Альфред де Мюссе
Исповедь сына века
Пер. с фр. - Д.Лившиц, К.Ксанина.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Чтобы написать историю своей жизни, надо сначала прожить эту жизнь, поэтому я пишу не о себе.
Я был еще совсем юным, когда меня поразила чудовищная нравственная болезнь, и теперь хочу описать то, что происходило со мной в течение трех лет.
Будь болен я один, я не стал бы говорить об этом, но так как многие другие страдают тем же недугом, то я и пишу для них, хотя не вполне уверен в том, что они обратят внимание на мой рассказ. Впрочем, если даже никто не задумается над моими словами, я все-таки извлеку из них хотя бы ту пользу, что скорее излечусь сам и, как лисица, попавшая в западню, отгрызу прищемленную лапу.
Во время войн Империи, когда мужья и братья сражались в Германии, встревоженные матери произвели на свет пылкое, болезненное, нервное поколение. Зачатые в промежутке между двумя битвами, воспитанные в коллежах под бой барабанов, тысячи мальчиков хмуро смотрели друг на друга, пробуя свои хилые мускулы. Время от времени появлялись их отцы; обагренные кровью, они прижимали детей к расшитой золотом груди, потом опускали их на землю и снова садились на коней.
Один только человек жил тогда в Европе полной жизнью. Остальные стремились наполнить свои легкие тем воздухом, которым дышал он. Каждый год Франция дарила этому человеку триста тысяч юношей. То была дань, приносимая Цезарю, и если бы за ним не шло это стадо, он не мог бы идти туда, куда его вела судьба. То была свита, без которой он не мог бы пройти через весь мир, чтобы лечь потом в узенькой долине пустынного острова под сенью плакучей ивы.
Никогда еще люди не проводили столько бессонных ночей, как во времена владычества этого человека. Никогда еще такие толпы безутешных матерей не стояли у крепостных стен. Никогда такое глубокое молчание не царило вокруг тех, кто говорил о смерти. И вместе с тем никогда еще не было столько радости, столько жизни, столько воинственной готовности во всех сердцах. Никогда еще не было такого яркого солнца, как то, которое осушило все эти потоки крови. Некоторые говорили, что бог создал его нарочно для этого человека, и называли его солнцем Аустерлица. Но нет, он создавал его сам беспрерывным грохотом своих пушек, и облака появлялись лишь на другой день после сражений.
Вот этот-то чистый воздух безоблачного неба, в котором сияло столько славы, где сверкало столько стали, и вдыхали дети. Они хорошо знали, что обречены на заклание, но Мюрата они считали неуязвимым, а император на глазах у всех перешел через мост, где свистело столько пуль, казалось, он не может умереть. Да если бы и пришлось умереть? Сама смерть в своем дымящемся пурпурном облачении была тогда так прекрасна, так величественна, так великолепна! Она так походила на надежду, побеги, которые она косила, были так зелены, что она как будто помолодела, и никто больше не верил в старость. Все колыбели и все гробы Франции стали ее щитами. Стариков больше не было, были только трупы или полубоги.
Но вот однажды бессмертный император стоял на холме, созерцая, как семь народов убивают друг друга. Он думал о том, весь ли мир будет принадлежать ему, или только половина его, когда Азраил пронесся над ним, задел его кончиком крыла и столкнул в Океан. Услыхав шум его падения, умирающие властители поднялись на смертном одре, и, протянув крючковатые пальцы, все царственные пауки разорвали Европу на части, а из пурпурной тоги Цезаря сшили себе наряд Арлекина.
Подобно тому как путник идет день и ночь под дождем и под солнцем, не замечая ни опасностей, ни утомления, пока он в дороге, и, только оказавшись в кругу семьи, у очага, испытывает беспредельную усталость и едва добирается до постели, - так Франция, вдова Цезаря, внезапно ощутила свою рану. Она ослабела и заснула таким глубоким сном, что ее старые короли, сочтя ее мертвой, надели на нее белый саван. Старая поседевшая армия, выбившись из сил, вернулась домой, и в очагах покинутых замков вновь зажглось унылое пламя.
Тогда эти воины Империи, которые столько странствовали и столько убивали, обняли своих исхудавших жен и заговорили о первой любви. Они посмотрелись в ручьи своих родных полей и увидели себя такими старыми и изуродованными, что вспомнили про своих сыновей, которые могли бы закрыть им глаза, и спросили, где они. Мальчики вышли из коллежей и, не видя более ни сабель, ни кирас, ни пехотинцев, ни кавалеристов, в свою очередь спросили, где же их отцы. Но им ответили, что война кончена, что Цезарь умер и что портреты Веллингтона и Блюхера висят теперь в передних французских консульств и посольств с надписью "Salvatoribus mundi" [спасителям мира (лат.)].
