ЧТО МАНИЛО русскую душу на берега Арно? Наверное, то, чего не хватало на родине, - мягкая нега, бесснежные зимы, легкое небо, плавные линии тосканских холмов, узкие улочки, статуи мадонн и святых, улыбчивые прохожие, "умение жить", плетеные бутыли "кьянти"... И, конечно, свидетельства того гигантского взлета человеческих сил, который назван Возрождением.
Флоренция не может оставить равнодушным - и особенно русского человека, чувствительного к красоте и мифам и предпочитающего крайности. И он ее боготворит, объясняется в любви, как, например, Чайковский и подавляющее большинство русских посетителей города, или же, разочарованный в своих иллюзиях, проклинает, как Блок.
История наших взаимоотношений со столицей Тосканы уходит в глубь веков. Самое первое (нам известное) описание русского путешествия в Западную Европу - это путешествие именно во Флоренцию, на знаменитый Собор 1439 года. В православном сознании этот город станет символом негодных попыток объединения с "латинянами", а современный экуменизм назовут "возвратом к Флоренции". Парадоксальным образом эта негативная память вызовет к жизни уникальный памятник - изумительной красоты русский храм, которым его строители пытались искупить "грех Унии" (об этом первоначальном пафосе постройки сейчас забыто).
Но если русский паломник в Италии транзитом проезжал Флоренцию и стремился дальше - в Рим (а лучше в Бари, к Николе-угоднику), то русский интеллигент сознательно прибывал сюда - к Данте, к корифеям Ренессанса.
Были еще русские "дачники", которые выбирали Тоскану для поправки здоровья, да так и оставались здесь жить, поражая флорентийцев своим щедрым меценатством, широтой жизни, странными выходками.
Потом - эмигранты, которых наша родина широко расплескала по миру разными "волнами". Впрочем, их здесь было немного: этот город не для бездомных.
Наконец, уже в нашу эпоху, - путешественники, для которых придуман классический тур Венеция-Флоренция-Рим, подтверждающий, что Флоренция - это классика. Русских путешественников здесь много, и так будет всегда.
ПАЛАЦЦО БУТУРЛИН НА ВИА ДЕЙ СЕРВИ
В 1818 году семейство графа Дмитрия Петровича Бутурлина, одного из оригинальнейших людей своего времени, после долгого пути прибыло во Флоренцию. Бутурлины стали первыми русскими, "эмигрировавшими" в Италию. Что заставило коренного москвича покинуть родину - бог весть. Официальным же мотивом стало, как всегда, "состояние здоровья".
В Москве в 1812 году, на пепелище своей библиотеки, одной из самых больших в Европе, Бутурлин сказал: "Бог дал, Бог и взял". А во Флоренции собрал новую библиотеку, не меньше прежней. Разместился граф с нею, как настоящий барин, - в самом центре города, в одном из лучших особняков, в Палаццо Монтаути-Никколини, теперь считающемся классикой Ренессанса. Горожане, как полагается, переименовали его в Палаццо Бутурлин, и так дворец обозначался на карте Флоренции почти век. В 1918 году, в 100-летний юбилей прибытия семейства на Апеннинский полуостров, обедневшие потомки графа Дмитрия Петровича продали свое Палаццо, оставив на фасаде свой герб - на память.
ДЕМИДОВ САН-ДОНАТО
Павел Павлович Демидов князь Сан-Донато (1839-1885) продолжал меценатские традиции своего семейства, одно из его благодеяний увековечено на фасаде кафедрального собора Флоренции. Глядя на нарядную громаду Санта Мария дель Фьоре, трудно представить, что еще не так давно ее фасад был из рваного, необработанного камня: в Средневековье у горожан не хватило средств на достройку собора. В середине XIX века отцы города призвали всех состоятельных флорентийцев к пожертвованиям на новый, мраморный фасад. Больше всех выделил Демидов, за что и увидел потом свой родовой герб на самом почетном месте - справа от главного входа. Княжеский герб вместе с титулом итальянские Демидовы получили из рук местных правителей - великих герцогов Тосканских. В гербе соединились уральское кайло и геральдическая лилия Флоренции.
Богачи Демидовы излили на Флоренцию столько благодеяний, что естественным было появление здесь памятника основателю итальянской ветви Демидовых, Николаю Никитичу. Ваятель Лоренцо Бартолини изобразил Демидова обнимающим сына, у ног изваяния поместил итальянскую девочку - аллегорический объект благодеяний, а по углам пьедестала - аллегории Искусства, Милосердия, Удовольствия и даже... Сибири - как источника несметных богатств фамилии. Сибирь единственная в монументе целиком одетая и в шляпе: образ холода.
Именем Демидова названа и сама площадь. Это закономерно - здесь стоит палаццо, где он жил, тут же - школа, им основанная. Для русского во Флоренции патриотично назначать свидания не "у Давида", а "у Демидова". И не забудьте, что по-итальянски надо говорить "Демидофф" и с ударением на первый слог.
В один прекрасный день Демидовым надоело жить в тесном городе, и они купили усадьбу, которую вскоре прозвали "вторым великогерцогским дворцом". Собственно, таких усадьб у них было две: одна в Сан-Донато, по названию которой им был дан княжеский титул и от которой сейчас остались незначительные фрагменты, вторая же - в Пратолино. Она сохранила свой архитектурный ансамбль эпохи Медичи, но заметно обрусела. В центре парка русские владельцы водрузили копию памятника Николаю Никитичу, что стоит на Демидовской площади, в залах дворца развесили картины отечественных мастеров (в первую очередь - Карла Брюллова, которому покровительствовали), и даже композиции цветов на клумбах долженствовали напоминать о России.
Последняя итальянская Демидова (в замужестве Абамелек-Лазарева) скончалась в 1955 году бездетной, оставив все племяннику - князю Павлу Карагеоргиевичу Югославскому. Тот продал виллу со всем ее убранством на аукционе Сотбис, и после разных перипетий усадьба нашла своего нынешнего хозяина - Флорентийскую провинцию, то есть районную администрацию. Так появился новый парк-музей "Вилла Демидофф".
Несколько лет назад итальянскую общественность взволновало громко объявленное намерение российского правительства вернуть свою зарубежную собственность. В кем-то составленных списках значилась и "Вилла Демидофф", всегда бывшая частным владением. Осторожный "райсовет", дабы не тревожить аппетит России, постановил "Виллу Демидофф" переименовать в "Виллу Пратолино".
Впрочем, все ее называют по-старому.
ДОМ ЧАЙКОВСКОГО НА ВИА САН-ЛЕОНАРДО, 64
В сознание флорентийцев этот дом и вошел с таким именем - Сasa di Tchajkovskij, - в особенности после 1997 года, когда дом был продан на аукционе и об этом писала местная пресса. Впрочем, во Флоренции у композитора было несколько адресов, ибо изо всех зарубежных городов он предпочитал именно город на Арно, не скупясь ему на комплименты. Другие адреса - гостиница "Софитель" на улице Черретани (там композитор стоял в феврале - марте 1878 года) и гостиница "Вашингтон" (весна 1882 и весна 1890 годов) - не столь романтичны и не вызывают желания повесить на них мемориальную доску со словами: "Здесь от бескрайних российских равнин и нежных тосканских холмов питал композитор свои бессмертные гармонии". Это слова с мемориальной доски на Вилле Бончани, на одной из самых красивых во Флоренции улиц - Сан-Леонардо. Неподалеку от этого особняка проживала в гостинице и та, которая сняла "творческую дачу" для композитора на зиму 1878 года - Надежда фон Мекк. Надежда Филаретовна каждый день прогуливалась перед домом Чайковского, но никогда не заходила внутрь. Зато она каждый день получала от него партитуры (композитор сочинял "Орлеанскую деву") - и записки, которые часто цитируют, когда повествуют об этом светлом периоде творчества композитора.
ДОСТОЕВСКИЙ
Мы точно не знаем, в каком именно доме на площади Питти остановились Федор Михайлович и Анна Григорьевна. Достоевская писала: "...В конце ноября 1868 года мы перебрались в тогдашнюю столицу Италии и поселились вблизи Palazzo Pitti. Перемена места опять благоприятно повлияла на моего мужа, и мы стали вместе осматривать церкви, музеи и дворцы".
Прожив так почти год, Достоевские уехали в Германию, в Дрезден - приближалось появление на свет Любочки, и Анна Григорьевна хотела родить в стране, языком которой она владела.
Даже в отсутствие достоверного адреса горожане решили отметить память о пребывании Достоевского. Так на доме # 22 по площади Питти появилась мемориальная доска с осторожным началом: "В этих местах жил..."
Сведения о жизни Достоевских во Флоренции скупы. Но любимое место супругов известно. Достоевская, ждавшая ребенка, пишет: "Мне предписано было доктором много гулять, и мы каждый день ходили с Федором Михайловичем в Giardino Boboli (сад, окружающий дворец Питти), где, несмотря на январь, цвели розы. Здесь мы грелись на солнышке и мечтали о нашем будущем счастье". Сад Боболи (ударение на первый слог) - некогда приватный сад Великих герцогов Тосканских.
Во время своего четырехлетнего отсутствия из России Достоевский безумно скучал по родине. Флоренция его немножко выручала: здесь, по свидетельству Анны Григорьевны, "нашлась отличная библиотека и читальня с двумя русскими газетами", и писатель "ежедневно заходил туда почитать после обеда". Библиотеку, так называемый Кабинет Вьессе, в начале прошлого века учредил один швейцарец-меценат с целью преодоления местного провинциализма: сюда поступали главные европейские издания. Библиотека действует и до сих пор, правда, в другом месте, в Палаццо Строцци. И нынешний ее пользователь может расписаться в библиотечном реестре - вслед за Theodore Dostoewsky.
