Зинаида Юрьевна Курбатова по профессии художник-иллюстратор, работает на российском телевидении. Зинаида Курбатова - создатель и ведущая "Петербургского патриотического проекта "Стиль жизни", цель которой, говоря шекспировскими словами, восстановить связь времен. В этом смысле Зинаида Юрьевна является прямой наследницей и продолжательницей дела своего дедушки академика Лихачева, хотя сам Дмитрий Сергеевич мечтал о том, чтобы его дети и внуки занимались наукой.
Говорить о близких отстранение очень трудно, еще труднее объективно оценить то, что они сделали, и все-таки что бы вы сказали про Дмитрия Сергеевича?
Разумеется, главное в нем не то, что он был моим дедушкой и даже не то, что он был выдающимся человеком и выдающимся ученым. Главное, что он был не один. За ним и рядом с ним стояли люди, прожившие очень похожую жизнь и сумевшие пронести через все сложности и потери нечто чистое, настоящее и правильное. Я застала еще дедушкиных приятелей и коллег, это были корифеи. Можно только гадать, что они смогли бы сделать, достанься им другое, не столь страшное время. Поколение моих родителей, мое поколение, поколение наших детей уже не дадут таких титанов. Это печально, но это так.
В этом смысле Дмитрий Сергеевич был символом и отражением доставшейся ему эпохи. У него была судьба такая - прямая, как стрела. Конечно, он был человеком тяжелым, порой несправедливым, особенно к самым близким, но у него было четкое осознание того, что он должен сделать. Для своего города, для своей страны, для русской культуры.
Мне по долгу службы часто приходится встречаться с самыми разными людьми, и я до сих пор слышу, что, будь Дмитрий Сергеевич жив, он бы помог... Он действительно очень многим помогал, причем мы об этой его деятельности знали далеко не все, ведь обращались к нему многие и по самым разным вопросам. Начиная с просьб восстановить справедливость, исправить или предупредить какую-нибудь ошибку, поддержать то или иное начинание и кончая тем, что просто просили денег.
И он давал?
Бабушка открывала дверь, не спрашивая кто, в квартире вечно были визитеры. Всегда всех чаем поили, всегда всех кормили.
Вас очень задевает, когда вы читаете про академика Лихачева, скажем так, нелестные вещи?
Я стараюсь относиться к этому философски. Да, случается, что о дедушке пытаются рассказать, а то и напечатать что-то якобы сенсационное, но это нормально. Личность такого уровня инсинуации миновать просто не могут. Высокое дерево качают все ветры, а моськи всегда будут лаять на слонов.
Дмитрия Сергеевича иногда упрекают за то, что он спрятался за древнерусскую литературу.
А что было в то время и в той ситуации делать человеку, не желающему подличать и сохраняющему верность науке и профессии? Только одно: жить "мимо" окружающего безумия и по возможности делать свое дело. Жили, кстати говоря, очень бедно, у меня есть старые снимки дедушка и его друзей. Они сняты с заплатами на коленях, но бедность - это было еще не самое страшное. Был постоянный страх и постоянная ложь, в том числе инсценированные аресты, а в 1942 году дедушку с семьей насильно эвакуировали из Ленинграда, хотя они очень не хотели уезжать, потом долго не давали вернуться, а дедушка был настоящим петербуржцем, для него город был если не всем, то очень многим. Для него ценным было каждое столетнее дерево, каждый дом, каждый оконный проем, каждый булыжник в старой оставшейся мостовой.
А какой район был ему ближе всего?
Наша семья всегда жила на Петроградской стороне. Мой прадедушка был главным инженером Печатного двора, отвечал за всю технику. Они жили в казенной квартире на Ораниенбаумской улице, потом переехали на Лахтинскую, там пережили блокаду, потом уехали оттуда в отдельную квартиру.
Не было желания сходить по этому адресу?
Было. Я нашла телефон этой квартиры, много раз бывала у этого дома, поднималась по этой лестнице, стояла у дверей. Потом я захотела посмотреть, что там внутри, позвонила, объяснила, что я такая-то и такая-то и что здесь жила во время блокады моя семья.
Человек по имени Автандил ответил мне в том смысле, что будут тут всякие проситься, мы вас не пустим...
Зинаида Юрьевна, в свое время много писали, что одна из улиц Петербурга должна носить имя Дмитрия Сергеевича. Это было просто очередным благим пожеланием или за этим что-нибудь стоит?
Есть указ президента, в котором сказано, что нужно присвоить одной из петербургских улиц имя Дмитрия Сергеевича Лихачева.
Какую именно - уже известно?
Тут целая история, причем весьма странная. Дедушкин коллега Борис Федорович Егоров, который возглавляет комиссию Академии наук по наследию Лихачева, предложил назвать в его честь набережную напротив Пушкинского дома. Мне кажется, это было бы и красиво, и логично. Дедушка был против переименований, а эта набережная не имеет названия, а ее расположение говорит само за себя.
Борис Федорович написал обращение к губернатору, письмо подписали Даниил Александрович Гранин, Александр Александрович Фурсенко, Людмила Алексеевна Вербицкая, Михаил Борисович Пиотровский, многие уважаемые люди. Губернатор сказала, что она не против, и передала обращение в топонимическую комиссию, которая должна выбирать, будет ли это набережная или что-то другое.
И что комиссия?
Меня на заседание не пригласили; насколько мне известно, предложение по поводу набережной отклонили. Меня, признаться, удивило, когда мне сказали, что особенно яростно против дедушкиного имени выступал депутат Ковалев. Потом я узнала, что на этой набережной будут что-то строить англичане и французы и что идеей застройки воодушевлены некоторые влиятельные чиновники. Зачем им какой-то Лихачев? Назовем "набережная Европы". Я понимаю, против денег не пойдешь, так что нам можно не суетиться. Что ж, пусть будет набережная Европы, я не против, не самое плохое название.
Но указы президента выполнять все-таки надо.
Надо, и они решили назвать именем Лихачева аллею в Выборгском районе и, возможно, уже назвали. Я очень надеюсь, что господа члены комиссии плохо себе представляют, что за место они выбрали, я в этом районе выросла и знаю, что это такое. Это безымянная дорожка для прогулки с собаками, которую на моей памяти заасфальтировали. Она идет от Институтского проспекта до улицы Орбели, с одной стороны там Серебряный пруд, с другой - зеленый массив. Ни одного дома там нет, это охранная зона, строить там ничего не будут, соответственно нет и никогда не будет адреса "Петербург, улица академика Лихачева, дом один". В некотором смысле это довольно-таки оскорбительно, лучше уж вообще ничего не называть.
Мне, во всяком случае, не хотелось бы, чтоб эта собачья дорожка носила имя дедушки. Странно это как-то, странно и обидно. Точно так же странно и обидно, что нет никакого музея, хотя мы абсолютно все дедушкины вещи отдали.
А что случилось с вещами?
С вещами вышло так. Нам казалось логичным, чтобы все вещи и библиотека остались в Пушкинском доме. Дедушка там проработал более 60 лет, руководил отделом, его научные труды хорошо известны. Более того, Пушкинский дом обязан дедушке весьма многим. К примеру, когда приехал принц Чарльз и предложил дать деньги на факсимильное издание пушкинских рукописей, он это сделал лишь потому, что знал дедушку.