И тогда на развалинах мира уселась встревоженная юность. Все эти Дети были каплями горячей крови, затопившей землю. Они родились в чреве войны и для войны. Пятнадцать лет мечтали они о снегах Москвы и о солнце пирамид. Они никогда не выходили за пределы своих городов, но им сказали, что через каждую заставу этих городов можно попасть в одну из европейских столиц, и мысленно они владели всем миром. И вот они смотрели на землю, на небо, на улицы и дороги: везде было пусто - только звон церковных колоколов раздавался где-то вдали.
Бледные призраки в черных одеяниях медленно ходили по деревням. Иные стучались в двери, а когда им открывали, они вынимали из карманов длинные потертые пергамента и выгоняли жителей из их домов. Со всех сторон прибывали люди, все еще дрожащие от страха, который охватил их двадцать лет назад, когда они отсюда уходили. Все чего-то требовали, спорили и кричали. Удивительно, что одна смерть могла привлечь столько воронов.
Король Франции сидел на своем троне, озираясь по сторонам и отыскивая, не осталась ли какая-нибудь пчелка в узоре его герба. Одни протягивали ему шляпу, и он давал им денег. Другие подносили распятие, и он целовал его. Некоторые только кричали ему в самое ухо разные громкие имена, - им он предлагал пройти в большой зал, где гулкое эхо еще повторяло эти имена. Были и такие, которые показывали ему свои старые плащи, хвастаясь тем, что тщательно уничтожили на них следы пчел, и он дарил им новое платье.
Юноши смотрели на это, все еще надеясь, что тень Цезаря высадится в Канне и смахнет все эти привидения, но безмолвие продолжалось, и только бледные лилии виднелись на горизонте. Когда юноши заговаривали о славе, им отвечали: "станьте монахами"; о честолюбии - "станьте монахами"; о надежде, о любви, о силе, о жизни - "станьте монахами"!
Но вот на трибуну взошел человек, державший в руке договор между королем и народом. Он сказал, что слава - это прекрасная вещь и воинское честолюбие также, но что есть вещь еще более прекрасная, и ее имя свобода.
Юноши подняли голову и вспомнили о своих дедах - те тоже говорили о свободе. Они вспомнили, что в темных углах родительского дома им приходилось видеть таинственные мраморные бюсты длинноволосых людей, бюсты с латинскими надписями. Они вспомнили, как по вечерам их бабушки, качая головой, говорили между собой о потоке крови еще более страшном, нежели тот, который пролил император. В этом слове свобода таилось нечто такое, что заставляло сердца детей учащенно биться, волнуя их каким-то далеким и ужасным воспоминанием, но вместе с тем дорогой и еще более далекой надеждой.
Услышав его, они затрепетали, но, возвращаясь домой, они увидели три корзины, которые несли в Кламар: то были тела трех юношей, слишком громко произнесших слово свобода.
Странная усмешка мелькнула на их губах при этом печальном зрелище. Но другие ораторы, взойдя на трибуну, начали публично вычислять, во что обошлось честолюбие и как дорого стоит слава. Они обрисовали весь ужас войны, а жертвоприношения назвали бойней. Они говорили так много и так долго, что все человеческие иллюзии начали осыпаться, как осенние листья с деревьев, и все слушавшие их проводили рукой по лбу, словно просыпаясь от лихорадочного сна.
Мне лично смотреть эту двухчасовую драму было действительно интересно, но могу сказать, что просмотр «Исповеди сына века» оставил очень двоякие ощущения, и я хочу понять, почему.
Экранизация классического романа воистину вещь непростая. Адаптация сценария, манера подачи материала все это требует больших усилий, к тому же фильм по-моему просто обречен на критические отзывы и осуждения, их процент всегда и обязательно будет присуствовать. В данном фильме атмосфера меланхолии и какой-то неимоверной, а иногда чудовищной тоски, передана очень здорово. Меланхолия в глазах героев, она в воздухе, она практически во всем. Музыкальное оформление прекрасно, визуальная составляющая действительно красивейшая, все актеры очень органичны. Самое большое внимание режиссер уделяет молодому французу Октаву в исполнении Пита Доэрти , его герой главный абсолютно во всех отношениях. В кадре преимущественно он, а за кадром его голос и его личные размышления.
