Мережковский, Замятин и другие знаменитые литераторы о «буревестнике революции». По количеству тиражей книги Максима Горького уступали лишь произведениям Александра Пушкина и Льва Толстого.
Пять раз этот писатель выдвигался на Нобелевскую премию по литературе, основал три крупных издательства («Знание», «Парус» и «Всемирная литература») и возродил легендарную премию «Жизнь замечательных людей» (ЖЗЛ).
Именно от слова Горького зависело, будет ли молодой автор публиковаться или так и останется неузнанным.
Горькому льстили, его критиковали, ему завидовали, однако в мемуарах и дневниках современников осталось немало положительных искренних отзывов об этом человеке.
Некоторые из них мы собрали в этом материале.
Евгений Замятин
Горький никогда не мог оставаться только зрителем, он всегда вмешивался в самую гущу событий, он хотел действовать. Он был заряжен такой энергией, которой было тесно на страницах книг: она выливалась в жизнь.
Сама его жизнь – это книга, это увлекательный роман. Необычайно живописны и, я бы сказал, символичны декорации, в которых развертывается начало этого романа. <…>
… город, где жили рядом Россия 16 и 20 века, – Нижний Новгород, родина Горького. Река, на берегу которой он вырос, – это Волга, родившая легендарных русских бунтарей Разина и Пугачева, Волга, о которой сложено столько песен русскими бурлаками.
Горький прежде всего связан с Волгой: его дед был здесь бурлаком.
Это был тип русского американца, seif-made man (Человек, выбившейся из низов (англ.)): начавши жизнь бурлаком, он закончил ее владельцем трех кирпичных фабрик и нескольких домов.
В доме этого скупого и сурового старика проходит детство Горького. Оно было очень коротким: в 8 лет мальчик был уже отдан в подмастерья к сапожнику, он был брошен в мутную реку жизни, из которой ему предоставлялось выплывать как ему угодно.
Такова была система воспитания, выбранная его дедом.
Дальше идет головокружительная смена мест действия, приключений, профессий, роднящая Горького с Джеком Лондоном и, если угодно, даже с Франсуа Вийоном, перенесенным в 20-й век и в русскую обстановку.
Горький – помощник повара на корабле, Горький – продавец икон (какая ирония!), Горький – тряпичник, Горький – булочник, Горький – грузчик, Горький – рыбак. Волга, Каспийское море, Астрахань, Жигулевские горы, Моздокская степь, Казань.
И позже: Дон, Украина. Бессарабия, Дунай, Черное море, Крым, Кубань, горы Кавказа. Все это – пешком, в компании бездомных живописных бродяг, с ночевками в степи у костров, в заброшенных домах, под опрокинутыми лодками.
Сколько происшествий, встреч, дружб, драк, ночных исповедей! Какой материал для будущего писателя, и какая школа для будущего революционера!
Дмитрий Мережковский
О Горьком как о художнике именно больше двух слов говорить не стоит. Правда о босяке, сказанная Горьким, заслуживает величайшего внимания; но поэзия, которою он, к сожалению, считает нужным украшать иногда эту правду, ничего не заслуживает, кроме снисходительного забвения. Все лирические излияния автора, описания природы, любовные сцены – в лучшем случае посредственная, в худшем – совсем плохая литература. <…>
Но те, кто за этою сомнительною поэзией не видит в Горьком знаменательного явления общественного, жизненного, – ошибаются еще гораздо больше тех, кто видит в нем великого поэта.
В произведениях Горького нет искусства; но в них есть то, что едва ли менее ценно, чем самое высокое искусство: жизнь, правдивейший подлинник жизни, кусок, вырванный из жизни с телом и кровью...
И, как во всем очень живом, подлинном, тут есть своя нечаянная красота, безобразная, хаотическая, но могущественная, своя эстетика, жестокая, превратная, для поклонников чистого искусства неприемлемая, но для любителей жизни обаятельная.
Все эти «бывшие люди», похожие на дьяволов в рисунках великого Гойя, – до ужаса реальны, если не внешнею, то внутреннею реальностью: пусть таких людей нет в действительности, но они могут быть, они будут. Это вещие видения вещей души.
«С подлинным души моей верно», подписался Горький под одним из своих произведений и мог бы подписаться под всеми.
Чутье, как всегда, не обмануло толпу. В Горьком она обратила внимание на то, что в высшей степени достойно внимания.
Может быть, не поняла, как следует, и даже поняла, как не следует, но если и преувеличила, то недаром: дыма было больше, чем огня; но был и огонь; тут, в самом деле, загорелось что-то опасным огнем.
Марк Алданов
Я никогда не принадлежал к числу его друзей, да и разница в возрасте исключала большую близость. Однако я знал Горького довольно хорошо и в один период жизни (1916 – 1918 годы) видал его часто.
До революции я встречался с ним исключительно в его доме (в Петербурге). В 1917 году к этому присоединились еще встречи в разных комиссиях по вопросам культуры.
Флобер оставил пишущим людям завет: «Жить как буржуа и думать как полубог!» Горький и до революции, и после нее жил вполне «буржуазно» и даже широко. Если не ошибаюсь, у него за столом чуть не ежедневно собирались ближайшие друзья.
Иногда он устраивал и настоящие «обеды», человек на десять или пятнадцать. До 1917 года мне было и интересно, и приятно посещать его гостеприимную квартиру на Кронверкском проспекте. Горький был чрезвычайно любезным хозяином.
Он очень любил все радости жизни. Любил, в частности, хорошее вино (хотя «пьяницей» никогда не был). После нескольких бокалов вина он становился особенно мил и весел. Слушал охотно других, сияя улыбкой (улыбка у него была детская и чрезвычайно привлекательная). Еще охотнее говорил сам.
Видел он на своем веку очень много и рассказывал о виденном очень хорошо и занимательно. Правда, к сожалению, как большинство хороших рассказчиков, он повторялся. Так, его любимый рассказ о каком-то татарине, которого он когда-то хотел освободить из тюрьмы, я слышал – в одних и тех же выражениях – раза два или три.
Татарина надо было будто бы для освобождения обратить в православие, и для этого он, Горький, ездил к влиятельным и компетентным особам – о встречах с ними он и рассказывал.
Составлен рассказ был очень живописно, но все ли в нем было строго точно – не знаю. Немного сомневаюсь, чтобы человека можно было освободить из тюрьмы в награду за крещение. Вероятно, для живописности Горький кое-что приукрашивал.
