Анализ произведений А. Платонова

Полный текст автореферата диссертации по теме "Творчество Андрея Платонова в оценках советской критики 1920-1940-х годов"

На правах рукописи

Специальность 10.01.10 - журналистика

Москва-2013

Диссертация выполнена на кафедре литературно-художественной критики и публицистики факультета журналистики Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова.

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор,

заведующая кафедрой истории русской литературы и журналистики факультета журналистики МГУ имени М. В. Ломоносова Орлова Екатерина Иосифовна

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

кафедры русской новейшей литературы и читательских практик Института гуманитарных наук МГПУ Малыгина Нина Михайловна

кандидат филологических наук, шеф-редактор программы «Новости культуры» телеканала «Культура» Будицкая Татьяна Георгиевна

Ведущая организация - Российский государственный гуманитарный университет

Защита состоится А Я. 2013 года в ^ °часов на заседании

диссертационного совета Д 501.001.07 по журналистике в Московском государственном университете имени М. В. Ломоносова по адресу. 125009, Москва, ул. Моховая, 9, ауд. 103.

С диссертацией можно ознакомиться в Фундаментальной библиотеке МГУ по адресу: 119192, Москва, Ломоносовский проспект, 27.

Ученый секретарь диссертационного совета, /И¡¿-^Т/ кандидат филологических наук, доцент /г В. Славкин

Общая характеристика работы

Тема исследования

В диссертации рассматриваются критические материалы, посвященные творчеству Андрея Платонова. Писатель на протяжении жизни неизменно сталкивался с трудностями при публикации своих сочинений. Эти трудности были обусловлены как его уникальной художественной манерой, так и влиянием государственной идеологии на деятельность периодических изданий в 1920 - 1940-е годы. Дойдя наконец до печати, платоновские тексты чаще всего вызывали отнюдь не апологетические отклики. Судьба писателя, не терявшего связи с рабочей средой, горячо приветствовавшего большевистскую революцию и в то же время занимавшего маргинальное место в литературном процессе, очень показательна.

Актуальность исследования

В филологическом сообществе давно сформировалось прочное представление о суммарной оценке, данной партийной критикой платоновским произведениям. Принято делать акцент на притеснении писателя и умалении глубины совершенного им эстетического переворота. Это представление нуждается если не в пересмотре, то в уточнении. Хотя на страницах газет и журналов действительно организовывались направленные против Платонова информационные кампании, нельзя не учитывать и вдумчивых критических материалов, место для которых находилось в центральной прессе даже в самые неблагоприятные годы. К тому же во многих неодобрительных статьях содержатся ценные замечания, касающиеся платоновской поэтики. Необходимо интерпретировать и систематизировать предвзятые отклики, продиктованные не только политическими (конъюнктурными), но и общекультурными (вневременными) нормами.

Степень научной разработанности проблемы

Специфика и основные направления советской литературной критики первой половины XX века на сегодняшний день изучены достаточно хорошо. Тема диссертации ранее волновала ученых, но не рассматривалась во всей полноте. Некоторым ее аспектам уделено внимание в статьях и монографиях. Еще в 1970 году в воронежском сборнике «Творчество Андрея Платонова» появилась работа Л. Ивановой «Творчество А. Платонова в оценке советской критики 20 - 30-х годов». Недостатки этой статьи отчас-

ти объясняются идеологическими преградами, стоявшими тогда на пути филологической науки. Исследовательница, по ее собственному признанию, смотрит на обозначенную проблему глазами «людей 60-х годов». Вполне естественно, что за прошедшее время такой взгляд устарел.

Во второй половине XX века вышли четыре русскоязычные монографии о жизни и творчестве Платонова (две в Москве, одна в Киеве, одна в Париже). Их авторы - В. Васильев, В. Чалмаев, О. Кузьменко и М. Геллер. К этим трудам нужно прибавить книгу Л. Шубина «Поиски смысла отдельного и общего существования. Об Андрее Платонове. Работы разных лет». Анализируя подробности платоновской биографии, перечисленные ученые не могли проигнорировать критические выступления, отсрочившие публикацию таких вещей, как «Чевенгур» и «Котлован». Однако последствия споров о писателе, очевидно, были для них важнее, чем сами споры. Вот почему исследования большинства биографов Платонова использованы в данной работе лишь в качестве отправной точки.

Отдельно стоит сказать о книге «Андрей Платонов», написанной уже в постсоветское время А. Варламовым. Она издана в 2011 году в серии «Жизнь замечательных людей». Несмотря на наличие некоторых неточностей библиографического характера, это жизнеописание изобилует продуктивными догадками, развитие которых - преемственное или полемическое - должно принести богатые плоды. Особый интерес вызывают суждения А. Варламова о творческом поведении Платонова.

Внушительный вклад в дело обработки и введения в научный оборот платоновского наследия внесла Н. Корниенко. В труде «История текста и биография А. П. Платонова (1926 - 1946)», опубликованном в начале 1990-х годов в журнале «Здесь и теперь», она показала, как деформировались при подготовке к печати или отклонялись ключевые прозаические сочинения писателя, а также убедительно истолковала отклики на них. Институт мировой литературы им. А. М. Горького с 1994 года выпускает сборник «"Страна философов" Андрея Платонова: проблемы творчества». В свою очередь Институт русской литературы (Пушкинский Дом) с 1995 года выпускает сборник «Творчество Андрея Платонова: исследования и материалы». На страницах этих продолжающихся изданий регулярно появляются информативные статьи Н. Корниенко. Исследовательница является главным редактором академического собрания сочинений Платонова.

Еще одной опорой диссертации стала изданная в 2005 году монография Н. Малыгиной «Андрей Платонов: поэтика "возвращения"». Значи-

тельная ее часть посвящена литературному процессу 1920 - 1930-х годов. Н. Малыгина сравнивает платоновскую эстетику с эстетикой Пролеткульта, РАППа, ЛЕФа, объединения «Перевал», а также реконструирует пятилетнюю историю сотрудничества писателя с журналами «Литературный критик» и «Литературное обозрение». Совсем недавно издательство «Время» выпустило единственное на сегодняшний день полное собрание сочинений Платонова. Его первые три тома отредактированы и прокомментированы Н. Малыгиной, а остальные пять - Н. Корниенко. В сопроводительных текстах, созданных исследовательницами, можно найти много полезных сведений, имеющих отношение к теме настоящей работы.

Воронежский период биографии писателя всесторонне рассмотрен в трудах О. Ласунского и Т. Лангерака. Книгу Т. Лангерака «Андрей Платонов. Материалы для биографии. 1899 - 1929 гг.», опубликованную в 1995 году, следует признать одной из лучших работ о Платонове. Многие мысли, высказанные голландским исследователем, актуальны до сих пор.

Занимаясь изучением отзывов на платоновские тексты, нельзя пройти мимо статей Е. Антоновой, А. Галушкина, Л. Аннинского, Е. Яблокова. Среди исследований, написанных на английском языке, выделяется труд 1992 года «Andrei Platonov: uncertainties of spirit». Его автор Т. Сейфрид предпринял обзор творчества писателя, выявив важные закономерности.

Научная новизна исследования

В диссертации впервые детально проанализирован весь корпус журналистских текстов, в которых запечатлелись оценки, данные сочинениям Платонова. Осмыслены антиплатоновские информационные кампании 1931 и 1947 годов, а также дискуссия о рассказах писателя, возникшая в конце 1930-х годов между журналом «Красная новь», «Литературной газетой» и - с другой стороны - журналом «Литературный критик». Реплики рецензентов рассмотрены в культурном контексте.

Объект исследования

Объект исследования представляет собой посвященные творчеству Платонова критические материалы, появлявшиеся на страницах советских периодических изданий при жизни писателя. Отзывы на многочисленные платоновские рецензии и публицистические выступления сознательно не подвергаются разбору.

Предмет исследования

Предметом исследования является процесс постижения произведений Платонова литературными критиками.

Цель исследования

Цель данной работы - подробный анализ газетных и журнальных публикаций 1920 - 1940-х годов, в которых упоминается имя Платонова и комментируются его художественные тексты.

Задачи исследования

2. Выявить познавательное значение каждой рецензии.

4. Проследить изменение образа писателя, слагавшегося под пером журналистов.

Эмпирическая база исследования

Основную часть эмпирической базы исследования составляют критические статьи современников Платонова. Они печатались главным образом в центральных газетах и журналах. В то же время особое внимание в диссертации уделено личной и деловой корреспонденции, записным книжкам, стенограммам докладов и совещаний, донесениям осведомителей ОГПУ - НКВД - НКГБ, ремаркам читателей. Кроме того, проштудированы предисловия, послесловия и комментарии к различным изданиям платоновских художественных текстов. Обширностью эмпирического материала обеспечивается научная достоверность данной работы.

Методология исследования

Тема исследования подразумевает обращение к истории советской журналистики, а также анализ не только рецензий на произведения Платонова, но и самих произведений. В связи с этим при обработке эмпирического материала наряду с общенаучными методами применялись сравнительно-исторический, структурно-типологический и герменевтический методы. Теоретической базой диссертации послужили труды по истории рус-

ской литературы и литературной критики (Н. Корниенко, Н. Малыгиной, Г. Белой, М. Чудаковой, В. Перхина, М. Голубкова), культурологические исследования (С. Иванова, Е. Добренко), работы в области теории литературы (М. Бахтина, В. Шкловского, Ю. Лотмана).

Хронологические рамки исследования

В диссертации рассматривается период с 1921 года (появление первых критических статей) по 1951 год (смерть Платонова). Таким образом, хронологические рамки исследования охватывают ровно три десятилетия. Деление на главы осуществлено с учетом тенденций литературной жизни Советского Союза и поворотных моментов в судьбе писателя. В 1929 году, после публикации очерка «Че-Че-О» и рассказа «Усомнившийся Макар», Платонов был причислен к «попутчикам» и обвинен в антигосударственных настроениях. Его дальнейшее присутствие в литературе сопровождалось борьбой с критиками и чиновниками. Еще один важный рубеж - 1940 год. К тому времени споры о Платонове утратили свою остроту. Разрядка напряженности имела как минимум две причины: закрытие проплатонов-ского журнала «Литературный критик» и увлечение писателя менее идеологизированной детской тематикой.

Положения, выносимые на защиту

1. При оценке произведений Платонова в 1920-е годы литературные критики пользовались методологией, разработанной Г. Плехановым и А. Богдановым, а в 1930 - 1940-е годы ориентировались на соцреалистиче-скую эстетическую систему с ее своеобразно понятыми романтикой, героикой, народностью и установкой на буквальное правдоподобие.

2. Сторонниками писателя было сделано меньше полезных наблюдений, касающихся проблем поэтики, чем его оппонентами: первые шли на компромисс, пытаясь следовать правилам ведения окололитературных дискуссий, вторые, устанавливая эти правила, позволяли себе гораздо тщательнее анализировать художественные произведения.

3. В 1920 - 1940-е годы антиплатоновские информационные кампании осуществлялись дважды (в 1931 году - после выхода в свет повести «Впрок» и в 1947 году - после публикации рассказа «Возвращение»): в обоих случаях писателя обвиняли в искажении советской действительности и языка, на который эта действительность опиралась.

4. Изменения публичного образа Платонова, создававшегося журналистами, обуславливались скорее сиюминутными политическими требованиями, нежели эстетическими особенностями конкретных текстов: в разное время писателя причисляли к «попутчикам», «анархистам», «индивидуалистам», «подкулачникам», «космополитам».

5. Если в начале 1930-х годов Платонова подвергли жесткой критике по прямому указанию И. Сталина, то во второй половине 1940-х годов направленная против писателя кампания была организована без санкции партийного руководства (редактор «Литературной газеты» В. Ермилов провел ее при поддержке председателя ССП А. Фадеева).

6. Конфликт Платонова с советским государством имел причины как идеологического, так и эстетического характера: с одной стороны, чиновников и критиков возмущало желание писателя участвовать в политической жизни, с другой - платоновская модернистская поэтика не соответствовала требованиям социалистического реализма.

Научная и практическая значимость исследования

В диссертации рассмотрен и систематизирован большой массив газетных и журнальных материалов. Тем самым вписана недостающая страница в историю отечественной журналистики. Общие наблюдения, которые заключает в себе данная работа, пригодятся как при интерпретации текстов Платонова, так и при изучении творчества других авторов. Они могут лечь в основу спецкурсов и спецсеминаров по истории литературы и литературной критики.

Апробация результатов исследования

Промежуточные результаты исследования отражены в докладах, прочитанных в 2010 - 2013 годах на научных конференциях студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов», а также зафиксированы в статьях, напечатанных журналами «Вопросы литературы», «Вестник Московского университета», «Меди@льманах».

Работа состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы. Во введении определены объект, предмет, цель и задачи исследования, установлены хронологические рамки, обоснована актуальность вы-

бранной темы, предпринят обзор соответствующей научной литературы, сформулированы положения, выносимые на защиту.

В первой главе - «Платонов в литературном процессе 1920-х годов: роль критики в формировании репутации писателя» - проанализированы рецензии на ранние платоновские стихотворения и рассказы.

Платонов начинал как поэт, вдохновленный идеями Пролеткульта. Его первые произведения, созданные в конце 1910-х годов, вызывали негативные отклики. Газеты и журналы отвергали платоновские стихи. Отчасти это было справедливо, поскольку писатель к тому времени еще не выработал собственной манеры. Благодаря помощи главного редактора газет «Красная деревня» и «Воронежская коммуна» Г. Литвина-Молотова он занял одно из центральных мест в журналистском сообществе Воронежа.

Постепенно Платонов переходил от поэзии к прозе. Подчеркнутый натурализм платоновского рассказа «Чульдик и Епишка» возмутил сотрудников газеты «Трудовая армия». Платонов не оставил без внимания негативный отклик. Его «Ответ редакции "Трудовой армии"...» имеет принципиальное значение. Во-первых, важен сам факт появления этого текста в печати. В начале 1920-х годов формировалась стратегия творческого поведения писателя: он был склонен спорить со своими обвинителями. Во-вторых, о многом говорит интонация, которую выбрал ответчик. Самоуничижение у Платонова переплетается с дерзостью. «Ответ редакции "Трудовой армии"...» напоминает речь юродивого. В дальнейшем писатель продолжал следовать древней культурной традиции.

В 1921 году Платонов заявил о себе в Москве. Журнал «Кузница» опубликовал его рассказ «Маркун». Этот текст вызвал противоречивую реакцию критиков. Положительный отклик появился в журнале «Политработник», отрицательный - в журнале «Творчество»1. В 1922 году В. Келлер написал статью о стихотворных опытах Платонова для воронежского альманаха «Зори»2. Его внимание привлекла органичность и народность платоновской поэзии. Между тем в краснодарском издательстве «Буревестник» вышел первый авторский сборник Платонова - книга стихов «Голубая глубина». Предисловие к ней написал Г. Литвин-Молотов3. Он, в отли-

1 См.: Касьян Бездомный. «Кузница». Сборник пролетарских писателей... // Политработник. - 1921. - № 11-12. - С. 37; [Б. п.] Кузница. Орган пролет, писателей...

Г1921, № 7] // Творчество. - 1922. -№ 1^1. - С. 78. См.: Келлер В. Андрей Платонов//Зори. - 1922.-№ 1.-С. 34-36.

3 См.: Платонов А. Голубая глубина. - Краснодар: Буревестник, 1922. - С. У-1Х.

чие от В. Келлера, ставил во главу утла принадлежность Платонова к рабочему классу. Г. Литвин-Молотов объяснял тематическую разнородность книги, опираясь на традиции марксистской критики.

В 1923 году книгу «Голубая глубина» заметил В. Брюсов1. Платонов наконец получил профессиональный отзыв. В рецензии, опубликованной в журнале «Печать и революция», В. Брюсов справедливо указал на подражательный характер многих стихотворений и выразил надежду на то, что самобытный дар писателя принесет вскоре зрелые плоды.

В 1924 году Платонов принял участие в конкурсе, организованном журналом «Красная нива». За рассказ «Бучило» он получил премию.

В 1925 году писатель не напечатал ни одного произведения. Работая губернским мелиоратором, он почти не посещал литературных вечеров. Именно в этот момент произошла встреча Платонова с В. Шкловским. В книге «Третья фабрика», изданной в 1926 году, столичный прозаик поделился своими воспоминаниями о знаменательной встрече2. В. Шкловский не открыл новых граней внутреннего мира Платонова.

В феврале 1926 года писатель был избран в состав ЦК профсоюза сельскохозяйственных рабочих, а в июне переехал в Москву. Уже через месяц его уволили. Платонов устроился на работу в Наркомат земледелия, однако не задержался и там. Осенью 1926 года воронежца направили в Тамбовскую губернию. Платонов получил должность заведующего подотделом мелиорации. Перед отъездом писатель договорился о публикации сборника прозы с издательством «Молодая гвардия», которое возглавлял Г. Литвин-Молотов, тоже перебравшийся в Москву.

В Тамбове Платонов прожил с начала декабря 1926 года по конец марта 1927 года. За короткое время писатель создал три новые повести: «Эфирный тракт», «Епифанские шлюзы» и «Город Градов». Первая была отвергнута редактором, а две других вместе с рассказами вошли в кни1у, которая увидела свет в июле 1927 года. Название ей дала повесть «Епифанские шлюзы». Известны три рецензии на этот сборник3. К ним нужно

1 См.: Брюсов В. Среди стихов // Печать и революция. - 1923. - № б. - С. 69-70.

Си.-. Шкловский В. Третья фабрика. - М.: Круг, 1926.-С. 125-131.

См.: Дашков Л. Рец. на кн.: А. Платонов. Епифанские шлюзы. Рассказы. - М.: Мол. гвардия, 1927 // Книга и профсоюзы. - 1927. - № 7-8. - С. 48; В. Я. Рец. на кн.: А. Платонов. Епифанские шлюзы. Рассказы. - М.: Мол. гвардия, 1927 И Смена - 1927 17 сент.; П. Р. Рец. на кн.: А. Платонов. Епифанские шлюзы. Рассказы. - М.: Мол. гвардия 1927 // Красная газ. (Вечерний выпуск). - 1927,12 окт.

прибавить один абзац в «Красной газете» - фрагмент обозрения1. Рецензенты в целом дали положительную оценку произведениям Платонова, выделив тексты, созданные недавно. Всесоюзный дебют состоялся: начало было скорее многообещающим, чем триумфальным. С одной стороны, талант писателя еще не раскрылся в полной мере, с другой - не хватало глубоких критических откликов. И все же сборник «Епифанские шлюзы» не затерялся в общей массе литературных новинок. Его прочел, в частности, М. Горький. В письмах он рекомендовал этот сборник своим знакомым. Тем самым М. Горький присвоил «Епифанским шлюзам» статус благонадежной книги. Творчество Платонова привлекло внимание и А. Вороненого. Однако главный редактор журнала «Красная новь» не мог помочь автору «Епифанских шлюзов» с изданием новых текстов. Он уже утратил то влияние, которым обладал в начале 1920-х годов.

В конце 1927 года в журнале «Молодая гвардия» появляется повесть «Ямская слобода». Сдержанную оценку дали этому произведению Д. Ни-вич из «Красной газеты» и Ф. Жиц из «Вечерней Москвы»2. Обстоятельного разговора не получилось. Изменений в платоновской поэтике не обнаружил никто, кроме Г. Литвина-Молотова, редактировавшего еще «Голубую глубину» и ранние рассказы писателя.

В начале 1928 года издательство «Молодая гвардия» выпустило книгу «Сокровенный человек». Критика приняла ее лучше, чем «Епифанские шлюзы»3. Сотрудник «Вечерней Москвы» Ф. Жиц разглядел в Платонове крупного автора. М. Сокольников в журнале «Молодая гвардия» проанализировал заглавное произведение сборника, вооружившись социологической методологией. Неоднозначную рецензию написал критик из «Нового мира» Н. Замошкин. Каждое одобрительное суждение он сопроводил многочисленными оговорками. Судя по покровительственному тону, критик все-таки хотел поддержать Платонова.

Тем временем писатель закончил работу над романом «Чевенгур». Весной и летом 1928 года в двух периодических изданиях появились отрывки из этого произведения. Если дебютным платоновским сборникам

1 См.: М. Г. Новые книги // Красная газ. (Вечерний выпуск). - 1927, 15 июля. См.: НивичД. Новые книги // Красная газ. (Вечерний выпуск). - 1928, 3 янв.; Жиц Ф.

3 См.: Жиц Ф. Среди книг // Вечерняя Москва. - 1928, 10 февр.; Сокольников М. Рец. на кн.: А. Платонов. Сокровенный человек. - М.: Мол. гвардия, 1928 // Мол. гвардия. -1928. -№ 3. - С. 205; Замошкин Я Рец. на кн.: А. Платонов. Сокровенный человек. -М.: Мол. гвардия, 1928 // Новый мир. - 1928. - № 3. - С. 269-270.

критики уделили мало внимания, фрагменты «Чевенгура» фактически проигнорировали. Им не было посвящено ни одного полновесного материала. М. Казанский в вечернем выпуске «Красной газеты» и А. Лежнев в «Правде» упомянули о повести «Происхождении мастера», а Д. Тальников в «Красной нови» - о рассказе «Приключение»1. Всеобщее молчание парадоксальным образом помогло Платонову. В высших партийных кругах не заметили, как писатель занял свое место в литературе.

Большинство статей 1920-х годов, в которых речь шла о платоновских произведениях, было написано с оглядкой на Г. Плеханова. Рецензенты, как правило, ограничивались поисками социологического эквивалента того или иного образа. Но иногда им все же удавалось сделать ценные замечания, касающиеся поэтики.

Во второй главе - «Приемы газетно-журнальной критики 1930-х годов и культурные стратегии Платонова» - рассмотрены рецензии на скандальные платоновские произведения («Че-Че-О», «Усомнившийся Макар», «Впрок»), а также полемика вокруг имени писателя, не утихавшая на протяжении второй половины 1930-х годов.

1929 год стал переломным не только для Платонова, но и для всей страны. Партийные чиновники начали предъявлять к сочинителям более строгие идеологические требования. В соавторстве с Б. Пильняком Платонов написал пьесу «Дураки на периферии» и очерк «Че-Че-О». Обе вещи были осуждены критикой. Журнал «На литературном посту» назвал очерк «Че-Че-О» памфлетом на социалистическое строительство2. Творчеству воронежского писателя ранее никто не давал таких оценок. Если отзывы 1918 - 1928 годов, посвященные его сочинениям, можно отнести к плеха-новско-богдановской критической традиции, то напостовские отзывы 1929 года представляют собой сугубо советское явление.

После публикации в Берлине повести «Красное дерево» создавший ее Б. Пильняк попал под всесторонний идеологический обстрел, а Платонова причислили к последователям «буржуазного» прозаика. Не стоит, однако, переоценивать взаимосвязь двух писательских судеб. 28 сентября в газете «Вечерняя Москва» появилась запоздалая рецензия В. Стрельнико-

1 См.: Казанский М. Новые журналы // Красная газ. (Вечерний выпуск). - 1928, 18 мая; Лежнев А. Литературные заметки. О «толстых» журналах // Правда. - 1928,10 июня; Тальников Д. Литературные заметки // Красная новь. - 1929. - № 1. - С. 247-250.

См.: [Б. п.] Классовая борьба обостряется // На литературном посту. - 1929. - № 1. -С. 4; Я. Я По журналам // Там же. - С. 68-69.

