», к изданию которого я был причастен. Рукопись была уже отредактирована и одобрена, как вдруг в издательстве возникли неожиданные сомнения - стоит ли публиковать книгу, посвященную событиям дореволюционного времени? Тогда мне пришла спасительная мысль обратиться за поддержкой к старейшему и заслуженному московскому фольклористу и литературоведу И.Н, Розанову, знавшему В.П, Бирюкова, и он согласился поставить свое имя на титульном листе,
а я написал специальное предисловие, чтобы объяснить ценность и актуальность материалов, вошедших в сборник. И все же, несмотря на все эти предосторожности, в рецензии на сборник, опубликованной в газете «Красный Курган» (31 мая 1960 г., № 101), в общем содержащей объективную и высокую оценку книги, появилась сакраментальная фраза: «Но сборник не лишен и недостатков. Он составлен в отрыве от современности». И это - о сборнике исторических песен и сказов, где большая часть материалов связана с освободительным и революционным движением! Когда книга вышла в свет. В.П. Бирюков подарил ее мне с надписью: «Моему редактору и печатнику». На титульном листе, над названием сборника обозначено: «Фольклор Урала. Выпуск первый». Но, к сожалению, он остался единственным из задуманной В.П. Бирюковым серии аналогичных научных фольклористических сборников.
К счастью, в Свердловске и Кургане были изданы другие книги В.П. Бирюкова: «Урал в его живом слове» (1953), «Урал советский» (1958), «Крылатые слова на Урале» (1960), «Записки уральского краеведа» (1964), «Уральская копилка» (1969).
В.П. Бирюков создал своеобразный тип фольклорных сборников. В них ярко проявились те принципы его подхода к фольклору, о которых я сказал выше в связи с его собирательской деятельностью и который он сам хорошо сформулировал в предисловии к сборнику «Урал в его живом слове»: «Через устное народное творчество, через народный язык - к познанию родного края». Достаточно взглянуть на композицию сборников В.П. Бирюкова, на названия и состав их разделов, чтобы убедиться в том, что главным для него было н история или современное состояние того или иного фольклорного жанра, не передача тех или иных идейно-художественных особенностей фольклора, а в первую очередь стремление дать целостное представление о том или ином историческом событии, о той или иной стороне жизни и быта народа, об особенностях той или иной социальной группы, о том или ином виде трудовой деятельности. Поэтому все жанры в его сборниках в пределах одного какого-нибудь тематического раздела перемежаются, и рядом могут стоять и сказка, и песня, и документальный рассказ, и частушка, и пословица, и поговорки, и лирика, и сатира, - одним словом все, что помогает с предельной полнотой охватить интересующую его тему. Мне часто приходилось слышать от коллег и даже читать неосновательные упреки в адрес В.П. Бирюкова, являющиеся следствием непонимания творческого замысла и назначения его сборников. Между тем сборники В.П. Бирюкова не следует мерить на общий академический аршин, искать в них то, что исключается самой их природой, своеобразием принципов их составителя. Надо ценить то, что дал науке В.П, Бирюков и что никто другой не смог дать. В сборниках
В.П. Бирюкова следует прежде всего искать то новое и оригинальное, что в них содержится и воспринять фольклор в его историческом, социальном и бытовом контекстах, яснее увидеть неразрывную связь фольклора с жизнью, бытом и трудом народа. Если касаться того, что В.П. Бирюков не всегда руководствовался в отборе материала эстетическими критериями, то он и сам этого не скрывал - ведь создавал он не антологии художественных текстов, а книги, которые могли бы служить достоверным историческим источником.
Заслуги В.П. Бирюкова давно признаны. Были люди, оценившие по достоинству и его фольклористическую деятельности. Достаточно назвать Ю.М. Соколова и П.П. Бажова, постоянно поддерживали В.П. Бирюкова во всех испытаниях, способствовали появлению его книг, вовремя сказали доброе печатное слово о нем A.A. Шмаков, В.П. Тимофеев, Д.А. Панов... Чем больше времени отделяет нас от тех лет, когда мы были свидетелями разносторонней деятельности В.П. Бирюкова, тем яснее становится ее значение для отечественной науки и культуры. И, как всегда бывает после смерти выдающегося человека, не оставляет печальная мысль, что все-таки недостаточно сделали, чтобы он мог безбедно и спокойно работать.