Владислав Ходасевич
Большая часть моего общения с Горьким протекла в обстановке почти деревенской, когда природный характер человека не заслонен обстоятельствами городской жизни. Поэтому я для начала коснусь самых внешних черт его жизни, повседневных его привычек.
День его начинался рано: вставал часов в восемь утра и, выпив кофе и проглотив два сырых яйца, работал без перерыва до часу дня. В час полагался обед, который с послеобеденными разговорами растягивался часа на полтора.
После этого Горького начинали вытаскивать на прогулку, от которой ой всячески уклонялся. После прогулки он снова кидался к письменному столу – часов до семи вечера.
Стол всегда был большой, просторный, и на нем в идеальном порядке были разложены письменные принадлежности.
Алексей Максимович был любитель хорошей бумаги, разноцветных карандашей, новых перьев и ручек – стило никогда не употреблял. Тут же находился запас папирос и пестрый набор мундштуков – красных, желтых, зеленых. Курил он много.
Часы от прогулки до ужина уходили по большей части на корреспонденцию и на чтение рукописей, которые присылались ему в несметном количестве. На все письма, кроме самых нелепых, он отвечал немедленно.
Все присылаемые рукописи и книги, порой многотомные, он прочитывал с поразительным вниманием и свои мнения излагал в подробнейших письмах к авторам.
На рукописях он не только делал пометки, но и тщательно исправлял красным карандашом описки и исправлял пропущенные знаки препинания. Так же поступал он и с книгами: с напрасным упорством усерднейшего корректора исправлял он в них все опечатки. Случалось – он тоже самое делал с газетами, после чего их тотчас выбрасывал.
Александр Серафимович
Горький сумел сгруппировать вокруг издательства «Знание» все лучшее, что было среди писателей. Все же гнилое гнал беспощадно и яро.
Горький был не только гениальный, незабываемый пролетарский писатель, но и удивительный организатор. Две эти черты особенно ярко его характеризуют. Кипучая энергия всегда билась в его груди и сказывалась в его соприкосновении со всем окружающим.
Неуемная жажда, неуемная энергия, бившаяся в груди Алексея Максимовича, прорывалась во всем – во встречах с людьми, в характеристиках людей, в его разборе произведений молодых писателей, в его указаниях им, как писать, как освещать явления быта, общественности, всего окружающего.
Е.И. Замятин: «...вопрос о моём рассказе - это уже дело решённое, Горькому он понравился и уже сдан в набор. Но вот построенные мною ледоколы, и техника, и мои лекции по корабельной архитектуре... “Чёрт возьми! Ей-богу, завидую вам. А я так и помру - по математике неграмотным. Обидно, очень обидно”.
Самоучка, за всю свою жизнь только полгода пробывший в начальной школе, Горький не переставал учиться всю жизнь и знал очень много. И к тому, что он знал, у него было трогательное, какое-то детски-почтительное отношение. Эту черту мне приходилось наблюдать в нём много раз... Едва ли не лучшей вещью из всего, написанного Горьким после революции, были его замечательные воспоминания о Льве Толстом. Для меня эта вещь особенно памятна потому, что она открыла мне какую-то дверь внутрь Горького, в те душевные апартаменты, в которые мы стыдимся пускать посторонних.
В Петербурге был устроен литературный вечер; “гвоздём” было выступление Горького, читавшего тогда ещё не опубликованные воспоминания о Толстом. Высокий, худой, сутулый, он стоял на эстраде; надетые для чтения очки сразу состарили его на десять лет. С моего места в первом ряду мне было видно каждое его движение. Когда, читая, он стал подходить к концу своих воспоминаний, началось что-то очень странное: казалось, он перестал видеть через свои очки. Он стал запинаться, останавливаться. Потом сдёрнул очки. И тогда стало видно: у него лились слёзы. Он всхлипнул вслух, пробормотал: “Простите...” - и вышел из зала в соседнюю комнату. Это был не писатель и не старый революционер Горький, а просто человек, не смогший спокойно говорить о смерти другого человека.
Я знаю: человека Горького с благодарностью вспоминают многие в России, и особенно в Петербурге. Не один десяток людей обязан ему жизнью и свободой».
Ф.И. Шаляпин: «Что бы мне ни говорили об Алексее Максимовиче, я глубоко, твёрдо, без малейшей интонации сомнения, знаю, что все его мысли, чувства, дела, заслуги, ошибки - всё это имело один-единственный корень - Волгу, великую русскую реку и её стоны. <...> Если Горький шёл вперёд порывисто и уверенно, то это шёл он к лучшему будущему для народа; а если заблуждался, сбивался, быть может, с того пути, который другие считают правильным, это опять-таки шёл он к той же цели. <...> В Горьком говорило глубокое сознание, что мы все принадлежим своей стране, своему народу и что мы должны быть с ним не только морально - как я иногда себя утешаю, - но и физически, всеми шрамами, всеми затвердениями и всеми горбами...»
Ю.П. Анненков: «Судьба дала мне возможность близко знать Горького в самые различные периоды его жизни.
В эпоху, когда утверждалось его литературное имя, Горький, всегда одетый в чёрное, носил косоворотку тонкого сукна, подпоясанную узким кожаным ремешком, суконные шаровары, высокие сапоги и романтическую широкополую шляпу, прикрывавшую волосы, спадавшие на уши. Этот “демократический” образ Горького известен всему миру и способствовал легенде Горького. <...> Высокий, худой, он сутулился уже в те годы, и косоворотка свисала с его слишком горизонтальных плеч, как с вешалки. При ходьбе он так тесно переставлял ноги, что голенища терлись друг о друга с легким шуршанием, а иногда и с присвистом.
Мне было 11 лет, когда я впервые увидал Горького. Он жил тогда на мызе Лентула в Куоккале, в Финляндии. Мыза была постоянно переполнена голосистым и разношёрстным народом: родственники, свойственники, друзья и совершенно неизвестные посетители, приезжавшие в Куоккалу провести день возле гостеприимного писателя и зажившиеся там на неделю, на месяц.