вой на сборник «Епифанские шлюзы»1. Она носит название «"Разоблачители" социализма: о подпильнячниках». Платонов ответил журналистке «Вечерней Москвы». 14 октября «Литературная газета» напечатала его статью «Против халтурных судей»2. Писатель действовал в соответствии с однажды найденной моделью поведения. В статье «Против халтурных судей», как и в юродском «Ответе редакции "Трудовой армии"...», самокритика сочетается с резкими обвинениями, раскаяние - с гордостью. Писатель грамотно выстроил защиту. Его тезисы подкреплены цитатами из Ф. Энгельса и В. Ленина, в тексте есть ссылки на постановления партии. Однако за пределами газетной полосы Платонов нарушил правила. Бюрократическая схема (критика - самокритика - исправление) не сработала.

В журнале «Октябрь» примерно в то же время появились платоновские рассказы «Государственный житель» и «Усомнившийся Макар». Второй текст возмутил И. Сталина. Критики постарались максимально точно донести до читателей оценку рассказа «Усомнившийся Макар», данную генсеком. Главную роль в создании отрицательного публичного образа Платонова сыграл Л. Авербах, один из руководителей РАППа. Его статья «О целостных масштабах и частных Макарах» была напечатана в журналах «Октябрь», «На литературном посту» и газете «Правда»3. Критик позволил себе говорить от имени рабочего класса. Его послание - не рекомендация, а ультиматум. Л. Авербах явно пЬггался настроить издателей и журналистов против Платонова. Он достиг поставленной цели. Скандал, вызванный рассказом «Усомнившийся Макар», поставил точку в истории публикации «Чевенгура». Роман надолго лег в ящик стола.

В феврале 1930 года в журнале «Октябрь» был напечатан платоновский очерк «Первый Иван». Это не значит, что автору «Усомнившегося Макара» быстро простили его сомнения. Критика с новой силой взялась за перевоспитание Платонова. Журнал «Звезда» поместил на своих страницах статью М. Майзеля «Ошибки мастера» и обзорный материал Р. Мессер «Попутчики второго призыва»4. Оба текста представляют собой отзывы на

1 См.: Стрельникова В. «Разоблачители» социализма: о подпильнячниках II Вечерняя Москва. - 1929, 28 сент.

2 См.: Платонов А. Против халтурных судей (ответ В. Стрельниковой) // Литературная газ,- 1929, 14окт. у зу

См.: Авербах Л. О целостных масштабах и частных Макарах // Октябрь - 19?9 - № 11.-С. 164-171.

4 См.: Майзелъ М. Ошибки мастера // Звезда. - 1930. - № 4. - С. 195-202; Мессер Р Попутчики второго призыва//Там же. - С. 208-211.

сборник «Происхождение мастера», изданный в 1929 году. Они содержат ценные замечания, касающиеся особенностей платоновской прозы. Еще один отзыв на ту же книгу появился в 1930 году в ленинградском двухнедельнике «Резец»1. Видно, что его автор Л. Левин был знаком со статьей «О целостных масштабах и частных Макарах». Он смотрит на произведения Платонова глазами Л. Авербаха. У журналиста «Резца» в ходу тот же набор шаблонов: нейтральность, мелкобуржуазность, анархизм.

Не успел утихнуть шум вокруг «Усомнившегося Макара» и «Происхождения мастера», как журнал «Красная новь» опубликовал повесть Платонова «Впрок». Это событие, произошедшее в марте 1931 года, решило судьбу писателя. За отклонение от «генеральной линии» он заплатил собственной репутацией. Повесть «Впрок» произвела на И. Сталина более сильное отрицательное впечатление, чем рассказ «Усомнившийся Макар». Генсек направил в редакцию «Красной нови» полную сарказма записку. Партийные критики отреагировали мгновенно - была организована разгромная кампания. Сталинский «приговор» привели в исполнение И. Ма-карьев, А. Селивановский, Д. Ханин, В. Дятлов и А. Фадеев2. Их разгромные статьи сконструированы похожим образом: цитаты из повести «Впрок» обрамляются предвзятыми умозаключениями.

Почти во всех статьях, посвященных «бедняцкой хронике», встречается одно слово из дореволюционного лексикона - «юродивый». Вероятно, оно было выбрано критиками не произвольно. Есть основания говорить об особой позиции писателя. В повести «Впрок» Платонов обыгрывал не столько реальные события, сколько сталинский новояз. Он как бы выворачивал наизнанку мифологемы эпохи. Поскольку язык служил опорой тоталитарной власти, предпринятую писателем деформацию «сакрального» дискурса критики приравняли к кощунству.

Платонов написал два покаянных письма. Одно письмо он послал лично И. Сталину, а другое передал в редакции «Правды» и «Литературной газеты». Писатель отрекся от всех созданных им произведений и пообещал возместить ущерб, причиненный повестью «Впрок». Ответа от

1 См.: Левин Л. Рец. на кн.: А. Платонов. Происхождение мастера. - М.: Федерация, 1930 // Резец. - 1930. - № 7. - 2-я с. обл.

2 См.: Селивановский А. В чем «сомневается» Андрей Платонов //Литературная газ -1931, 10 июня; Ханин Д. Пасквиль на колхозную деревню // За коммунистическое просвещение. -1931,12 июня; МакаръевИ. Клевета//На литературном посту. - 1931. -№ 18.-С. 22-27; Фадеев А. Об одной кулацкой хронике//Известия. -1931, 3 июля; Дятлов В. Больше внимания тактике классового врага // Правда. - 1931,18 июня.

генсека Платонов не получил. Ведущие периодические издания не предоставили ему возможности объясниться. Во второй половине 1931 года он оказался в информационном вакууме.

Голоса рапповцев быстро породили многократное эхо. В журнале «Земля советская» была напечатана статья Д. Амурского «Заметки по существу»1. Дурная слава «бедняцкой хроники» добралась и до родного города Платонова. На страницах журнала «Подъем» повесть «Впрок» раскритиковали М. Подобедов и Л. Плоткин. Оба воронежца не сообщили ничего нового, поскольку они ориентировались на столичную прессу. К концу 1931 года спорный текст уже перестал вызывать у критиков фанатичную злобу. В феврале 1932 года во Всероссийском союзе советских писателей прошел персональный вечер Платонова. Это собрание ускорило процесс примирения сторон. 23 апреля 1932 года политбюро ЦК ВКП(б) вынесло постановление «О перестройке литературно-художественных организаций». Верховенству РАППа пришел конец. Расстановка сил изменилась: центральное место занял М. Горький. Правда, на отношение критиков и редакторов к Платонову этот факт не повлиял. В течение следующих двух лет писателю не удалось напечатать ни одного произведения.

В 1934 году положение Платонова заметно улучшилось. Ежемесячник «30 дней» поместил на своих страницах его рассказ «Любовь к дальнему» (фрагмент романа «Счастливая Москва»), Кроме того, писателю разрешили поехать в Туркменистан в составе творческой бригады. Итогом восточной командировки стал рассказ «Такыр», опубликованный в журнале «Красная новь» и альманахе «Айдинг-понлер». Платонов снова получил ограниченный доступ к влиятельным газетам и журналам.

В январе 1935 года в газете «Правда» появился комментарий Н. Никитина к рассказу «Такыр»2. Судя по всему, писатель, выступивший в роли критика, стремился поддержать М. Горького, который враждебно относился к журналу «Красная новь», напечатавшему рассказ Платонова. Из второй поездки в Туркменистан Платонов привез повесть «Джан». Пока он отсутствовал, в Москве состоялся очередной пленум Союза писателей. Выступавший на нем А. Щербаков осудил «Такыр», а также платоновские рассказы «Скрипка», «Семья» и статью «О первой социалистической тра-

1 См.: Амурский Д. Заметки по существу // Земля советская. -

См.: Никитин Н. Дремать и видеть наполовину // Правда. -

гедии»1. Речь секретаря ССП явно не соответствовала политической ситуации. А. Щербаков выражал мнение М. Горького, между тем некоторые лидеры смотрели на вещи иначе. В 1935 году платоновские тексты не появлялись в периодике. Тем не менее выступление А. Щербакова не привело к катастрофическим последствиям.

В тяжелый момент Платонова поддержал журнал «Литературный критик». Костяк редколлегии этого издания, основанного в 1933 году, составляли философы-марксисты Г. Лукач, М. Лифшиц, М. Розенталь, а также публицисты Е. Усиевич, И. Сац. «Литературный критик» соперничал с продолжателями рапповской линии в словесности. И. Сац, обозревая журнал «Красная новь» за 1934 год, одобрил рассказ «Такыр»2. Критик создал прецедент. Он показал, что произведениям Платонова можно публично давать высокую оценку. В начале 1936 года «Красная новь», рискуя навлечь на себя гнев партийных чиновников, напечатала сразу два рассказа писателя: «Нужная родина» («Глиняный дом в уездном саду») и «Третий сын». Вновь И. Сац дружественно отозвался о новинках3. Вскоре Платонов написал рассказы «Бессмертие» и «Среди животных и растений» для сборника «Люди железнодорожной державы», создававшегося по инициативе Л. Кагановича. Рассказ «Бессмертие», в котором изображена фигура наркома путей сообщения, признали чуть ли не образцовым. 10 марта 1936 года на общемосковском собрании писателей его похвалил секретарь ССП В. Ставский4. Несмотря на благоприятные отзывы, «Бессмертие» не сразу удалось опубликовать в солидном журнале. Рассказ «Среди животных и растений» тоже шел к читателю сложным путем.

Журнал «Литературный критик» не ограничился словесной поддержкой Платонова. Он предоставил свои страницы для рецензий писателя и напечатал два его художественных произведения. Рассказы «Фро» и «Бессмертие», появившиеся в восьмом номере журнала за 1936 год, при-

1 См.: Щербаков А. [Речь на втором пленуме Правления ССП СССР] // Литературная газ. - 1935,10 марта; Щербаков А. Итоги второго пленума Правления ССП // Литературный критик. - 1935. - № 3. - С. 7-9.

2 См.: Сац И. Художественная проза в «Красной нови» (№№ 1-12 за 1934 г.) // Литературный критик. - 1935. -№ б. - С. 200-203.

3 См.: Сац И. «Красная новь» № 1 // Литературное обозрение. - 1936. - № 4. - С. 40-41 См.: Ставский В. [Вступительное слово на общемосковском собрании писателей] //

шлось сопроводить пояснительной статьей1. Эта публикация стала катализатором длительной полемики о творчестве Платонова.

Фамилия писателя все чаще мелькала в прессе. На передний план в дискуссиях 1937 года вышла проблема положительного героя. Многие рецензенты противопоставляли созданный Платоновым образ Левина картонным образам, принадлежащим перу других авторов. О рассказах «Бессмертие» и «Фро» доброжелательно отозвался И. Гринберг в журнале «Звезда»2. Журналы «Литературный критик» и «Литературное обозрение» тоже печатали статьи, в которых речь шла о произведениях Платонова3. Конечно, далеко не все отзывы на новые платоновские рассказы были хвалебными. Б. Илюшин напал на Платонова в «Комсомольской правде»4. «Литературный критик» ответил Б. Илюшину редакционной статьей под названием «Порочная критика»5. С «Литературным критиком» вступил в спор Б. Костелянец из журнала «Звезда»6. Напряжение росло.

В 1937 году в «Литературном критике» довольно часто появлялись журналистские опыты Платонова. Кроме того, журнал «Знамя» напечатал рассказ «Старик и старуха». А несколько позже издательство «Советский писатель» выпустило сборник платоновской прозы «Река Потудань», состоящий из семи рассказов. А. Гурвич прочел вышеперечисленные тексты и разобрал их в статье под названием «Андрей Платонов»7. Достоинство предпринятого А. Гурвичем обзора заключается в основательности и взвешенности, а недостаток - в пристрастности. Все важные наблюдения критика перечеркиваются его ошибочной установкой - продемонстрировать однобокость таланта Платонова. Писатель ответил А. Гурвичу на страницах «Литературной газеты»8. Статья под названием «Возражение без самозащиты» продолжила серию его полемических материалов («Ответ редакции "Трудовой армии"...», «Против халтурных судей»).

1 См.: О хороших рассказах и редакторской рутине [Ред. статья] //Литературный критик. - 1936.-№ 8. - С. 106-113.

2 См.: Гринберг И. Мечта и счастье // Звезда. - 1937. - № 5. - С. 179-180.

3 См.: Александров В. Частная жизнь // Литературный критик. - 1937. - № 3. - С. 66-81; Лукач Г. Эммануил Левин // Литературное обозрение. - 1937. - № 19-20. - С. 55-62.

См.: Илюшин Б. Порочная философия // Комсомольская правда. -1937, 17 сент. См.: Порочная критика [Ред. статья] // Литературный критик. - 1937 - № 9 - С 222-

6 См.: Костелянец Б. Фальшивый гуманизм // Звезда. - 1938,-№ 1,-С. 255-260.

7 См.: Гурвич А. Андрей Платонов // Красная новь. - 1937. -№ 10.-С. 195-233.

В 1938 году увидели свет три рассказа Платонова: «На заре туманной юности», «Возвращение на родину» (фрагмент повести «Джан») и «Июльская гроза». Осенью Платонова попросили выбрать одно произведение для англоязычной антологии советской прозы, которая готовилась к открытию нью-йоркской Всемирной выставки 1939 - 1940 годов. Он выбрал рассказ «Третий сын». Благодаря этой публикации о писателе узнали на Западе. В 1939 году в печати появились еще три текста: «Родина электричества», «По небу полуночи» и «Вся жизнь». Кажется, писатель уже и сам не был рад тому, что за него заступился «Литературный критик». Излишний шум усложнял процесс издания платоновских произведений.

В 1940 году начался новый этап полемики. В «Красной нови» и «Литературной газете» журналу «Литературный критик» и его авторам были предъявлены обвинения в «групповщине». А. Фадеев, В. Ермилов и В. Кирпотин обратились в ЦК с докладными записками. В апреле Платонов отправляет письма в редакции враждующих изданий («Литературной газеты» и «Литературного критика»). Он просит не употреблять его имя в целях доказательства тех или иных тезисов. 2 декабря 1940 года было принято постановление «О литературной критике и библиографии». Журнал «Литературный критик» прекратил свое существование. «Литературное обозрение» закрыли с началом Великой Отечественной войны.

В сущности, дружественная критика обедняла платоновские тексты. Культивировавшийся «Литературным критиком» миф о перестройке Платонова так и остался лишь мифом. Некорректно говорить о приспособлении писателя к требованиям социалистичекого реализма. Существенные изменения платоновской поэтики (сведение к минимуму сатиры и гротеска, укрепление сюжетных линий) были продиктованы скорее художественными задачами, чем политической модой.

Третья глава - «Литературная критика 1940-х годов и творческая эволюция Платонова» - представляет собой анализ журналистских оценок, данных военным и детским рассказам Платонова (самостоятельным и включенным в сборники), а также его фольклорным опытам (обработкам башкирских и русских народных сказок).

К началу 1940-х годов критики и редакторы смирились с платоновской неординарностью. Писателя печатали, однако он в любой момент мог получить отказ. В 1940 году увидели свет три его рассказа: «Алтеркэ», «Среди животных и растений», «Старый механик». В 1941 году пять рас-

сказов дошли до читателя: «Железная старуха», «В прекрасном и яростном мире», «От хорошего средца», «Великий человек», «Дед-солдат».

Платонов все чаще писал о детях и юношестве. Его рассказ «Июльская гроза» получил высокие оценки в профессиональном кругу. В 1940 году он вышел в Детгизе отдельной книгой - в 1941 году книга была переиздана. Известны две рецензии на нее. Сотрудник «Литературного обозрения» А. Ивич любовался гармоничностью платоновской прозы1. С. Решетин из журнала «Детская литература» в свою очередь призывал писателя не переносить взрослые проблемы в мир детей2. Однако Платонов намеренно говорил с юными читателями о самых важных вещах.

В июне 1941 года началась Великая Отечественная война, а в октябре Платонов вместе с женой и сыном отправился в эвакуацию - в Уфу. Там он создал первые военные рассказы. В июле 1942 года писатель вернулся в Москву. 22 апреля 1943 года его официально мобилизовали и утвердили специальным корреспондентом газеты «Красная звезда». Платонов получил звание капитана административной службы, позже - майора. В «Красной звезде» он прослужил до 18 декабря 1945 года. В 1942 - 1946 годах произведения писателя часто появлялись на страницах газет и журналов. Кроме того, Платонов издал пять сборников военных рассказов. В 1942 году - «Под небесами родины», в 1943 году - «Броня» и «Рассказы о родине», в 1945 году - «В сторону заката солнца», в 1946 году - «Солдатское сердце». Находясь далеко от Москвы, писатель не имел возможности непрерывно спорить с редакторами. Ему, как правило, приходилось соглашаться на грубую правку текстов.

Во второй половине 1942 года были напечатаны четыре новых платоновских текста. В ноябре В. Александров (В. Келлер) в газете «Литература и искусство» прокомментировал рассказ «Старик» («Рассказ о мертвом старике»)3. Давний друг Платонова подчеркнул, что вымысел может принимать легендарные формы. В том же номере газеты «Литература и искусство» В. Перцов развил мысль В. Александрова4. Он заявил, что подвиг на глазах превращается в миф. Данная формула применима почти ко всем произведениям писателя о войне. Вышедшую в 1942 году книгу

1 См.: Ивич А. Рец. на кн.: А. Платонов. Июльская гроза. - М., Л.:Детиздат, 1940//Литературное обозрение. - 1941. -№ 4. - С. 21-23.

2 См.: Решетин С. Рец. на кн.: А. Платонов. Июльская гроза. - М., Л.: Детиздат, 1940 // Детская литература. - 1941. - № 4. - С. 44-46.

См.: Перцов В. Рассказы о наших героях // Там же.

«Одухотворенные люди» хорошо проанализировал Э. Подаревский1. Рецензент особо отметил, что в ней действуют титанические люди. Три вышеупомянутых мнения перекликаются. Е. Добин, В. Перцов и Э. Подаревский выявили основные изменения платоновской поэтики. В военных рассказах писатель приблизился к таким жанрам, как миф, легенда, былина. Для модернистской литературы первой половины XX века это распространенное явление. Но у Платонова свой почерк. Его солдаты, приобретая титанические черты, не теряют связи с современной народной культурой. Они и былинные богатыри - и обыкновенные русские крестьяне.

В 1943 году Платонов опубликовал сразу десять новых рассказов. Критика относилась к писателю достаточно благосклонно. Рассказ «Одухотворенные люди» породил еще несколько доброжелательных откликов2. Высокая оценка этого текста в течение некоторого времени была общепринятой. Чем успешнее сражалась Красная Армия, тем строже редакторы подходили к отбору материалов. Пережив кризис, институт критики восстанавливался. В июле 1943 года Ю. Лукин в «Правде» осудил платоновский рассказ «Оборона Семидворья»3. Год спустя его поддержал сотрудник журнала «Большевик» А. Еголин4. Примечательно, что со страниц двух печатных органов ЦК ВКП(б) звучали в основном обвинения в адрес Платонова, а менее авторитетные издания превозносили писателя или, по крайней мере, свидетельствовали о его таланте.

В 1944 году Платонов почти повторил успех предыдущего года. Девять его новых произведений попали в печать. Вокруг книги «Рассказы о родине» завязалась дискуссия5. Писателя обвинили в искажении советской действительности. Количество публикаций сократилось. Начиная с осени

2 См.: Добин Е. Голос родины // Красный флот. - 1943, 19 июня; Перцов В. Писатель и его герой в дни войны// Октябрь. -1943. -№ 6-7. - С. 187-188; [Б. п.] Рец. на кн.: А. Платонов. Бессмертный подвиг моряков. - М.: Военмориздат, 1943 // Новый мир. -1943.-№9.-С. 127; Сергеев Б. «Сталинское племя»//Новый мир.-1943.-№ 10-11.

С. 182; Лаврецкий А. Социалистический человек в Отечественной войне // Знамя. -1943. -№ 11-12. - С. 271-273; МацкинА. Об украшательстве и украшателях // Там же -С. 283.

См.: Еголин А. За высокую идейность советской литературы // Большевик - 1944 - № 10-11.-С. 46. "

См.: [Б. п.] Рец. на кн.: А. Платонов. Рассказы о родине. - М.: Худож. лит., 1943 // Новый мир. - 1944. -№ 3. - С. 160; Лозинская Л. Сила советского патриотизма // Огонек.

1945 года Платонов боролся за выход в свет сборника детских рассказов «Вся жизнь». Книга не преодолела цензурных барьеров.

После окончания войны критики получили возможность основательнее вчитаться в платоновские тексты". В середине 1945 года изменилось общее отношение к рассказу «Одухотворенные люди». Если раньше писателя ставили в пример, то теперь его обвиняли в непонимании сущности патриотизма. В журнале «Советская книга» появился негативный отклик2. Эта реплика была дурным предзнаменованием. Критики высказывали свои соображения по поводу книги «В сторону заката солнца»3. Начинался очередной период ужесточения контроля над литературой. Если в конце 1930-х годов велись споры о гуманизме и народности, то в послевоенное время - о патриотизме и интернационализме.

14 августа 1946 года вышло постановление «О журналах "Звезда" и "Ленинград"». Вскоре писатель напечатал два рассказа: «Житель родного города» и «Возвращение» (под названием «Семья Иванова»), Последний текст стал предлогом для крупномасштабной антиплатоновской кампании. 4 января 1947 года в «Литературной газете» В. Ермилов поместил статью «Клеветнический рассказ А. Платонова»4. В ней критик припомнил повесть «Впрок». Он, по сути, подвел черту под всем творчеством писателя. Формулировка «клеветнический рассказ» была закреплена в редакционной статье «Литературной газеты»5. 2 февраля 1947 года в «Правде» В. Ермилова поддержал его давний соратник А. Фадеев6. Последовала длинная череда разгромных публикаций.

1 См.: Гор Г. Опасность обыденного // Литературная газ. - 1945,2 июня; Грудцова О. Рассказы Андрея Платонова //Новый мир.- 1945.-№ 8.-С. 110-113; Добин Е. Заметки на полях // Звезда. - 1945. - № 8. - С. 137-139; Перцов В. Подвиг и герой // Знамя -

1945.-№ 9.-С. 124.

См.: Четунова Я, Бобровская Е. Советский патриотизм и советская литература // Советская книга. - 1946. - № 2. - С. 48-50.

См.: [Б. п.] Рец. на кн.: А. Платонов. В сторону заката солнца. Рассказы. - М.: Сов писатель, 1945 // Октябрь. - 1945. - № 10. - С. 186; Бровман Г. Заметки о художественной прозе 1945 г.//Новый мир,- 1946.-Ns3.-C. 176; Рашковская А. Рец. на кн.: А. Платонов. В сторону заката солнца. Рассказы. - М.: Сов. писатель, 1945 // Ленинград. -

1946. - № 3-4. - С. 47; Астахов И. Обеднение героя // Орловская правда. - 1946, 3 дек. См.: Ермилов В. Клеветнический рассказ А. Платонова // Литературная газ. - 1947,4

См.: Высокая ответственность советского литератора [Ред. статья] //Литературная газ. -1947,25 янв.

В 1947 году попал в печать только один текст Платонова. В 1948 году - еще один. Начиналась кампания по борьбе с «безродными космополитами» - и вполне безобидная миниатюра «Две крошки» была приравнена к пацифистскому манифесту. В «Правде» ее раскритиковал И. Рябов1. Большую часть времени Платонов теперь посвящал обработке башкирских и русских сказок. В 1947 году сказка «Финист - Ясный Сокол» в его редакции появилась в журнале «Мурзилка» и вышла в Детгизе отдельной книгой (переиздана в 1948 году). В том же 1947 году увидел свет платоновский сборник «Башкирские народные сказки» (переиздан в 1949 году). В конце 1950 года - сборник «Волшебное кольцо» (последняя прижизненная книга Платонова). Критики уже не успели их оценить.