Возможно, именно в герое Доэрти для меня вся проблема этого фильма. Вернее, в том самом, как он сыграл Октава. В романе Альфреда де Мюссе этот герой показан как юноша, томящийся в размышлениях о любви и в ее поиске. Но что же получилось у Пита.. хотелось бы в этом разобраться.
Во-первых, в начале фильма его игра оставляет желать лучшего. Почти все, что он делает, выглядит как-то безэмоционально и местами напыщенно, от чего и происходящее становится фальшивым и неискренним. Даже его лучший друг в исполнении Августа Диля, местами переигрывающего, смотрится куда естественнее. Во-вторых, когда его герой влюбляется в Брижит, это хоть и выглядит правдоподобно, но наступает момент, когда характерные Питу ужимки и манеры, заставляют сомневаться.
Именно с появлением в кадре прекрасной Шарлотты Генсбур кино смотрится интереснее, а дрожащая камера перестает напрягать (даже кажется, и игра Пита становится лучше). Безусловно, оба героя несчастны. Октав переживает предательство любимой девушки, смерть отца, а Брижит одинокая вдова, которая живет со своей тетей. Игра Шарлотт просто восхитительна и не оставляет сомнений в том, что ее роль невероятно прочувствована, поэтому ее прекраснейшей героине невозможно не сопереживать. Что же касается Пита, то дело вот в чем: когда он действительно играет, то играет он самого себя. Те же крупные планы выдержаны безупречно, все костюмы очень идут ему, и как раз в этом-то и есть Пит Доэрти. Я прекрасно понимаю, почему он сыграл в этом фильме. Грустные, а иногда мрачные размышления, этот образ, шляпа это Пит Доэрти. Но в кино-то он молодой француз Октав. Мне отнюдь не показалось, что он смог в полной мере понять своего героя, его Октав выглядит отстраненным, абстрагированным от происходящего и даже от любви Брижит это в лучшем случае, а в худшем он и вовсе был каким-то самовлюбленным и эгоистичным. К тому же, Пит англичанин, и англичанин он до мозга костей, что видно в каждом жесте и манере держаться. Но это мелочи. Главнее всего то, что во второй половине фильма Октав не вызывал у меня никаких более чувств и эмоций, кроме как осуждение и отвращение. Да, поначалу он страдает от измены, смерти отца, потом же встречает Брижит и проникается к ней светлыми чувствами, но все, что он делает потом, когда добивается наконец ее любви, приводит чуть ли не в ярость. Как по мне, то он выглядит как бессовестный мучитель, который, только получив желаемое, мало того, что теряет интерес, но и начинает вести себя таким образом, которому не находится оправданий. Кроме разве что его незрелость и нарциссизм. Сейчас объясню, почему.
Мы видим, что Брижит по-настоящему любит его, в чем он заставил ее признаться и ему, и себе. С его же стороны не прекращаются какие-то неадекватные и мелкие упреки, необъяснимое и демонстративное молчание (сидит как загадочная принцесса, которую посмели обидеть) и действия, причиняющие ей страдания: он уходит, флиртует с другой на ее же глазах и заставляет чувствовать еще больше неуверенности в себе и душевного беспокойства. Она отдалась ему без остатка, а взамен получила все это. Что вообще может быть омерзительнее, чем человек, причинивший боль и заставивший еще при этом чувствовать тебя же свою вину? Ей кажется, что это она недостаточно хороша, недостаточно красива, ведь он сидит и показывает свою скуку, говоря о том, что мог бы сейчас в Париже слушать оперу. (Насколько это вообще нормально?) Иногда мне хотелось, чтобы Брижит просто взяла и его ударила, но эта женщина слишком сильно любит, чтобы обидеть так же, как обижает он ее. И вот когда ее отчаяние достигает своего эпогея, Октав просто уходит. Причем именно в такой момент, когда она более всего нуждалась бы в поддержке: после смерти тети она остается тотально одна. Конечно ей не удается его удержать, ведь удержать того, кому все равно, просто невозможно. В общем, мои сочувствия этой героине были просто бесконечны, ведь Октав стал для нее всем. И как раз в момент осознания этого ему становится некомфортно и неприятно, ведь он не чувствует того же самого. Именно так его Пит показал, именно это создало у меня какое-то темное и неприятное ощущение в конце просмотра.