Последний раз мы виделись зимой 1969 года, когда В.П. Бирюков приезжал в Ленинград по делам своего хранилища. Однажды вечером раздался звонок, и в дверях я увидел седого старика в хорошо знакомой мне дубленке, снимающего варежки, прикрепленные к веревочке, протянутые в рукава. Мы обнялись, и не успел я еще усадить его в кресло, как он уже, с присущей ему деликатностью, стал извиняться, что вскоре должен будет уйти. Разумеется, проговорили мы весь вечер, не взглянув ни разу на часы, а когда я упрашивал его остаться ночевать, он мягко, но неколебимо отказался, стараясь уверить, что в гостинице Академии наук, где ему предоставили отдельную комнату, его ждут не законченные, но запланированные на сегодня дела. Вечный, неутомимый труженик, он, действительно, не смог бы спокойно уснуть в гостях. На следующий день я проводил его на поезд, и мы, как будто предчувствовали, что видимся последний раз, не сказали обычное «до новой встречи»...
Но перед моим мысленным взором он предстает не усталым, ссутулившимся стариком, входящим в вагон, а таким, каким я знал его в старое доброе время: стройным, моложавым, с лукавинкой в глазах, одетым в узкие старомодные брючки, обутым в большие походные ботинки, с видавшим виды кожаным «фельдшерским» баулом в одной руке и" суковатой палкой - в другой, бодро вышагивающим немереные версты по каменистой уральской дороге.
Как можно услышать голос истории? Как в его оттенках, эмоциональном строе ощутить неуловимое, почувствовать сокровенное? Таким истоком народной памяти является историческая песня - древняя, прошедшая сквозь различные века и эпохи, отразившая различные события и судьбы.
Исторические песни - эпические и лирические фольклорные произведения, в которых отражается понимание народом исторических событий и явлений и выражается к ним отношение.
Учёный-фольклорист, исследователь русских былин и исторических песен Б.Н. Путилов писал: «Историческую песню как произведение искусства характеризует своеобразное и свободное отношение к фактической стороне истории. Песня - не летопись, и ей чужда установка на сколько-нибудь точное, „документальное" воспроизведение фактов. Напротив, чаще всего бросается в глаза несоответствие песен фактам. Песни изображают события не совсем так, а то и совсем не так, как они происходят в реальности. Иногда в них речь идёт о событиях вовсе не известных истории и в истории невозможных. Исторические лица совершают в песнях такие поступки, каких они па самом деле не совершали и не могли совершить. Среди песенных героев встречаются и такие, которых история вовсе не знает... <...> оценивать песни следует не по степени верности их фактам, а по степени глубины проникновения в действительность и выражения народного её сознания».
Исторические песни и летописи
Исторические песни - жанр народно-поэтического творчества. Они возникли в период борьбы с монгольским нашествием, о чём свидетельствует одна из наиболее ранних песен такого рода - песня о Щелкане.
События, о которых говорится в песне, связаны с тверским восстанием 1327 года против наместника золотоордынекого хана в Твери Шевкала (Чолхана, Щолкана, Щелкана Деневича, как именуют его русские летописи). Шевкал «сотворил великие гонения на христиан - насилие, грабёж, избиение и поругание». Восстание против Шевкала возникло вроде бы внезапно, стихийно: «...некий диакон-тверянин, прозвище ему Дудко» повел лошадь на водопой, «татары же, увидев её, отняли». За дьякона вступились жители, началась схватка, перешедшая в мятеж: «И ударили во все колокола, и восстал город, и сразу же собрался весь народ... и кликнули тверичи, и стали избивать татар, где кого поймают, пока не убили самого Шевкала».
Летописец сообщает, что, узнав о смерти своего наместника, Узбек, татарский хан, «зимой послал рать на Русскую землю... и убили они множество людей, а иных взяли в плен, а Тверь и все тверские города предали огню». Обо всём этом повествуется в летописи.
Историческая песня о Щелкане и близка летописному рассказу, и во многом от него отличается. Летописная запись последовательна и строга в отборе фактов и их описании. Поступки персонажей мотивированны, сюжет в летописи напряжённый, драматический. Летописец неуклонно подводит к основному выводу: обиды, которые чинятся татарами тверским жителям, неизбежно должны привести людей к возмущению, взрыву.
В песне такой конфликт также присутствует:
И втапоры млад Щелкан
Он судьёю насел
Тверь ту старую,
В Тверь ту богатую.