В заключении отражены основные выводы, сделанные в ходе работы.

Творческую судьбу Платонова можно назвать одновременно трагической и совершенной. Трагичность ее заключается в том, что литературные чиновники препятствовали публикации многих сочинений писателя, а совершенство - в завершенности и цельности. Платонов на протяжении всей жизни последовательно придерживался однажды найденной художественной манеры и не изменял собственным мировоззренческим принципам. Более того, он, судя по всему, пытался реализовать конкретную культурную стратегию. Речь идет о юродстве как типе поведения. Писатель сознательно шел на обострение конфликта, порицая советскую систему не снаружи, как это делали «попутчики» или эмигранты, а изнутри.

Критики разбирали платоновские произведения, опираясь на соцреа-листическую эстетическую систему. Это не позволило им по достоинству оценить новаторство поэтики писателя. Во многих отзывах, конечно, содержатся продуктивные трактовки сюжетов, а также анализ приемов. Другое дело, что Платонову часто ставили в упрек явные достижения. Инструментарий для адекватного восприятия его текстов не был подобран.

Список литературы содержит перечень книг, газетных и журнальных статей и прочих материалов, которые потребовались во время работы над диссертацией.

Основные положения диссертации изложены в следующих публикациях:

1. Экфрасис у Андрея Платонова: поэтика визуалыгости // Вопросы литературы. - 2011. - № 5. (0,9 п. л.)

2. Наука, религия, искусство: эволюция взглядов Андрея Платонова // «Ломоносов-2011»: материалы Международной научной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых. -М., 2011. (0,2 п. л.)

3. Платонов - писатель и публицист: ранние годы // Вести. Моск. ун-та. Сер. 10. Журналистика. - 2012. - № 2. (0,8 п. л.)

4. Модель поведения Андрея Платонова // «Ломоносов-2013»: материалы Международной научной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых. - М., 2013. (0,2 п. л.)

5. Дебютные сборники А. Платонова «Епифанские шлюзы» и «Сокровенный человек» в оценках критики // Меди@льманах. - 2013. - № 5. (0,6 п. л.)

Общий объем публикаций - 2,7 п. л.

Текст диссертации на тему "Творчество Андрея Платонова в оценках советской критики 1920-1940-х годов"

Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова

Факультет журналистики Кафедра литературно-художественной критики и публицистики

На правах рукописи

Поддубцев Руслан Александрович

ТВОРЧЕСТВО АНДРЕЯ ПЛАТОНОВА В ОЦЕНКАХ СОВЕТСКОЙ КРИТИКИ 1920 - 1940-Х ГОДОВ

Специальность 10.01.10- журналистика

Диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук

Научный руководитель: доктор филологических наук, профессор Орлова Е. И.

Москва-2013

ВВЕДЕНИЕ.

ГЛАВА 1. ПЛАТОНОВ В ЛИТЕРАТУРНОМ ПРОЦЕССЕ 1920-Х ГОДОВ: РОЛЬ КРИТИКИ В ФОРМИРОВАНИИ РЕПУТАЦИИ ПИСАТЕЛЯ..........12

ГЛАВА 2. ПРИЕМЫ ГАЗЕТНО-ЖУРНАЛЬНОЙ КРИТИКИ 1930-Х ГОДОВ И КУЛЬТУРНЫЕ СТРАТЕГИИ ПЛАТОНОВА....................................63

ГЛАВА 3. ЛИТЕРАТУРНАЯ КРИТИКА 1940-Х ГОДОВ И ТВОРЧЕСКАЯ ЭВОЛЮЦИЯ ПЛАТОНОВА...........................................................136

ЗАКЛЮЧЕНИЕ...........................................................................166

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

ВВЕДЕНИЕ

Тема исследования. В диссертации рассматриваются критические материалы, посвященные творчеству Андрея Платонова. Писатель на протяжении жизни неизменно сталкивался с трудностями при публикации своих сочинений. Эти трудности были обусловлены как его уникальной художественной манерой, так и влиянием государственной идеологии на деятельность периодических изданий в 1920 - 1940-е годы. Дойдя наконец до печати, платоновские тексты чаще всего вызывали отнюдь не апологетические отклики. Судьба писателя, не терявшего связи с рабочей средой, горячо приветствовавшего большевистскую революцию и в то же время занимавшего маргинальное место в литературном процессе, очень показательна.

Актуальность исследования. В филологическом сообществе давно сформировалось прочное представление о суммарной оценке, данной партийной критикой платоновским произведениям. Принято делать акцент на притеснении писателя и умалении глубины совершенного им эстетического переворота. Это представление нуждается если не в пересмотре, то в уточнении. Хотя на страницах газет и журналов действительно организовывались направленные против Платонова информационные кампании, нельзя не учитывать и вдумчивых критических материалов, место для которых находилось в центральной прессе даже в самые неблагоприятные годы. К тому же во многих неодобрительных статьях содержатся ценные замечания, касающиеся платоновской поэтики. Необходимо интерпретировать и систематизировать предвзятые отклики, продиктованные не только политическими (конъюнктурными), но и общекультурными (вневременными) нормами.

Степень научной разработанности проблемы. Специфика и основные направления советской литературной критики первой половины XX века на сегодняшний день изучены достаточно хорошо1. Тема диссертации ранее

1 См., в частности: История русской литературной критики: советская и постсоветская эпохи / Под ред. Е. Добренко, Г. Тиханова. - М.: Новое литературное обозрение, 2011; Ис-

волновала ученых, но не рассматривалась во всей полноте. Некоторым ее аспектам уделено внимание в статьях и монографиях. Еще в 1970 году в воронежском сборнике «Творчество Андрея Платонова» появилась работа Л. Ивановой «Творчество А. Платонова в оценке советской критики 20 - 30-х годов»1. Недостатки этой статьи отчасти объясняются идеологическими преградами, стоявшими тогда на пути филологической науки. Исследовательница, по ее собственному признанию, смотрит на обозначенную проблему глазами «людей 60-х годов». Вполне естественно, что за прошедшее время такой взгляд устарел.

Во второй половине XX века вышли четыре русскоязычные монографии о жизни и творчестве Платонова (две в Москве, одна в Киеве, одна в Париже) . Их авторы - В. Васильев, В. Чалмаев, О. Кузьменко и М. Геллер. К этим трудам нужно прибавить книгу Л. Шубина «Поиски смысла отдельного и общего существования. Об Андрее Платонове. Работы разных лет» . Анализируя подробности платоновской биографии, перечисленные ученые не могли проигнорировать критические выступления, отсрочившие публикацию таких вещей, как «Чевенгур» и «Котлован». Однако последствия споров о писателе, очевидно, были для них важнее, чем сами споры. Вот почему ис-

тория русской литературной критики / Под ред. В. Прозорова. - М.: Высшая школа, 2002; Корниенко Н. В. «Нэповская оттепель»: Становление института советской литературной критики. - М.: ИМЛИ РАН. 2010; Сорокина И. И. Концепции литературного процесса в советской критике // В поисках новой идеологии: Социокультурные аспекты русского литературного процесса 1920 - 1930-х годов / Отв. ред. О. А. Казнина. - М.: ИМЛИ РАН, 2010. - С. 230-289; Белая Г. А. Дон Кихоты революции - опыт побед и поражений. 2-е изд., доп. - М.: РГГУ, 2004; Перхин В. В. Русская литературная критика 1930-х годов: Критика и общественное сознание эпохи. - СПб.: Изд-во С.-Петербург, ун-та, 1997; Голубков М. М. Утраченные альтернативы: Формирование монистической концепции советской литературы. 20 - 30-е годы. - М.: Наследие, 1992.

1 См.: Иванова Л. А. Творчество А. Платонова в оценке советской критики 20 - 30-х годов // Творчество А. Платонова: Статьи и сообщения. - Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1970.-С. 173-192.

2 См. наиболее поздаие - дополненные и исправленные - издания: Васильев В. В. Андрей Платонов: Очерк жизни и творчества. - 2-е изд., испр., доп. - М.: Современник, 1990; Чалмаев В. А. Андрей Платонов: К сокровенному человеку. - М.: Сов. писатель, 1989; Кузьменко О. А. Андрей Платонов: призвание и судьба. Очерк творчества. - Киев: Лы-бидь, 1991; Геллер М. Я. Андрей Платонов в поисках счастья. - М.: МИК, 2000.

3 См.: Шубин Л. А. Поиски смысла отдельного и общего существования. Об Андрее Платонове. Работы разных лет. - М.: Советский писатель, 1987.

следования большинства биографов Платонова использованы в данной работе лишь в качестве отправной точки.

Отдельно стоит сказать о книге «Андрей Платонов», написанной уже в постсоветское время А. Варламовым. Она издана в 2011 году в серии «Жизнь замечательных людей»1. Несмотря на наличие некоторых неточностей библиографического характера, это жизнеописание изобилует продуктивными догадками, развитие которых - преемственное или полемическое - должно принести богатые плоды. Особый интерес вызывают суждения А. Варламова о творческом поведении Платонова.

Внушительный вклад в дело обработки и введения в научный оборот платоновского наследия внесла Н. Корниенко. В труде «История текста и биография А. П. Платонова (1926 - 1946)», опубликованном в начале 1990-х годов в журнале «Здесь и теперь», она показала, как деформировались при подготовке к печати или отклонялись ключевые прозаические сочинения пи-

сателя, а также убедительно истолковала отклики на них. Институт мировой литературы им. А. М. Горького с 1994 года выпускает сборник «"Страна философов" Андрея Платонова: проблемы творчества». В свою очередь Институт русской литературы (Пушкинский Дом) с 1995 года выпускает сборник «Творчество Андрея Платонова: исследования и материалы». На страницах этих продолжающихся изданий регулярно появляются информативные статьи Н. Корниенко". Исследовательница является главным редактором академического собрания сочинений Платонова.

1 См.: Варламов А. Н. Андрей Платонов. - М.: Молодая гвардия, 2011.

2 См.: Корниенко Н. В. История текста и биография А. П. Платонова (1926 - 1946) // Здесь и теперь. - 1993. - № 1.

3 См.: Корниенко Н. В. «Размышления читателя»: Николай Никитин - рецензент рассказа «Такыр» // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Выпуск 5. -М.: ИМЯИ РАН, 2003. - С. 727-740; Корниенко Н. В. «Течение времени»: Андрей Платонов в 1940 году // Там же. - С. 765-797; Корниенко Н. В. Письмо А. Платонова М. Шолохову и некоторые контексты работы писателя над книгой сказок «Волшебное кольцо» // Там же. - С. 965-972; Корниенко Н. В. Борьба за постановку пьесы «Высокое напряжение». Документы 1932 г. // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Выпуск 7. - М.: ИМЛИ РАН, 2011. - С. 610-620.

Еще одной опорой диссертации стала изданная в 2005 году монография Н. Малыгиной «Андрей Платонов: поэтика "возвращения"». Значительная ее часть посвящена литературному процессу 1920 - 1930-х годов. Н. Малыгина сравнивает платоновскую эстетику с эстетикой Пролеткульта, РAi Ша, ЛЕФа, объединения «Перевал», а также реконструирует пятилетнюю историю сотрудничества писателя с журналами «Литературный критик» и «Литературное обозрение». Недавно издательство «Время» выпустило единственное на сегодняшний день полное собрание сочинений Платонова. Его первые три тома отредактированы и прокомментированы Н. Малыгиной, а остальные пять - Н. Корниенко. В сопроводительных текстах, созданных исследовательницами, можно найти много полезных сведений, имеющих отношение к теме настоящей работы.

Воронежский период биографии писателя всесторонне рассмотрен в трудах О. Ласунского и Т. Лангерака1. Книгу Т. Лангерака «Андрей Платонов. Материалы для биографии. 1899 - 1929 гг.», опубликованную в 1995 году, следует признать одной из лучших работ о Платонове. Многие мысли, высказанные голландским исследователем, актуальны до сих пор.

Занимаясь изучением отзывов на платоновские тексты, нельзя пройти мимо статей Е. Антоновой, А. Галушкина, Л. Аннинского, Е. Яблокова2.

Среди исследований, написанных на английском языке, выделяется труд

1992 года «Andrei Platonov: uncertainties of spirit» . pro автор Т. Сейфрид предпринял обзор творчества писателя, выявив важные закономерности.

1 См.: Ласунский О. Г. Житель родного города. Воронежские годы Андрея Платонова. 1899-1926. - Изд. 2-е, доп. - Воронеж: Центр духовного возрождения Черноземного края, 2007; Лангерак Т. Андрей Платонов. Материалы для биографии 1899 - 1929 гг. - Амстердам: Пегасус, 1995.

2 См., в частности: Антонова Е. В. Книги Андрея Платонова в критике 1927 - 1930 гг. // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Выпуск 6. - М.: ИМЛИ РАН, 2005. - С. 527-546; Галушкин А. Ю. Андрей Платонов - И. В. Сталин - «Литературный критик» // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Выпуск 4. - М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 2000. - С. 815-826; Аннинский Л. А. Откровение и сокро-вение: Горький и Платонов // Литературное обозрение. - 1989. - № 9. - С. 3-21.

3 См.: Seifrid Т. Andrei Platonov: Uncertainties of spirit. - Cambridge, New York: Cambridge university press, 1992.

Научная новизна исследования. В диссертации впервые детально проанализирован весь корпус журналистских текстов, в которых запечатлелись оценки, данные сочинениям Платонова. Осмыслены антиплатоновские информационные кампании 1931 и 1947 годов, а также дискуссия о рассказах писателя, возникшая в конце 1930-х годов между журналом «Красная новь», «Литературной газетой» и - с другой стороны - журналом «Литературный критик». Реплики рецензентов рассмотрены в культурном контексте.

Объект исследования. Объект исследования представляет собой посвященные творчеству Платонова критические материалы, появлявшиеся на страницах советских периодических изданий при жизни писателя. Отзывы на многочисленные платоновские рецензии и публицистические выступления сознательно не подвергаются разбору.

Предмет исследования. Предметом исследования является процесс постижения произведений Платонова литературными критиками.

Цель исследования. Цель данной работы - подробный анализ газетных и журнальных публикаций 1920 - 1940-х годов, в которых упоминается имя Платонова и комментируются его художественные тексты.

Задачи исследования.

1. Установить, из каких эстетических постулатов исходили советские критики при формировании своих суждений.

2. Выявить познавательное значение каждой рецензии,

3. Сопоставить несинхронные оценочные реплики.

4. Проследить изменение образа писателя, слагавшегося под пером враждебных журналистов.

5. Определить причины, по которым отдельные платоновские сочинения вызвали множество подчеркнуто отрицательных откликов.

Эмпирическая база исследования. Основную часть эмпирической базы исследования составляют критические статьи современников Платонова. Они печатались главным образом в центральных газетах и журналах. В то же время особое внимание в диссертации уделено личной и деловой корреспон-

денции, записным книжкам, стенограммам докладов и совещаний, донесениям осведомителей ОГПУ - НКВД - НКГБ, ремаркам читателей1. Кроме того, проштудированы предисловия, послесловия и комментарии к различным изданиям платоновских художественных текстов. Обширностью эмпирического материала обеспечивается научная достоверность данной работы.

Методология исследования. Тема исследования подразумевает обращение к истории советской журналистики, а также анализ не только рецензий на произведения Платонова, но и самих произведений. В этой связи при обработке эмпирического материала наряду с общенаучными методами применялись сравнительно-исторический, структурно-типологический и герменевтический методы. Теоретической базой диссертации послужили труды по истории русской литературы и литературной критики (Н. Корниенко, Н. Малыгиной, Г. Белой, М. Чудаковой, В. Перхина, М. Голубкова), культурологические исследования (С. Иванова, Е. Добренко), работы в области теории литературы (М. Бахтина, В. Шкловского, Ю. Лотмана).

Хронологические рамки исследования. В диссертации рассматривается период с 1921 года (появление первых критических статей) по 1951 год (смерть Платонова). Таким образом, хронологические рамки исследования охватывают ровно три десятилетия. Деление на главы осуществлено с учетом тенденций литературной жизни Советского Союза и поворотных моментов в судьбе писателя. В 1929 году, после публикации очерка «Че-Че-О» и рассказа «Усомнившийся Макар», Платонов был причислен к «попутчикам» и обвинен в антигосударственных настроениях. Его дальнейшее присутствие в сло-

" См.: Архив А. П. Платонова. Книга 1. Научное издание. - М.: ИМЛИ РАН, 2009; Платонов А. П. Записные книжки: Материалы к биографии. - 2-е изд. - М.: ИМЛИ РАН, 2006; Субботин С. И. Андрей Платонов и Государственное издательство РСФСР в 1921 - 1922 годах // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Выпуск 3. - М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 1999. - С. 439-462. Шошин В. А. Из писем к Андрею Платонову // Творчество Андрея Платонова: исследования и материалы. Библиография. Книга 1. -СПб., 1995. - С. 163-206; Гончаров В., Нехотин В. Андрей Платонов в документах ОГПУ - НКВД - НКГБ. 1930 - 1945 // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. Выпуск 4. - М,; ИМЛИ РАН, «Наследие», 2000. - С. 848-884; Андрей Платонов: Воспоминания современников: Материалы к биографии. Сборник. - М.: Современный писатель, 1994.

весности сопровождалось тяжелой борьбой с критиками и чиновниками. Еще один важный рубеж - 1940 год. К тому времени споры о Платонове утратили свою остроту. Разрядка напряженности имела как минимум две явные причины: закрытие проплатоновского журнала «Литературный критик» и увлечение писателя менее идеологизированной детской тематикой.

Содержательная структура диссертации. Работа состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы. Во введении определены объект, предмет, цель и задачи исследования, установлены хронологические рамки, обоснована актуальность выбранной темы, предпринят обзор соответствующей научной литературы, сформулированы положения, выносимые на защиту. Первая глава посвящена началу творческого пути Платонова. В ней прокомментированы отклики на самые ранние стихотворения и рассказы. Скрупулезно изучено восприятие изданных в Москве дебютных сборников прозы («Епифанские шлюзы», «Сокровенный человек», «Происхождение мастера»). Обозначена роль, которую сыграли в судьбе писателя Г. Литвин-Молотов, В. Шкловский, М. Горький, А. Воронский. Во второй главе рассмотрены рецензии на скандальные платоновские произведения («Че-Че-О», «Усомнившийся Макар», «Впрок») и полемика вокруг имени писателя, не утихавшая на протяжении второй половины 1930-х годов. Выявлены культурные механизмы, запускавшиеся при попадании тех или иных текстов в публичное пространство. Третья глава представляет собой анализ журналистских оценок, данных военным и детским рассказам Платонова (самостоятельным и включенным в сборники), а также его фольклорным опытам (обработкам башкирских и русских народных сказок). Значительное внимание в ней уделено информационной кампании 1947 года, окончательно оттеснившей писателя на периферию литературного процесса. В заключении изложены основные результаты исследования и сделаны выводы.

Положения, выносимые на защиту.

1. При оценке произведений Платонова в 1920-е годы литературные критики пользовались методологией, разработанной Г. Плехановым и А. Бо-

гдановым, а в 1930 - 1940-е годы ориентировались на соцреалистическую эстетическую систему с ее своеобразно понятыми романтикой, героикой, народностью и установкой на буквальное правдоподобие.

2. Сторонниками писателя было сделано меньше полезных наблюдений, касающихся проблем поэтики, чем его оппонентами: первые шли на компромисс, пытаясь сле

Сочинение

Феномен Андрея Платоновича Платонова приковывает к себе внимание современной критики, которая пытается его разгадать с переменным успехом. Творчество писателя с трудом поддается толкованию, давая повод прямо противоположным интерпретациям, всегда оставляя возможность нового подхода к нему. По-видимому, в прозе Платонова заложен мощный философский потенциал, вскрывающий тот или иной смысл по мере его актуализации в каждую новую эпоху.

В своем творчестве Платонов исследует результаты несостоявшейся попытки мгновенного социального переустройства общества, показывая уровень мифологизации сознания народа. Примечательно, что художник и сам был склонен верить в осуществление идеального мироустройства. Об этом свидетельствует в первую очередь его публицистика. Однако в его художественном творчестве, интуитивно сориентированном на народный идеал, остаются преимущественно лишь иронически трансформированные собственно авторские умозрительные построения.

Недоверие к собственному утопизму, сформированному философскими идеями русских космистов и поддержанному пролеткультовскими вселенскими прожектами, обозначилось уже в раннем творчестве писателя, проявившись в склонности Платонова к самоиронии. Высокий гуманизм художника рождал одновременно и веру в осуществление идеального мироустройства, и недоверие к его быстрому свершению, который мог быть обеспеченным только ценой огромных жертв. Умозрительные построения в творчестве писателя проверяются логикой народной жизни.

А. П. Платонов - писатель с трудной судьбой. Его жизнь пришлась на переломное время в истории России.

Платонов отразил в своих произведениях жизнь первых послереволюционных десятилетий с необычной полнотой и дальновидностью. В конце 20-х - начале 30-х годов им были созданы наиболее крупные вещи: роман «Чевенгур», бедняцкая хроника «Впрок», повести «Котлован», «Джан» и «Ювенильное море».

После яркого дебюта книги «Епифанские шлюзы» в 1927 году Платонов сразу же завоевал известность в литературных кругах. В 1928 году у него выходят уже две книги, он широко печатался в журналах, пока не вышли его сатирические рассказы «Государственный житель», «Усомнившийся человек», раскрывающие силу, подоплеку и перспективу бюрократизма в нашем обществе.

Роман «Чевенгур», по словам Горького, оказался неприемлемым для нашей цензуры, опубликованная в журнале «Красная новь» хроника «Впрок» была названа «клеветнической кулацкой вылазкой», «Котлован» и «Ювенильное море» остались неопубликованными. Официальная критика платоновских произведений, резкая даже для тех времен, была явно рассчитана на уничтожение Платонова как писателя. Это было связано с гневным отзывом самого Сталина по поводу рассказа Платонова «Усомнившийся Макар».

Единственное, что разрешалось печатать,- это критика. В 1937 году Платонов вынужден был покаяться. Он писал: «Мои литературные ошибки не соответствовали моим субъективным намерениям». И Андрей Платонов исчез из поля зрения широкого читателя, уйдя на дно безвестности, нищеты и недугов, разделив судьбу тех «безымянных прочих», о которых писал в «Чевенгуре». Лишь в последние годы началось реальное возвращение Платонова читателю. Чем же было вызвано прежнее неприятие писателя?

Уже у раннего Платонова, свято верящего в маршрут паровоза истории», ощущается стремление проверить: а туда ли мчится паровоз, будут ли люди счастливы? «Епифанские шлюзы» повествуют о событиях XVIII века, когда хотели соединить Волго-Донской бассейн шлюзами, но попытка сорвалась. Руководит проектом англичанин Бертран Перри. Он приехал заработать деньги на женитьбу. Никого не щадя, инженер гибнет сам в пыточной башне Кремля. Он одновременно жертва и палач. Историческая повесть «Епифанские шлюзы» вполне прозрачно намекала на современную ситуацию, когда не государство существует для людей, а они для государства.