Флорентийские власти, как и местные власти в России, любят придумывать названия в память тех или иных событий или людей. Многими из таких названий не пользуются, и никто не знает об их существовании. Малозаметная дорожка в городском парке "Кашины" именуется аллеей (viale) имени Федора Михайловича Достоевского. Единственное строение на аллее - столбик с этим названием. Если вы захотите поставить флорентийца в тупик, спросите у него, как пройти к viale Dostoevskij.
ДОМ ОЛСУФЬЕВОЙ
Мария Васильевна Олсуфьева в Италии известна больше, чем на родине. Впрочем, она и родилась в Италии: у ее матери была доверенная флорентийская акушерка.
Среди пяти детей полковника царской армии графа Василия Олсуфьева, бежавшего с семьей из Советской России, дочь Мария сохранила в наибольшей степени свою русскость. Во время "оттепели" она увлеклась новой советской литературой, что не было принято среди эмигрантов первой волны, и принялась за переводы. Первым стал роман Дудинцева "Не хлебом единым", переведенный, по настоянию издательства, за рекордный срок - в 25 дней. Затем последовали Шкловский, Окуджава, Евтушенко. Работоспособность переводчицы поражает: из-под ее пера вышли около полусотни книг, причем таких сложных авторов, как Андрей Белый, Платонов, Мандельштам, Пильняк, Булгаков.
Мария Васильевна стала посещать СССР, где ее приняли тепло. Все изменилось с началом гонений на Солженицына. Писатель-изгнанник сам указал на Олсуфьеву как на желательную переводчицу "Архипелага Гулаг", и с тех пор Мария Васильевна стала в Советском Союзе persona non grata. Начался новый этап ее деятельности - помощь правозащитникам, в первую очередь Сахарову.
Олсуфьева скончалась в 1988 году, немного не дожив до радикальных изменений в России, которая, без сомнения, вновь приняла бы ее с почетом.
Дочь Марии Васильевны бережно хранит старую обстановку, библиотеку, семейные реликвии.
ДОМ ТАРКОВСКОГО НА УЛИЦЕ САН-НИККОЛО, 91
Один из сюрпризов современной Флоренции - надпись над домофоном: TARKOVSKY. Открыв телефонную книгу, можно узнать и точный адрес. Дом на улице Сан-Никколо - последнее место его оседлой жизни. Комната, где он писал сценарий своего последнего фильма "Жертвоприношение", сейчас нежилая; вдова, ныне покойная, устроила здесь нечто вроде домашнего музея. Здесь письменный стол режиссера, личные вещи, икона его небесного покровителя апостола Андрея. Помещается эта комната на крыше средневекового палаццо, возвышаясь над другими крышами и напоминая рубку корабля или неф базилики.
В своем дневнике маэстро писал: "Флоренция - это город, возвращающий надежду". Тарковский проникся им во время съемок "Ностальгии": тосканские достопримечательности - фрески Пьеро делла Франческа, недостроенный собор в Сан Гальгано, бассейн в Баньи Вийони (сцена со свечой) - стали немыми героями фильма. Когда же режиссер оказался бездомным и скитался по Европе, флорентийская мэрия проявила благородство, предоставив ему жилье в старинном квартале Сан-Никколо. Теперь тут обитает другой Андрей Тарковский - сын режиссера.
БРОДСКИЙ
Бродский и Италия - пример счастливых отношений: поэт признавался, что ему было хорошо в стране, где так много женщин напоминали его мать. Общеизвестна любовь поэта к Венеции, навечно скрепленная завещанием; менее известно, что Иосиф Бродский был почетным гражданином Флоренции и обладателем премиального золотого флорина - точной копии средневековой флорентийской монеты. Это звание и сопутствующую награду он получил от местного муниципалитета за свой вклад в мировую культуру. Мартовским днем 1996 года в Палаццо Веккио Бродский, в окружении отцов города и стилизованных знаменосцев, получал из рук мэра эти флорин и указ, а затем читал стихи - в том числе и про Флоренцию. То был последний визит поэта в Италию.
Опубл.: Организации русских эмигрантов во Флоренции (1917-1949) // Россия и Италия. Вып. 5. Русская эмиграция в Италии в ХХ в. М: Наука. 2003. С. 32-39.
В начале 1920-х гг. русские, по разным причинам уже давно осевшие во Флоренции, стали осознавать, что путь домой им в ближайшем будущем отрезан, и что из категории «российских подданных, живущих заграницей» они, вместе с беженцами, превратились в аполидов .
Как это часто случается в диаспоре, люди, утратившие родину и объединенные, хотя бы формально, общей судьбой, ощутили необходимость в собственных национальных очагах, где могли бы сберечь культурную идентичность, утолить ностальгию и обрести взаимопомощь.
Один важнейший такой «очаг» здесь уже существовал. В 1903 г. в столице Тосканы был торжественно открыт православный храм . Его строитель, протоиерей Владимир Левицкий, подробно описал жизнь русской общины на страницах своего неизданного дневника . Прихожане о. Владимира, преимущественно состоятельные и знатные персоны, добровольно избравшие Италию местом постоянного проживания, составляли костяк русской среды во Флоренции и после революции (Нарышкины, Струковы, Скаржинские, Фитингофы). Отношения между пастырем и паствой не были идиллическими: выходцу из сельского духовенства пришлось столкнуться со многими проявлениями высокомерия и гордыни. На страницах дневника, который о. Владимир Левицкий вел в 1897-1912 гг., встречается, например, следующее утверждение: «с самого начала дела храмоздания так называемая флорентийская русская колония выражала свое внимание к этому делу не столько существенною ему помощью, сколько нареканиями, пререканиями и пересудами» . В последней части своего «Журнала», начатого в сухой, деловой форме, автор подробно перечислил особ, чинивших ему разного рода препятствия (глава № 84: «Препоны в деле храмоздания»).
Революционные события на родине стали переломными в истории общины. Храм заполнился не состоятельными путешественниками и аристократами, а беженцами. Их настроение хорошо определяют слова одной эмигрантки (Ольги Евреиновой, урожденной Ребиндер), занесенные в книгу протоколов приходских собраний: «У нас, не имеющих родины, осталась лишь церковь» .
Община стала переживать трудные дни: все средства, с трудом собранные, а затем помещенные в, казалось бы, такие надежные российские банки, были национализированы; какая-либо поддержка от посольства, главного попечителя церкви, прекратилась. Протоиерею Владимиру Левицкому довелось пережить крах Российской империи: он скончался во Флоренции в 1923 г., в возрасте 80 лет (на последнем этапе жизни престарелый священник снял с себя пастырские обязанности).
Важнейшей задачей стало официальное учреждение флорентийского прихода. Прежде церковь такового прихода не имела, номинально числясь в составе Санкт-Петербургской епархии в разряде посольских храмов. В условиях вынужденного разрыва с Россией, оформление самостоятельности для общины не терпело отлагательства. В 1921 г. о. Владимир Левицкий нашел в себе силы и провел учредительное собрание. Так во Флоренции образовался русско-православный приход, отделившийся от дипломатических структур, становившихся советскими (при учреждении прихода эмигранты руководствовались постановлениями Поместного собора Русской Церкви 1917-18 гг.).
Прихожане, которых тогда записалось всего 24 человека, серьезно опасались имущественных споров с советским государством, как это произошло в Риме и других европейских городах с посольскими храмами. И в самом деле в 1924 г. советская сторона заявила претензию на флорентийскую постройку, но ее, с помощью нанятых адвокатов, удалось отринуть. В качестве основного аргумента против притязаний на храм использовался декрет Временного правительства об отделении Церкви от государства.
В те годы Апеннин достигла эмигрантская волна и численный состав прихода возрос: в 1925 г. он достиг максимума — 75 человек. Однако найти работу в Италии изгнанникам было нелегко, правительство Муссолини относилось к ним подозрительно (как к «зараженным большевизмом»), и многие быстро покинули берега Арно — ради Парижа, Белграда и других крупных центров диаспоры. К 1931 г., например, прихожан здесь стало вдвое меньше — 37 человек. Таким образом, Флоренция, как и вся Италия, в период «великого исхода» из России, не становилась для большинства эмигрантов «новой родиной», а служила как некий перевалочный пункт: из-за подобной «текучки» оседлые русские флорентийцы прозывали временных прихожан «прохожанами».
Такая ситуация усугубилась в период после Второй мировой войны: многие члены общины (среди них, например, — староста общины князь С. Кочубей) навсегда покинули Италию. С конца 1940-х гг. численность прихода и его активность стали неуклонно снижаться.
Православная Церковь, несмотря на то, что всегда играла важнейшую роль в русском рассеянии, не могла претендовать на всеохватность: в первую очередь, она оставалась религиозным институтом, а не землячеством. Кроме того, не все выходцы из Российской империи являлись православными — среди них встречались католики, протестанты, иудеи, атеисты.