А немного он судьёю сидел:
И вдовы-то бесчести,
Красны девицы позорити,
Надо всеми наругатися,
Над домами насмехатися.
Исторические песни и былины
Исторические песни появились позже былин. От былин они отличаются тем, что основой их сюжета служат действительные события, важные социальные и внешнеполитические конфликты. Многие исторические песни, подобно былинам, передавались из поколения в поколение не только потому, что они были своеобразным воспоминанием о минувших событиях, но и потому, что оказывались созвучными каждой новой эпохе. В былинах действует герой-богатырь, представить которого в жизни невозможно, многие его характеристики гиперболированы. Герой исторической песни - чаше всего реальный человек. В ранних исторических песнях особенно заметно влияние былин. В них проявляется присущий былинам гротеск в изображении врага. Вместе с тем, в отличие от былин, в них действуют не богатыри, наделённые сверхчеловеческой силой, а обыкновенные люди. Так, в наиболее ранней песне о Щелкане основной силой является простой тверской люд.
Собиратели и исследователи
Исторические песни активно собирали и записывали в XVIII- XIX веках. Наиболее известными и крупными собирателями были:
Михаил Дмитриевич Чулков (1744-1792), русский писатель, фольклорист; итогом его собирательской деятельности явилась изданная в 1770-1774 годах в четырех частях книга «Собрание разных песен»;
Пётр Васильевич Киреевский (1808-1856), русский фольклорист, археограф, публицист. Исторические песни, собранные им, вошли в издание «Песни, собранные Киреевским» в десяти томах, вышедших в 1860-1874 годах;
Всеволод Фёдорович Миллер (1848-1913), русский фольклорист, языковед, этнограф, археолог, академик Петербургской академии наук. Он систематизировал исторические песни в своем труде «Исторические песни русского народа XVI- XVII вв.»;
Владимир Николаевич Добровольский (1856-1920), этнограф, фольклорист, лингвист; наиболее известными его трудами были четырехтомный «Смоленский этнографический сборник» (1891 - 1903) и «Смоленский областной словарь» (1914).
На занятии мы познакомимся с исторической песней, узнаем ее роль в сбережении истории нашей страны. Поймем, чем отличается историческая песня от былины. Прочитаем песни о Ермаке, о Емельяне Пугачеве, разберем их.
Рис. 2. Ермак Тимофеевич и хан Кучум ()
До наших дней сведений о Ермаке дошло немного, песни о нем важны как историческое свидетельство. Точно неизвестно ни имя Ермака, ни его происхождение. Предположительно, он был из крестьян, бежал на Дон, разбойничал в низовьях Волги и на Каспии. Спасаясь от преследования властей, Ермак со своими соратниками бросился на Каму и добрался до владений уральских промышленников Строгановых.
Известно, что в апреле 1579 года Ермак со своей дружиной служил Строгановым и охранял их владения от сибирских татар. В те времена в Сибири хозяйничал хан Кучум, люди были под опустошающим гнетом татар. Строгановы поддержали предложенный Ермаком поход, который был очень сложным: через Уральские горы прошло только 840 человек. Благодаря строгой дисциплине отряд двигался вперед.
25 октября 1581 года Ермак занял столицу сибирского царя - хана Кучума. За эту победу Иван Грозный простил Ермаку прошлые грехи и наградил дорогими подарками.
Исторические песни хранят память об этом герое. Его могучий образ привлекал внимание, потому что он был выходцем из народа, умен и наделен отвагой.
Прочитайте песнь о Ермаке (рис. 3).
Рис. 3. Песнь о Ермаке ()
В песни создан реалистичный образ героя, без идеализации и преувеличения. Ермак - атаман казаков, которые занимаются разбоем. Патриотической идеи нет, народ рассказывает о том, что Ермак идет в поход для того, чтобы заслужить прощение царя. Песнь изображает один эпизод - обращение Ермака к казакам, использован традиционный прием монолога. Песнь начинается с зачина (рис. 4), который знакомит с местом события и главным героем.
В песни видны художественные приемы, которые присущи фольклорным жанрам: эпитеты, гипербола, слова с уменьшительно-ласкательными суффиксами и повторы. Примеры использованных художественных приемов в тексте (рис. 5):
Рис. 5. Примеры использованных художественных приемов в тексте ()
В этой песне правда о героях не скрыта, но нам представлен не преступник, а свободный человек, который не желает быть рабом. Народ восхищается его свободолюбием и лидерскими качествами.