Платонов в юности искренне поверил в неизбежный рай «военного коммунизма» на земле, рай, согреваемый огнем мировой революции. «Дело социальной коммунистической рево люции - уничтожить личность и родить ее смертью новое живое мощное существо - общество, коллектив, единый организм земной поверхности, одного образца и с одним кулаком против природы»,- писал Платонов в декабре 1920 года. Но великий гений художника, сострадающее сердце гражданина и мощный аналитический ум мыслителя привели к раннему и горестному прозрению. Платонов подверг беспощадному художественному исследованию религию пролетариата и свою юношескую веру и пришел к неутешительному выводу, что пролетарская религия ненависти - обратная сторона христианства, где на смену любви к ближнему пришла ненависть к классовому врагу. «Пролетариат, сын отчаяния, полон гнева и огня мщения. Этот гнев выше всякой небесной любви. Наши пулеметы на фронте выше евангельских слов. Красный солдат выше святого. Мы нашли того бога, ради которого будет жить коммунистическое человечество». Эти идеи религии пролетарской ненависти развиты и доведены до абсурда в «Чевенгуре».

Чевенгур - небольшой город, в котором «группа товарищей» пытается построить коммунизм. Первая часть романа повествует о поисках счастья странниками. Они бродят по России, охваченной войной. Во второй части романа показано, что герои-странники пришли в некий город Чевенгур, где коммунизм уже построен. Однако город как бы изымается из потока истории. Чевенгурцы живут для товарищей, но предварительно они истребляют всех «недостойных коммунизма». На поиски исчезнувшего из-под власти государства города отправляются регулярные части, которые истребляют чевенгурцев. Но удивительно- жители умирают с облегчением, освобождаясь от скуки «построенного рая». Романом «Чевенгур» Платонов показал бесперспективность пути, по которому пошла Россия после революции. Герои романа - жертвы неправильно поставленной цели. В этом их беда, а не вина.

О чем же повествует «Сокровенный человек»? Пухов не предатель, а сомневающийся. Что за тайну хранит он в душе? В душе Фома несет страсть к подлинному познанию, неуспокоенность. Не все так просто и однозначно в человеке, хотя сам он хочет дойти «до самой сути», и в первую очередь - до сути революции. Почему он Фома? Намек на апостола Фому, единственного постигшего смысл учения Христа, его сокровенную суть. Автор дает реальную картину тех лет: «На всем пространстве двора лежали изувеченные неимоверной работой паровозы. Эшелоны царской войны, железные дороги гражданской войны - все видели паровозы, а теперь залегли в смертном обморо ке в деревенские травы, неуместные рядом с машиной». Какая печальная музыка прощания с уходящим! Непривычный для читателя взгляд на гражданскую войну.

Страшной картиной начинается повесть: проголодавшийся Фома режет колбасу на гробе жены. Резко сдвинуты понятия жизни и смерти, повседневности и вечности. «Осиротевшему» Фоме нужно жить дальше. Зачем революция? Помогает она людям или осложняет их жизнь? Стали ли люди счастливее? «Зачем революция,- думает Фома,- если она не несет высшей справедливости? Только пиршество смерти, все новые и новые жертвы». Пухов - вечный странник, он как пушинка на ветру путешествует, толкаемый тайными запросами души. Фома - сторонний наблюдатель, созерцающий все то, что несет с собой революция: плохо и плохой краской замазан Георгий Победоносец, а вместо него -портрет Троцкого. На станцию, переполненную пассажирами, прибывает поезд, везущий одного командующего, разъясняющего, что «буржуазия целиком и полностью сволочь». Удручают Пухова не сами «глупости революции», а отсутствие в сознании ее участников нравственной перспективы. Влекомый по земле, не находит себе нигде места Фома, так как не находится места в революции его душе. Само движение приносит герою радость и душевное успокоение. Он хочет покоя и всеобщего примирения, а не вражды и борьбы. «Хорошее утро», - говорит Пухов. «Да, вполне революционное»,- отвечает машинист. И опять сомнение: прочно ли счастье в послереволюционном мире?

«Сволочь!» - резюмировал Иосиф Сталин , прочитав рассказ Андрея Платонова «Впрок». Эта ремарка на полях журнала «Красная новь» положила начало трагическим событиям в судьбе писателя.

«Другой выход - гибель»

Андрей Платонов родился 16 (28) августа 1899 года в Воронеже. Прежде, чем стать писателем, работал поденщиком, помощником машиниста, литейщиком, фронтовым корреспондентом. Был награждён только медалью «За победу над Германией». Умер 5 января 1951 года в Москве от туберкулёза

Повесть «Впрок» опубликовали в 1931 году. Незадолго до этого - в 1930-м - Сталин выступил в газете «Правда» со статьей «Головокружение от успехов», в которой высказался об ошибках, допущенных в процессе всеобщей коллективизации. Исследователи Платонова называют повесть «Впрок» этаким смелым откликом на заявления Сталина, тем более что в самом тексте подкулачников называют «перегибщиками» и «головокруженцами».

Многие исследователи, в частности, автор книги «Нэповская оттепель» Наталья Корниенко , видели и изучали сталинский экземпляр «Красной нови», который был весь исписан твердой рукой вождя и содержал немало красочный эпитетов в адрес Платонова: «дурак», «пошляк», «балаганщик», «беззубый остряк», «болван». В редакцию журнала, пропустившую скандальную повесть в печать, пришла записка от вождя: «Рассказ агента наших врагов, написанный с целью развенчания колхозного движения и опубликованный головотяпами-коммунистами с целью продемонстрировать свою непревзойденную слепоту… P.S. Надо бы наказать и автора, и головотяпов так, чтобы наказание пошло им впрок».

Далее был пленум Московской ассоциации пролетарских писателей, где Платонова с легкой руки Сталина объявили вражеским агентом и «кулацким писателем». Коллеги по цеху начали публиковать разгромные отзывы на платоновские произведения.

Исследователь Руслан Поддубцев в своей статье «Повесть А. Платонова «Впрок» в оценках советской критики» приводит текст письма, которое писатель послал своей жене: «В день твоего отъезда я узнал, что меня будут сильно критиковать за «Впрок». Сегодня уже есть подвал в «Литературной газете» против «Впрока». Наверно, будет дальнейшая суровая критика. Перемучившись, обдумав все (думать над коренным изменением своей литературной деятельности - я начал еще с осени; ты знаешь про это), - я решил отказаться, отречься от своего литературного прошлого и начать новую жизнь. Об этом я напишу в газеты «Правда» и «Литературная газета», - пришлю тебе напечатанное письмо. Когда увидимся, я тебе все объясню, и ты поймешь, что это высшее мужество с моей стороны. Другого выхода нет. Другой выход - гибель».

Жестокий урок

Конечно, и сам писатель, и его окружение боялись, что грядут репрессии, однако Сталин не спешил наказывать Платонова. Но в 1938 году семью писателя постиг удар - был арестован 16-летний Платон Платонов. Литературовед Виктор Шкловский писал, что сын Платонова попался за «нелепую проказу». В книге «История русской культуры XX века» Соломон Волков описывает эту историю так:

«В писательской среде, где о сталинском разгневанном отзыве 1931 года знали очень многие, к Платонову относились как к человеку обреченному. Но беда подкралась к Платонову с нежданной стороны: 4 мая 1938 года был арестован едва достигнувший шестнадцати лет сын писателя Платон (Тоша), по доносу соученика по классу (они оба были влюблены в одну девушку) обвиненный в участии в «антисоветской молодежной террористической организации». Хлопотать за осужденного на ссылку в Сибирь юношу вызвался поклонник Платонова Шолохов. Как рассказывал сам Платонов, Шолохов дошел до Сталина, который тут же при нем запросил по телефону информацию о Тоше. Юношу вернули в Москву, заново рассмотрели его дело, благожелательно выслушали его объяснения, что сознался он в терроризме «под угрозой следователя, который заявил, что если я не подпишу показания, то будут арестованы мои родители». Сын Платонова оказался в числе немногих, в отношении которых сталинская фемида просигналила «обратный ход»: накануне войны его выпустили на свободу».

В других источниках указано, что Платонов и его друзья добивались благополучного разрешения судьбы Тоши несколько месяцев, потому что просто так добраться до Сталина не мог даже Шолохов. Говориться также, что сына писателя обвиняли не по пустяковой статье, а в измене Родине, терроре и участии в контрреволюционной организации. Из заключения Тоша вернулся в 1940 году и оказался неизлечимо болен туберкулезом, отчего скончался в 1943 году.

Разумеется, история с Тошей Платоновым была уроком его отцу. По воспоминаниям современников, Андрей Платонов говорил, что сына у него отняла советская власть, но «творчества никто у него не отнимет».

Тарабарский язык

Каждый, кто брал в руки Платонова, знает, что его язык и тематика делают эти романы и повести не самым простым чтивом. Витиеватый и образный стиль повествования, сложные конструкции и образы и обилие неологизмов - за это писателя любят и ненавидят. Вот и Сталин, в тех же записях на полях журнала «Красная новь», оставил пометку: «Это не русский, а какой-то тарабарский язык!»

Кстати, позже случилась еще одна похожая и ставшая уже легендой история, когда вождь пролетариата зашел на премьеру оперы Шостаковича «Леди Макбет» и произнес реплику: «Сумбур вместо музыки». И после этого на великого музыканта обрушилась волна критики на страницах газет.

Впрочем, Горький в одном из своих писем к Платонову, раскритиковав некоторые моменты содержания «Чевенгура», бросил как бы между делом: «Забыл сказать: очень хороший язык».

«Все минётся, одна правда останется»

Несмотря на то, что в 1929 году был дописан «Чевенгур», а в 1931-м — «Котлован», надежды напечатать их полностью у Платонова не было. В 1928 году журнал «Красная новь» опубликовал отрывки из романа: «Происхождение мастера» и «Потомок рыбака». Платонов и писал, и просил, но тщетно. Оба произведения, которые сегодня так много исследуются и анализируются, так и не вышли в свет в России при жизни писателя. Первая полная публикация романа «Чевенгур» случилась только 1978 году в Лондоне, в СССР роман издали в годы перестройки в журнале «Дружба народов». Повесть «Котлован» увидела свет в родной стране ее автора в 1987 году.

Максим Горький, по письмам которого видна его симпания к Платонову, писал своему коллеге по цеху, тщетно пытавшемуся прорваться в печать: «Не горюйте… «Все минётся, одна правда останется».

В 40-х Платонов совсем лишился возможности зарабатывать писательским трудом. В конце 1946 года увидела свет первая редакция его рассказа «Возвращение», который сам автор назвал «Семья Иванова». И вновь писатель подвергся шквалу критики. Издатель Фадеев назвал рассказ «лживым и грязноватым», злопыхательским, «выползшим на страницы печати обывательской сплетней», другие литературоведы говорили, что «Семья Иванова» - это гнусная клевета на советских людей.

Жизнь Андрея Платонова оборвалась 5 января 1951 года в Москве. Он умер от туберкулёза, которым заразился, ухаживая за сыном Платоном.

Андрей Платонович Платонов (20.VIII/01.IX.1899, Ямская слобода, пригород Воронежа - 05.1.1951, Москва) - один из крупнейших русских прозаиков XX века. Творчество Платонова привлекает большое внимание исследователей, и, по самым скромным подсчетам, количество работ, посвященных писателю, достигло тысячи.

Отец Платонова Платон Фирсович Климентов работал в железнодорожных мастерских слесарем, мать Мария Васильевна вела хозяйство, воспитывала детей. Андрей был первым ребенком в многодетной семье. В 1918 г. Платонов поступил в Воронежский политехникум, летом 1919 г. был мобилизован в РККА, работал на паровозе помощником машиниста. В 1924 г. он окончил Воронежский политехнический институт (электротехническое отделение сильных токов). Платонов работал электротехником, служил в советских учреждениях; в Воронеже Платонов состоял на службе в должности губернского мелиоратора и заведующего работами по электрификации (1923–1926 годы), под его руководством были сооружены сотни прудов и шахтных колодцев, осушены и орошены большие участки земли, исполнены дорожные работы (мосты, шоссе, дамбы) и т. д. В годы войны работал военным корреспондентом, получил тяжелую болезнь (туберкулез). После войны, несмотря на тяжелые условия, продолжал работать вплоть до последних дней своей жизни.

Когда мы хотим дать общую характерно гику Платонову - человеку, то здесь можно опереться на многие высказывания о нем его современников, отмечавших удивительную гармонию между личными качествами Платонова и его творческой индивидуальностью. Среди многих хороших слов о Платонове можно привести слова Вас. Гроссмана, произнесенные на гражданской панихиде в январе 1951 г.: «В характере Платонова были замечательные черты. Он, например, был совершенно чужд шаблона. Говорить с ним было наслаждением - мысли его, слова, отдельные выражения, доводы в споре отличались каким - то удивительным своеобразием, глубиной. Он был тонко, чудесно интеллигентен и умен так, как может быть интеллигентен и умен русский рабочий человек».

Если дать сжатый обзор творческого пути Платонова, то можно увидеть, как многообразен его художественный мир, словно он создан несколькими авторами, но в этом многообразии выражены разные грани таланта одного художника, постоянство тем, образов, мотивов. Как поэт он представлен единственной книгой «Голубая глубина», потом наступил период журналистики и публицистики (конец 10–х - середина 20–х годов), одновременно Платонов выступил как автор рассказов (за рассказ «Бучило» получил премию в 1923 г.); много творческих сил отдано Платоновым фантастическим произведениям (наиболее значительное - повесть «Эфирный тракт»). В классической манере описана историческая реальность и раскрыты основные образы в повести «Епифанские шлюзы». Казалось бы, найден собственный стиль, свой путь в прозе. Но параллельно Платонов создает оригинальную сатирическую повесть «Город Градов», и писатель предстает в новом качестве, его сатира углубляется, доходит до гротеска в рассказе «Усомнившийся Макар». К концу 20–х годов Платонов - автор трех сборников прозы: «Епифанские шлюзы» (1927), «Сокровенный человек» (1928) и «Происхождение мастера» (1929). Одновременно с ярко выраженной сатирой он пишет произведения, в которых сохраняются элементы сатиры, но больше безысходного трагизма (роман «Чевенгур», повесть «Котлован»).

После крайне резкой критики рассказа «Усомнившийся Макар» и «бедняцкой хроники» «Впрок» Платонов пытается перестроиться и даже «отказывается» от своих произведений. Платонов пишет два варианта покаянного письма в «Литературную газету» и «Правду». Он заявил о повести «Впрок»: «…Я один отвечаю за свое сочинение и уничтожу его будущей работой…» О преодолении своих «ошибок» писатель говорил то с внутренней убежденностью, то с иронией.

Его не печатают, но творчество художника нельзя остановить таким путем: «…Вокруг меня была разрушительная обстановка, но я держался и работал». Платонов пишет повесть «Ювенильное море (Море Юности)», в которой продолжил традиции своей сатиры. Однако как художник дольше он не хотел использовать им уже найденные приемы и стиль. В повести «Джан» он предстает как художник с новым творческим заданием и другим стилем. Когда Платонов получил возможность печататься в журнале «Литературный критик», он выступил в роли критика и рецензента.

Как прозаик Платонов написал в этот период ряд произведений о самоотверженных людях, о «будничном героизме»: «Бессмертие», «На заре туманной юности», «В прекрасном и яростном мире (Машинист Мальцев)», «Свежая вода из колодца» и др. Он создал совершенно в новом духе лирическую прозу о любви, о мире детства («Река Потудань», «Фро». «Июльская гроза»). Несмотря на интенсивность творчества, в 30–е годы писателю удалось издать всего один сборник прозы «Река Потудань»(1937).

В годы войны Платонов - корреспондент пишет очерки и рассказы о героизме «одухотворенных людей», глубоко раскрывает сущность фашистской идеологии. В послевоенное время он создает один из лучших своих рассказов - «Семья Иванова», подвергшийся жесткой критике. Платонова снова почти не печатают. Завершает он свое творчество как сказочник («Волшебное кольцо») и драматург.

Платонов проявлял большой интерес к драматургии, написал несколько пьес: «Шарманка», «Высокое напряжение», «14 красных избушек», после войны - «Ученик Лицея». «Ноев ковчег (Каиново отродье)». Но как драматург при жизни он практически остался неизвестным. Он явился и автором нескольких киносценариев, в том числе по рассказам «Июльская гроза» и «Семья Иванова» («Возвращение»). Таков кратко путь Платонова - художника, объем и диапазон его творчества. В рукописях и записных книжках зафиксированы многие замыслы, нереализованные как по творческим соображениям, так и по не зависящим от автора обстоятельствам, а также из - за болезни. Среди них - повесть «Строители страны», тесно связанная с романом «Чевенгур», роман «Счастливая Москва», пьеса «Голос отца (Молчание)» и др. Как свидетельствует Василий Гроссман, «до последних дней своих Андрей Платонович сохранил все богатство своей чистой, ясной души, всю силу своего удивительного ума».

Пожалуй, ни у кого из русских прозаиков XX века нет столько посмертных публикаций, сколько у Платонова. Самые крупные произведения у нас были опубликованы только во второй половине 80–х годов:

«Чевенгур» - 1988. «Котлован» - 1987, «Ювенильное море (Море Юности)» - 1986 (за рубежом ряд произведений Платонова появился раньше). Таким образом, литературная судьба Платонова имеет два этапа: один - прижизненный, другой - период 70–х–80–х годов, когда он вошел в литературу как наш современник.

Платонов - художник начал с поэзии. В 1922 г. в Краснодаре вышла книга его стихов. В предисловии к ней содержится ценный автобиографический материал - два фрагмента из писем Платонова, в которых рассказано о ранних годах его жизни. Книга была отмечена В. Брюсовым, который дал ей высокую оценку: стихи, писал он, «очень хороши» - «богатая фантазия», «смелый язык». «А. Платонов - настоящий поэт, еще неопытный, еще неумелый, но своеобразный». Композиция книги была несложной: в ней было три отдела, без оглавлений. В каждом отделе были свои доминирующие мотивы: в первом - мотивы, характерные для пролетарской поэзии: космический размах, пафос преображения вселенной, культ машин и непоколебимая вера в разум и науку, способные усовершенствовать мироздание и самого человека. В таком духе написаны стихотворения первого отдела «Топот», «Гудок», «Поход», «Вселенной». «Молот», «Кузнецы», «Динамо - машина», «Последний шаг» и др. По духу, по тематике и стилю - это образцы пролетарской поэзии.

Во втором отделе собраны стихи, большинство которых написано о любви, о мире детства, о «зовущих вдаль» дорогах. Стихи второго отдела - наиболее интересные и самостоятельные. В третьем отделе представлены пейзажные стихотворения («Вечерние дороги», «Степь», «Март» и др.), а также своеобразные лирические портреты («Мать», «Странник», «Мужик»).

Говоря о поэтической книге в целом, нельзя не признать, что в ней содержится как бы источник той прозы, которая насыщена лиризмом. Знаменательно, что один из крупнейших русских прозаиков XX века начинал с лирики. В ней заложены важнейшие для Платонова темы и образы: «земля», «жизнь», мир детства, материнство, дороги», «путник», образы природы, машины, Вселенной - все это увидим в платоновской прозе. После выхода книги «Голубая глубина» Платонов какое - то время продолжал писать стихи, но мало. В 1927 г. он собирался переиздать свои стихи, но издание не состоялось.

В 1919–1925 годах Платонов написал и опубликовал в прессе десятки философско - публицистических статей. Они составляют важную часть его литературного наследия и дают ключ к осмыслению дальнейшей творческой судьбы писателя. Дело в том, что в этих статьях мы видим взлет утопической мысли Платонова, раскрытие общих идей, с которыми в дальнейшем он частично боролся, частично развивал как художник. Можно поражаться широкой начитанности скромного воронежского электротехника и журналиста. Его привлекают идеи целого ряда философов и ученых - Н.Ф. Федорова, А.А. Богданова, К.Э. Циолковского, В.И. Вернадского, Л.П. Карсавина, В.В. Розанова, О. Шпенглера, О. Вейнингера и др. Связи с идеями этих ученых обнаруживают не только статьи и стихи раннего Платонова, но и его прозаические произведения. Его привлекает мысль о человечестве и всей Вселенной как едином организме: «Долой человечество - пыль, да здравствует человечество - организм» (статья «Равенство в страдании»), идея подчинения и «отрегулирования» производительных сил: «Человечество родило дьяволов - производительные силы, и эти бесы так разрослись и размножились, что начали истреблять само человечество. А мы их хотим подчинить, смирить, урегулировать, использовать на сто процентов» («О культуре запряженного света и познанного электричества»). Остается для него актуальной мысль об освобождении человечества от эксплуатации («Ленин»). И наряду с этим есть статьи, где недвусмысленно выражены христианские идеи. Так, например, в статье «Душа мира» прославляется женщина - мать: «Женщина - искупление безумия вселенной. Она - проснувшаяся совесть всего, что есть». Но «искупление вселенной» свершит не женщина, а ее дитя: «Да приблизится царство сына (будущего человечества) страдающей матери и засветится светом сына погибающая в муке родов душа ее» (641). Вместе с тем Платонов прославляет «мир мысли и торжествующей науки», «пламя познания» и верит, что «познание станет таким же нормальным и постоянным явлением, как теперь дыхание или любовь» (642). Платонов - философ мечтает о том, чтобы найти новую силу «безграничной мощи»:

«Имя этой силы - свет… Эту силу мы и хотим запрячь в станки» («Свет и социализм» - 645). Здесь же высказывается мысль о «чистом» пространстве - эфире. Платонов истово верит в возможности электричества:

«Вся вселенная есть, точно говоря, резервуар, аккумулятор электрической энергии…» (646). При этом он пишет о социализме, который может перестроить и преобразовать весь мир, все науки - физику, химию, технику, биологию и т. д. Но приход социализма откладывается: «Социализм придет не ранее (а немного позднее) внедрения света, как двигателя, в производство», иначе будет вечная «переходная эпоха» (647). Характерна для Платонова статья «О любви». В ней сконцентрированы важные идеи, которые представлены и в других статьях: это соотношение науки и религии, человека и природы, мысли и жизни, сознания и чувства. Если дать науку взамен религии, «этот подарок народ не утешит» (649). И далее Платонов излагает мысли, которые близки ему как художнику: «Жизнь пока еще мудрее и глубже всякой мысли, стихия неимоверно сильнее сознания…» (650). Все попытки перестроить жизнь по законам мысли, по строгому плану терпят провал в противоборстве с самой жизнью. Писатель ищет «более высшее, более универсальное понятие, чем религия и чем наука» (650). Равновесие между человеком и миром достигается через чувство - «трепетную силу, творящую вселенные» (651).

В своем мире фантастики Платонов - художник во многом хотел реализовать то, о чем он мечтал как философ и как инженер - изобретатель. В этом мире герои ищут новые, необыкновенные источники энергии, ищут пути к бессмертию, хотят преобразить земной шар, и вместе с тем Платонов предупреждает о той страшной опасности, которая подстерегает человечество, идущее по пути технического прогресса. С огромным напряжением и энергией, похожий на героев своих фантастических произведений, пишет Платонов повесть «Эфирный тракт». Напряжение доводит писателя до галлюцинаций; однажды, проснувшись, он увидел себя, пишущего за столом: он разговаривает со своим героем, как с живым человеком (670). Главная мысль повести выражена в письме одного из героев: «Ты знаешь, что я делаю и ищу - корень мира, почву вселенной, откуда она выросла».

Почему один за одним гибнут герои «Эфирного тракта»? Неужели только потому, что каждый из них - гений, «опередивший время»? Нет, это не авторская мысль. Автор оказался и глубже, и дальновидней, он по - своему опередил время. Идея произведения оказывается сложной и противоречивой, и ее нельзя раскрыть, опираясь на отдельные фразы. С одной стороны, сам автор не оставляет мысли о переустройстве мира, об огромной силе науки и о неизбежном риске ученых - новаторов, с другой - он чувствует, что наука не только преобразует земной шар, но и разрушает его, разрывая законы природы. Утопия и антиутопия столкнулись в этом произведении в своеобразном противоборстве. Да, Земле нужны новые источники и виды энергии. Но нельзя преобразовать мир на голом расчете. Должно быть равновесие между миром природы и наукой, между человеческой душой и «технической революцией».

