Чулков, михаил дмитриевич. Отрывок, характеризующий Чулков, Михаил Дмитриевич

Русский государственный деятель, писатель, публицист, граф Федор Васильевич Ростопчин родился 23 (12 по ст. стилю) марта 1763 года в деревне Ливны Орловской губернии. Происходил из старинного дворянского рода, известного с XV века. Сын зажиточного орловского помещика.

Ростопчин получил хорошее домашнее образование. В 10 летнем возрасте был записан в лейб гвардии Преображенский полк. В 1775 году в чине капрала был зачислен в Пажеский корпус, в 1776 году произведен в фурьеры, в 1777 году - в сержанты, в 1779 году - в прапорщики, в 1785 году - в подпоручики, в 1787 году - в поручики, а в 1789 году получил чин капитан поручика лейб гвардии Преображенского полка.

В 1786-1788 годах для пополнения образования Ростопчин путешествовал по Европе, слушал лекции в Лейпцигском и Геттингенском университетах. Впечатления от поездки он описал в путевых очерках "Путешествие в Пруссию" (опубликованы в 1849 году).

Принял участие в русско шведской войне 1788-1790 годов, в русско турецкой войне 1787-1791 годов, находился при штурме Очакова, сражениях при Фокшанах и Рымнике.

В феврале 1792 года пожалован в камер-юнкеры в ранге бригадира (чин 5-го класса).

После неудачных попыток сделать карьеру при дворе императрицы Екатерины II, Ростопчин сблизился с наследником престола цесаревичем Павлом Петровичем, заслужил его особое расположение. Вступление на престол императора Павла I в 1796 году повлекло значительные перемены в карьере Ростопчина.

С 1798 года Федор Ростопчин был кабинет министром Департамента иностранных дел, с 1799 года - главным директором почт, с сентября 1799 года - первоприсутствующим Коллегии иностранных дел, с марта 1800 года - членом Императорского Совета.

В феврале 1799 года он был возведен в графское достоинство Российской Империи.

Фактически руководя Коллегией иностранных дел, Ростопчин принимал участие в переговорах о заключении союзных договоров с Неаполем и Англией (1798), Португалией и Баварией (1799), оформивших вторую антифранцузскую коалицию. Затем проводил политику отхода России от союза с Англией и Австрией и сближения с Францией.

В феврале 1801 года Ростопчин попал в опалу и был отправлен в отставку. Значительную часть времени проводил в своем подмосковном имении Воронове. Занимался литературным творчеством. В 1807 году в Петербурге и Москве была издана его книга "Мысли вслух на Красном крыльце..."; в это же время им написана повесть "Ох, французы!" (опубликована в 1842 году). В 1805-1807 годах Ростопчин написал несколько комедий, одна из которых ("Вести, или Убитый живой") в 1808 году была поставлена на московской сцене .

В 1810 году Федор Ростопчин вернулся на государственную службу. 24 мая 1812 года он был назначен московским военным губернатором, 29 мая 1812 года - московским главнокомандующим. Вместе с должностью главнокомандующего получил звание генерала от инфантерии.

В период московского правления эпистолярный дар Ростопчина обрел оригинальную форму "Дружеских посланий главнокомандующего в Москве к жителям ее", так называемых афиш, которые, как и театральные, разносились по домам москвичей. В июле-августе 1812 года они выходили почти ежедневно. В них Ростопчин стремился ослабить тревогу и страх перед наполеоновской армией, сознательно преувеличивая известия о победах русских войск и гротескно высмеивая французов.

Главнокомандующему приходилось решать непростые проблемы обеспечения населения и солдат продовольствием, сохранения порядка в городе. В соответствии с указом Александра I главнокомандующий организовал своевременный вывоз из Москвы государственного имущества, сокровищ Оружейной палаты, Патриаршей ризницы, Троицкого и Воскресенского монастырей. В намеченные сроки из столицы были эвакуированы Сенат, военная коллегия, архив министерства иностранных дел. Раненые, прибывшие в Москву, начиная с 9 августа размещались в Головинском дворце.

Ростопчин также был начальником ополчения смежных с Московской губерний.

2 сентября московский главнокомандующий оставил Москву и во время пребывания в ней французов находился во Владимире. 10 октября наполеоновские войска покинули город; 11-го числа в него вступили казаки, вслед за которыми вернулся и Ростопчин.

К концу декабря 1812 года в городе была восстановлена работа всех присутственных мест. Благодаря Ростопчину в составе приказа общественного призрения было создано отделение для оказания помощи нуждающимся и бесприютному населению.

Главнокомандующий приложил немало сил и добился учреждения в 1813 году комиссии для строений в Москве, занимавшейся воссозданием архитектурного и градостроительного облика древней столицы. Быстрыми темпами шло восстановление жилой застройки. На 1 января 1814 года было вновь построено и отремонтировано после пожара 4806 каменных и деревянных домов, что составило более половины существующих на 1 июня 1812 года. Возобновились занятия в Московском университете, проходившие в наемных помещениях, так как сгоревшее здание было отстроено только в 1817-1819 годах.

После 1812 года за Ростопчиным утвердилась слава инициатора Московского пожара. Ростопчин публично отказывался от этой версии в своем сочинении "Правда о пожаре Москвы", 1823). В нем граф заявлял, что главным поводом, побудившим его взяться за перо, было восстановление правды и критический разбор версии об его причастности к пожару, придуманной, по словам графа, самим Наполеоном, чтобы отвести от себя обвинения в варварстве.

В августе 1814 года император Александр I уволил Федора Ростопчина с поста московского главнокомандующего с назначением членом Государственного совета и сохранением звания обер-камергера.

В 1815-1823 годах Ростопчин находился на лечении за границей. В 1823 году ушел в отставку по болезни, жил в Москве. Скончался 30 (18 по ст. стилю) января 1826 года. Погребен на Пятницком кладбище в Москве.

Награжден орденами Св. Андрея Первозванного, Св. Александра Невского, Св. Анны 1,2 и 3 й ст., Св. Иоанна Иерусалимского.

Федор Ростопчин послужил прототипом главнокомандующего в романе Льва Толстого "Война и мир".

Материал подготовлен на основе информации РИА Новости и открытых источников

Князь Ростопчин Фёдор Васильевич , обер-камергер, Главнокомандующий Москвы в 1812—1814 гг., член Государственного Совета. Род Ростопчиных родоначальником своим считает прямого потомка великого монгольского завоевателя Чингисхана — Бориса Давидовича Ростопчу, выехавшего из Крымской орды в Россию при Великом Князе Василии Иоанновиче, т. е., в начале XVI в. При следующих Московских государях предки Ростопчина несли разные службы, были жалованы поместьями, но ничем особенно не выдвигались. Отец графа — Василий Федорович Ростопчин принимал участие в Семилетней войне, вышел в отставку в чине майора, жил безвыездно у себя в деревне Орловской губернии и не щадил средств, чтобы дать хорошее воспитание своим детям. Федор Васильевич Ростопчин родился 12-го марта 1763 года в деревне Ливны, Орловской губернии; его мать, урожденная Крюкова, умерла в 1766 году, в молодых годах, вскоре после рождения брата Федора Васильевича. В своих "Воспоминаниях в миниатюре", написанных им уже на склоне жизни, граф Р. следующим образом характеризовал, в присущем его натуре шутливом тоне, свое первоначальное воспитание: "Меня обучали сразу целой куче вещей и разным языкам. Благодаря тому, что я обладал некоторой долей бесстыдства и шарлатанства, меня принимали порой за мудреца. Моя голова скоро превратилась в библиотеку, ключ от которой хранился у меня". Первые пятнадцать лет жизни он провел в имении отца своего — в селе Козмодемьянском, рос без матери, под надзором учителей иностранцев, которые часто менялись; но все же, по его словам, он остался русским, "помня поучения священника Петра и слова мамки Герасимовны". Получив, по обычаю того времени, домашнее образование, молодой Р. еще 10 лет от роду был записан в лейб-гвардии Преображенский полк и Прошел обычную для тогдашнего дворянина военную карьеруС начала нашествия Наполеона русские войска, и по численности, и в подлости уступавшие нападавшим, ведут арьергардные бои, в которых Наполеон всегда убивает больше русских, чем те наполеоновцев. Генералы (преимущественно нерусские — это, как мы впоследствии увидим, важная деталь) требуют генерального сражения; Барклай де Толли, хоть и не русский, но поступает мудро и от генерального сражения уклоняется, тянет время, дает Наполеону увязнуть в просторах России, растянуть коммуникации, потерять часть войска больными, а также убитыми одиночными партизанами. Недовольны Барклаем де Толли царь, генералы-немцы и Ростопчин. Александр I смещает Барклая де Толли и с омерзением, но под ликование солдат-рекрутов (не путать с публикой! среди рекрутов был высок процент неугодников ! — об этом ниже) назначает Кутузова. Кутузов продолжает политику Барклая — кунктаторствует достаточно грамотно. Так все докатывается до Бородина, где от войска Наполеона остается всего пятая часть, а у русских появляется даже некоторое — ничтожное — численное превосходство. Но — Бородинское поле остается за Наполеоном, потери русских опять-таки значительнее, чем у Наполеона, и Москва регулярными войсками оставляется. .