Но когда мы предложили передать библиотеку и вещи Пушкинскому дому, нам объяснили, цитирую по памяти: "Библиотека вашего дедушки неинтересна, там нет интересных книг, а вещи нам ставить некуда. В крайнем случае мы можем взять только стол".
Я очень хорошо помню этот разговор. Вели мы его вместе с двоюродной сестрой. Она разговаривала, я слушала, сняв трубку параллельного телефона.
После этого мы решили, что библиотеку мы просто отдадим дедушкиным ученикам. Без всяких актов. Что и сделали, теперь все дедушкины книги по специальности оказались в Пушкинском доме, куда их не брали. Если честно, это очень обидно, особенно с учетом того, что примерно в то же время Пушкинский дом на спонсорские деньги приобрел библиотеку одного фольклориста. Ничего не могу сказать, он достойный ученый, но все-таки не Дмитрий Сергеевич!
Не понимаю, почему ту библиотеку купили, а дедушкину даже как подарок принять отказались. В Пушкинском доме вещам Дмитрия Сергеевича не нашлось места. Правда, там на втором этаже есть кабинет, который дедушка получил, став председателем Советского фонда культуры. Кабинет закрыт на замок, там ничего нет.
Я правильно поняла, что вещи Дмитрия Сергеевича все-таки куда-то переданы?
В Музей истории города. Оттуда приехали сотрудники, посмотрели, сказали, что все замечательно, и попросили передать им всего и побольше. Физически вещи отдавала я и отдала все: обстановку кабинета, начиная от ковра и кончая пишущей машинкой и подарками, которые дедушка получал и среди которых были очень забавные, интересные вещи, ордена, мантии. Кстати, оксфордская мантия - единственная в Петербурге. Ахматовская мантия оказалась за пределами Петербурга, и для музея Анны Андреевны мантию шили по мантии моего дедушки.
Это все можно где-то увидеть?
Нет, к сожалению. Сначала нам обещали сделать лихачевскую экспозицию, позже, глядя мне в глаза, объяснили, что ничего не обещали и сделать ничего не могут. Затем я совершенно случайно узнала, что часть вещей оказалась лишней и ее отдали в один народный музей. Я туда приехала, оказалось - правда, им безо всякой описи передали две коробки с вещами Дмитрия Сергеевича. В том числе с частью его дипломов. Эти дипломы были самим дедушкой собраны, вложены в ящик. Я их так в ящике и отдала.
Я не понимаю, как грамотный музейщик может разбивать собрание однородных предметов. Коллекция интересна тогда, когда она целостна. Увидела я там дедушкину кепку, ковер, пластинки, и стало мне очень грустно. Правда, сейчас в Музее истории города была выставка новых поступлений, там был уголок, посвященный дедушке, но я туда не ходила. Было тяжело смотреть на остатки знакомых вещей.
А вам не приходило в голову создать самостоятельный музей?
Нам говорили, что надо было устраивать музей в нашей бывшей квартире на Шверника, но устраивать музей в квартире на окраине города странно - кто туда поедет? И потом как это осуществить технически, ведь в музее должно находиться по меньшей мере три человека - смотритель, администратор и экскурсовод. Кто им стал бы платить? Если человек имеет заслуги перед городом, перед страной, увековечение его памяти не должно быть делом частным.
Впрочем, спасибо правительству за то, что они помогли поставить крест на могиле дедушки и бабушки. В свое время дедушка нарисовал то, что он хотел бы видеть, и это его завещание удалось выполнить. Есть еще мемориальная доска на доме на проспекте Шверника, вот вроде и все.
Расскажите, если можно, про свою бабушку.
Моя бабушка Зинаида Александровна, в честь которой меня и назвали, хоть и приехала из Новороссийска, но стала настоящей петербурженкой. И дело не в том, что она столько лет прожила с дедушкой, она еще до встречи с ним решила стать петербургской женщиной и стала. В частности, сумела самостоятельно и довольно быстро избавиться от южного говора. Бабушка говорила абсолютно правильно, вы бы никогда в ней не узнали уроженку юга.
Русский язык следовало бы выучить многим из нынешней, как теперь говорят, элиты, но давайте вернемся к Зинаиде Александровне. Чем она занималась?
Бабушка, как шутили у нас в семье, служила дедушке. Она жила дедушкиными интересами, все делала для него, для того, чтобы ему было комфортно, вникала во все его проблемы, во все его замыслы. Это вообще тема для отдельного разговора. О том, как женщина может с достойным мужчиной прожить всю жизнь. У них был очень счастливый брак, что встречается довольно-таки редко. Они до последних дней друг друга так любили, так ревновали... Наблюдать все это было очень трогательно. Они были очень дружной парой, вместе переживали и хорошее, и плохое. Страшным ударом для них стала смерть моей мамы - Веры Дмитриевны... Бабушка каждый день плакала, а я приходила из школы, мне нужно было затыкать уши и делать уроки.
Ужасно, когда родители хоронят собственного ребенка, но для дедушки дополнительным ударом стало крушение его научных надежд. Мама была блестящим ученым, занималась византийской миниатюрой.
Она очень рано защитила кандидатскую диссертацию, потом докторскую, преподавала в Академии художеств, дедушка вместе с ней написал несколько работ. Мама была его научным продолжением, которое, к несчастью, не состоялось. Когда судьба отводит человеку очень мало времени, он часто успевает сделать очень много, больше тех, кому можно не спешить. Иногда мне кажется, что мама чувствовала, что скоро уйдет, и очень спешила, ей хотелось все успеть и все пережить. Она увлекалась спортом, мы всюду ездили, все смотрели, маме нравилось принимать гостей, красиво одеваться.
Мама попала под машину 10 сентября 1981 года. Моя дочка родилась тоже 10 сентября, только 1987 года. Естественно, я ее назвала в честь мамы Верой. Сейчас Вера поступает в университет, и я надеюсь, что поступит.
А кем она хочет стать?
Журналисткой, но я не уверена, что это правильно. Впрочем, родители часто не желают для своих детей профессию, которую выбрали для себя. Я стараюсь на дочь не давить, но мне бы хотелось, чтобы исполнились дедушкины мечты и Вера продолжила семейную традицию и занялась наукой. Тем более у нас сохранилась мамина библиотека.
Я написала о дедушке, а сейчас хочу рассказать обо всем, что я помню. О том, какая у нас была семья, какие гости приходили, как разговаривали, что думали. Да и мой собственный опыт уже имеет историческую ценность. Школа, пионерская организация, коричневые платья с черными передниками, пионервожатая, которая заставляла доносить, вступление в комсомол обязательное, потому что иначе не поступишь в институт, строительные отряды. Наши дети этого уже не знают...