Горький работал обычно утром, и в эти часы он был невидим. После шумного завтрака, во время которого я никогда не встречал менее пятнадцати или двадцати человек за столом, Горький спускался в сад. Любимый детьми и подростками, он затевал для них всевозможные игры, и его весёлая изобретательность была неисчерпаема. Мы играли в казаков и разбойников, носились в заброшенном огромном еловом парке, резались в лапту у сарайной стены. Но этим играм Горький предпочитал костюмированные развлечения. Он рядился в краснокожего, в пирата, в колдуна, в лешего, переодевался в женское платье, выворачивал пиджак наизнанку, прицеплял к костюму пёстрые деревянные ложки, вилки, еловые ветки, рисовал жжёной пробкой эспаньолку на подбородке или покрывал лицо ацтекской татуировкой, втыкал в свою трубку брусничный пучок или букетик земляники и, прекрасный комедиант, изобретал забавнейшие гримасы. Горький наряжался и гримасничал с юношеским задором, заражая ребячеством не только детей, но и взрослых... Если бы удалось собрать все любительские снимки, сделанные в такие моменты с Горького, можно было бы составить богатый и единственный в своем роде том.
К вечеру, когда спадала жара, Горький приступал к своей излюбленной игре - в городки. Он бил размашисто и сильно, разбрасывая чушки с завидной ловкостью, и почти всегда выходил победителем. Его партнёрами часто бывали Леонид Андреев, Александр Куприн и Иван Рукавишников.
Весёлость и юмор, общительность и склонность к широкому укладу жизни сохранились в Горьком навсегда».
- Переплет книги: Коленкоровый с золотым тиснением
- Год издания: 1955
- Под общей редакцией Н. Л. Бродского
- Библиофильские особенности издания: Данное издание является отличной покупкой в библиотеку любого библиофила
- Роскошное издание, отличный подарок: Эта книги сочетает в себе красоту, изящество, художественную и полиграфическую ценность. Отличное качество переплета!
- Сохранность лота: Отличная
- Издатель, типография: Государственное издательство художественной литературы
- Место издания: Москва
- Инвестиционный - коллекционный рейтинг по Obook.ru: 4
По количеству тиражей книги Максима Горького уступали лишь произведениям Александра Пушкина и Льва Толстого.
Пять раз этот писатель выдвигался на Нобелевскую премию по литературе, основал три крупных издательства («Знание», «Парус» и «Всемирная литература») и возродил легендарную премию «Жизнь замечательных людей» (ЖЗЛ).
Именно от слова Горького зависело, будет ли молодой автор публиковаться или так и останется неузнанным.
Горькому льстили, его критиковали, ему завидовали, однако в мемуарах и дневниках современников осталось немало положительных искренних отзывов об этом человеке.
Некоторые из них мы собрали в этом материале.
Евгений Замятин
Горький никогда не мог оставаться только зрителем, он всегда вмешивался в самую гущу событий, он хотел действовать. Он был заряжен такой энергией, которой было тесно на страницах книг: она выливалась в жизнь.
Сама его жизнь - это книга, это увлекательный роман. Необычайно живописны и, я бы сказал, символичны декорации, в которых развертывается начало этого романа. <…>
… город, где жили рядом Россия 16 и 20 века, - Нижний Новгород, родина Горького. Река, на берегу которой он вырос, - это Волга, родившая легендарных русских бунтарей Разина и Пугачева, Волга, о которой сложено столько песен русскими бурлаками.
Горький прежде всего связан с Волгой: его дед был здесь бурлаком.
Это был тип русского американца, seif-made man (Человек, выбившейся из низов (англ.)): начавши жизнь бурлаком, он закончил ее владельцем трех кирпичных фабрик и нескольких домов.
В доме этого скупого и сурового старика проходит детство Горького. Оно было очень коротким: в 8 лет мальчик был уже отдан в подмастерья к сапожнику, он был брошен в мутную реку жизни, из которой ему предоставлялось выплывать как ему угодно.
Такова была система воспитания, выбранная его дедом.
Горький - помощник повара на корабле, Горький - продавец икон (какая ирония!), Горький - тряпичник, Горький - булочник, Горький - грузчик, Горький - рыбак. Волга, Каспийское море, Астрахань, Жигулевские горы, Моздокская степь, Казань.
И позже: Дон, Украина. Бессарабия, Дунай, Черное море, Крым, Кубань, горы Кавказа. Все это - пешком, в компании бездомных живописных бродяг, с ночевками в степи у костров, в заброшенных домах, под опрокинутыми лодками.
Сколько происшествий, встреч, дружб, драк, ночных исповедей! Какой материал для будущего писателя и какая школа для будущего революционера!
Дмитрий Мережковский
О Горьком как о художнике именно больше двух слов говорить не стоит. Правда о босяке, сказанная Горьким, заслуживает величайшего внимания; но поэзия, которою он, к сожалению, считает нужным украшать иногда эту правду, ничего не заслуживает, кроме снисходительного забвения. Все лирические излияния автора, описания природы, любовные сцены - в лучшем случае посредственная, в худшем - совсем плохая литература. <…>
Но те, кто за этою сомнительною поэзией не видит в Горьком знаменательного явления общественного, жизненного, - ошибаются еще гораздо больше тех, кто видит в нем великого поэта.
В произведениях Горького нет искусства; но в них есть то, что едва ли менее ценно, чем самое высокое искусство: жизнь, правдивейший подлинник жизни, кусок, вырванный из жизни с телом и кровью…
И, как во всем очень живом, подлинном, тут есть своя нечаянная красота, безобразная, хаотическая, но могущественная, своя эстетика, жестокая, превратная, для поклонников чистого искусства неприемлемая, но для любителей жизни обаятельная.
Все эти «бывшие люди», похожие на дьяволов в рисунках великого Гойя, - до ужаса реальны, если не внешнею, то внутреннею реальностью: пусть таких людей нет в действительности, но они могут быть, они будут. Это вещие видения вещей души.
«С подлинным души моей верно», подписался Горький под одним из своих произведений и мог бы подписаться под всеми.
Чутье, как всегда, не обмануло толпу. В Горьком она обратила внимание на то, что в высшей степени достойно внимания.
Может быть, не поняла, как следует, и даже поняла, как не следует, но если и преувеличила, то недаром: дыма было больше, чем огня; но был и огонь; тут, в самом деле, загорелось что-то опасным огнем.
Марк Алданов
Я никогда не принадлежал к числу его друзей, да и разница в возрасте исключала большую близость. Однако я знал Горького довольно хорошо и в один период жизни (1916 - 1918 годы) видал его часто.
До революции я встречался с ним исключительно в его доме (в Петербурге). В 1917 году к этому присоединились еще встречи в разных комиссиях по вопросам культуры.
Флобер оставил пишущим людям завет: «Жить как буржуа и думать как полубог!» Горький и до революции, и после нее жил вполне «буржуазно» и даже широко. Если не ошибаюсь, у него за столом чуть не ежедневно собирались ближайшие друзья.