Именно князь Растопчин в 1812 году принял решение и уговорил Кутузова и императора Александра сжечь Москву не отдав её Наполеону.

Но как бы то ни было, в вину Ростопчину ставили только то, что он из доверенного ему в управление города не произвел эвакуацию ценностей, в частности, не вывезено было с Монетного двора золото и серебро в слитках, мешки с медными деньгами, — и деньги эти пошли на усиление боеспособности армии Наполеона. Не вывезен был также и арсенал, одних только пушек оставлено было более 150 , то есть свой орудийный парк Наполеон, благодаря Ростопчину, увеличил примерно на четверть ! Странно однако то, что об утраченных ценностях ныне нет-нет, да и вспоминают, а вот об оставленных 22,5 тысячах русских, раненных в Бородинском сражении и при пожаре Москвы большей частью сгоревших, — почти нет. А ведь, в сущности, вина за их смерть во многом лежит на Ростопчине, графе, любимце Александра I и толпы.

Однако, когда после Бородинского сражения остатки русских войск прошли мимо Москвы, а стоявшие в городе войска начали его покидать, Ростопчин сноровисто вывез близких ему лиц и попытался вывезти в карете и собственную драгоценную персону. Но оставшийся в Москве народ — все источники называют его сбродом — явился ко крыльцу графа с требованием исполнить свое клятвенное обещание и лично вести на бой за святую Русь и т. п. Стало ясно, что сплотившаяся толпа попытается силой воспрепятствовать Ростопчину спастись из сдаваемой столицы.

И тут Ростопчин приказывает привести Верещагина, купеческого сына (конкретное историческое лицо, Лев Толстой даже имени его в романе не изменил). Сброд вообще купцов не любит, но не из возвышенных нравственных соображений, а потому что сами — другие, а еще из зависти к их богатствам.

Но Верещагин был гораздо “хуже”, чем просто купеческий сын — он был образован и даже знал иностранные языки. В силу одних только этих двух возбуждающих зависть и злобу обстоятельств у Верещагина было достаточно оснований читать в глазах сгрудившегося сброда смертный себе приговор.

Но зависть — лишь причина ; для кровавой же расправы над безоружным необходим повод . Его подал вождь — Ростопчин. Он прокричал в толпу, что перед ней стоит автор перевода наполеоновского памфлета о свободе, а следовательно, “изменник, из-за которого гибнет Москва и Россия”. И призвал: “Бейте его!” Толпа все равно медлила, и тогда Ростопчин приказал охранявшему его особу драгуну рубить юношу палашом...

И толпа как с цепи сорвалась...

Еще агонизирующее тело Верещагина привязали за ноги к лошадиному хвосту, и духовно близкая Ростопчину толпа, глумясь и ругаясь, бежала за страшной волочащейся ношей по улицам. Вдоволь со смехом покуражившись, толпа, наконец, перекинула остатки того, что еще недавно было человеком, через ограду небольшой церкви (какие набожные!) позади Кузнецкого моста, где труп впоследствии и был захоронен.

Граф же уселся в экипаж, поданный к заднему крыльцу, и, выехав из города, присоединился к заблаговременно вывезенным из города близким.

Проследить непосредственное влияние самого Ростопчина и его воззваний на начавшееся вслед за тем партизанское движение, конечно, трудно, но его участие в нем не подлежит сомнению. Все эксцессы этого движения, к которым он призывал крестьян и которые действительно наблюдались, быть может, также имеют непосредственную причинную с ним связь.

Следуя в своих передвижениях и разъездах по окрестностям за движением Русской армии, Р. переезжал сперва в Красную Пахру, оттуда в свое Вороново и, наконец, в Тарутино. По приезде в Вороново, расположенное по Старо-Калужской дороге, Р. решил сжечь его, не желая, чтобы оно досталось французам. Трудно в настоящее время разобраться в тех чувствах, которые на самом деле толкали его на такой поступок. С одной стороны им руководило желание "явить миру пример истинно-римской", — или, как он сам спешил поправиться, — "русской доблести"; но вместе с тем ему, быть может, не было чуждо и сознание нравственной своей ответственности в Московском пожаре, заставившее его, из свойственных ему рыцарских побуждений, поставить и самого себя в то же самое положение, в каком оказалось большинство жителей Москвы. По приезде в Вороново, Р. громогласно заявил о своем намерении находившимся там нескольким русским генералам и, несмотря на все их просьбы и убеждения не делать этого, поджег на следующий день, 19-го сентября, свой дом и конский завод. Вскоре за тем, разрешив крепостным покинуть Вороново, Р. прибил к церковной двери следующую записку на французском языке: "Восемь лет украшал я это село, в котором наслаждался счастьем среди моей семьи. При вашем приближении обыватели, в числе 1720, покидают свои жилища, а я предаю огню дом свой, чтобы он не был осквернен вашим присутствием. Французы! В Москве оставил я вам два мои дома и движимости на полмиллиона рублей, здесь найдете вы только пепел". Переехав затем в Тарутино, Р., считая, что за пределами Московской губернии кончаются и его полномочия, решил покинуть армию и направился в Ярославль. Но еще по дороге туда, а именно во Владимире, его застало известие об оставлении Москвы Наполеоном.