Была одна жизнь, началась другая, и это чувствуется абсолютно во всем. Взять хотя бы любимое мое Комарове. Был поселок, в котором сохранялись черты еще дореволюционного прошлого, там жили представители академического, научного мира. Другого мира, теперь уже ушедшего. Надо было видеть, как они разговаривают, как раскланиваются друг с другом на нашей Курортной улице, какие у них были журфиксы, какие праздники для детей. Это все ушло в прошлое, прежние обитатели этих мест умерли, многие их потомки были вынуждены продать дачи, потому что жизнь сейчас, мягко говоря, дорогая. Зато в Комарове устремились люди, у которых есть деньги и которым кажется, что, поселившись в этом месте, они станут значительнее, что ли.... А в этом месте нет ничего особенного: природа бедная, вода холодная и грязная, лес не изобилует ягодами и грибами. Уникальность Комарова была в людях, а люди теперь там другие. Оазис былого исчез, появилось садоводство.
Когда я приезжаю туда и встречаю кого-то из прежней жизни, мы друг к другу бросаемся, словно мы эмигранты русские где-нибудь в Берлине или в Сиднее.
Вам от этого очень грустно?
Вообще-то сожалеть не стоит ни о чем. Ушло одно, началось другое. То же Комарове... Я не хочу там жить, пусть у меня в памяти останется то, что было, но теперь у меня другая жизнь, так что я не могу сказать, что мне не повезло, что я о чем-то жалею. Я благодарна жизни даже за те трагические ситуации, в которых оказывалась. И дело даже не в том (простите за расхожую мысль), что в бедах становишься сильнее, они помогают оценить то хорошее, что у тебя было и есть. Люди благополучные очень часто капризны и беспомощны, когда что-то плохо.
Последний вопрос. Расскажите о "Петербургском патриотическом проекте". Откуда такое название?
Сначала мне хотелось пойти еще дальше и назвать "Петербургский шовинистический проект". Я себя считаю петербурженкой и могу сказать, что это своего рода национальность. Мы отличаемся и от москвичей, и от тех, кто родился или во Владивостоке, или в Костроме, упаси Бог их обидеть.
Тем, кто читает мемуары, знакомы выражения типа "госпожа N выглядела, как настоящая петербургская дама", "у госпожи М была походка петербургской дамы", "госпожа L одевалась, как петербургская дама".
Меня заинтересовало, что это значит, почему петербурженок узнавали на улицах Парижа или Брюсселя даже в 50-х и 60-х годах. Что это за походка у них была, что за манера себя держать и одеваться?
Какие-то вещи я знала, какие-то узнавала у специалистов или находила в книгах. Недавно пришлось выяснять, сколько мундиров было у гвардейского офицера во второй половине теперь уже позапрошлого века.
И сколько же?
Шесть. А если говорить о самой передаче, то идея возникла давно, хотя удалось мне ее реализовать лишь прошлой осенью. Я работаю в программе "Вести из Петербурга", каждый день снимаю сюжеты, времени на творчество остается очень мало, а такая программа требует отдельной подготовки. Впрочем, оно того стоит. Далеко не все интересуются политикой изобразительным искусством, экономикой, но то, как люди одевались, что они ели, что пили, как кавалеры ухаживали за барышнями, это всегда интересно. Любому человеку.
Но сейчас об этом сказано и написано довольно много...
И все равно тема не охвачена. На первый взгляд литературы по этикету и впрямь хватает, даже журнал специальный есть, впрочем, на мой взгляд, довольно-таки пустой. Там объясняют очевидные вещи вроде того, что, беседуя с человеком, нужно затрагивать темы, которые ему интересны, и не ставить его в неловкое положение, задавая неприятные ему вопросы. А вот о том, как следует себя вести, если ты претендуешь на звание петербуржца, еще никто не говорил. Время сейчас какое-то мутное, представления обо всем сместились, а мы и не заметили.
Моей дочке на день рождения, а было ей лет десять или двенадцать, одноклассник подарил золотую цепочку. Наши бабушки и дедушки считали, что незамужняя девушка не может носить золото. Это было неприлично. Мне это объясняли, а сейчас можно надеть все, лишь бы выглядело подороже. Вот тогда будет хорошо, "стильно".
Другой пример. Монтажер у меня на работе недоумевал: неужели дочери императора одевались скромно и работали в госпитале? Его можно понять: попробуйте представить нынешних политиков, отправляющих своих дочерей ухаживать за ранеными на чеченской войне. В голову не придет никому.
Вы случайно не монархистка?
Нет, я не монархистка, но в том времени было очень много достойного. Мы не можем вернуться назад, но есть вещи, которые нужно помнить.
Беседовала Вера Камша
Мы о Дмитрии Сергеевиче Лихачеве. Журналист Зинаида Курбатова, внучка филолога и просветителя, по нашей просьбе откровенно рассказала о наследстве и наследии деда и том, почему ее попытка создать музей академика пока не увенчалась успехом.
Есть расхожая фраза о том, что история не терпит сослагательного наклонения. Но как часто, когда мы в отчаянии от того, что не в силах изменить ход событий, говорим себе: «Вот если бы…». Так и я могу начать грустную историю о наследии моего дедушки Дмитрия Лихачева. Вот если бы была жива моя мама, Вера Лихачева, любимая дочь академика, профессор Академии художеств, - все тогда сложилось бы не так. Может быть, и дед так думал. Ведь он надеялся, что дочь Вера станет продолжательницей его дела, ей он доверял, вместе они писали статьи, он говорил с гордостью: «У Веры мой характер. Она боец». Но Вера Дмитриевна Лихачева погибла в автокатастрофе 10 сентября 1981 года. Я в последний раз видела маму за завтраком, прежде чем отправиться в школу. Дедушке после ее смерти суждено будет прожить еще долгих восемнадцать лет. Это будут яркие годы: начнется перестройка, опубликуют запрещенные ранее книги, дед придумает и создаст Фонд культуры, привлечет для работы в нем «первую леди СССР» Раису Горбачеву, Фонд сделает много блистательного и важного. Дед наконец издаст свои «Воспоминания», которые нельзя было публиковать в советское время. Он напишет воспоминания и о любимой дочери, спрячет их подальше, зароет в книги на даче. В самый дальний угол. Чтобы не нашли и не уничтожили люди, которые не любили Веру. На этой тетрадке он напишет: «Зине и ее детям». То есть эту тетрадь должна была бы найти я, но получилось все иначе. Получилось горько и несправедливо. А кто обещал, что все должно быть справедливо?
Дедушке после смерти дочери, моей мамы, суждено будет прожить еще долгих восемнадцать лет
Итак, по порядку. Мы жили все вместе - дедушка, бабушка и семьи двух его дочерей - в квартире на площади Мужества, обычный кирпичный дом, но квартира большая. Дед любил окраины: зеленые парки, серебряные пруды… Когда дедушка умер, в квартире осталась совсем больная бабушка, Зинаида Александровна. Это был очень тяжелый период. Вскоре в доме появился некто Александр Кобак, который предложил бабушке подписать бумагу, что она согласна с образованием Фонда имени Лихачева. 92-летняя бабушка поставила свою подпись, не вполне понимая, впрочем, к чему и зачем этот Фонд, - ей было все равно. Ее Мити уже не было в живых, и она хотела быстрее с ним соединиться. В это же время неизлечимо заболела моя тетя Людмила Лихачева, вторая дочка дедушки и бабушки. Получилось так, что бабушка и тетя умерли практически одновременно: бабушка не хотела жить без любимого мужа, через три месяца после нее скончалась и Людмила. На Комаровском кладбище теперь был уже целый некрополь семьи Лихачевых. Ни о каких распоряжениях дедушки относительно наследия я не знала. Выяснилось, что архив он завещал Пушкинскому Дому, а все содержимое квартиры, все ценности, которых, конечно, было немного, и авторские права - дочери Людмиле. Архивы в Пушкинский Дом отдали при жизни бабушки. Людмила уничтожила часть дневников дедушки, цензурировала некоторые записи о семье. Это было началом несчастий, связанных с архивами. Когда об этом узнал профессор Гелиан Прохоров, дедушкин ученик, он вскрикнул: «Да как можно уничтожать записи Лихачева!» Но было уже поздно.