Именно тяга к общему культурному знаменателю привела русских флорентийцев к учреждению «Colonia Russa in Toscana» , двери в которую были открыты всем — за исключением тех, кто признал советскую власть. Основание новой структуры произошло в 1924 г., когда виднейшие представители «русской Флоренции» составили устав «Colonia Russa…» и сформировали ее руководящие органы. Была принята и эмблема общества, помещенная на ее официальную печать: пеликан с птенцами, известный символ милосердия. Помимо объявленного курса на взаимопомощь, «Colonia Russa…» поставила своей целью проведение различного рода культурных мероприятий, которые, действительно, привлекали самую широкую публику.
В космополитической Тоскане многие россияне имели развитые отношения с другими иностранцами, в частности — с англичанами. Это обстоятельство позволило решить ряд административных проблем — вместо поиска и найма особых помещений «Colonia Russa…» стала пользоваться резиденцией Британского института, размещавшегося в 1920-30-е гг. в ренессансном Палаццо Антинори. Юридический адрес учреждения совпадал с адресом православной церкви: виа Леоне Дечимо, № 8.
На первый план в «Colonia Russa…» выдвинулся Василий Ильич Ярцев (1878-1946). Он, как и многие другие русские флорентийцы, обосновался в Италии еще до революции, будучи сотрудником императорского консульства. Став, по более поздней терминологии «невозвращенцем», Ярцев нашел работу на майоликовой фабрике Кантагалли. Он также постоянно пел в церковном хоре, регент которого А.К. Харкевич написал впоследствии проникновенный (неопубликованный) некролог .
И сам Харкевич был видным деятелем в «Colonia Russa…». Любитель словесности и истории, он не раз готовил выступления в Британском институте, посвященные видным деятелям русской культуры — Гоголю, Чайковскому, Чехову, Лермонтову. «Лебединой песнью» эмигрантской ассоциации можно назвать Пушкинские чествования 1936 г., также прошедшие в стенах Британского института, для которых Харкевич подготовил и прочитал обширный очерк о Пушкине .
Адриан Харкевич также оставил обширные воспоминания о Флоренции межвоенного периода, являющиеся ценным источником по истории русской диаспоры. Мемуарист нарисовал подробные биографические портреты многих эмигрантов, в первую очередь, — священников оо. Владимира Левицкого, Михаила Стельмашенко, Иоанна Лелюхина, Иоанна Куракина, Андрея Насальского. Обладая желчным характером, Харкевич подверг, однако, и резкой критике ряд своих компатриотов.
Если Ярцев и Харкевич стали вдохновителями литературных и музыкальных мероприятий в «Colonia Russa…», то ключевой фигурой в области живописи был Николай Лохов, знакомства с которым искали все русские посетители Флоренции, интересовавшиеся живописью. Не обладая общественным темпераментом, Лохов уклонялся от участия в эмигрантских учреждениях. Это с лихвой компенсировала его супруга, Мария Митрофановна Лохова, избранная в административный совет «Colonia Russa…», а в 1940-х гг. — старостой прихода.
В 1920-е гг. к семейству Лоховых прилепился другой русский беженец, Федор Соколов. Не имея определенной профессии, но с художественным даром, он решил также зарабатывать себе на хлеб копированием старых мастеров и поступил в подмастерья к Лохову. Соколов тяготел к миниатюре и к иконописи, и из его авторских вещей в частных собраниях Флоренции сохранились несколько икон и портрет настоятеля русского храма, отца Иоанна Куракина.
Социальные разделения в колонии были значительны, и об этом не раз писал в неопубликованном дневнике А.К. Харкевич, страдавший от надменности высокородных ее членов. Он пишет, например, о некоторых своих соотечественниках как об особах, «подверженных капризным настроениям (сколько среди них было бар из мужиков и мужиков из бар!)» .
О социальных разделениях в русской среде сообщает и префект Флоренции, в 1930 г. составивший, по сообщениям своих информаторов, отчет о русской колонии для Министерства внутренних дел (Генеральной дирекции Общественной безопасности) . Этот любопытный документ, призванный в первую очередь осветить политические пристрастия и соответствующую степень лояльности режиму Муссолини, заслуживает детального рассмотрения.
Автор, не питавший особых симпатий к русским флорентийцам, начинает меморандум с момента основания «Colonia Russa…», перечисляя членов ее первоначального руководства (Мусины-Пушкины, А. Фомин, А. Тростянский, О. Олсуфьева, Н. Муравьев-Амурский, маркиза Ридольфи, В. Ярцев). «Почти сразу между членами "Colonia" возникли трения и недовольство» — сообщает префект — «в результате чего многие члены-основатели давно отдалились от Общества, но не могут выйти из него, так как членство в нем пожизненное; другие же по инерции продолжают платить взносы, не участвуя в каких-либо мероприятиях. Можно утверждать, что число людей, действительно заинтересованных в существовании "Colonia", едва превышает три десятка: в основном, это пожилые дамы, получающие финансовую помощь от Комитета. <…> Деятельность "Colonia" заключается исключительно в совместном распитии чая каждое первое воскресенье месяца в Большом зале Британского института на Пьяцце Антинори, № 3» .
В момент составления доклада, в результате выборов 20 октября 1929 г., Комитет «Colonia Russa…» состоял из следующих лиц: В. Ярцев (переизбранный президент), И. Гауссман (кассир), Н. Харкевич (секретарь); контрольная коммиссия — баронесса Н. Тизенхаузен, профессор Н. Оттокар, В. Буонамичи; административный совет — М. Лохова, А. Харкевич; почетные члены — протоиерей Иоанн Лелюхин (настоятель русской церкви), профессор Хэрольд Гоуд (директор Британского института), пастор Стимсон (настоятель Американской церкви св. Иакова), госпожа Коппингер (президент комитета «The Clothing Guild»).
Василий Ярцев охарактеризован в докладе как республиканец, сторонник «демо-социалистических» убеждений, избранный в руководство «Colonia Russa…» якобы «в качестве бывшего секретаря императорского российского консульства, так как во Флоренции его истинные политические идеи не были известны». На своем посту, как сообщает префект, Ярцев «занимается интригами», проявляет «малую щепетильность в отношении фондов». Кассир Гауссман — «подозреваем в масонстве, студент, личность малозначительная, доверенный Ярцева, неопределенных политических идей». Секретарь организации Нина Харкевич — «тоже инструмент в руках Ярцева, и тоже демо-республиканских тенденций». И М. Лохова, и А. Харкевич «питают республиканско-социалистические симпатии». Таким образом, под пером префекта отчет о тосканцах из России превратился в форменный политический донос, который мог лишь усложнить и без того непростую жизнь изгнанников. Более того, префект утверждал, что «руководство "Colonia Russa in Toscana" обвиняют в неподконтрольной трате фонда <…>, оставленного покойной графиней Платовой».
Нелестно охарактеризовав «Colonia Russa…», префект выделил в русской среде другие группы, «разделенные политическими взглядами, классовыми и религиозными вопросами, не желающими иметь между собой контактов, живущие в состоянии постоянной вражды и сплетен. Каждая из этих групп пыталась учредить собственную "Colonia", противопоставив ее уже существующей, но не смогла этого сделать из-за отсутствия согласия по отношению к однажды организованной "Colonia". Последняя подобная попытка относится к августу 1929 г.; в ней приняли участие Борис Лоевский, Ромарица, Куртш-де-Сутва-Севренк, Александр Новиков, которым симпатизировали князь Андрей Друцкой-Соколинский, поэтесса Русская, Фомин, граф Равдан и другие».
Автор меморандума постарался дать социально-политическую характеристику существовавшим в русской среде группировкам. Таковых, кроме «Colonia Russa…», он выделил шесть: «1) обеспеченные люди, сохранившие свое состояние и держащиеся особняком <…> 2) бывшие военные, возглавляемые бывшим полковником императорской армии Александром Джулиани, представителем Воинского Союза 3) замкнутая группа коммерсантов 4) группа пожилых дам, объединяющаяся при настоятеле русской церкви протоиерее Иоанне Лелюхине («евлогианцы», то есть последователи архиепископа Евлогия, живущего в Париже; будучи искренними противниками большевизма, пошли на компромисс с Советами и коллективно признали Советское правительство ради спасения от преследования в России своих единоверцев) 5) дезорганизованная масса, из которой иногда возникают маленькие кружки, как, например, кружок Александра Фомина, представителя легитимистов 6) евреи, живущие очень замкнуто, за исключением поэтессы Натальи Русской (Коган), ярой монархистки и в качестве журналиcтки и писательницы пользующейся успехом в парижских антибольшевистских кругах; евреи не заинтересованы в движении освобождения и в общем расположены к сохранению сложившейся ситуации; среди них — господа Абрамович, Бунимович, Гиршфельд, Лопато, Груляков и другие».
Особняком от описанных учреждений и группировок стояла маргинальная организация, «Друзья Святой Руси», «Amici della Santa Russia». Ее основал во Флоренции в декабре 1929 г. молодой студент-политолог Лино Каппуччо, уроженец Перуджи, сын русской женщины, Александры Тресковской. В соответствии с программой, организация должна была противостоять коммунистической пропаганде, а также объединять итальянцев и русских эмигрантов, со злободневной для той поры задачей — «ориентрировать русскую культуру и менталитет в направлении фашизма». Лино Каппуччо предполагал наладить регулярный выпуск брошюр и листовок, в форме двух серий — «Святая Русь» и «Красная угроза» (о них также информирует префект). Каких-либо серьезных следов деятельности организации «Amici della Santa Russia» обнаружить не удалось.