Узнав об этом, Ростопчин тотчас же поспешил командировать в Москву полицейских чиновников, дабы воспрепятствовать остававшимся в Москве русским разорить до конца то немногое, что еще оставалось невредимым в разоренной столице, а вслед за тем, получив донесение от полицеймейстера, направился туда и сам. Поселившись в своем доме (на Лубянке), который почему-то был оставлен французами невредимым, хотя Наполеон и отдал приказание непременно его взорвать перед оставлением Москвы (всего вероятнее, что французы отказались от выполнения этого намерения ввиду близкого соседства дома Ростопчина с деревянной католической церковью и с другими строениями, уцелевшими от пожара), Р. должен был сразу же приняться за упорядочение всех сторон жизни в городе. Печальную картину представляла Москва в это время. Главное внимание Ростопчину пришлось сосредоточить прежде всего на урегулировании жилищного вопроса, на организации доставки съестных припасов как для самого Московского населения, так и для воинских отрядов, действовавших в окрестностях Москвы, а также для раненых русских и французов, свозившихся туда отовсюду. Одновременно с этим Ростопчину пришлось озаботиться прекращением беспорядков и грабежей со стороны Московской черни и подмосковных крестьян и принять ряд мер для предотвращения развития эпидемических заболеваний

Для борьбы с распространением заразных заболеваний Р. немедленно же приступил к очищению столицы и ее окрестностей от заполнявших их трупов людей и животных. Лошадей вывозили за город и там предавали сожжению. Людей погребали в братских могилах. Кроме того, так как много умерших от ран и убитых были закопаны сравнительно неглубоко, то по приказанию Ростопчина все такие могилы были разрыты и найденные в них тела погребены вновь — глубже. То же самое было произведено и на Бородинском поле, и сам Ростопчин выезжал туда, дабы убедиться, насколько точно выполнены его приказания, и не станет ли угрожать это огромное кладбище распространением заразы. В самой Москве было сожжено в течение зимы 1812—1813 гг. свыше 23000 мертвых тел, а на Бородинском поле — 58630 людских трупов и 32765 конских. Благодаря этим, своевременно принятым мерам, а также холодному времени года, опасность развития эпидемий была предотвращена, но, тем не менее, опасения возможности чумных заболеваний еще долго существовали , и Ростопчину приходилось даже печатно заявлять о неосновательности подобных страхов, которые мешали быстрому заселению столицы. К концу декабря 1812 года в Москве, благодаря указанным выше мерам, насчитывалось уже до 70000 жителей; столица начала быстро застраиваться вновь, уцелевшие здания ремонтировались; одних лавок было выстроено до 3000, базары и рынки привлекали крестьян почти со всей губернии.

Образовалось разлитие желчи, расстроились нервы, началась ипохондрия, доставлявшая ему много страданий, и здоровье его вообще сильно пошатнулось. По отзывам современников, Ростопчин в это время "сильно похудел, утратил свою насмешливую улыбку. На лбу его, еще более обнажившемся от волос и покрытом морщинами, лежала печать тяжкой думы"... Но он продолжал оставаться на своем посту до тех пор, пока не возвратился из Франции Имп. Александр. Последний хотя и не мог следить во время пребывания за границей за деятельностью Ростопчина, но до него все же доходили постоянные на него жалобы. Александр? возвратился в Петербург в средине июля 1814 года, а уже 30-го августа состоялась отставка Ростопчина от должности

После отставки князь уехал жить в Берлин, потом в Париж. Там он написал несколько книг. Там произошли семейные неурядицы. Его жена перешла из православия в католицизм, сын проигрался в карты и попал в тюрьму за долги.. В 1825 году Растопчин с дочерью приезжает в Москву и там умирает дочь. 26 декабря 1825 года Ростопчина сражает апоплексический удар от всех переживаний и 16 января 1826 года он умирает. Похоронен на Пятницком кладбище в Москве.

Личное дело

Федор Ростопчин

Федор Васильевич Ростопчин (1763- 1826) родился в селе Косьмодемьянское Орловской губернии в семье помещика отставного майора Василия Фёдоровича Ростопчина. Вместе с младшим братом Петром получил домашнее образование.

В возрасте десяти или двенадцати лет был зачислен на службу в Преображенский полк. В 1782 году получил чин прапорщика, в 1785 — подпоручика.

Два года - с 1786 по 1788 провел в Европе. Посетил Германию, Англию и Голландию; слушал лекции в Лейпцигском университете. В Лондоне пристрастился к боксу, ходил на поединки знаменитых английских боксёров и даже брал уроки.

Вернулся в Россию к началу русско-турецкой войны. Первый год войны Ростопчин находился при главной квартире русских войск во Фридрихсгаме, участвовал в штурме Очакова, после чего год прослужил под командованием А. В. Суворова; участвовал в сражении под Фокшанами и битве при Рымнике.

После окончания турецкой кампании участвовал в военных действиях в ходе войны со Швецией, во время которой находился при принце Нассау для дипломатической переписки: с этого времени он был замечен императрицей Екатериной II, которая «часто изволила веселиться его разсказами и удостоивала его чести участвовать в отборном ея обществе».

В 1790 году умер покровитель Ростопчина в армии, принц Виктор Амадей Ангальт-Бернбургский - дальний родственник Екатерины II и генерал её армии. Примерно в это же время в морском бою погиб его единственный брат. Да и военная карьера Ростопчина, командовавшего гренадерским батальоном, в ходе шведской кампании, складывалась не слишком удачно. Ростопчин решил оставить военную службу и пробиться ко двору.

В качестве протоколиста он принял участие в Ясской мирной конференции, по окончании которой был направлен в Санкт-Петербург и в феврале 1792 года представлен к званию камер-юнкера «в чине бригадира».

Озлобленный на Ростопчина граф Панин впоследствии говорил, что тот играл при дворе Екатерины роль буффона; с лёгкой руки императрицы к Ростопчину пристало прозвище «сумасшедший Федька».

В 1793 году он был прикомандирован к «малому двору» престолонаследника, великого князя Павла Петровича в Гатчине, при котором находился почти неотлучно и чьё расположение сумел завоевать.

В феврале 1794 года Ростопчин женился на Екатерине Протасовой, племяннице камер-фрейлины императрицы Анны Протасовой. В том же году конфликт с сослуживцами из окружения великого князя привёл к годичной ссылке Ростопчина в родовое имение, где родился его первенец Сергей. Эта короткая опала ещё больше расположила к нему Павла, которому, по его собственным словам, Ростопчин стал необходим, как воздух. В 1796 году, незадолго до смерти Екатерины II, он был удостоен ордена Анны III степени.

После смерти Екатерины II император Павел I после восшествия на престол в ноябре 1796 года назначил Ростопчина флигель-адъютантом. За следующие несколько дней он был произведён уже в генерал-майоры и награждён орденом св. Анны 2-й, а затем и 1-й степени. Среди поручений, данных ему новым императором, была новая, прусского образца, редакция Военного устава, в которую он внёс ряд изменений, уменьшавших, в частности, полномочия фельдмаршалов за счёт усиления роли инспекторов войск — также одна из его новых обязанностей. В апреле следующего года он получил от Павла орден Александра Невского и поместье в Орловской губернии с более чем 400 душами крепостных.

Ростопчин с переменным успехом вёл борьбу против партии императрицы Марии Фёдоровны. В марте 1798 года он потерпел в этой борьбе временное поражение - был лишён всех должностей и выслан в свое подмосковное имение Вороново, но уже августе возвратился в столицу в чине генерал-лейтенанта и возглавил Военный департамент.

В течение трех следующих лет он был сделан кабинет-министром по иностранным делам, действительным тайным советником, третьим присутствующим в коллегии иностранных дел, графом Российской империи, великим канцлером ордена св. Иоанна Иерусалимского, директором почтового департамента, первоприсутствующим в коллегии иностранных дел и, наконец, членом совета императора.

Другим противником, с которым Ростопчин вёл последовательную борьбу, были иезуиты, по отношению к которым он провёл через Павла несколько жёстких законов.

Против своей воли заняв место первоприсутствующего Иностранной коллегии, Ростопчин способствовал сближению России с республиканской Францией и охлаждению отношений с Великобританией. Его меморандум, подтверждённый Павлом 2 октября 1800 года, определил внешнюю политику России в Европе до самой смерти императора.

Союз с Францией при участии Австрии и Пруссии, по мысли Ростопчина, должен был привести к разделу Османской империи, которую он первым назвал «безнадёжным больным». Для осуществления морского эмбарго против Великобритании Ростопчину было поручено заключить военный союз со Швецией и Пруссией (позже к союзу присоединилась Дания). Он также подготовил почву для присоединения Грузии к Российской империи.