Еще одним народным героем, способным повести за собой людей, является Емельян Пугачев. Пугачев Емельян Иванович - предводитель крупнейшего в истории антикрепостнического народного восстания 1773-1775 годов (рис. 6), в истории именуемого пугачевским восстанием, или Крестьянской войной.
Рис. 6. Пугачев Емельян Иванович
В 1774 году Пугачев выдан властям заговорщиками и казнен в Москве на Болотной площади (рис. 7).
Рис. 7. Казнь Пугачева ()
Прочитайте песнь о Емельяне Пугачеве (рис. 8).
Рис. 8. Песнь о Емельяне Пугачеве ()
Песнь рассказывает о заключении в темницу народного героя Пугачёва, народ сочувствует ему. О свободной жизни мечтали тогда многие, но не каждый мог осмелиться выступить против власти и повести за собой народ. Пугачев любим народом, изображен как народный заступник, ратующий за свободу.
На уроке мы убедились не только в своеобразии народных исторических песен, но и в их ценности в сбережении истории нашей страны.
Список литературы
- Меркин Г.С. Литература. 8 класс. Учебник в 2 частях - 9-е изд. - М.: 2013., Ч. 1 - 384 с., Ч. 2 - 384 с.
- Курдюмова Т.Ф. и др. Литература. 8 класс. Учебник-хрестоматия в 2 частях Ч. 1 - 12-е изд., 2011, 272 с.; Ч. 2 - 11-е изд. 2010, 224 с.
- Коровина В.Я. и др. Литература. 8 класс. Учебник в 2 частях - 8-е изд. - М.: Просвещение, 2009. Ч. 1 - 399 с.; Ч. 2 - 399 с.
- Бунеев Р.Н., Бунеева Е.В. Литература. 8 класс. Дом без стен. В 2 частях. - М.: 2011. Ч. 1 - 286 с.; Ч. 2 - 222 с.
- Licey.net ().
- Uskazok.ru ().
- Silverhorseshoe.narod.ru ().
Домашнее задание
- В чем главное отличие исторических песен от былин?
- Какие художественные приемы, которые присущи фольклорным жанрам, используются в исторических песнях?
- Объясните, чем обусловлена любовь к народным героям.
Определение фольклора, основные отличительные черты. Система родов и жанров УНТ.
Фольклор (folk-lore) – международный термин английского происхождения, он означает – "народная мудрость", "народное знание" и обозначает различные проявления народной духовной культуры.
Названием "устное творчество народа" подчеркивают устный характер фольклора в его отличии от письменной литературы.
Фольклор – сложное, синтетическое искусство. Нередко в его произведениях соединяются элементы различных видов искусств – словесного, музыкального, театрального. Его изучают разные науки – история, психология, социология, этнология (этнография). Он тесно связан с народным бытом и обрядами.
Фольклор – это словесное устное творчество. Ему присущи свойства искусства слова. Этим он близок к литературе. Вместе с тем он имеет свои специфические особенности: синкретизм, традиционность, анонимность, вариативность и импровизация.
Традиционная преемственность охватывает большие исторические промежутки – целые столетия.
Возникает из памятных источников, т. е. передается по памяти из уст в уста, но непременно прошедший сквозь значительный слой народного понимания. Каждый носитель фольклора творит в границах общепринятой традиции, опираясь на предшественников, повторяя, изменяя, дополняя текст произведения. В литературе присутствуют писатель и читатель, а в фольклоре – исполнитель и слушатель. "На произведениях фольклора всегда лежит печать времени и той среды, в которой они длительное время жили, или “бытовали”. Фольклор непосредственно народен по содержанию – т. е. по мыслям и чувствам, в нем выраженным. Фольклор народен и по стилю – т. е. по форме передачи содержания. Фольклор народен по происхождению, по всем приметам и свойствам традиционного образного содержания и традиционным стилевым формам. В этом состоит коллективная природа фольклора. Всякое фольклорное произведение бытует в большом количестве вариантов.