В этой статье рассказано о том, сколько общего можно найти между Россией и Италией, Петербургом и Флоренцией . Все это становится еще более наглядным, если посетить выставку флорентийского фотографа Массимо Агуса. стала вторым домом для многих русских с мировым именем, по различным причинам покинувшим родные края. Здесь жил преподобный Максим Грек, граф Бутурлин, семейство Демидовых, Иосиф Бродский, Мария Олсуфьева, Чайковский, Достоевский, Тарковский. Все они оставили определенный след в жизни Флоренции
Когда петербургском Литературно-мемориальном музее Достоевского открылась фотовыставка флорентийского фотографа Массимо Агуса. Многие зрители неожиданно открыли для себя, как много связывает Флоренцию и Россию, Флоренцию и Петербург. Например, православный пятиглавый храм Рождества Христова на углу аллеи Джона Мильтона и улицы Льва X, возведенный по проекту петербургского зодчего М.Т.Преображенского (между прочим, две его постройки в Петербурге - Троицкую церковь на Смоленском кладбище и Преображенскую за Московской заставой - его земляки давно снесли).
Первыми, кто оставил документальное подтверждение своего посещения Флоренции в 1439 году, были священнослужители, приглашенные папой Евгением IV.
Массимо Агус находит не только интересные ракурсы Флоренции , но и видит поэзию ее уголков, связанных с известными русскими именами.
Вот известный монастырь Сан-Марко. В стенах этой обители жил Михаил Триволис, в будущем известный в России как преподобный Максим Грек - богослов и церковный писатель. Отсюда его путь лежал на Афон и далее - на русскую землю, в Москву, а потом в Тверской острог. О Флоренции Максим Грек всегда вспоминал как о лучшем из виденных им городов.
Несколько фотографий посвящены роду Демидовых: Демидовская площадь и памятник Н.Н.Демидову, вилла Демидофф и могила М.П.Демидовой, главный портал кафедрального собора Флоренции с гербом П.П.Демидова. На достройку собора не хватало средств, и в середине XIX века отцы города призвали состоятельных флорентийцев пожертвовать средства на новый мраморный фасад. Демидов пожертвовал больше других, поэтому его родовой герб появился на самом почетном месте - справа от главного входа. Кстати, княжеский герб вместе с титулом итальянские Демидовы получили из рук местных правителей, поэтому в нем соединилось уральское кайло и геральдическая лилия Флоренции .
На одной из самых красивых улиц Флоренции , виз Сан Леонардо, 64, стоит дом Чайковского, отмеченный мемориальной доской. После 1997 г., когда "дом Чайковского" в очередной раз был продан на аукционе, о нем много писала местная пресса. (Впрочем, в любимой Флоренции у композитора было несколько "домов".) Неподалеку от этого особняка жила Надежда фон Мекк, снявшая "творческую дачу" для Петра Ильича на зиму 1878 года.
Цесаревич Павел Петрович и его молодая жена Мария Федоровна в сентябре 1781 года под фамилией графов Северных отправились в поездку по Европе. За четыре месяца они объехали Апеннины, во Флоренции их принимал великий герцог Тосканский Леопольд.
Массимо Агус сфотографировал также "дом Достоевского", хотя никто точно не знает, где именно останавливались Федор Михайлович и Анна Григорьевна. Достоверно известно только, что на площади Питти . Однако в память об этом все-таки решили установить на доме № 22 на пл. Питти мемориальную доску. Первые строки гласят: "В этих местах жил..."
А еще Массимо отыскал малозаметную одинокую дорожку в городском парке Кашины, которую мэрия назвала в честь Федора Михайловича Достоевского. На пустынной аллее единственная вертикаль - столбик с именем русского писателя.
Несколько снимков посвящены дому и библиотеке переводчицы с русского Марии Васильевны Олсуфьевой, дочери полковника царской армии графа В.А.Олсуфьева, бежавшего с семьей из Советской России. Когда-то Солженицын предложил именно Олсуфьевой стать переводчицей "Архипелага Гулаг", и с тех пор Мария Васильевна стала в Советском Союзе персоной поп grata. Она много помогала правозащитникам, в первую очередь Сахарову. Олсуфьева скончалась в 1988 г., но ее дочь до сих пор бережно хранит старую обстановку, библиотеку, семейные реликвии, запечатленные в работах Массимо Агуса.
Итальянский фотограф напомнил нам и о почетном "гражданине Флоренции Иосифе Бродском". За вклад в мировую культуру поэт получил из рук мэра премиальный золотой флорин - точную копию средневековой флорентийской монеты - и указ. Это был последний визит поэта в Италию...
А на одной из фотографий - простая надпись на дощечке с именами жильцов подъезда - одного из домов по улице Сан-Никколо: TARKOVSKY. В своем дневнике Андрей Тарковский заметил: " - это город, возвращающий надежду". В комнате, расположенной под самой крышей средневекового палаццо, где он работал над сценарием своего последнего фильма "Жертвоприношение", сейчас небольшой домашний музей - письменный стол режиссера, его личные вещи.
Особая тема - русские могилы во Флоренции . Русский хореограф Евгений Поляков, который долгое время работал в Муниципальном театре оперы и балета, создав свою школу и основав известный кордебалет "Maggiodanza", похоронен на Английском кладбище. А на кладбище Аллори ("лавровые деревья") даже есть "Русский участок".
Массимо Агус запечатлел прекраснейшие виды Флоренции :- палаццо, сады, набережные Арно, Понте-Веккио - вечные картины тосканской столицы, этой "колыбели искусств".
Русская Флоренция, как это ни странно, существует не только в историческом прошлом. Это происходит благодаря людям, которые стараются помочь соотечественникам сохранить память о России в Италии. О русских и современной русской культуре в Тоскане рассказывает президент Ассоциации российских соотечественников во Флоренции Валерия Сергеева.
‒ Валерия, как Вы оказались в Италии?
‒ История банальная - познакомилась с итальянцем и вышла замуж. В начале 1990-х муж как волонтёр участвовал в благотворительном проекте гуманитарной помощи больницы им. К. А. Раухфуса (Санкт-Петербург), а я была организатором с российской стороны. Мы несколько лет ездили друг к другу, я продолжала вести различные русско-итальянские проекты как менеджер. А потом ударил российский кризис 90-х, мой муж, дизайнер, получил очень хорошее предложение работы во Флоренции, и я переехала в Италию.
Ученики русской церковно-приходской школы во Флоренции и их родители
Как и Питер, Флоренция – город культурный, но он гораздо меньше моего родного города, живёт более медленным ритмом. Мне, как и всем, пришлось пройти сложный период адаптации и найти своё место.
Флорентийцы – особая «нация», их расположение надо завоевывать годами. Русских на момент моего переезда здесь было очень мало. Как и во многих других странах, круг русской диаспоры сосредоточился вокруг православной церкви. Её интеллектуальный центр — это отец Георгий с матушкой Ниной, а также Анна Воронцова, потомок Пушкиных, которая в это время была старостой при русской церкви .
‒ Одна из серьёзных проблем эмиграции – то, что человек оказывается вне привычного культурного и социального круга.
‒ Конечно, хотя бы потому, что поначалу сложно изложить свои мысли на другом языке на желаемом уровне. Я лично не могу пожаловаться. Постепенно, благодаря совместным русско-итальянским проектам, у меня появился свой круг общения.
В 2005 году мы открыли компанию «Фонтанка» , чтобы проводить крупные культурные мероприятия. Например, в течение пяти лет вели проект «Русские во Флоренции», посвящённый династии Демидовых.
На знаменитой «Вилла Демидофф» в пригороде Флоренции собирались историки, искусствоведы и филологи из разных областей Италии. Эта вилла, наряду с другими архитектурными памятниками Флоренции, является бесспорным русским культурным наследием в Италии. Демидовы финансировали в Италии школы, госпитали, приюты и, конечно, покровительствовали искусству.
Затем в 2009 году мы открыли Центр русского языка и культуры во Флоренции. Год назад наша ассоциация поменяла статус «культурной» на «социальную». Опуская многочисленные бюрократические детали, скажу лишь, что этот статус даёт нам полное право преподавания, ‒ в частности, русского языка.
‒ Да, в Тоскане ничего подобного раньше не было. Существует лишь Культурное общество Италия ‒ Россия , при котором действуют платные курсы русского для иностранцев. Сейчас русский язык как иностранный в моде. Чтобы получить собственное помещение, нам пришлось пройти почти через все круги ада, прямо как у Данте. Очень сложно найти место, которое соответствовало бы стандартам работы с маленькими детьми. Впоследствии стало возможным снять помещение у одной из флорентийских школ напрямую, с согласия мэрии города. Представьте, когда мы начинали, у нас было 20 детей в одной-единственной комнате! Дети были условно разделены по возрасту, а учителя работали бесплатно.
− Как Вы поняли, что есть запрос, необходимость в том, чтобы организовать русскую школу?
− Ко мне обратилась преподаватель Флорентийского университета Ирина Владимировна Двизова. Несколько её русских учениц очень хотели поддерживать русский язык у своих детей. Выпускницы университета имели филологическую базу, но не знали, как организовать обучающий процесс. Координатором и соучредителем центра стала одна из учениц И. В. Двизовой - Анна Александрова. Можно сказать, что во многом именно благодаря ей наша школа не только существует, но и становится всё более популярной.
Последние годы русская диаспора меняется. Здесь есть и состоятельные люди, которые приезжают на время пожить, и те, которые приезжают работать по контрактам. Многие мамы наших учеников – гиды. Итальянские папы детей безумно гордятся, что их дети говорят по-русски. Кстати, у нас школе также есть курсы русского языка для пап-итальянцев.