Образ Фомы Пухова - центральная в повести «Сокровенный человек» (1926). Подход Платонова к этому сложному образу оказался интересным в художественном отношении. Это - работящий человек, без особого энтузиазма, но без отговорок; на фронте вел себя хладнокровно и мужественно, не теряя чувство юмора в трудных ситуациях. Критика стремилась изобразить его как идеального рабочего человека, участвующего в революции. Однако идеального, высокоидейного революционера из Пухова сделать трудно: он всегда себе на уме. по - житейски хитроватый и осторожный. Показательна характеристика, которую ему дали рабочие: «Не враг, но какой - то ветер, дующий мимо паруса революции». Поскольку Пухов совершил много полезных дел, его можно было бы принять в партию. Но он отказывается: «Я - природный дурак», - объявил Пухов. Этот переход от «сокровенного человека» к «природному дураку» неожидан и парадоксален; где бы ни был Пухов и что бы ни делал, он проявил себя как человек сообразительный, деловой, быстро и адекватно реагирующий на сложившиеся обстоятельства. И вдруг о себе - «природный дурак». Это и есть одна из масок сокровенного человека, живущего, как прикажут любимое дело и природа, а не по идее. В повести все время повторяется мотив противоборства идеи и природы, культуры и жизни: «Все совершается по законам природы!», «Если только думать, тоже далеко не уедешь, надо и чувство иметь!», «Ученье мозги пачкает, а я хочу свежим жить!» В итоге образ сокровенного человека выражает тип личности, знающей тайну естественной жизни, осознающей осветляющее душу значение труда, принимающей мир в первозданной цельности, каким он должен быть.

«Епифанские шлюзы» написаны в жанре исторического повествования. Повесть тесно связана с предыдущими произведениями, с идеей преобразования и улучшения природы с помощью человеческого разума и труда. Петр 1 поручает англичанину Бертрану Перри построить шлюзы, чтобы соединить Оку с Доном; Бертран составил «прожект»: объем работ огромный - нужно соорудить тридцать три шлюза. Вместе с немецкими инженерами Бертран принимается за осуществление идеи Петра. Однако осуществление идеи терпит крах, хотя чуть ли не вся губерния брошена на работы. Виной тому ошибки в расчетах, рабский труд и нереальные сроки, на которых настаивает Петр. Но в «Епифанских шлюзах» есть более общая мысль, которая заложена в фантастических произведениях Платонова и будет волновать его всю жизнь, - мысль о сопротивлении природы человеку, его техническому расчету: «Между техникой и природой трагическая ситуация. Цель техники - «дайте мне точку опоры, я переверну мир». А конструкция природы такова, что она не любит, когда ее обыгрывают…», во всяком случае, природа требует крайне бережного с ней обращения. Перри вместе с немецкими помощниками (по приказу «строителя чудотворного») делал все возможное, чтобы осложнить трагическую ситуацию: безжалостно пробит водоупорный слой в Иван - озере, и вода ушла вниз, в песок. Платонову и нужен был именно трагический герой, попавший в безвыходное положение. И есть отдаленные, но вполне ощутимые параллели между «Епифанскими шлюзами» и «Медным всадником». В плане реальных исторических фактов Платонов допустил художественный вымысел: реальный Бертран Перри построил ряд сооружений и благополучно вернулся домой. Писатель сделал из этого персонажа трагический образ, который осложняется тем, что Перри - европеец по происхождению и по духу. Его европейский ум основывается на строгих расчетах и логике, верит в выполнимость грандиозных прожектов. Но построенные с таким трудом шлюзы не работали, природа не подчинилась человеку, и то. что так и будет, понимали простые крестьяне в глубине «азийского» материка: «А что воды мало будет и плавать нельзя, про то все бабы в Епифании еще год назад знали… на работу все жители глядели как на царскую игру и иноземную затею, а сказать - к чему народ мучают - не осмеливались».

Если иметь в виду дальнейший творческий путь Платонова, то «Епифанские шлюзы» являются прологом «Котлована»: и там и здесь затрачивается огромный безрезультатный труд; грандиозные планы, как неимоверная тяжесть, ложатся прежде всего на плечи простых людей. Бесперспективность и заведомая невыполнимость той задачи, за которую Перри взялся, делает его одновременно и мужественным и жалким. Когда он узнал, что вода из Иван - озера исчезает, то душа его, «не боявшаяся никакой жути, теперь затряслась в трепете, как и подобает человеческой натуре». В повести подробно описаны переживания героя, драматические подробности его личной жизни. Но главное - это трагический финал: мучительная казнь. Именно такой финал был нужен писателю, чтобы подчеркнуть всю абсурдность идеи - покорить природу трезвым расчетом и волюнтаристским методом.

Повесть «Город Градов» вошла в первый сборник Платонова «Епифанские шлюзы» (1927). Второе издание с исправленным (восстановленным) писателем текстом вышло в следующем году, затем была публикация в сборнике «Происхождение мастера» (1929). Начало повести - это описание города Градова. «Героев город не имел, безропотно и единогласно принимая резолюции по мировым вопросам», «…сколько ни давали денег ветхой, растрепанной бандитами и заросшей лопухами губернии, ничего замечательного не выходило». Вот в такой город приехал Иван Шмаков, чтобы «врасти в губернские дела и освежить их здравым смыслом». Здесь он начинает свой труд «Записки государственного человека», который затем задумал переименовать - «Советизация как начало гармонизации вселенной». А умер он «от истощения сил на большом социально - философском труде: «Принципы обезличения человека, с целью перерождения в абсолютного гражданина с законно упорядоченными поступками на каждый миг бытия“».

Своеобразие платоновской сатиры в том, что главный философ, создающий концепцию бюрократизма Шмаков, выполняет в повести двойную функцию: он воинствующий бюрократ, но он является и главным разоблачителем существующего порядка. Сомнения одолевают Шмакова, в голове рождается «преступная мысль»: «Не есть ли сам закон или другое установление - нарушение живого тела вселенной, трепещущей в своих противоречиях и так достигающей всецелой гармонии?» Ему же автор доверил произнести очень важные слова о бюрократах: «Кто мы такие? Мы за - ме - сти - те - ли пролетариев! Стало быть, к примеру я есть заместитель революционера и хозяина! Чувствуете мудрость? Все замещено! Все стало подложным! Все не настоящее, а суррогат!» Вся сила иронии Платонова проявилась в этой «речи»: с одной стороны, как бы апология бюрократизма, а с другой - простая мысль, что власти у пролетариев нет, а есть только у его «заместителей». Практик - бюрократ с большим стажем Бормотов убежденно заявляет: «Уничтожьте бюрократизм - станет беззаконие!» То есть в принципе бюрократизм неуничтожим, поскольку власть не может существовать без бюрократов. Эта универсальная мысль дорога и Шмакову: «Канцелярия является главной силой, преобразуюшей мир порочных стихий в мир закона и благородства».

В повести Платонов открывает специфичную «градовскую школу философии» (выражение Л. Шубина), и раскрыта эта философия особым языком, на котором только и возможно писать о том, о чем он пишет. Это язык всепроникающей иронии, перифразировка шаблонов, выражающих узость и тупость мышления градовских философов и практиков бюрократизма. Речь каждого из персонажей невозможно передать на нормированном языке - потеряется весь смысл «выражения».

Платонов и в дальнейшем предстает как мастер характеристики второстепенных персонажей - достаточно двух - трех реплик, чтобы создать яркий образ. Выразительной в этом плане является «речь» счетовода Смачнева: «Ничто меня не берет - ни музыка, ни пение, ни вера - а водка меня берет! Значит, душа у меня такая твердая, только ядовитое вещество она одобряет… Ничего духовного я не признаю, то - буржуазный обман». Такие «твердые души» и населяют Градов, создавая свою философию жизни, выражая представление о ее ценностях. Приведем несколько выражений из текста: «Любимые братья в революции», «противоречивые утомленные глаза», «в сердце моем дышит орел, а в голове сияет звезда гармонии», «сиречь для всякого героя есть своя стерва» и т. д. Пейзажей в «Городе Градове» практически нет, и это согласуется с мыслью Шмакова: «Самый худший враг порядка и гармонии… - это природа. Всегда в ней что - то случается…»

Роман «Чевенгур» был задуман в 1926 г. и написан в 1927–1929. Этот единственный завершенный роман в творчестве Платонова - большое произведение, построенное по законам данного жанра, хоть писатель, кажется, и не стремился строго следовать канонам романа. Его композиция осложнена разного рода отступлениями от основного сюжета, казалось бы, мало связанными между собой. Но внутреннее единство романа очевидно: в нем есть главный герой, его судьба от детских лет до последних дней жизни, есть четко оформленное обрамление, перекличка мотивов начала и финала, есть комплекс идей, придающих обобщенному смыслу романа завершенность и целеустремленность.

Большое пространство текста не разделено на отдельные главы. Но тематически в нем можно выделить три части. Первая часть была озаглавлена «Происхождение мастера» и опубликована в 1929 г., вторую часть можно было бы назвать «Странствования Александра Дванова», третья - это непосредственно «Чевенгур» - повествование о нем начинается с середины романа. В этом своеобразие его композиции, посколь - к в первой половине «Чевенгура» о самом Чевенгуре нет и речи. Но если современная критика называет это произведение в целом романом - антиутопией, то не только из - за повествования о коммуне на реке Чевенгурка, но и с учетом того, что антиутопические тенденции в романе нарастают постепенно и последовательно. Однако, несмотря на беспощадность автора в изображении Чевенгура, этот роман нельзя назвать злобной карикатурой на идеи социализма.

Главный герой романа Саша Дванов отдельными чертами близок автору, Платонов дал ему часть автобиографии, свои мысли начала 20–х годов. Судьба Дванова горька и трагична. Ребенком он остался круглой сиротой. Долго скитался Саша как побирушка, пока не нашел уют и тепло у Захара Павловича, в облике которого есть черты прототипа - отца Платонова. Он показан как труженик по самой сущности души, как философ, проповедующий «нормальную жизнь», без насилия человеческого естества идеями и властью.

Саша рос, много читал, и в душе его росла тоска. Он пошел в то же депо, где трудился Захар Павлович, работать помощником машиниста и учиться на слесаря. «Для Саши - в ту пору его ранней жизни - в каждом дне была своя, безымянная прелесть, не повторившаяся в будущем…» Немало страниц, насыщенных лиризмом, посвящено Дванову - юноше. Рождалась любовь к Соне Мандровой, рождался интерес к миру и к истине. Но Саша оставался беззащитным: «В семнадцать лет Дванов еще не имел брони под сердцем - ни веры в бога, ни другого умственного покоя…» Образ Дванова постепенно усложняется: Саша был слаб от тоски по истине и от доброты, но вместе с тем бесстрашен, терпелив и вынослив.

Поправившись после болезни, Александр «согласился искать коммунизм среди самодеятельности населения». Он пошел «по губернии, по дорогам уездов и волостей». Все, что он увидел и пережил во время странствия в поисках коммунизма, составило среднюю часть романа. Везде, где он побывал, Дванов задавал самому себе и крестьянам вопрос: «А где же социализм - то?» По всей губернии слово это понимали по - разному: действительно была полная «самодеятельность» в устройстве новой жизни, ясно проявлялись черты народной утопии. Наиболее значительной, определившей его дальнейшую судьбу, была встреча со Степаном Копенкиным - бродячим рыцарем революции, фанатичным поклонником Розы Люксембург; Копенкин спас Дванова. вырвав его из рук анархистов банды Мрачинского. Дальше Дванов и Копенкин едут вдвоем, активно действуя и произнося речи, чтобы продвинуть народ к коммунизму. Но в существе своем Дванов больше созерцатель и свидетель, чем деятель. Автор иронически замечает: «Поэтому Дванов был доволен, что в России революция выполола начисто те редкие места зарослей, где была культура, а народ как был, так и остался чистым полем… И Дванов не спешил ничего сеять…»

Наконец Александр услышал о месте, где «есть социализм». Это - Чевенгур. Все, что было в деревнях и поселках губернии в рассеянном виде, - перегибы, эксперименты, насилие - сосредоточено было в Чевенгуре: ожидание немедленного прихода Рая, представление о коммунизме как о жизни, основанной на полном безделье, истреблении ценностей и имущества как пережитка, полная ликвидация эксплуатации, понятая как ликвидация буржуазных элементов (кулаков, купцов, вообще состоятельных людей), вера в чудо - при новой жизни можно воскрешать умерших, общность жен - «соратниц». Как живут чевенгурцы? За счет уцелевших остатков пищи от проклятого прошлого и еще от солнца - от его «лишней силы», исхудалые, в лохмотьях, без морали, без забот, «народ кушает все, что растет на земле», обходя «окрестные степи». Вместо товарищества - распад всяких нормальных человеческих взаимоотношений, «город сметен субботниками в одну кучу, но жизнь в нем находится в разложении на мелочи, и каждая мелочь не знает, с чем бы ей сцепиться, чтобы удержаться». Описание трагикомических сцен, происходящих в Чевенгуре, перемежаются с рассуждениями руководителей коммун: что такое коммунизм, что же «построили» они? А руководители - это фанатичный Чепурный, хитроумный и расчетливый Прохор Дванов, жестокий Пиюся и другие. Сюда же приехал Копенкин, а затем пришли Александр Дванов и Гопнер. «Усталый и доверчивый» Александр искал в Чевенгуре коммунизм, но «нигде его не видел». И вот финал: на Чевенгур налетели казаки, и он. бессильный, беспомощный, не смог защититься и был разгромлен. Героически погибли Копенкин и почти все защитники коммуны. Остались в живых Александр и Прохор Двановы. Но Александр на Пролетарской Силе - лошади Копенкина - выехал к озеру Мутево, в котором погиб его отец, пытаясь узнать, что такое смерть; Пролетарская Сила вошла в воду, и Александр «сам сошел с седла в воду - в поисках той дороги, по которой прошел отец в любопытстве смерти…»

Гибель Александра Дванова - это не просто следствие рокового предназначения идти по дороге отца. Она символизирует крушение надежд, отчаяние от разрушения на практике «великой идеи», безысходную печаль от утраты своих товарищей. Платонов не сдерживал себя в изображении темных сторон человеческой жизни и мрачных эпизодов эпохи; в романе нередко встречается бьющий по нервам натурализм в описании отдельных сцен: например, сцена мучительства Александра бандой Мрачинского, жуткая сцена в Чевенгуре - попытка Чепурного воскресить ребенка, трудно объяснимый (даже используя фрейдизм) эпизод - Сербинов и Соня на кладбище и т. д. Бесстрашен Платонов в описаниях смерти людей - а смертей в «Чевенгуре» много.

Описания природы и окружающей героев обстановки в романе лаконичны, емки и насыщены чувством тоски и тревоги. Пейзажи некому зерцать, даже Александр Дванов убежден, что «природа все - таки деловое событие». Тем не менее изображения природы и пространства в романе встречаются нередко то в виде «пейзажей - обзоров», то как авторские ремарки, комментирующие ход событий или душевное состояние героев, то как образы - символы «вечной жизни», не замаранной человеческим существованием. Иногда Платонов двумя - тремя фразами дает общее представление о трагическом состоянии мира в трудную для народа эпоху: «Коний жир горел в черепушке языками ада из уездных картин; по улице шли люди в брошенные места окрестностей. Гражданская война лежала там осколками народного достояния - мертвыми лошадьми, повозками, зипунами бандитов и подушками».

Выразителен образ - символ солнца. Он представлен в романе как сквозной мотив в описании «новой жизни» в Чевенгуре. Несомненно, здесь обыгрывается устойчивое словосочетание революционной эпохи «солнце новой жизни». Особенно ясно раскрыт смысл символа солнца как жестокой силы в сцене, где Пиюся наблюдает за восходом светила и движением его по небу.

Причина крушения Чевенгура не только в том, что его устроители сделали своим идеалом безделье и аморальное поведение. В дальнейшем, в «Котловане», можно увидеть казалось бы совершенно другую ситуацию - люди ожесточенно, непрерывно работают. Однако труд остается бесплодным. Писателем исследованы два принципа в понимании роли труда в человеческом обществе, и оба оказываются ненормальными, бесчеловечными. «Труд есть совесть» (701), - писал Платонов. Когда смысл и цели труда отрываются от личности, от человеческой души, от совести, сам труд становится либо ненужным придатком к «полной свободе», либо жестоким наказанием.

«Чевенгур» как один из романов XX века имеет сложную структуру, вбирающую в себя разные романные тенденции: это и «роман становления человека», и «роман - путешествие», и «роман - испытание» - испытание человека и идеи (терминология Бахтина). М. Горький назвал «Чевенгур» «лирической сатирой» и выразил мнение, что роман «затянут», - это едва ли справедливо: в сущности, трудно найти эпизоды, которые ради сокращения текста можно было бы выбросить. Но он прав в том, что роман насыщен лиризмом и в нем «нежное отношение к людям» - такова природа платоновского гуманизма.

В 1929 г. Платонов напечатал рассказ «Усомнившийся Макар», написанный с озорством, с большой долей юмора, с тонкой иронией. Макар - тип «природного дурака», голова у него «порожняя», а руки «умные». Он не поладил с тов. Чумовым, у которого, наоборот, была «умная голова, а руки пустые». Поездка Макара в Москву и пребывание в Москве на стройках, служба в учреждении составляют дальнейшее содержание и финал рассказа. Главный герой рассказа - смех. Автор смеется надо всем, что глупо и уродливо в «социалистической жизни». Во сне Макар увидел «ученейшего человека», который стоял на горе. Макар спросил его: «Что мне делать в жизни, чтоб я себе и другим был нужен?» Но у того, кого он спрашивал, были мертвые глаза от «дальнего взора», и сам он был мертв. Ответить на вопрос Макара некому. Оказавшись в больнице для душевнобольных, он повышает свой идейный уровень в «читальной комнате». Из «безумного дома» Макар и Петр пошли в РКИ. Там они встретили Чумового. Финал рассказа неожиданный: автор переводит действие как будто в план «дальнего взора», «дурной бесконечности»: Чумовой просидел в учреждении один до комиссии «по делам ликвидации государства». В ней Чумовой проработал сорок четыре года и «умер среди забвения и канцелярских дел…»

Читая рассказ «Усомнившийся Макар», нельзя не вспомнить слова Бахтина о смехе: «…классовый идеолог никогда не может проникнуть со своим пафосом и своей серьезностью до ядра народной души: он встречается в этом ядре с непреодолимой для его серьезности преградой насмешливой и цинической (снижающей) веселости… Эта карнавальная искра насмешливо - веселой брани, никогда не потухающая в ядре народа, - частица великого пламени (пожара), сжигающего и обновляющего миры…»

Мрачные и страшные сцены и ситуации даны Платоновым в романе «Чевенгур», но еще более страшной представлена картина мира в повести «Котлован». Об этой повести И. Бродский написал, что «первое, что следовало бы сделать, закрыв данную книгу, это отменить существующий миропорядок и объявить новое время». Платонова, по его мнению, «следовало бы признать первым сюрреалистом». О языке повести им сказано, что Платонов «сам подчинил себя языку эпохи, увидев в нем такие бездны, заглянув в которые однажды, он уже более не мог скользить по литературной поверхности» (язык современников - Бабеля. Пильняка, Олеши, Замятина, Булгакова, Зощенко - в сравнении с языком Платонова Бродский называет «более или менее стилистическим гурманством»). «Поэтому Платонов непереводим», нельзя воссоздать этот язык, компрометирующий время, пространство, самую жизнь и смерть…

Авторская датировка повести «Котлован» - декабрь 1929–апрель 1930. Можно предположить, что события, описанные в повести, происходят в это время. Сюжетно и композиционно повесть, по сравнению с романом, построена сравнительно несложно. Однако отсутствие дополнительных объяснений к ситуациям, событиям и мотивировкам поступков, принятых в прозаических произведениях, держит читателя в постоянном напряжении: по наблюдениям Н. В. Корниенко, основанных на изучении творческой истории «Котлована», повесть написана в манере, близкой к жанру киносценария. Все произведение, целостное в своей глубинной художественной основе, в символике, выраженной самим названием внешне легко членится на цепь эпизодов, порой, кажется, не связанных логически между собой. В повести нет обозначения глав, однако писатель разрывами разделил текст на ряд картин и сцен. Без объяснений и мотивировок герои совершают поступки, ведущие к трагическим последствиям, За исключением двух персонажей (Вощева и Прушевского) не раскрывается внутренний мир героев, они как бы «непрозрачны», непонятны и автору, и читателю. Столь же необъяснимы их поступки: они совершаются как бы автоматически, непроизвольно, случайно, часто абсурдно.

Закладывается основание огромного Дома для трудящихся, спроектированного инженером Прушевским. Изнурительные работы на котловане описаны Платоновым с устрашающим реализмом. Но когда работы были закончены, начали укладывать в основание котлована бут, у руководства стройки появилась новая идея - вырыть котлован «в четыре - в шесть раз» больше. Бессмысленно, жестоко, абсурдно, но работы на котловане продолжаются, а инженер Прушевский начал чертить новый план. Бессмысленный труд превращается в страшное наказание.

Действие повести перемещается в близлежащую деревню, где организуется колхоз имени Генеральной Линии. Там есть Оргдвор и Оргдом. Все, что происходит в деревне, настолько жестоко и абсурдно, что не могло быть и речи о напечатании повести, - Платонов это понимал. Апокалипсический смысл приобретают все детали и поступки. Например, идея ликвидировать кулачество как класс, посадив кулаков на плот и отправив их, словно по Лете, в море, - и «вот уже кулацкий речной эшелон начал заходить на повороте за береговой кустарник». «Плот» как символ не менее страшен, чем «котлован».

В повести есть мотив, тесно связанный с творчеством Ф.М. Достоевского и характерный для многих произведений Платонова. В основание грандиозного Дома, будущего «светлого завтра» положен ребенок, и не в теории, как у Достоевского, а в жестокой реальности. Антиутопический смысл этого символического ритуала обнажен до крайности. Еще в 1922 г. в статье «Равенство в страдании» Платонов писал: «Человечество - одно дыхание, одно живое теплое существо. Больно одному - больно всем. Умирает один - мертвеют все». Но страшнее всего для Платонова, когда «во имя будущего» умирают дети: «Некому, кроме ребенка, передать человеку свои мечты и стремления; некому отдать для конечного завершения свою великую обрывающуюся жизнь. Некому, кроме ребенка. И потому дитя - владыка человечества…» (из статьи «Душа мира» - 639). Мироустройство, остающееся без «владыки человечества», не имеет будущего - для автора «Котлована» это несомненно.

В повести «Котлован» есть остро поставленные злободневные вопросы, связанные с эпохой индустриализации и коллективизации в стране. Гигантомания и темпы захватили весь государственный организм. Строить новое, стирая с лица земли старое наследие, в конце 20–х - начале 30–х годов было задачей еще более актуальной, чем непосредственно в годы революции. Однако символ Котлована не только несет в повести злободневный заряд, но и приобретает глубоко универсальный смысл. Не одна страна пережила эпоху Котлована. Дело не в мечте о Доме (который неимоверными усилиями может быть построен), а именно в Котловане. Дом - утопия, а Котлован - реальность, бездна, пропасть, бездонный провал, куда уходят люди; он бесконечен, он - непрекращающийся процесс поглощения. Смысл его амбивалентен, работа в нем и бессмысленна, и неизбежна. Парадокс в том, что это - единственное место, где Вощев (как и другие) нашел себе питание и пристанище. Символически звучит фраза о мужиках - они пришли из деревни «зачисляться в пролетариат», и дальше сказано, что «все бедные и средние мужики работали с таким усердием, будто хотели спастись навеки в пропасти котлована».