Иногда он устраивал и настоящие «обеды», человек на десять или пятнадцать. До 1917 года мне было и интересно, и приятно посещать его гостеприимную квартиру на Кронверкском проспекте. Горький был чрезвычайно любезным хозяином.
Он очень любил все радости жизни. Любил, в частности, хорошее вино (хотя «пьяницей» никогда не был). После нескольких бокалов вина он становился особенно мил и весел. Слушал охотно других, сияя улыбкой (улыбка у него была детская и чрезвычайно привлекательная). Еще охотнее говорил сам.
Видел он на своем веку очень много и рассказывал о виденном очень хорошо и занимательно. Правда, к сожалению, как большинство хороших рассказчиков, он повторялся. Так, его любимый рассказ о каком-то татарине, которого он когда-то хотел освободить из тюрьмы, я слышал - в одних и тех же выражениях - раза два или три.
Татарина надо было будто бы для освобождения обратить в православие, и для этого он, Горький, ездил к влиятельным и компетентным особам - о встречах с ними он и рассказывал.
Составлен рассказ был очень живописно, но все ли в нем было строго точно - не знаю. Немного сомневаюсь, чтобы человека можно было освободить из тюрьмы в награду за крещение. Вероятно, для живописности Горький кое-что приукрашивал.
Владислав Ходасевич
Большая часть моего общения с Горьким протекла в обстановке почти деревенской, когда природный характер человека не заслонен обстоятельствами городской жизни. Поэтому я для начала коснусь самых внешних черт его жизни, повседневных его привычек.
День его начинался рано: вставал часов в восемь утра и, выпив кофе и проглотив два сырых яйца, работал без перерыва до часу дня. В час полагался обед, который с послеобеденными разговорами растягивался часа на полтора.
После этого Горького начинали вытаскивать на прогулку, от которой ой всячески уклонялся. После прогулки он снова кидался к письменному столу - часов до семи вечера.
Стол всегда был большой, просторный, и на нем в идеальном порядке были разложены письменные принадлежности.
Алексей Максимович был любитель хорошей бумаги, разноцветных карандашей, новых перьев и ручек - стило никогда не употреблял. Тут же находился запас папирос и пестрый набор мундштуков - красных, желтых, зеленых. Курил он много.
Часы от прогулки до ужина уходили по большей части на корреспонденцию и на чтение рукописей, которые присылались ему в несметном количестве. На все письма, кроме самых нелепых, он отвечал немедленно.
Все присылаемые рукописи и книги, порой многотомные, он прочитывал с поразительным вниманием и свои мнения излагал в подробнейших письмах к авторам.
На рукописях он не только делал пометки, но и тщательно исправлял красным карандашом описки и исправлял пропущенные знаки препинания. Так же поступал он и с книгами: с напрасным упорством усерднейшего корректора исправлял он в них все опечатки. Случалось - он тоже самое делал с газетами, после чего их тотчас выбрасывал.
Александр Серафимович
Горький сумел сгруппировать вокруг издательства «Знание» все лучшее, что было среди писателей. Все же гнилое гнал беспощадно и яро.
Горький был не только гениальный, незабываемый пролетарский писатель, но и удивительный организатор. Две эти черты особенно ярко его характеризуют. Кипучая энергия всегда билась в его груди и сказывалась в его соприкосновении со всем окружающим.
Неуемная жажда, неуемная энергия, бившаяся в груди Алексея Максимовича, прорывалась во всем - во встречах с людьми, в характеристиках людей, в его разборе произведений молодых писателей, в его указаниях им, как писать, как освещать явления быта, общественности, всего окружающего.
ВОСПОМИНАНИЯ О ГОРЬКОМ
Я подошел к парадному квартиры писателя Андреева. Снег медленно садился на деревья, на белую улицу, на горевшие по-ночному фонари.
Никак не подыму руку, чтобы нажать пуговку звонка Запушенные снегом окна длинного одноэтажного дома по-зимнему и загадочно светились. Тут жил Леонид Андреев, писательская звезда которого и слава неожиданно вспыхнула, загорелась ярко и ослепительно. Я был с маленьким именем - журналист, писатель, - жил в глухих местах донской земли. Андреев - мы с ним не были знакомы - письмом пригласил меня переехать в Москву работать в газете «Курьер», в которой он принимал ближайшее участие.
Никак не подыму руку к звонку. Я знаю, за этими светящимися окнами в больших, уютных, тепло натопленных комнатах сегодня все, что было лучшего и знаменитого в России. Но главное - Горький.
Не подыму руку - страшно после провинции. И вдруг неожиданно для самого себя позвонил, и в ту же секунду остро прохватила мысль: «А не удрать ли?.. Метнуться за угол, только и видали, - и никто не узнает». Но было поздно: дверь отворилась. Вошел, разделся.
В длинной столовой за громадным столом сидело человек восемьдесят, все знаменитости, и никому из них не было дела до меня, никто не повернул головы. А я уж никого не различал, как в тумане. Андреев ласково меня усаживал. Застольный гул и говор колыхался из конца в конец. В отдаленном конце стола поднялся широкоплечий, высокий, с длинными, откинутыми назад волосами, с открытым, смело глядящим лицом. Раздвигая стулья и людей, он подошел ко мне, взял за руку, сжал так, что у меня пальцы склеились, с славной улыбкой тряхнул и коротко:
Горький…
Потом пошел назад, все так же раздвигая стулья. Гул, смех, говор сразу смолкли. Все головы ласково повернулись ко мне, заулыбались, закивали. Соседи задвигались, давая мне попросторнее сесть. Внимательно спрашивают, какого мне налить вина, как мне нравится Москва, как поживают мои детки, супруга. Одни накладывают мне на тарелку икры, лососины, семги, устриц, к которым я не знал, как приступиться. А с другой, стороны льют мне в бокал вина, шампанское… Ух ты?! Вспотел… Сердце ласково билось, и я думал: «Так вот он, Горький».
Это первое впечатление от Горького потянулось через жизнь. Уже оба мы стариками стали, уже фигуры погнулись, а перед глазами немеркнуще: широкоплечий, в серой перехваченной блузе, и лицо гордо и смело закинуто, он чувствовал в себе рвавшуюся силу и хотел ее понести трудящемуся человечеству на счастье, на радость…
Товарищ Серафимович? Здравствуйте, Заходите ко мне, потолкуем насчет издания ваших рассказов.