В качестве главного директора Почтового департамента Ростопчин санкционировал расширение в России сети почтовых станций; при нём были введены новые сборы с почтовых отправлений и налажена пересылка денег почтой за границу. С 14 марта 1800 года Ростопчин входил в Совет при императоре.

В феврале 1801 года Ростопчин был вторично отставлен от службы и уехал в Москву. Предполагается, что эта опала стала результатом деятельности графа Палена, в это время готовившего заговор против Павла, увенчавшийся убийством Павла уже через три недели.

При новом императоре Александре I Ростопчин, известный личной преданностью Павлу, долгое время не мог продолжать политическую карьеру.

Лишь в 1809 году он предпринял попытку возвращения ко двору, заручившись поддержкой княгини Дашковой и великой княгини Екатерины Павловны, сестры Александра I. Ему было дозволили предстать перед императором, после чего он получил поручение провести ревизию московских богоугодных заведений.

Обстоятельный отчёт произвёл хорошее впечатление, но просьба Ростопчина позволить ему вернуться к активной деятельности удовлетворена не была: 24 февраля 1810 года он получил чин обер-камергера, но ему велено было числиться «в отпуску».

Только назревающая война с французами привела к призванию Ростопчина, как одного из идеологов течения «старых русских», особенно влиятельного в старой столице.

24 мая 1812 года Ростопчин был назначен военным губернатором Москвы, спустя пять дней произведён в генералы от инфантерии и назначен главнокомандующим Москвы.

На новом посту он развил бурную деятельность, в том числе и карательную, причём для репрессивных мер было достаточно даже подозрений. При нём был установлен тайный надзор за московскими масонами и мартинистами, которых он подозревал в подрывной деятельности. В целом, однако, в период его управления в Москве царило тщательно охраняемое спокойствие.

После публикации манифеста 6 июля о созыве народного ополчения Ростопчин лично контролировал сбор губернского ополчения, проходивший не только в Москве, но и в шести соседних губерниях. От императора он получил лишь общие указания по укреплению Москвы и по эвакуации из неё государственных ценностей в случае необходимости.

Всего за 24 дня Ростопчин сформировал в Первом округе 12 полков общей численностью почти в 26 тысяч ополченцев.

Сведения о продвижении наполеоновских войск в глубь страны Ростопчин получал через своего представителя в штабе Барклая-де-Толли начиная со 2 августа. Именно ему принадлежит идея выпуска и распространения в Москве печатных листовок, сводок и пропагандистских прокламаций, написанных простым народным языком. Ростопчинские листовки разносились по домам и расклеивались на стенах наподобие театральных афиш, за что и были прозваны «афишками» — и так и остались в истории под этим названием.

Когда французы подошли вплотную к Москве, Ростопчин начал эвакуацию государственного имущества. В последнюю декаду августа всего за десять дней было вывезено в Вологду, Казань и Нижний Новгород имущество судов, Сената, Военной коллегии, архив министерства иностранных дел, сокровища Патриаршей ризницы, Троицкого и Воскресенского монастырей, а также Оружейной палаты. Были вывезены также 96 пушек. Однако эвакуация была начата слишком поздно, и часть ценностей вывезти не успели. Когда в Москву стали приходить обозы с ранеными, Ростопчин распорядился отвести под госпиталь казармы в бывшем Головинском дворце и сформировать штат врачей и фельдшеров. Возглавивший русскую армию Кутузов возлагал надежды на вторую волну ополчения, так называемую Московскую дружину, которую Ростопчин собирался организовать, но так и не успел в связи с массовым бегством населения из города. Сам Ростопчин слал Кутузову тревожные письма, допытываясь о его планах относительно Москвы, но ответы получал уклончивые, что продолжалось даже после Бородинского сражения, когда уже стало ясно, что Москву оборонять тот не собирается. После этого Ростопчин наконец выслал из Москвы и свою семью.

Получив на следующий день от Кутузова официальное уведомление о готовящейся сдаче Москвы, Ростопчин продолжил эвакуацию города: был отдан приказ об уходе из города полиции и пожарной команды и о вывозе трёх находившихся в Москве чудотворных икон Богородицы - Иверской, Смоленской и Владимирской.

На пяти тысячах подвод были эвакуированы 25 тысяч находившихся в Москве раненых. Тем не менее в городе остались от двух (по словам самого Ростопчина) до десяти (по словам французских очевидцев) тысяч раненых, которых не удалось вывезти. Многие из них погибли в Московском пожаре, за что современники и часть историков склонны возлагать ответственность на Ростопчина.

Перед отъездом Ростопчин вышел к остававшимся в Москве жителям, собравшимся перед крыльцом его дома, чтобы услышать от него лично, действительно ли Москва будет сдана без боя. По его приказу к нему доставили двух заключённых: купеческого сына Верещагина, арестованного за распространение наполеоновских прокламаций, и француза Мутона, уже приговорённого к битью батогами и ссылке в Сибирь. Ростопчин обвинил первого в измене, объявил, что Сенат приговорил его к смерти и приказал драгунам рубить его саблями. Затем израненного, но ещё живого Верещагина, по свидетельствам очевидцев, бросили на растерзание толпе. Француза же Ростопчин отпустил, велев идти к своим и рассказать, что казнённый был единственным предателем среди москвичей.

В Русском биографическом словаре высказывается предположение, что этими действиями он одновременно подогревал ненависть москвичей к захватчикам и давал понять французам, какая участь может их ждать в занятой Москве. Тем не менее, впоследствии император Александр, в целом довольный действиями Ростопчина накануне падения Москвы, кровавую расправу над Верещагиным счёл ненужной: «Повесить или расстрелять было бы лучше».

2 сентября 1812 года части императорской армии Наполеона Бонапарта вступили в Москву, оставленную без боя Кутузовым. Оставаясь после падения Москвы при армии, Ростопчин продолжал сочинять листовки и лично ездил по деревням, ораторствуя перед крестьянами и призывая к полномасштабной партизанской войне. Проезжая во время перемещений армии своё поместье Вороново, он распустил крепостных и сжёг свой дом вместе с конским заводом.

Сразу после ухода французов из Москвы, Ростопчин вернулся в разоренный город, чтобы наладить полицейскую охрану, чтобы предотвратить разграбление и уничтожение немногого уцелевшего имущества. Ему также пришлось заниматься вопросами доставки продуктов и предотвращения эпидемий в сожжённом городе, для чего были организованы экстренный вывоз и уничтожение трупов людей и животных. За зиму только в Москве были сожжены более 23 000 трупов и ещё более 90 000 человеческих и конских трупов на Бородинском поле. Были начаты работы по восстановлению застройки города и, в особенности, Кремля, который уходящие французы попытались взорвать.

По представлению Ростопчина в Москве была создана Комиссия для строения, которой были выделены пять миллионов рублей. Ранее казной были выделены два миллиона рублей для раздачи пособий пострадавшим, но этой суммы оказалось мало, и московский главнокомандующий стал объектом обвинений и упрёков со стороны обделённых. Эти нарекания, а также распространившееся мнение о том, что именно он является виновником Московского пожара, возмущали Ростопчина, которому казалось, что его заслуги несправедливо забыты и все помнят только неудачи.

У него начались проблемы со здоровьем, выразившиеся уже в сентябре 1812 года в повторяющихся обмороках. Он страдал от разлития желчи, стал раздражителен, исхудал и полысел. Александр I, вернувшись из Европы, принял в конце июля 1814 года отставку Ростопчина.

В мае 1815 года он покинул Россию с целью пройти в Карлсбаде курс лечения от геморроя, но в итоге провёл за рубежом восемь лет — до конца 1823 года. Во время пребывания за рубежом он был удостоен аудиенций у королей Пруссии и Англии. С 1817 года Ростопчин осел в Париже, выезжая периодически в Баден для лечения, а также в Италию и Англию.