В результате цепочки смертей единственной наследницей стала дочь Людмилы, моя кузина, носящая имя Вера. С 1982 года она жила за границей. И живет там по сей день. Дачу в Комарово она сразу же продала. Небольшая часть книг попала в библиотеку поселка благодаря краеведу Ирине Снеговой. В этих книгах она нашла и коричневую тетрадку, воспоминания дедушки о моей маме. Я очень благодарна Ирине за то, что эти воспоминания, эту тетрадь, она отдала мне. Книги по специальности я передала в Пушкинский Дом: несколько месяцев сотрудники приходили в мою квартиру, разбирали, отбирали то, что им нужно. Наконец пришел день вывозить все эти тома вместе с огромным дедушкиным книжным шкафом. Помогал мне Гелиан Михайлович Прохоров. Теперь книги находятся в отделе, которым дед руководил много десятилетий. Мы договорились с кузиной, и все раритеты, всю обстановку кабинета отдали в Музей истории города, директор которого Борис Аракчеев на словах обещал устроить отдельную экспозицию или даже кабинет Лихачева. Ни экспозиции, ни кабинета нет. В ответ на все мои вопросы мне отвечали: «Вы не наследник». Я пыталась сподвигнуть кузину на общение с музейщиками, на то, чтобы выставить требования, контролировать. Тщетно. Из Манчестера все видится иначе. Теперь переданные нами вещи Дмитрия Сергеевича находятся в разных фондах. И Музей истории города не собирается ничего менять. Уже несколько лет я пишу письма в разные инстанции, прошу сильных мира сего о музее Лихачева. Недавно Комитет по культуре города ответил мне письмом, в котором сказано: «Создание музея Лихачева не представляется возможным». И объяснено, что такое решение принималось коллегиально, вместе с сотрудниками Фонда Лихачева и сотрудниками Пушкинского Дома. Были ли действительно музейщики и кураторы на совещании, где приняли такое решение, мне не известно.
28 ноября 2016 года, в день рождения деда, губернатор Георгий Полтавченко сказал, что музей Лихачева будет. Теперь подчиненный ему комитет отказывает в этом. Как-то нелогично. В ответ на письмо исполнительному директору Фонда Лихачева Кобаку пришел ответ: «Фонд Лихачева - общественная организация и музеями не занимается». Так где же логика? Если Фонд Лихачева не занимается музеями, почему же этот Фонд вместе с Комитетом по культуре вынес вердикт, что экспозицию создать нельзя? Я могу только гадать. Причинами такого отношения к памяти великого человека, столь много сделавшего для страны и города, могут быть только лень, равнодушие и спесь. Качества, столь присущие в последние годы моему родному Петербургу. Ну а что касается Фонда Лихачева, секрет тут, видимо, в том, что его руководству не нужна «конкурирующая фирма»: ведь если будет музей, то деньги пойдут туда, мимо Фонда.
Я не музейный работник, но прекрасно понимаю, что современный музей можно сделать и без мемориальных предметов - он может быть виртуальным, основанным на документах и фотографиях. А все семейные фотоальбомы и редкие документы остались у меня.
Сейчас есть уверенность в том, что небольшой музей организуют на Соловках, где дед отбывал заключение в ГУЛАГе. Об этом мы договорились с Игорем Орловым, губернатором Архангельской области. Он человек стремительный, хороший хозяин, быстро принял такое решение. Мы обсуждали и вариант экспозиции в музее Архангельска, но остановились на Соловках. Орлов попросил благословение на музей у Святейшего, и оно было недавно получено. Решили расселить барак за пределами монастыря, который напрямую подчиняется патриарху, и сделать экспозицию там. Бараки косвенно, но связаны с именем деда: в них размещалась детская колония, где молодой зэк Лихачев часто бывал, спасая трудных подростков. Это важная сторона его пребывания в Соловецких лагерях особого назначения, о которой мало известно. Лихачев считал, что детей зэков надо содержать в отдельных бараках, что со взрослыми преступниками они скорее погибнут. На Соловках вполне могли бы проводить и экскурсии о Лихачеве. Показывать, например, «Лихачевский камень»: на нем дедушка с приятелем, племянником знаменитого писателя Короленко, выбили свои фамилии. Чтобы осталась память о них, если погибнут. Дед выжил. Владимира Короленко расстреляли на острове в 1937-м.
Мне странно, что чиновники Петербурга или Фонд Лихачева не считают своим долгом увековечить память о первом почетном гражданине города в новейшей истории. Перечислять, сколько сделано Лихачевым, можно бесконечно. Легче сказать, что деду не удалось защитить. Всю жизнь он боролся против разрушения памятников архитектуры и истории. Его первая статья на эту тему в «Литературной газете» вышла в январе 1955 года. Она была посвящена защите деревянных церквей Русского Севера и каменного Красногорского Богородицкого монастыря близ города Пинега. В прошлом году я была там - руины. Не получилось у него спасти и церковь Спаса на Сенной. Он отправил телеграмму главе города, но тот сказал: «Я эту телеграмму получу завтра». И церковь взорвали - эту историю мне рассказал в свое время покойный академик Александр Панченко. Сама я помню, как в Сестрорецке деду приглянулась изба петровского времени. Он ходил вокруг нее, фотографировал. Послал письмо руководству города о том, что эта изба должна быть объявлена памятником и сносить ее нельзя. Что вы думаете? Снесли через неделю. Сейчас, проезжая мимо, вижу четыре березы, что росли под окнами той избы. Зачем надо было ее уничтожать? Назло. Но добивался дед своего гораздо чаще. Например, все знают гостиницу «Ленинград», ныне «Санкт-Петербург» на набережной Невы - так вот, она должна была быть по изначальному проекту высотной, вертикальной. Лихачев боролся против небоскреба, сражался как лев, и гостиницу сделали горизонтальной. Сегодня я думаю, как хорошо, что деда уже нет в живых: он не пережил бы испорченную «Монбланом» и прочими сооружениями небесную линию Петербурга. К числу спасенных им памятников можно отнести весь Невский проспект, который хотели изуродовать, сделав абсолютно все первые этажи зданий одинаковыми - с витринами из стекла и бетона. Благодаря ему удалось сохранить исторический облик Новгорода, восстановить усадьбу Александра Блока Шахматово, создать музей Пушкина в Захарово, Менделеева в Боблово, сделать музеем-заповедником парк Монрепо под Выборгом. Он отстоял дом Марины Цветаевой в Борисоглебском переулке в Москве, который хотели снести. Это он забил тревогу, когда случился пожар в Библиотеке Академии наук: поехал в Москву и там стучал кулаком в Президиуме РАН. Он протестовал против безумного проекта поворота северных рек, благодаря ему был напечатан, а затем попал на телевидение с лекциями создатель теории этногенеза Лев Гумилев, хотя взгляды их были разными.