Есть и другой «срез» ‒ это девушки, которые очень рано вышли замуж за итальянцев и приехали в страну, не успев культурно сформироваться. Они усваивают базовые семейные ценности, но культурные основы подчас остаются на втором плане – некогда ходить по музеям, когда у тебя подрастают малыши. И тем не менее, многие родители приезжают к нам даже из других городов - это их огромная заслуга!
‒ Почему так важно обучать русскому детей, которые всё равно слышат русский дома?
‒ В том-то и дело, что не так часто слышат! У большинства русских женщин не только мужья, но и вся среда вокруг итальянская. Поэтому сложно убедить ребёнка в ценности русского языка, в том, что надо его по-настоящему учить, читать книги... Нашей главной задачей как раз было обучение русскому языку как домашнему ‒ тому, чего многие из наших учеников оказались лишены дома. Кроме того, многие дети, родившиеся в Италии, не всегда ездят в Россию. Мы обеспечиваем им тот культурный бэкграунд, который они пропускают, вырастая в Италии. Это не только базовая русская грамматика, но и русские культурные традиции, обычаи, и главное – непосредственное общение. Поэтому творческий центр ‒ это оптимальная возможность социализации.
Занятия в Центре русского языка и культуры
‒ Про нас стал распространяться слух. Далее через друзей и знакомых мы нашли помещение с 5 комнатами, и количество детишек увеличилось, но оставалась проблема – было мало педагогов. Интересное противоречие: русских в городе стало намного больше, но при этом профессиональных филологов или учителей среди них - единицы. К тому же у нас фактически полуволонтёрская организация и средства очень малы.
Далее, возникла проблема литературы ‒ если сначала ничего нельзя было скачать из Интернета, то теперь выбор большой, но по тематике многое не подходит. Мы ездим на семинары, конференции, закупаем российские учебники, но часто сталкиваемся с тем, что для наших детишек они не совсем пригодны. Пример: как «перевести» итальянским детям про слякоть осенью и снегопады зимой, когда они снег видели, может быть, пару раз, и то в горах?
Сейчас у нас учится около 90 детей, постоянно работает 10 групп. В основном, дети приходят в субботу. Причём русский по важности у многих стоит на последнем месте среди дополнительных занятий, после футбола, танцев, гимнастики, музыки, так как мы являемся творческим центром дополнительного образования.
Мы не ставим целью на сегодняшний момент организовать школу со строгими требованиями ‒ на это нет спроса. Есть потребность в социальной комфортной среде с обучающими элементами. Например, сейчас у нас появились уроки народного творчества ‒ мы не просто рисуем, лепим, но и и знакомим детей с русским народным творчеством. Недавно мы начали курс, где рассказывают, как возникли хохлома и гжель. Нам приятно узнавать, что иногда детям у нас нравится больше, чем в итальянской школе, и они рады прийти к нам на занятия.
‒ Мы часто говорим про «русский след» во Флоренции...
‒ Да, он есть, и очень существенный. Кстати, во Флоренции на старинном лютеранском кладбище Аллори похоронены многие русские дворяне. Из-за того что кладбище частное, места должны регулярно оплачиваться. Но многих потомков уже давно нет, поэтому придёт время, когда все эти останки из неоплаченных могил будут перезахоронены в одной братской могиле. В настоящее время специалист по Демидовым русистка Лючия Тонини заканчивает книгу об истории русских кладбищ. Ситуация с русскими захоронениями во всей Италии примерно одинаковая, и мы пытаемся привлечь внимание российского правительства к судьбе этих могил.
Мы уже упомянули Демидовых, после которых осталась вилла с парком и которые подарили православной церкви иконостас. Здесь когда-то была балетная школа, где преподавали балерины Мариинского театра. Ещё во Флоренции оставил «след» Достоевский, написавший здесь роман «Идиот»: мемориальная доска на доме, в котором жил писатель, находится недалеко от площади Питти. Во Флоренции живёт сын Тарковского. Мэрия подарила ему квартиру, в которой жил его великий отец. И, конечно, Чайковский, который обожал наш город. Он писал здесь много, но, пожалуй, самым ярким произведением является опера «Пиковая дама».
В 2011 году мы занимались проектом «Русские во Флоренции. Один день с Чайковским», в рамках которого проводились концерты, в знаменитой библиотеке Облате проводились чтения отрывков из пушкинской «Пиковой дамы» и литературоведческие лекции. Основываясь на переписке композитора, мы создали и провели экскурсию по местам, где гулял сам Петр Ильич.
‒ Знаменитое «Воспоминание о Флоренции» Чайковский написал уже после посещения Италии?
‒ Конечно. Но в самой Флоренции он сочинил «Орлеанскую деву» и «Пиковую даму». Надежда фон Мекк снимала виллу для Чайковского в трёхстах метрах от своей виллы Кора, на Флорентийских холмах. На этой вилле Чайковский и написал «Орлеанскую деву». Когда отношения с фон Мекк расстроились, Петр Ильич продолжал ездить во Флоренцию, где снимал апартаменты на берегу реки Арно. Там он за 40 дней закончил «Пиковую Даму».
В письмах друзьям он подробно описывает свое времяпрепровождение в Италии. В отличие от наших представлений о богемной жизни музыкантов, день композитора был жёстко расписан. Он работал на заказ, его поджимали сроки. Тот дом, где когда-то была маленькая гостиница, где жил Чайковский, никакой табличкой не отмечен. Эта память нужна всем ‒ и русским, и итальянцам, которые высоко ценят нашу культуру, и, конечно, нашим детям, которые, надеюсь, будут гордиться тем, что имеют отношение к великой русской культуре. И эта табличка может оказаться ещё одним маленьким шагом на пути к этому, ещё одним реальным «следом» в русской истории.
Феликс Моисеевич Лурье родился в 1931 году в Ленинграде. Окончил Ленинградский горный институт, к. т. н. Прозаик, публицист. Лауреат литературной премии “Северная Пальмира”. Живет в Санкт-Петербурге.
Русские во Флоренции
Глава из книги “Флоренция - город гениев: нетуристический путеводитель”.
Русские купцы и дипломаты бывали в Европе с давних времен. Первыми, оставившими документальное подтверждение, Флоренцию летом 1439 года посетили священнослужители, приглашенные папой Евгением IV на продолжение заседаний Базельского (Феррарско-Флорентийского) Вселенского собора. В церкви Санта Мария Новелла митрополит Московский Исидор (митрополит 1436–1441. ├ 1462) во главе русского посольства слушал ораторов, призывавших примирить православие с католицизмом и объединить Христианскую церковь под эгидой Ватикана. Сохранились свидетельства этого события с описанием диспутов, происходивших на заседаниях собора и “хождения посольства” из Москвы через всю Европу во Флоренцию и обратно. Русских священнослужителей Флоренция поразила больше других виденных ими европейских городов. Исидор, неистовый сторонник объединения церквей, без колебаний подписал Флорентийскую унию. По возвращении в Москву его заточили в темницу, откуда в 1441 году бывшему митрополиту удалось бежать. Оказавшись в Риме и приняв католичество, Исидор сделался кардиналом. Его подпись под текстом унии и сегодня хранится в Лауренциане.
Некто из состава посольства вел путевые записи, получившие название “Хождение на Флорентийский собор”. Это первое описание европейских городов, сделанное русским автором. До нас дошел двадцать один вариант “Хождения”. Воспользуемся академическим списком и приведем из него описание Флоренции:
“Тои же славны град Флоренза велик зело, и такова не обретохом во предписаных градах; божници в нем красивы зело и велици, и палаты в нем устроены белым камнем, велми высокы и хитры. И посреди горада того течет река велика и быстра велми, именем Рна; и устроен на реце тои мост камен, широк велми, и с обе стороны моста устроены полаты. Есть же во граде том божница велка и в неи тысящу кроватеи, а на последнеи кровати перины чудны и одеяла драгы; то ж устроено хасрад маломощным пришедцем и странным и иных земель; тех же боле кормят и одевают и обувают, и омывают, и дрьжат честно; а кто ся сможет, тои ударя челом граду, и поидет хваля бога; и по среди постель тех устроена служба, и поют на всяк день. Есть инь монастырь, устроен белым камнем хитро и велим твердо, а врата железные; а божиница велим чюдна, и есть в ней служеб 40; и мощей святых множество, и риз драгих множество с камением, златом и с жемчюгом. Старцев же в нем 40, житие же их неисходно из монастыря, никогда же, ни мияне к ним не ходят коли же; рукоделие же их таково: шиют златом и шолком на плащаницах святые. В том же монастыре был господин и нам тут же бывшим, и та вся видехом… В том же город делают камни и аксамиты с златом. Товары же вся кого множество и садов масличных, и тех маслиц древяно масло. И теперь в городе том икона чудотворная, образ причистыа божиа матере; и есть перед икною тою в божнице исцелевших людей за 6 тысяч доспети вощаны, в образ людей тех, аще кто застрелен, или если слеп, или хром, или без рук, или велик человек. На коне приехав, тако устроени, яко живи стоят, или ун, или жена, или девица, или отроча, или какого порчище на нем было, или недруг каков в нем был, и како его простило, или какова язва, тако и стал доспет. И ту же сукна скарлатные делают. Ту же видехом древние кедры и кипарисы; кедр как русска сосна, много походило, и кипарис корою яко липа, а хвоею яко ель, но мало хвоею кудрява и мяхка, а шишки походили на сосновую. И есть во граде том божница устроена велика, камень моръмор бел да черн; и у божницы той устроен столп и колколница, тако же белы камень моръмор, а хитрости ея не доуметь ум наш; и хдихом той по лествице и счетом ступени 400 и 50 (Сан Миниато аль Монте. - Ф. Л .).