Возможно, когда-нибудь я пересмотрю это кино и увижу в нем больше, но сейчас думаю именно так. Единственное, что тотально хорошо в игре Доэрти он действительно смог показать именно молодого человека в этом фильме. Он выглядит как двадцатилетний парень, и это учитывая, что самому Питу уже за 30, а его образ жизни далеко не молодит. Вообще, Питер Доэрти талантливый музыкант и человек, у которого очень много в глазах. Поэтому крупные планы с ним просто не могут быть пустыми и плоскими. Но глядя на них, кажется, что это отражение личных переживаний его самого, а не его героя. Когда Пит «включает» Октава, в кадре почти не остается естественности. А ведь ощущение у зрителя искренности происходящего в фильме невероятно важно.
За атмосферу, музыку, работу художников-постановщиков и Шарлотту Генсбур.
«Исповедь сына века» — роман Альфреда де Мюссе. К написанию этого романа Мюссе подтолкнули биографические обстоятельства: в июне 1833 г. на литературном обеде в редакции журнала «Ревю де Де Монд» он познакомился с Авророй Дюдеван, уже приобретшей к этому времени известность под псевдонимом Жорж Санд. Знакомство с писательницей быстро переросло в страстный роман: в декабре 1833 г. Мюссе и Санд вместе отправились в Италию. Там, однако, их отношения осложнились: Мюссе начал изменять Санд, а она нашла поддержку и опору в итальянском враче Пьетро Паджелло. Вернувшись в Париж, Мюссе и Санд вновь соединились, однако очень скоро Мюссе стал устраивать своей возлюбленной скандалы, и в начале марта 1835 г. она бежала от него, тайно покинув Париж. На этом реальная история этого «романа» закончилась; началась история литературная.
В XIX веке связи Мюссе и Санд было посвящено в общей сложности четыре прозаических произведения: «Исповедь сына века», появившаяся в продаже в начале февраля 1836 г. (второе, исправленное издание вышло в 1840 г.), а также романы Ж. Санд «Она и он», брата Альфреда де Мюссе — Поля де Мюссе «Он и она» и Луизы Коле «Он» (все три романа опубликованы в 1859 г., уже после смерти А. де Мюссе); кроме того, о своих отношениях с Мюссе Санд рассказала в первом из «Писем путешественника» (1834 г.). Авторов романов, последовавших за «Исповедью сына века», интересовал прежде всего вопрос об ответственности «его» или «ее» за печальный финал любовной истории: по мнению Санд, виноват был «он», по мнению Поля де Мюссе и Луизы Коле — «она».
Сам Альфред де Мюссе подходил к делу иначе. Во-первых, он тщательно избегал буквального перенесения фактов своей биографии в роман, который причислял к произведениям, «отнюдь не таким правдивым, как мемуары, но и не таким лживым, как романы», произведениям, в которых читатель «тщетно ищет следы реальности, ежеминутно от него ускользающей» (из письма Ференцу Листу от 26 июня 1836 г.). Во-вторых, во время работы над романом Мюссе был склонен винить в случившемся прежде всего самого себя. Еще 30 апреля 1834 г., сообщая Санд о своем намерении описать их историю в романе, он признавался: «Я хочу воздвигнуть тебе алтарь, пусть даже на собственных костях». В самом деле, героиня романа Бригитта Пирсон — существо почти идеальное; всю вину за несчастья этой женщины автор романа возлагает на не сумевшего понять ее Октава де Т. — героя автобиографического. Впрочем, то обстоятельство, что в романе Мюссе показал в самом выгодном свете свою возлюбленную (которой и в лирике этого периода, и в разговорах с близкими друзьями предъявлял множество упреков), — не самое важное отличие романа Мюссе «Исповедь сына века» от произведений тех, кто описывал его любовную историю впоследствии. Важнее другое: по собственному признанию, Мюссе хотел запечатлеть в «Исповеди...» всё то возвышенное, что было в его отношениях с Жорж Санд, хотел, чтобы их «роман» вошел в историю наравне с «романами» Ромео и Джульетты или Элоизы и Абеляра. В чувстве, связывавшем его с Жорж Санд, Мюссе видел не только плотское вожделение, но и взаимное влечение двух высших умов, Любовь с большой буквы, призванную стать новой религией и спасти если не мир, то, по крайней мере, самих любовников. Целительного действия он ждал и от той книги, над которой работал; он писал Жорж Санд, что, рассказав «их историю», надеется «исцелиться». Таким образом, «Исповедь сына века» Мюссе была задумана как книга глубоко личная, как род лирической исповеди, призванной выполнить терапевтическую функцию. В отличие от многих своих современников, автор не пытался найти спасение ни в традиционных (католицизм), ни в новых (сен-симонизм) формах религии, и литература оставалась для него едва ли не единственным источником утешения.