Советский, а затем Российский Фонд культуры под его руководством был настоящей боевой организацией: благодаря огромному международному авторитету деда, он возвращал в Россию ценности культуры, занимался восстановлением духовных и культурных связей русского зарубежья с Отечеством, искал молодые таланты по стране, защищал наши великие малые города и музеи русской провинции. Когда на торги аукционного дома «Сотбис» в Лондоне выставили черновую рукопись «Отцов и детей», Лихачев позвонил тогдашнему премьеру СССР Николаю Рыжкову, объяснил, что нужно сделать все, чтобы рукопись оказалась в России. Купили. Этой операцией дед особенно гордился. А вещи Тургенева академик сам перевозил через границу, чтобы вернуть в имение писателя Спасское-Лутовиново. На призыв Дмитрия Сергеевича передавать на родину свои библиотеки и архивы откликнулись многие русские эмигранты, подарившие Фонду культуры самое дорогое - сотни единиц хранения. Сделали они это прежде всего потому, что верили Лихачеву. В течение нескольких лет компания «Де Бирс» по просьбе академика спонсировала программу «Возвращение»: удалось вернуть на родину письма Цветаевой, Бунина, Ремизова, огромный архив Марка Алданова, полные комплекты журналов «Современные записки», «Числа», альманах «Воздушные пути», фотографии с автографами Федора Шаляпина, Анны Павловой, Матильды Кшесинской. Дед подружился с Лидией Борисовной Варсано, очень состоятельной француженкой русского происхождения, и она помогала молодым музыкантам, подопечным программы «Новые имена», среди которых был пианист Денис Мацуев. Когда в начале 1990-х в Пушкинском Доме отключили тепло, Лихачев заявил, что выйдет из Академии наук, если тепло не дадут. Дали.
Дед был настоящий боец, и голос у него был вовсе не тихий, хотя применительно к нему в оборот вошло выражение «тихий голос интеллигента». Это был громкий, даже очень громкий голос. А как можно прожить такую жизнь, столько сделать и быть тихим? Невозможно.
Наверное, делать фильм о близком человеке очень сложно. В чем для вас была главная трудность в работе над сценарием?
Главная трудность была в том, что есть общепринятое представление о Дмитрии Сергеевиче, которое уже принадлежит не мне и не семье, а истории. Существует некий стереотип, что, наверное, даже и неплохо. Я прекрасно понимала, что мой сценарий будет в некотором роде это представление ломать. И наверняка у многих возникнет вопрос, зачем это нужно делать. Но меня занимали два момента. С одной стороны, Дмитрий Сергеевич не был благостным пожилым человеком с тихим голосом - а именно к такому портрету все больше склоняются и многочисленные мемуаристы, и кинематографисты. А он был совершенно другим. Я его хорошо помню с того времени, когда ему было лет 70, даже чуть-чуть раньше. Дмитрий Сергеевич был человеком полным сил, очень резким, достаточно властным и в семейной жизни во многом нелегким. Но если бы он был таким мягким и тихим, как его представляют, думаю, ему бы не удалось столького достичь. Это - одно. Другая причина, по которой я решилась взяться за работу над этим фильмом, - у меня с дедушкой были непростые отношения. Рассказать об этом сложно. Говорят, если тебя мучают какие-то внутренние, психологические проблемы, надо об этом написать или это нарисовать, тогда станет легче. Пожалуй, у меня так и произошло.
Ваш фильм очень искренний. Не страшно открывать душу перед сотнями, тысячами, миллионами людей, которые будут этот фильм смотреть?
Когда мы с мужем, режиссером Максимом Катушкиным, решили делать «Частные хроники», он мне говорил: «Напиши просто, чтобы это был поток сознания. Есть фотографии, семейные документы, кадры хроники. И так же, как ты мне рассказываешь, глядя на экран, - вот это бабушка, вот так она одевалась, такие шляпки носила, это дедушкины братья, - так же просто и рассказывай, с такой же интонацией».
Когда старые пленки отреставрировали, и мы стали их отсматривать, у меня был шок. Я ведь не знала, что там: что-то помнила, что-то - нет, некоторые пленки вообще исчезли безвозвратно… И когда мы стали смотреть, я настолько обрадовалась, что бабушка молодая, дедушкины братья в кадре, есть даже моя няня! Мне всех так приятно было увидеть, и я рассказывала о них Максиму. А он мне объяснял: нужно, чтобы была именно такая интонация - доверительная и очень личная. Фильм без жесткой структуры, сохранивший непосредственность восприятия. Я думаю, что для некоторых зрителей, может быть, не так был интересен сам Дмитрий Сергеевич, как то, что фильм затрагивал семейные темы, которые для всех очень важны. Одна моя коллега после просмотра сказала: «Как интересно, а я вот не знаю, кто у меня прадедушка, не спрашивала у мамы…» У нас, к счастью, был культ семьи, клана, и культивировалось знание того, что делали предки для города, для Петербурга. Хранились старинные фотографии, альбомы, были записаны все имена, отчества. Поэтому стало возможно сделать такой фильм.
Если возвратиться к теме вашего фильма, что для вас было главным в общении с Дмитрием Сергеевичем?
У меня было очень хорошее детство. Ведь детство для каждого человека - это заряд на всю предстоящую жизнь. И тот заряд помогает потом выживать и не сбиваться с курса. Дедушка очень дисциплинировал. Сам он не терял времени, не разбрасывался, постоянно работал. И меня стремился приучать к этому же. В общем, меня приучили работать, быть целеустремленной, что весьма помогает в жизни. И, конечно, с дедушкой было очень интересно. Он - личность особого масштаба, это было понятно мне и тогда.
«Сейчас я бы еще о многом его спросила – как не гнуть спину, не впадать в депрессию, не ныть, как держать удар. Как собирать волю, как правильно себя настраивать»
Знаете, некоторые говорят: «Это был для меня просто дедушка, а не выдающийся ученый, я об этом не думал». У нас в семье было понятно: дедушка у нас - не просто дедушка. В фильме об этом говорится. Более того, Дмитрий Сергеевич прожил такую жизнь и так достойно, что было очень интересно его расспрашивать. К сожалению, в последнее время ему уже было тяжело, и я старалась не отвлекать его разговорами. Тем более что его атаковала масса людей с требованиями, предложениями, они проникали в дом всеми способами, не всегда корректно. В общем, мы старались его не беспокоить, хотя сейчас я бы еще о многом спросила - например, о самодисциплине и о том, как переживать сложные моменты в жизни: профессиональные, общественные. Как не гнуть спину, не впадать в депрессию, не ныть, как держать удар - вот, наверное, что сейчас мне было бы интересно.
В фильме вы говорите, что, когда стали старше, Дмитрий Сергеевич от вас отдалился. Может быть, он хотел подготовить вас к большей самостоятельности?