Фольклор, как и литература, – искусство слова. Это дает основание использовать литературоведческие термины: эпос, лирика, драма. Их принято называть родами. Каждый род охватывает группу произведений определенного типа. Жанр – тип художественной формы (сказка, песня, пословица и т. д.). Это более узкая группа произведений, чем род. Таким образом, под родом подразумевается способ изображения действительности, под жанром – тип художественной формы. История фольклора – это история смены его жанров. Они в фольклоре обладают большей устойчивостью, по сравнению с литературными, жанровые границы в литературе шире. Новые жанровые формы в фольклоре возникают не в результате творческой деятельности отдельных лиц, как в литературе, а должны быть поддержаны всей массой участников коллективного творческого процесса. Поэтому их смена не происходит без необходимых исторических оснований. В то же время жанры в фольклоре не неизменны. Они возникают, развиваются и отмирают, заменяются другими. Так, например, былины возникают в Древней Руси, развиваются в средние века, а в XIX веке постепенно забываются и отмирают. С изменением условий бытования разрушаются и предаются забвению жанры. Но это не свидетельствует об упадке народного искусства. Изменения в жанровом составе фольклора – естественное следствие процесса развития художественного коллективного творчества.
Собирание русского фольклора в ХIХ – начале ХХ вв. Имена известных собирателей народных песен, пословиц, сказок, былин их труды.
Интерес к истории русского народа, его культуре, и в частности к фольклору, заметно усиливается после Отечественной войны 1812 года. Главное внимание в 20-е годы XIX в. уделяется русским народным песням, пословицам и поговоркам, в которых наиболее полно отразилось национальное самосознание русского народа.
В первой трети XIX в. продолжают публиковаться песенники. Наиболее значительным из них является «Новейший всеобщий и полный песенник», изданный в 1819 г. в 6-ти частях И.Глазуновым. В самом начале XIX в. поэт А.Х.Востоков собирает народные песни, пословицы и поговорки. В 1822 г. Д. Княжевич издал «Полное собрание русских пословиц и поговорок» (около 5000).
Параллельно с собиранием и изданием русского фольклора идет и его изучение. В 1812 г. А.Х.Востоков публикует. свое исследование «Опыт о русском стихосложении», в котором определяется и подробно рассматривается тоническое стихосложение русских народных песен. В 1816 г. А.Ф.Рихтер издает «Два опыта в словесности. Рассуждения о русских пословицах». В 1831- 1834 гг. И.М.Снегирев выпускает в свет «Русские в своих пословицах. Рассуждения и исследования об отечественных пословицах и поговорках».
20-е годы XIX в. -период бурного расцвета романтизма в России. Стремясь к развитию национального начала в отечественной литературе, романтики, как никогда до этого, широко используют в своем творчестве фольклор (сюжеты, образы, поэтическую стилистику).
Однако поэты-романтики не одинаково относились к фольклору, по-разному его оценивали и использовали в своем творчестве. Например, В. А. Жуковского интересовало в нем отражение «милой старины». И в этих целях он с большим удовольствием использовал народные обряды, обычаи и поверья.
Совершенно по-иному относились к народному творчеству декабристы. Взгляды декабристов на фольклор наиболее полно выражены в литературных обзорах А. Бестужева-Марлинского, опубликованных им в альманахе «Полярная звезда» (1823-1825), и в статье В. Кюхельбекера «О направлении нашей поэзии, особенно лирической в последнее десятилетие» («Мнемозина», 1824). Интерес к фольклору у декабристов был особым. В летописях и народных песнях они отыскивали свидетельства «древнеславянского» тираноборчества и свободолюбия. Былины и исторические песни возникли еще до крепостного права, и поэтому они, по мнению декабристов, наиболее полно выражали свободолюбивый и героический характер русского народа. Декабристы впервые начинают собирать казачьи исторические песни, в том числе песни о Разине. Недостаток декабристской фольклористики выражался в том, что декабристы, по существу, были страшно далеки от народа, не понимали его нужд и совершенно не интересовались современным русским фольклором.
Фольклористические взгляды А. С. Пушкина формировались под влиянием декабристов. Пушкин, как и декабристы, интересуется казачьими песнями, записывает песни и предания о Разине и Пугачеве. Однако фольклористические интересы Пушкина были значительно шире взглядов декабристов. Его привлекают не только исторические, но и современные лирические народные песни. Им была записана песня об Аракчееве, а также народные баллады, солдатские и семейно-бытовые песни, преимущественно свадебные. Пушкин задумал составить сборник народных песен, но его замыслу не суждено было сбыться, и свое собрание песен он передал П. В. Киреевскому.