Рассказом о своем частном, личном переживании Мюссе не ограничился; он раздвинул рамки любовного романа и поставил житейскую историю в широкий общественно-политический контекст. Он предпослал рассказу о несчастной любви Октава де Т. к разным женщинам главу, объясняющую, какие исторические и социальные причины обусловили появление на свет во Франции «пылкого, болезненного, нервного поколения», осужденного властями «на бездействие, праздность и скуку», утратившего нравственные ориентиры и предавшегося «отрицанию всего земного и всего небесного». Состояние это Мюссе назвал «болезнью века», а источники болезни усмотрел в двух событиях французской истории — «1793 и 1814 годах»,тоестьТеррореи поражении Наполеона, после которого «власти божеские и человеческие были восстановлены, но вера в них исчезла навсегда». Герой романа болен именно этой болезнью (иначе называемой разочарованием в жизни), и все его нравственные изъяны — недоверчивость, непостоянство, цинизм, неспособность быть счастливым — изображены Мюссе не столько как индивидуальные свойства данного персонажа, сколько как «чудовищная нравственная болезнь» целого поколения.
Мюссе был далеко не первым, кто уловил и описал симптомы этой болезни (до него о ней писали Шатобриан и Байрон), да и сам он изобразил человеческий тип, близкий Октаву де Т., в своих предыдущих произведениях (поэме «Ролла» и пьесе «Прихоти Марианны»). Однако «Исповедь сына века» уникальна сочетанием исключительной искренности автобиографических признаний («обилие казни над собой», по выражению Аполлона Григорьева) с настойчивым стремлением обосновать личные драмы и духовные «болезни» общественно-историческими обстоятельствами: несмотря на выспренно-афористический тон «преамбулы» к роману, события, упоминаемые в ней, совершенно конкретны, причем Мюссе воссоздает здесь умонастроение не своего собственного поколения в узком смысле слова (сам он родился в 1810 г. и не мог ощущать падение Наполеона и «скуку» эпохи Реставрации как личные несчастья), но всей французской либеральной молодежи пост-Наполеоновской эпохи. Наличие исторического фона отличает «Исповедь», например, от романа Б. Констана «Адольф», с которым его обоснованно сравнивали первые читатели.
В России «репликой» на «Исповедь сына века» стал роман Лермонтова «Герой нашего времени» (первоначальный вариант названия был еще ближе к Мюссе: «Один из героев нашего века»); к Мюссе, по-видимому, восходит и обсуждаемая Лермонтовым в предисловии тема «болезни» поколения; однако Лермонтов гораздо более скептически, чем Мюссе, оценивает шансы «сыновей века» на исцеление: повествователь французского романа надеется, что, если он даже не сумеет переубедить своих «больных» современников, то, по крайней мере, «излечится сам и, как лисица, попавшая в западню, отгрызет прищемленную лапу», — Лермонтов же таких иллюзий не питает: «Будет и того, что болезнь указана, а как ее излечить, — это уж Бог знает!».
Первый русский перевод опубликован в 1871 г. С 1952 г. роман печатается в переводе Д. Лившиц и К. Ксаниной.
С течением времени две первые главы «Исповеди сына века» Мюссе в определенном смысле отделились от текста самого романа; их лучше помнили и чаше цитировали уже в XIX веке (например, в статье А А. Григорьева «Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина. Статья вторая. Романтизм» 1859 г.); так же обстоит дело и в наши дни (французский учебник по истории литературы XIX века анализирует главы о «потерянном поколении» отдельно от любовного сюжета.
Мюссе (1810-1857) намного опережал своих соратников-романтиков и делал их творчество объектом гротеска. Пишет стихи с усеченной рифмой. Литературно-эстетическая программа французских романтиков во главе с Гюго, отвергавшая реакционный политический строй и устаревшие литературные формы, послужила основой дальнейшего творчества Мюссе.
- 1829 г - “Сказки об Испании и Италии”
- 1836 г. - “Исповедь сына века”
В романе Мюссе "Исповедь сына века" отражена французская действительность 20-30-х годов 19 века, показана безысходность судеб молодого поколения Франции, выражена светлая надежда, что в будущем человечество обретёт покой и счастье. "Чтобы написать историю своей жизни, надо сначала прожить эту жизнь, поэтому я пишу не о себе" - вступление.
Счастливы те, кому удалось избежать духа времени! Счастливы те, которые перешли через пропасть, глядя в небо!