К этому времени у меня уже не было ощущения, что детство продолжается: моя мама погибла, когда мне было 15 лет. Я думаю, дедушка на меня сердился… У Дмитрия Сергеевича были определенные жесткие представления. Например, он считал, что приличный человек из такой семьи, как наша, должен заниматься наукой. Возможно, он разочаровался, когда я не стала заниматься тем, чем он хотел. Дмитрий Сергеевич был очень скрытным человеком. У него, собственно, и друзей-то не было. А ведь человек прожил достаточно долгую жизнь. Были знакомые, был открытый дом, в который приходили многие, но друзей не было. В своих мемуарах он написал: «Моим единственным другом в 30-е годы был Михаил Иванович Стеблин-Каменский». Наверное, с Михаилом Ивановичем он дружил. Хотя друг друга они называли на вы. И все равно это больше была близость интересов.
А что Дмитрий Сергеевич особенно ценил в людях?
Как ни странно, в людях он не очень разбирался. Он хватался за какую-то деталь и часто, если ему что-то нравилось, на все остальное не обращал внимания. Например, очень ценил семейных людей. Если, предположим, у него появлялся молодой исследователь с какой-то просьбой и оказывалось, что у этого человека, скажем, двое детей, которых он очень любит, этого было достаточно. Дедушка начинал ему помогать и считал, что это - замечательный человек, раз у него жена, дети и он о них так печется. Или если приходил человек одетый скромно, чистенько, в белой рубашке, он тоже очень хорошо на это реагировал. И я знаю, что некоторые господа этим пользовались. Они готовились к встрече с Дмитрием Сергеевичем: соответствующим образом одевались, оставляли свое авто где-то в лесу, говорили, что приехали на поезде, - бывали такие случаи.
Вы не пробовали написать воспоминания?
Мой материал, посвященный Дмитрию Сергеевичу, в прошлом году был опубликован в журнале «Наше наследие».
А будет ли продолжение ваших телемемуаров?
«Частные хроники. Дмитрий Лихачев» показали в день рождения дедушки, 28 ноября. Я знаю, что многие ждали этот фильм, у меня о нем спрашивали даже незнакомые люди, которые пришли положить цветы на могилу Дмитрия Сергеевича в Комарове. И, конечно, остается только мечтать, что канал «Культура» когда-нибудь предложит нашей команде продолжить цикл «Частные хроники». Материалы для этого есть.
Фото: Андрей Чепакин для «РР»; из личного архива Зинаиды Курбатовой
Коллеги по Пушкинскому дому, где Лихачев почти полвека возглавлял отдел древнерусской литературы, прежде всего вспоминают его активную гражданскую позицию (академик спас от перестроек и разрушений множество исторических памятников – в частности Невский проспект, Петергофский парк) и смелость.
– С ним было нестрашно, – вспоминает хранитель пушкинских рукописей Татьяна Краснобородько. – Бывали сложные ситуации, и тогда он говорил: «Не бойтесь, я буду рядом с вами». И мы переставали бояться. Он все брал на себя.
В семье он тоже все брал на себя. И всех подчинял себе.
Внучка академика Зинаида Курбатова, художник и тележурналист, носит фамилию отца. Но в ней чувствуется истинно лихачевский характер. По крайней мере, о своем знаменитом деде рассказывает честно, не стараясь смягчить краски.
– Дедушка был человеком властным, я бы даже сказала деспотичным. Хотя в последние годы о нем часто вспоминают как о мягком и тихом человеке, нетрудно понять, что такой не смог бы пережить то, что пережил дед.
Никита Михалков – вот пример врага
– У него были недоброжелатели?
– Конечно. Чем ярче человек, тем больше у него недругов. У него были враги в научной среде, которые считали что «Слово о полку Игореве» – подделка. А из ныне живущих… Никита Михалков – вот пример врага. У них с дедом даже была телевизионная полемика. Дед говорил: «На культуре зарабатывать нельзя». Михалков утверждал обратное. Как-то в особняке на Гоголевском бульваре, который отдали в аренду, ночью после банкета случился пожар. Сгорели дубовый зал, уникальные лепнина и паркет. Дедушка возмущался: «Вот к чему приводит стремление зарабатывать на культуре!» – и язвительно добавлял: «Для Михалкова культура – это его фильмы».
Естественно, и с властями у деда были сложные отношения, первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Романов не раз его вызывал, когда дед приютил в своем отделе неблагонадежных людей. Но дедушку было довольно сложно испугать, потому что он был стреляный воробей. История с Романовым закончилась без последствий для семьи, хотя, когда началась перестройка, журналисты спрашивали меня: не убили ли вашу маму, чтобы надавить на деда? Вот это абсолютная ерунда, смерть мамы – трагический случай…
После Соловков не выносил карт
Дочь Дмитрия Лихачева Вера погибла в 44 года, когда пыталась поймать машину – голосуя, женщина выбежала на дорогу, и ее сбил микроавтобус. После смерти матери 15-летняя Зинаида осталась жить под одной крышей с дедушкой и бабушкой.
– Папа сразу от нас отделился, потому что ужиться с дедом было тяжело. В нашей семье решения принимал только он. Когда мы садились за стол, сначала блюдо подавали дедушке, он первым брал ложку – в общем, все происходило так, как это было принято в купеческих семьях, у деда ведь купеческое происхождение. В доме существовали строгие запреты: по телефону можно было говорить только по делу и не больше пяти минут, дискотеки – пустая трата времени и так далее.
– Наверное, молодой девушке сложно было найти общий язык с «человеком девятнадцатого века», как называли Дмитрия Сергеевича?
– Я не могу сказать, что у меня были простые и радостные отрочество и юность. Понимаете, на деда большое влияние оказали Соловки. Поясню: домашний мальчик из очень приличной, интеллигентной семьи в 21 год попадает в лагерь, где отбывали срок не только замечательные ученые, но и уголовники. И что они там устраивали, можно только догадываться… С тех пор он не выносил карт – у нас в доме не было ни одной колоды. Однажды дед приехал на дачу в Комарово и увидел меня играющей в дурака с детьми академиков. По этому поводу состоялся очень строгий разговор. Более того, поскольку на Соловках дед, по-видимому, насмотрелся на падших женщин, он считал, что нужно бороться со всякими проявлениями вульгарности – мне запрещалось употреблять косметику. Дед считал, что я должна очень скромно одеваться на занятия. Поэтому я донашивала мамины вещи лет до 20. Дедушка был против того, чтобы я поступала в Академию художеств. Потому что художники – это богема. «Ты будешь поздно ложиться, выпивать», хотя поводов для беспокойства я, отличница и правильная девочка, не давала…
– Вы обижены на деда?
– Трудно сказать… Осталось ощущение, что все могло быть по-другому. Во всяком случае, я свою дочку стараюсь баловать, исходя из тех возможностей, какие у нас есть. В моем случае дедушка перегнул палку. Но в его воспитании были и плюсы – к примеру, деньги сейчас не имеют для меня ценности.
Лихачев прожил 93 года – и до последнего дня находился в хорошей интеллектуальной форме.
– Он хотел многое успеть и в науке, и в общественной деятельности, поэтому всегда думал о здоровье и сознательно стремился к долголетию.