Язык повести разоблачает описываемую действительность в той же мере, как и происходящие в ней события. Это язык жестокой, мрачной сатиры. В сущности в повести нет такой темы, о которой не было бы сказано на особом, пронзительном языке. Платонов не оставляет ни одной значительной фразы построенной на принципах литературной нормы. Он деформирует устойчивые языковые стереотипы революционной эпохи и того времени, которое описано в повести, когда обессмысливается любая попытка выразить себя или развернуть идеи и принципы. И не только официальная фразеология подвергается тотальной деформации и десемантизации, но и бытовая человеческая речь. Авторское слово практически ничем не отличается от слов персонажей, чаще всего имитируя несобственно - прямую речь. Приведем примеры из текста: «Вощев лежал в сухом напряжении сознательности», «стоял и думал среди производства», «извлекли из нас убежденное чувство и взяли его себе», «уроду империализма никогда не достанутся социалистические Дети», «мешок, куда собирал для памяти и отмщения всякую безвестность», «каждый существовал без всякого излишка жизни», «ты не переживаешь вещества существования», «стыд существования за счет двух процентов тоскующего труда» и т. д.

Современными исследователями творчества Платонова «Котлован» и «Чевенгур» прочитываются в нескольких контекстах. Во - первых, они Рассматриваются в плане политическом и идеологическом, в контексте той ситуации, которая сложилась в стране к концу 20–х - началу 30–х годов. Этот контекст достаточно хорошо изучен, и не остается сомнения, что в платоновских произведениях выражены откровенно оппозиционные взгляды, и не только в общем виде или иносказательно, но и в конкретной резкой критике положений сталинизма. Теория и практика преобразования страны представлялись Платонову жестокими и антигуманными. Во - вторых, тексты Платонова погружены в общий контекст литературной борьбы, а также в мир творческих и человеческих взаимоотношений Платонова с целым рядом писателей - современников. Этот контекст весьма широк, здесь возникает круг сопоставлений между Платоновым и теми писателями, с которыми он был близок как художник и человек, и с теми, с которыми он полемизировал. Так, творческое сотрудничество связывало его с Б. Пильняком (очерки «Че - че - о» - 1928). Сложными были взаимоотношения между Платоновым и А.М. Горьким. Несомненно, близок ему как художник был Н. Заболоцкий. Разнообразны контакты между художественными мирами Платонова и Б. Пастернака, М. Зощенко, Вс. Иванова. Д. Хармса, М. Булгакова и др. Полемический подтекст составляет реакция Платонова на официальную критику. В - третьих, «Чевенгур» и «Котлован» прочитываются как истинно философские произведения, в которых политическая сатира - только на поверхности текста, а главным является фундаментальная проблема - человек и мироздание, место человечества в космосе, проблема жизни и смерти, «живого» и «мертвого», беззащитности человеческой души и трагическое состояние духа. Парадоксально мнение, что философская проблематика «уводит Платонова от «магистрального» и преимущественно историко - политического направления советской литературы», но сближает его с Сартром, Рильке. Трагическое видение мира у Платонова заключается в антагонистичности души и тела, «личность («я») оказывается отчужденной от своей собственной обители». При таком подходе повесть «Котлован» представляется как одно из самых пессимистических произведений XX века. Несомненно, тексты Платонова предлагают нам несколько путей их прочтения, но нельзя отказаться от целостности художественного произведения, в котором тесно сочетаются разные планы и смыслы.

Своим построением повесть «Впрок» (1930) напоминает вторую часть «Чевенгура» - тот же принцип путника - наблюдателя. Но ситуация, которая описана в повести, относится к 1930 г., т. е. к периоду сплошной коллективизации, тогда как существование и гибель Чевенгура можно отнести к началу 20–х годов. Построена повесть в форме «хроники - очерка» с деловыми отступлениями о состоянии угодий и пахотных земель Острогожского уезда, с рекомендациями, где можно дополнительно добыть воду для земли на водоразделах. Эта проблема волновала и Сашу Дванова: тучные земли, заросшие бурьяном. В краткой авторской характеристике путника, свидетеля «героических, трогательных и печальных событий», сказано, что «он способен был ошибиться, но не мог солгать».

В художественном плане повесть представляет собой сочетание деловитости и сухости стиля мнимого очерка с гротескным изображением отдельных персонажей. Автор описывает уродливые формы перегибов и «разгибов» в коллективизации, рисуя мечтателей и хитрецов, деловитых и бестолковых, умных и «дураков». Достаточно взять описание любого персонажа, хотя бы характеристику Пашки, председателя колхоза «Утро человечества». - пример «великого человека, выросшего из мелкого дурака», - чтобы признать всю однозначность ее остросатирического смысла. В повести ярко выражены классические традиции, без всяких натяжек можно сказать, что Платонов строит свой сюжет по Гоголю, автору «Мертвых душ», причем также по нарастающей тенденции, начиная с доброго мечтателя - фантазера Кондрова с его электросолнцем. Но Щекотулов и Упоев больше похожи в своих решительных действиях на героев Салтыкова - Щедрина. В повести сохраняется особая атмосфера платоновского гуманизма, в ней нет презрения и злобы к людям, есть душевное тепло, лукавый юмор. В повести последовательность эпизодов логически объяснима, все персонажи связаны в определенную систему, ни один не повторяет другого, в каждом выделена наиболее характерная, доминирующая в поступках и словах черта. Этот прием классически использован Гоголем. Из характерных черт складывается «коллективный персонаж», отличающийся многосторонностью и законченностью. Как и в других сатирических произведениях, Платонов откровенно высмеивает язык эпохи - в данном случае язык эпохи коллективизации, официально - бюрократический стиль директив, крикливость газетных статей, примитивность лозунгов и призывов. А. Фадеев, напечатавший повесть в «Красной нови» (1931. № 3), выступил затем, оправдывая себя, со статьей «Об одной кулацкой хронике»: «Повесть Платонова «Впрок» с чрезвычайной наглядностью демонстрирует все наиболее типичные свойства кулацкого агента самой последней формации…» Тут же дается оценка повести и ее художественным особенностям: автор «постарался прикрыть классово враждебный характер своей «хроники» тем, что облек ее в стилистическую одежонку просячества и юродивости…» В исследованиях творчества писателя нередко можно встретить мысль, что Платонов стоит «над схваткой». Сатирическая проза писателя и яростная критика его произведений явно утверждают другое: Платонов был в эпицентре схватки и знал, кого защищать и чью сторону принимать. Уместно привести слова самого Платонова, сказанные им о сатире: «И сатира должна обладать зубами и когтями, ее плуг должен глубоко пахать почву, чтобы на ней вырос впоследствии хлеб нашей жизни, а не гладить бурьян по поверхности. Сатира должна остаться великим искусством ума и гневного сердца, любовью к истинному человеку и защитой его».

Повесть «Ювенильное море (Море юности)» (1931–1933) написана в условиях, когда под прессом критики и глубоких внутренних переживаний Платонов в значительной мере менял свою художественную систему, рождался «сухой стиль» как путь к новому творчеству. Однако Платонов, возможно, несмотря на искреннее желание «перестроиться», оставался в этой повести все тем же художником, соединяющим в одном произведении реальность и раздвоение. Эта повесть была охарактеризована внутренним рецензентом очень резко, поскольку «гиперболизм обобщений и нанизываний отрицательного создает в итоге объективно пасквилянтский характер».

Фантастические мечты, их «осуществление» героями повести органично сосуществуют с реалистическими картинами. Это своеобразие художественного мышления не раз подчеркивали исследователи творчества Платонова. Так. М. Геллер, сопоставляя Е. Замятина и Платонова, пишет, что в их произведениях сочетаются фантастика и быт. Отсюда вывод, что «Платонов рисует фантастический, сюрреалистический мир», который предельно точно отражает «царство мнимости, представляющее собой мир реальный». Нужно добавить только, что такое сочетание фантастики и быта есть далеко не во всех произведениях писателя. Однако в «Ювенильном море» в полной мере выражены эти особенности творческих принципов Платонова. И обаяние молодости, и мечты, и утопические идеи, без которых человечество все равно не может существовать, несмотря на их частое крушение, и трагический, натуралистически описанный эпизод (гибель Айны), и сатирическая линия, особенно ярко выраженная в образе Умрищева, и вместе с тем очевидное пародирование производственного романа - все это соединено в единое художественное целое в этом произведении.

Повесть «Джан» (1934) вызывает целый круг историко - литературных ассоциаций, и именно развитие этих ассоциаций составляет основу исследовательских работ о повести. В круг сопоставлений Назара Чагатаева, ведущего свой маленький народ через пески, из «ада» к «раю», включаются самые разные имена - Моисей, Христос, Прометей и даже Фауст. «Судьба народа джан и история Назара, его происхождение и его путь - философская притча: как Гете в «Фаусте». Платонов избрал героя и сюжет, которые позволяли бы моделировать историю человека и человечества в одном лице», - пишет Л. Дебюзер. При этом подчеркивается, что «главная тема «Джан» - это проверка всех идей о спасителе - избавителе и поиск пути к истинному, историческому освобождению человеком самого себя». Подобные высказывания, независимо от их истинности, имеют в виду широкий культурный контекст, в который вписываются сюжет и идеи. Можно заметить, что в повести присутствуют как бы два плана - один очевидный, конкретный - спасение народа джан от гибели, переход его через пустыню на «прародину» - место, где можно жить, и второй - более широкий и абстрактный, притчеобразный - развитие идеи жизни, проверка концепций о спасителе, развитие мифа, популярного в мировой литературе, о пути из ада в рай, мысль о собирании единой народной души и утверждение вывода: народ должен спастись сам. Речь не идет о спасении отдельного человека, о его тактике и стратегии выживания - речь идет о целом народе, который после полного разброда его людей постепенно вновь собирается, по желанию и по зову прародины, остается народом.

В повести «Джан» выражены впечатления Платонова от поездки в Туркмению - в «горячую Арктику». Описание странствования народа вместе с Чагатаевым, изображение людей, многие из которых еще дышат, но уже мертвы душой, даны в сугубо реалистической, иногда подчеркнуто натуралистической манере. Вместе с тем ряд ситуаций, образов, деталей действительно приобретает символическо - метафорический смысл. Уже сам рассказ о народе джан, живущем «на самом дне ада», наполняется мифологическим значением: исход из ада через пустыню, который совершает джан, не может не вызвать у читателя неизбежных сопоставлений и параллелей. Символическим смыслом наполнено описание такой ситуации, как борьба Чагатаева с орлами - с жестокими живыми силами природы, в которой побеждает человек. Зловещий образ уполномоченного Hyp - Мухаммеда как могильщика чужого ему народа, представителя власти, который не помогает людям, а радуется каждой смерти, несомненно, несет на себе черное клеймо носителя зла. Борьба Чагатаева с Hyp - Мухаммедом за Айдым - это борьба за жизнь народа, за его будущее.

У Платонова каждый человек спасается сам по себе и идет к «счастью» своим путем, но душа его существует только в энергетическом поле души народа, и даже изнуренный работой раб и беглый каторжник хотят осознать, что такое родина и народ. Чагатаев явился не столько всесильным спасителем, сколько мужественным соучастником в борьбе за самосознание джан и за спасение его души. У народа джан есть будущее, есть молодое поколение - Айдым, есть люди, готовые к самопожертвованию и разумным действиям, как Чагатаев.

В духе классических традиций написан рассказ «Фро» (1936). Платонов проявил в нем себя как психолог, глубоко раскрывший мир женской души. В подавляющем большинстве его произведений главные герои - это мужчины, ищущие «корень мира», смысл жизни, истину, жаждущие великих открытий, рвущиеся вдаль или, наоборот, носители идеи, фанатично претворяющие ее в жизнь. И вот Фро, Ефросинья - молодая, полная жизненных сил женщина, изображенная писателем во всей сложности характера и женственной прелести, Фро, истомившаяся от любовной тоски, от разлуки с мужем, который на Дальнем Востоке настраивает и запускает «таинственные электрические приборы». Ей дорого все, что связано с мужем, даже железная дорога, по которой он умчался на курьерском поезде. Никто и ничто не может ее утешить, исцелить от истомы. Но муж Федор, любящий ее, вызванный телеграммой, в которой сообщалось о якобы тяжело заболевшей жене, продержался в семейном уюте двенадцать дней и снова уехал, даже не предупредив Фро, что - то строить - «коммунизм, что ль, или еще что - нибудь». Женственность, воплощенная во Фро, дает исток целому ряду ассоциаций с героинями классики: с прототипом - Душечкой Чехова, а как архетип это Психея, возможно, Пенелопа, Афродита и т. д. Безусловно, такой расширительный контекст дает углубленное представление о рассказе, ибо с самих истоков литературы повторяется ситуация, описанная в нем, - любовь, разлука, томительное ожидание, надежда на чудо - встречу. Мир мужчины - «даль», будущее, женщины - «близь», настоящее. И все - таки томление Фро, судя по финалу рассказа, когда она находит успокоение души в пришедшем в гости ребенке, - это тоска не только по мужу, но по материнству, по своему собственному ребенку. За чувством в настоящем стоит желанное будущее, у Фро - своя «даль» - устремленность вглубь постоянно рождающегося человечества: мальчик, «наверно, и был тем человечеством, о котором Федор говорил ей милые слова». «Женское» и «мужское» должны существовать не раздельно, а в таинственном единстве, из которого прорастает новая жизнь и будущее человечество. Платонов и здесь не отказывается от слов, которые он написал в статье «Душа мира» о женщине: «Своею пламенною любовью, которую она и сама никогда не понимала и не ценила, своим никогда не утихающим сердцем она в вечном труде творчества тайно идущей жизни, в вечном рождении, в вечной страсти материнства - ив этом ее высшее сознание, сознание всеобщности своей жизни, сознание необходимости делать то, что уже делает, сознание ценности себя и окружающего - любовь» (639).

«Река Потудань» (1937) - это повесть о любви. В ней два главных героя. Люба и Никита Фролов, полюбили друг друга. Но жалость не дает Никите способности физически сблизиться с женой. После ряда драматических событий (Никита уходит из дома, а Люба бросается в Потудань, но, к счастью, ее спасли) повесть завершается благополучным для героев финалом: Никита возвращается домой и находит в себе силы, чтобы стать настоящим мужчиной и мужем. У Платонова в записных книжках, в письмах к невесте, а затем жене есть много слов о любви. Но в большинстве художественных произведений тема любви занимает второстепенное место. В действительности любовь для Платонова - священное чувство, религия, ибо та любовь, о которой люди говорят, «есть собственность, ревность, пакость и прочее» (679). «Мое спасение, - писал он жене, - в переходе моей любви к тебе в религию… Я от тебя ничего не требую теперь. В боготворении любимой - есть высшая и самая прочная любовь» (679).

В повести «Река Потудань» раскрыта амбивалентность любви: Никита - тип «слабого человека», но слабого от любви - жалости, от любви - религии. Он «ничего не требует», не хочет ничем обидеть, осквернить взглядом, прикосновением - и вместе с тем причиняет любимой страшную боль, толкает ее на самоубийство. Никита слаб от большой силы чувства, которое лишает его какой - то части животного начала, а оно должно быть и у любящего человека, чтобы продолжить то, что предуказано природой. Однако страсть - это только часть души и тела: когда животное начало подавляет духовное, когда остается «чистый секс», человек у Платонова становится зверем. Как здесь не вспомнить авторскую характеристику насильника Hyp - Мухаммеда из повести «Джан», который без наслаждения «не мог существовать»: «Ни голод, ни долгое горе не могли уничтожить в нем необходимость мужской любви, она жила в нем неутолимо, жадно и самостоятельно, пробиваясь сквозь все жесткие беды и не делясь своей силой с его слабостью. Он мог бы обнимать женщину и зачинать детей, находясь в болезни, в безумии, за минуту до окончательной смерти».

Никита Фролов - прямая противоположность Hyp - Мухаммеду:

«Он пожелал ее всю, чтобы она утешилась, и жестокая, жалкая сила пришла к нему. Однако Никита не узнал от своей близкой любви с Любой более высшей радости, чем знал ее обыкновенно, - он почувствовал лишь, что сердце его теперь господствует во всем его теле и делится своей кровью с бедным, но необходимым наслаждением». Автор сочувствует и Любе, и Никите. Время действия в повести - начало 20–х годов. В ней нет ни иронии, ни юмора. Есть тактичный и строгий анализ такого таинственного феномена, как любовь, несущая в себе для многих испытавших ее не только счастье, но и драму, и трагедию. Платонов еще в 1926 г. написал озорной «Антисексус», в котором рассказывается, как одна фирма придумала таблетки, заменяющие физическую близость.

В иронических, сочиненных автором отзывах знаменитых людей об «открытии» приветствуется новое решение проблемы любви. Только в отзыве Чарли Чаплина сказано очень серьезно: «Я… против Антисексуса. Я за живое, мучающееся, смешное, зашедшее в тупик человеческое существо, растратой тощих жизненных соков покупающее себе миг братства с иным вторичным существом». Если сопоставить эти слова с теми мыслями и чувствами, которые описаны в «Реке Потудань», можно обнаружить одно из характерных свойств Платонова - художника - полемику не только с современниками, но и с самим собой. Темная, инфернальная сторона любви исследована Платоновым в романе «Счастливая Москва», над которым он работал в 30–е годы.

Для более глубокого прочтения повести «Котлован», для понимания формулы Платонова «Труд есть совесть» необходимо обратиться к его рассказу «Свежая вода из колодца» (1937–1939). В нем тоже описаны изнурительные и срочные земляные работы. Главный герой рассказа Семен Альвин, роющий в степи колодец, чувствует живую, деятельную силу, оттого что занимается делом, необходимым людям: для него «ничто не было безжизненным, он имел отношение к каждому предмету, к любому живому предмету и не знал равнодушия». И если в «Котловане» труд описан как бессмысленное тяжкое наказание, то для Альвина труд и не был работой, «а был близким отношением к людям, деятельным сочувствием их счастью, что и его самого делало счастливым, а от счастья нельзя утомиться». Поиск счастья в осмысленном труде всегда был важным мотивом в творчестве Платонова, он ясно выражен в первой части «Чевенгура» - в судьбе Захара Павловича, любящего труд как оправдание жизни человека на земле. Работая, Альвин «как будто со всем народом и с природой» говорит. Он не слышит, что ему говорит народ, любит его, работает, и работа становится своеобразным языком любви к людям и к природе. Нежный лиризм этого рассказа делает его одним из впечатляющих произведений Платонова о труде. Человеческий труд не разрушает природу, как в «Епифанских шлюзах», он только помогает ей, облагораживает ее внимательным соучастием в ее жизни. Идейный смысл этого по - своему идиллического рассказа выражен в заключительных словах Бурлакова: «У каждого, дорогой, своя душа, а свежую воду мы все пьем из одного колодца».

То, что выражено в этом рассказе, - мысль о причастности отдельной личности к общему делу, о том, что труд - это язык, на котором человек общается с народом, - есть и в другом произведении. Это слова Петра Савельича из рассказа «Старый механик». Ночью он обеспокоен «тревожным предчувствием» насчет состояния паровоза, в котором есть техническая неполадка. «Куда тебя домовой несет?.. Там без тебя народ есть», - говорит ему жена. «Народ там есть… а меня нет… А без меня народ неполный». В этой краткой реплике выражена уверенность в ценности каждой отдельной личности, в ее незаменимости и уникальности.

Преодоление человеком «роковых сил, случайно и равнодушно уничтожающих человека», изображено в рассказе Платонова «В прекрасном и яростном мире (Машинист Мальцев)» (1941). В лирико - философском отступлении о существовании «враждебных для человеческой жизни обстоятельств», о том, что «эти гибельные силы сокрушают избранных, возвышенных людей», выражена основная мысль рассказа. Во время движения курьерского поезда сквозь грозовую тучу опытный машинист Мальцев был ослеплен вспышкой молнии, но продолжал вести состав, потому что видел мир в своем воображении. Платонов описывает необычное психофизиологическое состояние машиниста - он якобы может «видеть» мир слепым, что едва не привело к крушению состава. Но есть «нечто такое», чего нет «во внешних силах природы», - «особенность человека». Человеческое, доброе и разумное как «прекрасное» сталкивается с «яростным» - неукрощенной природной стихией. Когда Мальцев стал видеть, его посадили в тюрьму, ему не поверили, что он видел мир слепым. После эксперимента над ним для следствия он снова ослеп. Что же спасло его, почему он вновь прозрел? Человеческое начало, животворные трудовые импульсы и навыки, неимоверное желание работать и видеть мир. Он смог прозреть только в кабине паровоза, куда его пустили из сочувствия к нему, где от прикосновения к рукояткам управления, от движения состава мобилизовались все человеческие ресурсы, скрытые в организме, - «совершенный мастер стремился превозмочь в себе недостаток зрения и чувствовать мир другими средствами, чтобы работать и оправдать свою жизнь». «Прекрасное» и «яростное» представлены в рассказе и в борении, и в неразрывном единстве - такова ситуация, в которой живет и трудится в окружающем его мире человек.

Деятельность Платонова как литературного критика во второй половине 30–х годов (1937–1941) приняла большой размах и заслуживает пристального внимания. Им написано много статей, заметок, рецензий, коротких комментариев. Их темы - самые разнообразные: юбилейные статьи о Пушкине («Пушкин - наш товарищ», «Пушкин и Горький»), статьи «К столетию со времени смерти Лермонтова», «Размышления о Маяковском», «Анна Ахматова», «Константин Паустовский», «Рассказы А. Грина», «В. Г. Короленко», «Общие размышления о сатире - по поводу одного частного случая», рецензии на книги П. Бажова, Ю. Крымова, В. Козина, а также Э. Хэмингуэя, Р. Олдингтона, К. Чапека и др. Многие статьи и рецензии подписаны псевдонимом Ф. Человеков.

Особое внимание Платонова привлек Пушкин. В Пушкине Платонова больше всего поражала «универсальная, мудрая и мужественная человечность». Подчеркивая народность творчества Пушкина, писатель отмечал, что в нем «народ получил свое собственное воодушевление и узнал истинную цену жизни…» Несомненно, что Платонов находил в Пушкине то, что дорого и близко было ему самому как художнику. Он уверен, что «теплотворная энергия народа не рассеялась в пустой и холодной тьме. Пушкин и рожденная им великая литература работала не даром, пророческие произведения предрекли действия и помогли им произойти в истории». Платонов по - новому прочитал поэму «Демон» Лермонтова; злободневно и остро звучали его слова: «Мы знаем, что «демоны» человеческого рода суть пустые существа, хотя и обладающие «могучим взором», что они лишь надменные чудовища, то пугающие мир не своей силой, то навевающие на него ложные «золотые сны“». Подобные «демоны» человеческого рода, как мы знаем, описаны и самим Платоновым. Короленко дорог Платонову как писатель, через всю деятельность которого «проходит вера в человека, вера в бессмертие, непобедимое и побеждающее благородство его натуры и разума». Важно для Платонова, что у Короленко есть открытие «истинной сущности» людей, «художественная правда» в его произведениях. Интересна статья Платонова об Анне Ахматовой (1940). Он напоминает читателю, что «голос этого поэта долго не был слышен». У Ахматовой, как и у великих поэтов (Пушкин, Данте), он находит «противоречие между творческой необходимостью и личной человеческой судьбой». Несомненно, не только об Ахматовой, но и о себе сказаны слова: «Человеческое подавляет поэтическое», - однако это есть путь настоящего художника - гуманиста. В 1939 г. Платонов подготовил книгу «Размышления читателя», но она не вышла в свет.