Борьба души и тела - это борьба романтизма и реализма, столкновение чувства и разума. Автор как бы стремится своим рассказом излечиться от "чудовищной нравственной болезни", болезни века, поразившей его современников после революции 1793 г. и разгрома наполеоновской армии в 1814 г. Для сынов империи и внуков революции исчезло прошлое, "им оставалось только настоящее, дух века, ангел сумерек - промежуток между ночью и днем". Исчезла вера во власть божественную и человеческую, жизнь общества стала бесцветна и ничтожна, величайшее лицемерие господствовало в нравах, а молодежь, обреченную на бездействие, праздность и скуку, охватило разочарование и чувство безнадежности. В центре повествования - молодой юноша Октав, типичный представитель своего поколения, поколения больного, изнеженного, состарившегося раньше времени: “…встревоженные матери произвели на свет пылкое, болезненное, нервное поколение. Тысячи мальчиков хмуро смотрели друг на друга, пробуя свои хилые мускулы”. При этом внимание читателей акцентируется не столько на жизни героев, сколько на их размышлениях о себе и о своем веке. Роман Мюссе полностью написан от первого лица, что по существу является исповедью Октава.
Жизнь для тела, которое тоже омертвело из-за “болезни века”, - это лишь удовлетворение личных потребностей, так как для тела давно нет уже никаких высоких идей; жизнь - ничто, всего лишь поток времени с влияющими, так или иначе, на этот поток событиями: “Человек находится на земле, чтобы удовлетворять свои потребности. У него есть большее или меньшее количество кружочков желтого или белого металла, которые дают ему право на большее или меньшее уважение”.
Роман биографический. В Октаве современники узнавали самого Альфреда де Мюссе, с его опытом разочарований и публичных скандалов. Что же касается Бригитты Пирсон, возлюбленной Октава, то она лишь отдалённо напоминала Жорж Санд. В целом же, история Октава - это достоверный рассказ об отношениях самого автора с его возлюбленной Жорж Санд. Например, читая роман, можно заметить, что поездка Октава за границу, вплоть до мелких деталей (чашка с чаем, по которой герой Мюссе узнаёт, что его возлюбленная была с другим мужчиной), действительно восходила к “венецианской драме” Мюссе.
- 1 часть - портрет эпохи. Почему от человека требуется лицемерие, почему он не может реализоваться в эпоху реставрации (теоретическая). 2 часть - история угасающей власти. Теория разочарования вызванной французской историей. Католицизм, абсолютизм, аристократизм - устаревшие понятия.1803 - начало террора; 1814 начала реставрации.
- 30е годы - июльская монархия.
Поколение выросшее при реставрации вынужденно дышать отравленным воздухом угасших ценностей.(26 лет, человек проживший сто лет, когда описывает болезнь.) Философия, доводящая до самоубийства. Болезнь века - человек разделим на душевное и телесное. Болезнь безверия. Язык цвета - основное выражение чернотой. Гедонизм - под всем властвует наслаждение. Душу спасать поздно. Погибшая вера. Конечность бытия - смерть. Человек, брошенный в океан - исчезнувший человек. Смерть - вода, жизнь-огонь. Здесь все мифологично, океан - небытие.
“Болезнь века” - это преждевременная старость души, полное разочарование в жизни и в собственных силах, это недуг, которым чаще всего болели молодые люди, юноши. Тема “болезни века”, которая, как говорил Пушкин, стала бедой всего романтического поколения, начинает робко появляться в произведениях зарубежных и русских писателей на рубеже XVIII-XIX вв. Однако постепенно она приобретает размах, и уже практически все русские и зарубежные писатели начала XIX века, так или иначе, обращаются к данной теме. Такой неподдельный интерес писателей к молодому поколению и его будущему приводит к тому, что уже к 1830-м годам и европейские, и русские романтики ясно осознают “болезнь века” как социально-историческое явление.
“Насмехаться над славой, религией, любовью, над всем в мире - это большое утешение для тех, кто не знает, что делать: тем самым они насмехаются над самими собою и, поучая себя, в то же время находят себе оправдание - принцип романтиков (именно рубеж 18-19 веков).
Внешнего сюжета почти нет, внутренний - это угасание страсти двух главных героев - Бригитты и Октава. По мнению Октава, любовь делает человека незащищенным и слабым. «Любви не существует, совершенства не существует, берите от любви то, что трезвый человек берет от вина…», «Нет ничего истинного, кроме распутства, испорченности и лицемерия». Не существует и дружбы: “Между людьми существуют известные узы. Дружба, например, состоит в том, чтобы давать взаймы деньги, но нам редко случается иметь друзей, которых бы мы любили для этого достаточно сильно. Родство служит для получения наследства. Единственное наслаждение уму доставляет тщеславие”, - пишет Октав.