Только я вошел в его кабинет, он - большими шагами мне навстречу, крепко пожал руку, с хорошей, влекущей улыбкой, и, все так же нажимая на «о», с места к делу:
Вот задумал я дело, и большое дело. Надо собрать писателей. У нас отличные писатели есть, а все врозь. Вы сколько за лист получаете?
Шестьдесят рублей.
Он сердито прошагал из угла в угол. Сел.
Вы у нас будете получать триста. Это - для начала, Чехову, Андрееву мы платим по восемьсот. Писатель должен напряженно думать о своей вещи, а не о том, как он завтра достанет молока ребятишкам.
У меня все пошло кругом: неужели, неужели же проголодь, нищета, мучительное выколачивание строчек, - все это позади? И я могу писать спокойно, целиком отдаться творческой работе? И не будут надо мной с величайшим презрением издеваться толстосумы, в руках которых были издательства?
Только… - Горький поднялся во весь свой рост, поднял палец, - …только, чтобы писатель давал лучшее, что может дать. Каждый писатель может дать лучшее, если честный, у которого в душе лежат слитки… Ну, у одного побольше, у другого поменьше, не в этом дело. Золотая она, хоть крупинка, а золотая, - главное, честно относиться к своей работе. Ведь читать будут сотни тысяч, а дальше и миллионы. Революция созревает, рабочий класс все более и более революционизируется, и в этой атмосфере даже легальная (и потому охватывающая широкие массы), но честная литература сыграет большую мобилизующую роль. Рабочие умеют читать между строк, и всякая честная мысль найдет у рабочего отклик.
Он вдруг выбросил длинные и сильные руки вперед, вверх, вниз, два раза присел и вытянул ногу. Я смотрел во все глаза. Он улыбнулся, потрогал мои мышцы.
Мускулы у вас ни к черту… Гимнастикой не занимаетесь? Ну, конечно, не до гимнастики! А надо. Я вот сегодня семь часов из-за стола не вылезал. Понимаете, рукописей горы. Ведь надо взвесить каждое слово, каждую строчку. Сотни тысяч читать-то будут!
В этот вечер я родился писателем.
Зеленых книжечек сборников «Знание» все ждали с величайшим нетерпением. Только выйдут, их моментально расхватывают в магазинах.
Горьковские сборники имели громадное значение. Они стали выходить, когда революционные настроения закипали все больше и больше. Сборники «Знание» помогали подыматься этим настроениям. Помещаемые в них художественные произведения, конечно, не были революционными в прямом значении этого слова, да это и невозможно было при тогдашней цензуре. Но таково удивительное действие внутренне честной, правдивой художественной вещи, что она, не призывая прямо к революции, прокладывает к ней широкую дорогу в сердцах, в чувствах людей.
Горький сумел сгруппировать вокруг издательства «Знание» все лучшее, что было среди писателей. Все же гнилое гнал беспощадно и яро.
Горький был не только гениальный, незабываемый пролетарский писатель, но и удивительный организатор. Две эти черты особенно ярко его характеризуют. Кипучая энергия всегда билась в его груди и сказывалась в его соприкосновении со всем окружающим. Неуемная жажда, неуемная энергия, бившаяся в груди Алексея Максимовича, прорывалась во всем - во встречах с людьми, в характеристиках людей, в его разборе произведений молодых писателей, в его указаниях им, как писать, как освещать явления быта, общественности, всего окружающего.
…Я принес ему для сборника «Знание» мой рассказ «Маленький шахтер». Это - рассказ о мальчугане, сыне шахтера. Мальчика спустили в шахты откачивать ручной помпой воду. Он работает в темноте один и медленно, унывно считает: раз, два… тоненьким голоском. Все шахтеры наверху - праздник. Алексею Максимовичу рассказ понравился.
Хорошо! - сказал он, нажимая на «о». Да вдруг поднялся во весь свой рост, протянул руку и проговорил взволнованно:
Вы не забывайте: шахтеры - ведь это же рабочие! Они ведь создают все, что кругом. У вас они только бедненькие, забитые, - жалко их… А ведь это не вся правда. Шахты-то кто попрорыл? Кто взрывал каменные неприступные пласты? От воды-то захлебываются, - кто откачивал? Вот у вас этот мальчонок, - ну, жалко его, конечно. Но вырастет, он же настоящий, потомственный шахтер будет! Перед ним земля-то, недра раздвигаться будут. Это вот, знаете, забываем мы все… А надо помнить. А раз помнить, значит, и изображать.
Я шел от него, оглушенный. Мимо катился шумный Невский, и фонари заливали его, и не было голубых теней.
«Как же это я мог пропустить такую громадину? - говорил я в сотый раз сам себе. - Ведь рабочий, ведь он же - творец. Ведь, действительно, нельзя же его изображать только бедненьким, забитым, темным. Ведь это же мировая сила, которая в конце концов свернет шею мировой буржуазии».
И сколько мне ни приходилось потом наблюдать Горького, когда он помогал молодым начинающим писателям, всегда Горький поправлял и направлял не только в области литературной техники, но еще больше в области изображения той силы, которая заложена в массах.
В боях фронт всегда выдвигает впереди себя отдельные части. На них сыпятся злые удары врагов.
Нет битвы более ожесточенной, более яростной, чем классовая схватка. И вот в этой колоссальной, теперь уже переходящей в революционно-мировую, схватке есть свои выдвинутые посты.
Одну из таких выдвинутых далеко вперед позиций занимает Максим Горький.
Мы здесь, в Советском Союзе, пишем боевые статьи, очерки, стихотворения, рассказы, - и это имеет громадную социальную боевую значимость. Это- неохватимое по своему значению оружие, и разящее и строящее: Но мы здесь бьемся плечо в плечо в товарищеском строе: Мы дышим дружеской атмосферой взаимной поддержки, уважения, любви. Мы все здесь среди своих, социально родных И близких.
Максим Горький - один. Он страшно выдвинут, своей позицией в глубь вражеского стана. Он - в злобной вражеской атмосфере.
Конечно, он окружен не только ненасытной враждой буржуазии, но и любовью, сердечностью западноевропейского пролетариата, мирового пролетариата.
Только ведь пролетариат там пока плохо вооружен. Его печать скудна и большей частью вдавлена в подполье. Его чувства и мысли трудно пробиваются вовне. А рев подлых глоток буржуазной печати сплошь затягивает гнилым туманом, все извращая.