– Что он делал для этого?
– В доме всегда был строгий распорядок, что само по себе полезно. Обедали и ужинали мы строго по часам. Бабушка прекрасно готовила. На столе всегда был выбор блюд – к обеду подавали два супа, несколько гарниров. Дедушка рано ложился, рано вставал, после обеда отдыхал час или два. Спортом он не увлекался – считал его не вполне приличным времяпрепровождением. Зато дедушка гулял на воздухе по несколько часов, на даче.
В дом врывались юродивые, побирушки
– Чем занималась жена Дмитрия Сергеевича?
– Моя бабушка, Зинаида Александровна, в молодости работала корректором в издательстве Академии наук. Там и познакомилась с дедушкой, в 36-м они поженились, в 37-м, в страшное, голодное время, у них родились близнецы. Потом бабушка уже не работала, вела хозяйство. Ей пришлось всю свою жизнь подчинить дедушке. Еще она была верующим человеком и в юности спустила с лестницы девушку, которая пришла ее агитировать в комсомол. Очень любила принимать гостей, но к нам в дом приходили только друзья и знакомые дедушки. Ни я, ни мои родители не могли пригласить своих друзей. Бабушка после смерти деда потеряла интерес к жизни и пережила деда всего на полтора года…
Пока дедушка был жив, у нас разрывался телефон, постоянно звонили в дверь. К нам мог ворваться кто угодно – юродивые, кликуши, побирушки. Дед, когда мог и не мог, помогал людям. Это ко мне он строго относился, и я не могла ему сказать: «Хочу туфли», к примеру. Посторонние же люди часто просили денег, и он им не отказывал. А какое количество детей он устроил в школы и вузы!
– Чувствуется, что, несмотря на «перегибы», Дмитрий Сергеевич многому вас научил.
– Воспитывает не чтение морали, а то, что ребенок наблюдает. Я с детства видела, что все вокруг заняты делом. Сейчас иногда могу позволить себе не думать о работе, поваляться, почитать, но я трудоголик – такой меня воспитали. Могу работать и за идею, как это делал дед – ведь многие его должности были общественными, неоплачиваемыми.
– А к слову «интеллигент» как относитесь?
– Для меня интеллигент – это человек, который имеет свою позицию. Я практически не знаю интеллигентных людей в Москве и Петербурге. Что бы ни происходило – все молчат. Если бы дедушка думал только о своей научной карьере, он не был бы таким человеком. Порой он что-то делал во вред себе и близким. Характерный случай – мой папа-архитектор в молодости работал в мастерской Сперанского над проектом строительства гостиницы «Ленинград». А дедушка в печати резко выступил против этого. Папе пришлось расстаться с работой, потому что коллеги начали на него косо смотреть, а дедушка даже не подумал, как его позиция отразится на родственнике. Вы можете себе представить, чтобы кто-то из наших интеллигентов, с их развитым чувством семейственности, так себя вел?
Программу "За кадром" ведёт Николай Мамулашвили .
В программе рассказывается о том, как работают журналисты. Точнее говорится о том, что в процессе их работы остаётся за кадром. О чём, радиослушатели, телезрители и читатели не просто не знают, а порой даже не догадываются. Работа журналиста одновременно интересна и сложна. И далеко не всё так просто, как может показаться на первый взгляд. Конечно, есть журналисты, которые специализируются на конкретных темах. Кто-то делает политические новости, кому-то больше удаются репортажи из горячих точек, а кто-то занимается исключительно темой культуры или религии. Но есть журналисты, что называется, всеядные. Они могут писать на любую тему, писать спецрепортажи или делать документальное кино.
Наша сегодняшняя гостья в своей профессии умеет всё. У этого человека очень интересные репортажи и интересные фильмы. В студии - тележурналист, специальный корреспондент телеканала "Россия 24", обладатель многих журналистских премий Зинаида Курбатова .
В числе гостей программы было много разных журналистов - известных и не очень, было много телевизионщиков и радиожурналистов, были редакторы, спортивные журналисты, продюсеры. Но вот такая особенность: в 90 случаях из 100 они не имели профессионального журналистского образования. Кто-то был инженером, кто-то филологом, а кто-то врачом. Но так сложилась их жизнь, что все они стали журналистами, и все они благодарны судьбе, что пришли в эту профессию. А как складывалась ваша судьба? Как вы попали в журналистику?
З. Курбатова: Если бы мне в 20 лет сказали, что я буду журналистом и на телевидении буду работать, конечно, я бы этому человеку не поверила, потому что я готовила себя к совершенно другой жизни. С детства я себе представляла, что хочу заниматься книгой, хочу заниматься иллюстрациями. Я закончила Академию художеств в Петербурге.
Почему говорю, что никогда не поверила бы? В моей семье были такие представления. Я стала свидетелем одного разговора.
Хочу открыть небольшой секрет. Дело в том, что Зинаида Курбатова - внучка очень известного человека, академика Дмитрия Сергеевича Лихачёва .
З. Курбатова: В нашей ленинградской квартире дедушка разговаривал с кем-то по телефону. Звонила одна родственница и просила устроить её внучку в Ленинградский университет на факультет журналистики. Помню, что дедушка с ней разговаривает и отвечает: "Ну что вы, Леночка ведь приличная барышня. А в журналистике главное - наглость". Этот диалог как-то врезался мне в память.
Сейчас кажется, что и неслучайно он оказался в памяти. Колесо фортуны сделало большой оборот. У меня была персональная выставка в одной из галерей в Петербурге на Невском проспекте. Я очень многих людей пригласила в гости, в том числе Сергея Шолохова, очень известного тележурналиста. Сергей пришёл и говорит, что он приглашает меня работать на телевидение. Как? Я этим никогда не занималась. У меня другая профессия. "Нет-нет, у вас всё получится", - сказал Сергей. Я считаю Сергея Шолохова своим крёстным отцом. Он меня пригласил. Тогда он работал на Чапыгина, это нынешний "Пятый канал". И я совершенно не жалею, что это произошло.
А то образование, тот опыт и та наглядка, которую я получила, очень помогают, потому что основы композиции те же и в живописи, и в построении кадра. Для меня невероятно большое значение имеет видеоряд. Я знаю, что есть телевизионные журналисты, которые говорят, что оператор - это функция. Я не могу с этим согласиться, ибо считаю, что видеоряд - это главное.
Наверное, процентов 60-70 успеха репортажа - это работа оператора.
З. Курбатова: Конечно. Может быть, простой текст, текст может быть даже не очень хорошим, но если при этом хорошее видео, то всё, это успех, когда хорошо снято, красиво, грамотно, вовремя. Есть какая-то реакция. Поэтому мне профессия помогает.
А как вам работается, вспоминая цитату дедушки о журналистской наглости?
З. Курбатова: Наглость, конечно, должна быть у журналиста. К сожалению, мне постоянно приходилось наступать себе на горло, потому что, когда ты звонишь, а я много лет работала в Петербурге - 11 лет, в Москве только 2 года, там у нас не было продюсеров, не было людей, которые помогали бы организовать съёмку. У нас был маленький коллектив. И вот звонишь очень пожилой, заслуженной женщине Наталье Михайловне Дудинской, великой балерине, а она говорит, что не в состоянии принять. А мне нужно добиться, чтобы она приняла. И это, конечно, наглость. Тебя в дверь, а ты в окно.