Но на протяжении романа герой меняется. Он отпускает свою возлюбленную, потому что понимает, что с ним она не будет счастливой.
Цивилизация - природа.
Нынешний век превратил наслаждение в проституцию. "Вот людское счастье, вот труп любви". Сын века - сын человечества, сердце сынов человечества исполнено зла. Октав полюбил Бригитту, Пирсон стал противоречить самому себе. Сомнение порождает лавину зла. Злой ум который подгибает под себя еще не полностью злое сердце. Маленькое распятие из черного дерева. Внезапно он испытывает глубокое раскаяние и мысленно возвращается к Богу. Черная этика - мир виноват в моих бедах. Раздвоенность аналитического человека - то, что он хочет, и то что он делает.
Непостоянный, переменчивый и сам страдающий от своего непостоянства, О. является прямым наследником героев Шатобриана (Рене) и Бенжамена Констана (Адольф), чью психологию Шатобриан обозначал понятием "смутности страстей". Наделенный сильными чувствами, он не в состоянии зафиксировать их и на протяжении романа постоянно показан мятущимся; каждый его шаг совершается по мгновенному порыву и может быть отменен в следующий момент. Даже финальное его обращение к Богу мотивировано не столько внутренней духовной работой, сколько случайным, в сущности, впечатлением от креста, увиденного им на груди спящей.
У Мюссе в «Исповеди сына века»: разочарование современника во времени. «Черное» в этом романе-лицемерия, современники стремятся уничтожить любовь, религию, народную энергию (красное) - это и есть характеристика времени Жюльена. Жюльен Сорель - часть той колоссальной человеческой энергии, что была высвобождена 1793 годом и войнами Наполеона. Но он опоздал родиться и существует в условиях безвременья: при Наполеоне Жюльен Сорель мог бы стать генералом, даже пэром Франции, ныне предел его мечтаний - черная сутана. Проблема времени - сынов века.
Романтический герой романа «Исповедь сына века» (1836), сам заражен «болезнью века», т. е. разочарованием, неверием. Рисуя историческую эпоху конца XVIII - начала XIX в., Мюссе видит лишь негативные последствия революционных сдвигов: свобода, завоеванная XIX веком, для Мюссе оказывается прежде всего свободой от идеалов. Для героя романа, юноши Октава, настоящее не имеет, смысла, оно как бы ассоциируется с «пустотой». Это значит - жизнь без смысла, без надежды на будущее. Раз настоящее - пустота, то и герой не занят никаким практическим делом. Октав сосредоточен исключительно на себе и на своих чувствах, на отношениях с возлюбленными. «Исповедь сына века» начинается с того, что Октав познает разочарование в любви и в дружбе. Все состояния Октава рисуются болезненными, герой крайне эмоционален. Ведомый по жизни другом Деженэ, Октав проходит своеобразную школу воспитания. Изведав все удовольствия, "все радости бытия, превратив свою жизнь в череду наслаждений, он приходит к выводу, что его душевные силы растрачены попусту, и он пытается найти пути к нравственному возрождению. Так начинается «вторая жизнь» героя. Удалившись из Парижа в деревню, полюбив честную и способную на глубокие чувства молодую женщину Бригитту Пирсон, Октав стремится избавиться от своих недугов. Но тщетно. Идиллия превращается в трагедию, и герои расстаются навсегда. Роман Исповедь сына века стоит у истоков реалистического психологического романа, хотя и не порывает с традициями романтизма. Его роман - воспоминание о любви, которая принесла главному герою и радость, и страдание. Но Мюссе также не оставляет без внимания обстоятельства и не концентрируется целиком на характерах героев. В названии автор связывает своего героя с определённым временем и определёнными обстоятельствами. Мюссе называет две даты: 1793 и 1814.Октав рассказывает об изменении своих отношений с любимой женщиной и говорит о себе: «Во мне почти всегда была два человека:один смеялся, другой плакал.»Мюссе отмечает не только раздвоенность не только раздвоенность личности, но её опустошённость, когда возможны либо смех либо слёзы.
Роман Мюссе расширяет сферу исследования, приближаясь к реалистическому изучению обстоятельств, но всё же основным содержанием его остаётся чувство любви изолированного от общества и развращенного обществом человека. Это своеобразный роман воспитания любовью. Необычен он сам потому,что жизнь чувства определяет его поступки, а современное общество внушает ему самое живейшее отвращение.