Жизнь за границей не принесла радости. Старший сын вёл в Париже разгульную жизнь, попав даже в долговую тюрьму, и Ростопчину пришлось уплатить его долги. Жена, Екатерина Петровна, перешла в католицизм и обратила в эту веру дочерей, а младшая дочь Елизавета серьёзно заболела. Все эти обстоятельства заставили Ростопчина возвратиться на родину.

Отправив дочь в отстроенное Вороново, сам Ростопчин задержался в Лемберге, где прошёл очередной курс лечения, и вернулся в Москву в сентябре 1823 года. По возвращении он, подал прошение о полной отставке, удовлетворённое в декабре. В отставку вышел в чине обер-камергера.

1 марта 1825 года дочь Ростопчина его любимица Елизавета скончалась в Москве от чахотки. Это горе окончательно подорвало здоровье отца: в дополнение к геморрою и разлитию жёлчи у него развилась астма. 26 декабря его разбил паралич; он почти потерял способность двигаться и не мог говорить, хотя оставался в полном сознании. Он прожил ещё почти месяц, составив новое завещание, в котором лишал наследства жену в пользу младших детей и сына.

Чем знаменит

Федор Ростопчин — известный русский государственный деятель, фаворит императора Павла и руководитель его внешней политики, а позже московский градоначальник и генерал-губернатор Москвы во время наполеоновского нашествия.

Именно Ростопчина считают организатором Московского пожара 1812 года. Предположительно, в ходе своей первой встречи с Кутузовым он предложил ему план сжечь Москву вместо того, чтобы сдавать её неприятелю. Эту же идею он повторил принцу Евгению Вюртембергскому и генералу Ермолову.

В первую же ночь после захвата Москвы войсками Наполеона в городе начались пожары, к третьему дню охватившие его сплошным кольцом. Поначалу французы были склонны винить в этом своих же мародёров, но после того, как были пойманы несколько русских поджигателей, а также было обнаружено, что все средства тушения пожаров вывезены из Москвы, мнение французского командования изменилось.

Наполеон, понимая, что в первым в сожжении Москвы обвинят именно его, в своих прокламациях позаботился о том, чтобы отвести от себя подозрения, обвинив в поджоге Ростопчина, которого называл Геростратом, зажигателем и сумасшедшим. Уже к 12 сентября назначенная им комиссия подготовила заключение, признающее виновными в поджоге русское правительство и лично московского главнокомандующего. Эта версия приобрела популярность как за границей, так и в России, хотя сам Ростопчин на первых порах публично отрицал свою причастность к поджогу, в том числе и в письмах к императору Александру и к собственной жене. В дальнейшем он, однако, перестал отрицать её, хотя и не подтверждал, так как эта точка зрения окружала его ореолом героя и мученика. Только в вышедшем в 1823 году в Париже сочинении «Правда о Московском пожаре» он вновь категорически отверг версию, связывающую его имя с этим событием.

О чем надо знать

Федор Ростопчин известен также как писатель и публицист патриотического толка, вслед за Фонвизиным высмеивавший галломанию.

Помимо уже помянутых афиш, ему принадлежит целый ряд литературных произведений, многие из которых были написаны за время опалы и вынужденного бездействия после смерти Павла I. При этом Ростопчин не считал себя профессиональным литератором и сочинял между делом. Известно, что проживая в своём имении Вороново и в Москве, он написал большое количество сатирических комедий, которые самолично уничтожал после прочтения в кругу близких друзей.

В качестве публициста он стяжал громкую известность благодаря успеху своего памфлета «Мысли вслух на Красном крыльце» (1807), в котором содержалась резкая критика склонности русских к французомании и прославлялись исконные русские доблести.

Самыми известными произведениями Ростопчина являются «Правда о московских пожарах», «Последние дни жизни императрицы Екатерины II и первый день царствования Павла I», комедия «Вести или убитый живой» и большая повесть «Ох французы!».

Последняя была напечатана в «Отечественных записках» в 1842 году и преследовала цель изобразить идеальную русскую семью, построенную на старозаветных национальных началах в противоположность модным увлечениям и французским распущенным нравам.

Сохранилась также обширная переписка Ростопчина с императором Александром I, Бантышем-Каменским, Воронцовым, Румянцовым и многими другими деятелями той эпохи.

Прямая речь

О себе: «Сердцем прям, умом упрям, на деле молодец».

Екатерина II о Федоре Ростопчине: «У этого молодаго человека большой лоб, большие глаза и большой ум!».

Из статьи о Ростопчине в ЭСБЕ: «Несомненно, Р. был умный человек, хорошо сознававший слабые стороны увлечения всем французским в тогдашнем русском обществе и видевший недостатки политики Александра I после 1815 г.; но в то же время он был крайний консерватор и ревностный защитник крепостного права, нередко прибегал к насильственным, мало извинительным мерам, был запальчив и мстителен».

Историк М.В. Горностаев о Ростопчине : «Кипучая патриотическая деятельность Ростопчина во время наполеоновского нашествия могла бы стать образцом ревностного служения на благо Отечества, однако была негативно оценена отечественными историками и к сегодняшнему дню практически забыта».

5 фактов о Федоре Ростопчине

• В изданных Смирдиным в 1853 году «Сочинениях Ростопчина» год его рождения был указан 1765. 1763 год выбит на надгробном камне на Пятницком кладбище.
• В числе приготовлений к обороне Москвыстопчин финансировал проект Леппиха по сооружению боевого управляемого аэростата, предназначавшегося для бомбардировки вражеских войск и высадки десанта. Однако несмотря на большие средства - более 150 тысяч рублей, затраченные на проект, он оказался несостоятельным.
• Покидая Москву, Ростопчин сознательно оставил на разграбление французам своё московское имущество стоимостью около полумиллиона рублей, опасаясь обвинений в преследовании личных интересов. По его собственным воспоминаниям, он уехал из города, имея при себе 130 000 рублей казённых денег и 630 рублей собственных. Также ему удалось вывезти портреты своей жены и императора Павла и шкатулку с ценными бумагами.
• Ростопчин был счастлив в браке. Он женился на 19-летней фрейлине Екатерине Протасовой, дочери калужского губернатора, рано оставшейся сиротой. У них было восемь детей - 4 сына и 4 дочери. Брак был счастливым до того момента, как жена Ростопчина тайно от него перешла в католичество и способствовала переходу в католичество младшей дочери Елизаветы. «Только два раза ты сделала мне больно», — писал жене Ростопчин незадолго до смерти. Оба случая касались смены вероисповедания жены и дочери.
• Перед смертью Ростопчин распорядился, чтобы распорядился, чтобы его похоронили рядом с дочерью Елисаветой. Он хотел, чтобы его положили в гроб в простом платье без орденов, чтобы могила его была совсем простая и чтобы ее покрывала мраморная доска с вырезанным именем, без обозначения чинов. На его могильном памятнике написано «Среди моих детей покоюсь от людей».

Материалы о Федоре Ростопчине

Московский властелин-

Фёдор Васильевич Ростопчин

Граф (с 1799) Фёдор Васи́льевич Ростопчи́н (12 марта 1763, село Косьмодемьянское Ливенского уезда Орловской губернии — 18 января 1826, Москва) — русский государственный деятель, генерал от инфантерии, фаворит императора Павла и руководитель его внешней политики, московский градоначальник и генерал-губернатор Москвы во время наполеоновского нашествия, предполагаемый организатор Московского пожара 1812 года.

Известен также как писатель и публицист патриотического толка, вслед за Фонвизиным высмеивавший галломанию. Член Государственного совета (с 1814). С 1823 г. в отставке, уехал жить в Париж. Автор мемуаров.