И вот тут-то выделяющаяся из желтого тумана фигура Максима Горького отовсюду видна. И его голос, голос правды о строящемся социализме в стране пролетарской диктатуры, звучит до самых далеких краев. И гнилостные волны буржуазной лжи и клеветы не; в состоянии подавить этот ясный, четкий, честный голос, и пролетариат мира слышит его.
Сегодня он возвращается на родину.
Мы встречаем не только крупнейшего нашего писателя, но и бойца на одной из самых выдвинутых позиций в толщу врага.
Имя Горького, великого русского писателя, его пламенная любовь к родине и неукротимая ненависть к фашизму сейчас, в дни Великой Отечественной войны, вдохновляют советских людей, доблестных воинов Красной Армии на подвиги в боях за честь и свободу нашей земли.
В творчестве Максима Горького выражены лучшие черты русского народа: сила, мужество, выносливость, воля к победе, высокий патриотизм, уважение и вера в человека.
Горький знал, что фашисты могут двинуть против Советского Союза полчища разбойников, грабителей и убийц. И, предвидя грядущую битву, битву, которую мы сейчас ведем, он сказал однажды, что на эту священную борьбу встанет весь советский народ, «встанет армия, каждый боец которой будет хорошо знать и чувствовать, что он бьется за свою свободу, за свое право быть единственным властелином своей страны. Этот боец победит».
По складу своего характера Горький был подлинным бойцом. В работе, в борьбе с врагами родины он горел и никогда не отступал перед трудностями. Любимым и главным героем творчества Горького был гордый человек, способный, подобно юноше Данко, поднять свое сердце, как факел, указывающий людям дорогу к свету, к свободе. Высшей похвалой человеку в устах Горького было: «Годен для драки!»
Таким нетерпимым к злу, ко всякой несправедливости и рабству борцом, страстным и мужественным, знал я Горького.
Горький всегда был занят, всегда работал - с утра до поздней ночи. Он боролся с тогдашними мракобесами, учил и помогал молодым писателям, собирал деньги на революционное движение. Горький любил трудовых людей, и масса народа, самого разнообразного, с самыми разнообразными нуждами толклась у него целые сутки. За Горьким охотилась полиция, но это его не останавливало.
В течение всей своей жизни Горький был и оставался не только писателем, но и революционером, активным общественным деятелем. Он пользовался огромной любовью и уважением великих наших учителей - Ленина и Сталина.
В последние годы А. М. Горький был одним из крупнейших организаторов антифашистского фронта. За ним следовала передовая литература Запада. Горький писал, что фашизм «…по сути его, является организацией отбора наиболее гнусных мерзавцев и подлецов для порабощения всех остальных людей… Вышеназванные мёрзавцы и подлецы… озабочены расширением и укреплением наглого и откровенного деспотизма, небывалого по бесчеловечию порабощения трудового народа. Термины „подлецы“ и „мерзавцы“ я употребляю только потому, что не нахожу более сильных».
Приход к власти фашистов в Германии, сопровождавшийся кровавой резней, истреблением лучших людей страны, Горький гневно назвал подлой победой «Тройного, зловонного „Г“ (Гитлер, Геббельс, Геринг)».
Весь свой талант, все силы своего горячего сердца Горький отдал борьбе за свободу и счастье трудового народа. Он много сделал и много мог еще сделать…
Но такие люди, как Горький, не умирают. Великий русский писатель - с нами. В одной из последних своих статей Алексей Максимыч писал, что он, старик, пойдет рядовым бойцом в тот бой, который предстоит Красной Армии. Армия, рядовым бойцом которой мечтал быть такой человек, как Горький, эта армия непобедима…
Из книги Очерки, фельетоны, статьи, выступления автора Шолохов Михаил АлександровичИз речи о М. Горьком Горький горячо любил человека - борца за светлое будущее человечества и со всей силой своего пламенного сердца ненавидел эксплуататоров, лавочников и дремавших в тихом болоте провинциальной России мещан…Меня поражали колоссальные, разносторонние
Из книги Русская мелодия автора Астафьев Виктор ПетровичОб одном горьком покаянии С возрастом утрачивается азарт и в чтении. Видимо, не ждутся уже те потрясающие, давние открытия, которые происходили при чтении «Робинзона Крузо», «Острова сокровищ», «Борьбы за огонь», «Всадника без головы» и «Робина Гуда», книг Гюго, Майна
Из книги Я верую – Я тоже нет автора Бегбедер ФредерикГлава I Воспоминания Ди Фалько: Поневоле вспоминается мальчуган, каким ты был, когда я тебя встретил. Хороший ученик!Бегбедер: У меня неважно с памятью. Это в каком же году?Ди Фалько: Я пришел в школу Боссюэ в 1974-м. Ты учился в седьмом классе. Чтобы пояснить особенности
Из книги Новые парижские тайны автора Сименон ЖоржСтатьи и воспоминания Он был защитником демократии (перевод Э. Шрайбер) - Какие отношения, г-н Жорж Сименон, связывали вас с Чарли Чаплином?Сименон. Я был очень дружен с ним, с Уной и со всей его семьей. Я знаю всех его детей, играл с ними, они выросли у меня на
Из книги Человек нашего столетия автора Канетти ЭлиасВоспоминания
Из книги Бандиты семидесятых. 1970-1979 автора Раззаков ФедорУбийство в Горьком 5 сентября, в 9 утра, дежурный УВД Горьковского облисполкома сообщил руководству областной прокуратуры о том, что на улице Новикова-Прибоя обнаружен труп мужчины с признаками убийства. На место происшествия немедленно выехала оперативно-следственная
Из книги Гамбургский счет: Статьи – воспоминания – эссе (1914–1933) автора Шкловский Виктор БорисовичО Пешкове-Горьком I Максим Горький равен Алексею Максимовичу Пешкову, человеку, много рассказывавшему свою биографию. Горький – материал своих книг.Книги Горького – один сплошной роман без сюжета о путешественнике, который имел много встреч.К Горькому больше приложимы
Из книги Избранные произведения автора Леопарди ДжакомоВОСПОМИНАНИЯ Медведицы мерцающие звезды, Не думал я, что снова созерцать Привычно буду вас над отчим садом И с вами разговаривать из окон Того приюта, где я жил ребенком И радостей своих конец увидел. Ваш и светил, вам равных, вид - какие В моем сознанье образы,