“Болезнь века” – это преждевременная старость души, полное разочарование в жизни и в собственных силах, это недуг, которым чаще всего болели молодые люди, юноши. Неподдельный интерес писателей к молодому поколению и его будущему приводит к тому, что уже к 1830-м годам и европейские, и русские романтики ясно осознают “болезнь века” как социально-историческое явление .
12. «Жан Сбогар» Ш. Нодье: сюжет, герой, лиризация и драматизация
Образ героя из высшего общества, на поверку оказывающегося жестоким разбойником, идеологом бунта против самых его (общества) основ. Это не двойничество в гофмановском варианте – раздвоение сознания героя – но едва совместимые грани жизни цельной, загадочной личности, которая раздваивается уже в сознании героини. В глазах своей возлюбленной, Антонии де Монлион, герой отдельно существует как благородный Лотарио, венецианский вельможа, и Жан Сбогар, запятнанный кровавыми убийствами, виновник гибели ее сестры. Такое разделение амплуа дает Нодье возможность соединить светскую повесть с разбойничьей, а благородного героя показать в адском обличье. Получается, что героиня одновременно страстно любит венецианского знакомого и ужасается свирепого главаря, не догадываясь об их тождестве даже в разбойничьем замке, где Сбогар находится с ней почти неотлучно, но не снимая черной маски. Убийственную для нее правду (в прямом смысле, ибо сердце Антонии не выдерживает открытия) она узнает лишь на последней странице романа – в мгновение, когда разбойников ведут на эшафот.
Убеждения Жана Сбогара представляют собой своеобразное преломление руссоизма. Восставая против мира цивилизации, герой апеллирует к морали естественного человека и ценностям патриархального мира. При этом Жан Сбогар – княжеского происхождения, но несправедливо обиженный людьми, отнявшими у него достояние.
Сбогар любит Антонию как свой идеал, как свою святыню – чистой, целомудренной любовью. Разбойник и злодей для всех, он к ней обращен лучшей стороной своей души, оберегая ее, подобно ангелу хранителю, от всех возможных опасностей, чем сильно напоминает корсара Конрада из поэмы Байрона. До встречи в венецианском салоне он никогда не показывается перед нею открыто, появляясь то издали как бедный морлакский певец, то под видом армянского монаха с закрытым капюшоном лицом, то он любуется ею, когда героиня забывается сном в роще, и можно подумать, что ей лишь почудились тень и голоса. Характерно, что все невольные встречи происходят на природе – в родной стихии Жана Сбогара, где он получает над героиней полную власть (музыкальным лейтмотивом Сбогара является народная песня: "Горе тебе, если ты растешь в тех лесах, где властвует Жан Сбогар!") С другой стороны, благодаря этим таинственным полувстречам сама фигура Сбогара делается в сознании Антонии призрачной, и затем является в кошмарных сновидениях. В финале Сбогар осмеливается неотлучно находиться при возлюбленной лишь когда у той мутится сознание, и она уже разговаривает с разбойником как со своей грезой – о Лотарио. Таким образом, антитеза Лотарио – Сбогара усиливается разведением их по планам яви и сна.
Во сне центральный мотив убийства (сестра Антонии гибнет от шальной пули при разбойном нападении шайки Сбогара), разбойничий сюжет необходимо сопровождается с погружением в природную стихию и в народно-фольклорную атмосферу (у Нодье появлению Сбогара предшествует пространный очерк о природе горного края, а затем пляска крестьян с народными песнями). Избушка в лесу – традиционное фольклорное разбойное жилище.
Религиозность героя Нодье весьма своеобразна. Настаивая на своем неверии, Сбогар тем не менее клянется, что Антония – его "супруга перед Богом", в любви к которой он видит "победу над вечностью". Подобное совмещение богоборчества и мистических откровений, бунта и мольбы, проклятий и надежды на прощение типично для романтического героя.
У Нодье имеет место специфическое богоборчество – бунт, от которого мучительно страдает сам герой, расценивающий его как несчастье, закрывающее путь к блаженству (и прежде всего – вечному блаженству с возлюбленной, поскольку ее чистой душе будет уготовано спасение).
Наконец, сюжетообразующим мотивом романа Нодье становится убийственность любви демонического героя. "Знаете ли вы, что я люблю ее и что моя любовь смертоносна?"– так звучит первое любовное признание Лотарио. И действительно, при стечении роковых обстоятельств гибнет сестра героини, а затем сходит с ума и умирает она сама.
Умолчание о прошлом героев не позволяет до конца разгадать их характер. Отсутствие предыстории дополняется неопределенностью возраста и обманчивой молодостью лица.