Рассматривая фольклор как важную форму выражения народного самосознания и проявление народного поэтического таланта, Пушкин сделал меткие высказывания по многим жанрам русского фольклора (сказкам, песням, пословицам и поговоркам). Поэт с большим уважением относился к фольклору и его носителям. Однако у него не было слепой идеализации народного творчества.
Пушкин отвергал черты консерватизма, проявление всевозможных предрассудков.
Фольклористические интересы Н. В. Гоголя формировались под влиянием украинской и русской народной поэзии. Интерес Гоголя к фольклору появился еще в годы детства и юности и сохранялся всю жизнь. Украинские народные песни Гоголь записывал сам, по его просьбе это делали его родственники и знакомые. В итоге у Гоголя образовалось большое собрание украинских песен, основная часть которых была издана лишь в 1908 г.
Несомненный научный интерес представляют также сборники; ШейнП. В. Русские народные песни (1870); ЛаговскийФ. Народные песни Костромской, Вологодской, Новгородской, Нижегородской и Ярославской губерний (1877); Садовников Д. Н. Сказки и предания Самарского края (1884); Мельгунов Ю.Н. Русские песни, непосредст-
К середине XIX в. в фольклоре и литературе разных народов мира было обнаружено большое количество сходных сюжетов, которые никак нельзя объяснить родством этих народов, их происхождением от одного «пронарода», из чего исходили мифологи. И тут на смену мифологической теории пришла «теория заимствования» (или миграционная теория «бродячих сюжетов»). Сходные явления в словесном искусстве различных народов объяснялись заимствованием.
Сказки собирают Д. И. Садовников, Н. Е. Ончуков, Д. К. Зеленин, братья Б.М.Соколов и Ю.М.Соколов; былины-А. В. Марков, Н.Е. Ончуков и А. Д. Григорьев; лирические песни -П. В. Шейн, С.М.Ляпунов, Г.О.Дютш и др.; пословицы и поговорки - И И Иллюстров; народные драмы - Н. Н. Виноградов и Н. Е. Ончуков; частушки-Д. К. Зеленин, Е. Н. Елеонская, В. И. Симаков и др.
Наиболее значительны следующие сборники русского фольклора: Соболевский А. И. Великорусские народные песни (7 томов, 1895-1902); Шейн П. В. Великорусе в своих песнях... (2 выпуска, 1898-1900); Марков А. В. Беломорские былины (1901); Григорьев А Д. Архангельские былины (1904); ИллюстровИ. И. Жизнь русского народа в его пословицах и поговорках (1904); Ончуков НЕ Северные сказки (1909); Симаков В. И. Сборник деревенских частушек (1913); Елеонская Е. Н. Сборник великорусских частушек (1914); Соколовы Б. и Ю. Сказки и песни Белозерского края (1915).
Фольклорные материалы в конце XIX-начале XX в. систематически издавались также в журналах «Этнографическое обозрение» (1889-1916) и «Живая старина» (1890-1917).
Опубликованные в конце XIX - начале XX в. собранные материалы, наиболее авторитетные в академическом отношении фольклорные сборники затем будут плодотворно использованы в исследованиях советскими фольклористами.
В советское время продолжалась собирательская работа. В 1926- 1928 гг. в экспедицию "по следам П. Н. Рыбникова и А. Ф. Гильфердинга" отправились братья Б. М. и Ю. М. Соколовы. Материалы экспедиции были опубликованы в 1948 г. . Записи былин 1926-1933 гг. из собраний Рукописного хранилища Фольклорной комиссии при Институте этнографии АН СССР вошли в двухтомное издание А. М. Астаховой "Былины Севера". Собирание былин продолжалось в военные и послевоенные годы. Материалы трех экспедиций на Печору (1942, 1955 и 1956 гг.) составили том "Былины Печоры и Зимнего берега".
Было сделано много новых записей сказок, песен, частушек, произведений несказочной прозы, пословиц, загадок и проч. В издании новых материалов преобладал, во-первых, жанровый, а во-вторых, региональный принцип.
Собиратели стали целенаправленно выявлять рабочий фольклор, фольклор каторги и ссылки. Гражданская и Великая Отечественная войны также оставили свой след в народной поэзии, что не прошло мимо внимания собирателей. Однако требуют исследования также и те разделы фольклора, которые долгие годы недостаточно изучались и почти не записывались (религиозный фольклор, фольклор политзаключенных, городской фольклор и др.).