Месяца иулиа в 5 собору бывшу велику, и тогда написаша грамоты събора их како веровати, в Святую Троицу и подписа папа Еугении, и царь греческыи Иоан, и вси гардиналове, и митрополиты подписаша на грамотех коиждо своею рукою.
В том же граде видехом черви шелковыя, да и то видехом, как шолк той емлють с них.
Месяца того же в 6 служил обедню папа Еугении опресножком в соборной божнице в имя пречистыя богоматере, а с ним гардиналов 12, а бискупов 93, опричь каплонов и диаконов. Царю же греческому Иоану, седящу ему на уготовленном месте, зрящу службы их, и вси бояре его с ним; и митрополитом ту же седящим на уготовленных местах в семь святительском сану, тако же и архимандриты, и хартофилакове, и попове, и диакони оболчени каждо в свои сан, и калугерове ту же седяще на уготовленных местах, зряще еже служат; тако же и от руси миряне сдяще; места же те высоци через люди зряще. Народу же толику ту суща, чтобы их пущали, то бы много задушенных людей было; но подвоиские папины хожаху в пансырех серебряных, и палици в руках дрожаще; и не дадуще наступити; а ныне свещи виты дръжаще в руках зажъжены, и теми к народом мохаху, чтобы не наступали. И по службе нача молебен пети со своими, и по молебне сиде папа посреде собора того на уготовленном ему высоце престоле возлащене и близ его преставиша амбои. И вызде от латин гардинам именем Иулиан, а митрополит никеискыи Висарион, и възинесоша грамоть съборныя; и начачести Иулиан датиньскую грамоту велегласно, и по том нача чести митрополит грамоту греческую. И по чтении грамот благословил папа народ. И потом начаша папины диаконы пети хвалу папе, и по том начаши царевы диаконы пети хвалу царю. И потом начаши пети весь собор латинскым и весь народ, и начаша радоваться зане бяше прощение приале от грек.
И поехал царь от сбора из Флорензы месяца августа 26. И проводиша его с честию градиналове все и бискупи, и весь народ града того, с трубами и свирелами; и нисоши над ним небо наряжено 12 человек; а коня под ним ведошех пеши два ратмана болшие града того.
Месяца септевря 24 папа служил в церкви святого Иоана Предтечи. И по службе гардиналове и арцыбискупы и бискупы изволоклися в ризы, множество их. И тут сядше рускыи Исидор да греческих 12 в тех же мантиях, а папа седяш на престол злате святительском сану. И взыде на высоко место бискуп, именем Андреи, и нача чести грамоту наблагословеную, и прокля събор базмеискани. Аламанские земли, занеже не пришли на собор к папе, а учинили себе собор, не хотя повинутися папе; и того деля их прокля.
И того же дня Исидор и Аврамии, владыка рускии благословился у папы на Русь, и поиде из Флорензы на Русь месяца септября в 6”.
Автор поделился впечатлениями от флорентийских храмов и монастырей, от самого города, описал процедуру принятия и подписания унии, торжественные богослужения в соборе Санта Мария дель Фьоре и баптистерии Сан Джованни Баттиста, отъезд участников Вселенского собора. Уместно вспомнить фреску Беноццо Гоццоли в палаццо Медичи-Рикарди с изображением шествия участников Собора. В тексте упомянуты византийский император Иоанн VII Палеолог, Константинопольский патриарх Иосиф II, папа Евгений IV (понтификат 1431–1447) и Никейский патриарх Виссарион. Во Флоренцию съехались сторонники Евгения IV, не признавшего решений Базельского собора (1431–1449) и покинувшего его заседания. Дружба папы с повелителем Флоренции Козимо-старшим способствовала удачам во многих действиях этих крупных фигур европейской истории. Без поддержки опекуна республики, возможно, Евгению IV не удалось бы удержаться на папском престоле.
Сохранились еще два свидетельства участников русского посольства: “Исхождение Авраама Суздальского” и “Повесть о восьмом соборе”, но для нас они интереса не представляют.
Примерно через полстолетия после отъезда митрополита Исидора в Москву во Флоренции в конце XV века при монастыре Сан Марко жил и совершенствовал образование русский монах, писатель и публицист Максим Грек (1475–1556), разделявший взгляды фра Джироламо Савонаролы, требовавшего восстановления христианских добродетелей. В Москве он выступил против “распутств” церковников. Его обвинили в умышленном искажении переводов священных книг и сговоре с турецким послом, за что решением Соборного суда отправили в двадцатишестилетнюю ссылку.
23 и 24 августа 1698 года во Флоренции останавливался отправленный Петром I в поездку по Европе стольник Петр Андреевич Толстой (1645–1729). Приведем несколько любопытных зарисовок из его дневниковых записей:
“Флоренция есть место великое между великих гор на ровном месте. И в нем обитает грандука, то есть великий князь, который имеет корону, то есть венчанной, имеет под собою и другие места немалые и владетельство свое немалое и многолюдное.
Около самого места Флоренции город каменный древняго строения з башнями каменными и ворота проезжие древней моды, однако ж изряднаго мастерства.
Во Флоренции домов самых изрядных, которые бы были самой изрядной пропорции, мало: все дома флоренские древняго здания. Весь город Флоренция вымощена камнем. И палаты есть высокие, в три и в четыре жилья в высоту, а строение просто, не по архитектуре.
Сквозь Флоренцию течет река немалая, которая называется Арни. Через тое реку зделаны четыре моста каменных, великих, на каменных столпах, между которыми один зело велик, о котором я в своей книге писал выше сего, на котором построен серебряной ряд.
Монастырей и церквей во Флоренции всех с лишком 200, которые изрядное имеют в себе украшение и богаты серебром и всякими церковными утворями зело.
Во Флоренции народ чистый и зело приемной к фарестиером (иностранцам.- Ф. Л. ). Платья носят французское честные люди, а иные особы подобно римскому платью; а купцы платье носят такое, как венецкие купцы - черное; а женский пол во Флоренции убирается по-римски.
Честные люди и купцы богатые ездят в коретах и калясках изрядных; и лошадей коретных во Флоренции много; также жены и девицы ездят в коретах же, изрядно убрався, на добрых лошадях.
Рядов, в которых сидят купцы и мастеровые люди, во Флоренции много и всяких товаров довольно; также и мастеровых всяких людей много, а наипаче Флоренция хвалится мастерством, что делают всякие вещи, великие и мелкие, из розных мраморов зело предивно, цветы и живности, власно как бы живописное.
Во Флоренции хлеб, и мясо, и всякая живность недорого, и есть того в ней довольно; также и рыбы много и недорого; а фруктов всяких множество и зело дешевы, а паче много изрядных виноградов, ис которых делают изрядные вина, которые на всем свете славные флоренские вина; и зело их много, белых и красных, которые безмерно вкусны и непьяни; и купят их там дешево, а покупая, отвозят в дальние места за славу, что есть флоренские вина славные.
Остерий (гостиница. - Ф. Л. ) во Флоренции много, в которых каморы изрядные, и кравати, и столы, и стулья, и кресла, и постели изрядные ж, и скатерти, и простыни, и полотенца белые; также пища и питие фарестиром изрядная и доволная.
Подлый народ побожен, политичен и зело почтителен и правдив.
Во Флоренции есть столпы многие, на которых поставлены в память древних прешедших времен славных людей персоны, врезаные из алебастру и из белых камней, а на иных медные на лошадях зделаны преславными работами. Во Флоренции есть не во многих местах фантаны, которые есть и попорчены, однако ж хорошаго мастерства, толко не такие, как в Риме и не изо всех фантан во Флоренции воды текут. Во Флоренции много мастеров изрядных, живописцев изрядного италиянского мастерства, которые изрядно пишут и за один небольшой образ берут золотых червонных по 50 и болше”.
Сдержанное описание Толстого прерывается восхищением увиденными собором, базиликами палаццо Питти. Где останавливался Толстой, установить не удается (“остерия, которая называется Сан-Люнци”).
Примерно через год после посещения П. А. Толстого во Флоренцию прибыла группа русских дипломатов из состава Великого посольства. Петр I, получив известие о стрелецком бунте, прервал поездку по Европе и спешно возвратился в Москву, побывав лишь в Голландии и Германии. Весь намеченный путь проделала лишь часть участников посольства, среди них находился князь Борис Иванович Куракин (1676–1727), будущий посол в Риме, Лондоне, Париже и др. Предположительно он - автор “Журнала путешествия по Германии, Голландии и Италии в 1697–1699 годах, веденный состоящим при Великом Посольстве русским, к владетелям разных стран Европы”. Приведем из него записи, касающиеся Флоренции:
“27-го [июня 1698 г.] приехали во Флоренцию почевать, город велик, по улицам нечисто, домы наряднаго строения, окончины бумажныя, редко - стеклянныя.
В церкви был у Св. Иоанна, строение изрядное, в одном пределе неугасимых свеч 60 с лампадами, подсвешников 50 серебряных, ангелы по стенам серебряные со свечами, потолок резной вызолочен. Тут же церковь пресвятыя Богородицы, превеликая, вся из мрамора.