И получалось?
З. Курбатова: Получалось. Иногда не получалось.
К Параду Победы вы сделали серию репортажей о ветеранах войны под названием "Победители". Как вам работалось?
З. Курбатова: Очень широкая тема. Что касается ветеранов войны, это не впервые у меня. По правде, был такой формат. Лет 10 назад я сделала в Петербурге программу, которая называлась "Цена Победы", где без закадрового текста были только интервью ветеранов. Это очень интересно, это очень тяжело, потому что работа с пожилыми людьми всегда тяжёлая. В этот раз, к сожалению, у меня несколько интервью закончились тем, что у человека повышалось давление, он начинал плакать. У меня просто был ужас.
Мы ездили в Краснодар, записывали такого Сергея Дробязко, совершенно замечательного человека, очень скромного, хорошо говорящего. Он был в плену, шестнадцатилетним мальчиком стал участником Пашковской переправы, которая была разгромлена. И он попал в плен. В конце интервью мы стоим как раз на том месте, где эта переправа была. И С. Дробязко говорит, что ему хочется лечь. Ложится на землю, а вообще было холодно, и говорит, что ему плохо, что у него стоит кардиостимулятор. Я думаю, что всё. Что делать? Он просит достать из его кармана нитроглицерин. В общем, мы как-то его доволокли до машины, едем домой в полной тишине, и он говорит: "Думаете, как бы деда довезти живым?" Почему наглость нужна? Я ведь тоже тут наступаю себе на горло своему воспитанию, каким-то своим принципам. Но, тем не менее, сделали этот материал. Знаю, что отзывы были, понравилось людям.
Вы знакомы со многими известными людьми. В их числе политики, артисты, деятели культуры. Возможно, во многом всё это благодаря вашей семье, а точнее вашему дедушке - академику Лихачёву. Ваше близкое родство с Дмитрием Сергеевичем Лихачёвым помогало в работе?
З. Курбатова: Ну, здесь в Москве у меня никаких связей нет. Я, когда сюда переехала, произошла смешная история. Я пришла в гости, засвидетельствовать своё почтение Владимиру Петровичу Юнишерлову, главному редактору журнала "Наше наследие", у истоков которого стоял дедушка. Он мне говорит, что я делаю, зачем переезжаю в Москву, у меня же нет связей. Я ему отвечаю, что он моя главная связь, теперь будете меня с кем-то знакомить. Постепенно эти связи как-то набираются. Но, конечно, в Петербурге было гораздо проще. Да Петербург и город маленький очень, все друг друга знают.
Часто сравнивая, говорят, что москвичи - люди своеобразные, а петербуржцы - люди совершенно другие.
З. Курбатова: Очень многие не любят этих сравнений. Мне здесь делают замечания, что не хорошо сравнивать, некорректно. Тем не менее, я все равно сравниваю, потому что я живу здесь, а мой родной город - всё-таки Ленинград, Петербург.
Что касается работы. Известные или великие люди в Петербурге, как правило, запросто пускают к себе домой, приглашают. Так происходит в 90 процентах случаев. Причём это не потому, что они знают меня или мою семью, а принято так. Вы снимаете обо мне репортаж к моему 80-летию? Приезжайте домой. И так поступали очень многие. И Наталья Михайловна Дудинская, и Кирилл Лавров, и Андрей Павлович Петров. И здесь я хочу остановиться. Величайший композитор Андрей Павлович, покойный, был совершенно удивительным человеком.
К вопросу о сложностях журналистской работы. Как правило, всё-таки мы, журналисты от общения очень устаём. И хочется в свои выходные просто побыть в лесу, потому что от звука человеческого голоса нехорошо, когда ты много работаешь. Очень редкие люди, их очень мало, но они есть и были, с которыми ты поговоришь, возьмёшь интервью, выходишь от них, и у тебя на несколько дней хорошее настроение. Я даже не скажу, что это послевкусие. Это значит, что они тебя зарядили своей очень положительной, прекрасной энергией. Это, как правило, встречается у редких людей, у тех, кто талантлив, у людей крупного масштаба. Такие люди, как правило, не завистливы, беззлобны. Андрей Павлович Петров был именно таким.
Вспоминаю эпизод. Один раз мы приехали к нему брать интервью втроём, наша группа. Мы взяли интервью, всё сняли, раскланялись, выходим. Он не может открыть дверь. И говорит, стесняясь: "Вы знаете, только что приходил слесарь, что-то чинил. Но я не могу замок открыть. Что-то случилось". Немая сцена. Ну, как тут быть, что сказать в таком случае. Андрей Павлович говорит: "Впрочем, всё хорошо. Оставайтесь, у меня бар наполнен". В конце концов, наш инженер починил эту дверь, и мы ушли. А Андрей Павлович сказал, что теперь он знает, кого приглашать, когда что-то в доме будет не так.
Эдуард Степанович Кочергин для меня вот такой человек, с которым хочется говорить. Вообще, я к нему с большим уважением и любовью отношусь. После интервью с ним мир становится кристально чистым. Понимаете, такой прекрасный, блистающий мир, где всё понятно. Это чёрное, это белое. И тебя нет сомнений в том, что ты что-то делаешь правильно или неправильно, настолько человек организует всё в твоей голове. Это прекрасные моменты журналистской работы, за что я её люблю. За то, что можно встретиться с такими людьми, постоять просто рядом с ними, послушать их голос.
А в Москве не так встречают?
З. Курбатова: В Москве у меня не было случая, чтобы кто-то из известных людей позвал к себе домой. Как правило, в 100 процентах случаев все встречаются в учреждении или на улице. И никто не спрашивает, как тебя зовут. Меня это поражает. В Петербурге всегда спрашивали, кто вы, что вы, а отчество скажите, неудобно вас без отчества называть. У оператора имя спросят.
В Москве человек - функция. У меня ни разу никто не спросил, как меня зовут. А про операторов и говорить нечего. Помню, в Петербурге мы приезжаем к одной даме, очень тонной. Я ей говорю, что я - Зинаида Курбатова, оператор - Сергей Эйслер. Она так мечтательно и говорит: "Эйслер… Какая прекрасная фамилия! Ведь в Ленинграде до войны были одни Эйслеры, Эймлеры". Понятно, что немецких фамилий было много. Потом они были высланы. То есть, в Петербурге никто как-то не торопится. А в Москве, к сожалению, в данном случае я не хочу сказать, что это невоспитанные люди, может быть, это такой безумный темп жизни, когда действительно человек приходит, спрашивает, сколько у него минут, два вопроса и всё. Моё мнение, что 10 или 15 минут ничего не решат в этой жизни. Мы теряем гораздо больше драгоценного времени зря. Когда ты несёшься и вполоборота разговариваешь с человеком, это ничего не сэкономит, ничего не улучшит. Но, тем не менее, в Москве я всё время на это внимание обращаю.
Просто, наверное, в Москве совершенно другой ритм жизни. Всё течёт и проходит очень быстро.
Режиссёр программы Ирина Миловидова , ведущий Николай Мамулашвили .