В годы войны Платонов, работая корреспондентом, переживает как писатель второе рождение. Из различных материалов, связанных с обликом Платонова военного времени, можно отметить воспоминания Д. Ортенберга «Андрей Платонов - фронтовой корреспондент». Он оставался по - прежнему опальным писателем, и работа корреспондента предоставила ему определенную свободу творчества. В воспоминаниях подчеркивается исключительное мужество писателя, его благородство, выдержка, скромность и близость к рядовым солдатам: «Платонов на фронте! В штабах - малых и больших - его очень редко можно было видеть. Солдатский окоп, траншея, землянка рядом с бойцами и среди бойцов - его «командный пункт». Там он набирался мудрости о войне».

Основные жанры платоновской прозы военных лет - очерк и рассказ. В «Красной звезде» появились очерки «Броня», «Труженик войны», Прорыв на Запад», «Дорога на Могилев», «В Могилеве» и др. Очерк Оборона Семидворья» был подвергнут критике в «Правде», однако никаких оргвыводов не последовало, и Платонова продолжали печатать. Темы военных очерков и рассказов Платонова - героизм народа, разоблачение фашистской идеологии, вера в победу над врагом. Эти темы составляют основные содержания сборников прозы - «Под небесами Родины» (1942), «Рассказы о Родине» (1943), «Броня» (1943), «В сторону заката солнца» (1945), «Солдатское сердце» (1946). Платонова прежде всего интересовала природа солдатского подвига, внутреннее состояние, мгновение мысли и чувств героя перед самим подвигом. Об этом написан рассказ «Одухотворенные люди» (1942) - о сражении под Севастополем, о героизме морских пехотинцев. Подразделение, которым командовал политрук Фильченко, остановило наступление фашистских танков, в живых из моряков никого не осталось - все погибли, бросаясь под танки с гранатами. Автор пишет о врагах: «Они могли биться с любым, даже самым страшным противником. Но боя со всемогущими людьми, взрывающими самих себя, чтобы погубить врага, они принять не умели». Художественно сильное и выразительное, но эмоционально сдержанное повествование об «одухотворенных», «всемогущих людях» составило основное содержание рассказов военных лет. Философские размышления о жизни и смерти, которые всегда волновали Платонова, в годы войны стали еще более интенсивными; он писал: «Что такое подвиг - смерть на войне, как не высшее проявление любви к своему народу, завещанной нам в духовное наследство?»

Ряд рассказов и очерков Платонова посвящен разоблачению идеологии фашизма и ее применения на «практике» («Неодушевленный враг», «Девушка Роза», «Седьмой человек», «На могилах русских солдат» и др.). Примечателен рассказ «Неодушевленный враг» (1943, опубликован в 1965). Его идея выражена в размышлениях о смерти и победе над ней: «Смерть победима, потому что живое существо, защищаясь, само становится смертью для той враждебной силы, которая несет ему гибель. И это высшее мгновение жизни, когда она соединяется со смертью, чтобы преодолеть ее…»

Для Платонова - автора военной прозы чужды фальшивый прямолинейный оптимизм, лозунговый патриотизм, наигранное бодрячество. Трагическое в произведениях этих лет раскрывается через судьбы «тружеников войны», в изображении безысходного горя тех, кто потерял близких и родных. При этом Платонов избегает и художественных изысков, и грубого натурализма; манера его проста и безыскусственна, ибо в изображении страданий народа нельзя сказать ни одного фальшивого слова. Трагическим реквиемом звучит рассказ «Мать (Взыскание погибших)» о старой женщине Марии Васильевне, вернувшейся после скитаний в родной дом и потерявшей всех своих детей. Мать пришла на их могилу: она снова припала к могильной мягкой земле, чтобы ближе быть к своим умолкшим сыновьям. И молчание их было осуждением всему миру - злодею, убившему их, и горем для матери, помнящей запах их детского тела и цвет их живых глаз…» И «сердце ее ушло» от горя. Причастность каждого к народному страданию, платоновское «равенство в страдании» звучит в заключительной фразе красноармейца: «Чьей бы матерью ни была, а я без тебя тоже остался сиротой».

Рассказ «Семья Иванова» (1946), впоследствии названный «Возвращение» - шедевр поздней прозы Платонова. Но именно его публикация принесла писателю горькие испытания: ему вновь пришлось надолго замолчать после статьи В. Ермилова «Клеветнический рассказ А. Платонова». В рассказе была обнаружена «гнуснейшая клевета на советских людей, на советскую семью», на воинов - победителей, возвращавшихся домой, «любовь А. Платонова ко всяческой душевной неопрятности, подозрительная страсть к болезненным - в духе самой дурной «достоевщины» - положениям и переживаниям», манера «юродствующего во Христе» и т. д. Особую ярость вызвал образ Петруши, мальчика - старичка, который проповедует мораль - все прощать.

Не стоило бы вспоминать эту клеветническую статью о Платонове, если бы не одна деталь: критик в сущности верно нащупал узловые моменты рассказа, только дал им совершенно искажающую смысл интерпретацию. Критик писал так, словно и не было страшной трагедии народа, пережившего войну, словно и не было миллионов разрушенных семей, ожесточенных сердец, как будто не было солдат, привыкших к жестокости и с трудом «возвращавшихся» к нормальной человеческой жизни, не было голодных детей, которых спасали матери-»изменницы». По Платонову, именно дети, внезапно состарившиеся, ни в чем неповинные, несли правду жизни, только они знали цену семьи и видели в неискаженном свете мир. В «Кратком изложении темы киносценария с условным названием «Семья Иванова»«Платонов писал, что это будет «история одной советской семьи, которая… переживает катастрофу и обновляется в огне драмы…» Об участии детей в этом обновлении он писал так: «В дело вступают дети, опытные жизнью, рассудительные умом и чистые сердцем. Их действия - в пользу примирения отца с матерью, ради сохранения семейного очага, - их нежная, но упрямая сила словно осветляют и очищают темный поток жизни, темную страсть отца и матери, в которой дети правильно чувствуют враждебную для себя, смертельно опасную для всех стихию».

Образ Петруши является как бы завершением творческих исканий Платонова, его размышлений о роли детей в этом мире, об ответственности людей за их судьбы. И, пожалуй, самая замечательная идея писателя - мысль об ответственности самих детей за судьбы взрослых. Еще в 30–е годы Платонов писал: «Гений детства в соединении с опытом зрелости обеспечивает успех и безопасность человеческой жизни». Война возложила на худенькие плечи Петруши недетские заботы: он стал в семье вместо отца, сердце его стало тревожным и по - своему мудрым, он - хранитель домашнего очага. Характерная символическая деталь - Петруша постоянно заботится, чтобы в доме было тепло, а дрова «горели хорошо». Самому ему почти ничего не нужно, он привык мало есть, чтоб другим больше досталось, спал он «чутко и настороженно». Именно Петруша излагает свою философию жизни, христианскую идею прощения и доброты; рассказ о дяде Харитоне и его жене получился одним из важных моментов, раскрывающих смысл «Возвращения». Есть главное дело - «жить надо», а не ругаться, не вспоминать прошлое, забыть его, как забыли дядя Харитон со своей женой Анютой. Горячая исповедь жены только оскорбила и возмутила отца, поднялись в душе «темные стихийные силы». Финал рассказа несет в себе освобождающую силу и просветление остывшей в годы войны души. Иванов узнал в бегущих наперерез поезду своих детей к медленно «возвращается» в нормальный, уже послевоенный мир, где главное - любовь, заботы, человеческое тепло: «Иванов закрыл глаза, не желая видеть боли упавших обессилевших детей, и сам почувствовал, как жарко стало у него в груди, будто сердце, заключенное и томившееся в нем, билось долго и напрасно всю его жизнь, и лишь теперь оно пробилось на свободу, заполнив все его существо теплом и содроганием».

Платонов немало сил отдал драматургии. Нужно отметить, что для многих его прозаических произведений характерно ярко выраженное Драматургическое начало: Платонов - мастер диалога и полилога. В его пьесах основное внимание сосредоточено на столкновении и противоборстве идей, разных сознаний и концепций, раскрытых не столько через сценическое действие, сколько в «словесном поединке», в диалогических формах. Жанры его драматургии разнообразны: комедия, собственно драма, трагедия, фарс. Его две последние пьесы - «Ученик Ли - Чея» и «Ноев ковчег (Каиново отродье)» (1950) резко противопоставлены друг другу по драматургическим принципам. Пьеса о юном Пушкине «Ученик Лицея» развертывается как повествование в диалогах о становлении и первых творческих открытиях великого поэта. Общая тональность пьесы сравнительно спокойная, несколько идиллическая; близкие друзья Пушкина рано осознают его значение для России и восхищаются им. Пафос патриотизма пронизывает всю атмосферу пьесы: ее кульминацией является чтение поэтом «Воспоминания в Царском Селе» - текст приводится полностью, а его фрагменты повторяются разными действующими лицами. Завершается пьеса эмоционально напряженным финалом - отъездом Пушкина в ссылку, которой он не страшится, а скорее жаждет, чтобы познать жизнь в разных ее состояниях увидеть мир с различных точек зрения. «Ноев ковчег» - пьеса - фарс, действие в которой происходит на зловещем и мрачном фоне. Исторически случилось то, что Платонов предчувствовал в 20–е годы: открыт новый вид энергии - атомной, способный уничтожить человечество. Как избавиться от страшных средств разрушения - атомных бомб? Трагикомические коллизии, связанные с решением этой проблемы, составляют сюжетную основу пьесы. Она не была напечатана: слишком смелой и «непонятной» она показалась тем, кто решал ее судьбу.

Творчество Платонова сочетает в себе конкретное, остро злободневное содержание с универсальностью итоговых размышлений. Два пласта содержат его произведения: изменчивый и часто управляемый идеями и волей людей, прогнозируемый исторический поток, - с одной стороны, и пласт глубинного бытия народной жизни, ее естественного состояния, ее мощных непредсказуемых сил, связанных с космосом и природными ритмами, - с другой. Он не отрывает историю, роковую роль отдельных личностей, агрессию, активность идей, по которым «моделируют» общество и государство, от метафизических основ бытия, потому что в реальном мире они то противоборствуют, то дополняют друг друга. У Платонова нет отрицания идеологии и науки, но он постоянно спрашивает: какие они, зачем они, что они несут человечеству? Как художник Платонов занимается «антропологическими исследованиями и открытиями» (выражение Н. Бердяева в применении к Достоевскому), изображением внутренних сил человека, не всегда проявившихся в деятельности. Платонов не создает шедевры по канонам искусства, человеческое в его творчестве подавляет поэтическое, но по его рукописному наследию можно заключить, что он крайне тщательно работал над своими произведениями, искал своим мыслям и образам точное словесное воплощение.

Приведем его мысль из стенограммы выступления на творческом вечере 1 февраля 1932 г.: «Должен сказать, что с самого начала своей литературной работы я ясно сознавал и всегда хотел быть именно политическим писателем, а не эстетическим». Из объяснения Платонова, что такое политический писатель, следует, что это значит болеть душой за все, что происходит с народом, решать самые трудные проблемы, обладать особым чувством жизни, а искусство, талант приложатся: «Писать надо не талантом, а «человечностью» - прямым чувством жизни» (692).

КРИТИЧЕСКАЯ ПРОЗА АНДРЕЯ ПЛАТОНОВА

Статьи писателя о литературе - это особый род критической прозы. Когда художник читает книгу и размышляет о ней, он делает это несколько иначе, чем литературный критик. Для него работа его современников и предшественников не только предмет критического разбора и оценки, но и повод для раздумий о собственном творчестве. Анализ здесь осложнен сопоставлениями с собственной работой, поверяется ею. Это двойственный процесс: с одной стороны, выпукло и резко (в силу образной природы мышления) очерчивается самый предмет анализа (книга другого писателя или поэта), с другой - происходит эстетическое самоопределение автора, осознание им своих литературных связей и художественного противостояния, оформление собственных художественных принципов. Поэтому критические статьи писателя (французское «эссе» - буквально «опыт» - было бы здесь точнее) представляют особый интерес - они, одновременно, и оценка художественного произведения, и автопризнание, самооценка. Однако печать личности, собственного литературного опыта и творческой судьбы - все это может порою деформировать критические оценки и историко-литературные представления писателя-критика, - прожитая писателем и понятая нами жизнь объясняет смысл и мотивы подобных деформаций.

Критика Андрея Платонова тесно связана с его творчеством. И дело, разумеется, не только в том, что можно легко установить перекличку идей, встретить порой буквальное совпадение отдельных формулировок, - важно другое: единство подхода писателя к жизни, сложный, духовно напряженный мир размышлений Платонова о взаимоотношении человека и природы, постоянная забота о практических и душевных потребностях трудящегося человека, стремление своей литературной работой помочь этим людям понять себя, других людей и природу, выяснить смысл «своего и общего существования». Острота социального чувства, строго ориентированного революцией, - характерная черта мировосприятия Платонова. Революция, как ее понимал писатель, вносит элемент разума в стихийные, трагически напряженные отношения человека и мира. Платонов был даже порою слишком категоричен и, если угодно, излишне прямолинеен в своих утверждениях, что только с социализма начинается подлинная история человечества, что народ теперь своим трудом одухотворяет мир, «существовавший дотоле в убогом виде, в разрозненности и без общего ясного смысла».

Герой Платонова - трудящийся человек, напряженно думающий, стремящийся осознать себя в мире. Он учился «думать при революции», которая пробудила его сознание. Мировоззрение платоновского героя менялось в революции медленно и трудно, здесь новое причудливо и странно сочеталось со старым. Однако своеобразие платоновской прозы не только в этом. Самый строй и лад мысли героя и автора у Платонова предельно сближены. Если в ранних рассказах Платонова и есть элементы сказовой манеры, то они вызваны «литературным этикетом», молодой писатель стремился оправдать собственный строй мышления, передавая слово герою или рассказчику. Он сам так думает, думает, как его герои, самый склад его мышления народный.

Платонов - интеллигент, который не «вышел» из народа. С середины двадцатых годов писатель смело вводит народный строй мысли не только в речь героя, но и в речь авторскую. Показательно, что стилистика Платонова-критика и Платонова-прозаика в двадцатые годы различна. В критике и публицистике, где нет ни героя, ни рассказчика, он придерживается «общепринятых» правил. В критических статьях тридцатых годов этого уже нет - Платонов-критик говорит своим голосом.

Критическую прозу Платонова роднит с его прозой художественной и философская устремленность, желание, потребность и необходимость выяснить - и в простых словах (а не в философских терминах) выразить свое понимание человека, общества, природы. Художественная проза Платонова всегда находится на грани между литературой и философией. Вот-вот, кажется, образ «сорвется» в условность и станет отвлеченным, но писатель, как правило, сохраняет равновесие. Вероятно, поэтому столь органичны его переходы от прозы к публицистике и критике, где сохраняются не только проблематика, но и ритм, интонация, структура фразы.

Платонов-критик почти совсем неизвестен современному читателю. Статьи и рецензии писателя публиковались в периодических изданиях, а кто, кроме специалистов-литературоведов, перечитывает старые газеты и журналы? Но дело не только в этом. Платонов очень часто, особенно в тридцатые годы, выступал под псевдонимами, которые не раскрываются даже в самых авторитетных справочных изданиях

Критическая деятельность Платонова началась еще в двадцатые годы. В литературной жизни пореволюционного Воронежа (города, где родился и жил до 1927 года писатель) его критические выступления и публицистика занимали значительное место. Он был активным участником работы губернского Коммунистического союза журналистов (Комсожур, как тогда говорили), входил в состав первых объединений пролетарских писателей Воронежа. Критические статьи и рецензии Платонова регулярно появляются в те годы на страницах «Воронежской коммуны», органа губернского комитета партии; в 1920 году он под руководством Г. 3. Литвина-Молотова редактирует газету «Красная деревня», его доклады о пролетарской поэзии горячо обсуждаются в клубе журналистов Воронежа - «Железное перо».

Платонов - сын своего времени, его увлекала созидательная, преобразующая патетика революции, но не миновал он и преувеличений. «Пламя революции, - писал он в 1919 году, - начинает перекидываться из сфер политической борьбы в область художественного творчества, искусства… Мы переживаем великую эпоху возрождения духа человеческого во всех его проявлениях… Возрождая всю жизнь, трудовой класс возрождает и искусство… Пролетарское искусство отражает в себе все человечество в его лучших устремлениях… Это будет музыка всего космоса, стихия, не знающая преград, факел, прожигающий недра тайн, огненный меч борьбы человечества с мраком и встречными слепыми силами… Близится время сотворения коммунистической Эдды и великих мифов труда и солидарности, мифов о грядущих машинах-чудовищах, слуг человечества в познании и покорении вселенной». Эта обширная цитата демонстрирует характерный для тех лет революционный пафос Платонова-критика.

Уже в эти годы складывались основы художественных воззрений писателя: органическая связь искусства с действительностью, стремление показать пробуждение народного сознания, выразить и опредметить в слове сознание народа в революции, действенность, преобразующая направленность искусства. «Цель искусства, - писал

Платонов в 1921 году, - найти для мира объективное состояние, где бы сам мир нашел себя и пришел в равновесие, и где бы нашел его человек родным… Истина - реальная вещь. Она есть совершенная организация материи по отношению к человеку. Поэтому и социалистическую революцию можно рассматривать как творчество истины» Пусть мысль критика выражена несколько отвлеченно, пусть наличествует здесь излишний акцент жизнеустроения (как функции искусства), - важно, что действенная природа искусства осознана в связи с революцией, а самая революция понимается как такая организация мира, при которой созидается жизнь, достойная человека, или, как говорит Платонов, жизнь, при которой человек должен найти этот мир родным.

С середины двадцатых и вплоть до середины тридцатых годов критические статьи Платонова не появляются в печати. Однако, судя по архивам писателя, он и в эти годы неоднократно обращался к критической прозе, стремясь сформулировать четко и определенно свое отношение к процессам, происходившим в то время в советской литературе. Вероятно, поглощенность сначала инженерной работой, а затем художественным творчеством мешала довести эту работу до конца. Так, в архиве хранится набросок статьи (скорее всего, 1930 или 1929 года) «Великая глухая». Эти заметки интересны прежде всего тем, что показывают сопричастность Платонова важнейшим проблемам тех лет: участие писателя в социалистическом строительстве и отношение к спорам о творческом методе советской литературы.

Однако, как ни интересны ранние статьи А. Платонова, как ни показательны они с точки зрения истории нашей литературы и творческого пути самого писателя, следует признать, что это лишь предыстория Платонова-критика. В середине тридцатых годов Платонов начинает постоянно сотрудничать в журнале «Литературный критик». Одновременно его статьи и рецензии печатаются в критико-библиографическом двухнедельнике «Литературное обозрение» («дочернем предприятии» «Литературного критика»), в журналах «Детская литература», «Огонек» и в газетах. Наступающая зрелость, возрастающая требовательность и взыскательность художника, накопившего большой литературный опыт, каждодневная рецензионная работа - все это помогало формированию таланта Платонова-критика. Его статьи тридцатых годов были значимы для тех лет, но и современная критическая мысль хранит их в своей памяти. Лучшие статьи Платонова имеют, как он сам говорил по другому поводу, «принципиальное и всеобщее значение».

Интересы Платонова-критика необычайно широки - здесь и фольклор, и русская классика, и современная советская литература, и зарубежная литература. Однако, при всей широте интересов, Платонова, как всегда, больше всего волновали вопросы повседневной жизни. С этой точки зрения показателен далеко не полный список советских авторов, о которых писал Платонов: Дж. Алтаузен, А. Архангельский, А. Ахматова, П. Бажов, В. Боков, В. Василевская, М. Горький, А. Грин, Джамбул, В. Каверин, В. Катаев, Ю. Крымов, В Маяковский, В. Некрасов, Н. Островский, М. Пришвин, К. Паустовский В. Шкловский. Но и его обращения к русской классике и зарубежной литературе тоже всегда остро современны. Статьи Платонова не просто размышления мастера о своем ремесле, о работе своих учителей и товарищей, но и напряженный поиск добра и правды, стремление отлить в слово свое отношение к человеку, к искусству, к миру. Его статьи всегда открыто тенденциозны и публицистичны. Здесь этика, социология и эстетика едины.

В 1938 году писатель решается собрать основные свои статьи и издать их отдельной книгой. Взыскательный художник, он скромно называет ее «Размышления читателя». Вероятно, первоначально у него была мысль сохранить псевдонимы, которыми были подписаны статьи при первой их журнальной публикации. Замыслы эти тогда не осуществились. Теперь пришла пора издать такую книгу, сохранив задуманный Платоновым план, пополнив только состав сборника статьями, написанными после 1938 года. Прошедшие тридцать лет показали - размышления этого талантливого читателя не устарели и не только помогают нам лучше понять самого Платонова, его мысли о человеке и мире, но и представляют интерес для тех, кто любит нашу литературу и хочет знать ее историю.

«Народ читает книги бережно и медленно» - так начинает Платонов одну из статей о Пушкине. Он видел в этом глубокое уважение трудящегося человека к художественному слову. Сам потомственный пролетарий, Платонов называет такое благородное отношение к литературе «старопролетарским». Жизнь народа серьезна, и потому народ столь же серьезно воспринимает работу художника. Он чувствует и сознает, «сколько надо претворить, испытать и пережить действительности, чтобы произошла настоящая мысль и народилось точное, истинное слово». Задачи и цели искусства столь значительны и важны для народа, что постоянная связь художника с действительностью, с историческим опытом народной жизни безусловна и естественна. «Великая поэзия и жизненное развитие человека, как средство преодоления исторической судьбы и как счастье существования, могут питаться лишь из источников действительности, из практики тесного, трудного ощущения мира…» Сопоставляя это определение цели искусства (средство «преодоления исторической судьбы» и средство достижения «счастья существования») с прежними определениями раннего Платонова, наглядно видишь не только их общность и преемственность, но и то, как формируется, оттачивается его мысль.

Народ, по мысли Платонова, «экономно и концентрированно» выражает свой художественный дар в лучших, близких ему по сердцу и уму, по направленности таланта поэтах, художниках, композиторах… Он рождает и питает «свой дар в отдельных людях», как бы вручая им на время свое «живое существо». И художники обязаны помнить, сознавать свою ответственность и «зависимость своего поэтического дара» от общей исторической жизни народа. Истинное искусство целеустремленно и целенаправленно, оно помогает трудящемуся человеку, формирует и стимулирует «человеческое воодушевление, направленное к улучшению жизненной участи». Поэтому подлинные произведения искусства - это не просто художественные шедевры, но «особое слово, превращающееся в физическое движение сердца, в практическое действие, в политику…».

Обосновывая народный характер и народные истоки искусства, его действенную природу и устремленность, Платонов не избежал, к сожалению, крайностей. Его оценка послепушкинского периода русской литературы весьма противоречива - здесь точные слова и оригинальные, глубокие суждения соседствуют порой со словами и формулами неточными (с точки зрения научного историзма) и несправедливыми. На этом стоит остановиться подробнее, ибо без исторического комментария современному читателю трудно будет правильно понять взгляды Платонова. Опрометчиво было бы объяснить эти неверные суждения лишь непреодоленным вульгарным социологизмом. Дело обстояло значительно сложнее.