Владелец подмосковной усадьбы Вороново. Отец французской писательницы графини де Сегюр и литератора, мецената, коллекционера А. Ф. Ростопчина (мужа писательницы Евдокии Ростопчиной).

Юность

Представитель дворянского рода Ростопчиных, сын ливенского помещика отставного майора Василия Фёдоровича Ростопчина (1733—1802) от брака с Надеждой Александровной Крюковой. Вместе с младшим братом Петром (1769—1789) получил домашнее образование. Десяти или двенадцати лет зачислен на службу в Преображенский полк. В 1782 году получил чин прапорщика, в 1785 — подпоручика.

Знамя Преображенского полка

В 1786—1788 годах совершил гран-тур по Германии, Англии, Голландии; слушал лекции в Лейпцигском университете. Из Лондона вернулся в сопровождении молодого Комаровского, с которым они вместе ходили на поединки знаменитых английских боксёров:

Когда из газет известно стало, что борец совершенно выздоровел, Ростопчину вздумалось брать у него уроки; он нашел, что битва на кулаках такая же наука, как и бой на рапирах. Потом я ездил верхом с Ростопчиным в Гринвич, знаменитый инвалидный дом для моряков, где, как известно, находится и славная обсерватория; это было накануне нашего Рождества, и по дороге мы нашли луга, так зелёные, как у нас летом.

— Мемуары Комаровского

Гринвичская обсерватория

Начало карьеры

В первый год русско-турецкой войны Ростопчин находился при главной квартире русских войск в Фридрихсгаме, участвовал в штурме Очакова, после чего целый год служил под командованием А. В. Суворова; участвовал в сражении под Фокшанами и битве при Рымнике. После окончания турецкой кампании принял участие в военных действиях в Финляндии в ходе войны со Швецией.

Александр Васильевич Суворов.На портрете Д. Левицкого (около 1786 года)

Я. Суходольский. «Штурм Очакова»

Сражения под Фокшанами

Сражение при Рымнике. Гравюра Х.Г.Шютца,

В 1790 году умер покровитель Ростопчина в армии, принц Виктор Амадей Ангальт-Бернбургский. Примерно тогда же в морском бою погиб его единственный брат. В ходе шведской кампании военная карьера Ростопчина, командовавшего гренадерским батальоном, складывалась неудачно, и он начал попытки пробиться ко двору, в первое время безуспешные[источник не указан 378 дней].

Виктор Амадей Ангальт-Бернбургский,принц Шаумбургский

В качестве протоколиста он принял участие в Ясской мирной конференции, по окончании которой, в декабре 1791 года, был направлен в Санкт-Петербург и представлен к званию камер-юнкера «в чине бригадира» (14 февраля 1792).

Озлобленный на Ростопчина граф Панин впоследствии говорил, что тот играл при дворе Екатерины роль буффона; с лёгкой руки императрицы к Ростопчину пристало прозвище «сумасшедший Федька». Позже он был прикомандирован к «малому двору» престолонаследника, великого князя Павла Петровича, при котором находился почти неотлучно и чьё расположение сумел завоевать.

Портрет великого князя Павла Петровича

При дворе Павла I

В 1793 году Ростопчин был прикомандирован к «малому» павловскому дворцу в Гатчине.

В феврале 1794 года женился на Екатерине Петровне Протасовой, племяннице камер-фрейлины императрицы Анны Протасовой. В том же году конфликт с сослуживцами из окружения великого князя привёл к годичной ссылке Ростопчина в родовое имение, где родился его первенец Сергей. Эта короткая опала ещё больше расположила к нему Павла, которому, по его собственным словам, Ростопчин стал необходим, как воздух. В 1796 году, незадолго до смерти Екатерины II, он был удостоен ордена Анны III степени.

Гатчина. Подъезд к дворцу со стороны города. Г.С. Сергеев. 1798 г.

Военный парад на дворцовой площади (Гатчина). Г.С. Сергеев. 1798 г

7 ноября 1796 года, после смерти Екатерины II, Павел Петрович назначил Ростопчина флигель-адъютантом. За следующие несколько дней он был произведён в генерал-майоры и награждён орденом св. Анны 2-й, а затем и 1-й степени. Среди поручений, данных ему новым императором, была новая, прусского образца, редакция Военного устава, в которую он внёс ряд изменений, уменьшавших, в частности, полномочия фельдмаршалов за счёт усиления роли инспекторов войск — также одна из его новых обязанностей. В апреле он получил от Павла орден Александра Невского и поместье в Орловской губернии с более чем 400 душами крепостных.

Лев Киль. Флигель-адъютанты легкой и тяжелой кавалерии русских войск эпохи наполеоновских войн

Фёдор Васильевич Ростопчин

Портрет работы Сальватора Тончи, 1800

Ростопчин, при поддержке ряда других придворных, вёл борьбу против партии императрицы Марии Фёдоровны; борьба велась с переменным успехом: в марте 1798 года Ростопчин был лишён всех должностей и выслан в его подмосковное имение Вороново, но в августе возвратился в столицу в чине генерал-лейтенанта и возглавил Военный департамент. Другим противником, с которым Ростопчин вёл последовательную борьбу, были иезуиты, по отношению к которым он провёл через Павла несколько жёстких законов.

Усадьба Вороново

17 октября 1798 года Ростопчин был назначен исполнять обязанности кабинет-министра по иностранным делам, а 24 октября стал действительным тайным советником и членом Коллегии иностранных дел. В декабре он был произведён в командоры ордена св. Иоанна Иерусалимского (с 30 марта 1799 года Великий канцлер и кавалер Большого креста этого ордена), а в феврале получил графский титул. В сентябре того же года Ростопчин, к тому моменту кавалер ордена Андрея Первозванного, против своей воли занял место первоприсутствующего Иностранной коллегии, заполняя вакуум, образовавшийся после смерти князя Безбородко.

И.-Б. Лампи-старший. Портрет князя А.А. Безбородко. 1794

В этом качестве Ростопчин способствовал сближению России с республиканской Францией и охлаждению отношений с Великобританией. Его меморандум, подтверждённый Павлом 2 октября 1800 года, определил внешнюю политику России в Европе до самой смерти императора. Союз с Францией, по мысли Ростопчина, должен был привести к разделу Османской империи, которую он (как указывает Русский биографический словарь) первым назвал «безнадёжным больным», при участии Австрии и Пруссии. Для осуществления морского эмбарго против Великобритании Ростопчину было поручено заключить военный союз со Швецией и Пруссией (позже, уже после его ухода с поста, к союзу присоединилась Дания). Он также подготовил почву для присоединения Грузии к Российской империи.

Михаил Юрьевич Лермонтов, Вид Тифлиса.

В качестве главного директора Почтового департамента (пост, занимаемый им с 24 апреля 1800 года) Ростопчин санкционировал расширение в России сети почтовых станций; при нём были введены новые сборы с почтовых отправлений и налажена пересылка денег почтой за границу. С 14 марта 1800 года Ростопчин входил в Совет при императоре.

В феврале 1801 года Ростопчин был вторично отставлен от службы и уехал в Москву. Возможно, что эта опала стала результатом деятельности графа Палена, в это время готовившего заговор против Павла, увенчавшийся успехом уже через три недели. При новом императоре Ростопчин, с недоверием относившийся к либеральным реформам и известный личной преданностью Павлу, долгое время не мог продолжать политическую карьеру.

Литературные занятия

После убийства Павла отправленный в отставку, Ростопчин занимался, в частности, литературой. В промежуток между фавором при дворе Павла I и назначением в 1812 году на пост московского генерал-губернатора, проживая в своём имении Вороново и в Москве, написал большое количество сатирических комедий. По прочтении в кругу близких друзей автор самолично уничтожал написанное.