Из книги Публицистика 1918-1953 годов автора Бунин Иван АлексеевичО Горьком* Год тому назад, в первом номере «Коммунистического интернационала», выходящем в Москве, Горький воспел хвалу русскому народу и его новым вождям, - Ленину, Троцкому и пр. Он писал:«Еще вчера мир считал русских мужиков полудикарями, а ныне идут они к победе за III-м
Из книги He покоряться ночи... Художественная публицистика автора Мориак Франсуа ШарльЗаписная книжка (о Горьком)* Опять Горький! Ну, что ж, и мы опять…Начало февраля 1917 г., оппозиция все смелеет, носятся слухи об уступках правительства кадетам - Горький затевает с кадетами газету (у меня сохранилось его предложение поддержать ее).Апрель того же года -
Из книги Том 11. Неопубликованное. Публицистика автора Стругацкий Аркадий НатановичЗаписная книжка (о Горьком)* Боюсь, что пройдет незамеченной, неотмеченной новая выходка Горького. А отметить ее непременно надо - в назидание тем, которые все еще продолжают долбить:- А все-таки это удивительный писатель!Горький, как известно, довольно часто занимается
Из книги Варвар в саду автора Херберт ЗбигневЗаписная книжка (о современниках, о Горьком)* То, что я стал писателем, вышло, мне кажется, как-то само собой, без всяких моих решений на этот счет, определилось так рано и незаметно, как это бывает только у тех, кому что-нибудь «на роду написано». Хорошо сказано, что человек
Из книги автораВоспоминания
Из книги автораБеркова Н. М. ВОСПОМИНАНИЯ Очень трудно писать о таких писателях, как братья Стругацкие, произведения которых вошли в Золотой фонд всемирной фантастики.Аркадий и Борис Стругацкие для читателя – единое целое, один талантливый писатель – и говорить отдельно о
Из книги автораБ. Клюева ВОСПОМИНАНИЯ Меня зовут Бела Клюева (а не Максим Каммерер), и «людены» не «написали мне письмо», а по телефону попросили меня написать «мемуар» об Аркадии и Борисе Стругацких. Я не мастер по этой части, да и сам Аркадий мне не раз говорил: «Память у тебя, Белка,
Из книги автораВоспоминания из Валуа Adieu Paris. Nous cherchons l’amour, le bonheur, l’innocence. Nous ne serons jamais assez loin de toi. He знаю, почему поляки, народ, надо сказать, подвижный, а уж историей своей даже несколько чрезмерно побуждавшийся к перемещениям, приезжая в Париж, впадают в состояние некой оцепенелой
Алексей Сальников родился в 1978 году в Тарту. Публиковался в альманахе "Вавилон", журналах "Воздух", "Урал", "Волга". Автор трех поэтических сборников. Лауреат премии "ЛитератуРРентген" (2005), финалист "Большой книги" и "НОС". Живет в Екатеринбурге."Пишет Сальников как, пожалуй, никто другой сегодня, а именно - свежо, как первый день творения. На каждом шагу он выбивает у читателя почву из-под ног, расшатывает натренированный многолетним чтением “нормальных” книг вестибулярный аппарат.Все случайные знаки, встреченные гриппующими Петровыми в их болезненном полубреду, собираются в стройную конструкцию без единой лишней детали. Из всех щелей начинает сочиться такая развеселая хтонь и инфернальная жуть, что Мамлеев с Горчевым дружно пускаются в пляс, а Гоголь с Булгаковым аплодируют.Поразительный, единственный в своем роде язык, заземленный и осязаемый материальный мир и по-настоящему волшебная мерцающая неоднозначность (то ли все происходящее в романе - гриппозные галлюцинации трех Петровых, то ли и правда обнажилась на мгновение колдовская изнанка мира) - как ни посмотри, выдающийся текст и настоящий читательский праздник".Галина Юзефович.
404 руб
Будет больно: история врача, ушедшего из профессии на пике карьеры
Что вы знаете о враче, который вас лечит? Скорее всего, совсем немного. Если хотите узнать больше, скорее открывайте книгу Адама Кея. Это откровенный, местами грустный, а местами - уморительно смешной рассказ молодого доктора от начала его профессионального пути в медицине до завершения карьеры. Вы будете чрезвычайно удивлены, как много общего у наших и британских врачей. Сложные и очень сложные клинические случаи, маленькие профессиональные хитрости, бесконечные переработки, победы и поражения в борьбе со смертью, а еще чиновники министерства здравоохранения, от действий которых одинаково страдают врачи и пациенты... Обо всем этом Адам Кей рассказывает так, что читатель с головой погружается в будни интерна, а потом ординатора и сам примеряет белый халат. Будет больно. А еще будет смешно до икоты, грустно до слез и захватывающе от первой до последней страницы
409 руб
Снеговик
Поистине в первом снеге есть что-то колдовское. Он не только сводит любовников, заглушает звуки, удлиняет тени, скрывает следы. Годами в Норвегии в тот день, когда выпадает первый снег, бесследно исчезают замужние женщины.
На этот раз Харри Холе сталкивается с серийным убийцей на своей родной земле, и постепенно их противостояние приобретает личный характер. Преступник, которому газеты дали прозвище Снеговик, будто дразнит старшего инспектора, шаг за шагом подбираясь к его близким...
167 руб
Звезды и Лисы
Знаменитый рэпер ПараDon’tOzz, в миру Сандро Галицкий, купается в славе и деньгах. Журналисты и поклонницы не дают ему проходу. Его брат Ник немного посмеивается над ним, но какая разница, что думает брат, начальник отделения в обыкновенном НИИ?.. В одночасье все меняется. ПараDon’tOzzа обвиняют… в убийстве совершенно постороннего человека, почему-то завещавшего рэперу и его брату все свое имущество. Неожиданное наследство выходит достаточно солидным, а смерть завещателя выгодна только наследникам. Сандро и Нику всерьез угрожают суд и тюрьма. Преодолевая разногласия – все же они очень разные, – братья должны во всем разобраться. Вокруг них происходят страшные и темные дела. Погибает приятель ПараDon’tOzzа, в дело вмешивается странная девушка, называющая себя Лисой, которая явно что-то скрывает. И тут история принимает совсем уж нежданный оборот – оказывается, неизвестный завещатель много лет прослужил в разведке!.. У братьев нет выхода, они должны довести дело до конца, чего бы это ни стоило, и они вдвоем разгадывают головоломку
448 руб
Сердце хирурга. Дополненное издание
Перед вами уникальное издание - лучший медицинский роман XX века, написанные задолго до появления интереса к медицинским сериалам и книгам. Это реальный дневник хирурга, в котором правда все - от первого до последнего слова. Повествование начинается с блокадного Ленинграда, где Федор Углов и начал работать в больнице.