Платонов склонен был думать, что послепушкинская литература (так он называл всю русскую литературу после Пушкина вплоть до Горького, которым начиналась советская литература) утратила «универсальность», как он говорил, пушкинского творческого сознания. Истоки этой «универсальной, мудрой и мужественной человечности» Пушкина критик видел в том, что великий поэт жил «не отводя ума и сердца от действительности», от жизни народа. Это для Платонова очень важно и значительно. Он был убежден, что человек один, сам по себе, не может уяснить и понять смысл и цель своего существования. Когда же этот человек «приникнет к народу, родившему его, и через него к природе и миру, к прошлому времени и будущей надежде, - тогда для души его открывается тот сокровенный источник, из которого должен питаться человек, чтоб иметь неистощимую силу для своего деяния и крепость веры в необходимость своей жизни». Сопричастность Пушкина народной жизни и народному мировоззрению являлась источником его светлой и светоносной поэзии. Пушкин угадал и выразил в своей поэзии способность народа к непрерывному жизненному развитию, к преодолению «исторической судьбы», несмотря на общественное угнетение и «личную, часто смертоносную судьбу».

В мудром жизнелюбии Пушкина гармонично и совершенно отозвалось понимание народом истинной цены жизни «даже на бедной и скучной земле», где «и голодно, и болезненно, и безнадежно, и уныло, - но люди живут, обреченные не сдаются». «Воодушевление» (это слово у Платонова многозначно, но прежде всего оно означает социальный инстинкт трудящихся, ведущий их к поискам «лучшей участи») никогда не покидает сердца людей. Поиски «лучшей участи» - это, по мысли Платонова, создание такого социального устройства, где ничто не будет мешать человеку опредметить «священную энергию своего сердца, чувства и ума». И это для Платонова не абстракция, не утопия - это социалистическое общество. Пушкинская «универсальная, мудрая и мужественная человечность - совпадает с целью социализма, осуществленного на его же, Пушкина, родине».

Именно поэтому враждебные народу социальные силы, и прежде всего «едкое самодержавие», вызывали у Пушкина не только гнев и отчаяние, но и светлый сатирический смех («светлый» - в отличие от гоголевского смеха сквозь слезы!). Великий поэт смеялся над своим врагом, удивлялся его безумию, «потешался над его усилиями затомить народную жизнь или устроить ее впустую, безрезультатно, без исторического итога и эффекта». Общественное угнетение, весь аппарат насилия, обращенного против народа и его интеллигенции, - словом, социальное зло и зверство всегда содержат в себе элемент комического, но иногда, пишет Платонов, бывает, что «зверство, атакующую регрессивную силу нельзя победить враз и в лоб, как нельзя победить землетрясение, если просто не переждать его». И в этом нет бесплодного стоицизма, как нет пессимизма или чувства обреченности. Это чувство близко и родственно «человеческому действенному воодушевлению» трудящихся масс, которые в своем движении к социальному прогрессу «применяют… и поэзию, и политику, и долготерпение, и прямую революцию».

Такое понимание пушкинского гуманизма заставляет Платонова критически относиться к сатирической направленности послепушкинской литературы, и прежде всего к творчеству Гоголя, Щедрина и Достоевского. Платонову кажется, что стремление этих писателей показать «убывание человека под влиянием «темнеющей» действительности» нарушило реальные исторические пропорции и привело к исчезновению из литературы «пушкинского человека» - представителя того «таинственного, безмолвного» (пока - безмолвного) большинства трудящегося человечества, которое «терпеливо и серьезно исполняет свое существование», которое ищет и находит «выход из губительного положения». Тотальность и беспощадность отрицания действительности в сатире Гоголя и Щедрина привели, по мысли Платонова, к утрате пророческого пушкинского дара. «Не в том дело, - писал Платонов, - что губернаторы, помещики, купцы, генералы и чиновники - одичалые, фантастические дураки и прохвосты. Мы не о том жалеем. А в том беда, что и простой, «убитый горем» народ, состоящий при этих господах, почти не лучше. Во всяком случае, образ «простолюдина» и «господина» построен по одному и тому же принципу». Это давало повод для пессимистических выводов и вызывало «тоску и голод» в читателе, который терял порою веру в свое достоинство и не «знал, как же ему быть дальше в этом мире, «где сорным травам лишь место есть».

Возражения Платонова против беспощадности и бескомпромиссности русской сатиры вступают здесь в контраст не только с исторически точными оценками творчества Гоголя и Щедрина, которые выстраданы русской общественной мыслью, но и противоречат оценкам русских революционных демократов (Белинского, Добролюбова, Чернышевского), на суждения которых критик пытается опереться. Сложная диалектика отношения русской литературы к «меньшому брату» и к страданиям «маленького человека», к изображению «человека из народа» - вся эта диалектика обусловлена историческим движением русского общества. Передовая мысль России на разных этапах развития общества по-разному понимала задачи литературы в изображении народа, ставила различные акценты - здесь и постепенное осознание роли народа в истории, и сочувствие его бедам и страданиям, и обличение пассивности народа, и трезвое, реалистически правдивое слово о забитости народа, о «рутинности мысли и поступков, чувств и обычаев простолюдинов»… Щедрин справедливо говорил о том, что следует отличать народ «исторический, то есть действующий на поприще истории, от народа как воплотителя идеи демократизма. Первый оценивается и приобретает сочувствие по мере дел своих». Эти, быть может и суровые, слова русская революционная демократия выстрадала и имела на произнесение их гражданское право. Вся эта сложность и историческая конкретность суждений русских передовых писателей противоречит несколько отвлеченному «народолюбию» Платонова.

Вообще следует сказать, что Платонов слишком безусловно утверждает «автономию» народа в обществе («…народ живет особой самостоятельной жизнью, связанный с «высшими» кругами, со «светом» лишь цепью своей неволи… в народе своя политика, своя поэзия, свое горе…»). Если бы это было действительно так, то не существовало бы ни общества, ни истории, а, как говорит в другом месте сам Платонов, «каждый класс и эпоха представляли бы из себя безмолвные «острова уединения».

Неточные и несправедливые слова Платонова в адрес Гоголя, Щедрина и Достоевского сказаны в запальчивости. И это не просто противоречия концепции, ее парадоксы, которые не смог или не сумел преодолеть писатель. Запальчивость эта объясняется тем, что историко-литературные оценки Платонова-критика связаны с его творческой судьбой. В конце двадцатых - в начале тридцатых годов Платонов создает ряд сатирических произведений, которые вызвали суровую критику. Критику, как показало время, не во всем справедливую. Это осуждение было неожиданным для Платонова. Как сатирик, он, разумеется, понимал, что вступает в острый диалог с обществом, делясь своими сомнениями и опасениями, но он был убежден, что эти сомнения будут верно (то есть в контексте его революционных убеждений) восприняты и оценены. Но диалог не состоялся. Защищать свои произведения Платонов не стал. Он считал: «чтобы иметь «слух» (то есть, говоря словами А. Блока, чтобы слышать музыку революции. - Л. Ш.), надо уметь постоянно слышать других, даже когда сам говоришь, - надо иметь неослабный корректив своим чувствам в массах людей». Критику он и воспринял как голос масс.

Статьи середины тридцатых годов (прежде всего статьи о Пушкине) и были для Платонова таким «коррективом». «Мне, - писал он в статье 1937 года («Возражения без самозащиты»), - легче изживать свои ошибки и недостатки, опираясь на свои статьи, пробиваясь вперед сначала хотя бы одной «публицистической мыслью». Ему кажется теперь, что сомнения и тревоги писателя-сатирика (даже когда они справедливы и обоснованны) не должны отвлекать его от основной цели - помогать трудящимся людям, которым необходим «выход из закоснения, из нужды и печали немедленно, или, по крайней мере, им… нужна уверенность в ценности своей и общей жизни». На историко-литературных оценках отразилась его собственная творческая судьба, крайности собственных самооценок.

При всем том следует помнить, что противоречия в суждениях о сатире после- пушкинской литературы не являются все же какой-то концепцией, ложной в своей основе, это скорее и вернее всего противоречия во взглядах Платонова. Достаточно перечесть внимательно его статьи о Лермонтове, Аксакове, Короленко, чтобы увидеть, как «изживал» (по слову самого Платонова) писатель крайности своих воззрений на историю русской литературы. Это наглядно видно, когда анализируешь уточнения, сделанные Платоновым в тексте статей о Пушкине в 1938 году при подготовке их к переизданию. Платонов полагал, что послепушкинская литература осваивала лишь отдельные элементы творческого наследства Пушкина. Ему казалось даже, что эти элементы, взятые вне контекста «универсального творческого сознания Пушкина», приносили порой вред. («Пушкин - наш товарищ».) Стремясь уточнить свою мысль, Платонов пишет теперь, что произведения писателей послепушкинского периода порою «не имели полноценного художественного и общественного значения». В статье «Пушкин и Горький» та же мысль об освоении элементов пушкинской поэзии русскими писателями XIX века (осваивали «отходы», «бросовые земли» Пушкина) уточняется: «некоторые из них широко использовали лишь намеки, начатые и полностью не развернутые темы и мысли Пушкина…». Через четыре года после статей о Пушкине Платонов пишет: «К таким поэтам, вошедшим в плоть и кровь русского народа, принадлежит Лермонтов. Без него, как и без Пушкина, Гоголя, Толстого, Щедрина, духовная сущность нашего народа обеднела бы, народ потерял бы часть своего самосознания и достоинства». Да и самые его статьи о Пушкине находятся в противоречии с этой схемой, их историчность и острота социального анализа опровергают крайности историко-литературных оценок писателя.

Андрей Платонов формировался как писатель, глубоко и оригинально осмысляющий действительность, в период революции, а революция учила классовой борьбе и социальному анализу явлений культуры. Поэтому эстетический анализ Платонова- критика всегда социологичен, и в лучших его статьях социология обогащает эстетику. Оценивая движение русской литературы в связи с историческим путем народа к революции и социализму, Платонов уверенно сопоставляет русскую классическую литературу, и прежде всего Пушкина, с Максимом Горьким и, следовательно, с советской литературой. Он видит их единство и преемственность в глубокой и органической народности и действенном гуманизме. Во времена Пушкина, по мысли Платонова, еще не было такой острой и напряженной исторической ситуации, «человечество тогда не подошло к своему критическому рубежу». Потому так гармонично и целостно было мироощущение Пушкина. Горький жил в иное время - время ожесточенной классовой борьбы, время появления фашизма. Его творческое сознание сосредоточенно. Ему надо было спасать и сохранять «любимое им человеческое существо из-под обвалов буржуазного общества» и растить человека для будущего. «Он ищет и находит людей будущего в том единственном месте, где их находил и Пушкин, - в народе, зачумленном горем и нуждой, обессиленном каторжной работой и все же хранящем в себе тайну своего терпения и существования и свет воодушевления, который Пушкин превратил некогда в «угль, пылающий огнем».

Платонов считал, что Горький принял эстафету «мудрой и мужественной» человечности непосредственно от Пушкина, минуя опыт литературы XIX и начала XX века. Духовная преемственность русской культуры нарушалась. «Когда послепушкинская литература писал Платонов, - заканчиваясь Толстым и Чеховым, стала после них вырождаться в декадентство, народ резко «вмешался» и родил Максима Горького - линия Пушкина сразу была восстановлена». Уязвимость этого суждения, его «спрямлен- ность» очевидны. Но столь же очевидно и другое - желание критика подчеркнуть в Горьком восстановление пушкинского пророческого дара: «…Горький скорее пророк, требующий преобразования жизни, чем писатель в обычном смысле, - и он нам от этого лишь неизмеримо дороже».

Платонову особенно близка в Горьком его вера в светлый разум человека, возвеличивание и поэтизация труда. Он и сам еще с детства знал «пропетую сердцем» поэму о Человеке. Платонов писал о машинисте Мальцеве («В прекрасном и яростном мире»): «…он вел состав с отважной уверенностью великого мастера, с сосредоточенностью вдохновенного артиста, вобравшего весь внешний мир в свое внутреннее переживание и потому властвующего над ним». На одном из обсуждений этого рассказа (февраль 1941 года) говорилось: «Мне комплимент хочется сказать. Андрей Платонович, видимо, к мальцевской породе принадлежит». И это не просто комплимент.

Новая - советская - литература, которая началась Горьким, должна была, по мысли Платонова, нести трудящемуся человечеству неизвестное дотоле мироощущение - мироощущение народа, обретшего и осознавшего смысл своего исторического существования. На этом Платонов настаивал, порой даже с излишней категоричностью. И тогда картины прошлого приобретали характер кошмаров: «Целые страны и народы двигались во времени, точно в сумраке, механически, будто в сновидении, меняя свои поколения…» Метафору о том, что только с социализма начинается подлинная история человечества, Платонов трактовал иногда слишком уж буквально. Но самая его вера в духовную просветленность народного сознания в революции не может не вызвать сочувствия. «Народ, - писал Платонов, - называет свое мировоззрение правдой и смыслом жизни». Именно так - как ответ на этот вечный вопрос о смысле жизни - воспринял народ новые идеи, которые принесла революция. Эта встреча и взаимопроникновение старого и нового создают и оформляют сознание нового человека, его духовную структуру. Возникло «взаимное ощущение человека человеком, столь связанных общей целью и общей судьбой». Окончилось отдельное существование человека, и он «приник к своему народу», приник через семью (эту клеточку социального бытия), через коллектив, в котором он трудится, через общество, где он встречается с народом и попадает на «скрещение больших дорог». Здесь, в обществе, человек «претерпевает великое обучение: он учится сочетанию свободы своей личности со свободой всех, в нем воспитывается мышление и инициатива в соревновании с другими людьми». Об этом писал Платонов-художник, и это интересует его как критика.

Задача не в том вовсе состоит, чтобы проставлять оценки в табеле писателя, а в том, чтобы глубже понять художественное произведение и донести это понимание до читателя. И тогда голос поэта умножается на голос и силу масс - «и получается вдохновляющий, гигантский эффект поэзии». Платонов-критик всегда к этому стремился в своих размышлениях о литературе. Причем он слышал не только громкие голоса - Максим Горький и Владимир Маяковский. Он расслышал голос Паустовского, воссоздавшего «простое течение природы», заметил чуждую ему романтическую сказку А. Грина, рассказал о «застенчивой» натуре писателя-сатирика Архангельского, уловил способность Анны Ахматовой «из личного житейского опыта создавать музыку поэзии, важную для всех»…

Еще в далекие двадцатые годы Андрей Платонов писал Г. 3. Литвину-Молотову: «Между лопухом, побирушкой, полевой песнью и электричеством, паровозом и гудком, содрогающим землю, есть связь, родство, на тех и других одно родимое пятно. Какое - не знаю до сих пор, но знаю, жалостный пахарь завтра же сядет на пятиосный паровоз и будет так орудовать регулятором, таким хозяином стоять, что его не узнать. Рост травы и вихрь пара требуют равных механизмов». Платонову было очень важно увидеть в образе нового человека, создаваемом советской литературой, не только труженика и творца, но и человека большой этической силы, человека, осознавшего противоречивую связь между природой и машиной, человека, проникнутого «духом общественной свободы», чувством личной независимости и одновременно «впечатлительным, страстным уважением к личности другого человека». Именно такого героя искал он в советской литературе.

Платонов доподлинно знал, что духовная и этическая сила человека есть процесс и путь, который он проходит в течение жизни. «Добро, говорил Платонов, - требует неизмеримо больше энергии и времени, чем зло». Поэтому добро трудно. Оно взращивается обществом, народом. Появление, рождение ребенка зависит от родителей, но «лишь от народа зависит - будет ли этот ребенок в своей дальнейшей судьбе жалким существом или прекрасным человеком». Этим пониманием этического в человеке обусловлены суровые, иногда даже излишне суровые, оценки Платоновым произведений писателей-романтиков (К. Паустовский и А. Грин). В Платонове возникает чувство неловкости, как он говорил, при чтении рассказов, где благородство, нежность, возвышенность, предупредительность, заботливость, гуманизм, одухотворенность, сознательность всех персонажей «словно стерилизовали действительность, и все хорошее и доброе на свете стало невесомым».

У Платонова-критика вызывало чувство протеста стремление (как он полагал) писателя-романтика создать условный мир, мир, освобожденный от «скверны конкретности», оставляя для этого мира «лишь главные элементы реальной вселенной: солнце, океан, юг, прямолинейно действующее человеческое сердце». Этим реальные трудности наполовину сокращаются. Ведь в реальном мире, кроме противостояния «человек - природа», есть еще социальное противостояние. Поэтому, убежден Платонов, произведения писателей-романтиков «не способны дать той глубокой радости, которая равноценна помощи в жизни», а ведь именно в этом и состоит задача и оправдание искусства. Вероятно, это слишком резко и решительно сказано. Романтическое искусство имеет право на свой путь к сердцу и разуму читателя, на свои условности. Однако Платонову были глубоко чужды художественные принципы романтизма. Он был слишком суровый и даже аскетичный человек и писатель, чтобы принять яркое искусство романтизма. Но его философские возражения серьезны и должны быть выслушаны. Тем более что его «нетерпимость» не помешала ему оценить картины «свободной, могущественной, доброй и злой природы» в рассказах А. Грина, увидеть и подчеркнуть открытие К. Паустовским «собственной страны», о которой он, Паустовский, говорил с «такой воодушевляющей прелестью, которая лишь изредка удается художнику слова».

Есть и другой аспект отношений человека с природой. Он тоже важен для Платонова - это противопоставление Природы и Цивилизации. С этим противопоставлением связан уход человека в природу, поиски «страны непуганых птиц и зверей», желание укрыться среди девственной природы от противоречий жизни. Это своеобразный протест человека против несовершенства общества. И этот протест понятен и объясним. Но вот вопрос - достойный ли это выход для человека? И не является ли подобная социология и философия выражением социального эгоизма? Платонов решает этот вопрос однозначно - человек не имеет права на бегство. Нельзя требовать «немедленной компенсации за свою общественную ущемленность», тем более что индивид легко может принять свою «раздраженную мысль» за действительное бедствие. Место человека в ряду других людей, «преодолевающих несовершенства и бедствия человеческого общества».

Отношения человека и природы Платонов понимал динамически и исторически конкретно - в обществе природа является звеном, посредством которого осуществляются социальные связи человека. В процессе человеческой истории природа становится человеческой, или, как говорил Платонов, происходит одухотворение мира. Герой повести Вэша Куоннезина («Исчезающая граница»), о которой в 1941 году пи- сал Платонов, бежит от капиталистической цивилизации в природу, бежит в поисках «страны непуганых птиц и зверей». Однако на этом пути нет и не может быть удачи - это движение назад. Потребовалось много времени и много событий, прежде чем герой начал другое движение, «медленное внутреннее продвижение в действительную страну непуганых птиц и зверей, в ту страну, которую создает человек своим творчеством, а не в ту, о которой он только мечтает по-детски». Узкоутилитарное, эгоистическое миропонимание рушится, и тогда человек осознает себя в огромном мире, осознает свою связь с этим миром, свою власть над ним и свою ответственность. Открывается новое ощущение себя в мире, где все - и человек, и животное, и неодушевленная природа, и вся вселенная - охвачено общим, единым ритмом жизни. Это чувство всепроникающей связи и есть источник творчества человека, творчества как «элемента этой связи».

Но так ли однозначно толкуется «всеобщая связь всего живого»? Не следует ли более решительно и определенно подчеркнуть социальный аспект этих связей? В романе Р. Олдингтона «Сущий рай» тоже много говорят об «огромной пряди жизни, которая прялась тысячу миллионов лет». И герои романа, и сам автор как бы забывают о том, что «прядь жизни» давно уже прядется не только природой, но и руками миллионов трудящихся людей. Природа здесь как бы выпадает из социальных отношений, она холодно и равнодушно противостоит человеку. Противостоит как укор и как арбитр человеческой судьбы. И Платонов возражает Олдингтону: «Природа нас не рассудит, у нее другое назначение, и обращаться к ней для решения наших, сугубо человеческих дел не только бессмысленно, но и печально». Путь от амебы к человеку (все та же «прядь жизни») есть путь бессознательный, движение же человека в истории есть дело его рук, его воли, его разума. «Для социалистического человека, - писал К. Маркс, - вся так называемая всемирная история есть не что иное, как порождение человека человеческим трудом, становление природы для человека…»

Поэтому иллюзии Р. Олдингтона, его надежды преобразовать мир на разумных основаниях вне и независимо от народа, усилиями «бедного, одинокого» сознания вызывают резкое осуждение Платонова. Особенно неприемлемы для него проникнутые экзистенциальным стоицизмом слова Криса (героя романа) о том, что если попытки преобразовать мир и не принесут нужных результатов, то останется радость самой попытки. «Крис (и, может быть, Олдингтон) не предполагает, насколько чуждо большим человеческим массам такое спортсменско-эстетское отношение к своей жизни и к истории. Люди живут не в шутку, чтобы допустить неудачу своих надежд и усилий; если даже неудачи бывают, то человечество, терпя великие жертвы, ищет и находит выход к удаче…» Это суждение верно и своевременно в наши дни.

Дело, однако, не только в пассивности стоицизма. Крис, конечно, полон искреннего желания улучшить человеческое общество и понимает необходимость подобной работы, но полное непонимание того, как к этой работе приступить, и стремление самому изобрести рецепт спасения мира - все это внушает Платонову опасение. Время, когда писалась эта статья (1938 год), было суровым и требовательным. Человечеству грозил фашизм. И литература должна была духовно вооружать людей. Поэтому с таким вниманием и ответственностью следил Платонов за работой своих товарищей по перу - передовых писателей Запада. Ему как критику и художнику, безусловно, импонировали попытки этих писателей открыть и показать «истинное достоинство современного человека». Однако Платонов полагал, что в такое тревожное время, когда человек особенно нуждается в поддержке, писателю следует прямо и открыто изображать торжество доброго и мужественного в людях. Точнее - писатель должен всегда иметь в виду, что, как бы ни было тяжело положение народа, он ищет и находит путь в будущее, ибо его, народа, «плаванье во время и в историю - плаванье безвозвратное». И он упрекает Э. Хемингуэя за отказ от прямого раскрытия доброго и героического человека. «Хемингуэй идет косвенным путем, - писал Платонов, - он «охлаждает», «облагораживает» свои темы и свой стиль лаконичностью, цинизмом, иногда грубоватостью, он хочет доказать этическое в человеке, но стыдится из художественных соображений назвать его своим именем». Сам Платонов-писатель никогда не стыдился прямо говорить об «этическом» и призывал к этому передовую литературу.

Подлинное искусство обращено к людям, призвано помочь им. Оно крепко-накрепко связано с обществом, его породившим, связано происхождением и направленностью. Но если это действительно прогрессивная сила, то искусство несет в себе и преодоление своего времени, «указывает выход из своего общества и времени». Оно есть преодоление исторической судьбы народа. Искусство, говорит своими статьями о литературе Платонов, дело не менее важное и серьезное, чем самая жизнь. И потому книги следует писать - «каждую, как единственную». Этим высоким критерием оперирует Платонов в своих критических статьях.

Свою книгу о литературе Андрей Платонов хотел назвать «Размышления читателя». И это не только выражение его скромности. Он действительно стремился говорить о книгах других писателей не как критик-профессионал, а просто как читатель. Ему казалось, что «литературная критика всегда немного кощунственное дело: она желает все поэтическое истолковать прозаически, вдохновенное - понять, чужой дар - использовать для обычной общей жизни». Это опасение Платонова понятно - он боится, как бы анализ не нарушил поэтического обаяния искусства. Однако самое это противопоставление «критик - читатель» условно. Читатель тоже переводит поэтическое на язык обыденной жизни. С другой стороны, критик и есть читатель, только особый читатель - способный лучше и глубже понять и оценить художественное произведение и донести свое понимание до остальных читателей.

6. Жертва у А. Платонова Жертвы на «алтаре истории»Если сама идея жертвы первоначально была связана с религией, то политические и идеологические представления о жертве XIX–XX веков сложились в другом контексте, который можно определить как сакрализацию прогресса.