По мнению Тихонравова, первоначальной школой литературного вкуса Ростопчина явились эрмитажные собрания Екатерины II, на которых были в таком ходу маленькие литературные импровизации, буриме, шарады. Ростопчин не считал себя профессиональным литератором и сочинял между делом.

Его литературная деятельность включает в себя дебют молодости «Путешествие в Пруссию», произведение, которое Тихонравов ставил даже выше карамзинских «Писем русского путешественника». Путевые заметки Ростопчина отличаются большей жизненностью, свободою от пут педантической цеховой литературной традиции.

«Господи помилуй! да будет ли этому конец? долго ли нам быть обезьянами? Не пора ли опомниться, приняться за ум, сотворив молитву и, плюнув, сказать французу: „Сгинь ты, дьявольское наваждение! ступай в ад или восвояси, все равно, — только не будь на Руси“ »

В качестве публициста стяжал громкую известность благодаря успеху своего памфлета «Мысли вслух на Красном крыльце » (1807). Это резкая критика против склонности русских к французомании и прославление русских исконных доблестей. По форме — это монолог старого дворянина Силы Андреевича Богатырёва, с характерными для стиля Ростопчина затейливыми словечками, как, например: «в французской всякой голове ветряная мельница, госпиталь и сумасшедший дом»; «революция — пожар, французы — головешки, а Бонапарте — кочерга. Вот от того-то и выкинуло из трубы» .

Его большая повесть «Ох, французы!» была напечатана в «Отечественных записках» в 1842 году. Цель автора — изобразить идеальную русскую семью, построенную на старозаветных национальных началах в противоположность модным увлечениям французским распущенным нравам. Под именем Пустякова Ростопчин осмеял известного издателя «Друга детей » и автора многих пьес Николая Ильина.

Фёдор Васильевич Ростопчин

Роль в Отечественной войне

В 1809 году Ростопчин предпринял попытку возвращения ко двору, заручившись поддержкой княгини Дашковой и великой княгини Екатерины Павловны, сестры Александра I. Ему было позволено представиться императору, после чего он получил поручение обревизовать работу московских богоугодных заведений.

Император Александр I,Franz Gerhard von Kügelgen

Великая княжна Екатерина Павловна,Жан-Батист Изабе

Княгиня Екатери́на Рома́новна Да́шкова

Обстоятельный и вдумчивый отчёт произвёл хорошее впечатление, но просьба Ростопчина позволить ему вернуться к активной деятельности удовлетворена не была: 24 февраля 1810 года он получил чин обер-камергера, но ему велено было числиться «в отпуску ». Неизбежность новой войны с французами привела к призванию Ростопчина, как одного из идеологов течения «старых русских», особенно влиятельного в Москве и 24 мая 1812 года Ростопчин был назначен военным губернатором Москвы; 29 мая он был произведён в генералы от инфантерии и назначен главнокомандующим Москвы. На новом посту он развил бурную деятельность, в том числе и карательную, причём для репрессивных мер было достаточно даже подозрений. При нём был установлен тайный надзор за московскими масонами и мартинистами, которых он подозревал в подрывной деятельности. Подозрения, хотя и не подтверждавшиеся фактами, заставили его выслать из Москвы почт-директора Ключарёва.

Императорский почтамт на Мясницкой улице в Москве, где служил Ф. П. Ключарёв

Ключарёв Фёдор Петрович

По мере того, как развивались военные действия, Ростопчин пришёл к идее массового распространения в Москве печатных листовок, сводок и пропагандистских прокламаций, написанных простым народным языком, который он отработал за время своих литературных опытов. Сведения с театра военных действий московский главнокомандующий получал через своего представителя в штабе Барклая-де-Толли начиная со 2 августа. Ростопчинские листовки разносились по домам и расклеивались на стенах наподобие театральных афиш, за что и были прозваны «афишками» — название, под которым они остались в истории. Афишки часто содержали подстрекательскую агитацию против проживавших в Москве иностранцев, и после нескольких случаев самосуда ему пришлось разбирать дела всех иностранцев, задержанных по подозрению в шпионаже, лично. В целом, однако, в период его управления в Москве царило тщательно охраняемое спокойствие.

М. Б. Барклай-де-Толли работы Джорджа Доу (1829). Военная галерея Зимнего Дворца, Государственный Эрмитаж (Санкт-Петербург)

После публикации манифеста 6 июля о созыве народного ополчения Ростопчин лично контролировал сбор губернского ополчения, проходивший не только в Москве, но и шести соседних губерниях. От императора он получил общие указания по укреплению Москвы и по эвакуации из неё государственных ценностей в случае необходимости. Всего за 24 дня Ростопчин сформировал в Первом округе 12 полков общей численностью почти в 26 тысяч ополченцев. Среди прочих оборонительных приготовлений этого периода можно отметить финансирование проекта Леппиха по сооружению боевого управляемого аэростата, предназначавшегося для бомбардировки вражеских войск и высадки десанта. Несмотря на большие средства, затраченные на проект Леппиха (более 150 тысяч рублей), он, однако, оказался несостоятельным.

Император Александр I

Благословение ополченца 1812 года. Художник И. Лучанинов. 1812 г. За эту картину в 1812 г. И.В. Лучанинов получил золотую медаль первого достоинства и звание художника с аттестатом первой степени

«Отец, благословляющий сына в ополчение»

М.И. Кутузов - начальник Санкт-Петербургского ополчения. Художник С. Герасимов

Ополченцы в 1812 г. Художник И. Архипов. 1982 г.

Воин и обер-офицер купеческих мещянских сотен Московского ополчения. Раскрашенная литография П. Ферлунда по рисунку П. Губарева. Середина XIX в.

Конный казак Московского ополчения. Раскрашенная литография П. Ферлунда по рисунку П. Губарева. Середина XIX в.

В последнюю декаду августа, по мере приближения военных действий к Москве, Ростопчин был вынужден перейти к плану по эвакуации государственного имущества. За десять дней было вывезено в Вологду, Казань и Нижний Новгород имущество судов, Сената, Военной коллегии, архив министерства иностранных дел, сокровища Патриаршей ризницы, Троицкого и Воскресенского монастырей, а также Оружейной палаты. Были вывезены также 96 пушек. Однако эта операция была начата слишком поздно, и часть ценностей эвакуировать не успели. С 9 августа в Москву стали приходить обозы с ранеными. По приказу московского главнокомандующего под госпиталь были отведены казармы, расположенные в бывшем Головинском дворце, и сформирован штат врачей и фельдшеров. По просьбе возглавившего русскую армию Кутузова были ускорены работы по починке и доставке в войска оружия, а также провианта, а ополченцы сосредоточены под Можайском. Кутузов также возлагал надежды на вторую волну ополчения, так называемую Московскую дружину, которую Ростопчин собирался организовать, но так и не успел в связи с массовым бегством населения из города. Сам Ростопчин слал Кутузову тревожные письма, допытываясь о его планах относительно Москвы, но ответы получал уклончивые, что продолжалось даже после Бородинского сражения, когда стало ясно, что Москву оборонять тот не собирается. После этого Ростопчин наконец выслал из Москвы и свою семью.