Захватывающее описание операций, сложных случаев, загадочных диагнозов - все это преподносится как триллер с элементами детектива. Оторваться от историй из практики знаменитого хирурга невозможно. Закрученный сюжет, мастерство в построении фабулы, кульминации и развязки - то действительно классика, рядом с которой многие современнее бестселлеры в этом жанре - жалкая беспомощная пародия. Книга "Сердце хирурга" переведена на многие языки мира.
459 руб
Одна история
Впервые на русском - новейший (опубликован в Британии в феврале 2018 года) роман прославленного Джулиана Барнса, лауреата Букеровской премии, командора Французского ордена искусств и литературы, одного из самых ярких и оригинальных прозаиков современной Британии. «Одна история» - это «проницательный, ювелирными касаниями исполненный анализ того, что происходит в голове и в душе у влюбленного человека» (The Times); это «более глубокое и эффективное исследование темы, уже затронутой Барнсом в “Предчувствии конца” - романе, за который он наконец получил Букеровскую премию» (The Observer).
«У большинства из нас есть наготове только одна история, - пишет Барнс. - Событий происходит бесчисленное множество, о них можно сложить сколько угодно историй. Но существенна одна-единственная; в конечном счете только ее и стоит рассказывать». Итак, познакомьтесь с Полом; ему девятнадцать лет. В теннисном клубе в тихом лондонском пригороде он встречает миссис Сьюзен Маклауд; ей сорок восемь. С этого и начинается их единственная история - ведь «влюбленным свойственно считать, будто их история не укладывается ни в какие рамки и рубрики»…
339 руб
Дом, в котором...
На окраине города, среди стандартных новостроек, стоит Серый Дом, в котором живут Сфинкс, Слепой, Лорд, Табаки, Македонский, Черный и многие другие. Неизвестно, действительно ли Лорд происходит из благородного рода драконов, но вот Слепой действительно слеп, а Сфинкс - мудр. Табаки, конечно, не шакал, хотя и любит поживиться чужим добром. Для каждого в Доме есть своя кличка, и один день в нем порой вмещает столько, сколько нам, в Наружности, не прожить и за целую жизнь. Каждого Дом принимает или отвергает. Дом хранит уйму тайн, и банальные скелеты в шкафах - лишь самый понятный угол того незримого мира, куда нет хода из Наружности, где перестают действовать привычные законы пространства-времени.
Дом - это нечто гораздо большее, чем интернат для детей, от которых отказались родители. Дом - это их отдельная вселенная.
509 руб
Ищу человека
Сергей Довлатов - один из самых популярных и читаемых русских писателей конца ХХ - начала XXI века. Его повести, рассказы, записные книжки переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. Удивительно смешная и одновременно пронзительно-печальная проза Довлатова давно стала классикой и роднит писателя с такими мастерами трагикомической прозы, как А.Чехов, Тэффи, А.Аверченко, М.Зощенко. Настоящее издание включает в себя ранние и поздние произведения, рассказы разных лет, сентиментальный детектив и тексты из задуманных, но так и не осуществленных книг.
135 руб
Ореховый Будда
"Ореховый Будда" - самый неожиданный и один из самых долгожданных романов проекта "История Российского Государства"! Тему романа выбрали голосованием многочисленные читатели фейсбука Бориса Акунина.
Что роднит Петровскую Русь и Японию?
Ответ - в новом романе Бориса Акунина!
Тома серии богаты иллюстрациями: цветные в исторических томах, стильная графика - в художественных!
Аннотация:
"Побегай по Руси в одиночку, поищи ветра в поле. Сколь изобретателен и ловок ни будь один человек, а государственный невод всегда ухватистей. Царь Петр тем и велик, что понял эту истину: решил превратить расхристанную, беспорядочную страну в стройный бакуфу, как это сделал сто лет назад в Японии великий Иэясу. Конечно, России еще далеко до японского порядка. Там от самого сияющего верха до самого глухого низа расходятся лучи государственного присмотра, вплоть до каждого пятидворья, за которым бдит свой наблюдатель. Однако ж и русские учатся, стараются…"
Роман "Ореховый Будда" описывает приключения священной статуэтки, которая по воле случая совершила длинное путешествие из далекой Японии в не менее далекую Московию. Будда странствует по взбудораженной петровскими потрясениями Руси, освещая души светом сатори и помогая путникам найти дорогу к себе...
Об авторе:
Борис Акунин (настоящее имя Григорий Шалович Чхартишвили) - русский писатель, ученый-японист, литературовед, переводчик, общественный деятель. Также публиковался под литературными псевдонимами Анна Борисова и Анатолий Брусникин. Борис Акунин является автором нескольких десятков романов, повестей, литературных статей и переводов японской, американской и английской литературы.
Художественные произведения Акунина переведены, как утверждает сам писатель, более чем на 30-ть языков мира. По версии российского издания журнала Forbes Акунин, заключивший контракты с крупнейшими издательствами Европы и США, входит в десятку российских деятелей культуры, получивших признание за рубежом.
"Комсомольская правда" по итогам первого десятилетия XXI века признала Акунина самым популярным писателем России. Согласно докладу Роспечати "Книжный рынок России" за 2010 год, его книги входят в десятку самых издаваемых.
О серии:
Первый том проекта "История Российского Государства" - "От истоков до монгольского нашествия" - вышел в ноябре 2013 года.
Главная цель проекта, которую преследует автор, - сделать пересказ истории объективным и свободным от какой-либо идеологической системы при сохранении достоверности фактов. Для этого, по словам Бориса Акунина, он внимательно сравнивал исторические данные различных источников. Из массы сведений, имен, цифр, дат и суждений он попытался выбрать все несомненное или, по меньшей мере, наиболее правдоподобное. Малозначительная и недостоверная информация отсеялась. Это серия создавалась для тех, кто хотел бы знать историю России лучше. Ориентиром уровня изложения отечественной истории Борис Акунин для себя ставит труд Николая Карамзина "История государства Российского".
"Проект будет моей основной работой в течение десяти лет. Речь идет о чрезвычайно нахальной затее, потому что у нас в стране есть только один пример беллетриста, написавшего историю Отечества, - Карамзин. Пока только ему удалось заинтересовать историей обыкновенных людей".
Борис Акунин