Тут же видел церковь, которую строят 96 лет, и еще недостроена половина, все внутри из резных мраморов и яшмы, все камень в камень врезаны, така работа, что невозможно верить: одну литеру вырезывают по три недели, а стала до сего времени в 22 миллиона шкутов (скуди) или ефимков.
Тут же был у сенатора в доме, велик, пять палат убраны письмом предивным, 15 палат убраны цветными камками, 2 шпалерами, 5 бархатами разными, 2 мраморныя, лучшая резная вызолочена, зеркала дивныя по полторы сажени, них пописано искусным мастерством; у него же библиотека два глобуса прорезные, превеликия сама вырезана и вызолочена.
Тут же был на дворе, где лошадей учат; был на дворе, где всякие звери, львы, барсы.
Был у флоренского князя на дворе (палаццо Питти. - Ф. Л. ), где собраны всякия вещи, называется галерея; первую штуку видел престол, сделан из мрамора разного цвету, в ту церковь, которую 96 лет строят; палата с письмами предивными, другая с порцелионы, палата с инструментами математическими, два глобуса велики, палата с письмами, тут стол круглый, который делали 15 человек 30 лет, несколько тысячь стоит золотых. Шкатулка золотом оправлена каменьями, изумрудом, яхонтами; два стола яшмовые, на них стоят сосуды костяные, дивной работы. В той же палате поставец с хрустальными сосудами и с яшмовыми каменьями, золотом оправлены. Тут же в палате изумруд с землею, как родятся от натуры; тут же бирюза с кулак, зделана персона царя; палат ружейных довольно. Алмаз славной во всем свете, оправлен железом, 148 карат; у престола доска золотая с каменьями, вельма богата, для новой церкви, что 96 лет строится; поставец великой, в нем сосуды золотые.
У князя флоренского были, на дворе лежит камень магнит сажень двух кругом, вверх по пояс человеку. Были в саду, дивныи по дрожкам сажены кипарисы, фонтаны, чаша из одного камня 15 сажен кругом; были, где птицы разныя, 5 строфокамилов. Тут же видели лошадь, которая имеет гриву 11 сажень длины, мерял сам”.
Ни слова о живописи, возможно, потому что в России тогда светской живописи еще не было, кроме парсунной (портретной). Мы привели три наиболее ранних описания Флоренции, принадлежащих русским людям. Первый автор главное внимание уделил храмам, обрядам, Флорентийскому собору, второй - архитектуре, третий - предметам убранства и драгоценностям.
Как известно, вплоть до второй половины XIX века для выезда из России за границу частным лицам требовалось дозволение монарха. Одни не решались подать прошение, другие получали отказ, вояж разрешался главным образом аристократам со звучными фамилиями или крупным промышленникам. Путешествовавших по Европе русских было мало, и они тотчас привлекали внимание аборигенов.
Поздней осенью 1775 года флорентийцы обратили внимание на разгуливавшего по городу русского миллионера, владельца уральских заводов Никиту Акинфиевича Демидова (1724–1789). Это была его вторая поездка на Апеннинский полуостров. Среди многочисленной челяди барина сопровождал молодой талантливый скульптор Федор Иванович Шубин (1740–1805), “дабы с большей пользою рассмотреть памятники древности, временем сохраненные”. Этот вояж запечатлен следующей записью протокола заседания совета Императорской Академии художеств от 27 февраля 1776 года:
“Слушано письмо господина статского советника Академии почетного члена Никиты Акинфиевича Демидова, при коем он прислал в дар Академии алебастровое подобие, снятое со славных во Флоренции церковных врат бронсовых, в древности деланных славным художником Жан де Булоном. Оное подобие господину Беляеву, приняв записать в реестр неподвижных вещей и к господину почетному вольному общиннику послать от имени Академии благодарственное письмо. А дабы столь достойный дар в честь господина даровавшего в пользу художеств мог быть поставлен в приличном Академии месте, то господину адъютанту ректору Жилету приняв на себя оное подобие, осмотря исправить под своим ведением, приключившиеся в пути повреждения”.
После реставрации учителем Шубина профессором Николя Жиле (1709–1791) слепков с “Райских врат”, исполненных Лоренцо Гиберти для баптистерия Сан Джованни Баттиста, их поместили в кладовых Академии художеств. Там слепки и затерялись бы среди гипсовых моделей, но президент Академии художеств граф А. С. Строганов, одновременно “исправлявший” обязанности председателя Комиссии о построении Казанской церкви, увидев однажды эти слепки, не забыл о их существовании. Александр Сергеевич бывал во Флоренции и помнил “о поразивших его флорентинских дверях”. Как только приступили к отделке фасадов и интерьеров Казанского собора, Строганов на заседании совета академии 4 марта 1805 года заявил, что заключен контракт с литейных и чеканных дел мастером Евдокимовым и художником Соколовым на отделку дверей главного входа собора, “которые из алебастра стоят в Академии художеств”. Подойдите к превосходно выполненной бронзовой копии, взгляните на петербургское отображение творения великого Гиберти, ему 550 лет. Сам Микеланджело, ревниво относившийся к работам своих коллег, назвал Гибертиевы двери “Райскими вратами”. Его потрясло идеальное построение композиций с безупречно продуманной перспективой, мастерство их исполнения.
Между двумя итальянскими путешествиями Н. А. Демидова в его семействе на свет появился Николай Никитич Демидов (1773–1828), самый выдающийся русский флорентиец. Представитель богатейшей фамилии, посланник России при Тосканском дворе, образованнейший человек, Николай Никитич посвятил вторую половину жизни благотворительности и меценатству, деля баснословные суммы между Россией и Италией. Разумеется, Россия получила больше, но почестями его одарила Италия. Благодарные флорентийцы избрали Демидова почетным гражданином города, назвали его именем площадь (Piazza Nicola Demidoff), выходящую на набережную Арно, и установили на ней посвященный ему мраморный монумент работы Лоренцо Бартолини. Вдоль набережной Арно на целый квартал вытянулось палаццо Серристори. Его торц выходит на площадь Демидофф. В нем располагалась резиденция Николая Никитича, позже дворцом владел брат Наполеона Жозеф Бонапарт (1768–1844), где и скончался. Сегодня часть палаццо занимает “Институт Демидофф - начальная мужская школа и детский приют”. Его помещения выходят на Via San Niccolo, параллельную набережной Арно, и в небольшой дворцовый сквер. Николай Никитич основал во Флоренции художественный музей и картинную галерею, в которой собрал произведения знаменитых художников, весьма ценные изваяния из мрамора и бронзы и массу разных редкостей. Он построил на свои средства Дом призрения для престарелых и сирот, выделил на его содержание особый капитал, большие суммы жертвовал на храмы. При облицовке фасада Санта Мария дель Фьоре благодарные флорентийцы украсили его фамильным гербом Демидовых.
Наследник Николая Никитича - его сын Анатолий (1812–1870) - приобрел близ Флоренции княжество Сан-Донато. Подолгу живя в Италии, Анатолий Николаевич занимался коллекционированием римской и современной скульптуры. Ему во многом помогал исполнявший обязанности секретаря будущий художественный критик В. В. Стасов. После кончины Анатолия Николаевича все имущество этой ветви Демидовых перешло к племяннику - Павлу Павловичу Демидову (1839–1885). В 1872 году он приобрел поместье Пратолино. Виллу Пратолино построил Бернардо Буонталенти в 1568–1581 годах для Бьянки Капелло, возлюбленной герцога Франческо I Медичи. В 1872 году Павел Павлович Демидов с разрешения Александра II принял титул князя Сан-Донато. Павел Павлович жертвовал значительные суммы на содержание столовых для бедных и ночлежек. Он и его жена Елена Петровна, в девичестве княжна Трубецкая, были избраны почетными гражданами Флоренции.
По маршрутам, проложенным Демидовыми, на Апеннинский полуостров потянулись русские, желавшие увидеть далекую заморскую страну. Княгиня Екатерина Романовна Дашкова (1744–1810) добралась до Флоренции в марте 1780 года. Участница дворцового переворота 1761 года, статс-дама императрицы Екатерины II, будущий президент Российской академии посвятила Флоренции в своих записках два абзаца:
“В два дня мы проехали Парму, Плаченцию, Модену и на более долгое время расположились во Флоренции, где картинная галерея, церкви, библиотеки и кабинет естественной истории великого герцога удержали нас более недели.
Его высочество приказал подарить мне несколько экземпляров не только местных окаменелостей, имея у себя дубликаты их, но и других частей света, собранных Козьмой Медичисом, коего гений озарил Италию на заре возрождения науки”.
Записки честолюбивой Дашковой содержат главным образом описания пышных приемов, обедов в ее честь, бесед с философами и политиками. Флоренция у княгини вызвала лишь обывательское любопытство.
Сохранился “Итальянский дневник 1781 года” Николая Александровича Львова (1751–1803), талантливого архитектора, разносторонне образованного человека. Записи свидетельствуют об интересе к искусствам, проявленном Львовым, оригинальны его оценки при описании храмов, музеев, дворцов, в палаццо Веккио архитектора больше всего поразила коллекция одежды семьи Медичи, палаццо Питти привело его в восторг: “Palazzo Pitti. Рюстическое хорошее строение, имеющее двор лучче главнаго фасада отделанный. Позади онаго есть превеликий регулярный сад к сему замку принадлежащий, называемый grandino de Boboli. В нем есть множество хороших статуй, особливо кругом садка круглаго внизу”.