Раненые в Бородинском сражении прибывают в Москву.Иллюстрация к роману Война и мир Льва Толстого,Александр Апсит

Раненые во дворе Ростовых.Иллюстрация к роману Война и мир Льва Толстого,Андрей Николаев

Бегство жителей из Москвы,Клавдий Лебедев

Вывод русских войск из Москвы в 1812 году,Василий Лебедев

Жители оставляют Москву,Николай Самокиш

Русская армия и жители оставляют Москву в 1812 году.А.Семенов, А.Соколов

31 августа Ростопчин впервые встретился на военном совете с Кутузовым. По-видимому, уже в этот день он предложил Кутузову план сжечь Москву вместо того, чтобы сдавать её неприятелю. Эту же идею он повторил принцу Евгению Вюртембергскому и генералу Ермолову. Когда на следующий день он получил от Кутузова официальное уведомление о готовящейся сдаче Москвы, он продолжил эвакуацию города: был отдан приказ об уходе из города полиции и пожарной команды и о вывозе трёх находившихся в Москве чудотворных икон Богородицы (Иверской, Смоленской и Владимирской). На пяти тысячах подвод были эвакуированы 25 тысяч находившихся в Москве раненых.

Картина Алексея Кившенко «Военный совет в Филях»

Тем не менее в городе остались от двух (по словам самого Ростопчина) до десяти (по словам французских очевидцев) тысяч раненых, которых не удалось вывезти. Многие из них погибли в Московском пожаре, за что современники и часть историков склонны возлагать ответственность на Ростопчина. Утром ему пришлось также решать вопрос эвакуации экзарха Грузии и грузинских княжон, брошенных в Москве начальником кремлёвской экспедиции П. С. Валуевым. Своё московское имущество стоимостью около полумиллиона рублей Ростопчин сознательно оставил на разграбление французам, опасаясь обвинений в преследовании личных интересов, и покинул город, имея при себе (по его собственным воспоминаниям) 130 000 рублей казённых денег и 630 рублей собственных. Также ему удалось вывезти портреты своей жены и императора Павла и шкатулку с ценными бумагами.

Разграбление оставленной жителями Москвы

Грабежи и насилия французов в Москве. Открытка изд. И.Е.Селина. Художник И.М.Львов.

Бесчинство французов в Москве

Разграбление крестьянами помещичьей усадьбы после отступления русских войск перед армией Наполеона,В.Н. Курдюмов

Протоиерей Кавалергардского полка Гратинский, служащий молебствие в приходской церкви Святого Евпла, в Москве, в присутствии французов 27 сентября 1812 года.Гравюра с рисунка неизвестного художника

Перед отъездом Ростопчин вышел к остававшимся в Москве жителям, собравшимся перед крыльцом его дома, чтобы услышать от него лично, действительно ли Москва будет сдана без боя. По его приказу к нему доставили двух забытых в долговой тюрьме заключённых: купеческого сына Верещагина, арестованного за распространение наполеоновских прокламаций, и француза Мутона, уже приговорённого к битью батогами и ссылке в Сибирь. Ростопчин обрушился на первого с обвинениями в измене, объявил, что Сенат приговорил его к смерти и приказал драгунам рубить его саблями. Затем израненного, но ещё живого Верещагина, по свидетельствам очевидцев, бросили на растерзание толпе. Француза же Ростопчин отпустил, велев идти к своим и рассказать, что казнённый был единственным предателем среди москвичей. В Русском биографическом словаре высказывается предположение, что этими действиями он одновременно подогревал ненависть москвичей к захватчикам и давал понять французам, какая участь может их ждать в занятой Москве. Тем не менее впоследствии император Александр, в целом довольный действиями Ростопчина накануне падения Москвы, кровавую расправу над Верещагиным счёл ненужной: «Повесить или расстрелять было бы лучше».

Ростопчин и Верещагин (иллюстрация к роману «Война и мир»)Алексей Данилович Кившенко

Репродукция картины "Смерть Верещагина", написанная специально для издания "Отечественная война 1812 года и русское общество"

В первую же ночь после захвата Москвы французами в городе начались пожары, к третьему дню охватившие его сплошным кольцом. Поначалу Наполеон и его штаб были склонны винить в этом своих же мародёров, но после того, как были пойманы несколько русских поджигателей и было обнаружено, что все средства тушения пожаров вывезены из Москвы, мнение французского командования изменилось. Наполеон также отдавал себе отчёт, что в любом случае первое обвинение в пожаре Москвы будет обращено к нему, и в своих прокламациях позаботился о том, чтобы отвести от себя подозрения, обвинив в поджоге Ростопчина, которого называл Геростратом. Уже к 12 сентября назначенная им комиссия подготовила заключение, признающее виновными в поджоге русское правительство и лично московского главнокомандующего. Эта версия приобрела популярность как за границей, так и в России, хотя сам Ростопчин на первых порах публично отрицал свою причастность к поджогу, в том числе и в письмах к императору Александру и к собственной жене. В дальнейшем он, однако, перестал отрицать её, хотя и не подтверждал, так как эта точка зрения окружала его ореолом героя и мученика. Только в вышедшем в 1823 году сочинении «Правда о Московском пожаре » он вновь категорически отверг версию, связывающую его имя с этим событием.

Пожар Москвы в 1812 году Х.И. Олендорф

А. Ф. Смирнов. «Пожар Москвы». 1810-е гг. Музей-панорама «Бородинская битва»

Горящий Кремль

Альбрехт Адам (Германия). Наполеон в горящей Москве, 1841

Поджигатели,И.М. Львов

Расстрел предполагаемых поджигателей Москвы французами.

Верещагин (1898)

Оставаясь после падения Москвы при армии, Ростопчин продолжал сочинять листовки и лично ездил по деревням, ораторствуя перед крестьянами. Он призывал к полномасштабной партизанской войне. Проезжая во время перемещений армии своё поместье Вороново, он распустил крепостных и сжёг свой дом вместе с конским заводом. После ухода французов из Москвы он поспешил вернуться туда и наладить полицейскую охрану, чтобы предотвратить разграбление и уничтожение немногого уцелевшего имущества. Ему также пришлось заниматься вопросами доставки продуктов и предотвращения эпидемий в сожжённом городе, для чего были организованы экстренный вывоз и уничтожение трупов людей и животных.

Москва 1812 года,Христиан Вильгельм Фабер дю ФОР

Москва 1812 г,Христиан Вильгельм Фабер дю ФОР

Изгнание остатков наполеоновской армии из Кремля,И. Иванов

Въезд Императора Александра I в Москву после отступления Наполеона в 1812.Неизвестный французский художник

За зиму только в Москве были сожжены более 23 000 трупов и ещё более 90 000 человеческих и конских трупов на Бородинском поле. Были начаты работы по восстановлению застройки города и, в особенности, Кремля, который уходящие французы попытались взорвать. В начале следующего года по представлению Ростопчина в Москве была создана Комиссия для строения, которой были выделены пять миллионов рублей. Ранее казной были выделены два миллиона рублей для раздачи пособий пострадавшим, но этой суммы оказалось мало, и московский главнокомандующий стал объектом обвинений и упрёков со стороны обделённых. Эти нарекания, а также распространившееся мнение о том, что именно он является виновником Московского пожара, возмущали Ростопчина, которому казалось, что его заслуги несправедливо забыты и все помнят только неудачи.

Граф Фёдор Васильевич Ростопчин

В первые же месяцы по возвращении в Москву Ростопчин приказал восстановить надзор за масонами и мартинистами и учредил комиссию по расследованию случаев сотрудничества с французами. Ему было поручено также организовать в Московской губернии новый рекрутский набор, при котором, однако, следовало учитывать потери, уже понесённые при создании ополчения. В Москве предписывалось собрать всю оставленную французами артиллерию, из которой планировалось создать после победы памятник «для уничижения и помрачения самохвальства» агрессора. К этому моменту у московского главнокомандующего начались проблемы со здоровьем, выразившиеся уже в сентябре 1812 года в повторяющихся обмороках. Он страдал от разлития желчи, стал раздражителен, исхудал и полысел. Александр I, вернувшись из Европы, принял в конце июля 1814 года отставку Ростопчина.

Граф Фёдор Васильевич Ростопчин