Цесаревич Павел Петрович и его молодая жена Мария Федоровна в сентябре 1781 года под фамилией графов Северных отправились в поездку по европейским государствам. За четыре месяца они изъездили Апеннины, во Флоренции их принимал великий герцог Тосканский Леопольд, второй правитель из Лотарингского дома. Наследник русского престола получил блестящее образование, любил и знал искусство, хорошо рисовал. По его эскизам флорентиец Винченцо Бренна выполнил проект Михайловского замка в Петербурге. Виденное во Флоренции Павла Петровича и Марию Федоровну потрясло.
Наездами в 1784–1785 годах во Флоренции бывал наш выдающийся комедиограф Денис Иванович Фонвизин (1745–1792). Имея соглашение с петербургским антикваром и букинистом Клостерманом, он закупал для его магазинов произведения итальянского искусства, одновременно исполнял обязанности комиссионера семейства графов Паниных. Письма Фонвизина пропитаны разного рода житейскими недовольствами, в них он постоянно ворчит и жалуется на отсутствие комфорта, элементарной гигиены, скучное свое времяпрепровождение.
В 1786–1790 годах по Европе разъезжал камергер Василий Николаевич Зиновьев (1755–1816), но пребывание во Флоренции не нашло отражения в дневниковых записях этого любителя путешествий.
Вблизи пьацца Сантиссима Аннунциата в 1817 году приобрел палаццо Монтаути-Никколини (палаццо Бутурлин) известный библиофил, действительный тайный советник, сенатор, граф Дмитрий Петрович Бутурлин (1763–1829), он и его потомки прожили в нем сто лет. Часто бывал во Флоренции Александр Иванович Тургенев (1789–1871), брат декабриста-невозвращенца Николая. Выполняя дипломатические поручения русского правительства в Европе, он стремился навестить любимый им город. Напомним, что А. И. Тургеневу Николай I доверил похороны А. С. Пушкина. Общительный Тургенев встречался во Флоренции с будущим канцлером, князем А. М. Горчаковым, семейством Виельгорских и др.
С упрощением бюрократических процедур при оформлении выезда за границу в Европу хлынул неистощимый поток русских. Писатели, художники, композиторы, историки, философы устремились во Флоренцию, во второй половине XIX - начале ХХ века в ней побывали сотни русских, десятки поселились надолго и навсегда. В городе появились русская колония, православная церковь, эмигрантские революционные группы. Среди них наиболее известны М. А. Бакунин, Н. Д. Ножкин и Л. И. Мечников, брат известного физиолога. Их было немного, жили они замкнуто, ютились по окраинам, адресов не оставили. Сохранившиеся воспоминания бесцветны, никакого интереса в отношении описания Флоренции, бытовых зарисовок они не представляют.
Двухэтажный православный храм во имя святого Николая Чудотворца и Рождества Христова построен в 1899–1903 гг. по проекту М. Т. Преображенского, стилизован под старые московско-ярославские храмы. Первый настоятель Христо-Рождественского храма, протоиерей Владимир Левицкий (1843–1923) писал 8 ноября 1899 года: “Если Данте в одном месте своего └Ада“ утверждает, что └нет большей печали, как во дни ее вспоминать о днях невозвратимо минувшей радости“, то эту истину можно повернуть и к обратному значению: нет большей радости, как переживать печаль, знать, что она не возвратится, или лучше, говоря по-евангельски, не помнить скорби за радость, ее сменившую. Эту евангельскую радость даровал Бог русским, проживающим во Флоренции, в субботу, 16-го октября. Когда они со всевозможным великолепием и торжественностью, а главное - с неподдельным воодушевлением христианским, отпраздновали закладку новой своей настоящей русской церкви - первой в Италии.
Дело это началось давно, еще в 70-х годах, по почину в Бозе почившего митрополита Исидора, который неоднократно и настойчиво приглашал позаботиться об осуществлении мысли, впервые высказанной покойной великой княгиней Марией Николаевной, проживавшей во Флоренции до 1873 года. Владыка Исидор, настаивая на построении храма с благолепной чисто русской внешностью и именно там, где его соименник, несчастный памяти лжемитрополит московский, так позорно предал честь и независимость Православия, принявши флорентийскую унию, вероятно, имел в виду загладить этот позор, восстановить честь Православия, показать наглядно его жизненность и устойчивость и все его превосходство перед внешне пышным римско-католицизмом”.
Деньги на строительство давали все знатные семьи, жившие издавна во Флоренции и составлявшие русскую колонию. Русских было немало в городе с начала XIX века, когда российским поверенным в делах при великом герцоге Тосканском во Флоренции был Николай Федорович Хитрово, муж Елизаветы Михайловны Хитрово, друга Пушкина, и отчим Долли Фикельмон, тоже друга Пушкина, Вяземского и еще многих других самых блестящих представителей русской культуры первой половины XIX века. Жили там Бутурлины, Демидовы, Уваровы, Олсуфьевы. Потомки Бутурлиных и Олсуфьевых живут там и теперь, так же как внучка протоиерея Левицкого - врач, художница, поэт Нина Адриановна Харкевич. А делами русской флорентийской церкви занимается сейчас пра-правнучка Пушкина - очаровательная, изящная, как газель, Анечка Воронцова-Тури.
Пушкин вспоминается не только в связи с именами Хитрово и Фикельмон. Здесь, во Флоренции, жил и умер его одноклассник Николай Корсаков, написавший перед смертью двустишие для своего памятника:
“Прохожий, поспеши к стране родной своей!
Ах, грустно умирать далёко от друзей”.
Умер Корсаков в 1820 году. Через пятнадцать лет другой лицеист, Горчаков, поставил памятник на его могиле с этим двустишием, изменив всего две буквы: вместо “умирать”, он написал “умереть”. А бывший лицейский директор Энгельгардт записал в дневнике: “Вчера я имел от Горчакова письмо и рисунок маленького памятника, который поставил он бедному нашему трубадуру Корсакову под густым кипарисом близ церковной ограды во Флоренции. Этот печальный подарок меня очень обрадовал” (О. Б. Максимова).
Н. Ф. Хитрово (1771–1819), генерал-майор, служил во Флоренции в 1815–1817 годах; его вдова - Е. М. Хитрово (1783–1839), дочь М. И. Кутузова.
Иконостас и некоторые предметы культа нижней церкви поступили из Демидовской церкви в Сан-Донато-ин-Полвероза; иконостас верхней церкви изготовлен на средства, пожертвованные Николаем II. Сегодня храм играет роль центра Общины русских флорентийцев. Торжественно проходят воскресные богослужения, на них стекается вся русская Флоренция - главным образом потомки эмигрантов. Их не так много, но не меньше, чем англичан, которых мы видели на воскресной мессе в капелле святого Луки базилики сантиссима Аннунциата. Православная церковь расположена в хорошем месте внутри зеленого сквера, находится в превосходном состоянии.
Странно, но в воспоминаниях и письмах побывавших во Флоренции немало отрицательных отзывов об этом великом городе. Не отыскалось достойных Флоренции слов у наших замечательнейших художников О. П. Остроумовой-Лебедевой, А. Н. Бенуа, М. В. Добужинского; Д. И. Фонвизин, П. И. Чайковский, Ф. М. Достоевский, А. А. Блок ее нещадно ругали за мелочи, недостойные внимания; бледные, сдержанные похвалы написаны восхищавшимся ею Д. С. Мережковским, В. В. Розановым, И. М. Гревсом; А. И. Герцен, А. А. Ахматова, Н. С. Гумилев ее почти не заметили. Чуть ли не единственное исключение составляет П. П. Муратов, автор превосходной книги “Образы Италии”. Он подолгу путешествовал по Апеннинам, многие полагают, что именно он открыл России подлинную Италию. На его книге воспитывались поколения, ею зачитывались, она шлифовала вкус, пробуждала любовь к искусству. Близкий друг Муратова Б. К. Зайцев писал об “Образах Италии”: “В русской литературе нет ничего им равного по артистичности переживания Италии, по познаниям и изяществу исполнения”.
Павел Павлович Муратов (1881–1950) родился в Боброве Воронежской губернии в семье военного врача, окончил Кадетский корпус, затем в 1903 году столичный Институт путей сообщения. Холодный дождливый Петербург не удержал молодого инженера архитектурными красотами, музеями, театрами и библиотеками; он перебрался в Москву, где жил его старший брат-офицер. Там он покинул инженерное поприще, служил помощником библиотекаря в университете, хранителем отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, писал для газет очерки о русско-японской войне.
Нам ничего почти не известно о детстве Муратова, личной его жизни. То формальное, что происходило с ним в первые тридцать лет жизни, вовсе не предполагало последующего. Произошло некое качественное перерождение, скачок. Павел Павлович своими талантами, накопленными знаниями, безупречным вкусом и реализованными трудами завоевал особое почетное место в истории русской культуры, в период торжества Серебряного века. Ему принадлежат две выдающиеся работы: книга “Образы Италии” и создание журнала “София”. Потом были фронт, ВЧК, эмиграция, трудная жизнь на чужбине и безвестная кончина в Ирландии.
Муратов писал об Италии с такой любовью и преданностью, с такой нежностью и тихой страстью, с глубочайшим знанием и таким изящным литературным языком, что едва ли кто-нибудь может его превзойти. Другие писали так, что за некоторых из них стыдно - с непониманием, раздражением, озлобленностью. Лишь немногие - с любовью и благодарностью, но никто не поднялся до Павла Павловича Муратова. Он открыл для русских Италию, но лишь побывавшие в ней могут по-настоящему оценить его тексты.
